Страница:
— Но зачем гуда ходить? Ведь это означает, что ты снова стала язычницей. Ты поклоняешься идолам.
— Но что же такое вырезанный из дерева Господи Иисусе на кресте в церкви, как не идол? Или сам крест? Разве это все равно не идол?
— Это не одно и то же.
— Будда в храме — только символ Будды. Я не поклоняюсь идолу, дружок. Я китаянка. Китайцы ведь не поклоняются идолам, только идее, заключенной в статую. Мы, китайцы, не такие глупые. Мы уж-жасно умные в этих божеских вещах. И как. я так узнаю, что Господи Иисусе, который был варваром, любит китайцев, хейа?
— Нельзя говорить такие вещи! Это богохульство. Вольфганг ведь все объяснил тебе про Евангелие за эти месяцы. Конечно же, Иисус любит всех людей одинаково.
— Зачем же тогда христианские мужчины-священники, которые носят длинные юбки и не имеют женщинов, говорят, что другие христианские священники, которые одеваются, как мужчины, и плодят много детей, сумасшедшие, хейа? Масса Маусс на днях говорил, что было много воинов и много убийств. Эй-йа, дьяволы в длинных юбках сжигают на кострах женщин и детей. — Она решительно покачала головой. — Лучше нам перемениться сразу, Тай-Пэн. Давай станем христианами в длинных юбках. Тогда, если они нас победят, нас с тобой не сожгут. Твои добрые христиане, которые не носят юбок, ведь не жгут людей, хейа?
— Нельзя вот так запросто взять и поменять веру, да еще по такой причине. Католики не правы. Они…
— А я говорю тебе, Тай-Пэн, что, по-моему, нам нужно сделаться христианами в длинных юбках. И я еще думаю, давай ты будешь изо всех сил ухаживать за своим новым богом Иисусом, а я тоже буду ухаживать за богом Иисусом изо всех сил, и при этом еще за нас обоих присмотрю за нашими настоящими китайскими богами, очень потихоньку. — Она вновь твердо кивнула и обворожительно улыбнулась. — Тогда кто бы из них ни оказался самым сильным Богом, он все равно позаботится о нас.
— Этого нельзя делать. Есть только один Бог. Один!
— Докажи.
— Я не могу.
— Вот видишь. Как может смертный человек доказать Бога, любого бога? Но я христианка, как и ты. Только, к счастью, я еще китаянка, а в этих божеских вещах лучше думать немного по-китайски. Для тебя большой йосс, что я китаянка. Потому что я и за тебя смогу просить китайских богов… Которых, — поспешно добавила она, — конечно же, не существует. — Она улыбнулась. — Разве это не чудесно?
— Нет.
— Да. Ясно, что, если бы у меня был выбор, которого у меня нет, потому что есть только один Бог, я бы выбрала китайских богов. Они не хотят, чтобы те, кто их почитает, убивали других богов или умертвляли всех, кто им не поклоняется. — Опять она торопливо добавила: — Но христианский варварский Бог, который один и единственный Бог, кажется мне, бедной простой женщине, оч-чень кровожадным и поладить с ним трудно, но, конечно, я верю в него. Вот, — выразительно закончила она.
— Ничего не «вот».
— Я вообще думаю, что ваш рай — чертовски странное место, Тай-Пэн. Все летают туда-сюда, как птицы, и у всех бороды. А в раю занимаются любовью?
— Не знаю.
— Если мы не сможем там заниматься любовью, я в этот твой рай не собираюсь. Нет, нет и нет, абсолютно. Истинный Бог или не истинный Бог. Потому что тогда это было бы очень плохое место. Я должна знать наперед, прежде чем мы пойдем туда. Да, да, да, обязательно. И еще одно, Тай-Пэн. Почему один истинный Бог, который поэтому фантастически умный, говорит, чтобы была только одна жена, хейа, когда это ужасная глупость? И если ты христианин, почему мы как муж и жена, когда у тебя уже есть жена? Прелюбодейственность, а? Очень плохо. Почему ты нарушаешь столь многие из Десяти Заповедников, хейа, и при этом оч-чень хорошо спокойно называешь себя христианином?
— Видишь ли, Мэй-мэй, некоторые из нас — грешники и люди слабые. Господь наш Иисус простит нас, некоторых из нас. Он обещал простить, если мы раскаемся.
— Я бы не простила, — твердо заявила она. — Особенно если бы была Самым Единственным Богом. Нет, нет и нет. И еще, Тай-Пэн. Как может Бог быть «троицей» и при этом иметь первого сына, который тоже Бог, который был рожден от живой женщины без помощи живого мужчины, которая потом стала Божьей Матерью? Вот этого я никак не пойму. Только не думай, Тай-Пэн: я такая же христианка, как все, клянусь Богом. Хейа?
