Страница:
Кулум уперся взглядом в спину отца.
— Я смог бы справиться, Тай-Пэн. Струан повернулся к нему:
— С Лонгстаффом? С войной и Дзин-куа?
— Войну все равно ведем не мы, не так ли?
— Так. Но если бы Лонгстаффа никто не направлял, он уже сто раз погубил бы нас всех.
— Если случится, что ты все-таки уедешь, ну, это же не будет означать, что ты умываешь руки от всех дел компании, ведь так? Если появится что-то, с чем мне не справиться, я мог бы обратиться к тебе, раз — и готово.
— Когда я уеду, парень, тебе одному придется отвечать за все. Только на почту домой и обратно уходит полгода. Слишком многое может произойти за это время. Тебе нужен опыт. Ты еще не готов.
— А когда я буду готов?
— Это зависит от тебя.
— Ты обещал, что я стану Тай-Пэном через год после… ну, после дяди Робба.
— Да. Если будешь готов. А ты еще не готов к тому, чтобы я уехал, как мы договаривались. Брок и Горт сожрут тебя в два счета.
Да, сказал себе Кулум, Горт снова был прав. Придется ждать.
— Очень хорошо. Что я могу сделать, чтобы доказать, что я достоин?
— Ничего сверх того, что ты уже делаешь, парень. Тебе нужно просто поднабраться опыта. Два года, три — я скажу тебе, когда буду уверен.
Кулум знал, что ничего не добьется, если начнет сейчас возражать и спорить.
— Ты хочешь, чтобы я взял на себя работу дяди Робба?
— Да. Но пока ничего не заказывай, ничего не продавай и никого не увольняй без моего ведома. Я подготовлю для тебя особое письмо с инструкциями. Помоги Варгашу оценить наши убытки в поселении и привести в порядок все бухгалтерские книги.
— Как ты считаешь, когда можно будет объявить о нашей помолвке?
— Ты уже обговаривал это с Броком?
— Только когда видел его на Вампоа. Он предложил День святого Иоанна.
Струан вдруг вспомнил Скраггера и то, что тот рассказал ему о By Квоке: про праздник на Кимое в День святого Иоанна, который легко можно превратить в ловушку для пиратского главаря. Он понимал, что теперь у него нет другого выхода, кроме как положиться на слово Скраггера и постараться уничтожить By Квока. Мертвый By Квок означал бы, что у Кулума будет одной опасностью меньше, когда он станет Тай-Пэном. А как быть с остальными тремя половинками монет? Каких макиавеллиевских «услуг» потребуют от компании их владельцы? И когда? Он посмотрел на календарь на столе. 15 июня. До Дня святого Иоанна оставалось девять дней.
— Что же, пусть будет День святрго Иоанна. Но только скромный ужин. Исключительно для родственников, — добавил он с тонкой иронией.
— Мы подумали о свадебном подарке, который хотели бы получить от тебя. Это была идея Тесс. — Он протянул Струану лист бумаги.
— Что это?
— Не больше и не меньше как торжественное соглашение забыть о прошлом и стать друзьями. Скрепленное подписями Броков и Струанов.
— Единственная сделка, на которую я пойду с этими двумя людьми, уже заключена, — сказал Струан, возвращая ему бумагу, даже не прочитав ее.
— Горт готов подписаться. Он сказал, что и его отец сделает это.
— Могу поспорить, что у Горта уже и чернила наготове, клянусь Богом. Но Тайлер никогда не подпишет такого документа.
— А если подпишет, подпишешь ли ты?
— Нет,
— Прошу тебя.
— Нет.
— Наши дети будут принадлежать вам обоим, и уж тогда…
— Я хорошо подумал о детях, Кулум, — прервал его Струан. — И о многом другом. Я очень сомневаюсь, что уваших детей будут дядя и дедушка с материнской стороны к тому времени, когда они достаточно подрастут, чтобы разобраться, что представляют собой эти двое.
Кулум решительно направился к двери.
— Подожди, Кулум!
— Пожалуйста, сделай нам подарок, о котором мы просим, умоляем тебя.
— Я не могу. Для них это останется лишь клочком бумаги. Горт и Брок охотятся за твоей шкурой, они…
Кулум хлопнул дверью, не дослушав его.
Струан налил себе еще бренди, выпил его залпом и запустил бокал в камин.
В ту ночь Струан лежал с открытыми глазами рядом с Мэй-мэй на большой кровати в спальне своего дома. Окна были распахнуты, пропуская в комнату свет луны и легкий бриз, напоенный бодрящим запахом моря. Снаружи огромной сетки, со всех сторон закрывавшей кровать, беспокойно жужжали комары, отыскивая какую-нибудь щель, чтобы добраться до пищи. В отличие от большинства европейцев, Струан всегда пользовался комариной сеткой. Дзин-куа дал ему этот совет еще много лет назад, сказав, что это помогает сохранить здоровье.
Струан размышлял о ночных малярийных испарениях, опасаясь, что как раз сейчас они с Мэй-мэй вдыхают их.
Кроме этого, его тревожила Сара. Когда он увиделся с ней несколько часов назад, она сообщила ему, что намерена уехать с первым же кораблем.
— Но ты еще слишком слаба, — возразил он. — И Локлин тоже.
— Как бы то ни было, мы уезжаем. Ты сам подготовишь все, или этим заняться мне? У тебя есть копия завещания Робба?
— Да.
— Я только что прочла его. Почему он назначил тебя доверенным распорядителем его доли в компании, а не меня?
— Не женское это дело, Сара! Но волноваться тебе незачем. Ты получишь все до последнего пенни.
— Мои адвокаты проследят за этим, Тай-Пэн. Он подавил в себе нарастающий гнев.
— Сейчас сезон тайфунов. Опасное время для путешествия домой. Подожди до осени. К тому времени вы оба достаточно окрепнете.
— Мы уезжаем немедленно.
— Поступай, как знаешь.
Потом он навестил Сергеева. Рана у князя воспалилась, но гангрены, слава Богу, не было. Поэтому какая-то надежда оставалась. Затем он вернулся в контору и написал донесение Лонгстаффу, в котором указал, что по дошедшим до него сведениям пират By Квок на Иоаннов день будет находиться на острове Кимой, что фрегатам следует встать в засаде где-нибудь неподалеку, и что он хорошо знает те воды и с радостью возглавит экспедицию, если адмирал даст, свое согласие. Он отослал депешу Горацио. И уже ближе к вечеру, когда он собирался домой, к нему пришли армейские врачи. Они сказали, что исчезли последние сомнения: лихорадка Счастливой Долины была малярией…
Он нервно заворочался в постели.
— Хочешь, поиграем в трик-трак? — предложила Мэй-мэй, уставшая не меньше него и столь же обеспокоенная.
