Страница:
Паланкин нырнул вниз: один из носильщиков едва не упал, угодив ногой в рытвину, которых было полным-полно на дороге. Струан вертелся в тесной кабинке, пытаясь хоть как-то сориентироваться в лабиринте улочек. Вскоре он смог разглядеть над домами верхушки корабельных мачт. Впереди по-прежнему не было ничего знакомого. Носильщики свернули за угол, направляясь к реке, затем, срезая путь, прошли каким-то узким переулком, вышли в другой. Наконец, впереди над крышами лачуг появились очертания зданий поселения, посверкивающих в лунном свете стеклами окон.
Внезапно паланкин остановился и в следующую секунду рухнул на землю. Струана швырнуло набок. Он рванул шторки в сторону и выпрыгнул наружу с ножом в руке как раз в тот момент, когда три копья пронзили тонкие стенки насквозь. Пока копьеносцы отчаянно пытались освободить застрявшее оружие, Струан метнулся к ближайшему из них, всадил ему нож в бок и повернулся к другому, который, бросив копье, взмахнул двуострым боевым топором. Лезвие топора полоснуло Струана по плечу, и он сморщился от боли, но, скользнув в сторону, успел перехватить топор за рукоять и попытался завладеть им. Сильно дернув топор к себе, он вырвал его из руки противника, а тот издал дикий вопль, пронзенный копьем, нацеленным в Струана. Струан прижался спиной к стене. Третий копьеносец, держась от него на расстоянии длины копья, двинулся по кругу, часто и хрипло дыша и бормоча проклятия. Струан сделал обманное движение, рубанул топором, но промахнулся, и китаец выбросил копье вперед. Острый наконечник зацепил сюртук шотландца, однако Струан одним движением освободился от него и по рукоятку вонзил нож в живот нападавшему, потом повернул, выпуская ему кишки.
Отпрыгнув подальше от тел, Струан опять прижался к спасительной стене и замер. Человек, которого он ранил в бок, громко стонал. Второй лежал неподвижно. Третий, держась рукой за живот, отползал в сторону.
Струан подождал мгновение, переводя дыхание, и стрела ударилась в стену над самой его головой. Быстро пригнув шись, он подобрал одно из копий и бросился бежать по узкой улочке к поселению. Позади он услышал топот чьих-то ног и побежал быстрее. Повернув за угол, он увидел прямо перед собой улицу Тринадцати Факторий. Он бросил копье, пробежал по ней зигзагом, повернул на Хог Стрит, миновал ее и припустил через площадь, заполненную все прибывающими «знаменосцами».
Прежде чем они успели сообразить, что к чему, он добежал до ворот парка и проскользнул внутрь. В живот ему уперлось дуло мушкета.
— А, это ты, Дирк, — раздался голос Брока. — Где это ты был, черт возьми?
— Гулял. — Струан судорожно ловил ртом воздух. — Кровь Христова, на меня напали грабители с большой дороги, черт бы их побрал!
— Это твоя кровь или их?
При свете фонаря Струан стащил с раненного плеча сюртук и разорвал рубашку. На плечевой мышце алел порез, ровный и неглубокий.
— Комариный укус, — пренебрежительно фыркнул Брок. Он достал фляжку с ромом, плеснул на рану и улыбнулся, увидев, как скривилось от боли лицо Струана. — Сколько их было?
— Трое.
— И тебя подрезали? Да ты, как видно, стареешь! — Брок налил два стакана рома.
Струан выпил и почувствовал себя лучше.
— Я-то думал, ты спишь. Дверь у тебя заперта. Где ты был?
— Что тут у вас творится?
— Примерно час назад исчезли все слуги. Вот так-то. Я решил, что лучше никого сюда не вытаскивать, пока не рассветет. Когда ты там бежал, тебя прикрывали стволов пятьдесят, не меньше.
— Тогда какого дьявола было совать мушкет мне в брюхо?
— Да просто захотелось поприветствовать тебя, как подобает. — Брок отхлебнул из своего стакана. — Чтобы ты вроде как знал, что мы не дремлем.
— Кто-нибудь знает, почему исчезли слуги?
— Нет. — Брок подошел к воротам. Потревоженные «знаменосцы» опять укладывались спать. На горизонте нерешительно подрагивал первыми лучами нервный рассвет. — Выглядит все это до омерзения скверно, — тяжело проговорил он. — Не нравятся мне эти сукины дети, ох как не нравятся. Сидят себе, ничего не делают, только иногда в эти свои барабаны стучат. Думаю, нам лучше отступить, пока для этого еще есть хорошая возможность.
— Как минимум несколько дней нам ничего не грозит. Брок покачал головой:
— У меня дурное предчувствие. Что-то здесь не так. Лучше бы нам уйти.
— Это хитрость, Брок. Обман. — Струан оторвал кусок рубашки и вытер со лба пот.
— Может, и хитрость. Но на душе у меня не спокойно, а когда меня одолевают такие предчувствия, значит пора уносить ноги. — Брок ткнул большим пальцем в сторону «знаменосцев»: — Мы их тут пересчитали. Сто пятьдесят штук. Хау-куа говорит, их больше тысячи вокруг поселения.
— Я видел, может быть, сотни две-три. К востоку отсюда.
— Что ты там делал?
— Так, прогулялся. — Струану вдруг захотелось рассказать ему обо всем. Только делу это не поможет, подумал он. Брок сделает все, что в его силах, чтобы помешать тебе доставить серебро на Гонконг. А без этого серебра ты, дружок, мертвее мертвого. — Тут рядом, за углом, живет одна девочка, — развязно сообщил он.
— Девочка, черта с два! Не такой ты дурак, чтобы рисковать своей шкурой из-за юбки. — Брок раздраженно подергал себя за бороду. — Сменишь меня через час?
— Хорошо.
— В полдень мы отчаливаем. —
— Нет.
— А я говорю, в полдень.
— Нет.
Брок нахмурился.
— Что это, интересно, так тебя здесь держит?
— Если мы покинем поселение прежде, чем начнутся настоящие неприятности, мы страшно потеряем лицо.
— Верно. Это я знаю. Не думай, что мне нравится удирать. Но что-то подсказывает мне, что так будет лучше.
— Мы подождем пару дней.
— Ты знаешь, что я никогда не ошибался насчет того, когда следует смазывать пятки. — Брок смотрел на него с глубоким подозрением. — Почему ты хочешь остаться?
— Эта лиса Ти-сен просто опять взялся за свои старые трюки. На этот раз твое предчувствие тебя обманывает. Я сменю тебя через час, — пообещал Струан и вошел в здание фактории.
Ну, Дирк, что ты задумал на этот раз, размышлял Брок. Он громко прокашлялся. Его нос улавливал в воздухе тошнотворный запах опасности, который испускала умирающая ночь.