У них было много таких бесед, и всякий раз он оказывался втянутым в спор, не имевший ни конца, ни начала. Он знал только, что есть один-единственный Бог, истинный Бог, и убеждался, что Мэй-мэй никогда этого не поймет. В те дни он надеялся, что, может быть, в свое время Он сам откроет ей Себя…
— Пожалуйста, Тай-Пэн, — повторила Мэй-мэй. — От одного маленького притворства никому не станет хуже. Я уже помолилась Единственному Богу. Не забывай, что мы сейчас в Китае, и эта река — китайская.
— Но и пользы от этого никакой.
— Знаю. О да, Тай-Пэн, я знаю абсолютно. Но ведь я всего лишь двухлетняя христианка, поэтому ты и Бог должны быть терпеливы со мной. Он простит меня, — торжествующе закончила она.
— Ну хорошо, — согласился Струан.
Мэй-мэй спустилась вниз. Когда она вернулась, ее лицо и руки были чисто вымыты, а волосы заплетены. В руках она держала серебряный слиток, обернутый в бумагу. На бумаге были написаны китайские иероглифы.
— Это ты написала эти иероглифы?
— Да. Я отыскала внизу перо и тушь. Я написала здесь молитву морскому богу.
— О чем в ней говорится?
— «О великий, мудрый и могучий Морской Бог, в благодарность за этот неимоверно огромный дар — почти сто тэйлов серебра — пожалуйста, доставь нас целыми и невредимыми на варварский корабль под названием „Китайское Облако“, принадлежащий моему варвару, а оттуда — на остров Гонконг, который варвары украли у нас.»
— Мне не очень понравилась эта молитва. — сказал Струан. — В конце концов, девочка, это мое серебро, и мне не доставляет удовольствия, когда меня называют варваром.
— Это вежливая молитва, и она говорит правду. Это китайский морской бог. Для китайца ты варвар. Крайне важно говорить в молитвах правду. — Она осторожно спустилась по наклонной палубе к левому борту и, с большим трудом удерживая тяжелый, завернутый в бумагу слиток на вытянутых руках, закрыла глаза и нараспев прочла написанное ею. Затем, по-прежнему не открывая глаз, она аккуратно развернула серебряный брусок, уронила бумагу в воду и быстрым движением спрятала серебро в складках своей куртки. Открыв глаза, она увидела, что волна от лорки увлекает бумажный лист в глубину.
Крепко сжимая слиток, Мэй-мэй радостно вскарабкалась назад.
— Ну вот, теперь мы можем отдохнуть.
— Клянусь Господом, это обман — взорвался Струан.
— Что?
— Ты не бросила серебро за борт.
— Чш-ш-ш-ш! Не так громко! Ты все испортишь! — Потом она зашептала: — Конечно, нет. По-твоему, я совсем дура?
— Я думал, ты хотела сделать подношение.
— Я только что его и сделала, — прошептала она, озадаченно глядя на Струана. — Ты же не думаешь, что я на самом деле способна бросить столько серебра в реку, ведь правда? Кровь Христова, я что, паршивая собака? Или сумасшедшая?
— Тогда зачем было затевать все…
— Ш-ш-ш-ш! — настойчиво шикнула на него Мэй-мэй. — Не так громко. Морской бог может тебя услышать.
— Но зачем притворяться, что ты роняешь серебро за борт? Это не подношение.
— Как перед Богом, Тай-Пэн, я тебя совсем не понимаю. Зачем богам может понадобиться настоящее серебро, хейа? Для чего они станут его использовать? Чтобы покупать настоящую одежду и настоящую еду? Боги есть боги, а китайцы — китайцы. Я сделала подношение и сберегла твое серебро. Как перед Богом клянусь, варвары — странный народ.
И она пошла вниз, бормоча про себя на языке родной провинции Сучжоу: «Словно я действительно могла бы уничтожить столько серебра! Разве я императрица, чтобы так швыряться серебром? Эй-й-йа», вздохнула она, пробираясь узким коридором в трюм, «даже императрица дьяволов не была бы столь глупа»! Она положила слиток в льяло, где нашла его, и вернулась наверх.
Струан слышал, как она возвращается, все еще раздраженно бормоча что-то по-китайски себе под нос.
— Что ты там говоришь? — требовательно спросил он.
— Разве я сумасшедшая, чтобы вот так взять и выбросить столько заработанных тяжелым трудом денег? Разве я варвар? Разве я транжира…
— Хорошо. Но я все же не понимаю, почему ты уверена, что морской бог ответит на твои молитвы, когда его с такой очевидностью надули. Вся эта затея — фантастическая глупость.
— Нельзя говорить такие вещи так громко, — нахмурилась она. — Он получил подношение. Теперь он защитит нас. — Она упрямо тряхнула головой. — Боги как люди. Они поверят во что угодно, если сказать им это сразу, не задумываясь. — Потом добавила: — Может быть, этот бог вообще куда-нибудь отлучился и все равно не станет нам помогать. И мы утонем, ладно.
