Клавелл Джеймс. Тай-Пэн

   — Миледи хотела поздороваться с тобой. Спустишься вниз?
   — Благодарю вас. И спасибо за то, что вы предупредили меня об этой смешной, но опасной истории. — Гордон Чен поклонился и вышел.
   Все время, пока они беседовали, Струан пристально наблюдал за сыном. Так правда это или нет, спрашивал он себя. Удивление, которое тот выказал, могло быть и подлинным, и во всем, что он говорил, немало здравого смысла. Не знаю. Но если Гордон действительно тай-пэн Триад, тебе придется быть очень хитрым, чтобы поймать его. А что потом?
   Струан нашел Скиннера в комнате, где стоял печатный пресс «Ориэнтл Тайме» В комнате было душно и шумно. Он поздравил редактора с тем, как была преподнесена новость.
   — Не беспокойтесь, Тай-Пэн, — сказал Скиннер. — Завтра выходит выпуск с продолжением. — Он протянул Струану гранки. — Черт побери, когда наконец кончится это проклятое лето. — Он был одет в свой обычный черный сюртук из плотной ткани и теплые брюки.
   Струан прочитал статью. Скиннер не поскупился на сарказм и оскорбительные выпады в адрес министра иностранных дел, особенно упирая на то, что все торговцы должны объединить усилия, завалить парламент петициями и уничтожить Каннингтона.
   — Я бы сказал, что после этой статьи некоторые из ребят по-настоящему закусят удила, — одобрительно произнес Струан.
   — Я от души надеюсь, что именно так и будет. — Скиннер развел руки в стороны, чтобы унять жгучий зуд под мышками. — Чертова жара! Вы чересчур полагаетесь на судьбу, Тай-Пэн, разгуливая среди ночи в таком виде.
   На Струане была только легкая рубашка, полотняные брюки и сапоги из тонкой кожи.
   — Вам бы самому так попробовать. Потели бы меньше, и главное — никакой потницы.
   — Даже не упоминайте при мне имени этой проклятой болезни. К жаре она не имеет никакого отношения, обычная летняя хворь. Человеку по природе своей свойственно потеть.
   — Да, и быть любопытным. В своем письме вы упоминали что-то о странном дополнении к договору Лонгстаффа?.. наместником Чинь-со. Что вы имели в виду?
   — Просто один из тех занятных кусочков информации, которые собирает любой газетчик. — Скиннер вытер лицо тряпкой, которая оставила за собой чернильные следы, и сел на высокий табурет. Он рассказал Струану о семенах — Тутовые деревья, камелии, рис, чай, разные цветы.
   Струан ненадолго задумался.
   — Да, это любопытно, слов нет.
   — Лонгстафф не входит в число тех садоводов, о которых я наслышан. Возможно, это была идея Синклера. У него как раз есть склонность к садоводству. По крайней мере, она есть у его сестры. — Скиннер бросил взгляд на китайских рабочих, обслуживавших пресс. — Я слышал, она серьезно больна.
   — Я счастлив сообщить, что девочка поправляется. Врач сказал, это было какое-то желудочное расстройство.
   — Говорят, Брок появлялся сегодня днем на флагмане.
   — Вы очень хорошо информированы.
   — Я подумал, не следует ли мне подготовить некролог.
   — Иногда ваш юмор… перестает забавлять меня. Пот стекал по отвисшим щекам Скиннера и капал на засаленную рубашку.
   — Я и не думал шутить, Тай-Пэн.
   — Ну, а я принимаю это как шутку, — небрежно сказал Струан. — Разговаривать о некрологах — плохой йосс. — Он наблюдал, как пресс выдает завтрашние номера газеты. — Мне пришла в голову одна мысль касательно Уэйлена. Лонгстафф назвал старый город Куинз Тауном. Теперь у нас появился новый город. Возможно, Уэйлену следует предоставить честь выбрать для него другое имя. Скиннер весело хмыкнул.
   — Это будет для него чудесной приманкой. На каком названии вы остановились, Тай-Пэн?