Струан поднялся по мраморной лестнице к себе наверх. Стены вдоль лестницы украшали произведения Квэнса и китайские картины на шелке. На площадках стояли огромные драконы эпохи Мин из тикового дерева и тиковые же сундуки. В коридорах, ведущих с первой площадки, висели изображения кораблей и морских сражений — все в богатых рамах; небольшой пьедестал венчала выполненная с изумительной точностью модель корабля Ее Величества «Виктория».
Дернув за дверную ручку своей комнаты, Струан обнаружил, что она заперта.
— Открывай немедленно, — приказал он. А Тип впустила его внутрь.
— Где ты, черт побери, была, Мэй-мэй? — спросил он, стараясь скрыть за раздраженным тоном чувство глубокого облегчения.
Она стояла в тени портьер у окна. Сказав А Гип несколько фраз по-китайски, Мэй-мэй жестом приказала ей удалиться.
Струан запер дверь на задвижку.
— Где ты была, черт побери? — повторил он. Она шагнула вперед, свет фонаря упал на нее, и Струан был поражен ее бледностью.
— Что случилось?
— Ходят слухи, Тай-Пэн. Много слухов. Говорят, всех варваров собираются предать мечу.
— Ну, в этом-то нет ничего нового. Где ты была?
— Новое есть в том, что появились «знаменосцы». Говорят, что Ти-сен впал в немилость. Что он приговорен к смерти.
— А вот это уже просто ерунда. Он доводится двоюродным братом самому императору и только ему во всем Китае уступает богатством.
— По слухам, император так в господа бога мать разозлился, когда Ти-сен заключил этот договор, что Ти-сена ждет публичная пытка.
— Это безумие. — Струан встал у огня и снял сюртук и рубашку. — Где ты была?
— Что с тобой случилось? — воскликнула она, увидев кровь.
— На меня напали разбойники.
— Ты виделся с Дзин-куа?
Струан на мгновение онемел от изумления.
— Откуда ты знаешь о Дзин-куа?
— Я ходила поклониться и засвидетельствовать свое почтение его Верховной Госпоже. Она сказала мне, что он только что вернулся в Кантон и послал за тобой.
Струан впервые услышал, что Мэй-мэй была знакома с первой женой Дзин-куа, но он был настолько взбешен, что даже не стал об этом думать.
— Какого дьявола ты не предупредила меня, куда идешь?
— Ты бы не пустил меня, если б узнал, — резко ответила Мэй-мэй. — Я всегда с таким удовольствием навещаю ее.
К тому же, там я могу привести в порядок волосы и посоветоваться с астрологом.
— Что?
— У нее есть ужасная хорошая цирюльница, которой пользуются жены Дзин-куа. Уж-жасно полезно для волос. Эта женщина известна на весь Квангун. Очень дорогая. Астролог сказал, йосс хороший. Очень хороший. Но быть осторожным при строительстве домов.
— Ты запросто рискуешь жизнью, чтобы послушать прорицателей и вымыть голову? — взорвался он. — Какого дьявола, что не так с твоими волосами? Они и без того прекрасны!
— Ты ничего в этом не понимаешь, Тай-Пэн, — холодно ответила она. — Именно там я и узнаю обо всех слухах. У цирюлъницы. — Она взяла его руку и провела ею по своим волосам — Вот, видишь. Они стали гораздо мягче, нет?
— Нет! Не стали! Смерть господня, если ты еще хоть раз посмеешь уйги, не предупредив меня, куда ты направляешься, получишь такого шлепка, что не сможешь потом сидеть целую неделю.
— Только попробуй, Тай-Пэн, клянусь Господом, — ответила она. и ее глаза сверкнули, поймав его негодующий взгляд.
Он тут же схватил ее в охапку, невзирая на бешеное сопротивление, подтащил к кровати, задрал платье и нижние юбки и шлепнул ее пониже спины так, что зазвенела рука, а ее саму швырнуло на постель. Он никогда раньше не бил ее. Мэй-мэй как ветром сорвало с кровати, она бросилась к нему и злобно вцепилась в лицо своими длинными ногтями. Фонарь полетел на пол. Струан опять поднял ее и шлепнул еще раз. Она вывернулась у него из рук и полоснула ногтями по глазам, промахнувшись на какую-то долю дюйма и оставив на щеке глубокие царапины Он сжал ее кисти, повернул к себе спиной, сорвал с нее платье и все, что было под ним, и в третий раз ударил по голым ягодицам открытой ладонью. Она яростно сопротивлялась, ткнув его локтем в пах и опять вцепившись в лицо ногтями. Собрав всю свою силу, он прижал ее к постели, но она высвободила голову и вцепилась зубами в предплечье его левой руки. Он задохнулся от боли и вновь с размаху ударил ее по ягодицам. Она только крепче сжала зубы.
— Клянусь Господом, ты кусаешь меня в последний раз, — процедил он сквозь сжатые зубы. Ее зубы еще глубже вонзились в предплечье, но он специально не отдергивал руку. Его глаза стали влажными от боли, но он лишь хлестал Мэй-мэй все сильнее и сильнее, каждый раз по ягодицам, пока не заболела рука. В конце концов она разжала зубы.
— Не надо… больше… пожалуйста… пожалуйста, — прерывистым голосом пробормотала она и, беззащитная, заплакала, уткнувшись лицом в подушку.
Струан перевел дыхание.
— А теперь попроси прощения за то, что ушла без разрешения.
Ее багровые истерзанные ягодицы напряглись, и она вздрогнула, ожидая нового удара, однако он не поднял руки. Он знал, что нрав чистокровной лошади должен быть только укрощен, но не сломлен.
— Я даю тебе три секунды.
— Я… прости меня. Ты сделал мне больно. Больно, — рыдала она.
Он поднялся с кровати и, поднеся руку к свету, осмотрел рану. Зубы Мэй-мэй проникли очень глубоко, выступила кровь.
— Подойди сюда, — повторил он, но на этот раз его голос прозвучал как удар плетью, и она, вздрогнув, вскочила на кровати. Он не смотрел на нее. Торопливо собирая вокруг себя обрывки платья, она начала спускаться с кровати.
— Я не велел тебе одеваться! Я сказал, подойди сюда.
Она быстро засеменила к нему Ее глаза покраснели от слез, лицо было перепачкано размокшей пудрой и потеками туши.
Он положил руку на стол, куском ткани промокнул сочащуюся кровь и налил бренди в каждую ранку. Чиркнув спичкой, он передал ее Мэй-мэй.
— Опусти пламя в раны, в каждую по очереди.
— Нет!
— По очереди, — повторил он. — Человеческий укус так же ядовит, как укус бешеной собаки. Живее.
