Клавелл Джеймс. Тай-Пэн

   — Ты ошибаешься. Он понятен мне. Он мне нравится. Мы прекрасно ладим. Я нахожу, что нам есть о чем поговорить, общение с ним доставляет мне удовольствие. Мы оба сознаем, что тебе, как и его отцу, трудно понять вас, но, видишь ли, все это так сложно объяснить.
   — Я понимаю Горта даже слишком хорошо, клянусь Господом!
   — Давай не будем обсуждать это, — спокойно сказал Кулум.
   — А я думаю, что это необходимо. Горт околдовал тебя. Для Струана это гибельно.
   — Ты смотришь на Горта другими глазами. Он — мой друг.
   Струан открыл коробку, выбрал гаванскую сигару и решил про себя, что момент подходящий.
   — Ты думаешь, Брок одобрит твою женитьбу на Тесс? Кулум вспыхнул и порывисто произнес:
   — Не вижу, почему бы нет. Горт — за.
   — Ты обсуждал это с Гортом?
   — Я не обсуждал этого с тобой. И вообще ни с кем. Так с какой стати я должен говорить об этом с Гортом?
   — Тогда откуда ты знаешь о его отношении?
   — А я и не знаю. Просто он постоянно говорит, как хорошо, что мисс Брок и я, похоже, сдружились и как ей нравится бывать в моем обществе, поощряет меня писать ей, ну, и все такое.
   — Ты полагаешь, я не вправе спрашивать о твоих намерениях относительно Тесс Брок?
   — Да нет, конечно же, вправе. Просто… ну да, что ж, я действительно думал о том, чтобы жениться на ней. Но Горту об этом никогда не говорил. — Кулум смущенно замолчал и промокнул лоб платком. Его поразила та неожиданность, с которой Тай-Пэн приступил к тому, что составляло предмет его самых сокровенных раздумий, и хотя ему давно хотелось выговориться, подобная прямота, как он считал, принижала его любовь и претила ему. Черт возьми, я должен был быть готов к такому разговору, думал он, услышав будто со стороны свой голос, торопливо говоривший против его воли: — Однако я не считаю, что моя… моя симпатия к мисс Брок должна заботить кого-то В данный момент. Ничего не было сказано между нами, и нет ничего… В общем, те чувства, которые я испытываю к мисс Брок, — это мое личное дело.
   — Я понимаю, что именно так ты и думаешь, — сказал Струан, — но это не означает, что ты прав. Ты когда-нибудь задумывался о том, что тебя могут Использовать?
   — Кто? Мисс Брок?
   — Горт. И Брок.
   — А ты не задумывался, что твоя ненависть к ним окрашивает самым определенным образом все твои суждения? — Кулум был вне себя.
   — Да. Я принял это в расчет. А ты Кулум? Подумал ли ты, что они, возможно, используют тебя?
   — Давай предположим, что ты прав. Допустим, я действительно женился на мисс Брок. Разве это не на пользу твоему делу?
   Струан был рад, что они наконец заговорили об этом в открытую.
   — Нет. Потому что Горт слопает тебя со всеми потрохами, когда ты станешь Тай-Пэном. Он заберет себе все, что принадлежит нам, и уничтожит тебя — чтобы самому стать «Благородным Домом».
   — Почему он должен уничтожать мужа своей сестры? Почему нам не объединить наши компании — Брок и Струан? Я буду вести дела, он займется кораблями.
   — И кто же будет Тай-Пэном?
   — Мы могли бы поделить это между собой — Горт и я.
   — Тай-Пэн может быть только один. Это заложено в самом значении слова. Таков закон.
   — Но твой закон — это не обязательно и мой закон. Или закон Горта. У нас есть возможность учиться на чужих ошибках. Слияние двух компаний даст нам гигантские преимущества.
   — Так вот что у Горта на уме? — Струан спрашивал себя, уж не ошибся ли он в Кулуме. Его безоглядная увлеченность Тесс и столь же безоглядное доверие к Горту станут залогом гибели «Благородного Дома» и дадут Броку и Горту все, чего они добиваются. Остается всего три месяца, а потом я уезжаю в Англию. Боже всеблагой и милосердный! — А? — настаивал он.