   — Виктория.
   — Мне нравится. Виктория, стало быть? Вот так, одним простым жестом, Лонгстафф предан забвению. Можете считать, что такое «предложение» уже сделано. Предоставьте это мне. Уэйлен никогда в жизни не догадается, что это была не его идея. Я гарантирую. — Скиннер с довольным видом поскреб ногтями живот. — Когда я стану владельцем газеты?
   — В тот день, когда Корона примет Гонконг как колонию и Договор будет утвержден обоими правительствами. — Струан передал ему документ. — Все это вы найдете здесь. Документ скреплен моей печатью. Конечно, он имеет силу только при условии, что «Ориэнтл Тайме» в то время будет оставаться действующим предприятием.
   — У вас есть сомнения на этот счет, Тай-Пэн? — радостно спросил Скиннер. Он ясно видел свое будущее. Десять лет, сказал он себе. Потом я буду богат. Я уеду домой, женюсь на дочери сквайра, куплю небольшое поместьице в Кенте и открою газету в Лондоне. Да, Морли, старина, подумал он, ты прошел долгий путь от грязных переулков Лаймхауса ^[31], сиротского приюта, чума его забери, и чистки выгребных ям. Да проклянет Господь тех двух дьяволов, которые дали мне жизнь, а потом бросили меня. — Спасибо, Тай-Пэн. Будьте уверены, я не подведу вас.
   — Кстати, вам, возможно, захочется первому опубликовать некую исключительную новость. Хинная корка излечивает малярию Счастливой Долины.
   Скиннер на мгновение лишился дара речи.
   — О Боже, Тай-Пэн, — с трудом выговорил он, — это не новость, это… бессмертие. — Наконец его прорвало: — Исключительная, вы говорите? Да это самая великая новость в мире! Конечно, — добавил он, хитро прищурившись, — главную роль в этом рассказе сыграет «она»… или «он» — то есть человек, который излечился.
   — Пишите, что хотите. Только не касайтесь меня и всех, кто имеет ко мне отношение.
   — Никто и никогда не поверит в это, пока люди не увидят выздоровевшего своими собственными глазами. Врачи скажут, что это пустая болтовня.
   — Пусть говорят. Их больные будут умирать. Тоже мне знатоки! — жестко сказал ему Струан. — Я верю в это настолько, что вкладываю значительные средства. Купер и я теперь являемся партнерами по доставке и продаже хинной корки. Груз этого лекарства будет в нашем распоряжении через шесть месяцев.
   — Я могу это напечатать? Струан коротко хохотнул.
   — Я бы не стал говорить вам об этом, если бы хотел сохранить новость в секрете.
   Выйдя на Куинз Роуд, Струан почувствовал как на него дохнуло жаром ночи. Луна стояла высоко, она тускло просвечивала сквозь облака, которые почти полностью закрывали небо. Но ореола вокруг нее пока не было.
   Он направился вдоль по дороге и не останавливался до самых доков. Здесь он свернул немного в сторону от моря и зашагал по невзрачной улочке, обходя многочисленные рытвины и ямы. Поднявшись по короткой лестнице, он вошел в дом.
   — Благослови меня, Господи, — воскликнула миссис Фортерингилл; ровный ряд белых вставных зубов придавал улыбке, расцветшей на морщинистом лице, гротескный вид. Она ужинала в гостиной: копченая селедка, ржаной хлеб и кувшин эля. — Девушки, — крикнула она и позвонила в колокольчик, висевший у нее на поясе. — Я всегда говорю: нет ничего лучше, чем порезвиться с красоткой в жаркую ночь. — Она заметила, что Струан был в одной рубашке. — Это чтобы не тратить лишнего времени на раздевание, Тай-Пэн?
   — Я просто зашел повидать… э… вашего постояльца. Она сладко улыбнулась:
   — Этот старый плут уже пересидел тот срок, когда был здесь желанным гостем.
