Клавелл Джеймс. Тай-Пэн

   Глаза Струана весело прищурились:
   — Я не занимался с ней любовью, если ты спрашиваешь об этом.
   — Что?
   — Я люблю сам выбирать, кого мне брать в постель и когда.
   — Она в твоей постели, а ты не делаешь любовь?
   — Да.
   — Клянусь Богом, Тай-Пэн. Я тебя никогда не понимаю. Ты не желаешь ее? Нет?
   — Конечно, да. Но я решил, что сегодня для этого не время. Вечером, может быть. Или завтра. Когда я решу. Не раньше. Но я ценю твою заботливость.
   — Клянусь Богом, ты особенный. Или, может быть, ты просто растратил все силы с грязной шлюхой, и у тебя ничего не получилось. А?
   — Не болтай глупостей. Раздался стук в дверь. — Да? Вошел Лим Дин.
   — Тай-Пэн, масса здесь. Видеть Тай-Пэн. Мозна?
   — Масса какой?
   — Масса Пенниуорт.

Глава 5

   Сидя в тени недостроенной, без крыши церкви, Брок смотрел, как Струан поднимается по тропинке, которая вела на вершину холма. Он увидел в его руке сложенный боевой цеп и на мгновение почувствовал легкую дурноту. И, однако, он был рад, что наконец-то время окончательного сведения всех счетов пришло.
   Он поправил ремень своего цепа, встал и вышел на открытое пространство. В левой руке он сжимал нож.
   Струан заметил Брока в тот момент, когда тот вышел из-под прикрытия церкви, и сразу же все, что он собирался сказать и сделать, вылетело у него из головы. Он замер на тропинке. Сейчас он помнил только одно: перед ним враг, которого он должен уничтожить. Сделав над собой усилие, Струан прогнал наваждение и продолжил путь наверх, чувствуя, как его мышцы подергиваются от желания начать. Наконец оба мужчины встали друг против друга.
   — Ты подстроил побег и дуэль, так? — прорычал Брок.
   — Да. — Струан отпустил сложенный цеп, и он с противным звяканьем повис на его руке на всю длину. Ему опять пришлось напрячься, чтобы вспомнить то, что он решил сказать.
   Брок сжал рукоятку своего боевого цепа, сделал небольшой шаг вперед и приготовился.
   Струан остался неподвижен, шевельнулись лишь глаза, следившие за противником.
   — Мне жаль, что Горт умер так, как умер, — сказал он. — Мне бы доставило удовольствие убить его своей рукой.
   Брок ничего не ответил. Но незаметно перенес вес тела на другую ногу. Восточный ветер теребил его спутавшиеся волосы.
   В левой руке Струана появился кинжал, и он слегка присел.
   — У Тесс теперь женская болезнь. Брок остановился, как вкопанный.
   — Неправда. Доктор определил, что у Кулума все чисто.
   — Доктора можно купить, — хрипло отрезан Струан, чувствуя, как его охватывает жажда крови. — Ее заразили намеренно!
   — Ах, ты… — Брок бешено взмахнул цепом и ринулся на Струана. Тяжелый металлический шар, усеянный острыми шипами, просвистел в дюйме от глаз шотландца. Струан выпрямился и ударил цепом сверху, но Брок отскочил в сторону, и они начали кружить друг около друга, как два хищных зверя.
   — Горт заразил! Вот чего хотел Горт! — выкрикнул Струан. Ему хотелось скорее покончить с разговорами. — Ты слышишь? Все это дело рук Горта!
   У Брока тяжело стучало в висках. Он не мог ни о чем думать, видя перед собой только врага, на которого он должен напасть и убить.
   Снова вспыхнула короткая яростная схватка, и опять они попытались достать друг друга цепами. Брок парировал удар кинжалом. Струан увернулся от ответного выпада, отскочил на безопасное расстояние и понял, что еще немного, и он потеряет контроль над собой. — Горт специально заразил их женской болезнью!
   — Ты лжешь, будь ты проклят! — Брок медленно двинулся по кругу, не сводя взгляда со Струана.
