Страница:
Джеймс Клавелл
Тай-Пэн
Посвящается Тай-Тай, Холли и Микаэле
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Я хочу выразить искреннюю признательность людям Гонконга, которые столь щедро делились со мной своим временем и знаниями и открыли мне дверь в свое настоящее и прошлое. Разумеется, эта книга — прежде всего роман, а не историческое повествование. Ее населяют персонажи, созданные воображением автора, и любое сходство с отдельными людьми и компаниями, которые являлись — или являются — частью Гонконга, носит случайный характер.
КНИГА ПЕРВАЯ
Дирк Струан поднялся на ют линейного корабля Ее Величества «Возмездие» и направился к трапу. Семидесятичетырехпушечный флагман стоял на якоре в полумиле от острова. Вокруг него расположились остальные военные корабли флотилии, десантные суда экспедиционного корпуса, лорки и опиумные клиперы Китайских торговцев.
Светало. Утро вторника, 26 января 1841 года, было пасмурным и холодным.
Проходя по главной палубе, Струан взглянул на берег, и радостное возбуждение охватило его. Война с Китаем закончилась.
Его план полностью оправдал себя: победа, быстрая и почти бескровная, как он и предсказывал. Главный приз — вот этот самый остров.
Двадцать лет он жил ради этого дня. И вот сейчас он отправляется на берег, чтобы присутствовать на официальной церемонии вступления во владение и увидеть своими глазами, как китайский остров засияет еще одной жемчужиной в короне Ее Британского Величества королевы Виктории.
Остров назывался Гонконг. Тридцать квадратных миль скал и каменистой почвы к северу от устья полноводной реки Сицзян в южном Китае, отделенных от материка проливом едва в тысячу ярдов. Негостеприимный. Неплодородный. Необитаемый, за исключением крошечной рыбацкой деревушки в южной его части. Стоящий на самом пути свирепых ураганов, которые каждый год врываются сюда из бескрайних просторов Тихого океана. Окруженный с востока и запада коварными мелями и рифами. Не приносящий никакого дохода мандарину, к чьей провинции он принадлежал.
Но Гонконг — это еще и величайшая гавань на свете. И для Струана это ключ, который откроет ему Китай.
— Эй, там! — крикнул молодой вахтенный офицер морскому пехотинцу в ярко-красном мундире. — Баркас мистера Струана к среднему трапу!
— Есть, сэр! — Солдат перегнулся через борт и прокричал приказ вниз.
— Сию минуту будет готово, сэр, — доложил офицер, стараясь не выдать того трепета, который испытывал в присутствии торгового князя, ставшего живой легендой в китайских морях.
— Никакой спешки нет, парень.
Струан был настоящим великаном. Его лицо обветрело в тысяче штормов. Синий сюртук застегивался на серебряные пуговицы, узкие белого цвета брюки были небрежно заправлены в морские сапоги. Он был вооружен как обычно: нож в складке сюртука за спиной и еще один — за голенищем правого сапога. Ему минуло сорок три. У него были рыжие волосы и изумрудно-зеленые глаза.
— Славный денек, — сказал он.
— Да, сэр.
Струан спустился по трапу, вступил на нос баркаса и улыбнулся своему сводному брату Роббу, который сидел в середине.
— Опаздываем, — с широкой улыбкой заметил Робб старшему брату.
— Да. Его превосходительство и адмирал затеяли состязаться в многословии. — Струан на мгновение задержался взглядом на острове. Затем махнул рукой боцману: — Отчаливаем. К берегу, мистер Маккей!
— Так точно, есть, сэр-р!
— Наконец-то! После стольких лет, а, Тай-Пэн? — спросил Робб.
«Тай-Пэн» по-китайски означало «верховный повелитель». В торговой компании, в армии, на флоте или у целого народа есть только один такой человек — тот, кто держит в своих руках всю реальную власть.
— Да, — ответил Струан.
Он был Тай-Пэном «Благородного Дома».
Светало. Утро вторника, 26 января 1841 года, было пасмурным и холодным.
Проходя по главной палубе, Струан взглянул на берег, и радостное возбуждение охватило его. Война с Китаем закончилась.
Его план полностью оправдал себя: победа, быстрая и почти бескровная, как он и предсказывал. Главный приз — вот этот самый остров.
Двадцать лет он жил ради этого дня. И вот сейчас он отправляется на берег, чтобы присутствовать на официальной церемонии вступления во владение и увидеть своими глазами, как китайский остров засияет еще одной жемчужиной в короне Ее Британского Величества королевы Виктории.
Остров назывался Гонконг. Тридцать квадратных миль скал и каменистой почвы к северу от устья полноводной реки Сицзян в южном Китае, отделенных от материка проливом едва в тысячу ярдов. Негостеприимный. Неплодородный. Необитаемый, за исключением крошечной рыбацкой деревушки в южной его части. Стоящий на самом пути свирепых ураганов, которые каждый год врываются сюда из бескрайних просторов Тихого океана. Окруженный с востока и запада коварными мелями и рифами. Не приносящий никакого дохода мандарину, к чьей провинции он принадлежал.
Но Гонконг — это еще и величайшая гавань на свете. И для Струана это ключ, который откроет ему Китай.
— Эй, там! — крикнул молодой вахтенный офицер морскому пехотинцу в ярко-красном мундире. — Баркас мистера Струана к среднему трапу!
— Есть, сэр! — Солдат перегнулся через борт и прокричал приказ вниз.
— Сию минуту будет готово, сэр, — доложил офицер, стараясь не выдать того трепета, который испытывал в присутствии торгового князя, ставшего живой легендой в китайских морях.
— Никакой спешки нет, парень.
Струан был настоящим великаном. Его лицо обветрело в тысяче штормов. Синий сюртук застегивался на серебряные пуговицы, узкие белого цвета брюки были небрежно заправлены в морские сапоги. Он был вооружен как обычно: нож в складке сюртука за спиной и еще один — за голенищем правого сапога. Ему минуло сорок три. У него были рыжие волосы и изумрудно-зеленые глаза.
— Славный денек, — сказал он.
— Да, сэр.
Струан спустился по трапу, вступил на нос баркаса и улыбнулся своему сводному брату Роббу, который сидел в середине.
— Опаздываем, — с широкой улыбкой заметил Робб старшему брату.
— Да. Его превосходительство и адмирал затеяли состязаться в многословии. — Струан на мгновение задержался взглядом на острове. Затем махнул рукой боцману: — Отчаливаем. К берегу, мистер Маккей!