   — Мы никогда не заговаривали об этом. Наши беседы касались торговли, кораблей, мореплавания, деятельности компаний и прочих подобных вещей. И того, как помирить вас двоих. Но слияние было бы выгодным для нас шагом, разве нет?
   — С тобой и с Гортом — нет. Ты уступаешь ему классом. Пока.
   — Но когда-нибудь я с ним сравняюсь?
   — Возможно. — Струан закурил сигару. — Ты в самом деле считаешь, что смог бы подчинить себе Горта?
   — Может быть, мне и не понадобится подчинять его себе. Не больше, чем ему нужно будет подчинять себе Меня. Предположим, я женюсь на мисс Брок. У Горта останется его компания, у нас — наша. По отдельности. Мы можем продолжать конкурировать. Но мирно. Без ненависти. — Его голос стал жестким. — Давай на минуту посмотрим на все глазами Тай-Пэна. У Брока есть любимая дочь. Я влюбляю ее в себя и вкрадываюсь в доверие к Горту. Женившись на ней, я просто смягчу враждебное отношение Брока ко мне и смогу выиграть время, чтобы приобрести необходимый опыт. В качестве наживки постоянно держа у них перед носом идею о слиянии наших компаний. Потом, когда буду готов, я смогу разорить их. Прекрасный и надежный план. Чума на эту девушку. Я просто использую ее — к вящей славе «Благородного Дома».
   Струан промолчал.
   — Неужели ты не рассмотрел бесстрастно все эти возможности? — продолжал Кулум. — Впрочем, мне и спрашивать не надо: ведь ты слишком умен, чтобы не заметить что я люблю ее.
   — Да, — сказал Струан. Он тщательно стряхнул пепел с сигары в серебряную пепельницу. — Я, как ты говоришь, рассмотрел тебя — и Тесс — бесстрастно.
   — И каково же твое заключение?
   — Что опасности, которые таит для тебя этот брак, перевешивают его преимущества.
   — Значит, ты совершенно не одобряешь моей женитьбы на Тесс.
   — Я не одобряю того, что ты влюблен в нее. Однако суть дела в том, что ты действительно любишь ее. Или думаешь, что любишь. И следующий вывод столь же очевиден; ты обязательно женишься на ней, если сможешь. — Струан глубоко затянулся сигарой. — Как ты думаешь, Брок даст вам свое благословение?
   — Не знаю. Думаю, что нет, да поможет мне Господь.
   — А я думаю, что даст, да поможет тебе Господь.
   — Но ты — нет?
   — Я уже однажды сказал тебе: я единственный человек в целом мире, которому ты можешь доверять полностью. При условии, что ты сознательно не пойдешь против нашего дома.
   — А ты считаешь, что этот брак вредит интересам компании?
   — Этого я не говорил. Я лишь сказал, что ты не видишь всех опасностей. — Струан затушил сигару и поднялся. — Она несовершеннолетняя. Ты готов ждать ее пять лет?
   — Да, — ответил Кулум, внутренне ужасаясь длине этого срока. — Да, клянусь Господом. Ты не представляешь, что она значит для меня. Она… о, она единственная девушка, которую я когда-либо смогу полюбить по-настоящему. Я никогда не передумаю, и ты не понимаешь, не можешь этого понимать. Да, я готов ждать пять лет. Я люблю ее.
   — А она тебя любит?
   — Не знаю. Она… кажется, я ей нравлюсь. Я молю Создателя, чтобы это было так. О Господи, что же мне делать?
   Благодарение Богу, я уже никогда не буду так молод, с теплотой подумал Струан. Теперь я знаю, что любовь — как море: порой спокойное, порой бурное. Она бывает грозной, бывает прекрасной, таит в себе смерть и дарует жизнь. Но она никогда не бывает постоянной, все время меняется. И остается неповторимой лишь на один краткий миг в глазах вечности.
   — Тебе ничего не нужно делать, парень. Сегодня вечером я сам поговорю с Броком.