   — Горт опоил Кулума. Подсыпал ему афродизиак. Горт заплатил хозяйке притона, чтобы Кулума положили с больной женщиной. Он хотел заразить Кулума! Все это твой проклятый сын. Ты слышишь?
   — Лжец!
   — Но по милости Божьей Кулум не заразился — я сказал это только затем, чтобы ты понял, почему я хотел убить Горта. Кулум здоров. И Тесс тоже.
   — Что?
   — Да. Это правда. И Бог мне свидетель.
   — Дьявол! Богохульник! Ты лжешь перед Богом!
   Струан сделал ложный выпад, Брок отскочил назад и угрожающе поднял цеп. Но Струан не стал наносить удар. Он вошел в открытую дверь недостроенной церкви и встал перед алтарем.
   — Перед лицом Господа клянусь, что все это правда!
   Он повернулся, и в этот миг самообладание изменило ему. Все звуки словно провалились куда-то, в мире не осталось ничего, кроме Брока и безумной жажды убийства. Он двинулся по проходу к двери — медленно, очень медленно.
   — Горт насмерть замучил проститутку в Макао и еще одну здесь, на Гонконге, — прошипел он. — Вот тебе другая правда. Его крови нет на моих руках, но твоя будет.
   Брок отступил с порога, ни на секунду не сводя горящего взгляда с лица Струана. Ветер упал, и он знал, что это странно, необычайно странно. Но не стал обращать внимания.
   — Тогда… тогда у тебя были основания, — тяжело выговорил Брок. — Я… беру назад свои слова. У тебя была причина, клянусь Богом. — Теперь он был снаружи перед церковью. Здесь он остановился, словно загнанный зверь. — Я беру назад все, что говорил по поводу Горта. Но это ничего не решает между тобой и мной. — Ярость на Горта, на Струана, на безвозвратно ушедшие годы обожгла его, словно огнем, и он понял, что теперь должен только драться, бить и убивать. Чтобы остаться в живых.
   Внезапно его щеки коснулось дуновение нового ветра.
   В одно мгновение голова его прояснилась. Он повернулся и, прищурившись, посмотрел на материк.
   Неожиданность этого движения застала Струана врасплох, и он замер в нерешительности.
   — Ветер переменился, — прохрипел Брок.
   — А? — Струан постарался сосредоточиться и шагнул назад, не доверяя ему.
   Теперь они оба смотрели в сторону Большого Китая, напряженно прислушиваясь, пробуя ветер.
   Он дул с севера.
   Слабо, но безошибочно.
   — Может быть, шквал, — произнес Брок, и звук собственного голоса резанул его, как нож; сердце бешено колотилось в груди, вся сила ушла из его тела.
   — Только не с севера! — возразил Струан, чувствуя себя столь же опустошенным. О Господи, на миг я превратился в зверя. Не переменись так внезапно ветер…
   — Тайфун!
   Они посмотрели на гавань. Джонки и сампаны торопились к берегу.
   — Да, — кивнул Струан. — Но это была правда. Про Горта.
   Брок почувствовал вкус желчи во рту и сплюнул.
   — Я прошу извинения за Горта. Да. Он сам во всем виноват, он мертв, и покончим на этом. — Где я совершил ошибку, где потерял его, спрашивал он себя. Где? — Что сделано, то сделано. Я сказал тебе все, что хотел сказать еще тогда, в поселении. Да, я был неправ, вызвав тебя сегодня, но я все сказал тебе тогда в Кантоне, и я не отрекаюсь от своих слов. Я не переменюсь, пока не переменишься ты. Но в тот день, когда ты выйдешь против меня с кошкой в руке, между нами все решится до конца. Ты сам выберешь этот день, как я и сказал тогда. Ты согласен?
   Струан ощущал странную легкость в голове.
   — Согласен. — Он отступил на шаг, снял с руки боевой цеп и вложил нож в ножны, недоверчиво следя за Броком. Брок тоже убрал свое оружие.
   — И ты простишь Кулума и Тесс?