— Тогда еще один вопрос, — непреклонно продолжал Струан — Почему мы должны говорить шепотом, а? Ведь это китайский морской бог. Как, черт его возьми, может он понимать по-английски, хейа?
Вопрос обескуражил Мэй-мэй. Она нахмурилась и долго напряженно размышляла. Потом, пожав плечами, сказала:
— Бог есть бог. Может быть, он говорит и на варварском языке. Хочешь еще чаю?
— Спасибо.
Она наполнила его чашку, потом свою. Затем, обхватив руками колени, уселась на крышку люка, мурлыкая про себя какую-то песенку.
Лорка, покачиваясь, плыла вниз по реке. Занимался рассвет.
— Ты редкая женщина, Мэй-мэй, — сказал Струан.
— Ты мне тоже нравишься. — Она придвинулась к нему, устраиваясь поудобнее у него под боком. — Сколько мужчин, таких, как ты, есть в твоей стране?
— Около двадцати миллионов: мужчин, женщин, детей.
— Китайцев, говорят, триста миллионов.
— Это значило бы, что каждый четвертый человек на земле — китаец.
— Я беспокоюсь за свой народ, если все варвары похожи на тебя. Ты убиваешь так много и так легко.
— Я убил этих людей потому, что они пытались убить меня. И мы не варвары.
— Я рада, что видела, как ты убиваешь, — сказала она странным голосом. Ее глаза сияли, светлеющий воздух собрался в подобие ореола вокруг ее темноволосой головки. — И я оч-чень рада, что ты не мертвый.
— Когда-нибудь я тоже умру.
— Конечно. Но я рада, что видела, как ты убиваешь. Наш сын Дункан будет достоин тебя.
— К тому времени, когда он вырастет, убийство перестанет быть необходимостью.
— К тому времени, когда вырастут дети детей его детей, люди все еще будут убивать. Человек — хищное животное, он живет кровью. Большинство людей. Мы, китайцы, знаем это. Но варвары хуже нас. Хуже.
— Ты так думаешь, потому что ты китаянка. У вас гораздо больше варварских обычаев, чем у нас. Со временем люди меняются. Мэй-мэй.
Тогда она сказала просто:
— Учись у нас, помни уроки Китая, Дирк Струан. Люди никогда не меняются.
— Учись у нас, помни уроки Англии, девочка. Мир может стать царством порядка, где все равны перед законом. И этот закон будет справедлив. Честен. Неподкупен.
— Так ли это важно, если люди умирают от голода?
Он надолго задумался над ее словами.
Лорка медленно продвигалась вниз по реке. Мимо проплывали другие суда — одни вверх, другие вниз по течению; матросы с любопытством смотрели в их сторону, но не произносили ни слова. Река впереди изгибалась, и Струан, осторожно пошевеливая румпель, задал лорке нужное направление. Парусиновая заплата, похоже, пока держалась.
— Я думаю, да, — сказал он наконец. — Да. Я думаю, что это очень важно. Кстати, я хотел спросить тебя кое о чем. Ты говорила, что ходила навестить верховную госпожу Дзин-куа. А где ты с ней познакомилась?
— Я была рабой в ее доме, — спокойно ответила Мэй-мэй. — Как раз перед тем, как Дзин-куа продал меня тебе. — Она заглянула ему в глаза. — Ты ведь купил меня, не правда ли?
— Я приобрел тебя в соответствии с вашими обычаями, это верно. Но ты не рабыня. Ты можешь остаться или уйти — свободно, по своему выбору. Я сказал тебе это в первый же день.
— Я не поверила тебе тогда. Я верю тебе сейчас, Тай-Пэн. — Она посмотрела на берег и на проплывающие мимо лодки. — Я никогда раньше не видела, как убивают. Мне не нравится, когда убивают. Это потому что я женщина?
— Да. И нет. Не знаю.
— А тебе нравится убивать?
— Нет.
— Жаль, что твоя стрела не попала в Брока.
— Я и не целился в него. Я пытался не убить его, а лишь заставить повернуть. Она была поражена.
— Клянусь Богом, Тай-Пэн, ты особенно фантастический человек.
— Клянусь Богом, Мэй-мэй, ты особенно фантастическая женщина, — ответил он, и его глаза прищурились в улыбке.
Она улеглась на бок, с нежностью глядя на него. Потом заснула.
Когда она проснулась, солнце уже встало. Низкие берега реки убегали вдаль к туманным горизонтам — плодородная земля, разделенная на бесчисленные квадраты рисовых полей, где зелеными волнами колыхались зимние всходы. Вдалеке поднимались окутанные облаками горы.
Прямо впереди высилась Мраморная пагода. Под ней на якоре стоял клипер Струана «Китайское Облако».
КНИГА ВТОРАЯ
Глава 1
— Но что же такое вырезанный из дерева Господи Иисусе на кресте в церкви, как не идол? Или сам крест? Разве это все равно не идол?