   В гостиную неторопливо протрусили четыре девицы. На их украшенных перьями просторных шерстяных кимоно темнели влажные пятна, и от них исходил тяжелый запах духов и застарелого пота. Все девушки были моложе двадцати — грубые, крепкие, привыкшие к той жизни, которую вели. Они ждали, кого из них выберет Струан.
   — Вам, без сомнения, нужна Нелли, Тай-Пэн, — сказала миссис Фортерингилл. — Восемнадцать лет, здорова телом и темпераментна.
   — Благодарю вас, мадам. — Нелли сделала книксен, и ее полные груди вывалились из халата. Это была тяжелая блондинка с глазами древними и холодными, как лед. — Хочешь пойти со мной, Тай-Пэн, милый?
   Струан дал каждой из них по гинее и отослал из гостиной.
   — Где мистер Квэнс?
   — Второй этаж до конца, налево. Голубая комната. — Миссис Фортерингилл посмотрела на него поверх очков: — Времена нынче очень тяжелые, Тай-Пэн. Ваш мистер Квэнс ест как лошадь, а как он сквернословит — это что-то ужасное. Юные леди шокированы. Его счет уже давно просрочен.
   — Скажите, откуда вы набираете своих девушек? Глаза старухи тускло блеснули, как мокрая галька.
   — Там, где есть рынок, всегда отыщутся и девушки, чтобы обслуживать его, разве нет? Из Англии. Иногда из Австралии. Откуда придется. Почему вы спрашиваете?
   — Во что вам обходится каждая?
   — Коммерческая тайна, Тай-Пэн. У вас свои секреты, у нас — свои. — Она кивнула головой в сторону стола и сменила тему: — Не желаете перекусить? Селедка прямо из дома, по специальному заказу. Прибыла с пакетботом на этой неделе.
   — Благодарю вас, но я уже поел.
   — Кто оплатит счет дорогого мистера Квэнса?
   — Какая там сумма?
   — Счет у него. Я слышала, миссис Квэнс не на шутку расстроена по поводу своего супруга.
   — Я обговорю с ним сумму счета.
   — Вам мы всегда откроем кредит, Тай-Пэн.
   — Девушка Горта умерла? — неожиданно спросил Струан. Старуха вновь превратилась в образец добропорядочности:
   — Что? Я не понимаю, о чем вы говорите. В моем учреждении ничего недозволенного не происходит!
   В руке Струана блеснул нож, его кончик коснулся дряблых морщинистых складок на шее миссис Фортерингилл.
   — Умерла?
   — Не здесь, здесь она не умирала. Ее забрали. Ради Создателя, не…
   — Так умерла она или нет?
   — Я слышала, что умерла, но я тут совершенно ни при чем, я…
   — Сколько заплатил Горт, чтобы закрыть вам рот?
   — Двести гиней.
   — Что случилось с девушкой?
   — Не знаю. Клянусь Господом, это святая правда, чтоб мне провалиться! За ней пришли родственники. Он заплатил им сто монет, и они остались довольны. Они забрали ее с собой. Это была всего лишь язычница.
   Струан убрал нож.
   — Возможно, вам придется повторить эти слова еще раз, в суде.
   — Но этот мерзавец мертв, как я слышала, так что теперь и говорить, как будто, нечего. Да и как я могу что-нибудь сказать? Имени ее я не знаю, и трупа ее никогда не видела Вы сами понимаете, как это бывает, Тай-Пэн. Но я поклянусь на Библии перед Броком, если вы это имеете в виду.
   — Благодарю вас, миссис Фортерингилл.
   Он поднялся по лестнице в Голубую комнату. Ее беленые известью стены приобрели грязно-серый оттенок, в щели задувал ветер. На одной из стен висело огромное зеркало, балдахин большой кровати был украшен малиновым рюшем. На полу рядами стояли картины, они же покрывали оставшееся на стенах пространство; пол пестрел пятнами масляной и акварельной краски. Посреди комнаты стоял мольберт, кругом валялись десятки кистей и баночек с краской.
   Аристотель Квэнс храпел в постели. Были видны только его нос и ночной колпак.