   — Между ними и мной все сказано: для меня они все равно как умерли. До тех пор, пока Кулум не будет частью «Брока и Сыновей», а «Брок и Сыновья» не станут «Благородным Домом» и я — Тай-Пэном «Благородного Дома».
   Струан уронил свой цеп на землю, и Брок сделал то же самое. Они оба быстрым шагом покинули холм, спускаясь по разным тропинкам.

Глава 6

   Весь тот день северный ветер набирал силу. К наступлению ночи Куинз Таун приготовился к урагану, как только мог. Окна закрыли ставнями, двери забаррикадировали, а те, кто предусмотрительно вырыли в своих домах подвалы, благословляли свой йосс. Все, кто ютились во временных или передвижных жилищах, искали убежища в более прочных постройках. Но прочных зданий было мало — за исключением тех, что стояли в Счастливой Долине. А очень немногие были готовы пойти на риск отравиться ночными газами, даже хотя все уже прочли в сегодняшнем выпуске «Ориэнтл Тайме» о том, что найдено лекарство, которое излечивает малярию. Ибо сегодня хинную кору достать было невозможно.
   Все люки на кораблях были задраены, и все имевшиеся якоря были глубоко посажены в морское дно. Корабли развели как можно дальше друг от друга, давая им максимальное пространство для раскачивания, когда ветер неожиданно упадет или сменит направление.
   Но находились и такие, которые говорили, что, поскольку ветер все время дует с севера, он никак не может предвещать тайфун. Никто никогда не слышал, чтобы тайфун приходил только с севера. При тайфуне ветер налетал шквалами и постоянно менял направление.
   Даже Струан склонялся к тому, чтобы разделить это мнение. Никогда еще барометр не стоял так высоко. А тайфун без падения барометра был делом немыслимым.
   Ночью с низкого серого неба стал накрапывать моросящий дождь, принесший облегчение от жары.
   Струан тщательно взвесил все грозящие им опасности. Будь он один, он вышел бы в море на «Китайском Облаке» и держал курс прямо на юг, пока ветер не ослабеет или не поменяет направление. Затем он выбрал бы самый безопасный путь и вырвался из тайфуна. Но некий инстинкт, который он не мог понять или объяснить, подсказывал ему, что в данной ситуации это было бы слишком рискованно. Поэтому он перевез Мэй-мэй, Йин-си, А Сам и Лим Дина в огромную покинутую факторию «Благородного Дома» в Счастливой Долине и разместил их в своих апартаментах на третьем этаже. Он рассчитывал, что дождь и ветер развеют ядовитые ночные испарения. Мэй-мэй будет в большей безопасности под защитой кирпича и камня, чем в открытом море или в погребе, а только это и имело значение.
   Кулум поблагодарил Струана за предложенное им в фактории место, но сказал, что они с Тесс предпочитают переждать ураган в конторе начальника гавани. Контора помещалась в приземистом сооружении из гранитных камней, и Глессинг отвел Кулуму и Тесс часть жилого помещения, устроенного тут же.
   Струан рассказал им о том, что произошло на холме, и что с Броком был заключен пусть шаткий, но мир. И весь день, занимаясь приготовлениями к тайфуну, который мог и не прийти, он размышлял о человеческой жестокости.
   — В чем дело, Муж мой? — спросила его Мэй-мэй.
   — Не знаю. Брок, я сам, тайфун — не знаю. Может, облака висят слишком низко. Давят.
   — Я скажу тебе, в чем дело. Ты слишком много думаешь о том, что случилось — даже хуже: ты переживаешь из-за того, что могло бы случиться. Ха! Это глупость! Будь китайцем! Я приказываю тебе! Прошлое есть прошлое. С Броком заключен мир! Не трать время, скучая по комнате, как курица, которая никак не может снести яйцо. Поешь чего-нибудь, выпей чаю и сделай любовь с Йин-си.
   Она рассмеялась и подозвала к себе Вторую Сестру, которая торопливо просеменила через огромную спальню, села на кровать и взяла ее за руку.
   — Посмотри на нее, клянусь Богом! О, я уже давала ей хорошие наставления.