Ей понадобилось три спички, и всякий раз она плакала чуть-чуть громче, и к горлу подступала тошнота от запаха паленого мяса, но рука у нее не дрожала. И всякий раз, когда вспыхивало бренди, Струан скрежетал зубами и не произносил ни слова.
Когда процедура закончилась, он плеснул еще бренди на почерневшие ранки, а Мэй-мэй отыскала ночной горшок, и ее сильно вырвало. Струан быстро налил из чайника горячей воды на полотенце, легонько похлопал Мэй-мэй по спине и, когда приступ рвоты прошел, нежно обтер ей лицо горячим полотенцем и заставил ополоснуть рот остатками горячей воды. Затем поднял ее на руки, положил на кровать и собрался уходить. Но она прижалась к нему и заплакала тем глубоким, идущим от самого сердца плачем, который прогоняет из души всякую ненависть.
Струан качал ее на руках и успокаивал, пока она не уснула. Потом он вышел и сменил Брока в саду.
В полдень состоялся еще один общий сбор. Многие высказывались за то, чтобы уехать немедленно. Но Струан взял верх над Броком и убедил коммерсантов подождать до завтра. Они, ворча, согласились и решили перебраться в его факторию для общей безопасности. Купер и все американцы вернулись к себе.
Струан поднялся наверх.
Мэй-мэй приняла его со страстью. Потом они уснули, умиротворенные. Один раз оба проснулись на мгновение, и она прошептала, целуя его в полусне:
— Ты был прав, наказав меня. Я была виновата перед тобой, Тай-Пэн. Но никогда не бей меня без вины. Потому что когда-нибудь ты уснешь — должен же ты спать, — и тогда я убью тебя.
Среди ночи их покой был нарушен. В дверь громко забарабанили, и раздался громовой голос Вольфганга Маусса:
— Тай-Пэн! Тай-Пэн!
— Да?
— Быстро! Вниз! Скорее!
Теперь и до них доносился шум толпы, заполнявшей площадь.
Глава 7
Внезапно паланкин остановился и в следующую секунду рухнул на землю. Струана швырнуло набок. Он рванул шторки в сторону и выпрыгнул наружу с ножом в руке как раз в тот момент, когда три копья пронзили тонкие стенки насквозь. Пока копьеносцы отчаянно пытались освободить застрявшее оружие, Струан метнулся к ближайшему из них, всадил ему нож в бок и повернулся к другому, который, бросив копье, взмахнул двуострым боевым топором. Лезвие топора полоснуло Струана по плечу, и он сморщился от боли, но, скользнув в сторону, успел перехватить топор за рукоять и попытался завладеть им. Сильно дернув топор к себе, он вырвал его из руки противника, а тот издал дикий вопль, пронзенный копьем, нацеленным в Струана. Струан прижался спиной к стене. Третий копьеносец, держась от него на расстоянии длины копья, двинулся по кругу, часто и хрипло дыша и бормоча проклятия. Струан сделал обманное движение, рубанул топором, но промахнулся, и китаец выбросил копье вперед. Острый наконечник зацепил сюртук шотландца, однако Струан одним движением освободился от него и по рукоятку вонзил нож в живот нападавшему, потом повернул, выпуская ему кишки.
Отпрыгнув подальше от тел, Струан опять прижался к спасительной стене и замер. Человек, которого он ранил в бок, громко стонал. Второй лежал неподвижно. Третий, держась рукой за живот, отползал в сторону.
Струан подождал мгновение, переводя дыхание, и стрела ударилась в стену над самой его головой. Быстро пригнув шись, он подобрал одно из копий и бросился бежать по узкой улочке к поселению. Позади он услышал топот чьих-то ног и побежал быстрее. Повернув за угол, он увидел прямо перед собой улицу Тринадцати Факторий. Он бросил копье, пробежал по ней зигзагом, повернул на Хог Стрит, миновал ее и припустил через площадь, заполненную все прибывающими «знаменосцами».
Прежде чем они успели сообразить, что к чему, он добежал до ворот парка и проскользнул внутрь. В живот ему уперлось дуло мушкета.
— А, это ты, Дирк, — раздался голос Брока. — Где это ты был, черт возьми?
— Гулял. — Струан судорожно ловил ртом воздух. — Кровь Христова, на меня напали грабители с большой дороги, черт бы их побрал!
— Это твоя кровь или их?
При свете фонаря Струан стащил с раненного плеча сюртук и разорвал рубашку. На плечевой мышце алел порез, ровный и неглубокий.
— Комариный укус, — пренебрежительно фыркнул Брок. Он достал фляжку с ромом, плеснул на рану и улыбнулся, увидев, как скривилось от боли лицо Струана. — Сколько их было?
— Трое.
— И тебя подрезали? Да ты, как видно, стареешь! — Брок налил два стакана рома.
Струан выпил и почувствовал себя лучше.
— Я-то думал, ты спишь. Дверь у тебя заперта. Где ты был?
— Что тут у вас творится?
— Примерно час назад исчезли все слуги. Вот так-то. Я решил, что лучше никого сюда не вытаскивать, пока не рассветет. Когда ты там бежал, тебя прикрывали стволов пятьдесят, не меньше.
— Тогда какого дьявола было совать мушкет мне в брюхо?
— Да просто захотелось поприветствовать тебя, как подобает. — Брок отхлебнул из своего стакана. — Чтобы ты вроде как знал, что мы не дремлем.
— Кто-нибудь знает, почему исчезли слуги?
— Нет. — Брок подошел к воротам. Потревоженные «знаменосцы» опять укладывались спать. На горизонте нерешительно подрагивал первыми лучами нервный рассвет. — Выглядит все это до омерзения скверно, — тяжело проговорил он. — Не нравятся мне эти сукины дети, ох как не нравятся. Сидят себе, ничего не делают, только иногда в эти свои барабаны стучат. Думаю, нам лучше отступить, пока для этого еще есть хорошая возможность.
— Как минимум несколько дней нам ничего не грозит. Брок покачал головой:
— У меня дурное предчувствие. Что-то здесь не так. Лучше бы нам уйти.
— Это хитрость, Брок. Обман. — Струан оторвал кусок рубашки и вытер со лба пот.
— Может, и хитрость. Но на душе у меня не спокойно, а когда меня одолевают такие предчувствия, значит пора уносить ноги. — Брок ткнул большим пальцем в сторону «знаменосцев»: — Мы их тут пересчитали. Сто пятьдесят штук. Хау-куа говорит, их больше тысячи вокруг поселения.
— Я видел, может быть, сотни две-три. К востоку отсюда.
— Что ты там делал?
— Так, прогулялся. — Струану вдруг захотелось рассказать ему обо всем. Только делу это не поможет, подумал он. Брок сделает все, что в его силах, чтобы помешать тебе доставить серебро на Гонконг. А без этого серебра ты, дружок, мертвее мертвого. — Тут рядом, за углом, живет одна девочка, — развязно сообщил он.