— Это не одно и то же.
— Будда в храме — только символ Будды. Я не поклоняюсь идолу, дружок. Я китаянка. Китайцы ведь не поклоняются идолам, только идее, заключенной в статую. Мы, китайцы, не такие глупые. Мы уж-жасно умные в этих божеских вещах. И как. я так узнаю, что Господи Иисусе, который был варваром, любит китайцев, хейа?
— Нельзя говорить такие вещи! Это богохульство. Вольфганг ведь все объяснил тебе про Евангелие за эти месяцы. Конечно же, Иисус любит всех людей одинаково.
— Зачем же тогда христианские мужчины-священники, которые носят длинные юбки и не имеют женщинов, говорят, что другие христианские священники, которые одеваются, как мужчины, и плодят много детей, сумасшедшие, хейа? Масса Маусс на днях говорил, что было много воинов и много убийств. Эй-йа, дьяволы в длинных юбках сжигают на кострах женщин и детей. — Она решительно покачала головой. — Лучше нам перемениться сразу, Тай-Пэн. Давай станем христианами в длинных юбках. Тогда, если они нас победят, нас с тобой не сожгут. Твои добрые христиане, которые не носят юбок, ведь не жгут людей, хейа?
— Нельзя вот так запросто взять и поменять веру, да еще по такой причине. Католики не правы. Они…
— А я говорю тебе, Тай-Пэн, что, по-моему, нам нужно сделаться христианами в длинных юбках. И я еще думаю, давай ты будешь изо всех сил ухаживать за своим новым богом Иисусом, а я тоже буду ухаживать за богом Иисусом изо всех сил, и при этом еще за нас обоих присмотрю за нашими настоящими китайскими богами, очень потихоньку. — Она вновь твердо кивнула и обворожительно улыбнулась. — Тогда кто бы из них ни оказался самым сильным Богом, он все равно позаботится о нас.
— Этого нельзя делать. Есть только один Бог. Один!
— Докажи.
— Я не могу.
— Вот видишь. Как может смертный человек доказать Бога, любого бога? Но я христианка, как и ты. Только, к счастью, я еще китаянка, а в этих божеских вещах лучше думать немного по-китайски. Для тебя большой йосс, что я китаянка. Потому что я и за тебя смогу просить китайских богов… Которых, — поспешно добавила она, — конечно же, не существует. — Она улыбнулась. — Разве это не чудесно?
— Нет.
— Да. Ясно, что, если бы у меня был выбор, которого у меня нет, потому что есть только один Бог, я бы выбрала китайских богов. Они не хотят, чтобы те, кто их почитает, убивали других богов или умертвляли всех, кто им не поклоняется. — Опять она торопливо добавила: — Но христианский варварский Бог, который один и единственный Бог, кажется мне, бедной простой женщине, оч-чень кровожадным и поладить с ним трудно, но, конечно, я верю в него. Вот, — выразительно закончила она.
— Ничего не «вот».
— Я вообще думаю, что ваш рай — чертовски странное место, Тай-Пэн. Все летают туда-сюда, как птицы, и у всех бороды. А в раю занимаются любовью?
— Не знаю.
— Если мы не сможем там заниматься любовью, я в этот твой рай не собираюсь. Нет, нет и нет, абсолютно. Истинный Бог или не истинный Бог. Потому что тогда это было бы очень плохое место. Я должна знать наперед, прежде чем мы пойдем туда. Да, да, да, обязательно. И еще одно, Тай-Пэн. Почему один истинный Бог, который поэтому фантастически умный, говорит, чтобы была только одна жена, хейа, когда это ужасная глупость? И если ты христианин, почему мы как муж и жена, когда у тебя уже есть жена? Прелюбодейственность, а? Очень плохо. Почему ты нарушаешь столь многие из Десяти Заповедников, хейа, и при этом оч-чень хорошо спокойно называешь себя христианином?
— Видишь ли, Мэй-мэй, некоторые из нас — грешники и люди слабые. Господь наш Иисус простит нас, некоторых из нас. Он обещал простить, если мы раскаемся.
— Я бы не простила, — твердо заявила она. — Особенно если бы была Самым Единственным Богом. Нет, нет и нет. И еще, Тай-Пэн. Как может Бог быть «троицей» и при этом иметь первого сына, который тоже Бог, который был рожден от живой женщины без помощи живого мужчины, которая потом стала Божьей Матерью? Вот этого я никак не пойму. Только не думай, Тай-Пэн: я такая же христианка, как все, клянусь Богом. Хейа?
У них было много таких бесед, и всякий раз он оказывался втянутым в спор, не имевший ни конца, ни начала. Он знал только, что есть один-единственный Бог, истинный Бог, и убеждался, что Мэй-мэй никогда этого не поймет. В те дни он надеялся, что, может быть, в свое время Он сам откроет ей Себя…
— Пожалуйста, Тай-Пэн, — повторила Мэй-мэй. — От одного маленького притворства никому не станет хуже. Я уже помолилась Единственному Богу. Не забывай, что мы сейчас в Китае, и эта река — китайская.