— Нет, спасибо, девочка. Ты тоже не можешь уснуть?
— Да. Не обращай внимания, — ответила она. Она тревожилась за Тай-Пэна. Весь день сегодня он был каким-то странным. И она переживала за Мэри Синклер. Сегодня днем Мэри пришла рано, Струан еще не вернулся. Мэри рассказала ей о ребенке и о своей тайной жизни в Макао. Даже о Горацио. И о Глессинге.
— Прости, — говорила Мэри сквозь слезы. Они беседовали на мандаринском диалекте, который обе предпочитали кантонскому. — Я должна была рассказать все это кому-нибудь. Вокруг меня нет ни одного человека, к которому я могу обратиться за помощью. Ни одного.
— Ну-ну, Мэри, дорогая моя, — постаралась утешить ее Мэй-мэй. — Не плачь. Сначала мы будем пить чай, а потом решим, что делать.
Им подали чай, и пока они пили его, Мэй-мэй удивлялась про себя варварам и их взглядам на жизнь и отношения между мужчиной и женщиной.
— Какая помощь тебе нужна?
— Помоги… помоги избавиться от ребенка. Боже мой, это уже становится заметно.
— Но почему ты не пришла ко мне раньше?
— Мне не хватало смелости. Если бы я не заставила Горацио согласиться на наш брак, мне бы и сейчас ее не хватило. Но теперь… Можно еще что-то сделать?
— Как долго он живет в твоем чреве?
— Почти три месяца, без одной недели.
— Это нехорошо, Мэри. После двух месяцев это может быть опасно. — Мэй-мэй уже думала о том, как можно было бы помочь Мэри и насколько велик будет риск. — Я пошлю А Сам в Тай Пинь Шан. Я слышала, там есть собиратель трав, который, возможно, сумеет тебе помочь. Ты понимаешь, что это может быть очень опасно?
— Да. Если ты выручишь меня, я сделаю для тебя все, что ты захочешь. Абсолютно все.
— Ты — моя подруга. Подруги должны помогать друг другу. Но ты никогда, никогда не должна никому об этом рассказывать.
— Я обещаю, как перед Богом.
— Когда травы будут у меня, я пошлю А Сам к твоей служанке А Тат. Ты доверяешь ей?
— Да.
— Когда твой день рождения, Мэри?
— Зачем это тебе?
— Астрологу нужно будет определить наиболее благоприятный день для принятия лекарства, конечно. Мэри назвала ей день и час.
— Где ты будешь принимать лекарство? В отеле нельзя — здесь, на острове вообще нигде нельзя. Выздоровление может растянуться на несколько дней.
— В Макао. Я поеду в Макао. В свой… в свой дом. О нем никто не знает. Там это будет безопасно. Да, там мне ничего не грозит.
— Эти лекарства помогают не всегда, моя дорогая. И лечение никогда не бывает легким.
— Я не боюсь. Лекарство поможет. Должно помочь, — ответила Мэри.
Мэй-мэй легонько шевельнулась.
— Что случилось? — тут же спросил Струан.
— Ничего. Просто малыш толкается.
Струан положил руку на ее слегка округлившийся живот.
— Нужно пригласить доктора, пусть он осмотрит тебя.
— Нет уж, спасибо, Тай-Пэн, не стоит. Эти ваши варварские дьяволы не для меня. В этом я навсегда останусь той, кем была — китаянкой.
— Мэри выглядела нездоровой, тебе не показалось? — осторожно спросила она после короткой паузы.
— Показалось. И эта девушка что-то задумала. Она случайно не говорила тебе, что у нее на уме?
Мэй-мэй не хотелось лгать, но при этом она и не желала открывать Струану то, что его, по сути, не должно было касаться.
— По-моему, она просто переживает из-за брата.
— А что с ним такое?
— Она сказала, что хочет выйти замуж за этого Глессинга.
— А, вон оно что. — Струан уже понял, что Мэри приходила повидать в первую очередь Мэй-мэй, а не его. Он обменялся с ней всего несколькими фразами, поблагодарил за то, что она проводила детей в Макао. — Я так полагаю, Горацио не дает своего благословения, и она хочет, чтобы я поговорил с ним? Она за этим приходила?
— Нет. Ее брат согласен.
— Это меня удивляет.
— Почему? Этот Глессинг — он плохой человек?
— Нет, девочка. Просто Мэри и Горацио долгие годы жили вместе. Ему будет здесь очень одиноко без нее. — Струан спросил себя, что сказала бы Мэй-мэй, узнав о тайном доме Мэри в Макао — Может, она так неважно выглядит, потому что беспокоится за него.
Мэй-мэй ничего не ответила, лишь грустно покачала головой, думая о том, как сложно все иногда бывает в жизни мужчины и женщины.
— Как идут дела у молодых влюбленных? — спросила она, пытаясь разгадать, что же в действительности не дает ему покоя.
— Хорошо. — Он еще не рассказывал ей о своем разговоре с Броком.
— Ты уже решил, что делать с дьявольской лихорадкой?
— Нет пока. Думаю, тебе следует вернуться в Макао.
— О да, пожалуйста, Тай-Пэн. Но только после того, как ты найдешь решение для Гонконга.
— Здесь оставаться опасно. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
— Йосс, — произнесла она, пожав плечами. — Конечно, наш фен шуй здесь ох-ох какой плохой. — Она положила руку ему на грудь и погладила его, потом нежно поцеловала. — Однажды ты говорил мне, что есть три вещи, которые ты должен сделать, прежде чем выберешь свою Тай-тай. Две я знаю. Какая третья?
— Передать «Благородный Дом» в надежные руки, — ответил он. И рассказал ей о разговоре с Броком и о сегодняшней ссоре с Кулумом.
Она долго молчала, обдумывая его слова и подбирая ключ к этой третьей проблеме. И поскольку решение было таким простым и очевидным, она спрятала его глубоко в своем сердце и произнесла с невинным видом:
— Я говорила тебе, что помогу с первыми двумя и подумаю над третьей. Третья для меня слишком велика. Я не смогу помочь тебе, как бы мне ни хотелось.
— Понимаю, — кивнул Струан. — Я не знаю, что мне делать. По крайней мере, — добавил он, — я вижу лишь один ответ.
— Убийство — ответ неразумный, — твердо сказала она. — Очень неразумно опасный. Броки будут ждать его. Все будут. И ты рискуешь тем, что тебе будет мстить ваш ужасный закон, который, как глупый, требует глаз за глаз у любого, у кого есть глаз, а это, как всякому понятно, сумасшедшее безумие. Зачем тогда быть богатым, хейа? Ты не должен этого делать, Тай-Пэн. И дальше, я советую тебе сделать сыну и твоей новой дочери подарок, о котором они так просят.
