Страница:
— Это очень, очень щедро, — вырвалось у Кулума. — Благодарю тебя.
— Через пять месяцев эта сумма будет значительно увеличена. Как только мы приобретем землю, сразу же начнем строиться. Пакгаузы, Бо тьшой Дом — и дом тебе.
— Это было бы чудесно. У меня никогда не было дома — я имею в виду, у мети никогда не было даже комнаты, которая принадлежала бы только мне. Даже в универсшеге.
— Человек должен иметь собственное жилье, пусть маленькое и тесное, но свое. Место, где он мог бы побыть один. Это очень важно для поддержания ясности ума.
— Пятьдесят гиней в месяц-это так много, — проюворил Кулум.
— Это не подарок. Ты их отработаешь.
С такими деньгами я могу жениться, думал Кулум. Очень легко. Он обойдется без борделей или этих грязных китаянок. Кулум с отвращением вспомнил три своих визита в публичный дом, который пользовался популярностью у студентов университета и был им по карману. Ему пришлось тогда изрядно напиться, чтобы не ударить лицом в грязь перед друзьями и заставить себя войти в вонючую комнату. Шиллинг за то, чтобы повозиться на влажных от пота простынях с коровоподобной ведьмой, вдвое старше его годами. Чтобы избавиться от болей, посланных дьяволом. — проклятия всех мужчин. И потом обязательные недели кошмарного ожидания, не проявится ли болезнь. Господи, избавь меня впредь от греха, помолился он.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Кулум?
— Да, спасибо. Знаешь, я, пожалуй, пойду побреюсь перед завтраком. Извини меня. Я не хотел… ну, я не хотел показаться грубым.
— Я знаю.
— Подошел баркас Брока, сэр-р, — доложил матрос.
— Проводи его вниз, — распорядился Сгрузи, не поднимая глаз от перечня участков, который передал ему Робб.
Кулум и Робб почувствовали, как с каждой секундой ожидания растет напряженность в каюте.
Дверь открылась, и Брок вошел, тяжело ступая. Он широко улыбнулся:
— Ага, так это все-таки ты, Дирк. Я так и подумал, что ты на борту!
— Выпьешь?
— С удовольствием. Доброе утро, Робб. Доброе утро, Кулум.
— Доброе утро, — ответил Кулум, ненавидя себя за страх, охвативший его при появлении этою человека.
— Эта одежда сидит на тебе прямо лучше не надо. Ты теперь, надо полагать, станешь мореходом? Как твой батюшка?
— Нет.
Брок уселся в морское кресло.
— В последний раз, когда я видел твоего батюшку, он шел под таким креном, что жуть брала. Прямо сказать, тонул он. Ужас, да и только. Страшное это было происшествие — несчастный-то случай. — Он принял от Струана кружку с ромом. — Благодарствуйте. К тому времени, как я управился с этим чертовым огнем, невесть откуда взявшимся в той кромешной тьме, прямо как молния из бездны, и приготовился идти к нему на выручку, глядь, Господи, а его уж и нет нигде. Всю ночь мы тогда провели в поисках и большую часть следующего дня.
— Я ценю такую заботливость с твоей стороны, Тайлер, — сказал ему Струан.
— Прошлой ночью я послал Горта справиться о тебе. Очень, прямо, странно, а, Кулум?
— Что странно, мистер Брок?
— Как что? Да ведь этот дьявол-карлик даже не знал, что твой батюшка у него на корабле. И никому не разрешено было подниматься на борт до полудня, как я слышал. И встали вы под прикрытием пушек флагмана. А ты спрашиваешь, что тут странного.
— Горт коснулся флагштока? — спросил Струан.
— Ага. Очень он только расстраивался. Все говорил, что это было все равно как вбить еще один гвоздь в твой гроб. Ужасно он не хотел этого делать.
Струан протянул ему банковский чек на двадцать тысяч гиней.
— Спасибо, Дирк, — сказал Брок, не прикасаясь к чеку и даже не глядя на него. — Только он не мой. Может, тебе лучше самому отдать его Горту. Или прислать ему на борт. Эти деньги ты не мне платишь.
— Как пожелаешь, Тайлер. Он будет на распродаже?
— А как же.
Струан взял в руки список участков.
— Лучшие прибрежные участки идут под номерами 7 и 8 к западу от долины, 16 и 17 в центре, 22 и 23 к востоку. Какие ты хочешь для себя?
— Ты предлагаешь мне вот так свободно взять и выбрать, Дирк?
— Тут хватит нам обоим. Ты выберешь какие захочешь. Мы не станем торговаться против тебя. А ты против нас.
— Я подумал о том же. Это будет справедливо. 16 и 17 из прибрежных участков и 6 и 7 из городских.
— Мы возьмем 7 и 8 у берега. И 3 и 4 в городке.
— Идет. Остается круглый холм. Ты все так же собираешься купить его, а?
— Да.
Брок приложился к кружке. Он чувствовал беспокойство, снедавшее Кулума.
— Флот завтра уходит, Дирк. Ты слышал об этом?
— Heт. Уходит куда?
— На север. Воевать, — с сардонической усмешкой ответил Брок.
— Я и забыл, что у нас война, — сказал Струан с коротким смешком. — Еще один прорыв к Пекину? Зимой?
— Да. Наши доблестные вожди приказывают кораблям двигаться на север. У твоего лакея вместо мозгов пушечные ядра. Я слышал, адмирал чуть не визжал от возмущения, но Лонгстафф лишь повторял, как заведенный: «На север, клянусь Господом, я приказываю вам идти на север! Мы покажем этому языческому сброду, как нарушать договоры! Они это надолго запомнят!».
— Флот не пойдет на север.
— Теперь, когда ты вернулся, может, и не пойдет. Печальное это дело, когда Тай-Пэном оказывается человек вроде Лонгстаффа. Смех один, а не представитель Короны. И когда люди, вроде тебя, нашептывают ему на ухо. Когда нам всем приходится уповать на тебя, чтобы спасти наш флот. — Он шумно прочистил горло, потом потянул носом воздух: — До чего странно пахнет у вас на корабле.
— О?
— Запах денег. Да, деньгами пахнет, точно. — Брок быстро повернулся к Кулуму: — Стало быть, ты больше не банкрот, а парень?
Кулум промолчал, но кровь бросилась ему в лицо.
Брок удовлетворенно крякнул.
— Я почуял это, когда ты встал на якорь, Дирк. Господи, даже еще раньше, когда ты только вошел в гавань. Стало быть, ты не потонул и деньги у тебя есть, чтобы расплатиться, а я в очередной раз проиграл.
— Когда истекает срок моих векселей?
— Сегодня, как тебе хорошо известно.
— Хочешь отсрочить платеж?
— Если бы не лицо этого парнишки, да и всех на борту, я бы спросил себя, уж не блефуешь ли ты. Может, никакого серебра и нет в твоих трюмах. Но меня не провести. Это написано на каждой роже здесь на корабле, исключая твою — и Робба. Я приму твой банковский чек сегодня, клянусь Богом. Никакого кредита.