— Но и пользы от этого никакой.
— Знаю. О да, Тай-Пэн, я знаю абсолютно. Но ведь я всего лишь двухлетняя христианка, поэтому ты и Бог должны быть терпеливы со мной. Он простит меня, — торжествующе закончила она.
— Ну хорошо, — согласился Струан.
Мэй-мэй спустилась вниз. Когда она вернулась, ее лицо и руки были чисто вымыты, а волосы заплетены. В руках она держала серебряный слиток, обернутый в бумагу. На бумаге были написаны китайские иероглифы.
— Это ты написала эти иероглифы?
— Да. Я отыскала внизу перо и тушь. Я написала здесь молитву морскому богу.
— О чем в ней говорится?
— «О великий, мудрый и могучий Морской Бог, в благодарность за этот неимоверно огромный дар — почти сто тэйлов серебра — пожалуйста, доставь нас целыми и невредимыми на варварский корабль под названием „Китайское Облако“, принадлежащий моему варвару, а оттуда — на остров Гонконг, который варвары украли у нас.»
— Мне не очень понравилась эта молитва. — сказал Струан. — В конце концов, девочка, это мое серебро, и мне не доставляет удовольствия, когда меня называют варваром.
— Это вежливая молитва, и она говорит правду. Это китайский морской бог. Для китайца ты варвар. Крайне важно говорить в молитвах правду. — Она осторожно спустилась по наклонной палубе к левому борту и, с большим трудом удерживая тяжелый, завернутый в бумагу слиток на вытянутых руках, закрыла глаза и нараспев прочла написанное ею. Затем, по-прежнему не открывая глаз, она аккуратно развернула серебряный брусок, уронила бумагу в воду и быстрым движением спрятала серебро в складках своей куртки. Открыв глаза, она увидела, что волна от лорки увлекает бумажный лист в глубину.
Крепко сжимая слиток, Мэй-мэй радостно вскарабкалась назад.
— Ну вот, теперь мы можем отдохнуть.
— Клянусь Господом, это обман — взорвался Струан.
— Что?
— Ты не бросила серебро за борт.
— Чш-ш-ш-ш! Не так громко! Ты все испортишь! — Потом она зашептала: — Конечно, нет. По-твоему, я совсем дура?
— Я думал, ты хотела сделать подношение.
— Я только что его и сделала, — прошептала она, озадаченно глядя на Струана. — Ты же не думаешь, что я на самом деле способна бросить столько серебра в реку, ведь правда? Кровь Христова, я что, паршивая собака? Или сумасшедшая?
— Тогда зачем было затевать все…
— Ш-ш-ш-ш! — настойчиво шикнула на него Мэй-мэй. — Не так громко. Морской бог может тебя услышать.
— Но зачем притворяться, что ты роняешь серебро за борт? Это не подношение.
— Как перед Богом, Тай-Пэн, я тебя совсем не понимаю. Зачем богам может понадобиться настоящее серебро, хейа? Для чего они станут его использовать? Чтобы покупать настоящую одежду и настоящую еду? Боги есть боги, а китайцы — китайцы. Я сделала подношение и сберегла твое серебро. Как перед Богом клянусь, варвары — странный народ.
И она пошла вниз, бормоча про себя на языке родной провинции Сучжоу: «Словно я действительно могла бы уничтожить столько серебра! Разве я императрица, чтобы так швыряться серебром? Эй-й-йа», вздохнула она, пробираясь узким коридором в трюм, «даже императрица дьяволов не была бы столь глупа»! Она положила слиток в льяло, где нашла его, и вернулась наверх.
Струан слышал, как она возвращается, все еще раздраженно бормоча что-то по-китайски себе под нос.
— Что ты там говоришь? — требовательно спросил он.
— Разве я сумасшедшая, чтобы вот так взять и выбросить столько заработанных тяжелым трудом денег? Разве я варвар? Разве я транжира…
— Хорошо. Но я все же не понимаю, почему ты уверена, что морской бог ответит на твои молитвы, когда его с такой очевидностью надули. Вся эта затея — фантастическая глупость.
— Нельзя говорить такие вещи так громко, — нахмурилась она. — Он получил подношение. Теперь он защитит нас. — Она упрямо тряхнула головой. — Боги как люди. Они поверят во что угодно, если сказать им это сразу, не задумываясь. — Потом добавила: — Может быть, этот бог вообще куда-нибудь отлучился и все равно не станет нам помогать. И мы утонем, ладно.
— Тогда еще один вопрос, — непреклонно продолжал Струан — Почему мы должны говорить шепотом, а? Ведь это китайский морской бог. Как, черт его возьми, может он понимать по-английски, хейа?