— Я не могу, клянусь Богом. Это все равно что своей рукой перерезать Кулуму горло!
— Даже так, это мой совет. И я дальше советую тебе фантастически немедленный брак.
— Об этом не может быть и речи, — взорвался он. — Любая, поспешность сейчас будет выглядеть крайне неприлично — оскорбление памяти Робба — да и просто смешно.
— Я всем сердцем соглашаюсь с тобой, Тай-Пэн, — спокойно ответила Мэй-мэй. — Но я, кажется, понимаю, что по варварскому обычаю — который хоть раз следует мудрому китайскому обычаю — девушка переходит жить в дом мужа. Не наоборот, хейа? Поэтому чем немедленнее Броковая девица выскользнет из-под каблука Горта, тем скорее Броки потеряют власть над твоим сыном.
— Что?
— Вот тебе и что! Почему ты думаешь, твой сын стал теперь совсем глупый, как безумный? Потому что ему фантастически сильно хочется затащить ее на постель. — Струан рывком сел на кровати, и она торопливо проговорила, повысив голос: — Нет, не надо сейчас спорить, клянусь Богом, сейчас ты слушай, а потом и я буду тебя почитательно слушать. Вот почему он и делается безумно больной — бедный мальчик лежит всю ночь холодный, измученный, никого не покрывший. Это правда. Почему ты не говоришь это открыто, хейа? Я говоришь это открыто. Он весь горит, как в огне. Почему и слушает, высунув язык, всю сумасшедшую болтовню Горта. Я, будь я на его месте, делала бы то же самое, потому что всякий брат имеет власть над сестрой! Но ты отдай сыну Кулуму его девушку, и тогда будет твой Кулум проводить час за растреклятым часом, выслушивая брата Горта? Нет, клянусь Богом! Он станет каждую минуту проводить в ее постели, тиская ее грудь, фантастически изнуряя себя и делая малышей. И он возненавидит любого, кто попробует его отвлекать от этих занятий — тебя ли, Брока, или Горта. — Она нежно посмотрела на него. — Нет?
— Да, — сказал он. — Я обожаю тебя за твою проницательность.
— Ты обожаешь меня, потому что я безумно свожу тебя с ума, но при этом и сплю с тобой, сплю, пока ты не лопаешься. — Она рассмеялась, очень довольная собой. — Дальше: пусть они начнут строить свой дом. Завтра же. Направь их мысли на свой дом, и они забросят слушать фан-квэя Горта. Она ведь совсем юная, да? Поэтому мысль о собственном доме фантастически займет весь ее ум. Это разозлит Броков, и они начнут долго решать, что за дом и так дальше, а это разозлит ее и приведет ее к тебе, кто дал ей дом. Горт должен абсолютно противничать быстрому браку — почему и Кулум отвернется от него, потому что он лишится своего — как вы это говорите? — «валета в рукаве».
— Туза в рукаве. — Он восторженно обнял ее. — Ты фантастическое создание! Я должен был бы сам до этого додуматься. На следующей неделе проводится еще одна распродажа земли. Я куплю для тебя прибрежный участок. За твою мудрость.
— Ха! — сердито воскликнула она. — Ты думаешь, я оберегаю своего мужчину из-за клочка паршивой гонконгской земли? Одного единственного разнесчастного пригородного участка? Из-за серебряных тэйлов? Нефрита? Кто, по-твоему, эта бесценная Т'чунг Мэй-мэй, хейа? Грязный ломотик продажного собачьего мяса?
Она продолжала тараторить и возмущаться и лишь с большой неохотой позволила ему успокоить себя, гордясь тем, что он так хорошо понимал значение собственной земли для цивилизованного человека, и благодарная ему за то, что он дал ей такое лицо, притворившись, будто не понял, как она довольна в глубине души его предложением.
В комнате теперь было тихо, только комары звенели чуть слышно.
Мэй-мэй свернулась калачиком рядом со Струаном и задумалась над третьей проблемой Тай-Пэна. Она решила думать об этом на мандаринском, а не на английском, потому что не знала достаточного количества слов с правильными оттенками значений. Например, «тонкость», подумала она. Как бы ты сказала это на варварском языке? Или «искусность»? Решение третьей проблемы требовало истинно китайской тонкости и величайшей искусности.
Все так восхитительно просто, радостно думала она. Нужно убить Горта. Подстроить его убийство так, чтобы никто даже не заподозрил, будто его убийцы могут быть кем-то, кроме пиратов или разбойников. Если проделать все это тайно и именно таким образом, одной опасностью для моего Тай-Пэна будет меньше, Кулум окажется защищен от явной угрозы в будущем, а старый Брок ничего не сможет поделать, потому что он по-прежнему будет связан по рукам и ногам той поразительной, невероятной окончательностью, с которой все варвары воспринимают свои «священные» клятвы. Очень простое решение. Но чреватое опасностью. Я должна быть очень осторожна. Если мой Тай-Пэн когда-нибудь узнает об этом, он сам притащит меня к одному из этих варварских судей — может быть, к этому отвратительному Mayccy! Мой Тай-Пэн обличит меня перед ним — даже меня, свою обожаемую наложницу. И меня повесят. Какая нелепость!
После всех этих лет, что я изучаю их — учу их язык и изо всех сил стараюсь понять их, — некоторые представления варваров и сейчас остаются для меня абсолютно непостижимыми. Как глупо иметь один закон для всех — и для богатых, и для бедных. Зачем же тогда работать, исходить потом, чтобы становиться богатым и могущественным?
Ну ладно, так какой же способ будет наилучшим, спросила она себя. Я так мало знаю об убийствах. Как это сделать? Где? Когда?
Мэй-мэй не смыкала глаз всю ночь. С первыми лучами солнца она наконец решила, что ей следует предпринять. Потом погрузилась в сладкий сон.
Глава 4
— Я смог бы справиться, Тай-Пэн. Струан повернулся к нему:
— С Лонгстаффом? С войной и Дзин-куа?
— Войну все равно ведем не мы, не так ли?
— Так. Но если бы Лонгстаффа никто не направлял, он уже сто раз погубил бы нас всех.
— Если случится, что ты все-таки уедешь, ну, это же не будет означать, что ты умываешь руки от всех дел компании, ведь так? Если появится что-то, с чем мне не справиться, я мог бы обратиться к тебе, раз — и готово.
— Когда я уеду, парень, тебе одному придется отвечать за все. Только на почту домой и обратно уходит полгода. Слишком многое может произойти за это время. Тебе нужен опыт. Ты еще не готов.
— А когда я буду готов?
— Это зависит от тебя.
— Ты обещал, что я стану Тай-Пэном через год после… ну, после дяди Робба.