— Девочка, черта с два! Не такой ты дурак, чтобы рисковать своей шкурой из-за юбки. — Брок раздраженно подергал себя за бороду. — Сменишь меня через час?
— Хорошо.
— В полдень мы отчаливаем. —
— Нет.
— А я говорю, в полдень.
— Нет.
Брок нахмурился.
— Что это, интересно, так тебя здесь держит?
— Если мы покинем поселение прежде, чем начнутся настоящие неприятности, мы страшно потеряем лицо.
— Верно. Это я знаю. Не думай, что мне нравится удирать. Но что-то подсказывает мне, что так будет лучше.
— Мы подождем пару дней.
— Ты знаешь, что я никогда не ошибался насчет того, когда следует смазывать пятки. — Брок смотрел на него с глубоким подозрением. — Почему ты хочешь остаться?
— Эта лиса Ти-сен просто опять взялся за свои старые трюки. На этот раз твое предчувствие тебя обманывает. Я сменю тебя через час, — пообещал Струан и вошел в здание фактории.
Ну, Дирк, что ты задумал на этот раз, размышлял Брок. Он громко прокашлялся. Его нос улавливал в воздухе тошнотворный запах опасности, который испускала умирающая ночь.
Струан поднялся по мраморной лестнице к себе наверх. Стены вдоль лестницы украшали произведения Квэнса и китайские картины на шелке. На площадках стояли огромные драконы эпохи Мин из тикового дерева и тиковые же сундуки. В коридорах, ведущих с первой площадки, висели изображения кораблей и морских сражений — все в богатых рамах; небольшой пьедестал венчала выполненная с изумительной точностью модель корабля Ее Величества «Виктория».
Дернув за дверную ручку своей комнаты, Струан обнаружил, что она заперта.
— Открывай немедленно, — приказал он. А Тип впустила его внутрь.
— Где ты, черт побери, была, Мэй-мэй? — спросил он, стараясь скрыть за раздраженным тоном чувство глубокого облегчения.
Она стояла в тени портьер у окна. Сказав А Гип несколько фраз по-китайски, Мэй-мэй жестом приказала ей удалиться.
Струан запер дверь на задвижку.
— Где ты была, черт побери? — повторил он. Она шагнула вперед, свет фонаря упал на нее, и Струан был поражен ее бледностью.
— Что случилось?
— Ходят слухи, Тай-Пэн. Много слухов. Говорят, всех варваров собираются предать мечу.
— Ну, в этом-то нет ничего нового. Где ты была?
— Новое есть в том, что появились «знаменосцы». Говорят, что Ти-сен впал в немилость. Что он приговорен к смерти.
— А вот это уже просто ерунда. Он доводится двоюродным братом самому императору и только ему во всем Китае уступает богатством.
— По слухам, император так в господа бога мать разозлился, когда Ти-сен заключил этот договор, что Ти-сена ждет публичная пытка.
— Это безумие. — Струан встал у огня и снял сюртук и рубашку. — Где ты была?
— Что с тобой случилось? — воскликнула она, увидев кровь.
— На меня напали разбойники.
— Ты виделся с Дзин-куа?
Струан на мгновение онемел от изумления.
— Откуда ты знаешь о Дзин-куа?
— Я ходила поклониться и засвидетельствовать свое почтение его Верховной Госпоже. Она сказала мне, что он только что вернулся в Кантон и послал за тобой.
Струан впервые услышал, что Мэй-мэй была знакома с первой женой Дзин-куа, но он был настолько взбешен, что даже не стал об этом думать.
— Какого дьявола ты не предупредила меня, куда идешь?
— Ты бы не пустил меня, если б узнал, — резко ответила Мэй-мэй. — Я всегда с таким удовольствием навещаю ее.
К тому же, там я могу привести в порядок волосы и посоветоваться с астрологом.
— Что?
— У нее есть ужасная хорошая цирюльница, которой пользуются жены Дзин-куа. Уж-жасно полезно для волос. Эта женщина известна на весь Квангун. Очень дорогая. Астролог сказал, йосс хороший. Очень хороший. Но быть осторожным при строительстве домов.
— Ты запросто рискуешь жизнью, чтобы послушать прорицателей и вымыть голову? — взорвался он. — Какого дьявола, что не так с твоими волосами? Они и без того прекрасны!
— Ты ничего в этом не понимаешь, Тай-Пэн, — холодно ответила она. — Именно там я и узнаю обо всех слухах. У цирюлъницы. — Она взяла его руку и провела ею по своим волосам — Вот, видишь. Они стали гораздо мягче, нет?
— Нет! Не стали! Смерть господня, если ты еще хоть раз посмеешь уйги, не предупредив меня, куда ты направляешься, получишь такого шлепка, что не сможешь потом сидеть целую неделю.
— Только попробуй, Тай-Пэн, клянусь Господом, — ответила она. и ее глаза сверкнули, поймав его негодующий взгляд.
Он тут же схватил ее в охапку, невзирая на бешеное сопротивление, подтащил к кровати, задрал платье и нижние юбки и шлепнул ее пониже спины так, что зазвенела рука, а ее саму швырнуло на постель. Он никогда раньше не бил ее. Мэй-мэй как ветром сорвало с кровати, она бросилась к нему и злобно вцепилась в лицо своими длинными ногтями. Фонарь полетел на пол. Струан опять поднял ее и шлепнул еще раз. Она вывернулась у него из рук и полоснула ногтями по глазам, промахнувшись на какую-то долю дюйма и оставив на щеке глубокие царапины Он сжал ее кисти, повернул к себе спиной, сорвал с нее платье и все, что было под ним, и в третий раз ударил по голым ягодицам открытой ладонью. Она яростно сопротивлялась, ткнув его локтем в пах и опять вцепившись в лицо ногтями. Собрав всю свою силу, он прижал ее к постели, но она высвободила голову и вцепилась зубами в предплечье его левой руки. Он задохнулся от боли и вновь с размаху ударил ее по ягодицам. Она только крепче сжала зубы.
— Клянусь Господом, ты кусаешь меня в последний раз, — процедил он сквозь сжатые зубы. Ее зубы еще глубже вонзились в предплечье, но он специально не отдергивал руку. Его глаза стали влажными от боли, но он лишь хлестал Мэй-мэй все сильнее и сильнее, каждый раз по ягодицам, пока не заболела рука. В конце концов она разжала зубы.
— Не надо… больше… пожалуйста… пожалуйста, — прерывистым голосом пробормотала она и, беззащитная, заплакала, уткнувшись лицом в подушку.
Струан перевел дыхание.
— А теперь попроси прощения за то, что ушла без разрешения.
Ее багровые истерзанные ягодицы напряглись, и она вздрогнула, ожидая нового удара, однако он не поднял руки. Он знал, что нрав чистокровной лошади должен быть только укрощен, но не сломлен.