   Струан подобрал с пола треснувший кувшин без ручки и швырнул его в стену. Кувшин с грохотом разлетелся на крошечные черепки, но Аристотель только глубже забрался под одеяло. Струан взял кувшин побольше и отправил его вслед за первым.
   Квэис приподнялся на кровати и открыл глаза:
   — Господи, помилуй! Дьявол собственной персоной, клянусь всеми святыми!
   Он выбрался из постели и обнял Струана.
   — Тай-Пэн, мой любимый покровитель! Я боготворю тебя! Когда ты вернулся?
   — Ну, полно, Аристотель, хватит, — сказал Струан. — Я приехал сегодня.
   — Говорят, Горт мертв.
   — Да.
   — Хвала Создателю за это. Три дня назад этот мерзопакостник появился здесь и поклялся, что перережет мне горло, если хоть одна душа узнает от меня про девушку.
   — Сколько он дал тебе за молчание?
   — Ни единого пенни, гнусный скупердяй! Разрази меня Бог, я и просил-то всего сотню.
   — Как твои дела?
   — Ужасно печально, мой дорогой друг. Сама все еще здесь. О Боже, защити меня! Так что приходится торчать в своей берлоге. Носа не могу высунуть — страшно. — Квэнс вспрыгнул на кровать и, взяв в руки огромную палку, трижды сильно стукнул ею в пол. — Заказываю завтрак, — пояснил он. — Хочешь присоединиться? Ну, а теперь расскажи мне все новости.
   — Ты завтракаешь в девять часов вечера?
   — Видишь ли, мой милый, когда живешь в борделе, поневоле все начинаешь делать, как шлюха! — Он громко захохотал, потом схватился за грудь. — Кровь Христова, Тай-Пэн, как я ослабел! Ты видишь перед собой лишь тень живого человека, настоящий призрак бессмертного Квэнса.
   Струан сел на кровать.
   — Миссис Фортерингилл говорила о каком-то счете. Клянусь Богом, я же дал тебе мешок золота!
   — Счете? — Квэнс пошарил под подушкой, отшвырнул в сторону недоеденный бутерброд, две книжки, три-четыре кисточки, несколько интимных предметов женского туалета и достал бумагу. Тяжело дыша, он сунул ее в руки Струану: — Посмотри, сколько эта ростовщица требует с тебя.
   — Требует с тебя, ты хочешь сказать. — Струан взглянул на сумму: — Господи всеблагой и милосердный! — В счете значилось четыреста шестнадцать фунтов четыре шиллинга четыре пенса и фартинг. Семь с половиной шиллингов в день за стол и постель. Сто семь фунтов за краски, кисти, холст. Самая крупная цифра стояла напротив слов «Различные услуги». — Что, черт возьми, означает эта статья?
   Квэнс поджал губы.
   — Чес-с-слово, как раз это я сам безуспешно пытался вытянуть из старой карги.
   Струан подошел к двери и крикнул вниз:
   — Миссис Фортерингилл!
   — Вы звали меня, Тай-Пэн? — сладким голосом спросила она, стоя внизу у лестницы.
   — Да. Вы не будете добры подняться сюда?
   — Я вам понадобилась? — спросила она еще более любезно, входя в комнату.
   — Объясните мне, что это за чертовщина? — Струан зло ткнул пальцем в счет: — «Различные услуги» — без малого триста двадцать фунтов!
   — А, это… — лукаво ответила она, — Бизнес, Тай-Пэн.
   — Что?
   — Мистер Квэнс совершенно не выносит одиночества, и эта цифра отражает услуги, оказанные ему как клиенту заведения с тех пор, как он был поручен нашим заботам. — Она презрительно фыркнула носом: — Мы ведем здесь строгий учет. Тут все правильно до минуты.
   — Ложь! — взвыл Квэнс. — Она приписала лишнего, Тай-Пэн. Это шантаж!
   — Шантаж! — взвизгнула миссис Фортерингилл. — Ах, ты… ты… а я и мои юные леди еще спасали тебя хуже, чем от смерти, да к тому же во второй раз!