   Он усмехнулся, и ему стало легче.
   — Вот так-то лучше, — удовлетворенно сказала Мэй-мэй. — Я думаю о тебе все время, ладно. Йин-си живет в соседней комнате одна. Она преданно ждет всю ночь.
   — Прекрати болтать глупости. — Он весело хмыкнул, а Мэй-мэй что-то быстро протараторила Йин-си по-китайски. Йин-си выслушала ее с огромным вниманием, потом восторженно захлопала в ладоши, лучезарно улыбнулась Струану и выскочила за дверь.
   — Что ты ей сказала, Мэй-мэй? — подозрительно спросил он.
   — Я рассказала ей, как ты делаешь любовь. И как делать тебя фантастически возбужденным. И не пугаться, когда ты вскрикиваешь в конце.
   — Дьявол тебя забери! Имею я право хоть на какие-то личные секреты?
   — Тай-тай знает, что лучше всего для ее вспыльчивого мальчика. Йин-си ждет тебя сейчас.
   — Что?
   — Йин-си. Я сказала ей приготовиться. Любовь по вечерам приятна, ладно. Ты разве забыл? Струан крякнул и направился к двери.
   — Премного благодарен, но я занят.
   Он спустился вниз и вдруг поймал себя на мысли, что настроение у него значительно поднялось. Да. Конечно это было глупо, так переживать из-за того, что осталось в прошлом. И он в который раз возблагодарил свой йосс за то, что у него есть Мэй-мэй.
   Брок распорядился, чтобы сломанную переднюю мачту «Белой Ведьмы» разобрали на стеньги и привязали их вдоль борта для безопасности. Команда рассортировала поломанные реи, распутала спутанный такелаж и задраила все люки. Он приказал отдать три якоря на носу и укрепил сзади парусиновый штормовой якорь, чтобы в любое время удерживать клипер носом к ветру.
   Весь день он чувствовал себя вялым. Голова и грудь болели, и он знал, что ночью его будут мучить кошмары. Он очень хотел напиться до бесчувствия, уйти от себя. Но понимал, что всем им грозит смертельная опасность. Он в последний раз обошел с фонарем мокрую от дождя палубу, потом спустился вниз, проведать Лизу и Лиллибет.
   — Вот твой чай, милый, — сказала Лиза. — Тебе лучше сразу переодеться в сухое. Я все приготовила. — Она показала на койку, где было разложено белье, и на сюртук, брюки, морскую шляпу и сапоги.
   — Спасибо, милая. — Он сел к столу и выпил свой чай.
   — Па, — спросила Лиллибет, — ты поиграешь со мной? — И когда Брок не ответил, потому что не слышал ее, она подергала его за мокрый рукав. — Па, пожалуйста поиграй со мной.
   — Не мешай отцу, — сказала Лиза. — Я поиграю с тобой.
   Она отвела Лиллибет в соседнюю каюту и стала читать молитву, благодаря Бога за то, что между ее мужем и Струаном установился мир. Брок рассказал ей обо всем, и целый день ее переполняло чувство благодарности к Всевышнему, услышавшему ее молитвы. Тот ветер был чудом, настоящим чудом, говорила она себе. Теперь все, что нужно, это терпение. Пройдет время, и Тайлер даст Тесс свое благословение.
   Лиза попросила Господа защитить Тесс и Кулума, и корабль, и всех их, потом села и начала играть с Лиллибет в крестики-нолики.
   Днем гроб с телом Горта погрузили на катер. Лиза и Брок вышли на нем на глубокую воду, и Брок прочитал заупокойную молитву. Когда он закончил, он проклял своего сына и столкнул гроб в морскую пучину. Они вернулись на «Белую Ведьму», и Брок ушел в свою каюту, запер дверь и заплакал по своему сыну и по своей дочери. Он заплакал в первый раз с тех пор, как стал мужчиной, и радость жизни ушла из него.
   Всю ночь ветер и дождь постепенно усиливались. К рассвету дождь превратился в ливень, но не чрезмерный; волнение на море стало сильным, но не угрожающим.