Вопрос обескуражил Мэй-мэй. Она нахмурилась и долго напряженно размышляла. Потом, пожав плечами, сказала:
— Бог есть бог. Может быть, он говорит и на варварском языке. Хочешь еще чаю?
— Спасибо.
Она наполнила его чашку, потом свою. Затем, обхватив руками колени, уселась на крышку люка, мурлыкая про себя какую-то песенку.
Лорка, покачиваясь, плыла вниз по реке. Занимался рассвет.
— Ты редкая женщина, Мэй-мэй, — сказал Струан.
— Ты мне тоже нравишься. — Она придвинулась к нему, устраиваясь поудобнее у него под боком. — Сколько мужчин, таких, как ты, есть в твоей стране?
— Около двадцати миллионов: мужчин, женщин, детей.
— Китайцев, говорят, триста миллионов.
— Это значило бы, что каждый четвертый человек на земле — китаец.
— Я беспокоюсь за свой народ, если все варвары похожи на тебя. Ты убиваешь так много и так легко.
— Я убил этих людей потому, что они пытались убить меня. И мы не варвары.
— Я рада, что видела, как ты убиваешь, — сказала она странным голосом. Ее глаза сияли, светлеющий воздух собрался в подобие ореола вокруг ее темноволосой головки. — И я оч-чень рада, что ты не мертвый.
— Когда-нибудь я тоже умру.
— Конечно. Но я рада, что видела, как ты убиваешь. Наш сын Дункан будет достоин тебя.
— К тому времени, когда он вырастет, убийство перестанет быть необходимостью.
— К тому времени, когда вырастут дети детей его детей, люди все еще будут убивать. Человек — хищное животное, он живет кровью. Большинство людей. Мы, китайцы, знаем это. Но варвары хуже нас. Хуже.
— Ты так думаешь, потому что ты китаянка. У вас гораздо больше варварских обычаев, чем у нас. Со временем люди меняются. Мэй-мэй.
Тогда она сказала просто:
— Учись у нас, помни уроки Китая, Дирк Струан. Люди никогда не меняются.
— Учись у нас, помни уроки Англии, девочка. Мир может стать царством порядка, где все равны перед законом. И этот закон будет справедлив. Честен. Неподкупен.
— Так ли это важно, если люди умирают от голода?
Он надолго задумался над ее словами.
Лорка медленно продвигалась вниз по реке. Мимо проплывали другие суда — одни вверх, другие вниз по течению; матросы с любопытством смотрели в их сторону, но не произносили ни слова. Река впереди изгибалась, и Струан, осторожно пошевеливая румпель, задал лорке нужное направление. Парусиновая заплата, похоже, пока держалась.
— Я думаю, да, — сказал он наконец. — Да. Я думаю, что это очень важно. Кстати, я хотел спросить тебя кое о чем. Ты говорила, что ходила навестить верховную госпожу Дзин-куа. А где ты с ней познакомилась?
— Я была рабой в ее доме, — спокойно ответила Мэй-мэй. — Как раз перед тем, как Дзин-куа продал меня тебе. — Она заглянула ему в глаза. — Ты ведь купил меня, не правда ли?
— Я приобрел тебя в соответствии с вашими обычаями, это верно. Но ты не рабыня. Ты можешь остаться или уйти — свободно, по своему выбору. Я сказал тебе это в первый же день.
— Я не поверила тебе тогда. Я верю тебе сейчас, Тай-Пэн. — Она посмотрела на берег и на проплывающие мимо лодки. — Я никогда раньше не видела, как убивают. Мне не нравится, когда убивают. Это потому что я женщина?
— Да. И нет. Не знаю.
— А тебе нравится убивать?
— Нет.
— Жаль, что твоя стрела не попала в Брока.
— Я и не целился в него. Я пытался не убить его, а лишь заставить повернуть. Она была поражена.
— Клянусь Богом, Тай-Пэн, ты особенно фантастический человек.
— Клянусь Богом, Мэй-мэй, ты особенно фантастическая женщина, — ответил он, и его глаза прищурились в улыбке.
Она улеглась на бок, с нежностью глядя на него. Потом заснула.
Когда она проснулась, солнце уже встало. Низкие берега реки убегали вдаль к туманным горизонтам — плодородная земля, разделенная на бесчисленные квадраты рисовых полей, где зелеными волнами колыхались зимние всходы. Вдалеке поднимались окутанные облаками горы.
Прямо впереди высилась Мраморная пагода. Под ней на якоре стоял клипер Струана «Китайское Облако».
КНИГА ВТОРАЯ
Глава 1
Четыре дня спустя «Китайское Облако» тайно бросил якорь в заливе Дипуотер Бэй у южной оконечности Гонконга. Было утро — холодное, с низко нависшими плотными облаками, которые придавали морю серо-стальной цвет.