— Я даю тебе три секунды.
— Я… прости меня. Ты сделал мне больно. Больно, — рыдала она.
Он поднялся с кровати и, поднеся руку к свету, осмотрел рану. Зубы Мэй-мэй проникли очень глубоко, выступила кровь.
— Подойди сюда, — повторил он, но на этот раз его голос прозвучал как удар плетью, и она, вздрогнув, вскочила на кровати. Он не смотрел на нее. Торопливо собирая вокруг себя обрывки платья, она начала спускаться с кровати.
— Я не велел тебе одеваться! Я сказал, подойди сюда.
Она быстро засеменила к нему Ее глаза покраснели от слез, лицо было перепачкано размокшей пудрой и потеками туши.
Он положил руку на стол, куском ткани промокнул сочащуюся кровь и налил бренди в каждую ранку. Чиркнув спичкой, он передал ее Мэй-мэй.
— Опусти пламя в раны, в каждую по очереди.
— Нет!
— По очереди, — повторил он. — Человеческий укус так же ядовит, как укус бешеной собаки. Живее.
Ей понадобилось три спички, и всякий раз она плакала чуть-чуть громче, и к горлу подступала тошнота от запаха паленого мяса, но рука у нее не дрожала. И всякий раз, когда вспыхивало бренди, Струан скрежетал зубами и не произносил ни слова.
Когда процедура закончилась, он плеснул еще бренди на почерневшие ранки, а Мэй-мэй отыскала ночной горшок, и ее сильно вырвало. Струан быстро налил из чайника горячей воды на полотенце, легонько похлопал Мэй-мэй по спине и, когда приступ рвоты прошел, нежно обтер ей лицо горячим полотенцем и заставил ополоснуть рот остатками горячей воды. Затем поднял ее на руки, положил на кровать и собрался уходить. Но она прижалась к нему и заплакала тем глубоким, идущим от самого сердца плачем, который прогоняет из души всякую ненависть.
Струан качал ее на руках и успокаивал, пока она не уснула. Потом он вышел и сменил Брока в саду.
В полдень состоялся еще один общий сбор. Многие высказывались за то, чтобы уехать немедленно. Но Струан взял верх над Броком и убедил коммерсантов подождать до завтра. Они, ворча, согласились и решили перебраться в его факторию для общей безопасности. Купер и все американцы вернулись к себе.
Струан поднялся наверх.
Мэй-мэй приняла его со страстью. Потом они уснули, умиротворенные. Один раз оба проснулись на мгновение, и она прошептала, целуя его в полусне:
— Ты был прав, наказав меня. Я была виновата перед тобой, Тай-Пэн. Но никогда не бей меня без вины. Потому что когда-нибудь ты уснешь — должен же ты спать, — и тогда я убью тебя.
Среди ночи их покой был нарушен. В дверь громко забарабанили, и раздался громовой голос Вольфганга Маусса:
— Тай-Пэн! Тай-Пэн!
— Да?
— Быстро! Вниз! Скорее!
Теперь и до них доносился шум толпы, заполнявшей площадь.
Глава 7
— Отец предупреждал вас всех, черт бы побрал вашу слепоту! — выругался Горт, отвернувшись от окна и проталкиваясь через торговцев.
— Толпу мы видели и раньше, — резко возразил Струан — И ты знаешь, что толпа никогда не собирается сама по себе, это делается исключительно по приказу мандаринов.
— Да, но только не такая, — буркнул Брок.
— Всему этому отыщется какое-нибудь самое простое объяснение. Пока нам не о чем беспокоиться.
Площадь внизу напоминала потревоженный муравейник. Некоторые из китайцев держали в руках фонари, другие — факелы. Несколько человек пришли с оружием. И все они в один голос что-то кричали.
— Этих пакостников там, должно быть, две или три тысячи, — проворчал Брок, потом крикнул: — Эй, Вольфганг! Что орут эти дьяволы-язычники?
— Смерть дьяволам-варварам.
— Подумать только, какая наглость! — воскликнул Роуч, маленький, похожий на нахохлившегося воробья человечек, сжимавший мушкет, который был выше его самого.
Маусс повернул голову и снова посмотрел на толпу. Сердце его тревожно стучало, рубашка взмокла от пота. Это ли время Твое, о Господи? Время Твоего беспримерного мученичества?
— Я пойду и поговорю с ними, обращусь к ним с проповедью, — хрипло произнес он, всей душой желая покоя, который сулила ему эта жертва и одновременно ужасаясь ей.
— Достойнейшая мысль, мистер Маусс, — часто кивая, сказал Румаджи, его черные глаза беспокойно косили то на Маусса, то на толпу. — Они не могут прислушаться к словам человека, наделенного таким даром убеждения, сэр.
Струан заметил капли пота на лице Маусса, его смертельную бледность и перехватил его у двери.
— Никуда вы не пойдете.
— Время пришло, Тай-Пэн.
— Вам не купить спасения такой дешевой ценой.
— Кто вы такой, чтобы судить об этом? — Маусс попытался протиснуться в дверь, но Струан не дал ему пройти.
— Я хотел сказать, что путь к спасению долог и исполнен страданий, — мягко проговорил он. Дважды раньше замечал он у Маусса эту странность. Оба раза это было перед схваткой с пиратами и потом, во время схватки. Маусс бросал оружие и шел навстречу противнику, охваченный религиозным экстазом, открыто ища смерти. — Это очень долгий путь.
— Мир… мир Господа Бога нашего… тяжко обрести, — пробормотал Маусс. Слова застревали у него в горле. Он радовался, что его остановили, и ненавидел себя за эту радость. — Я просто хотел…
— Совершенно верно. Я и сам все знаю про спасение, — вмешался в разговор Мастерсон. Он сложил ладони перед грудью и умильно смотрел на них. — Господи, защити нас от этих чертовых язычников! Я целиком с вами согласен, Тай-Пэн. Черт бы побрал весь этот шум, ну?
Маусс усилием воли взял себя в руки, ему казалось, что он голым стоит перед Струаном, который опять смог заглянуть в самую глубину его души.
— Вы… вы правы… Да. Правы.
— В конце концов, если мы вас лишимся, кто останется проповедовать Слово Божие? — добавил Струан, решив про себя не спускать с Маусса глаз, если дело дойдет до стычки.
— Абссолютно правильно, — согласился Мастерсон, сморкаясь в горсть — Какой смысл бросать ценного христианина на растерзание волкам? Эта чертова шайка разбойников довела себя до бешенства и не в настроении сейчас выслушивать проповеди. Господи, защити нас! Дьявольщина, Тай-Пэн, ведь я же говорил вам, что будет нападение.
— Как бы не так. Ни черта ты не говорил! — отозвался Роуч с другого конца комнаты.