— Да. Если будешь готов. А ты еще не готов к тому, чтобы я уехал, как мы договаривались. Брок и Горт сожрут тебя в два счета.
Да, сказал себе Кулум, Горт снова был прав. Придется ждать.
— Очень хорошо. Что я могу сделать, чтобы доказать, что я достоин?
— Ничего сверх того, что ты уже делаешь, парень. Тебе нужно просто поднабраться опыта. Два года, три — я скажу тебе, когда буду уверен.
Кулум знал, что ничего не добьется, если начнет сейчас возражать и спорить.
— Ты хочешь, чтобы я взял на себя работу дяди Робба?
— Да. Но пока ничего не заказывай, ничего не продавай и никого не увольняй без моего ведома. Я подготовлю для тебя особое письмо с инструкциями. Помоги Варгашу оценить наши убытки в поселении и привести в порядок все бухгалтерские книги.
— Как ты считаешь, когда можно будет объявить о нашей помолвке?
— Ты уже обговаривал это с Броком?
— Только когда видел его на Вампоа. Он предложил День святого Иоанна.
Струан вдруг вспомнил Скраггера и то, что тот рассказал ему о By Квоке: про праздник на Кимое в День святого Иоанна, который легко можно превратить в ловушку для пиратского главаря. Он понимал, что теперь у него нет другого выхода, кроме как положиться на слово Скраггера и постараться уничтожить By Квока. Мертвый By Квок означал бы, что у Кулума будет одной опасностью меньше, когда он станет Тай-Пэном. А как быть с остальными тремя половинками монет? Каких макиавеллиевских «услуг» потребуют от компании их владельцы? И когда? Он посмотрел на календарь на столе. 15 июня. До Дня святого Иоанна оставалось девять дней.
— Что же, пусть будет День святрго Иоанна. Но только скромный ужин. Исключительно для родственников, — добавил он с тонкой иронией.
— Мы подумали о свадебном подарке, который хотели бы получить от тебя. Это была идея Тесс. — Он протянул Струану лист бумаги.
— Что это?
— Не больше и не меньше как торжественное соглашение забыть о прошлом и стать друзьями. Скрепленное подписями Броков и Струанов.
— Единственная сделка, на которую я пойду с этими двумя людьми, уже заключена, — сказал Струан, возвращая ему бумагу, даже не прочитав ее.
— Горт готов подписаться. Он сказал, что и его отец сделает это.
— Могу поспорить, что у Горта уже и чернила наготове, клянусь Богом. Но Тайлер никогда не подпишет такого документа.
— А если подпишет, подпишешь ли ты?
— Нет,
— Прошу тебя.
— Нет.
— Наши дети будут принадлежать вам обоим, и уж тогда…
— Я хорошо подумал о детях, Кулум, — прервал его Струан. — И о многом другом. Я очень сомневаюсь, что уваших детей будут дядя и дедушка с материнской стороны к тому времени, когда они достаточно подрастут, чтобы разобраться, что представляют собой эти двое.
Кулум решительно направился к двери.
— Подожди, Кулум!
— Пожалуйста, сделай нам подарок, о котором мы просим, умоляем тебя.
— Я не могу. Для них это останется лишь клочком бумаги. Горт и Брок охотятся за твоей шкурой, они…
Кулум хлопнул дверью, не дослушав его.
Струан налил себе еще бренди, выпил его залпом и запустил бокал в камин.
В ту ночь Струан лежал с открытыми глазами рядом с Мэй-мэй на большой кровати в спальне своего дома. Окна были распахнуты, пропуская в комнату свет луны и легкий бриз, напоенный бодрящим запахом моря. Снаружи огромной сетки, со всех сторон закрывавшей кровать, беспокойно жужжали комары, отыскивая какую-нибудь щель, чтобы добраться до пищи. В отличие от большинства европейцев, Струан всегда пользовался комариной сеткой. Дзин-куа дал ему этот совет еще много лет назад, сказав, что это помогает сохранить здоровье.
Струан размышлял о ночных малярийных испарениях, опасаясь, что как раз сейчас они с Мэй-мэй вдыхают их.
Кроме этого, его тревожила Сара. Когда он увиделся с ней несколько часов назад, она сообщила ему, что намерена уехать с первым же кораблем.
— Но ты еще слишком слаба, — возразил он. — И Локлин тоже.
— Как бы то ни было, мы уезжаем. Ты сам подготовишь все, или этим заняться мне? У тебя есть копия завещания Робба?
— Да.
— Я только что прочла его. Почему он назначил тебя доверенным распорядителем его доли в компании, а не меня?
— Не женское это дело, Сара! Но волноваться тебе незачем. Ты получишь все до последнего пенни.
— Мои адвокаты проследят за этим, Тай-Пэн. Он подавил в себе нарастающий гнев.
— Сейчас сезон тайфунов. Опасное время для путешествия домой. Подожди до осени. К тому времени вы оба достаточно окрепнете.
— Мы уезжаем немедленно.
— Поступай, как знаешь.
Потом он навестил Сергеева. Рана у князя воспалилась, но гангрены, слава Богу, не было. Поэтому какая-то надежда оставалась. Затем он вернулся в контору и написал донесение Лонгстаффу, в котором указал, что по дошедшим до него сведениям пират By Квок на Иоаннов день будет находиться на острове Кимой, что фрегатам следует встать в засаде где-нибудь неподалеку, и что он хорошо знает те воды и с радостью возглавит экспедицию, если адмирал даст, свое согласие. Он отослал депешу Горацио. И уже ближе к вечеру, когда он собирался домой, к нему пришли армейские врачи. Они сказали, что исчезли последние сомнения: лихорадка Счастливой Долины была малярией…
Он нервно заворочался в постели.
— Хочешь, поиграем в трик-трак? — предложила Мэй-мэй, уставшая не меньше него и столь же обеспокоенная.
— Нет, спасибо, девочка. Ты тоже не можешь уснуть?
— Да. Не обращай внимания, — ответила она. Она тревожилась за Тай-Пэна. Весь день сегодня он был каким-то странным. И она переживала за Мэри Синклер. Сегодня днем Мэри пришла рано, Струан еще не вернулся. Мэри рассказала ей о ребенке и о своей тайной жизни в Макао. Даже о Горацио. И о Глессинге.
— Прости, — говорила Мэри сквозь слезы. Они беседовали на мандаринском диалекте, который обе предпочитали кантонскому. — Я должна была рассказать все это кому-нибудь. Вокруг меня нет ни одного человека, к которому я могу обратиться за помощью. Ни одного.
— Ну-ну, Мэри, дорогая моя, — постаралась утешить ее Мэй-мэй. — Не плачь. Сначала мы будем пить чай, а потом решим, что делать.