Струан стоял у ромбовидных окон в капитанской каюте и смотрел на остров. Дуга залива была образована голыми скалами, почти отвесно уходящими в море; их вершины окутывали облака. В центре этой дуги желтел небольшой пятачок песчаного пляжа, за которым земля опять круто взбегала к облакам, суровая и покинутая. Воздух был наполнен криками чаек. Волны лениво плескались о борт. Корабельный колокол пробил шесть склянок.
— Да? — отозвался Струан, услышав стук в дверь.
— Катер вернулся, — устало сообщил ему капитан Орлов, широкоплечий горбун едва пяти футов роста, с мощными руками и огромной головой. На руке у него болтался боевой цеп. С того момента, как серебро погрузили на корабль, он носил его днем и ночью, не снимая даже когда ложился спать. — Клянусь бородой Одина, наш груз хуже «черной смерти».
— Опять какие-нибудь беспорядки?
— Беспорядки, говорите? Только не на моем корабле, клянусь головой матери Иисуса Христа! — Крошечный уродец весело хмыкнул, и глаза его зло сверкнули: — По крайней мере, когда я не сплю, а, Зеленые Глаза?
Струан повстречался с Орловом много лет назад в Глазго, где тот бесцельно шатался по докам. Горбун был норвежцем, потерпевшим кораблекрушение в опасных водах у Оркнейских островов. С тех пор он никак не мог найти себе корабль: хотя для моряков национальность значения не имела, ни один владелец не хотел доверять свое судно человеку, который никому и никогда не говорил «сэр» или «мистер» и соглашался служить только капитаном — не меньше.
— Лучше меня нет никого в целом мире, — орал Орлов, и его рябое крючконосое лицо тряслось от ярости. — Я отслужил свое на реях — довольно, больше я туда не встану! Проверьте меня, и я вам докажу, клянусь кровью Тора!
Струан проверил, как Орлов знает море и ветер, испытал его силу и мужество и не нашел у него ни одного недостатка. Орлов говорил на английском, французском, русском, финском и норвежском языках, обладал блестящим умом и поразительной памятью. И хотя внешне он напоминал злого гоблина и при необходимости мог убивать так же безжалостно, как акула, он был честен и совершенно неподкупен. Для начала Струан дал ему небольшой корабль, потом корабль побольше. Потом клипер. В прошлом году он сделал его капитаном «Китайского Облака», окончательно убедившись в том, что все, что говорил о себе Орлов, — правда от первого до последнего слова.
Струан налил еще чаю, горячего, сладкого, с каплей рома, придавшего ему особый вкус и аромат.
— Как только мистер Робб и Кулум поднимутся на борт, берите курс на гавань Гонконга.
— Чем скорее, тем лучше, а? — Где Вольфганг?
— В своей каюге. Он вам нужен?
— Нет И проследите, чтобы нас не беспокоили. Направляясь к двери, Орлов раздраженно повел плечами и передернулся под промокшей одеждой.
— Чем скорее мы избавимся от этой заразы в трюме, тем лучше. Самый жуткий груз, который мне когда-либо доводилось перевозить.
Струан не ответил. Он был измучен до предела, но голову сохранял ясную и всякую минуту был начеку. Почти дома, сказал он себе. Еще несколько часов, и ты будешь в безопасности в гавани. Благодари Господа за королевский флот. Встав на якорь рядом с одним из фрегатов, ты сможешь отдохнуть.
Капитанская каюта была просторной и отличалась роскошью отделки. Но сейчас она была вся завалена мушкетами, тесаками, боевыми цепами, мечами и абордажными саблями. Он разоружил всю команду, прежде чем перегрузил серебро на клипер. Теперь только он и капитан Орлов носили оружие Струан постоянно ощущал то чудовищное напряжение, в котором пребывали все на корабле. Серебро заразило алчностью душу каждого члена команды. Да, подумал он, эти слитки никого не оставят равнодушными. Даже Робба. Даже Кулума. Может быть, даже Орлова.
По дороге от Мраморной пагоды А Гип впала в беспамятство и вскоре скончалась. Струан хотел похоронить ее в море, но Мэй-мэй обратилась к нему с просьбой:
— А Гип была преданной рабыней, — сказала она. — Плохой будет йосс не вернуть ее родителям и не похоронить по китайскому обычаю, о, абсолютно очень плохой и ужасный, Тай-Пэн.
Струан изменил курс и отправился в Макао. Там с помощью Маусса он купил для А Гип красивый гроб и передал его родителям девушки. Он дал им также десять тэйлов на похороны. Ее родители были танка. Они поблагодарили его и стали уговаривать взять вместо А Гип ее младшую сестру А Сам, веселую, круглолицую девочку пятнадцати лет, которая тоже говорила на «пиджин» и имела перевязанные ноги — для танка вещь крайне необычная. Мэй-мэй знала А Сам и раньше, девушка ей нравилась, поэтому Струан согласился. Родители запросили за А Сам триста серебряных тэйлов. Струан был готов заплатить без разговоров, но Мэй-мэй сказала, что как госпожа она сильно потеряет лицо, если будет заплачена первая же названная сумма. Она принялась усердно торговаться с ними и в конце концов сбила цену до ста шестнадцати тэйлов.