   — Нет, — встревоженно запротестовал Кулум. — Это моя жизнь. Я не хочу, чтобы ты…
   — То, что ты намерен сделать, заставляет мою жизнь пересекаться с жизнью Брока, — прервал его Струан. — Я поговорю с Броком.
   — Значит, ты поможешь мне? Струан прогнал муху с лица.
   — А как быть с двадцатью гинеями, Кулум?
   — Что?
   — Деньги на мой гроб. Те двадцать монет, которые Брок оставил мне, а ты сохранил. Разве ты забыл?
   Кулум открыл было рот, чтобы сказать что-то, но передумал.
   — Да, я забыл о них. По крайней мере, сейчас они вылетели у меня из головы. — В глубине его глаз отразилась боль. — Почему мне захотелось солгать тебе? Я едва не солгал. Это ужасно.
   — Да, — кивнул Струан, довольный тем, что Кулум прошел еще одно испытание и усвоил еще один урок.
   — И что же с монетами?
   — Ничего. Кроме того, что ты должен помнить о них. Это Брок. Горт еще хуже, потому что у него нет даже отцовской щедрости.
   Время близилось к полуночи.
   — Присаживайся, Дирк, — пригласил Брок, почесывая бороду. — Грог, пиво или бренди?
   — Бренди.
   — Ну-ка, бренди, — приказал Брок слуге, затем кивнул на накрытый стол, освещенный двумя канделябрами. — Накладывай себе, Дирк, не стесняйся. — Он поскреб под мышкой, покрытой струпьями от язв, которые торговцы называли между собой «потницей». — Черт, вот проклятая погода! Как это, дьявол тебя забери, ты не мучаешься наравне с нами со всеми?
   — Я живу Правильно, — ответил Струан, удобно вытягивая ноги. — Я уже миллион раз тебе говорил. Если мыться четыре раза в день, не будет никакой «потницы». Исчезнут вши, и…
   — Это тут вовсе ни при чем, — возразил Брок. — Все это глупость. Противно природе, клянусь Богом. — Он расхохотался. — Те, кто говорят, будто ты у дьявола в помощниках состоишь, может, ближе подобрались к тому, почему у тебя все не как у людей. А? — Он сунул слуге свою пустую серебряную кружку на полгаллона, и тот тут же наполнил ее пивом из небольшого бочонка, стоявшего у стены. Мушкеты и абордажные сабли располагались на стойках рядом. — Но близится, близится срок, когда тебе воздается по заслугам, а, Дирк? — Брок ткнул вниз коротким и толстым большим пальцем.
   Струан принял от слуги шарообразный хрустальный бокал и поднес бренди к носу.
   — Воздаяние по заслугам ожидает всех нас, Тайлер.
   Струан не спешил убирать бокал от лица: аромат бренди перебивал вонь, стоявшую в комнате. Интересно, пахнет ли от Тесс так же, как от ее отца и матери, спросил он себя, и знает ли Брок о цели моего визита. Окна кабинета были плотно закрыты и не пропускали ни ночного воздуха, ни гула людских голосов на площади внизу.
   Брок крякнул, поднял наполненную кружку и жадно припал к ней. Он был одет в свой обычный сюртук из плотной шерсти, теплое белье, галстук, завязанный под самым горлом, и жилет. Его колючие глазки неодобрительно разглядывали Струана. Щотландец выглядел спокойным и могучим в своей легкой рубашке, белых брюках и коротких сапогах, рыжеватые волосы на широкой груди отливали золотом в желтом пламени свечей.
   — Гляжу я на тебя, парень, и кажется мне, что сидишь ты словно как голый совсем. Смотреть противно.
   — Это новая мода, Тайлер. Твое здоровье! — Струан поднял бокал, и они выпили.
   — К слову о дьяволе, я слышал, Морин Квэнс скрутила бедного старого Аристотеля почище прежнего. Поговаривают, что они отправляются домой со следующим отливом.
   — Он сбежит или перережет себе горло, прежде чем это случится.
   Брок громко захохотал.
   — Помнишь, как она нежданно-негаданно появилась тогда на балу? Я столько не смеялся с тех самых пор, как Ма защемила себе грудь в катках для белья. — Он махнул слуге рукой, и тот исчез. — Я слышал, ты отправил свой последний корабль.