— А кто, дьявол тебя растряси, спрашивал твоего мнения, клянусь Господом? Когда мы тут спокойно беседуем с Тай-Пэном и преподобным Мауссом? — крикнул в ответ Мастерсон. Он повернулся к Мауссу: — Почему бы вам не прочесть молитву за всех нас, а? Мы ведь в конце концов христиане, клянусь Богом! — Он ринулся к окну, расталкивая торговцев. — Что, уже нельзя человеку и посмотреть, что тут происходит?
Маусс вытер пот со лба. О Господь вседержитель и благословенный Иисус, единственный Сын Твой, коею ты зачал в благости Своей, ниспошли мне мир Твой. Ниспошли мне учеников и миссионеров, чтобы мог я сложить с себя ношу свою. И пребуди благословен за то, что послал мне Тай-Пэна, который — совесть моя и видит меня таким, каков я есть. — Спасибо, Тай-Пэн.
Дверь распахнулась, и в комнату ввалились еще торговцы. Все они были вооружены.
— Какого дьявола? Что туг творится? Что случилось?
— Никто не знает, — ответил Роуч. — В один момент все было тихо, потом, ни с того ни с сего, они вдруг стали прибывать.
— Бьюсь об заклад, нам никогда больше не увидеть несчастного старину Эликсена. Бедный чертяка. Наверное, уже лежит где-нибудь с перерезанным горлом, — произнес Мастерсон, со зловещим видом ковыряясь в запале своего мушкета. — Сегодня ночью мы все умрем в своих постелях.
— О, ради всего святого, заткнешься ли ты наконец? — взмолился Роуч.
— Ты сегодня прямо ни дать ни взять провозвестник благости и утешения. — Вивиен, быкообразный торговец, сердито посмотрел на Мастерсона. — Почему бы тебе не помочиться в шляпу?
Раздался взрыв хохота. Когда он утих, Горт стал плечом прокладывать себе дорогу к двери.
— Я возьму своих ребят, и мы разнесем их всех к чертовой матери!
— Нет! — Возглас Струана щелкнул, как удар бича. В комнате воцарилась тишина. — Они пока что не причинили нам никакого вреда. В чем дело, Горт? Ты испугался кучки людей, кричащих проклятия в твой адрес?
Горт покраснел и двинулся к Струану, но Брок встал у него на дороге.
— Ступай вниз, — приказал он. — Будешь охранять парк, снесешь башку первому же китайцу, который вздумает туда сунуться!
Горт с видимым усилием обуздал свой гнев и вышел. Все опять разом заговорили.
— Нехорошо это — так цепляться к парню, Дирк. — Брок налил себе кружку пива и выпил ее большими глотками. — Он мог запросто подарить тебе твою же голову.
— Может быть. А может быть, получил бы урок хороших манер.
— Извините, мистер Струан, — прервал его Румаджи, взвинченные нервы заставили его забыть о вежливости. — А у задней двери есть охрана?
— Да. Три моих человека. Они сумеют справиться с целой армией этого отребья.
Среди торговцев вспыхнул горячий спор, и затем Роуч сказал:
— Я согласен с Гортом. По-моему, нам нужно немедленно пробиваться отсюда.
— Мы так и сделаем. Если возникнет надобность, — спокойно ответил Струан.
— Согласен, — поддержал его Брок. — Делать это сейчас значило бы напрашиваться на неприятности. Будем ждать и нести охрану, пока не рассветет. Может, к этому времени их уже и след простынет.
— А если нет? А? Что тогда, хотел бы я знать!
— Тогда мы сделаем им большое кровопускание Я тайком переправил трех ребят на нашу лорку, и они вывели ее на середину реки. С десятифунтовкой на борту.
Струан рассмеялся.
— Я думаю, мистер Брок заслуживает вотума доверия за свою предусмотрительность.
— Клянусь Богом, мистер Брок, это вы здорово придумали, — воскликнул Мастерсон. — Ура в честь мистера Брока!
Грохнуло троекратное «гип гип ура», и Брок довольно ухмыльнулся.
— Благодарствуйте, ребятки. Ну, а теперь лучше всего немного поспать. Тут нам, как будто, ничего не грозит.
— Gott im Himmel! Смотрите! — Маусс, вытаращив глаза, показывал рукой в окно.
Под звуки гонгов и барабанов с Хог Стрит на площадь вливалась процессия с фонарями. Перед ней шли «знаменосцы» и цепами прокладывали дорогу в густой толпе. Во главе процессии шествовал неимоверно толстый человек в богатых одеждах, но босой и с непокрытой головой. Он едва переставлял ноги под весом опутывавших его цепей.
— Смерть господня! — вырвалось у Струана. — Это же Ти-сен!
Процессия приблизилась к центру площади и здесь остановилась. В ней шли все купцы Ко-хонга, за исключением Дзин-куа. У всех с шапочек были спороты церемониальные пуговицы, свидетельствовавшие об их ранге, и все они дрожали и пошатывались. В толпе раздались издевательские выкрики и свист. Тогда начальник «знаменосцев», высокий чернобородый воин, ударил в огромный гонг, и толпа опять утихла.
На площадь внесли открытый паланкин, впереди и, позади него ехали конные «знаменосцы». В паланкине в полном церемониальном серо-алом облачении восседал Хипиа-хо — императорский Хоппо. Это был приземистый и толстый маньчжурский мандарин, почти без шеи. В руке он держал императорский веер слоновой кости, инкрустированный нефритом — символ своей должности.
Паланкин Хоппо поставили в центре площади, и начальник «знаменосцев» что-то громко прокричал. Каждый человек на площади пал на колени и трижды коснулся лбом земли, потом все поднялись на ноги.
Хоппо развернул свиток и при свете фонаря, который держал один из стражников, начал читать высоким голосом.
— Что он говорит? — спросил Брок у Маусса.
— Посмотрите-ка, вон старик Хау-куа, — сказал Мастерсон со смешком. — Здорово же его трясет, прямо как…
— Пожалуйста. Тише. Я ничего не слышу, hein? — попросил Маусс. Он высунулся из окна. Все замолчали, прислушиваясь.
— Это императорский указ, — быстро заговорил Маусс. — «…и изменник Ти-сен, наш бывший родственник, подлежит немедленному закованию в цепи и отправке в нашу столицу как приговоренный к смерти, и…» Я не слышу, hein? Подождите минутку. «…Позорный договор, именуемый соглашением Чуэн-пи, который он подписал без нашего повеления, аннулируется. Варварам приказывается немедленно покинуть пределы нашей империи, оставить Кантон и Гонконг под страхом немедленной и мучительной смерти, и…»
— Я прямо ушам своим не верю, — усмехнулся Роуч.
— Заткнись! Как Вольфганг может расслышать что-нибудь?