— После распродажи мы все уладим.
— До нee. Да, до нее. Лучше тебе быть свободным от всех долгов, прежде чем ты начнешь торговаться на аукционе, — сказал Брок, сверкая глазом, и его злоба прорвалась наружу — Ты опять побил меня, да проклянут тебя Господь и дьявол, которому ты служишь, на веки вечные! Но круглый холм будет мой. Он будет мой.
— Он принадлежит «Благородному Дому». А не тому, кто тащится следом.
Брок поднялся, сжав кулаки.
— Я еще плюну на твою могилу, клянусь Богом.
— А я буду плевать на твою компанию с моего холма, клянусь Богом. Еще до захода солнца!
— Может статься, во всей Азии не наберется столько сокровищ, чтобы заплатить такую цену, клянусь Богом! Желаю здравствовать всем вам.
Брок в ярости ринутся из каюты, и его сапоги застучали по трапу.
Кулум вытер потные руки.
— Этот холм стал твоей ловушкой, Дирк. Он прекратит торговаться и разорит нас, — сказал Робб.
— Да, отец. Я знаю, что он так и сделает. Струан распахнул дверь каюты:
— Стюард!
— Да, сэр-р.
— Мистера Кьюдахи ко мне. Быстро!
— Есть, сэр-р.
— Послушай, Дирк, — продолжал Робб. — У тебя есть шанс. Сделай с ним то же, что он собирается сделать с тобой. Прекрати вдруг торговаться. Пусть он сам разгребает эту кучу Тогда конец ему. Ему! Не нам!
Струан не произнес ни слова. Раздался стук в дверь, и в каюту торопливо вошел Кьюдахи:
— Слушаю, сэр-р?
— Катер на воду. Скажите боцману, пусть доставит мистера Робба и мистера Кулума на «Грозовое Облако». Там он дождется мистера Кулума и отвезет его на флагман. Потом пусть возвращается сюда. Собрать всех на палубе у кормы!
Кьюдахи закрыл за собой дверь.
— Отец, дядя прав. Ради всех святых, неужели ты не видишь, что этот проклятый пират загнал тебя в ловушку?
— Тогда нам остается только посмотреть, не вытащат ли нас святые, которых ты помянул, из этой ловушки. Это вопрос лица!
— Дирк, — взмолился Робб, — почему ты не прислушаешься к голосу разума?
— Сара хочет видеть тебя на борту. Пока о серебре ни слова. И, Кулум, дружок, если Лонгстафф спросит обо мне, скажи только, что я на корабле. Больше ничего.
— Дирк, это твой единственный шанс…
— Тебе лучше поторопиться, Робб. Передай мои наилучшие пожелания Саре и детям. — Он вернулся к вороху бумаг на столе.
Робб знал, что спорить дальше бесполезно. Он молча вышел. Кулум последовал за ним с тоской в сердце. Он понимал, ничто на свете не заставит отступить его отца — или Брока; «Благородный Дом» поставил все свое будущее на никчемный холмик земли, выросший на никчемной скале. Глупо, кричало все его существо. Почему отец так чертовски, так безнадежно глуп?
Глава 4
— Через пять месяцев эта сумма будет значительно увеличена. Как только мы приобретем землю, сразу же начнем строиться. Пакгаузы, Бо тьшой Дом — и дом тебе.
— Это было бы чудесно. У меня никогда не было дома — я имею в виду, у мети никогда не было даже комнаты, которая принадлежала бы только мне. Даже в универсшеге.
— Человек должен иметь собственное жилье, пусть маленькое и тесное, но свое. Место, где он мог бы побыть один. Это очень важно для поддержания ясности ума.
— Пятьдесят гиней в месяц-это так много, — проюворил Кулум.
— Это не подарок. Ты их отработаешь.
С такими деньгами я могу жениться, думал Кулум. Очень легко. Он обойдется без борделей или этих грязных китаянок. Кулум с отвращением вспомнил три своих визита в публичный дом, который пользовался популярностью у студентов университета и был им по карману. Ему пришлось тогда изрядно напиться, чтобы не ударить лицом в грязь перед друзьями и заставить себя войти в вонючую комнату. Шиллинг за то, чтобы повозиться на влажных от пота простынях с коровоподобной ведьмой, вдвое старше его годами. Чтобы избавиться от болей, посланных дьяволом. — проклятия всех мужчин. И потом обязательные недели кошмарного ожидания, не проявится ли болезнь. Господи, избавь меня впредь от греха, помолился он.
— Ты хорошо себя чувствуешь, Кулум?
— Да, спасибо. Знаешь, я, пожалуй, пойду побреюсь перед завтраком. Извини меня. Я не хотел… ну, я не хотел показаться грубым.
— Я знаю.
— Подошел баркас Брока, сэр-р, — доложил матрос.
— Проводи его вниз, — распорядился Сгрузи, не поднимая глаз от перечня участков, который передал ему Робб.
Кулум и Робб почувствовали, как с каждой секундой ожидания растет напряженность в каюте.
Дверь открылась, и Брок вошел, тяжело ступая. Он широко улыбнулся:
— Ага, так это все-таки ты, Дирк. Я так и подумал, что ты на борту!
— Выпьешь?
— С удовольствием. Доброе утро, Робб. Доброе утро, Кулум.
— Доброе утро, — ответил Кулум, ненавидя себя за страх, охвативший его при появлении этою человека.
— Эта одежда сидит на тебе прямо лучше не надо. Ты теперь, надо полагать, станешь мореходом? Как твой батюшка?
— Нет.
Брок уселся в морское кресло.
— В последний раз, когда я видел твоего батюшку, он шел под таким креном, что жуть брала. Прямо сказать, тонул он. Ужас, да и только. Страшное это было происшествие — несчастный-то случай. — Он принял от Струана кружку с ромом. — Благодарствуйте. К тому времени, как я управился с этим чертовым огнем, невесть откуда взявшимся в той кромешной тьме, прямо как молния из бездны, и приготовился идти к нему на выручку, глядь, Господи, а его уж и нет нигде. Всю ночь мы тогда провели в поисках и большую часть следующего дня.
— Я ценю такую заботливость с твоей стороны, Тайлер, — сказал ему Струан.
— Прошлой ночью я послал Горта справиться о тебе. Очень, прямо, странно, а, Кулум?
— Что странно, мистер Брок?
— Как что? Да ведь этот дьявол-карлик даже не знал, что твой батюшка у него на корабле. И никому не разрешено было подниматься на борт до полудня, как я слышал. И встали вы под прикрытием пушек флагмана. А ты спрашиваешь, что тут странного.
— Горт коснулся флагштока? — спросил Струан.
— Ага. Очень он только расстраивался. Все говорил, что это было все равно как вбить еще один гвоздь в твой гроб. Ужасно он не хотел этого делать.
Струан протянул ему банковский чек на двадцать тысяч гиней.