   — Но триста с лишним фунтов? — изумленно проговорил Струан.
   — Все верно до минуты — Господь свидетель. Ему еще нравится рисовать их, а не только… у меня лучший бухгалтер в Азии. Другого бы я и не взяла на работу!
   — Это невозможно, — настаивал Струан. Квэнс встал на постели, приложил одну руку к сердцу, а другой указал на женщину.
   — От вашего имени, Тай-Пэн, я отказываюсь принимать этот счет! — Он выпятил грудь, как павлин. — Это ростовщичество!
   — А-а, вон ты как заговорил? Ну что ж, тогда и я скажу, скажу тебе прямо в лицо, навозная ты куча, старый вонючий прыщ — вон отсюда! И я сегодня же все расскажу твоей жене! — Она круто повернулась и пронзительно крикнула: — Леди!
   — Право, миссис Фортерингилл, — осторожно начал Аристотель, — не нужно так горячиться.
   Девушки прибежали бегом. На этот раз их было восемь.
   — Заберите это и отнесите в мою комнату, — приказала мадам, махнув рукой на краски, кисти и картины. — Никакого кредита, и все это останется у меня, пока счет не будет оплачен до последнего пенни! — Оскорбленно вздернув голову, она вышла.
   Квэнс выбрался из постели, путаясь в ночной рубашке:
   — Леди! Клянусь Богом, вы ни к чему не притронетесь!
   — Ну, будь паинькой, — спокойно сказала Нелли. — Если мадам говорит, что их нужно вынести, значит мы их вынесем, даже если бы тут стоял сам Господь Бог!
   — Вот именно, разлюбезный ты наш, — добавила другая. — Наша Нелли сказала все как надо, честь по чести.
   — Одну минуту, леди, — вмешался Струан. — Мистеру Квэнсу вручили счет. Это и явилось причиной всего беспокойства. Мисс Нелли, вы… э… ну, вы проводили с ним время?
   Нелли уставилась на Струана:
   — Вы говорите «время», Тай-Пэн? Да у нашего дорогого мистера Квэнса на это самое «время» такой аппетит, какого во всем Ветхом Завете не сыщешь.
   — О да, Тай-Пэн, — со смешком добавила другая. — Иногда ему даже нравится, когда нас две зараз. О, второго такого еще поискать!
   — Это я чтобы рисовать, клянусь Богом! — прокричал Квэнс.
   — Да полно, будет вам, мистер Квэнс, — сказала Нелли. — Мы же тут все друзья.
   — Часть времени он нас рисует, — согласно кивнула еще одна девушка.
   — Когда? — спросила другая. — А меня так вот он ни разу не рисовал.
   — Ложь, клянусь Богом! — запротестовал Квэнс, поворачиваясь к Струану. Но, увидев выражение лица Тай-Пэна, сник и сел обратно на кровать. — Право, Тай-Пэн, — взмолился он, — не нужно судить так опрометчиво. Что может поделать человек, если он… популярен.
   — Ты, верно, из ума выжил, если думаешь, что я стану платить за твой «куэнтус»!
   — Что такое «куэнтус»? — возмущенно осведомилась Нелли. — Мы порядочные леди, вот так вот. Самые что ни на есть риспиктабельные. И нам не нравится, когда при нас говорят всякие грязные слова!
   — Это просто «время» по-латыни, моя дорогая мисс Нелли, — хрипло пояснил Квэнс.
   — О, — сказала она и сделала книксен. — Тогда прошу прощения, Тай-Пэн!
   Квэнс схватился за сердце и закатил глаза.
   — Тай-Пэн, если ты покинешь меня, мне конец. Долговая яма! Я умоляю тебя, — он сполз с кровати и смиренно встал на колени, — не поворачивайся спиной к старому другу!
   — Я оплачу этот счет и заберу все твои картины под эту ссуду. Но это последний пенни. Ты понимаешь, Аристотель? Больше я платить не буду!
   — Благослови тебя Господь, Тай-Пэн. Ты настоящий князь.