— Так точно, есть, сэр-р!
— Наконец-то! После стольких лет, а, Тай-Пэн? — спросил Робб.
«Тай-Пэн» по-китайски означало «верховный повелитель». В торговой компании, в армии, на флоте или у целого народа есть только один такой человек — тот, кто держит в своих руках всю реальную власть.
— Да, — ответил Струан.
Он был Тай-Пэном «Благородного Дома».
Глава 1
— Чума забери этот вонючий остров, — проворчал Брок, окидывая взглядом пляж и поднимая глаза на гору. — Весь Китай у наших ног, а что мы берем? Ничего, кроме этой голой растреклятой скалы.
Он стоял на берегу недалеко от воды в компании двух других Китайских торговцев. Вокруг небольшими группами стояли еще торговцы и офицеры экспедиционного корпуса. Все ожидали, когда офицер королевского флота откроет церемонию. Почетный караул из двадцати морских пехотинцев двумя ровными шеренгами выстроился у флагштока, алый цвет их мундиров резал глаз. Неподалеку от них неопрятными кучками толпились матросы, только что с огромным трудом утвердившие высокий шест в каменистой почве.
— Восемь склянок было время поднятия флага, — продолжал Брок охрипшим от нетерпения голосом. — На час уже опаздываем. Какого дьявола, кому нужны эти задержки, в бога душу мать?
— Ругаться во вторник — плохой йосс, мистер Брок, — заметил Джефф Купер, крючконосый американец из Бостона в черном сюртуке и лихо заломленном на бок фетровом цилиндре. — Очень плохой!
Партнер Купера, Уилф Тиллман, приземистый, крепко сбитый южанин из Алабамы, внутренне напрягся, уловив скрытый вызов в несколько гнусавом голосе своего молодого компаньона.
— А я вам вот что скажу: весь этот чертов кусок дерьма размером с мушиное пятно — плохой йосс! — раздраженно ответил Брок. «Йосс» было китайским словом, означавшим удачу, неудачу, Бога и дьявола одновременно. — Такой плохой, что хуже некуда.
— Было бы лучше, если бы это оказалось не так, сэр, — вмешался в разговор Тиллман. — Здесь сейчас закладывается будущее всей Китайской торговли, хороший там йосс или плохой. Тайлер Брок пристально посмотрел на него сверху вниз.
— Нет у Гонконга никакого будущего. Нам нужны открытые порты на материковом побережье Китая, и вы, черт меня побери, сами это прекрасно знаете!
— Гавань здесь самая лучшая в этих водах, — заметил Купер. — Хватит места, чтобы откилевать и переоснастить все наши корабли. Остров достаточно велик, чтобы построить здесь дома и лабазы. И главное — здесь мы наконец сами себе хозяева.
— Колония должна иметь плодородные земли и крестьян, чтобы их обрабатывать, мистер Купер. Должна приносить доход, — горячась, начал объяснять Брок. — Я исходил остров вдоль и поперек. Да вы и сами все видели. Урожая здесь не вырастить. Heт ни полей, ни реки, ни лугов. Значит, ни мяса тебе, ни картофеля. Все необходимое придется доставлять морем. Прикиньте-ка, во что это встанет. Черт, да даже рыбы тут толком не наловишь. А кто будет оплачивать содержание Гонконга, а? Мы и наша торговля, клянусь Богом!
— А-а, так вот какая колония вам нужна, мистер Брок, — произнес Купер. — А я-то думал, что у Британской Империи, — он ловко сплюнул, — таких колоний уже достаточно.
Рука Брока незаметно передвинулась ближе к ножу.
— Вы плюнули, потому что у вас запершило в горле, или вы плюнули на Империю?..
Тайлеру Броку было под пятьдесят. Это был одноглазый исполин, твердый и несокрушимый, как железо, которое ему в дни юности приходилось разносить по покупателям в Ливерпуле, ловкий, сильный и опасный, как торговые суда, несущие по двадцать пушек, на которых он мальчишкой сбежал из дома и которыми со временем сам стал управлять как глава торгового дома «Брок и сыновья». Одевался он богато, рукоятку ножа, висевшего у пояса, украшали драгоценные камни. Его волосы уже поседели, начинала седеть и борода.
— День сегодня выдался холодный, мистер Брок, — быстро проговорил Тиллман, злясь в душе на своего молодого партнера за его несдержанный язык. Брок не из тех людей, которых можно дразнить удовольствия ради, а они пока не могут позволить себе открыто враждовать с ним. — Ветер прямо до самых костей пробирает, а, Джефф?
Купер коротко кивнул. Однако глаз не опустил и по-прежнему продолжал смотреть на Брока. Ножа у него не было, но в кармане он носил «дерринджер» [1]. Одного роста с Броком, он был не так широк в плечах — и не боялся никого на свете.
— Я дам вам один совет, мистер Купер, — тяжелым голосом произнес Брок. — Лучше вам не плеваться слишком часто после слов «Британская Империя». А то найдутся люди, которые могут и не спросить, какие у вас были намерения.
— Благодарю вас, мистер Брок, я запомню, — небрежно ответил Купер. — У меня для вас тоже есть совет: ругаться по вторникам — плохой йосс.
Брок подавил в себе раздражение. Придет время, и он безо всякой жалости раздавит Купера, Тиллмана и их компанию — крупнейшую среди американских. Но сейчас он нуждался в них как в союзниках против Дирка и Робба Струанов. Вспомнив о Дирке, Брок выругался про себя и в который раз проклял йосс. Йосс сделал Струана и его компанию крупнейшим торговым домом в Азии, настолько богатым и могущественным, что другие Китайские торговцы, благоговея и завидуя, называли его «Благородным Домом» — «благородным», потому что он с истинно королевским постоянством был первым всегда и во всем: самый большой, самый богатый, с самым крупным торговым оборотом и лучшими клиперами, и главное — потому, что Дирк Струан был Тай-Пэном, первым среди всех тай-пэнов Азии. И тот же йосс стоил Броку глаза семнадцать лет назад, как раз в тот самый год, когда Дирк положил начало своей империи.