Им подали чай, и пока они пили его, Мэй-мэй удивлялась про себя варварам и их взглядам на жизнь и отношения между мужчиной и женщиной.
— Какая помощь тебе нужна?
— Помоги… помоги избавиться от ребенка. Боже мой, это уже становится заметно.
— Но почему ты не пришла ко мне раньше?
— Мне не хватало смелости. Если бы я не заставила Горацио согласиться на наш брак, мне бы и сейчас ее не хватило. Но теперь… Можно еще что-то сделать?
— Как долго он живет в твоем чреве?
— Почти три месяца, без одной недели.
— Это нехорошо, Мэри. После двух месяцев это может быть опасно. — Мэй-мэй уже думала о том, как можно было бы помочь Мэри и насколько велик будет риск. — Я пошлю А Сам в Тай Пинь Шан. Я слышала, там есть собиратель трав, который, возможно, сумеет тебе помочь. Ты понимаешь, что это может быть очень опасно?
— Да. Если ты выручишь меня, я сделаю для тебя все, что ты захочешь. Абсолютно все.
— Ты — моя подруга. Подруги должны помогать друг другу. Но ты никогда, никогда не должна никому об этом рассказывать.
— Я обещаю, как перед Богом.
— Когда травы будут у меня, я пошлю А Сам к твоей служанке А Тат. Ты доверяешь ей?
— Да.
— Когда твой день рождения, Мэри?
— Зачем это тебе?
— Астрологу нужно будет определить наиболее благоприятный день для принятия лекарства, конечно. Мэри назвала ей день и час.
— Где ты будешь принимать лекарство? В отеле нельзя — здесь, на острове вообще нигде нельзя. Выздоровление может растянуться на несколько дней.
— В Макао. Я поеду в Макао. В свой… в свой дом. О нем никто не знает. Там это будет безопасно. Да, там мне ничего не грозит.
— Эти лекарства помогают не всегда, моя дорогая. И лечение никогда не бывает легким.
— Я не боюсь. Лекарство поможет. Должно помочь, — ответила Мэри.
Мэй-мэй легонько шевельнулась.
— Что случилось? — тут же спросил Струан.
— Ничего. Просто малыш толкается.
Струан положил руку на ее слегка округлившийся живот.
— Нужно пригласить доктора, пусть он осмотрит тебя.
— Нет уж, спасибо, Тай-Пэн, не стоит. Эти ваши варварские дьяволы не для меня. В этом я навсегда останусь той, кем была — китаянкой.
— Мэри выглядела нездоровой, тебе не показалось? — осторожно спросила она после короткой паузы.
— Показалось. И эта девушка что-то задумала. Она случайно не говорила тебе, что у нее на уме?
Мэй-мэй не хотелось лгать, но при этом она и не желала открывать Струану то, что его, по сути, не должно было касаться.
— По-моему, она просто переживает из-за брата.
— А что с ним такое?
— Она сказала, что хочет выйти замуж за этого Глессинга.
— А, вон оно что. — Струан уже понял, что Мэри приходила повидать в первую очередь Мэй-мэй, а не его. Он обменялся с ней всего несколькими фразами, поблагодарил за то, что она проводила детей в Макао. — Я так полагаю, Горацио не дает своего благословения, и она хочет, чтобы я поговорил с ним? Она за этим приходила?
— Нет. Ее брат согласен.
— Это меня удивляет.
— Почему? Этот Глессинг — он плохой человек?
— Нет, девочка. Просто Мэри и Горацио долгие годы жили вместе. Ему будет здесь очень одиноко без нее. — Струан спросил себя, что сказала бы Мэй-мэй, узнав о тайном доме Мэри в Макао — Может, она так неважно выглядит, потому что беспокоится за него.
Мэй-мэй ничего не ответила, лишь грустно покачала головой, думая о том, как сложно все иногда бывает в жизни мужчины и женщины.
— Как идут дела у молодых влюбленных? — спросила она, пытаясь разгадать, что же в действительности не дает ему покоя.
— Хорошо. — Он еще не рассказывал ей о своем разговоре с Броком.
— Ты уже решил, что делать с дьявольской лихорадкой?
— Нет пока. Думаю, тебе следует вернуться в Макао.
— О да, пожалуйста, Тай-Пэн. Но только после того, как ты найдешь решение для Гонконга.
— Здесь оставаться опасно. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
— Йосс, — произнесла она, пожав плечами. — Конечно, наш фен шуй здесь ох-ох какой плохой. — Она положила руку ему на грудь и погладила его, потом нежно поцеловала. — Однажды ты говорил мне, что есть три вещи, которые ты должен сделать, прежде чем выберешь свою Тай-тай. Две я знаю. Какая третья?
— Передать «Благородный Дом» в надежные руки, — ответил он. И рассказал ей о разговоре с Броком и о сегодняшней ссоре с Кулумом.
Она долго молчала, обдумывая его слова и подбирая ключ к этой третьей проблеме. И поскольку решение было таким простым и очевидным, она спрятала его глубоко в своем сердце и произнесла с невинным видом:
— Я говорила тебе, что помогу с первыми двумя и подумаю над третьей. Третья для меня слишком велика. Я не смогу помочь тебе, как бы мне ни хотелось.
— Понимаю, — кивнул Струан. — Я не знаю, что мне делать. По крайней мере, — добавил он, — я вижу лишь один ответ.
— Убийство — ответ неразумный, — твердо сказала она. — Очень неразумно опасный. Броки будут ждать его. Все будут. И ты рискуешь тем, что тебе будет мстить ваш ужасный закон, который, как глупый, требует глаз за глаз у любого, у кого есть глаз, а это, как всякому понятно, сумасшедшее безумие. Зачем тогда быть богатым, хейа? Ты не должен этого делать, Тай-Пэн. И дальше, я советую тебе сделать сыну и твоей новой дочери подарок, о котором они так просят.
— Я не могу, клянусь Богом. Это все равно что своей рукой перерезать Кулуму горло!
— Даже так, это мой совет. И я дальше советую тебе фантастически немедленный брак.
— Об этом не может быть и речи, — взорвался он. — Любая, поспешность сейчас будет выглядеть крайне неприлично — оскорбление памяти Робба — да и просто смешно.
— Я всем сердцем соглашаюсь с тобой, Тай-Пэн, — спокойно ответила Мэй-мэй. — Но я, кажется, понимаю, что по варварскому обычаю — который хоть раз следует мудрому китайскому обычаю — девушка переходит жить в дом мужа. Не наоборот, хейа? Поэтому чем немедленнее Броковая девица выскользнет из-под каблука Горта, тем скорее Броки потеряют власть над твоим сыном.
— Что?