   Брок спал, не снимая одежды, и на палубу вышел с покрасневшими глазами. Он проверил барометр: ртутный столб упрямо показывал все те же 29, 8 дюйма. Он постучал по стеклу согнутым пальцем, но показания прибора не изменились.
   — Доброе утро, сэр, — приветствовал его Пенниуорт. Брок равнодушно кивнул.
   — Я думаю, это просто буря, — сказал Пенниуорт, встревоженный отрешенным видом хозяина.
   Брок пристально всмотрелся в море и в небо. Одеяло облаков повисло в каких-нибудь трех-четырех сотнях футов над головой и скрыло вершины гор острова и Пик, но в этом тоже не было ничего необычного.
   Брок заставил себя пройти на нос и проверить якорные канаты. Они прочно удерживали корабль: три якоря и три троса толщиной с бедро взрослого человека. Достаточно, чтобы выдержать любой шторм, подумал он. Но это не доставило ему удовольствия. Он не почувствовал ничего.
   «Китайское Облако», аккуратный и отдраенный до блеска, мягко покачивался на своей стоянке, его вахта сбилась в кучку на подветренной стороне квартердека. Все остальные корабли тоже стояли спокойно, среди них выделялась громада флагмана. Несколько запоздавших сампанов и джонок искали, куда бы приткнуться у плавучей деревни, прилепившейся к подветренному берегу крошечного залива рядом с Глессинг Пойнтом.
   Брок спустился вниз, и Пенниуорт вместе с остальными вахтенными офицерами и матросами вздохнул, проводив его взглядом.
   — Он постарел со вчерашнего дня, — покачал головой Пенниуорт. — И выглядит так, словно умирает стоя на ногах.
   При свете хмурого утра Струан осматривал грубо сколоченные ставни второго этажа. Он спустился вниз, на первый этаж, и проверил там остальные окна. Взглянул на барометр: 29, 8 дюйма, и не падает.
   — Черт побери! — вырвалось у него, и громкое эхо его голоса запрыгало по всему зданию. — Либо начинай падать, либо прекращай этот растреклятый потоп и давай покончим со всем этим.
   — Что там, Тай-Пэн? — крикнула Мэй-мэй с лестничной площадки наверху. Она выглядела миниатюрной и очаровательной.
   — Ничего, девочка. Возвращайся в кровать. Мэй-мэй слушала шум дождя и жалела, что она не в Макао, где перестук дождевых капель по крыше звучал так приятно.
   — Этот дождь мне не нравится, — сказала она. — Надеюсь, с нашими детьми все хорошо. Я очень скучаю по ним.
   — Да. Возвращайся в постель, будь умницей. Я выйду ненадолго.
   Она весело помахала ему рукой:
   — Смотри, будь осторожен.
   Струан надел морской сюртук из толстой плотной ткани и вышел.
   Теперь дождь падал косо. Он не усилился за последний час. Скорее даже, подумал Струан, он, как будто, стихает понемногу. Тучи висели совсем низко. Струан посмотрел на «Китайское Облако». С моим красавцем все в порядке, удовлетворенно отметил он про себя.
   Он вернулся в факторию и еще раз взглянул на барометр. Никаких перемен.
   Он как можно плотнее позавтракал и приготовился выйти снова.
   — Туда! Сюда! Почему ты такой нетерпеливый? Куда ты теперь идешь, хейа? — спросила Мэй-мэй.
   — К начальнику гавани. Хочу убедиться, что у Кулума все хорошо. Ни в коем случае не выходи из здания и не открывай ни окон, ни дверей. Это приказ, Верховная ты там госпожа Тай-тай или не Верховная госпожа Тай-тай.
   — Да, Муж мой. — Мэй-мэй поцеловала его.
   Куинз Роуд превратилась в грязное месиво и была почти пуста. Но ветер и дождь взбодрили его: это было лучше, чем сидеть взаперти в фактории. Все равно что весна на северо-востоке Англии, подумал он, хотя нет, там, пожалуй, дождит посильнее.
   Он вошел в контору начальника гавани и стряхнул с себя дождевые капли.