— Спасибо, Дирк, — сказал Брок, не прикасаясь к чеку и даже не глядя на него. — Только он не мой. Может, тебе лучше самому отдать его Горту. Или прислать ему на борт. Эти деньги ты не мне платишь.
— Как пожелаешь, Тайлер. Он будет на распродаже?
— А как же.
Струан взял в руки список участков.
— Лучшие прибрежные участки идут под номерами 7 и 8 к западу от долины, 16 и 17 в центре, 22 и 23 к востоку. Какие ты хочешь для себя?
— Ты предлагаешь мне вот так свободно взять и выбрать, Дирк?
— Тут хватит нам обоим. Ты выберешь какие захочешь. Мы не станем торговаться против тебя. А ты против нас.
— Я подумал о том же. Это будет справедливо. 16 и 17 из прибрежных участков и 6 и 7 из городских.
— Мы возьмем 7 и 8 у берега. И 3 и 4 в городке.
— Идет. Остается круглый холм. Ты все так же собираешься купить его, а?
— Да.
Брок приложился к кружке. Он чувствовал беспокойство, снедавшее Кулума.
— Флот завтра уходит, Дирк. Ты слышал об этом?
— Heт. Уходит куда?
— На север. Воевать, — с сардонической усмешкой ответил Брок.
— Я и забыл, что у нас война, — сказал Струан с коротким смешком. — Еще один прорыв к Пекину? Зимой?
— Да. Наши доблестные вожди приказывают кораблям двигаться на север. У твоего лакея вместо мозгов пушечные ядра. Я слышал, адмирал чуть не визжал от возмущения, но Лонгстафф лишь повторял, как заведенный: «На север, клянусь Господом, я приказываю вам идти на север! Мы покажем этому языческому сброду, как нарушать договоры! Они это надолго запомнят!».
— Флот не пойдет на север.
— Теперь, когда ты вернулся, может, и не пойдет. Печальное это дело, когда Тай-Пэном оказывается человек вроде Лонгстаффа. Смех один, а не представитель Короны. И когда люди, вроде тебя, нашептывают ему на ухо. Когда нам всем приходится уповать на тебя, чтобы спасти наш флот. — Он шумно прочистил горло, потом потянул носом воздух: — До чего странно пахнет у вас на корабле.
— О?
— Запах денег. Да, деньгами пахнет, точно. — Брок быстро повернулся к Кулуму: — Стало быть, ты больше не банкрот, а парень?
Кулум промолчал, но кровь бросилась ему в лицо.
Брок удовлетворенно крякнул.
— Я почуял это, когда ты встал на якорь, Дирк. Господи, даже еще раньше, когда ты только вошел в гавань. Стало быть, ты не потонул и деньги у тебя есть, чтобы расплатиться, а я в очередной раз проиграл.
— Когда истекает срок моих векселей?
— Сегодня, как тебе хорошо известно.
— Хочешь отсрочить платеж?
— Если бы не лицо этого парнишки, да и всех на борту, я бы спросил себя, уж не блефуешь ли ты. Может, никакого серебра и нет в твоих трюмах. Но меня не провести. Это написано на каждой роже здесь на корабле, исключая твою — и Робба. Я приму твой банковский чек сегодня, клянусь Богом. Никакого кредита.
— После распродажи мы все уладим.
— До нee. Да, до нее. Лучше тебе быть свободным от всех долгов, прежде чем ты начнешь торговаться на аукционе, — сказал Брок, сверкая глазом, и его злоба прорвалась наружу — Ты опять побил меня, да проклянут тебя Господь и дьявол, которому ты служишь, на веки вечные! Но круглый холм будет мой. Он будет мой.
— Он принадлежит «Благородному Дому». А не тому, кто тащится следом.
Брок поднялся, сжав кулаки.
— Я еще плюну на твою могилу, клянусь Богом.
— А я буду плевать на твою компанию с моего холма, клянусь Богом. Еще до захода солнца!
— Может статься, во всей Азии не наберется столько сокровищ, чтобы заплатить такую цену, клянусь Богом! Желаю здравствовать всем вам.
Брок в ярости ринутся из каюты, и его сапоги застучали по трапу.
Кулум вытер потные руки.
— Этот холм стал твоей ловушкой, Дирк. Он прекратит торговаться и разорит нас, — сказал Робб.
— Да, отец. Я знаю, что он так и сделает. Струан распахнул дверь каюты:
— Стюард!
— Да, сэр-р.
— Мистера Кьюдахи ко мне. Быстро!
— Есть, сэр-р.
— Послушай, Дирк, — продолжал Робб. — У тебя есть шанс. Сделай с ним то же, что он собирается сделать с тобой. Прекрати вдруг торговаться. Пусть он сам разгребает эту кучу Тогда конец ему. Ему! Не нам!
Струан не произнес ни слова. Раздался стук в дверь, и в каюту торопливо вошел Кьюдахи:
— Слушаю, сэр-р?
— Катер на воду. Скажите боцману, пусть доставит мистера Робба и мистера Кулума на «Грозовое Облако». Там он дождется мистера Кулума и отвезет его на флагман. Потом пусть возвращается сюда. Собрать всех на палубе у кормы!
Кьюдахи закрыл за собой дверь.
— Отец, дядя прав. Ради всех святых, неужели ты не видишь, что этот проклятый пират загнал тебя в ловушку?
— Тогда нам остается только посмотреть, не вытащат ли нас святые, которых ты помянул, из этой ловушки. Это вопрос лица!
— Дирк, — взмолился Робб, — почему ты не прислушаешься к голосу разума?
— Сара хочет видеть тебя на борту. Пока о серебре ни слова. И, Кулум, дружок, если Лонгстафф спросит обо мне, скажи только, что я на корабле. Больше ничего.
— Дирк, это твой единственный шанс…
— Тебе лучше поторопиться, Робб. Передай мои наилучшие пожелания Саре и детям. — Он вернулся к вороху бумаг на столе.
Робб знал, что спорить дальше бесполезно. Он молча вышел. Кулум последовал за ним с тоской в сердце. Он понимал, ничто на свете не заставит отступить его отца — или Брока; «Благородный Дом» поставил все свое будущее на никчемный холмик земли, выросший на никчемной скале. Глупо, кричало все его существо. Почему отец так чертовски, так безнадежно глуп?
Глава 4
В тот же день после полудня Струан стоял рядом с большой палаткой, которую он распорядился поставить на берегу Счастливой Долины. Он смотрел, как капитан Орлов надзирает за матросами, те перетаскивали бочонки из баркаса на берег и укладывали их ровными рядами внутри палатки. Он был настолько поглощен этим, что не слышал, как сзади к нему подошла Мэри Синклер.
Ее лицо обрамлял капор, подвязанный под подбородком. Коричнево-красное суконное платье волочилось по песку, оно было туго перетянуто в галии, придавая фигуре форму песочных часов по моде того времени. Но ткань была низкого качества, а покрой старомодным. Мэри прятала руки в потертую муфту, на плечи она набросила серую шаль, которая очень шла к ее глазам. Она выглядела аккуратной, невзрачной, бедной, замкнутой и полной достоинства.