   — О да, — пропела Нелли, бочком пододвигаясь к Струану: — Пойдем, милый. Ты оплатишь счет мадам, и это будет за счет заведения.
   — Как насчет меня? — спросила другая. — Правда, Нелли побольше знает всяких штучек.
   Они все закивали с улыбкой и выжидательно уставились на него.
   — Я бы порекомендовал… — начал было Квэнс, но яростный взгляд Струана заставил его замолчать. — Каждый раз, когда ты так смотришь на меня, Тай-Пэн. я чувствую близость смерти. Одиночество. Неотвратимость рока.
   Несмотря на все свое раздражение, Струан рассмеялся.
   — Дьявол тебя забери! — Он направился к двери. Но внезапно одна мысль остановила его: — Почему эта комната называется Голубой?
   Нелли нагнулась и извлекла из-под кровати ночную вазу. Она была голубого цвета.
   — Мадам завела новую моду, Тай-Пэн. В каждой комнате горшок своего цвета. В моей — зеленый.
   — А у меня старый позолоченный, весь в трещинах, — сообщила другая, фыркнув носом. — Вовсе как не для леди! Струан безнадежно покачал головой и вышел.
   — Итак, леди, — заговорил Квэнс ликующим шепотом, и все девушки замолчали. — Поскольку совесть моя вновь чиста, после завтрака я предлагаю устроить скромный праздник.
   — О, чудесно, — воскликнули они и со всех сторон окружили его постель.

Глава 3

   В полночь лорка ткнулась носом в пляж у Абердина, и Струан спрыгнул в мелкую воду, Фонг — рядом с ним. Часом раньше Тай-Пэн тайно высадил своих людей западнее деревни и расставил их вокруг колодца. Теперь он молча поднимался по пляжу к назначенному в записке месту встречи. Фонг нес фонарь, он заметно нервничал.
   Луна совсем скрылась за низкими облаками, однако немного ее холодного света все-таки просачивалось сквозь их плотную завесу. В воздухе тяжело пахло водорослями, гниющими на обнажившихся с отливом камнях. Сотни сампанов в узкой бухте напоминали скопище сонных древесных жуков; зеленоватые блики покачивались на их твердых округлых спинах. Тьму прорезал только свет фонаря в руке Фонга. В ночной тишине не раздавалось ни звука, кроме неизбежной возни рыскавших в поисках пищи собак.
   Деревня на берегу выглядела не менее зловеще.
   Добравшись до развилки тропы, Струан стал всматриваться в ночь. Он чувствовал, что из сампанов за ним наблюдает много глаз.
   Проверив, легко ли вынимаются из-за пояса пистолеты, Струан шагнул в сторону, благоразумно выйдя из круга света фонаря, который Фонг поставил на колодец.
   Тишина стала еще более глубокой. Вдруг Фонг замер и вытянул вперед дрожащую руку. За самой развилкой поперек тропинки лежал мешок. Он выглядел, как самый обычный мешок для риса. С пистолетами наготове, Струан сделал знак Фонгу идти вперед, не доверяя ему. Фонг подчинился, дрожа от страха.
   Когда они приблизились к мешку, Струан швырнул Фонгу кинжал, рукояткой вперед.
   — Открой.
   Фонг опустился на колени и вспорол мешковину. У него вырвался вздох ужаса, и он отпрянул назад. В мешке лежал Скраггер. У него не было ни рук, ни ног, ни глаз, ни языка, все четыре культи были залиты смолой.
   — Добрейший вечерок, приятель! — Злобный, леденящий душу хохот By Квока докатился до них откуда-то из глубины ночи, и Струан вскочил на ноги.
   Ему показалось, что хохот раздался со стороны сампанов.
   — Что тебе нужно, исчадие ада? — крикнул в темноту Струан.
   Гортанный голос быстро протараторил что-то по-китайски, и Фонг побледнел. Потом сдавленно крикнул что-то в ответ.
   — Что он сказал?
   — Он… By Квок говорит, я должен ходить… туда.