   Глессинг встал из-за своего рабочего стола.
   — Доброе утро. Странный какой-то шторм, вам не кажется? Чашку чая? — Он показал рукой на кресло: — Вы, наверное, ишете Кулума и миссис Струан. Они ушли к утренней службе.
   — А?
   — Вернутся с минуты на минуту. Сегодня воскресенье.
   — О, я совсем забыл.
   Глессинг налил им чаю из огромного чайника, который поставил потом на жаровню. Комната была большая, повсюду в глаза бросались рулоны карт. Сквозь потолок, сложенный из тяжелых бревен, поднималась мачта, рядом с ней был устроен люк. Сигнальные флажки лежали ровными стопками, мушкеты стояли в козлах, и вся комната выглядела чистой и аккуратной.
   — Что вы думаете об этом шторме?
   — Если это тайфун, то мы стоим прямо на его пути. Это единственный ответ. Если ветер не упадет или не переменится, значит его центр — или, как говорят, «око» — пройдет прямо через нас.
   — Да поможет нам Бог, если вы правы.
   — Да уж.
   — Однажды я попал в тайфун, недалеко от Формозы. Никогда бы не хотел вновь очутиться в таком море, а ведь мы были далеко от «ока». Если такая штука вообще существует.
   Порыв тяжелого от дождя ветра загремел штормовыми ставнями. Они посмотрели на указатель направления. Он все так же неизменно показывал на север.
   Глессинг поставил свою чашку на стол.
   — Я в долгу перед вами, мистер Струан. Позавчера я получил от Мэри письмо. Она рассказала мне, как вы были добры к ней — вы и Кулум. Особенно вы. Судя по письму, ей уже гораздо лучше.
   — Я навестил ее перед самым отъездом. Она действительно выглядит сейчас в десять раз лучше, чем когда я увидел ее в первый день.
   — Она пишет, что ее отпустят через два месяца. И что вы сказали Паписту, будто возьмете на себя ответственность за нее. Это, разумеется, теперь моя обязанность.
   — Как вам угодно. Это была всего лишь формальность. — Струан спросил себя, как поступит Глессинг, когда узнает правду о Мэри. А он ее обязательно узнает. Как только Мэй-мэй может думать иначе?
   — Врач сказал, что с ней случилось?
   — Желудочное расстройство.
   — Вот и она так написала. Еще раз — спасибо. — Глессинг передвинул карту, разложенную на столе, и смахнул с полированного тика лужицу пролитого чая. — Кулум как-то рассказал мне, что мальчишкой вы служили на королевском флоте. У Трафальгара. Надеюсь, вы извините мое любопытство, но мой отец тоже имел честь участвовать в этом сражении. Я спрашивал себя, на каком вы служили корабле. Он был флаг-адъютантом при адмирале лорде Коллингвуде на…
   — На «Королевском Суверене», — договорил за него Струан. — Да. Я был на борту.
   — Клянусь Юпитером! — только и смог произнести Глессинг.
   Струан нарочно держал это в секрете от Глессинга, всегда зная, что на руках у него есть лишний туз на случай, если ему понадобится перетянуть капитана на свою сторону.
   — Да. Конечно, я не помню вашего отца. — Я-то был всего лишь «пороховой мартышкой» и к тому же перепугался до безумия. Но адмирал там был, и я служил на «Королевском Суверене».
   — Клянусь Юпитером, — повторил Глессинг. Однажды, еще мальчиком, он видел этот стодесятипушечный линейный корабль на Спитхедском смотре ^[32].
   — Корабельная команда из восьмисот тридцати шести человек и будущий Тай-Пэн «Благородного Дома». Не удивительно, что мы победили, клянусь Богом.
   — Благодарю вас, — сказал Струан. — Только я мало какое отношение имел к сражению.