— Привет, Тай-Пэн, — сказала она.
Струан, вздрогнув, вышел из состояния задумчивости. — О, привет, Мэри. Ты выглядишь очаровательно.
— Благодарю вас. добрый сэр, — сказала Мэри с мимолетной улыбкой. Она сделала изящный книксен. — Это такая высокая похвала для бедной девушки.
Пляж и долина быстро заполнялись торговцами, их женами и детьми — все в праздничном настроении, приодетые к случаю. Они обменивались друг с другом приветствиями и громко переговаривались Группы солдат и матросов — все офицеры в парадной форме — расположились в разных местах долины. Баркасы постоянно доставляли на берег новые семьи и офицеров. В прибрежной полосе, сбившись в кучки, ловили рыбу ресколько сампанов, а к западу шумной толпой стоили любопытные китайцы, отделенные от долины кордоном из морских пехотинцев.
Столик аукционера поставили на небольшом возвышении в пятидесяти ярдах от палатки Струана, и, взглянув туда, шотландец заметил неподалеку от него Гордона Чена. Молодой человек тут же поклонился ему. Струан понял, что его сын хочет поговорить с ним и поэтому, должно быть, уже долгое время терпеливо ждет, когда предоставится возможность сделать это, не привлекая к себе внимания.
— Здравствуй, Гордон. Я освобожусь через минуту, — крикнул он.
— Благодарю вас, сэр, — откликнулся Гордон, кланяясь снова.
Струан увидел Робба, прогуливающегося с Сарой. Сара ступала грузно, с напряженным лицом. Рядом с ними резвилась Карен. Струан поискал глазами Кулума, но не нашел его и решил, что тот все еще на флагмане. Потом он вдруг увидел ею, занятого оживленной беседой с Глессингом. Cтpyaну показалось странным, что Кулум не подошел к палатке сразу же, как только прибыл на берег.
— Прошу прощения, Тай-Пэн, мисс Синклер, — сказал Орлов. — Все бочонки на берегу.
— Надеюсь, что так, капитан Орлов, — лукаво улыбнулась Мэри. — Я слышала, вы перетаскивали их с баркаса последние два часа без перерыва. Вы хотите споить все европейское население острова, мистер Струан?
Струан коротко хохотнул.
— Нет. Благодарю вас, капитан.
Орлов отдал честь Мэри и скрылся в палатке с несколькими матросами. Другие собрались вокруг нее, одна группа села рядом на берегу и принялась играть в кости.
— Ты пришла рано, Мэри. Торги начнутся не раньше, чем через час.
— Капитан Глессинг был настолько любезен, что предложил проводить меня на берег, — сказала она. — Давайте пройдемся немного, если вы не возражаете.
— Конечно, — ответил Струан, уловив тревожную нотку в ее голосе. Они не спеша пошли в глубь острова.
Внизу в долине было сыро, вчерашний дождь оставил после себя широкие зеркальные лужи. От небольшого водопада, петляя, сбегал тихий ручеек. К шуму прибоя добавлялось неумолчное жужжание мух, стрекоз, пчел и слепней. Лучи солнца несли с собой обещание весны.
Когда они отошли достаточно далеко, Мэри остановилась.
— Во-первых, я хотела сказать вам, как больно мне было услышать о вашей утрате.
— Спасибо, Мэри.
— Я пыталась увидеться с вами до того, как вы отбыли в Кантон.
— Я помню. У тебя доброе сердце.
— Вчера вечером я попробовала попасть на ваш клипер. Мне хотелось знать, как вы себя чувствуете. Это был плохой йосс.
— Да. Но это позади. В прошлом.
— В прошлом. Однако я читаю боль на вашем лице. Другие не видят ее, но я вижу.
— А как дела у тебя? — спросил он, пораженный, как всегда, тем, что Мэри могла выглядеть такой обыкновенной — милой, нежной, такой, какой она должна была быть, но не была. Мне следовало бы презирать ее, подумал он, но вопреки всему она мне нравится.
— Жизнь стала интересной. На некоторое время. — Мэри оглянулась на пляж. Брок, Горт и Нагрек Тум, Элиза Брок и ее дочери сходили на берег из своего баркаса. — Я рада, что вы опять побили Брока. Так рада.
— А разве я его побил? Мэри прищурилась:
— Сорок лаков серебра? Четыре монеты?
— Откуда тебе извесшо об этом?
— Неужели вы забыли, Тай-Пэн? У меня есть друзья в высоких сферах. — Она произнесла это самым обычным тоном. Но когда она была рядом с Тай-Пэном, эти «друзья» вызывали у нее презрение.
— У кого хранятся другие половинки монет, кто эти люди?
— Вы хотите, чтобы я узнала?
— Может быть, я думаю, что это тебе уже известно.
— Ах, Тай-Пэн, вам действительно нет равных. — Ее голос потеплел еще больше. — Я знаю, где находятся две. Когда выясню про остальные, я вам сообщу.
— А у кого две первых?
— Если бы вам удалось устроить кому-то такой огромный заем, сколько бы половинок вы оставили себе?
— Все до одной. Да, клянусь Богом, все до одной. У Дзин-куа их две?
— Одна. — Она поиграла шалью и поправила ее на плечах. — Сейчас в Кантоне находятся четыре тысячи «знаменосцев». И большая армада брандеров. Наш флот должен подвергнуться нападению, если попытается атаковать форты Бог. И еще один флот ждет в пятидесяти милях к северу. Имя By Квок говорит вам о чем-нибудь?
Струан притворился, что пытается вспомнить, но на самом деле он был потрясен. До встречи со Скраггером он сам никогда не слышал о By Квоке. О By Фан Чое, его отце — конечно, но не о сыне. Маусс не был посвящен ни в то, ято происходило на большой джонке, ни в то, что сказал Скраггер, Знали обо всем только Кулум и Робб. От них Мэри никак не могла узнать о By Квоке. Значит, она должна была получить эти сведения от самого By Квока — или от Дзин-куа. Но каким образом? — Имя как имя, — сказал он наконец. — Почему ты спросила?
— By Квок — старший сын By Фан Чоя.
— Пиратского предводителя? Белого Лотоса? — Струан изобразил на лице удивление.
— Я обожаю шокировать вас, — весело сказала она. — Так вот, император через Хоппо в Кантоне тайно предложил By Квоку и By Фан Чою должности мандаринов. И еще генерал-губернаторство в провинции Фукьен — и на Формозе. В обмен за нападение на корабли в гавани Гонконга. Всем их флотом.
— На какой день назначено нападение? — На этот раз его шок был неподдельным.
— Они еще не приняли предложения. Как говорят китайцы, «переговоры продолжаются».
Может ли быть так, что By Квок просил об услугах лишь я отвода глаз, спрашивал себя Струан. Дьявольская интрига внутри еще одной интриги, чтобы усыпить его бдительность и покрепче захлопнуть дверцу западни? Причем здесь тогда монета? Стали бы они рисковать всем своим флотом? Три тысячи джонок с пиратским сбродом на боргу могли бы — покончить с нами — может быть!