— Вот тебе и что! Почему ты думаешь, твой сын стал теперь совсем глупый, как безумный? Потому что ему фантастически сильно хочется затащить ее на постель. — Струан рывком сел на кровати, и она торопливо проговорила, повысив голос: — Нет, не надо сейчас спорить, клянусь Богом, сейчас ты слушай, а потом и я буду тебя почитательно слушать. Вот почему он и делается безумно больной — бедный мальчик лежит всю ночь холодный, измученный, никого не покрывший. Это правда. Почему ты не говоришь это открыто, хейа? Я говоришь это открыто. Он весь горит, как в огне. Почему и слушает, высунув язык, всю сумасшедшую болтовню Горта. Я, будь я на его месте, делала бы то же самое, потому что всякий брат имеет власть над сестрой! Но ты отдай сыну Кулуму его девушку, и тогда будет твой Кулум проводить час за растреклятым часом, выслушивая брата Горта? Нет, клянусь Богом! Он станет каждую минуту проводить в ее постели, тиская ее грудь, фантастически изнуряя себя и делая малышей. И он возненавидит любого, кто попробует его отвлекать от этих занятий — тебя ли, Брока, или Горта. — Она нежно посмотрела на него. — Нет?
— Да, — сказал он. — Я обожаю тебя за твою проницательность.
— Ты обожаешь меня, потому что я безумно свожу тебя с ума, но при этом и сплю с тобой, сплю, пока ты не лопаешься. — Она рассмеялась, очень довольная собой. — Дальше: пусть они начнут строить свой дом. Завтра же. Направь их мысли на свой дом, и они забросят слушать фан-квэя Горта. Она ведь совсем юная, да? Поэтому мысль о собственном доме фантастически займет весь ее ум. Это разозлит Броков, и они начнут долго решать, что за дом и так дальше, а это разозлит ее и приведет ее к тебе, кто дал ей дом. Горт должен абсолютно противничать быстрому браку — почему и Кулум отвернется от него, потому что он лишится своего — как вы это говорите? — «валета в рукаве».
— Туза в рукаве. — Он восторженно обнял ее. — Ты фантастическое создание! Я должен был бы сам до этого додуматься. На следующей неделе проводится еще одна распродажа земли. Я куплю для тебя прибрежный участок. За твою мудрость.
— Ха! — сердито воскликнула она. — Ты думаешь, я оберегаю своего мужчину из-за клочка паршивой гонконгской земли? Одного единственного разнесчастного пригородного участка? Из-за серебряных тэйлов? Нефрита? Кто, по-твоему, эта бесценная Т'чунг Мэй-мэй, хейа? Грязный ломотик продажного собачьего мяса?
Она продолжала тараторить и возмущаться и лишь с большой неохотой позволила ему успокоить себя, гордясь тем, что он так хорошо понимал значение собственной земли для цивилизованного человека, и благодарная ему за то, что он дал ей такое лицо, притворившись, будто не понял, как она довольна в глубине души его предложением.
В комнате теперь было тихо, только комары звенели чуть слышно.
Мэй-мэй свернулась калачиком рядом со Струаном и задумалась над третьей проблемой Тай-Пэна. Она решила думать об этом на мандаринском, а не на английском, потому что не знала достаточного количества слов с правильными оттенками значений. Например, «тонкость», подумала она. Как бы ты сказала это на варварском языке? Или «искусность»? Решение третьей проблемы требовало истинно китайской тонкости и величайшей искусности.
Все так восхитительно просто, радостно думала она. Нужно убить Горта. Подстроить его убийство так, чтобы никто даже не заподозрил, будто его убийцы могут быть кем-то, кроме пиратов или разбойников. Если проделать все это тайно и именно таким образом, одной опасностью для моего Тай-Пэна будет меньше, Кулум окажется защищен от явной угрозы в будущем, а старый Брок ничего не сможет поделать, потому что он по-прежнему будет связан по рукам и ногам той поразительной, невероятной окончательностью, с которой все варвары воспринимают свои «священные» клятвы. Очень простое решение. Но чреватое опасностью. Я должна быть очень осторожна. Если мой Тай-Пэн когда-нибудь узнает об этом, он сам притащит меня к одному из этих варварских судей — может быть, к этому отвратительному Mayccy! Мой Тай-Пэн обличит меня перед ним — даже меня, свою обожаемую наложницу. И меня повесят. Какая нелепость!
После всех этих лет, что я изучаю их — учу их язык и изо всех сил стараюсь понять их, — некоторые представления варваров и сейчас остаются для меня абсолютно непостижимыми. Как глупо иметь один закон для всех — и для богатых, и для бедных. Зачем же тогда работать, исходить потом, чтобы становиться богатым и могущественным?
Ну ладно, так какой же способ будет наилучшим, спросила она себя. Я так мало знаю об убийствах. Как это сделать? Где? Когда?
Мэй-мэй не смыкала глаз всю ночь. С первыми лучами солнца она наконец решила, что ей следует предпринять. Потом погрузилась в сладкий сон.
Глава 4
К Иоаннову дню вся Счастливая Долина пребывала в полном отчаянии. Малярия продолжала распространяться, но в эпидемии нельзя было выделить никакой закономер ности. В одном и том же доме не обязательно заболевали все его обитатели. В одном и том же месте не все дома оказывались пораженными.
Кули теперь появлялись в Счастливой Долине, только когда солнце поднималось уже высоко, и возвращались в Тай Пинь Шан еще засветло. Струан, Брок и все торговцы тщетно ломали головы в поисках выхода. Они ничего не могли поделать — кроме как переехать на новое место, а переезд для них был равносилен катастрофе. Отказ же от него мог обернуться еще худшей катастрофой. И хотя находилось немало людей, которые настаивали, что отравленная почва и вредоносный ночной воздух не могут вызывать малярию, болезни подвергались только те, кто ночевал в долине. Люди богобоязненные видели в лихорадке, как и Кулум, волю Божью, и с удвоенной страстностью молили Создателя защитить их; безбожники, напуганные не меньше их, пожимали плечами и произносили только одно слово: «Йосс». Тонкий ручеек семей, возвращавшихся на корабли, превратился в сплошной поток, и Куинз Таун стал городом призраков.
Однако это отчаяние не коснулось Лонгстаффа. Он вернулся из Кантона на флагмане прошлой ночью, весь сияя от успеха, и, поскольку он жил на корабле и не имел намерения переселяться в Счастливую Долину, ядовитые ночные испарения были ему не страшны, и он это прекрасно знал.
Он добился всего, чего хотел, — и даже больше.