   — Да. Великий сезон, а?
   — Угу. И он будет еще лучше, когда «Голубая Ведьма» первая встанет у лондонского причала. Мы получили весточку, что она на сутки впереди. — Брок сделал несколько глубоких глотков, и на лице его тут же выступил пот. — Джефф Купер говорил, что и его последний корабль отчалил, так что Вампоа свободен.
   — Ты останешься в Кантоне? Брок покачал головой.
   — Мы уезжаем завтра. Сначала в Куинз Таун, пртом в Макао. Но это место мы оставим открытым, не как раньше.
   — Лонгстафф остается. Переговоры будут продолжены здесь, я так полагаю. — Струан почувствовал в воздухе напряженность, и его беспокойство усилилось.
   — Ты знаешь, что здесь они все равно не завершатся. — Брок занялся повязкой на глазу. Он поднял ее и потер изуродованную, всю в шрамах глазницу. Бечевка, годами удерживавшая повязку на месте, прорезала на его лбу тонкую красную канавку. — Горт сказал мне, что младшенькая у Робба подхватила лихорадку.
   — Да. Наверное, он узнал это от Кулума.
   — Ага. — Брок отметил про себя, как резко прозвучал голос Струана. Он опять приложился к кружке и отер пену с усов тыльной стороной ладони. — Жаль, что так обернулось. Плохой йосс. — Он выпил снова. — Твой парень да мой сейчас ровно как старые приятели.
   — Славно будет вновь выйти в море. — Струан пропустил мимо ушей насмешку Брока. — Сегодня днем я виделся с Дзин-куа и долго беседовал с ним. О лихорадке. Насколько он знает, в Квантуне никто и никогда не болел ею.
   — Если это и взаправду малярия, нам придется несладко. — Брок протянул руку и взял со стола цыплячью грудку. — Угощайся. Я слышал, цены на носильщиков опять подскочили. Вообще цены на Гонконге лезут вверх, как сумасшедшие.
   — Ну, не настолько быстро, чтобы серьезно бить нас по карману. Лихорадка пройдет.
   Брок, морщась, пошевелился всем своим огромным телом и осушил кружку.
   — Ты хотел меня видеть, наедине? Чтобы поговорить о лихорадке?
   — Нет, — ответил Струан, с омерзением чувствуя, как вонь, перемешавшись с запахом стоялого пива и духов Брока, влажной пленкой оседает на его коже. — Дело касается моего старинного обещания прийти за тобой с плеткой-девятихвосткой.
   Брок взял со стола колокольчик и яростно зазвонил. Резкий звук заметался по комнате. Когда дверь не открылась в ту же секунду, он позвонил снова.
   — Вот чертова обезьяна, — выругался он. — Этот лентяй напрашивается на хороший пинок под зад. — Брок подошел к бочке с пивом, наполнил кружку, вернулся на место и поднял глаза на Струана. И стал ждать.
   — Ну так что? — проговорил он после долгой паузы.
   — Тесс Брок.
   — А? — Брок был поражен этим желанием Струана ускорить принятие решения, над которым он сам — как, без сомнения, и Струан тоже — ломал голову долгими бессонными ночами.
   — Мой сын любит ее.
   Брок глотнул еще пива и снова вытер рот рукой.
   — Они и виделись-то лишь однажды. На балу. Ну, потом еще были прогулки днем с Лизой и Лиллибет. Три раза.
   — Да. Но он ее любит. Он уверен, что любит ее.
   — Ты это точно знаешь?
   — Да.
   — И Что ты думаешь?
   — Что нам лучше обговорить все это сейчас. В открытую.
   — Почему сейчас — подозрительно спросил Брок, лихорадочно пытаясь отыскать настоящую причину. — Она ведь еще очень молода, как ты знаешь.
   — Да. Но она уже достаточно выросла, чтобы выйти замуж.
   Брок задумчиво поигрывал кружкой, глядя на свое отражение в полированном серебре. Он спрашивал себя, правильно ли он разгадал намерения Струана.