— А ты узнаешь, если они примут… если нападение все-таки состоится?
— Я не уверена, но думаю, что да. Однако это еще не все, Тай-Пэн. Да будет вам известно, что вознаграждение за вашу голову удвоено. Назначено вознаграждение и за Кулума тоже. Десять тысяч долларов. Вообще за каждого англичанина. Джорджа Глессинга, Лонгстаффа, Брока. — Ее голос упал: — И за Мэй-мэй, Дункана и Кейт. Если их захватят живыми.
— Что?!
— Я услышала об этом три дня назад. Вас здесь не было, поэтому я с первым же судном поспешила в Макао, но вы уже уехали оттуда. Так что я отправилась прямо к Мэй-мэй. Я сказала ей, что меня послали вы, что вам стало известно, будто ей и детям грозит опасность. Затем я повидала вашего компрадора и передала ему, от вашего имени, чтобы он забрал Мэй-мэй с детьми к себе, добавив, что если с ними случится что-нибудь до вашего возвращения, вы повесите его самого, его детей и детей его детей.
— Что ответил Чен Шень?
— Он просил передать, что вам нечего бояться. Я проводила Мэй-мэй и детей в его дом, потом вернулась на Гонконг. Думаю, на время они в безопасности.
— Он знает про серебро?
— Разумеется. Часть его, очень маленькая часть, принадлежит ему. Разве он мог бы найти более выгодное применение своим деньгам?
— Кто еще давал серебро?
— Я знаю о Чен Шене, Дзин-куа, купцах Ко-хонга — каждый внес свою долю. Это составило около пятнадцати лаков. Насчет остального я не уверена. Вероятно, маньчжурские мандарины.
— Ти-сен?
— Нет. Он в совершенной немилости. Все его богатство отошло в императорскую казну. Купцы Ко-хонга считают, что оно оценивалось в две тысячи лаков. Золотом.
— Так Чен Шень сказал, что присмотрит за Мэй-мэй и детьми?
— Да. Теперь, когда вы снова богаты, он готов отвечать за них жизнью своей матери. По крайней мере, какое-то время.
— Подожди меня здесь, Мэри. — Струан повернул к пляжу. Он нашел глазами Маусса, окрикнул его, подзывая рукой, и заторопился ему навстречу.
— Вольфганг, разыщи Орлова и отправляйся на «Китайском Облаке» в Макао. Забери Мэй-мэй и детей и привези их вместе с амой сюда. На всех парусах. Оставь Кьюдахи присматривать за палаткой.
— Привезти их сюда, на остров?
— Да. Вы должны вернуться к завтрашнему дню. Они живут у Чен Шеня.
— Привезти их сюда? Открыто?
— Да, клянусь Богом! Отправляйся немедленно.
— Я не стану этого делать, Тай-Пэн. В открытую — нет. Вы же этим погубите себя. Вы ведь знаете, что перед вами захлопнутся все двери, вы станете изгоем.
— Мандарины назначили награду за их головы. Торопись!
— Gott im Himmel! — Маусс нервно подергал себя за бороду. — Я тайно доставлю их на корабль и возьму с Орлова клятву держать язык за зубами. Gott im Himmel, прости меня, несчастного грешника.
Струан вернулся к Мэри.
— Кто сообщил тебе о похищении, Мэри?
— Вы не знаете этого человека.
— Ты подвергаешь себя большой опасности, девочка. Получаешь информацию, а потом сама же начинаешь действовать.
— Я очень осторожна.
— Оставь Макао раз и навсегда. Избавься от той жизни, пока у тебя есть эта. Твой йосс не может длиться вечно.
— Давайте лучше поговорим о вас, Тай-Пэн. Вы не можете выставлять здесь напоказ свою любовницу.
— Она и дети будут в безопасности на борту моего клипера, а это единственное, что имеет значение.
— Только не в нашем обществе, клянусь Богом, и вы это знаете. Они уничтожат вас, Тай-Пэн, — даже вас, — если вы пойдете против их проклятых правил. Они должны будут сделать это. Она китаянка.
— Чума на них!
— Да. Но это проклятие прозвучит одиноко, а вам нужно думать о своем доме. Пока Мэй-мэй существует только для вас; им она не опасна — то, чего не видно, не существует. Я не могу давать вам советы — вы знаете это лучше, чем кто-либо, но я умоляю вас, пусть о ней никто не узнает.
— Я следовал этому правилу раньше, буду следовать ему и впредь — до тех Пор, пока им ничто не угрожает. Я обязан тебе услугой, Мэри.
— Да. — В ее глазах вспыхнул странный огонек. — Я согласна ее принять.
— Назови ее.
— Все, что я попрошу?
— Назови ее.
— Не теперь. Когда она мне будет нужна, я обращусь к вам. Да. Когда-нибудь мне понадобится ваша помощь. — Потом она добавила небрежно: — Вам следовало бы быть более осторожным с такими обещаниями, Тай-Пэн. Я женщина, а женский ум очень не похож на мужской.
— Это верно, — ответил он и улыбнулся.
— У вас такая чудесная улыбка, Тай-Пэн.
— Благодарю вас, добрая леди. — Он изящно поклонился. — Это такая высокая похвала для бедного Тай-Пэна. — Он взял ее под руку, и они направились к пляжу. — Кто сказал тебе о Мэй-мэй и о детях?
— Мы договорились два года назад, что источники моей информации священны и неприкосновенны.
— Постарайся обойтись без таких длинных слов.
— Я рада, что наконец встретилась с Мэй-мэй. Она так прекрасна. И дети тоже. — Мэри чувствовала себя согретой прикосновением его руки.
— А есть хоть какая-нибудь вероятность, что твоя информация неверна?
— Нет. Похищение за выкуп — древний китайский обычай.
— Гнусный обычай. Покушаться на женщин и детей. — Струан какое-то время шел молча. — Как долго ты собираешься пробыть здесь?
— Несколько дней. Горацио… Горацио немного теряется, когда остается один. Кстати, Чен Шень, конечно, знает, что я говорю на кантонском. Теперь об этом знает и Мэй-мэй. Я попросила ее сохранить это в секрете. Она ведь никому не расскажет, правда?
— Нет. На этот счет можешь не беспокоиться. Но я ей напомню о твоей просьбе. — Он заставил себя не думать о Мэй-мэй, детях, By Квоке, брандерах и оставшихся трех половинках монет. — Один секрет заслуживает другого. «Благородный Дом» дает бал через тридцать дней. Разумеется, вы приглашены.
— Какая замечательная идея!
— Мы назначили приз. Тысяча гиней для леди в самом красивом платье.
— Боже милостивый, Тай-Пэн, да вам глаза выцарапают!
— Судьей будет Аристотель.
— Все равно выцарапают. — Ее глаза вдруг словно поменяли цвет. — Вам не следует забывать об одной вещи: вы теперь самый завидный жених во всей Азии.
— Что?
Ее смех прозвучал почти насмешливо.