Это произошло у острова Цюшан, недалеко от устья великой Янцзы, чуть южнее огромного порта, который назывался Шанхай. Брок прорвался сквозь муссоны с небывалым грузом опиума. Струан отстал от него на несколько дней, тоже с опиумом в трюмах. Брок первым добрался до Цюшана, продал груз и повернул назад, довольно ухмыляясь при мысли, что, Струану придется идти дальше на север и пытаться с новым для себя риском продать опиум в незнакомых местах. Брок, набив сундуки серебряными слитками, со свежим попутными ветром спешил на юг домой — в Макао, когда со стороны, моря внезапно налетел страшной силы ураган. Китайцы называли эти ураганы «Повелителями Ветров». Европейцы звали их тайфунами. Море во время тайфуна превращалось в ад.
Тайфун безжалостно расправился с кораблем Брока, его самого придавило рухнувшей мачтой и брусьями. Пока он беспомощный, лежал там, оборванный конец фала, став игрушкой ветра, хлестал его подобно бичу. Команда освободила его из-под обломков, но не раньше, чем обрывок каната с металлическим кольцом на конце выбил ему левый глаз. Корабль к этому времени лег на борт, и Брок вместе со всеми рубил такелаж, спуская в воду переломанные мачты, реи. Каким-то чудом судно выпрямилось. Тогда он залил в кровоточащую глазницу бренди — он до сих пор помнил эту боль.
И он помнил, что через много дней после того, как его уже сочли погибшим, он все-таки дотащился в порт. От трехмачтового красавца-клипера остался один корпус, который тек по всем швам. Паруса, мачты, пушки — все бесследно сгинуло в пучине. И к тому времени, когда Брок заново оснастил судно, доставил на борт пушки, ядра и порох, набрал команду и купил новый груз опиума, серебро, заработанное им в том плавании, растаяло, как дым.
Струан попал в тот же шторм на своей лорке — небольшом судне с китайским корпусом и английской оснасткой, которым пользовались для контрабандных перевозок в прибрежных водах в хорошую погоду. Но Струан сумел выбраться из урагана целым и невредимым, и когда он, по обыкновению элегантный и невозмутимый, подошел приветствовать Брока на пирсе, его странные зеленые глаза смеялись.
Дирк и его проклятый йосс, думал Брок. Йосс помог Дирку превратить одну-единственную вонючую лорку в целый флот клиперов и сотни лорок, в забитые товарами пакгаузы, груды серебра. B растреклятый «Благородный Дом», черт бы его побрал. Йосс спихнул «Брока и сыновей» на триждырастреклятое второе место. Второе. И все эти годы, продолжал негодовать Брок, йосс приклонял к Струану ухо нашего бесхребетного полномочного посланника, его растакого-разэтакого превосходительства Лонгстаффа, разрази гром этого идиота. И вот теперь они на пару продали нас ни за грош.
— Чума на этот Гонконг. И чума на Струана!
— Если бы не план Струана, вы бы никогда не выиграли эту войну с такой легкостью.
Война началась два года назад в Кантоне, когда китайский император, решив привести европейцев к покорности, попытался положить конец контрабандной торговле опиумом, которая являлась краеугольным камнем всей британской торговли с Китаем. Наместник Линь окружил европейское поселение в Кантоне войсками и потребовал, чтобы ему доставили все до единого ящики с опиумом, сколько их ни найдется в Азии, в качестве выкупа за жизнь беззащитных английских торговцев. Через некоторое время ему были переданы и тут же уничтожены двадцать тысяч ящиков опиума, и британцам разрешили уехать в Макао. Но Британия не собиралась терпеть ни вмешательства в свои торговые дела, ни действий, угрожающих жизни ее подданных. Шесть месяцев назад на Восток прибыл британский экспедиционный корпус, который формально был передан в распоряжение капитан-суперинтенданта торговли Лонгстаффа.
Но именно Струан разработал хитроумный план, согласно которому следовало оставить в покое Кантон, где начались все неприятности, и отправить экспедиционный корпус на север к Цюшану. Струан рассчитал, что англичанам будет нетрудно без потерь овладеть островом, поскольку китайцы не имели представления о современной войне и были бессильны против любой европейской армии или флота. Оставив на Цюшане небольшой гарнизон и несколько кораблей, чтобы блокировать устье Янцзы, экспедиционный корпус должен был двинуться дальше на север, подойти к устью Пей-Хо и угрожать оттуда столице Китая Пекину, находившемуся всего в ста милях вверх по течению. Струан понимал, что только такая непосредственная угроза заставит императора запросить мира — и немедленно. Этот блестящий замысел великолепно оправдал себя. Экспедиционный корпус прибыл к берегам Китая в июне прошлого года. К июлю англичане уже были на Цюшане. К августу флот встал в устье Пей-Хо. А еще через две недели император прислал чиновника, чтобы обсудить условия мирного договора — впервые в китайской истории император официально признал европейскую нацию. И война закончилась почти без потерь с обеих сторон.
— Лонгстафф поступил очень разумно, последовав этому плану, — уверенно заявил Купер.
— Любой Китайский торговец скажет вам, как поставить китаеза на колени, — грубо ответил Брок. Он сдвинул цилиндр со лба назад и поправил повязку на глазу. — Лучше ответьте, почему Лонгстафф и Струан согласились вести переговоры здесь, в Кантоне, а? Каждый дурак знает, что «вести переговоры» для китайца значит просто тянуть время. Нам нужно было оставаться на севере у Пей-Хо до тех пор, пока мирный договор не был бы подписан. Так ведь нет же, мы вернулись со всем флотом назад и вот уже полгода ждем, когда эти содомиты приложат наконец перо к бумаге. — Брок сплюнул. — Глупо все, чертовски глупо. Нам нужно было оставить за собой Цюшан. Вот уж, скажу я вам, остров так остров — Цюшан имел двадцать миль в длину и десять в ширину, земли его были богаты и плодородны, построенный там большой город Тиньхай был удобным портом. — На Цюшане человек, по крайности, вздохнуть может полной грудью. Да что говорить, три-четыре фрегата с этого острова могут закупорить Янцзы быстрее, чем вы шляпу снимете. А кто держит в своих руках эту реку, тому открыт путь к сердцу Китая.
— Цюшан пока что еще у вас, мистер Брок,
— Ну, да. Только это не записано в этом вонючем договоре, так что он вроде и не наш. — Брок принялся притопывать ногами, чтобы согреться на холодном ветру.
— Может быть, вам стоит поговорить об этом с Лонгстаффом, — заметил Купер. — Он обычно прислушивается к советам.
— Только не к моим, нет. И вам это хорошо известно. Но я вот что скажу: когда в парламенте услышат об этом договоре, вот тогда и придет час расплаты, помяните мое слово.