   — Так ты что же, просишь, официально просишь, руки Тесс для своего сына?
   — Это его обязанность, а не моя — обращаться к тебе с официальной, просьбой. Однако мы должны поговорить неофициально. До того, как это произойдет.
   — Ну, и что ты думаешь? — опять спросил Брок. — Об этом союзе?
   — Ты знаешь ответ. Я против него. Я не доверяю тебе. Я не доверяю Горту. Но у Кулума своя голова на плечах, и он вынудил меня уступить: не всегда отец может заставить сына делать то, что он хочет.
   Брок подумал о Горте. Когда он заговорил, голос его звучал надтреснуто.
   — Коли ты так против него настроен, возьми да вколоти ему в башку немного ума-разума; а то отошли домой, пусть собирается и уматывает. Невелик труд избавиться от этого расхорохорившегося воробушка.
   — Ты знаешь, что у меня нет выхода, — с горечью произнес Струан. — У тебя три сына: Горт, Морган, Том. А у меня теперь остался только Кулум. Так что, хочу я этого или нет, именно он должен будет прийти мне на смену.
   — Есть ведь еще Робб и его сыновья, — заметил Брок, довольный тем, что правильно прочел мысли Струана, и играя с ним теперь, как с рыбкой на крючке.
   — Ты знаешь, что я на это отвечу. «Благородный Дом» создал я, а не Робб. А что думаешь ты сам, а?
   Брок не спеша выпил кружку до дна. Он опять позвонил в колокольчик. И опять никто не явился.
   — Я этой образине все кишки выпущу и наделаю из них подвязок! — Он встал с кресла и подставил кружку к бочонку. — Я тоже против этого брака, — грубо сказал он и увидел, как на лице Струана промелькнуло изумление. — Но даже и так, — добавил Брок, — я приму твоего сына, когда он обратится ко мне.
   — Я так и думал, клянусь Богом! — Струан вскочил, сжав кулаки.
   — Ее приданое будет самым богатым во всей Азии. Они поженятся в будущем году.
   — Раньше я увижу тебя в аду! Оба великана зловеще надвинулись друг на друга. Брок впился взглядом в суровое лицо шотландца, которое впервые увидел тридцать лет назад; оно дышало все той же неиссякаемой жизненной силой. Опять он уловил в нем то неопределимое нечто, которое заставляло все его существо так яростно восставать против Струана. Господи ты Боже мой, вскипел он, я не могу постичь, почему Ты поставил этого дьявола на моем пути. Одно я знаю: Ты сделал это затем, чтобы он был сокрушен в честном поединке, а не ударом ножа в спину, как следовало бы.
   — Это будет потом, Дирк, — проговорил он. — Сначала они поженятся, честь по чести. Ты и в самом деле загнан в угол. Не моими стараниями, о чем я только жалею, и я не собираюсь тыкать тебя лицом в твой дурной йосс. Но я тут много думал — как и ты — о них двоих и о нас, и я полагаю, так будет лучше всего для них и лучше всего для нас.
   — Я знаю, что у тебя на уме. И у Горта.
   — Кому дано знать будущее, Дирк? Может статься, в будущем наши компании объединятся.
   — Только не пока я жив.
   — С другой стороны, может, никакого объединения и не будет. Ты останешься при своем, а мы — при нашем.
   — Тебе не удастся захватить и уничтожить «Благородный Дом», уцепившись за женскую юбку!
   — А теперь послушай-ка меня, клянусь Богом! — взорвался Брок. — Ты сам завел этот разговор! Ты хотел поговорить в открытую, и я еще не закончил. Поэтому ты будешь слушать, клянусь Богом! Если только ты не окончательно растерял свое мужество, как растерял учтивость, а заодно с нею и мозги.
   — Хорошо, Тайлер. — Струан налил себе еще бренди. — Говори, что хочешь сказать.
   Брок слегка расслабился, вновь опустился в кресло и отпил из кружки несколько больших глотков.