Уже через день после того, как началась операция по захвату Кантона, шесть миллионов тэйлов выкупа, которые он потребовал, были выплачены полностью, и он отменил приказ о штурме. Но тут же распорядился немедленно начать приготовления к полномасштабной войне на севере. И на этот раз не будет уже никаких остановок — до полной ратификации договора. Через несколько недель должны были прибыть обещанные подкрепления из Индии. А затем вся армада вновь отплывет на север к Пей Хо — к Пекину, — и Восток будет открыт для англичан раз и навсегда.
— Да, абсолютно, — довольно хмыкнул Лонгстафф. Он был один в своей каюте на флагмане Ее Величества «Возмездие» и, держа в руке зеркало, восхищался собой. — А ты и в самом деле умен, мой милый, — вслух говорил он своему отражению. — Именно, именно. Гораздо умнее, чем Тай-Пэн, а уж он-то воплощенная мудрость. — Лонгстафф положил зеркало и, плеснув на ладонь немного одеколона, протер лицо, потом взглянул на карманные часы. Струан должен был появиться через несколько минут. — Но и в этом случае не стоит позволять твоей правой руке ведать, что творит левая, а? — весело фыркнул он.
Лонгстафф до сих пор едва мог поверить, что ему с такой легкостью удалось устроить закупку чайных семян. То есть, довольно напомнил он себе, устроил-то ее Горацио. Интересно, почему этот человек так расстроен желанием своей сестры выйти замуж за Глессинга. Я бы подумал, что для нее это наоборот отличная партия. В конце концов, она действительно бедновата и робка, как мышка, — хотя на балу выглядела поразительно. Но, Черт побери, какая удача, что Горацио ненавидит Глессинга, ну? И мне дьявольски повезло, что он всегда ненавидел торговлю опиумом. А как ловко я подбросил ему эту идею, наживив на крючок возможную отсылку Глессинга домой.
— Чес-с-слово, Горацио, — говорил он неделю назад в Кантоне, — проклятое это дело, торговля опиумом, ну? А все потому, что нам приходится расплачиваться за чай серебром. Жаль, что Британская Индия его не выращивает, ну? Тогда и опиум стал бы не нужен. Мы бы просто объявили его вне закона, спасли бы язычников для достойных устремлений, ну? Сеяли бы семена добра среди них вместо этого гибельного зелья. Тогда флот мог бы вернуться домой, а мы бы зажили здесь в мире и спокойствии на веки вечные.
Через день Горацио отвел его в сторону и стал взволнованно развивать перед ним мысль о приобретении чайных семян у китайцев и отправке их в Индию. Лонгстафф изобразил глубокое и искреннее удивление и позволил Горацио убедить себя в перспективности этой идеи.
— Но, Господи милостивый, Горацио, — сказал он, — как же можно заполучить эти чайные семена?
— Вот мой план, ваше превосходительство: я частным образом поговорю с наместником Чинь-со. Скажу ему, что вы страстный садовод и имеете намерение превратить Гонконг в цветущий сад. Я попрошу у него по пятьдесят фунтов семян тутового дерева, хлопка, риса, камелий и других цветов, а также несколько сортов чая. Это отвлечет его внимание от собственного чая, собьет со следа.
— Но, Горацио, он ведь очень умный человек. Он должен понимать, что лишь немногие из этих растений приживутся на Гонконге, а, скорее всего, вообще ни одно.
— Разумеется. Но он воспримет это как самую обычную варварскую тупость.
Горацио был вне себя от возбуждения.
— Но как вам удастся заставить его хранить все это в тайне? Чинь-со расскажет мандаринам или Ко-хонгу, а те непременно передадут торговцам. Вы понимаете, что эти чертовы пираты перевернут небо и землю, чтобы помешать тому, что вы предлагаете. Они обязательно догадаются, что у вас на уме. И потом, как быть с Тай-Пэном? Вы не можете не понимать, что ваш план оставит его не удел.
— Он и так достаточно богат, ваше превосходительство. Опиум — это зло, и мы должны покончить с ним. Это наш долг.
— Да. Но и китайцы, и европейцы однозначно воспротивятся этому плану. А когда Чинь-со поймет, что вы в действительности задумали, — а это неизбежно произойдет — ну, тогда вы вообще можете забыть про ваши семена.
Горацио на мгновение задумался. Потом сказал:
— Да. Но если бы я мог пообещать ему, что в обмен на эту услугу мне — ведь я просто хочу сделать вам, моему начальнику, приятный сюрприз — я, который должен пересчитывать сундуки с серебром и расписываться за них, возможно, пропущу один сундук, тогда он точно не станет никому об этом рассказывать.
— Что стоит один сундук?
— Сорок тысяч тэйлов серебром.
— Но эти деньги принадлежат правительству Ее Величества, Горацио.
— Конечно. Во время переговоров вы могли бы «в частном порядке» оговорить, что к установленному количеству сундуков следует добавить еще один, не регистрируя его, в этом случае Корона не пострадает. Семена были бы вашим подарком правительству Ее Величества, сэр. Я почел бы за честь, что бы вы объявили, что это была ваша идея. Я уверен, что она и есть именно ваша Что-то в ваших словах тогда натолкнуло меня на нее. И вся заслуга с полным Правом должна принадлежать вам. В конце концов, ведь это вы являетесь полномочным представителем.
— Но если ваш план удастся, тогда вы разорите не только Китайских торговцев, вы и сами потеряете работу. Это уж вовсе лишено всякого смысла.
— Опиум — ужасный грех, сэр. И я пошел бы на любой риск, чтобы искоренить его. Но моя работа зависит прежде всего от вашего успеха, а не от опиума.
— Кроме того, при удачном исходе дела вы подрываете сами основы новой колонии.
— Но ведь потребуется много лет, чтобы чай прижился и разросся на новом месте. На ваш срок Гонконгу ничего не грозит, сэр. Остров по-прежнему останется центром торговли с Азией. Кто знает, что произойдет за эти годы?
— Значит, насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я par зузнал у вице-короля Индии, какими возможностями для выращивания чая он располагает?
— Кто, кроме вас, ваше превосходительство, мог бы довести эту идею — вашу идею — до ее совершенного конца?
Кули теперь появлялись в Счастливой Долине, только когда солнце поднималось уже высоко, и возвращались в Тай Пинь Шан еще засветло. Струан, Брок и все торговцы тщетно ломали головы в поисках выхода. Они ничего не могли поделать — кроме как переехать на новое место, а переезд для них был равносилен катастрофе. Отказ же от него мог обернуться еще худшей катастрофой. И хотя находилось немало людей, которые настаивали, что отравленная почва и вредоносный ночной воздух не могут вызывать малярию, болезни подвергались только те, кто ночевал в долине. Люди богобоязненные видели в лихорадке, как и Кулум, волю Божью, и с удвоенной страстностью молили Создателя защитить их; безбожники, напуганные не меньше их, пожимали плечами и произносили только одно слово: «Йосс». Тонкий ручеек семей, возвращавшихся на корабли, превратился в сплошной поток, и Куинз Таун стал городом призраков.