Купер закурил сигару.
— Здесь я, пожалуй, соглашусь с вами. Это поразительный документ, мистер Брок. Особенно в наше время, когда все европейские державы захватывают земли, где только можно, и рвутся к власти.
— Соединенные Штаты, я так полагаю, остаются выше этого? — Лицо Брока стало жестким. — А как насчет ваших индейцев? А покупка Луизианы? Испанская Флорида? Вы уже посматриваете на Мексику и на русскую Аляску. В последней почте говорилось, что вы даже пытаетесь прибрать к рукам Канаду. А?
— Канада американская, а не английская. Мы не будем воевать с вами из-за Канады, она присоединится к нам по своей доброй воле, — ответил Купер, скрывая беспокойство. Он подергал себя за бачки и одернул сюртук на плечах, чтобы защититься от пронизывающего ветра. Купер понимал, что война с Британской Империей сейчас будет катастрофой и погубит компанию Купера-Тиллмана. Черт бы побрал войны! Но при этом он знал и то, что Штатам рано или поздно придется воевать за Мексику и Канаду, если не отыщется иного решения. Точно так же, как Британии пришлось воевать с Китаем.
— Никакой войны не будет, — сказал Тиллман, дипломатично пытаясь успокоить своего компаньона. Он вздохнул и пожалел, что сейчас он не у себя в Алабаме. Вот уж где человек может жить, как джентльмен. Там вам не придется каждый божий день иметь дело с проклятыми англичанами, или с богохульствующим и сквернословящим отребьем, вроде Брока, или с самим дьяволом во плоти, вроде Струана, или даже со старшим партнером, вроде Джефферсона Купера, который считает Бостон пупом земли и по молодости лет не имеет представления о сдержанности. — И эта война уже закончилась, к лучшему то или к худшему.
— Помяните мои слова, мистер Тиллман, — обратился к нему Брок. — Этот в господа бога мать растреклятый договор ничего не дает ни нам, ни им. Нам нужно было закрепиться на Цюшане и открыть порты на материковом побережье. Через пару-тройку недель воевать придется снова. В июне, когда ветер посвежеет и погода установится, флоту опять плыть на север к Пей-Хо, это уж как пить дать. А если дело дойдет до драки, как, спрашивается, мы сможем закупить чай и шелка, когда время придет, а? Прошлый год был почти без торговли из-за войны, позапрошлый — вообще без торговли, да еще в придачу весь наш опиум забрали за выкуп. Восемь тысяч ящиков только у меня одного. В два миллиона тэйлов серебром мне это обошлось. Наличными.
— Ну, эти-то деньги не пропали, — возразил Тиллман. — Ведь это Лонгстафф приказал нам тогда расстаться с ними. Чтобы спасти наши жизни. Он выдал нам бумагу от имени британского правительства. Да и в договоре это есть. Нам должны вернуть шесть миллионов тэйлов серебром за конфискованный опиум.
Брок грубо расхохотался.
— Вы думаете, парламент признает Лонгстаффову писульку? Господи, да любое правительство вылетит из своих кресел в мгновение ока, стоит ему лишь заикнуться о выделении денег для уплаты за опиум. А что до шести миллионов по договору, так все это пойдет в счет военных издержек. Я знаю парламент получше вас. Мой совет вам обоим, помашите своим пятистам тысячам тэйлов ручкой. Так что если мы ввяжемся в войну и в этом году — торговли опять не будет. А не будет торговли, мы все вылетим в трубу. Вы, я, любой Китайский торговец. Даже «Благородный Дом», чтоб он провалился ко всем чертям.
Резким движением он выдернул часы из кармана. Церемония должна была начаться уже час назад. Время уходит, подумал он. Да, но не для компании "Брок и «сыновья», Господь свидетель. Семнадцать лет Дирку сопутствует добрый йосс, но теперь настало время перемен.
Брок с торжеством подумал о своем втором сыне, Моргане, который умело — и с безжалостной жесткостью — управлял всеми их вкладами в Англии. Он спрашивал себя, удалось ли Моргану подорвать влияние Струана в парламенте и в банковских кругах. Клянусь Господом, мы еще пустим тебя ко дну, Дирк, думал он, и твой Гонконг вместе с тобой.
— Какого черта, почему не начинаем? — раздраженно бросил он и заторопился к морскому офицеру, который расхаживал взад-вперед рядом с шеренгами морских пехотинцев.
— Что с тобой творится, Джефф? Ты же знаешь, что он прав насчет Гонконга, — заговорил Тиллман, когда Брок отошел достаточно далеко. — Тебе следовало бы подумать дважды, прежде чем задирать его.
Купер улыбнулся своей бледной улыбкой.
— Брок так чертовски самоуверен. Ничего не мог с собой поделать.
— Если Брок прав относительно нашего полумиллиона тэйлов, мы банкроты.
— Да. Но Струан потеряет в десять раз больше, если выплата не состоится. Так что деньги он получит, можешь не сомневаться. Ну а вместе с ним получим свое и мы. — Купер посмотрел вослед Броку. — Как ты думаешь, он знает о нашей сделке со Струаном?
Тиллман пожал плечами…
— Не знаю. Одно скажу, насчет договора Брок прав. Это глупость. Он еще влетит нам в копеечку.
Последние три месяца компания «Купер и Тиллман» действовала как тайный агент «Благородного Дома». Британские военные корабли блокировали Кантон и устье Сицзян. и английским купцам было запрещено торговать с китайцами. Лонгстафф — по совету Струана — наложил это эмбарго как еще одно средство ускорить подписание мирного договора, зная, что склады в Кантоне буквально завалены чаем и шелком. Но поскольку Америка не объявляла войны Китаю, американские корабли могли беспрепятственно проходить в порт, показывая нос английским фрегатам. Поэтому компания «Купер и Тиллман» закупила четыре миллиона фунтов чая у Чен-це Цзин Арна — или Дзин-куа, как его прозвали европейцы, — самого богатого китайского купца, и переправила все это в Манилу, якобы для испанских торговцев. В Маниле испанский чиновник за солидную взятку выдал необходимые разрешения на ввоз и вывоз, и чай был перегружен — беспошлинно — на клиперы Струана, которые на всех парусах полетели в Англию. С Дзин-куа расплатились грузом опиума с целого корабля, который Струан доставил в укромное место на побережье.