   — Я ненавижу тебя и всегда буду ненавидеть. И доверяю тебе не больше, чем ты мне. Я смертельно устал убивать, но, клянусь Господом нашим Иисусом Христом, я убью тебя в тот день, когда увижу, что ты вышел против меня с плетью в руке. Но не я начну эту драку. Нет. Я не хочу тебя убивать, просто сокрушить, и чтобы все по-честному. Но я тут думал, что, может, молодым удастся поправить то, чего мы… что невозможно для нас. Вот я и решил, пусть будет то, чему суждено быть. Если будет слияние, пусть будет слияние. Это уж они сами решат — не ты и не я. Если не будет слияния — опять же, это их личное дело. Что бы они ни сделали, они это сделают сами. Без нас. Поэтому я я говорю, что брак этот — дело хорошее.
   Струан допил свой бренди и со стуком поставил бокал на стол.
   — Вот уж не думал, что ты окажешься таким трусом, чтобы использовать Тесс, когда тебе все это не по душе так же, как и мне.
   Брок пристально посмотрел на него в ответ, на этот раз уже без злобы,
   — Я не использую Тесс, Дирк. Как перед рогом клянусь. Она любит Кулума, и это истинная правда. Только поэтому я и разговариваю с, тобой вот так. Мы оба оказались в ловушке. Давай назовем все своими именами. Она как Джульетта для твоего Ромео; да, клянусь Богом, и как раз этого-то я и боюсь. Да и ты тоже, если уж на то пошло. Я не хочу, чтобы моя Тесс кончила свои дни на мраморной плите в склепе только потому, что я ненавижу тебя. Она любит его. Я думаю прежде всего о ней!
   — Я этому не верю,
   — Я тоже, клянусь Богом! Но Лиза мне уже полдюжины писем прислала про Тесс. Она пишет, что Тесс только мечтает да вздыхает, все вспоминает бал, но говорит при этом только про Кулума. И Тесс писала раз шестнадцать, если не больше, про то, что Кулум сказал, а чего не говорил, что она сказала Кулуму, да как он посмотрел на нее, да что сказал в ответ — и так всю дорогу, пока у меня пар из ушей не повалит. О, она его любит, тут и думать нечего.
   — Это лишь детское увлечение. Оно ничего не значит.
   — Клянусь Господом, до чего ты каменный человек, с тобой просто невозможно нормально разговаривать. Ты ошибаешься, Дирк. — Брок вдруг почувствовал себя постаревшим и очень усталым. Ему захотелось скорее покончить с этим.
   — Не будь бала, этого никогда бы не случилось. Ты выбрал ее вести первый танец. Ты выбрал ее победительницей конкурса. Ты…
   — Я не выбирал! Выбор сделал сам Сергеев, я здесь ни при чем!
   — Это правда, клянусь Господом?
   — Да.
   Брок пристально посмотрел на Струана.
   — Тогда, может статься, это была рука Господа. Платье Тесс не было самым красивым на балу. Я знаю это, и все это знают, кроме Тесс и Кулума. — Он допил свою кружку и поставил ее на стол. — Я делаю тебе предложение: ты не любишь Кулума так, как я люблю Тесс, но обещай им попутный ветер, открытое море и безопасную гавань, и я сделаю то же самое, Мальчишка заслуживает этого — он спас твою шею в нашем споре о круглом холме, потому что, Христом клянусь, я задушил бы тебя ценой на том аукционе. Если тебе нужна схватка со мной — только скажи. Если я найду способ разорить тебя, чтоб по всем правилам, Богом клянусь, я обязательно сделаю это. Но не с ними двумя, Обещай им попутный ветер, открытое море и безопасную гавань, обещай, как перед Богом, ну?
   Брок протянул руку.
   Голос Струана проскрежетал, как острие ножа по металлу:
   — Я пожму тебе руку в отношении Кулума и Тесс. Но не Горта.
   От того, как Струан произнес имя Горта, у Врока похолодело внутри. Но он не убрал руки, хотя и знал, что это соглашение таит в себе немало опасностей. Опасностей для него.
   Они крепко пожали друг другу руки.
   — Мы выпьем еще по одной, чтобы скрепить все, как полагается, — сказал Брок, — потом можешь убираться ко всем чертям из моего дома. — Он взял колокольчик, потряс им в третий раз и, когда никто не явился на зов, с размаху швырнул его в стену. — Ли Танг! — проревел он.