   — Клянусь честью, Тай-Пэн — вы позволите вас так называть? — я думаю, это замечательно. Я очень рад. В самом деле. Честное слово! Раньше ненавидел вас всей душой, как вы знаете. Теперь уже нет. Я по-прежнему считаю, что принял верное решение в сражении у Чуэн-пи, но сейчас я понимаю, что этот проклятый тупоголовый недоносок Лонгстафф, чтобы его разорвало, был прав, когда сказал, что будь я на вашем месте, а вы — на моем, наше отношение к этому не изменилось бы.
   — За что это вы так взъелись на Лонгстаффа?
   — Лицо Глессинга сразу утратило мягкость.
   — Этот чертов ублюдок набрался наглости вмешиваться в дела королевского флота! Он «предложил» адмиралу отослать меня домой! Благодарение Богу, адмирал сам офицер королевского флота, а этого мерзавца выкинули к чертям! И раз уж мы заговорили об идиотах — я уверен, вы читали вчерашнюю газету. Это безмозглое ничтожество Каннингтон! Как он смеет утверждать, что Гонконг — лишь Богом забытая скала, на которой всех домов раз-два и обчелся? Абсолютный нахал, черт бы его побрал! Лучшая гавань на свете! Как он смеет утверждать, что мы ничего не понимаем в морском деле?
   Струан вспомнил первый день — Господи, неужели это было всего шесть с небольшим месяцев назад? — и понял, что не ошибся тогда.
   Глессинг может пойти ко дну вместе с Гонконгом, но не отступится и будет драться насмерть, чтобы защитить свой Глессинг Пойнт.
   — Может быть, новый посланник, Уэйлен, согласится с Каннингтоном?
   — Нет, если это хоть в чем-то будет зависеть от меня. Или от адмирала. Его едва удар не хватил, когда он узнал об этом. Оно и понятно. Вы посмотрите на наш флот. Ему тут так уютно и спокойно, как в Портсмутской гавани. Где бы, спрашивается, мы были без Гонконга в день вроде сегодняшнего? Господи милостивый! Да я был бы напуган до смерти, стой я сейчас на якоре в Макао. Без Гонконга нам не обойтись, тут и говорить нечего. Даже этот идиот генерал в кои-то веки прозрел и абсолютно с нами согласен, — и Глессинг продолжал громогласно возмущаться, проклиная Каннингтона и Лонгстаффа к большому удовольствию Струана.
   Дверь распахнулась, и влажный ветер зашелестел картами. Вошли Кулум и Тесс. Несмотря на непогоду, настроение у юной четы было прекрасное.
   — О, привет, Тай-Пэн, — сказал Кулум, увидев отца — Нельзя ли нам чаю, Глессинг, старина? Мы вознесли молитву в твою честь!
   — Спасибо. — Глессинг показал на чугунный чайник, стоявший на жаровне. — Наливайте сами.
   Тесс сделала книксен Струану и сняла насквозь промокший плащ.
   — Доброе утро, Тай-Пэн.
   — Вы сегодня очаровательны, миссис Струан, — сказал он.
   Она вспыхнула и, отвернувшись, занялась разливанием чая.
   — Вид у вас обоих как будто счастливый, — заметил Струан.
   — Так и есть, — ответил Кулум. — Мы принесли нашу благодарность Господу. И за то, что он послал новый ветер, тоже.
   — Ты не хочешь передумать, парень? Перейти в резиденцию?
   — Нет, спасибо. Здесь мы в безопасности.
   Струан обратил внимание на маленькую серебряную коробочку, богато украшенную драгоценными камнями, которая позвякивала на цепочке для часов у пояса Кулума.
   — Что это, Кулум?
   — Подарок на память Я получил его от Тесс. — В маленькой коробочке лежали теперь двадцать соверенов Брока, и Кулум опять чувствовал себя виноватым, ибо он так и не сказал Тесс о том, что это за деньги. Он положил их в коробочку, когда они с Тесс вчера переезжали на берег с «Белой Ведьмы», как напоминание ему о Тайлере Броке, о том, что Брок поступил несправедливо, не дав ему оправдаться.
   — Эта вещица принадлежала моей бабушке. Небогатый, конечно, свадебный подарок, — сказала Тесс Струану. — Но раз нет ни приданого, ни всего остального… нищим выбирать не приходится.