Гениальный план, думал Купер. Каждый смог заработать и получил нужный ему товар. Но мы заработали бы целое состояние, если бы наши корабли могли доставлять чай непосредственно в Англию. И Купер в который раз начал проклинать Британские Навигационные Акты, воспрещающие любым судам, кроме британских, доставлять грузы в английские порты. Черт их всех побери, негодовал он, мир принадлежит им.
— Джефф!
Купер проследил направление взгляда своего компаньона. Какое-то короткое мгновение он не мог отыскать в переполненной гавани то. что привлекло внимание Тиллмана. Наконец он заметил баркас, отваливший от флагманского корабля, и в нем — высокого рыжего шотландца, который был столь могуществен, что заставил сам парламент служить своим целям и вовлек в войну величайшую державу на земле.
— Было бы, наверное, слишком наивно надеяться, что Струан не доплывет до берега. Купер рассмеялся.
— Ты несправедлив к нему, Уилф. Да и к тому же, у моря никогда не хватит дерзости его тронуть.
— Может быть, и хватит. Давно, ох, давно пора. Клянусь всем, что есть в мире святого.
Дирк Струан стоял на носу баркаса, нырявшего вверх-вниз на невысокой волне. И хотя время начала церемонии уже прошло, он не поторапливал гребцов, зная, что без него она все равно не начнется.
Баркас находился в трехстах ярдах от берега. Боцманское «так держать» приятно пророкотало, растворяясь в бодрящем северо-восточном муссоне. Далеко впереди и в вышине ветер набирал силу и гнал облака с материка, через остров и дальше, в открытый океан.
В гавани было тесно от кораблей — сплошь британских, не считая лишь нескольких американских и португальских. Торговые суда всех размеров. До войны «купцы» стояли бы на якоре в Макао, крохотном португальском поселении, построенном на выступающем в море пятачке земли в сорока милях к юго-западу от Гонконга, по ту сторону огромного устья Сицзян. Или у острова Вампоа в тринадцати милях южнее Кантона. Китайские законы запрещали кораблям европейцев подходить к Кантону ближе этого острова. Императорским указом вся торговля с Европой была ограничена этим городом. Если веришь слухам, в его стенах жили свыше миллиона человек. Но ни один европеец не знал этого наверное, поскольку ни один еще никогда не ходил по его улицам.
С древних времен китайцы придерживались в отношениях с европейцами самых жестких законов, практически закрывавших для них страну. Негибкость установившейся системы, недостаточная свобода для европейских коммерсантов появляться там, где им вздумается, и торговать так, как им хочется, и послужили причиной войны.
Когда баркас со Струаном проплывал мимо одного из торговых кораблей, несколько детей помахали ему с палубы, и он помахал им в ответ. Хорошо, подумал он, что у ребятишек будет наконец-то свой дом, настоящий дом на собственном куске твердой земли. С началом войны всех британских подданных в целях безопасности эвакуировали на корабли. Всего их набралось примерно сто пятьдесят мужчин, шестьдесят женщин и восемьдесят детей. Некоторые семьи кочевали с одного корабля на другой без малого год.
Вокруг торговых судов расположились боевые корабли британского экспедиционного корпуса: семидесятичетырех-, сорокачетырех-, двадцатидвухпушечные линейные, бриги, фрегаты — малая часть еще небывалого по своей мощи флота. И вместе с ними десятки десантных кораблей, доставивших сюда четыре тысячи британских и индийских солдат — небольшую часть самой сильной в мире армии.
Среди этих кораблей выделялись великолепные, с наклонными мартами опиумные клиперы — самые быстрые суда из всех, какие когда-либо строились.
Он стоял на берегу недалеко от воды в компании двух других Китайских торговцев. Вокруг небольшими группами стояли еще торговцы и офицеры экспедиционного корпуса. Все ожидали, когда офицер королевского флота откроет церемонию. Почетный караул из двадцати морских пехотинцев двумя ровными шеренгами выстроился у флагштока, алый цвет их мундиров резал глаз. Неподалеку от них неопрятными кучками толпились матросы, только что с огромным трудом утвердившие высокий шест в каменистой почве.
— Восемь склянок было время поднятия флага, — продолжал Брок охрипшим от нетерпения голосом. — На час уже опаздываем. Какого дьявола, кому нужны эти задержки, в бога душу мать?
— Ругаться во вторник — плохой йосс, мистер Брок, — заметил Джефф Купер, крючконосый американец из Бостона в черном сюртуке и лихо заломленном на бок фетровом цилиндре. — Очень плохой!
Партнер Купера, Уилф Тиллман, приземистый, крепко сбитый южанин из Алабамы, внутренне напрягся, уловив скрытый вызов в несколько гнусавом голосе своего молодого компаньона.
— А я вам вот что скажу: весь этот чертов кусок дерьма размером с мушиное пятно — плохой йосс! — раздраженно ответил Брок. «Йосс» было китайским словом, означавшим удачу, неудачу, Бога и дьявола одновременно. — Такой плохой, что хуже некуда.
— Было бы лучше, если бы это оказалось не так, сэр, — вмешался в разговор Тиллман. — Здесь сейчас закладывается будущее всей Китайской торговли, хороший там йосс или плохой. Тайлер Брок пристально посмотрел на него сверху вниз.
— Нет у Гонконга никакого будущего. Нам нужны открытые порты на материковом побережье Китая, и вы, черт меня побери, сами это прекрасно знаете!
— Гавань здесь самая лучшая в этих водах, — заметил Купер. — Хватит места, чтобы откилевать и переоснастить все наши корабли. Остров достаточно велик, чтобы построить здесь дома и лабазы. И главное — здесь мы наконец сами себе хозяева.
— Колония должна иметь плодородные земли и крестьян, чтобы их обрабатывать, мистер Купер. Должна приносить доход, — горячась, начал объяснять Брок. — Я исходил остров вдоль и поперек. Да вы и сами все видели. Урожая здесь не вырастить. Heт ни полей, ни реки, ни лугов. Значит, ни мяса тебе, ни картофеля. Все необходимое придется доставлять морем. Прикиньте-ка, во что это встанет. Черт, да даже рыбы тут толком не наловишь. А кто будет оплачивать содержание Гонконга, а? Мы и наша торговля, клянусь Богом!
— А-а, так вот какая колония вам нужна, мистер Брок, — произнес Купер. — А я-то думал, что у Британской Империи, — он ловко сплюнул, — таких колоний уже достаточно.