Маусс напряженно вслушивался в жуткий высокий голос, прорезавший гнетущую тишину на площади.
— Нам приказано убираться, — перевел он. — И мы должны возместить весь ущерб, нанесенный стране по нашей вине. Никакой торговли, кроме как по Восьми Правилам. Королеве Виктории приказано прибыть в Кантон в трауре… что-то… что-то еще вроде того, что за наши головы назначена награда, и… «как знак нашего неудовольствия, преступник Ти-сен будет подвергнут публичному бичеванию, и все его имущество конфискуется. Да убоится этого всякий и, дрожа, подчинится!».
Начальник «знаменосцев» приблизился к Ти-сену и показал кнутом на землю. Ти-сен, белый, как мел, опустился на колени, а начальник «знаменосцев» поднял руку и обрушил кнут на его спину. Потом еще, еще и еще. Вся площадь замерла в молчании, был слышен лишь свист рассекающего воздух бича. Ти-сен повалился вперед, лицом вниз, а «знаменосец» все продолжал хлестать его.
— Я не могу в это поверить, — проговорил Мастерсон.
— Это невозможно, — сказал Маусс.
— Если они способны сделать такое с Ти-сеном, клянусь распятием, они перережут нас всех.
— Чепуха! Мы можем захватить весь Китай, когда только пожелаем.
Брок захохотал.
— Что тут смешного, hein? — нетерпеливо спросил Маусс.
— Это означает, что у нас опять война на руках, — ответил Брок. — А я так скажу: вот и хорошо. — Он с издевкой посмотрел на Струана. — Ведь говорил я тебе, парень. Вот куда завело нас твое желание заключать с отребьем договоры помягче.
— Толпу мы видели и раньше, — резко возразил Струан — И ты знаешь, что толпа никогда не собирается сама по себе, это делается исключительно по приказу мандаринов.
— Да, но только не такая, — буркнул Брок.
— Всему этому отыщется какое-нибудь самое простое объяснение. Пока нам не о чем беспокоиться.
Площадь внизу напоминала потревоженный муравейник. Некоторые из китайцев держали в руках фонари, другие — факелы. Несколько человек пришли с оружием. И все они в один голос что-то кричали.
— Этих пакостников там, должно быть, две или три тысячи, — проворчал Брок, потом крикнул: — Эй, Вольфганг! Что орут эти дьяволы-язычники?
— Смерть дьяволам-варварам.
— Подумать только, какая наглость! — воскликнул Роуч, маленький, похожий на нахохлившегося воробья человечек, сжимавший мушкет, который был выше его самого.
Маусс повернул голову и снова посмотрел на толпу. Сердце его тревожно стучало, рубашка взмокла от пота. Это ли время Твое, о Господи? Время Твоего беспримерного мученичества?
— Я пойду и поговорю с ними, обращусь к ним с проповедью, — хрипло произнес он, всей душой желая покоя, который сулила ему эта жертва и одновременно ужасаясь ей.
— Достойнейшая мысль, мистер Маусс, — часто кивая, сказал Румаджи, его черные глаза беспокойно косили то на Маусса, то на толпу. — Они не могут прислушаться к словам человека, наделенного таким даром убеждения, сэр.
Струан заметил капли пота на лице Маусса, его смертельную бледность и перехватил его у двери.
— Никуда вы не пойдете.
— Время пришло, Тай-Пэн.
— Вам не купить спасения такой дешевой ценой.
— Кто вы такой, чтобы судить об этом? — Маусс попытался протиснуться в дверь, но Струан не дал ему пройти.
— Я хотел сказать, что путь к спасению долог и исполнен страданий, — мягко проговорил он. Дважды раньше замечал он у Маусса эту странность. Оба раза это было перед схваткой с пиратами и потом, во время схватки. Маусс бросал оружие и шел навстречу противнику, охваченный религиозным экстазом, открыто ища смерти. — Это очень долгий путь.
— Мир… мир Господа Бога нашего… тяжко обрести, — пробормотал Маусс. Слова застревали у него в горле. Он радовался, что его остановили, и ненавидел себя за эту радость. — Я просто хотел…
— Совершенно верно. Я и сам все знаю про спасение, — вмешался в разговор Мастерсон. Он сложил ладони перед грудью и умильно смотрел на них. — Господи, защити нас от этих чертовых язычников! Я целиком с вами согласен, Тай-Пэн. Черт бы побрал весь этот шум, ну?
Маусс усилием воли взял себя в руки, ему казалось, что он голым стоит перед Струаном, который опять смог заглянуть в самую глубину его души.
— Вы… вы правы… Да. Правы.
— В конце концов, если мы вас лишимся, кто останется проповедовать Слово Божие? — добавил Струан, решив про себя не спускать с Маусса глаз, если дело дойдет до стычки.
— Абссолютно правильно, — согласился Мастерсон, сморкаясь в горсть — Какой смысл бросать ценного христианина на растерзание волкам? Эта чертова шайка разбойников довела себя до бешенства и не в настроении сейчас выслушивать проповеди. Господи, защити нас! Дьявольщина, Тай-Пэн, ведь я же говорил вам, что будет нападение.
— Как бы не так. Ни черта ты не говорил! — отозвался Роуч с другого конца комнаты.
— А кто, дьявол тебя растряси, спрашивал твоего мнения, клянусь Господом? Когда мы тут спокойно беседуем с Тай-Пэном и преподобным Мауссом? — крикнул в ответ Мастерсон. Он повернулся к Мауссу: — Почему бы вам не прочесть молитву за всех нас, а? Мы ведь в конце концов христиане, клянусь Богом! — Он ринулся к окну, расталкивая торговцев. — Что, уже нельзя человеку и посмотреть, что тут происходит?
Маусс вытер пот со лба. О Господь вседержитель и благословенный Иисус, единственный Сын Твой, коею ты зачал в благости Своей, ниспошли мне мир Твой. Ниспошли мне учеников и миссионеров, чтобы мог я сложить с себя ношу свою. И пребуди благословен за то, что послал мне Тай-Пэна, который — совесть моя и видит меня таким, каков я есть. — Спасибо, Тай-Пэн.
Дверь распахнулась, и в комнату ввалились еще торговцы. Все они были вооружены.
— Какого дьявола? Что туг творится? Что случилось?
— Никто не знает, — ответил Роуч. — В один момент все было тихо, потом, ни с того ни с сего, они вдруг стали прибывать.
— Бьюсь об заклад, нам никогда больше не увидеть несчастного старину Эликсена. Бедный чертяка. Наверное, уже лежит где-нибудь с перерезанным горлом, — произнес Мастерсон, со зловещим видом ковыряясь в запале своего мушкета. — Сегодня ночью мы все умрем в своих постелях.
— О, ради всего святого, заткнешься ли ты наконец? — взмолился Роуч.