— Лучше вам поторопиться с выбором супруги, пока еще есть время. Немало красоток будут вертеть у вас перед носом кружевными панталончиками, и немало мамаш принарядят своих дочек, чтобы пропихнуть их к вам в постель.
— Как только у тебя язык поворачивается говорить такое?
— Ну что же, смотрите не говорите потом, что вас не предупреждали. Тысяча гиней? Думаю, я бы хотела выиграть такой приз. — Ее настроение неожиданно изменилось. — У меня есть деньги, чтобы купить такое платье, как вам хорошо известно, но если я это сцелаю, то… то что станется с той Мэри Синклер, к которой все привыкли? Каждому известно, что мы бедны, как кули.
— Но я не вижу, что мешало бы мне подарить тебе красивое, модное платье. По крайней мере, ничто не запрещает мне предложить его тебе через Горацио. Как ты думаешь?
— Кровь господня, Тай-Пэн, неужели вы бы это сделали? Я верну вам деньги.
— Если ты прекратишь сквернословить, да. Только никаких денег: подарок есть подарок. — Он задумчиво посмотрел на нее: — Ты когда-нибудь вспоминаешь о своей бабушке Вильгельмине?
— О ком, о ком?
— О двоюродной тете твоей матери, которая в свое время уехала к мужу. В Голландию.
— Кто это?
— Наследница своего мужа. Как раз такая, которая могла бы оставить тебе много денег.
— У меня нет родственников в Голландии.
— Наверное, мать просто забыла рассказать тебе о ней. Может быть, какой-нибудь адвокат из Амстердама смог бы известить тебя, что ты получила наследство. — Он закурил сигару. — Став богатой наследницей, ты смогла бы тратить деньги открыто. Разве нет?
— Но… но… — У нее перехватило дыхание. — А как же быть с Горацио?
— Тетя Вильгельмина могла бы оставить ему две тысячи гиней. Основной капитал — тебе. По-настоящему она любила только отпрысков женского пола. Твоя матушка была ее любимицей. Странно, что никто не говорил о ней ни тебе, ни Горацио. Бедная тетушка Вильгельмина. Она скончалась вчера.
Глаза у Мэри сделались огромными от возбуждения.
— Неужели это возможно, Тай-Пэн? Вы бы взялись за это?
— Письмо до Лондона идет три месяца. Месяц на то, чтобы все подготовить в Голландии. Три месяца на ответ. Через семь месяцев ты станешь наследницей. Но до того времени тебе лучше прилежно играть роль церковной мышки. И не забудь очень удивиться, когда все это произойдет.
— Да. Простите, я… все это так… о, не беспокойтесь. Не беспокойтесь. Если я сейчас немножко сойду с ума и разрыдаюсь или закричу… Я боготворю вас, Тай-Пэн.
Его улыбка погасла.
— Пожалуйста, прошу, не говори таких вещей!
— Я никогда не говорила этого раньше и. возможно, никогда не повторю этого впредь. Но для меня вы — Бог — Она повернулась и пошла в глубь острова одна.
Струан несколько мгновений смотрел ей вслед, потом направился к Гордону Чену. С каждым днем мальчик все больше становится похож на китайца, подумал он. В море баркас с Орловом и Мауссом был все еще далеко от «Китайскою Облака». Торопитесь, клянусь Богом!
Ее лицо обрамлял капор, подвязанный под подбородком. Коричнево-красное суконное платье волочилось по песку, оно было туго перетянуто в галии, придавая фигуре форму песочных часов по моде того времени. Но ткань была низкого качества, а покрой старомодным. Мэри прятала руки в потертую муфту, на плечи она набросила серую шаль, которая очень шла к ее глазам. Она выглядела аккуратной, невзрачной, бедной, замкнутой и полной достоинства.
— Привет, Тай-Пэн, — сказала она.
Струан, вздрогнув, вышел из состояния задумчивости. — О, привет, Мэри. Ты выглядишь очаровательно.
— Благодарю вас. добрый сэр, — сказала Мэри с мимолетной улыбкой. Она сделала изящный книксен. — Это такая высокая похвала для бедной девушки.
Пляж и долина быстро заполнялись торговцами, их женами и детьми — все в праздничном настроении, приодетые к случаю. Они обменивались друг с другом приветствиями и громко переговаривались Группы солдат и матросов — все офицеры в парадной форме — расположились в разных местах долины. Баркасы постоянно доставляли на берег новые семьи и офицеров. В прибрежной полосе, сбившись в кучки, ловили рыбу ресколько сампанов, а к западу шумной толпой стоили любопытные китайцы, отделенные от долины кордоном из морских пехотинцев.
Столик аукционера поставили на небольшом возвышении в пятидесяти ярдах от палатки Струана, и, взглянув туда, шотландец заметил неподалеку от него Гордона Чена. Молодой человек тут же поклонился ему. Струан понял, что его сын хочет поговорить с ним и поэтому, должно быть, уже долгое время терпеливо ждет, когда предоставится возможность сделать это, не привлекая к себе внимания.
— Здравствуй, Гордон. Я освобожусь через минуту, — крикнул он.
— Благодарю вас, сэр, — откликнулся Гордон, кланяясь снова.
Струан увидел Робба, прогуливающегося с Сарой. Сара ступала грузно, с напряженным лицом. Рядом с ними резвилась Карен. Струан поискал глазами Кулума, но не нашел его и решил, что тот все еще на флагмане. Потом он вдруг увидел ею, занятого оживленной беседой с Глессингом. Cтpyaну показалось странным, что Кулум не подошел к палатке сразу же, как только прибыл на берег.
— Прошу прощения, Тай-Пэн, мисс Синклер, — сказал Орлов. — Все бочонки на берегу.
— Надеюсь, что так, капитан Орлов, — лукаво улыбнулась Мэри. — Я слышала, вы перетаскивали их с баркаса последние два часа без перерыва. Вы хотите споить все европейское население острова, мистер Струан?
Струан коротко хохотнул.
— Нет. Благодарю вас, капитан.
Орлов отдал честь Мэри и скрылся в палатке с несколькими матросами. Другие собрались вокруг нее, одна группа села рядом на берегу и принялась играть в кости.
— Ты пришла рано, Мэри. Торги начнутся не раньше, чем через час.
— Капитан Глессинг был настолько любезен, что предложил проводить меня на берег, — сказала она. — Давайте пройдемся немного, если вы не возражаете.
— Конечно, — ответил Струан, уловив тревожную нотку в ее голосе. Они не спеша пошли в глубь острова.
Внизу в долине было сыро, вчерашний дождь оставил после себя широкие зеркальные лужи. От небольшого водопада, петляя, сбегал тихий ручеек. К шуму прибоя добавлялось неумолчное жужжание мух, стрекоз, пчел и слепней. Лучи солнца несли с собой обещание весны.
Когда они отошли достаточно далеко, Мэри остановилась.
— Во-первых, я хотела сказать вам, как больно мне было услышать о вашей утрате.
— Спасибо, Мэри.