   — Стой где стоишь, — приказал Струан. — Что тебе нужно, Квок? — прокричал он, вглядываясь в сампаны.
   — Тебя живым! За Кимой, клянусь Богом! Будь ты проклят. Ты и твои проклятые фрегаты!
   Темные фигуры отделились от сампанов и бросились вверх по холму, вооруженные копьями и абордажными саблями. Струан подождал, пока первый из пиратов будет хорошо виден, потом уложил его выстрелом из пистолета. Немедленно затрещали мушкеты притаившейся в засаде команды Струана. Раздались дикие вопли, и первая волна из двадцати-тридцати пиратов была уничтожена.
   По тропинке наверх с криком устремилась новая толпа головорезов. Следующий мушкетный залп разнес их в клочья, но четыре пирата добрались до колодца. Струан зарубил одного, Фонг — другого, мушкетные пули прикончили остальных.
   Вновь настала тишина.
   — Чума на тебя, приятель!
   — И на тебя, By Квок! — проревел в ответ Струан.
   — Мой флот выходит против «Льва и Дракона»!
   — Выбирайся из своей крысиной норы, становись со мной лицом к лицу, и я прикончу тебя сейчас. Мразь!
   — Когда я тебя поймаю, ты умрешь точно так же, приятель. По конечности в неделю. Этот ублюдок прожил пять, шесть недель, но ты будешь умирать целый год, готов поклясться. Встретимся один на один через год, если не раньше! — Снова злобный смех, потом — молчание. Струан почувствовал искушение поджечь все сампаны, но он знал, что там сейчас сотни рыбаков, женщин и детей.
   Он опустил глаза на вспоротый мешок.
   — Ты понесешь его, Фонг. Возвращайтесь к лорке, ребята! — крикнул он своим людям в окружавшую его темноту.
   Он прикрывал Фонга всю дорогу назад. Когда лорка достаточно отдалилась от берега. Струан обвязал мешок цепью, прочел над ним молитву и опустил в черную бездну. Он видел, как мешок исчез под водой, оставив после себя маленький кружок морской пены.
   Струану очень хотелось рассказать Скраггеру о своем прощании с его сыновьями.
   На Вампоа он передал их на руки капитану с письмами к агентам «Благородного Дома» в Лондоне, которых он сделал ответственными за мальчиков и их обучение.
   — Ну что ж, удачи вам, ребятки. Когда приеду домой, я зайду навестить вас.
   — Можно мне поговорить с вами, ваша милость, наедине? — спросил маленький Фред, стараясь не расплакаться.
   — Конечно, дружок. Пойдем со мной. — Струан отвел его в каюту. Берт, евразиец, забеспокоился, оставшись один, a By Пак изо всех сил вцепился в руку Берта.
   — Я слушаю, Фред, — сказал Струан, когда они с мальчиком остались одни.
   — Мой папа сказал, чтобы нам непременно дали правильное имя, раньше чем мы поплывем домой, ваша милость.
   — Да, парень. Оно значится в ваших бумагах. Я говорил тебе об этом вчера вечером. Разве ты не помнишь?
   — Прошу прощения, нет, ваша милость. Я забыл. Можно нам его снова узнать, пожалуйста?
   — Ты Фредерик МакСтруан, — ответил он, потому что мальчишка ему понравился, а клановое имя было хорошим именем. — А Берт, он Берт Чен.
   — О, — сказал малыш. — Да, теперь я вспомнил. Только почему мы разные? Я и мой братец?
   — Ну, — ответил Струан, взъерошив ему волосы и вспомнив вдруг с пронзительной болью своих собственных сыновей, которых он потерял. — У вас ведь разные мамы, верно? Вот поэтому и имена разные.
   — Да. Но мы же братцы, ваша милость, — сказал Фред, и глаза его наполнились слезами. — Прошу прощения, можно нам так, чтобы имя было одинаковое? Чен — очень хорошее, красивое имя. Фредерик Чен хорошо звучит, Тай-Пэн.
   Поэтому Струан переписал документы, и капитан заверил его подпись.