Рука Брока незаметно передвинулась ближе к ножу.
— Вы плюнули, потому что у вас запершило в горле, или вы плюнули на Империю?..
Тайлеру Броку было под пятьдесят. Это был одноглазый исполин, твердый и несокрушимый, как железо, которое ему в дни юности приходилось разносить по покупателям в Ливерпуле, ловкий, сильный и опасный, как торговые суда, несущие по двадцать пушек, на которых он мальчишкой сбежал из дома и которыми со временем сам стал управлять как глава торгового дома «Брок и сыновья». Одевался он богато, рукоятку ножа, висевшего у пояса, украшали драгоценные камни. Его волосы уже поседели, начинала седеть и борода.
— День сегодня выдался холодный, мистер Брок, — быстро проговорил Тиллман, злясь в душе на своего молодого партнера за его несдержанный язык. Брок не из тех людей, которых можно дразнить удовольствия ради, а они пока не могут позволить себе открыто враждовать с ним. — Ветер прямо до самых костей пробирает, а, Джефф?
Купер коротко кивнул. Однако глаз не опустил и по-прежнему продолжал смотреть на Брока. Ножа у него не было, но в кармане он носил «дерринджер» [1]. Одного роста с Броком, он был не так широк в плечах — и не боялся никого на свете.
— Я дам вам один совет, мистер Купер, — тяжелым голосом произнес Брок. — Лучше вам не плеваться слишком часто после слов «Британская Империя». А то найдутся люди, которые могут и не спросить, какие у вас были намерения.
— Благодарю вас, мистер Брок, я запомню, — небрежно ответил Купер. — У меня для вас тоже есть совет: ругаться по вторникам — плохой йосс.
Брок подавил в себе раздражение. Придет время, и он безо всякой жалости раздавит Купера, Тиллмана и их компанию — крупнейшую среди американских. Но сейчас он нуждался в них как в союзниках против Дирка и Робба Струанов. Вспомнив о Дирке, Брок выругался про себя и в который раз проклял йосс. Йосс сделал Струана и его компанию крупнейшим торговым домом в Азии, настолько богатым и могущественным, что другие Китайские торговцы, благоговея и завидуя, называли его «Благородным Домом» — «благородным», потому что он с истинно королевским постоянством был первым всегда и во всем: самый большой, самый богатый, с самым крупным торговым оборотом и лучшими клиперами, и главное — потому, что Дирк Струан был Тай-Пэном, первым среди всех тай-пэнов Азии. И тот же йосс стоил Броку глаза семнадцать лет назад, как раз в тот самый год, когда Дирк положил начало своей империи.
Это произошло у острова Цюшан, недалеко от устья великой Янцзы, чуть южнее огромного порта, который назывался Шанхай. Брок прорвался сквозь муссоны с небывалым грузом опиума. Струан отстал от него на несколько дней, тоже с опиумом в трюмах. Брок первым добрался до Цюшана, продал груз и повернул назад, довольно ухмыляясь при мысли, что, Струану придется идти дальше на север и пытаться с новым для себя риском продать опиум в незнакомых местах. Брок, набив сундуки серебряными слитками, со свежим попутными ветром спешил на юг домой — в Макао, когда со стороны, моря внезапно налетел страшной силы ураган. Китайцы называли эти ураганы «Повелителями Ветров». Европейцы звали их тайфунами. Море во время тайфуна превращалось в ад.
Тайфун безжалостно расправился с кораблем Брока, его самого придавило рухнувшей мачтой и брусьями. Пока он беспомощный, лежал там, оборванный конец фала, став игрушкой ветра, хлестал его подобно бичу. Команда освободила его из-под обломков, но не раньше, чем обрывок каната с металлическим кольцом на конце выбил ему левый глаз. Корабль к этому времени лег на борт, и Брок вместе со всеми рубил такелаж, спуская в воду переломанные мачты, реи. Каким-то чудом судно выпрямилось. Тогда он залил в кровоточащую глазницу бренди — он до сих пор помнил эту боль.
И он помнил, что через много дней после того, как его уже сочли погибшим, он все-таки дотащился в порт. От трехмачтового красавца-клипера остался один корпус, который тек по всем швам. Паруса, мачты, пушки — все бесследно сгинуло в пучине. И к тому времени, когда Брок заново оснастил судно, доставил на борт пушки, ядра и порох, набрал команду и купил новый груз опиума, серебро, заработанное им в том плавании, растаяло, как дым.
Струан попал в тот же шторм на своей лорке — небольшом судне с китайским корпусом и английской оснасткой, которым пользовались для контрабандных перевозок в прибрежных водах в хорошую погоду. Но Струан сумел выбраться из урагана целым и невредимым, и когда он, по обыкновению элегантный и невозмутимый, подошел приветствовать Брока на пирсе, его странные зеленые глаза смеялись.
Дирк и его проклятый йосс, думал Брок. Йосс помог Дирку превратить одну-единственную вонючую лорку в целый флот клиперов и сотни лорок, в забитые товарами пакгаузы, груды серебра. B растреклятый «Благородный Дом», черт бы его побрал. Йосс спихнул «Брока и сыновей» на триждырастреклятое второе место. Второе. И все эти годы, продолжал негодовать Брок, йосс приклонял к Струану ухо нашего бесхребетного полномочного посланника, его растакого-разэтакого превосходительства Лонгстаффа, разрази гром этого идиота. И вот теперь они на пару продали нас ни за грош.
— Чума на этот Гонконг. И чума на Струана!
— Если бы не план Струана, вы бы никогда не выиграли эту войну с такой легкостью.
Война началась два года назад в Кантоне, когда китайский император, решив привести европейцев к покорности, попытался положить конец контрабандной торговле опиумом, которая являлась краеугольным камнем всей британской торговли с Китаем. Наместник Линь окружил европейское поселение в Кантоне войсками и потребовал, чтобы ему доставили все до единого ящики с опиумом, сколько их ни найдется в Азии, в качестве выкупа за жизнь беззащитных английских торговцев. Через некоторое время ему были переданы и тут же уничтожены двадцать тысяч ящиков опиума, и британцам разрешили уехать в Макао. Но Британия не собиралась терпеть ни вмешательства в свои торговые дела, ни действий, угрожающих жизни ее подданных. Шесть месяцев назад на Восток прибыл британский экспедиционный корпус, который формально был передан в распоряжение капитан-суперинтенданта торговли Лонгстаффа.