   Его голос странным гулким эхом прокатился по Дому.
   Послышался частый стук шагов, торопливо взбегавших по огромной лестнице, и в дверях появилось испуганное лицо португальского клерка:
   — Слуги все исчезли, сеньор. Я нигде не могу их найти,
   Струан метнулся к окну. Уличные торговцы, лавочники, зеваки, нищие беззвучно покидали площадь. Группы торговцев в английском саду стояли неподвижно, как статуи, прислушиваясь и наблюдая.
   Струан повернулся и бросился к мушкетам, он и Брок оказались у оружейной стойки вместе, в одно и то же мгновение.
   — Собери всех внизу! — прокричал Брок клерку.
   — В мою факторию, Тайлер. Бей тревогу, — сказал Струан и в следящий момент был уже за дверью.
   В течение часа все торговцы и их клерки набились в факторию Струана и заняли английский сад, который служил ей передним двором. Отряд из пятидесяти солдат вооружился и встал в боевом порядке у ворот. Их офицеру, капитану Оксфорду, ловкому, подтянутому человеку с пушком светлых усов на губе, едва исполнилось двадцать.
   Струан, Брок и Лонгстафф стояли посередине сада. Джефф Купер и Сергеев держались рядом. Ночь была влажной, жаркой, гнетущей.
   — Вам лучше отдать приказ о немедленной эвакуации, ваше превосходительство, — посоветовал Струан.
   — Да, — поддержал его Брок.
   — Не стоит торопить события, джентльмены, — возразил Лонгстафф. — Такое случалось и раньше, ну?
   — Случалось. Но мы всегда получали какое-то предупреждение от Ко-хонга или от мандаринов. Это никогда не было так неожиданно. — Струан напряженно вслушивался в темноту, в то время как его глаза считали лорки, стоявшие у причала. Хватит на всех, подумал он. — Что-то не нравится мне эта ночь.
   — И мне тоже, клянусь Богом! — Брок свирепо сплюнул. — На воду надо выходить, говорю я.
   — Но вы, конечно, не думаете, что существует какая-то реальная опасность? — спросил Лонгстафф.
   — Не знаю, ваше превосходительство. Но что-то подсказывает мне, что нужно отсюда убираться, — сказал Струан. — Или, по крайней мере, перейти на лорки и встать на рейде. Торговый сезон окончен, так что мы можем оставаться здесь или уезжать по собственному желанию.
   — Но они же не осмелятся напасть на нас, — презрительно фыркнул Лонгстафф. — Зачем им это нужно? Что они этим выигрывают? Переговоры продвигаются успешно. Все это просто смешно.
   — Я лишь предлагаю применить на практике то, о чем вы сами постоянно говорите, ваше превосходительство: что лучше быть готовым к любой неожиданности.
   Лонгстафф апатичным жестом подозвал к себе офицера:
   — Разделите ваших людей на три отряда. Выставьте охрану у восточного и западного входов и на Хог Стрит. Препятствуйте любому проникновению на площадь до получения дальнейших распоряжений.
   — Есть, сэр.
   Струан увидел Кулума, стоявшего у фонаря вместе с Горацио и Гортом. Горт объяснял Кулуму, как заряжается мушкет, и юноша внимательно его слушал. Рядом с Кулумом Горт казался огромным, полным жизненной энергии и силы. Струан отвел глаза и заметил Маусса, беседовавшего в тени деревьев с высоким китайцем, которого Струан видел впервые. Заинтересовавшись, Струан подошел к ним.
   — Ты слышал что-нибудь, Вольфганг?
   — Нет, Тай-Пэн. Никаких слухов, ничего абсолютно. И Горацио тоже ничего не знает. Gott im Himmel, я не понимаю, что все это значит.
   Струан, слушая его, внимательно разглядывал китайца. Тот был одет, как крестьянин, в грязные штаны и рубашку. На вид ему можно было дать лет тридцать с небольшим. Его живые, полускрытые тяжелыми веками глаза с неменьшим любопытством изучали Струана.