— Ты сегодня прямо ни дать ни взять провозвестник благости и утешения. — Вивиен, быкообразный торговец, сердито посмотрел на Мастерсона. — Почему бы тебе не помочиться в шляпу?
Раздался взрыв хохота. Когда он утих, Горт стал плечом прокладывать себе дорогу к двери.
— Я возьму своих ребят, и мы разнесем их всех к чертовой матери!
— Нет! — Возглас Струана щелкнул, как удар бича. В комнате воцарилась тишина. — Они пока что не причинили нам никакого вреда. В чем дело, Горт? Ты испугался кучки людей, кричащих проклятия в твой адрес?
Горт покраснел и двинулся к Струану, но Брок встал у него на дороге.
— Ступай вниз, — приказал он. — Будешь охранять парк, снесешь башку первому же китайцу, который вздумает туда сунуться!
Горт с видимым усилием обуздал свой гнев и вышел. Все опять разом заговорили.
— Нехорошо это — так цепляться к парню, Дирк. — Брок налил себе кружку пива и выпил ее большими глотками. — Он мог запросто подарить тебе твою же голову.
— Может быть. А может быть, получил бы урок хороших манер.
— Извините, мистер Струан, — прервал его Румаджи, взвинченные нервы заставили его забыть о вежливости. — А у задней двери есть охрана?
— Да. Три моих человека. Они сумеют справиться с целой армией этого отребья.
Среди торговцев вспыхнул горячий спор, и затем Роуч сказал:
— Я согласен с Гортом. По-моему, нам нужно немедленно пробиваться отсюда.
— Мы так и сделаем. Если возникнет надобность, — спокойно ответил Струан.
— Согласен, — поддержал его Брок. — Делать это сейчас значило бы напрашиваться на неприятности. Будем ждать и нести охрану, пока не рассветет. Может, к этому времени их уже и след простынет.
— А если нет? А? Что тогда, хотел бы я знать!
— Тогда мы сделаем им большое кровопускание Я тайком переправил трех ребят на нашу лорку, и они вывели ее на середину реки. С десятифунтовкой на борту.
Струан рассмеялся.
— Я думаю, мистер Брок заслуживает вотума доверия за свою предусмотрительность.
— Клянусь Богом, мистер Брок, это вы здорово придумали, — воскликнул Мастерсон. — Ура в честь мистера Брока!
Грохнуло троекратное «гип гип ура», и Брок довольно ухмыльнулся.
— Благодарствуйте, ребятки. Ну, а теперь лучше всего немного поспать. Тут нам, как будто, ничего не грозит.
— Gott im Himmel! Смотрите! — Маусс, вытаращив глаза, показывал рукой в окно.
Под звуки гонгов и барабанов с Хог Стрит на площадь вливалась процессия с фонарями. Перед ней шли «знаменосцы» и цепами прокладывали дорогу в густой толпе. Во главе процессии шествовал неимоверно толстый человек в богатых одеждах, но босой и с непокрытой головой. Он едва переставлял ноги под весом опутывавших его цепей.
— Смерть господня! — вырвалось у Струана. — Это же Ти-сен!
Процессия приблизилась к центру площади и здесь остановилась. В ней шли все купцы Ко-хонга, за исключением Дзин-куа. У всех с шапочек были спороты церемониальные пуговицы, свидетельствовавшие об их ранге, и все они дрожали и пошатывались. В толпе раздались издевательские выкрики и свист. Тогда начальник «знаменосцев», высокий чернобородый воин, ударил в огромный гонг, и толпа опять утихла.
На площадь внесли открытый паланкин, впереди и, позади него ехали конные «знаменосцы». В паланкине в полном церемониальном серо-алом облачении восседал Хипиа-хо — императорский Хоппо. Это был приземистый и толстый маньчжурский мандарин, почти без шеи. В руке он держал императорский веер слоновой кости, инкрустированный нефритом — символ своей должности.
Паланкин Хоппо поставили в центре площади, и начальник «знаменосцев» что-то громко прокричал. Каждый человек на площади пал на колени и трижды коснулся лбом земли, потом все поднялись на ноги.
Хоппо развернул свиток и при свете фонаря, который держал один из стражников, начал читать высоким голосом.
— Что он говорит? — спросил Брок у Маусса.
— Посмотрите-ка, вон старик Хау-куа, — сказал Мастерсон со смешком. — Здорово же его трясет, прямо как…
— Пожалуйста. Тише. Я ничего не слышу, hein? — попросил Маусс. Он высунулся из окна. Все замолчали, прислушиваясь.
— Это императорский указ, — быстро заговорил Маусс. — «…и изменник Ти-сен, наш бывший родственник, подлежит немедленному закованию в цепи и отправке в нашу столицу как приговоренный к смерти, и…» Я не слышу, hein? Подождите минутку. «…Позорный договор, именуемый соглашением Чуэн-пи, который он подписал без нашего повеления, аннулируется. Варварам приказывается немедленно покинуть пределы нашей империи, оставить Кантон и Гонконг под страхом немедленной и мучительной смерти, и…»
— Я прямо ушам своим не верю, — усмехнулся Роуч.
— Заткнись! Как Вольфганг может расслышать что-нибудь?
Маусс напряженно вслушивался в жуткий высокий голос, прорезавший гнетущую тишину на площади.
— Нам приказано убираться, — перевел он. — И мы должны возместить весь ущерб, нанесенный стране по нашей вине. Никакой торговли, кроме как по Восьми Правилам. Королеве Виктории приказано прибыть в Кантон в трауре… что-то… что-то еще вроде того, что за наши головы назначена награда, и… «как знак нашего неудовольствия, преступник Ти-сен будет подвергнут публичному бичеванию, и все его имущество конфискуется. Да убоится этого всякий и, дрожа, подчинится!».
Начальник «знаменосцев» приблизился к Ти-сену и показал кнутом на землю. Ти-сен, белый, как мел, опустился на колени, а начальник «знаменосцев» поднял руку и обрушил кнут на его спину. Потом еще, еще и еще. Вся площадь замерла в молчании, был слышен лишь свист рассекающего воздух бича. Ти-сен повалился вперед, лицом вниз, а «знаменосец» все продолжал хлестать его.
— Я не могу в это поверить, — проговорил Мастерсон.
— Это невозможно, — сказал Маусс.
— Если они способны сделать такое с Ти-сеном, клянусь распятием, они перережут нас всех.
— Чепуха! Мы можем захватить весь Китай, когда только пожелаем.
Брок захохотал.
— Что тут смешного, hein? — нетерпеливо спросил Маусс.
— Это означает, что у нас опять война на руках, — ответил Брок. — А я так скажу: вот и хорошо. — Он с издевкой посмотрел на Струана. — Ведь говорил я тебе, парень. Вот куда завело нас твое желание заключать с отребьем договоры помягче.