Но именно Струан разработал хитроумный план, согласно которому следовало оставить в покое Кантон, где начались все неприятности, и отправить экспедиционный корпус на север к Цюшану. Струан рассчитал, что англичанам будет нетрудно без потерь овладеть островом, поскольку китайцы не имели представления о современной войне и были бессильны против любой европейской армии или флота. Оставив на Цюшане небольшой гарнизон и несколько кораблей, чтобы блокировать устье Янцзы, экспедиционный корпус должен был двинуться дальше на север, подойти к устью Пей-Хо и угрожать оттуда столице Китая Пекину, находившемуся всего в ста милях вверх по течению. Струан понимал, что только такая непосредственная угроза заставит императора запросить мира — и немедленно. Этот блестящий замысел великолепно оправдал себя. Экспедиционный корпус прибыл к берегам Китая в июне прошлого года. К июлю англичане уже были на Цюшане. К августу флот встал в устье Пей-Хо. А еще через две недели император прислал чиновника, чтобы обсудить условия мирного договора — впервые в китайской истории император официально признал европейскую нацию. И война закончилась почти без потерь с обеих сторон.
— Лонгстафф поступил очень разумно, последовав этому плану, — уверенно заявил Купер.
— Любой Китайский торговец скажет вам, как поставить китаеза на колени, — грубо ответил Брок. Он сдвинул цилиндр со лба назад и поправил повязку на глазу. — Лучше ответьте, почему Лонгстафф и Струан согласились вести переговоры здесь, в Кантоне, а? Каждый дурак знает, что «вести переговоры» для китайца значит просто тянуть время. Нам нужно было оставаться на севере у Пей-Хо до тех пор, пока мирный договор не был бы подписан. Так ведь нет же, мы вернулись со всем флотом назад и вот уже полгода ждем, когда эти содомиты приложат наконец перо к бумаге. — Брок сплюнул. — Глупо все, чертовски глупо. Нам нужно было оставить за собой Цюшан. Вот уж, скажу я вам, остров так остров — Цюшан имел двадцать миль в длину и десять в ширину, земли его были богаты и плодородны, построенный там большой город Тиньхай был удобным портом. — На Цюшане человек, по крайности, вздохнуть может полной грудью. Да что говорить, три-четыре фрегата с этого острова могут закупорить Янцзы быстрее, чем вы шляпу снимете. А кто держит в своих руках эту реку, тому открыт путь к сердцу Китая.
— Цюшан пока что еще у вас, мистер Брок,
— Ну, да. Только это не записано в этом вонючем договоре, так что он вроде и не наш. — Брок принялся притопывать ногами, чтобы согреться на холодном ветру.
— Может быть, вам стоит поговорить об этом с Лонгстаффом, — заметил Купер. — Он обычно прислушивается к советам.
— Только не к моим, нет. И вам это хорошо известно. Но я вот что скажу: когда в парламенте услышат об этом договоре, вот тогда и придет час расплаты, помяните мое слово.
Купер закурил сигару.
— Здесь я, пожалуй, соглашусь с вами. Это поразительный документ, мистер Брок. Особенно в наше время, когда все европейские державы захватывают земли, где только можно, и рвутся к власти.
— Соединенные Штаты, я так полагаю, остаются выше этого? — Лицо Брока стало жестким. — А как насчет ваших индейцев? А покупка Луизианы? Испанская Флорида? Вы уже посматриваете на Мексику и на русскую Аляску. В последней почте говорилось, что вы даже пытаетесь прибрать к рукам Канаду. А?
— Канада американская, а не английская. Мы не будем воевать с вами из-за Канады, она присоединится к нам по своей доброй воле, — ответил Купер, скрывая беспокойство. Он подергал себя за бачки и одернул сюртук на плечах, чтобы защититься от пронизывающего ветра. Купер понимал, что война с Британской Империей сейчас будет катастрофой и погубит компанию Купера-Тиллмана. Черт бы побрал войны! Но при этом он знал и то, что Штатам рано или поздно придется воевать за Мексику и Канаду, если не отыщется иного решения. Точно так же, как Британии пришлось воевать с Китаем.
— Никакой войны не будет, — сказал Тиллман, дипломатично пытаясь успокоить своего компаньона. Он вздохнул и пожалел, что сейчас он не у себя в Алабаме. Вот уж где человек может жить, как джентльмен. Там вам не придется каждый божий день иметь дело с проклятыми англичанами, или с богохульствующим и сквернословящим отребьем, вроде Брока, или с самим дьяволом во плоти, вроде Струана, или даже со старшим партнером, вроде Джефферсона Купера, который считает Бостон пупом земли и по молодости лет не имеет представления о сдержанности. — И эта война уже закончилась, к лучшему то или к худшему.
— Помяните мои слова, мистер Тиллман, — обратился к нему Брок. — Этот в господа бога мать растреклятый договор ничего не дает ни нам, ни им. Нам нужно было закрепиться на Цюшане и открыть порты на материковом побережье. Через пару-тройку недель воевать придется снова. В июне, когда ветер посвежеет и погода установится, флоту опять плыть на север к Пей-Хо, это уж как пить дать. А если дело дойдет до драки, как, спрашивается, мы сможем закупить чай и шелка, когда время придет, а? Прошлый год был почти без торговли из-за войны, позапрошлый — вообще без торговли, да еще в придачу весь наш опиум забрали за выкуп. Восемь тысяч ящиков только у меня одного. В два миллиона тэйлов серебром мне это обошлось. Наличными.
— Ну, эти-то деньги не пропали, — возразил Тиллман. — Ведь это Лонгстафф приказал нам тогда расстаться с ними. Чтобы спасти наши жизни. Он выдал нам бумагу от имени британского правительства. Да и в договоре это есть. Нам должны вернуть шесть миллионов тэйлов серебром за конфискованный опиум.
Брок грубо расхохотался.
— Вы думаете, парламент признает Лонгстаффову писульку? Господи, да любое правительство вылетит из своих кресел в мгновение ока, стоит ему лишь заикнуться о выделении денег для уплаты за опиум. А что до шести миллионов по договору, так все это пойдет в счет военных издержек. Я знаю парламент получше вас. Мой совет вам обоим, помашите своим пятистам тысячам тэйлов ручкой. Так что если мы ввяжемся в войну и в этом году — торговли опять не будет. А не будет торговли, мы все вылетим в трубу. Вы, я, любой Китайский торговец. Даже «Благородный Дом», чтоб он провалился ко всем чертям.