— Я пыталась увидеться с вами до того, как вы отбыли в Кантон.
— Я помню. У тебя доброе сердце.
— Вчера вечером я попробовала попасть на ваш клипер. Мне хотелось знать, как вы себя чувствуете. Это был плохой йосс.
— Да. Но это позади. В прошлом.
— В прошлом. Однако я читаю боль на вашем лице. Другие не видят ее, но я вижу.
— А как дела у тебя? — спросил он, пораженный, как всегда, тем, что Мэри могла выглядеть такой обыкновенной — милой, нежной, такой, какой она должна была быть, но не была. Мне следовало бы презирать ее, подумал он, но вопреки всему она мне нравится.
— Жизнь стала интересной. На некоторое время. — Мэри оглянулась на пляж. Брок, Горт и Нагрек Тум, Элиза Брок и ее дочери сходили на берег из своего баркаса. — Я рада, что вы опять побили Брока. Так рада.
— А разве я его побил? Мэри прищурилась:
— Сорок лаков серебра? Четыре монеты?
— Откуда тебе извесшо об этом?
— Неужели вы забыли, Тай-Пэн? У меня есть друзья в высоких сферах. — Она произнесла это самым обычным тоном. Но когда она была рядом с Тай-Пэном, эти «друзья» вызывали у нее презрение.
— У кого хранятся другие половинки монет, кто эти люди?
— Вы хотите, чтобы я узнала?
— Может быть, я думаю, что это тебе уже известно.
— Ах, Тай-Пэн, вам действительно нет равных. — Ее голос потеплел еще больше. — Я знаю, где находятся две. Когда выясню про остальные, я вам сообщу.
— А у кого две первых?
— Если бы вам удалось устроить кому-то такой огромный заем, сколько бы половинок вы оставили себе?
— Все до одной. Да, клянусь Богом, все до одной. У Дзин-куа их две?
— Одна. — Она поиграла шалью и поправила ее на плечах. — Сейчас в Кантоне находятся четыре тысячи «знаменосцев». И большая армада брандеров. Наш флот должен подвергнуться нападению, если попытается атаковать форты Бог. И еще один флот ждет в пятидесяти милях к северу. Имя By Квок говорит вам о чем-нибудь?
Струан притворился, что пытается вспомнить, но на самом деле он был потрясен. До встречи со Скраггером он сам никогда не слышал о By Квоке. О By Фан Чое, его отце — конечно, но не о сыне. Маусс не был посвящен ни в то, ято происходило на большой джонке, ни в то, что сказал Скраггер, Знали обо всем только Кулум и Робб. От них Мэри никак не могла узнать о By Квоке. Значит, она должна была получить эти сведения от самого By Квока — или от Дзин-куа. Но каким образом? — Имя как имя, — сказал он наконец. — Почему ты спросила?
— By Квок — старший сын By Фан Чоя.
— Пиратского предводителя? Белого Лотоса? — Струан изобразил на лице удивление.
— Я обожаю шокировать вас, — весело сказала она. — Так вот, император через Хоппо в Кантоне тайно предложил By Квоку и By Фан Чою должности мандаринов. И еще генерал-губернаторство в провинции Фукьен — и на Формозе. В обмен за нападение на корабли в гавани Гонконга. Всем их флотом.
— На какой день назначено нападение? — На этот раз его шок был неподдельным.
— Они еще не приняли предложения. Как говорят китайцы, «переговоры продолжаются».
Может ли быть так, что By Квок просил об услугах лишь я отвода глаз, спрашивал себя Струан. Дьявольская интрига внутри еще одной интриги, чтобы усыпить его бдительность и покрепче захлопнуть дверцу западни? Причем здесь тогда монета? Стали бы они рисковать всем своим флотом? Три тысячи джонок с пиратским сбродом на боргу могли бы — покончить с нами — может быть!
— А ты узнаешь, если они примут… если нападение все-таки состоится?
— Я не уверена, но думаю, что да. Однако это еще не все, Тай-Пэн. Да будет вам известно, что вознаграждение за вашу голову удвоено. Назначено вознаграждение и за Кулума тоже. Десять тысяч долларов. Вообще за каждого англичанина. Джорджа Глессинга, Лонгстаффа, Брока. — Ее голос упал: — И за Мэй-мэй, Дункана и Кейт. Если их захватят живыми.
— Что?!
— Я услышала об этом три дня назад. Вас здесь не было, поэтому я с первым же судном поспешила в Макао, но вы уже уехали оттуда. Так что я отправилась прямо к Мэй-мэй. Я сказала ей, что меня послали вы, что вам стало известно, будто ей и детям грозит опасность. Затем я повидала вашего компрадора и передала ему, от вашего имени, чтобы он забрал Мэй-мэй с детьми к себе, добавив, что если с ними случится что-нибудь до вашего возвращения, вы повесите его самого, его детей и детей его детей.
— Что ответил Чен Шень?
— Он просил передать, что вам нечего бояться. Я проводила Мэй-мэй и детей в его дом, потом вернулась на Гонконг. Думаю, на время они в безопасности.
— Он знает про серебро?
— Разумеется. Часть его, очень маленькая часть, принадлежит ему. Разве он мог бы найти более выгодное применение своим деньгам?
— Кто еще давал серебро?
— Я знаю о Чен Шене, Дзин-куа, купцах Ко-хонга — каждый внес свою долю. Это составило около пятнадцати лаков. Насчет остального я не уверена. Вероятно, маньчжурские мандарины.
— Ти-сен?
— Нет. Он в совершенной немилости. Все его богатство отошло в императорскую казну. Купцы Ко-хонга считают, что оно оценивалось в две тысячи лаков. Золотом.
— Так Чен Шень сказал, что присмотрит за Мэй-мэй и детьми?
— Да. Теперь, когда вы снова богаты, он готов отвечать за них жизнью своей матери. По крайней мере, какое-то время.
— Подожди меня здесь, Мэри. — Струан повернул к пляжу. Он нашел глазами Маусса, окрикнул его, подзывая рукой, и заторопился ему навстречу.
— Вольфганг, разыщи Орлова и отправляйся на «Китайском Облаке» в Макао. Забери Мэй-мэй и детей и привези их вместе с амой сюда. На всех парусах. Оставь Кьюдахи присматривать за палаткой.
— Привезти их сюда, на остров?
— Да. Вы должны вернуться к завтрашнему дню. Они живут у Чен Шеня.
— Привезти их сюда? Открыто?
— Да, клянусь Богом! Отправляйся немедленно.
— Я не стану этого делать, Тай-Пэн. В открытую — нет. Вы же этим погубите себя. Вы ведь знаете, что перед вами захлопнутся все двери, вы станете изгоем.
— Мандарины назначили награду за их головы. Торопись!
— Gott im Himmel! — Маусс нервно подергал себя за бороду. — Я тайно доставлю их на корабль и возьму с Орлова клятву держать язык за зубами. Gott im Himmel, прости меня, несчастного грешника.
Струан вернулся к Мэри.