Однако это отчаяние не коснулось Лонгстаффа. Он вернулся из Кантона на флагмане прошлой ночью, весь сияя от успеха, и, поскольку он жил на корабле и не имел намерения переселяться в Счастливую Долину, ядовитые ночные испарения были ему не страшны, и он это прекрасно знал.
Он добился всего, чего хотел, — и даже больше.
Уже через день после того, как началась операция по захвату Кантона, шесть миллионов тэйлов выкупа, которые он потребовал, были выплачены полностью, и он отменил приказ о штурме. Но тут же распорядился немедленно начать приготовления к полномасштабной войне на севере. И на этот раз не будет уже никаких остановок — до полной ратификации договора. Через несколько недель должны были прибыть обещанные подкрепления из Индии. А затем вся армада вновь отплывет на север к Пей Хо — к Пекину, — и Восток будет открыт для англичан раз и навсегда.
— Да, абсолютно, — довольно хмыкнул Лонгстафф. Он был один в своей каюте на флагмане Ее Величества «Возмездие» и, держа в руке зеркало, восхищался собой. — А ты и в самом деле умен, мой милый, — вслух говорил он своему отражению. — Именно, именно. Гораздо умнее, чем Тай-Пэн, а уж он-то воплощенная мудрость. — Лонгстафф положил зеркало и, плеснув на ладонь немного одеколона, протер лицо, потом взглянул на карманные часы. Струан должен был появиться через несколько минут. — Но и в этом случае не стоит позволять твоей правой руке ведать, что творит левая, а? — весело фыркнул он.
Лонгстафф до сих пор едва мог поверить, что ему с такой легкостью удалось устроить закупку чайных семян. То есть, довольно напомнил он себе, устроил-то ее Горацио. Интересно, почему этот человек так расстроен желанием своей сестры выйти замуж за Глессинга. Я бы подумал, что для нее это наоборот отличная партия. В конце концов, она действительно бедновата и робка, как мышка, — хотя на балу выглядела поразительно. Но, Черт побери, какая удача, что Горацио ненавидит Глессинга, ну? И мне дьявольски повезло, что он всегда ненавидел торговлю опиумом. А как ловко я подбросил ему эту идею, наживив на крючок возможную отсылку Глессинга домой.
— Чес-с-слово, Горацио, — говорил он неделю назад в Кантоне, — проклятое это дело, торговля опиумом, ну? А все потому, что нам приходится расплачиваться за чай серебром. Жаль, что Британская Индия его не выращивает, ну? Тогда и опиум стал бы не нужен. Мы бы просто объявили его вне закона, спасли бы язычников для достойных устремлений, ну? Сеяли бы семена добра среди них вместо этого гибельного зелья. Тогда флот мог бы вернуться домой, а мы бы зажили здесь в мире и спокойствии на веки вечные.
Через день Горацио отвел его в сторону и стал взволнованно развивать перед ним мысль о приобретении чайных семян у китайцев и отправке их в Индию. Лонгстафф изобразил глубокое и искреннее удивление и позволил Горацио убедить себя в перспективности этой идеи.
— Но, Господи милостивый, Горацио, — сказал он, — как же можно заполучить эти чайные семена?
— Вот мой план, ваше превосходительство: я частным образом поговорю с наместником Чинь-со. Скажу ему, что вы страстный садовод и имеете намерение превратить Гонконг в цветущий сад. Я попрошу у него по пятьдесят фунтов семян тутового дерева, хлопка, риса, камелий и других цветов, а также несколько сортов чая. Это отвлечет его внимание от собственного чая, собьет со следа.
— Но, Горацио, он ведь очень умный человек. Он должен понимать, что лишь немногие из этих растений приживутся на Гонконге, а, скорее всего, вообще ни одно.
— Разумеется. Но он воспримет это как самую обычную варварскую тупость.
Горацио был вне себя от возбуждения.
— Но как вам удастся заставить его хранить все это в тайне? Чинь-со расскажет мандаринам или Ко-хонгу, а те непременно передадут торговцам. Вы понимаете, что эти чертовы пираты перевернут небо и землю, чтобы помешать тому, что вы предлагаете. Они обязательно догадаются, что у вас на уме. И потом, как быть с Тай-Пэном? Вы не можете не понимать, что ваш план оставит его не удел.
— Он и так достаточно богат, ваше превосходительство. Опиум — это зло, и мы должны покончить с ним. Это наш долг.
— Да. Но и китайцы, и европейцы однозначно воспротивятся этому плану. А когда Чинь-со поймет, что вы в действительности задумали, — а это неизбежно произойдет — ну, тогда вы вообще можете забыть про ваши семена.
Горацио на мгновение задумался. Потом сказал:
— Да. Но если бы я мог пообещать ему, что в обмен на эту услугу мне — ведь я просто хочу сделать вам, моему начальнику, приятный сюрприз — я, который должен пересчитывать сундуки с серебром и расписываться за них, возможно, пропущу один сундук, тогда он точно не станет никому об этом рассказывать.
— Что стоит один сундук?
— Сорок тысяч тэйлов серебром.
— Но эти деньги принадлежат правительству Ее Величества, Горацио.
— Конечно. Во время переговоров вы могли бы «в частном порядке» оговорить, что к установленному количеству сундуков следует добавить еще один, не регистрируя его, в этом случае Корона не пострадает. Семена были бы вашим подарком правительству Ее Величества, сэр. Я почел бы за честь, что бы вы объявили, что это была ваша идея. Я уверен, что она и есть именно ваша Что-то в ваших словах тогда натолкнуло меня на нее. И вся заслуга с полным Правом должна принадлежать вам. В конце концов, ведь это вы являетесь полномочным представителем.
— Но если ваш план удастся, тогда вы разорите не только Китайских торговцев, вы и сами потеряете работу. Это уж вовсе лишено всякого смысла.
— Опиум — ужасный грех, сэр. И я пошел бы на любой риск, чтобы искоренить его. Но моя работа зависит прежде всего от вашего успеха, а не от опиума.
— Кроме того, при удачном исходе дела вы подрываете сами основы новой колонии.
— Но ведь потребуется много лет, чтобы чай прижился и разросся на новом месте. На ваш срок Гонконгу ничего не грозит, сэр. Остров по-прежнему останется центром торговли с Азией. Кто знает, что произойдет за эти годы?
— Значит, насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я par зузнал у вице-короля Индии, какими возможностями для выращивания чая он располагает?
— Кто, кроме вас, ваше превосходительство, мог бы довести эту идею — вашу идею — до ее совершенного конца?