Резким движением он выдернул часы из кармана. Церемония должна была начаться уже час назад. Время уходит, подумал он. Да, но не для компании "Брок и «сыновья», Господь свидетель. Семнадцать лет Дирку сопутствует добрый йосс, но теперь настало время перемен.
Брок с торжеством подумал о своем втором сыне, Моргане, который умело — и с безжалостной жесткостью — управлял всеми их вкладами в Англии. Он спрашивал себя, удалось ли Моргану подорвать влияние Струана в парламенте и в банковских кругах. Клянусь Господом, мы еще пустим тебя ко дну, Дирк, думал он, и твой Гонконг вместе с тобой.
— Какого черта, почему не начинаем? — раздраженно бросил он и заторопился к морскому офицеру, который расхаживал взад-вперед рядом с шеренгами морских пехотинцев.
— Что с тобой творится, Джефф? Ты же знаешь, что он прав насчет Гонконга, — заговорил Тиллман, когда Брок отошел достаточно далеко. — Тебе следовало бы подумать дважды, прежде чем задирать его.
Купер улыбнулся своей бледной улыбкой.
— Брок так чертовски самоуверен. Ничего не мог с собой поделать.
— Если Брок прав относительно нашего полумиллиона тэйлов, мы банкроты.
— Да. Но Струан потеряет в десять раз больше, если выплата не состоится. Так что деньги он получит, можешь не сомневаться. Ну а вместе с ним получим свое и мы. — Купер посмотрел вослед Броку. — Как ты думаешь, он знает о нашей сделке со Струаном?
Тиллман пожал плечами…
— Не знаю. Одно скажу, насчет договора Брок прав. Это глупость. Он еще влетит нам в копеечку.
Последние три месяца компания «Купер и Тиллман» действовала как тайный агент «Благородного Дома». Британские военные корабли блокировали Кантон и устье Сицзян. и английским купцам было запрещено торговать с китайцами. Лонгстафф — по совету Струана — наложил это эмбарго как еще одно средство ускорить подписание мирного договора, зная, что склады в Кантоне буквально завалены чаем и шелком. Но поскольку Америка не объявляла войны Китаю, американские корабли могли беспрепятственно проходить в порт, показывая нос английским фрегатам. Поэтому компания «Купер и Тиллман» закупила четыре миллиона фунтов чая у Чен-це Цзин Арна — или Дзин-куа, как его прозвали европейцы, — самого богатого китайского купца, и переправила все это в Манилу, якобы для испанских торговцев. В Маниле испанский чиновник за солидную взятку выдал необходимые разрешения на ввоз и вывоз, и чай был перегружен — беспошлинно — на клиперы Струана, которые на всех парусах полетели в Англию. С Дзин-куа расплатились грузом опиума с целого корабля, который Струан доставил в укромное место на побережье.
Гениальный план, думал Купер. Каждый смог заработать и получил нужный ему товар. Но мы заработали бы целое состояние, если бы наши корабли могли доставлять чай непосредственно в Англию. И Купер в который раз начал проклинать Британские Навигационные Акты, воспрещающие любым судам, кроме британских, доставлять грузы в английские порты. Черт их всех побери, негодовал он, мир принадлежит им.
— Джефф!
Купер проследил направление взгляда своего компаньона. Какое-то короткое мгновение он не мог отыскать в переполненной гавани то. что привлекло внимание Тиллмана. Наконец он заметил баркас, отваливший от флагманского корабля, и в нем — высокого рыжего шотландца, который был столь могуществен, что заставил сам парламент служить своим целям и вовлек в войну величайшую державу на земле.
— Было бы, наверное, слишком наивно надеяться, что Струан не доплывет до берега. Купер рассмеялся.
— Ты несправедлив к нему, Уилф. Да и к тому же, у моря никогда не хватит дерзости его тронуть.
— Может быть, и хватит. Давно, ох, давно пора. Клянусь всем, что есть в мире святого.
Дирк Струан стоял на носу баркаса, нырявшего вверх-вниз на невысокой волне. И хотя время начала церемонии уже прошло, он не поторапливал гребцов, зная, что без него она все равно не начнется.
Баркас находился в трехстах ярдах от берега. Боцманское «так держать» приятно пророкотало, растворяясь в бодрящем северо-восточном муссоне. Далеко впереди и в вышине ветер набирал силу и гнал облака с материка, через остров и дальше, в открытый океан.
В гавани было тесно от кораблей — сплошь британских, не считая лишь нескольких американских и португальских. Торговые суда всех размеров. До войны «купцы» стояли бы на якоре в Макао, крохотном португальском поселении, построенном на выступающем в море пятачке земли в сорока милях к юго-западу от Гонконга, по ту сторону огромного устья Сицзян. Или у острова Вампоа в тринадцати милях южнее Кантона. Китайские законы запрещали кораблям европейцев подходить к Кантону ближе этого острова. Императорским указом вся торговля с Европой была ограничена этим городом. Если веришь слухам, в его стенах жили свыше миллиона человек. Но ни один европеец не знал этого наверное, поскольку ни один еще никогда не ходил по его улицам.
С древних времен китайцы придерживались в отношениях с европейцами самых жестких законов, практически закрывавших для них страну. Негибкость установившейся системы, недостаточная свобода для европейских коммерсантов появляться там, где им вздумается, и торговать так, как им хочется, и послужили причиной войны.
Когда баркас со Струаном проплывал мимо одного из торговых кораблей, несколько детей помахали ему с палубы, и он помахал им в ответ. Хорошо, подумал он, что у ребятишек будет наконец-то свой дом, настоящий дом на собственном куске твердой земли. С началом войны всех британских подданных в целях безопасности эвакуировали на корабли. Всего их набралось примерно сто пятьдесят мужчин, шестьдесят женщин и восемьдесят детей. Некоторые семьи кочевали с одного корабля на другой без малого год.
Вокруг торговых судов расположились боевые корабли британского экспедиционного корпуса: семидесятичетырех-, сорокачетырех-, двадцатидвухпушечные линейные, бриги, фрегаты — малая часть еще небывалого по своей мощи флота. И вместе с ними десятки десантных кораблей, доставивших сюда четыре тысячи британских и индийских солдат — небольшую часть самой сильной в мире армии.
Среди этих кораблей выделялись великолепные, с наклонными мартами опиумные клиперы — самые быстрые суда из всех, какие когда-либо строились.