— Кто сообщил тебе о похищении, Мэри?
— Вы не знаете этого человека.
— Ты подвергаешь себя большой опасности, девочка. Получаешь информацию, а потом сама же начинаешь действовать.
— Я очень осторожна.
— Оставь Макао раз и навсегда. Избавься от той жизни, пока у тебя есть эта. Твой йосс не может длиться вечно.
— Давайте лучше поговорим о вас, Тай-Пэн. Вы не можете выставлять здесь напоказ свою любовницу.
— Она и дети будут в безопасности на борту моего клипера, а это единственное, что имеет значение.
— Только не в нашем обществе, клянусь Богом, и вы это знаете. Они уничтожат вас, Тай-Пэн, — даже вас, — если вы пойдете против их проклятых правил. Они должны будут сделать это. Она китаянка.
— Чума на них!
— Да. Но это проклятие прозвучит одиноко, а вам нужно думать о своем доме. Пока Мэй-мэй существует только для вас; им она не опасна — то, чего не видно, не существует. Я не могу давать вам советы — вы знаете это лучше, чем кто-либо, но я умоляю вас, пусть о ней никто не узнает.
— Я следовал этому правилу раньше, буду следовать ему и впредь — до тех Пор, пока им ничто не угрожает. Я обязан тебе услугой, Мэри.
— Да. — В ее глазах вспыхнул странный огонек. — Я согласна ее принять.
— Назови ее.
— Все, что я попрошу?
— Назови ее.
— Не теперь. Когда она мне будет нужна, я обращусь к вам. Да. Когда-нибудь мне понадобится ваша помощь. — Потом она добавила небрежно: — Вам следовало бы быть более осторожным с такими обещаниями, Тай-Пэн. Я женщина, а женский ум очень не похож на мужской.
— Это верно, — ответил он и улыбнулся.
— У вас такая чудесная улыбка, Тай-Пэн.
— Благодарю вас, добрая леди. — Он изящно поклонился. — Это такая высокая похвала для бедного Тай-Пэна. — Он взял ее под руку, и они направились к пляжу. — Кто сказал тебе о Мэй-мэй и о детях?
— Мы договорились два года назад, что источники моей информации священны и неприкосновенны.
— Постарайся обойтись без таких длинных слов.
— Я рада, что наконец встретилась с Мэй-мэй. Она так прекрасна. И дети тоже. — Мэри чувствовала себя согретой прикосновением его руки.
— А есть хоть какая-нибудь вероятность, что твоя информация неверна?
— Нет. Похищение за выкуп — древний китайский обычай.
— Гнусный обычай. Покушаться на женщин и детей. — Струан какое-то время шел молча. — Как долго ты собираешься пробыть здесь?
— Несколько дней. Горацио… Горацио немного теряется, когда остается один. Кстати, Чен Шень, конечно, знает, что я говорю на кантонском. Теперь об этом знает и Мэй-мэй. Я попросила ее сохранить это в секрете. Она ведь никому не расскажет, правда?
— Нет. На этот счет можешь не беспокоиться. Но я ей напомню о твоей просьбе. — Он заставил себя не думать о Мэй-мэй, детях, By Квоке, брандерах и оставшихся трех половинках монет. — Один секрет заслуживает другого. «Благородный Дом» дает бал через тридцать дней. Разумеется, вы приглашены.
— Какая замечательная идея!
— Мы назначили приз. Тысяча гиней для леди в самом красивом платье.
— Боже милостивый, Тай-Пэн, да вам глаза выцарапают!
— Судьей будет Аристотель.
— Все равно выцарапают. — Ее глаза вдруг словно поменяли цвет. — Вам не следует забывать об одной вещи: вы теперь самый завидный жених во всей Азии.
— Что?
Ее смех прозвучал почти насмешливо.
— Лучше вам поторопиться с выбором супруги, пока еще есть время. Немало красоток будут вертеть у вас перед носом кружевными панталончиками, и немало мамаш принарядят своих дочек, чтобы пропихнуть их к вам в постель.
— Как только у тебя язык поворачивается говорить такое?
— Ну что же, смотрите не говорите потом, что вас не предупреждали. Тысяча гиней? Думаю, я бы хотела выиграть такой приз. — Ее настроение неожиданно изменилось. — У меня есть деньги, чтобы купить такое платье, как вам хорошо известно, но если я это сцелаю, то… то что станется с той Мэри Синклер, к которой все привыкли? Каждому известно, что мы бедны, как кули.
— Но я не вижу, что мешало бы мне подарить тебе красивое, модное платье. По крайней мере, ничто не запрещает мне предложить его тебе через Горацио. Как ты думаешь?
— Кровь господня, Тай-Пэн, неужели вы бы это сделали? Я верну вам деньги.
— Если ты прекратишь сквернословить, да. Только никаких денег: подарок есть подарок. — Он задумчиво посмотрел на нее: — Ты когда-нибудь вспоминаешь о своей бабушке Вильгельмине?
— О ком, о ком?
— О двоюродной тете твоей матери, которая в свое время уехала к мужу. В Голландию.
— Кто это?
— Наследница своего мужа. Как раз такая, которая могла бы оставить тебе много денег.
— У меня нет родственников в Голландии.
— Наверное, мать просто забыла рассказать тебе о ней. Может быть, какой-нибудь адвокат из Амстердама смог бы известить тебя, что ты получила наследство. — Он закурил сигару. — Став богатой наследницей, ты смогла бы тратить деньги открыто. Разве нет?
— Но… но… — У нее перехватило дыхание. — А как же быть с Горацио?
— Тетя Вильгельмина могла бы оставить ему две тысячи гиней. Основной капитал — тебе. По-настоящему она любила только отпрысков женского пола. Твоя матушка была ее любимицей. Странно, что никто не говорил о ней ни тебе, ни Горацио. Бедная тетушка Вильгельмина. Она скончалась вчера.
Глаза у Мэри сделались огромными от возбуждения.
— Неужели это возможно, Тай-Пэн? Вы бы взялись за это?
— Письмо до Лондона идет три месяца. Месяц на то, чтобы все подготовить в Голландии. Три месяца на ответ. Через семь месяцев ты станешь наследницей. Но до того времени тебе лучше прилежно играть роль церковной мышки. И не забудь очень удивиться, когда все это произойдет.
— Да. Простите, я… все это так… о, не беспокойтесь. Не беспокойтесь. Если я сейчас немножко сойду с ума и разрыдаюсь или закричу… Я боготворю вас, Тай-Пэн.
Его улыбка погасла.
— Пожалуйста, прошу, не говори таких вещей!
— Я никогда не говорила этого раньше и. возможно, никогда не повторю этого впредь. Но для меня вы — Бог — Она повернулась и пошла в глубь острова одна.
Струан несколько мгновений смотрел ей вслед, потом направился к Гордону Чену. С каждым днем мальчик все больше становится похож на китайца, подумал он. В море баркас с Орловом и Мауссом был все еще далеко от «Китайскою Облака». Торопитесь, клянусь Богом!