Струан не споря выполнил все формальности, связанные с покупкой девушки, потому что этого требовал обычай. Но затем, когда сделка состоялась и он, по китайскому закону, стал владельцем рабыни, он разорвал документ на глазах у А Сам и сказал ей, что она не рабыня, а только прислужница. А Сам ничего не поняла. Струан знал, что потом она спросит у Мэй-мэй, почему он порвал такую важную бумагу, и Мэй-мэй ответит, что некоторые обычаи варваров действительно странные и смысл их понять невозможно. А Сам согласно кивнет головой, и ее страх перед ним увеличится.
Все то время, пока «Китайское Облако» стоял в Макао, Струан продержал команду на борту. Исключение было сделано только для Вольфганга Маусса. Шотландец опасался, что слухи о серебре разнесутся по городу, и, хотя обычно он доверял своим людям, он не мог полагаться на них сейчас, когда такое огромное богатство лежало буквально под рукой и словно ждало, чтобы его взяли.
Он ожидал пиратского нападения как извне, так и изнутри. В Макао на борту едва не вспыхнул бунт, и впервые ему и его офицерам пришлось прибегнуть к плети, рассыпая удары без разбора направо и налево. После этого Струан распорядился выставить часовых на полубаке и встать на якоре в мелкой гавани подальше от берега. Всем сампанам было запрещено подходить к «Китайскому Облаку» ближе, чем на сто ярдов.
Он выслал Кьюдахи, первого помощника, с катером на Гонконг впереди себя, чтобы тот привез Робба и Кулума на тайное свидание в Дипуотер Бэй, строго предупредив не говорить им ни слова о серебре. Он знал, что этим увеличивает грозящую ему опасность, но понимал также и то, что должен пойти на этот риск. Благополучно погрузив серебро на «Ки тайское Облако», он смог спокойно поразмышлять о Дзин-куа, а также о «Благородном Доме», Роббе и Кулуме и решил, что делать дальше. Он понимал, что пришло время окончательно определить будущее лицо компании. С Роббом и Кулумом или без них. Любой ценой.
Струан оставил Мэй-мэй в Макао, в доме, который подарил ей. Перед тем, как уехать, он и Мэй-мэй навестили Чен Шеня.
Дункан, их трехлетний сын, встречая родителей, опустился на колени для поклона, но Струан поднял малыша и сказал, чтобы тот никогда и ни перед кем не смел больше этого делать. Дункан пролепетал: «Да, Тай-Пэн», и крепко прижался к нему и к матери.
За крошкой Кейт ухаживали с той же любовью и заботой, что и за Дунканом, и Чен Шень хлопотал вокруг них, как старая курица. Принесли еду и чай, и тогда Чен Шень попросил позволения Струана пригласить Кай-сун, которая хотела поклониться Тай-Пэну.
Кай-сун минуло тридцать шесть. Она появилась в великолепном темно-красном с золотом платье с нефритовыми и серебряными заколками в черных волосах. Струану показалось, что семнадцати лет, прошедших со времени их последней встречи, словно не было. Ее лицо было белым и чистым, как алебастр, а глаза остались такими же бездонными, как и в дни юности.
Но по щекам катились слезы, и она прошептала что-то на кантонском наречии, а Мэй-мэй радостно перевела:
— Старшая сестра так опечалена, что твоя Тай-тай стала мертвая, Тай-Пэн. Старшая сестра говорит, всегда, когда ты хочешь, чтобы дети были здесь, они будут как ее дети. И она благодарит тебя за то, что ты так добр к ней и к ее сыну.
— Скажи ей, что она выглядит очень хорошо, и поблагодари ее.
Мэй-мэй перевела, потом немного поплакала вместе с Кай-сун, и они почувствовали себя счастливыми. Кай-сун низко поклонилась еще раз и ушла.
Чен Шень отвел Струана в сторону.
— Слышать твоя, может, холосый йосс есть, Тай-Пэн. — Все его необъятное лицо сложилось в одну большую улыбку.
— Может.
— Холосый йосс есть тоза — моя покупать люди стлоить Гонконг оц-цень дешевый! — Чен-Шень ухватился руками за огромный живот и громко захохотал. — Хейа, Тай-Пэн! Децтвенный рабыня есть. Твоя хотеть? Я твоя покупать, хейа? Дешевый-дешевый.
— Ай-йа, девственница! Лишние заботы зачем, свои заботы много есть и так!
Струан и Мэй-мэй забрали детей и вернулись к ней домой. Мэй-мэй проиграла ему в трик-трак больше, чем стоил этот ее дом, некогда подаренный ей Струаном. Она официально и с большой церемонией передала ему купчую и тут же протянула колоду карт.
— На квит, Тай-Пэн, в долги.
Он вытащил валета, и она завыла и стала рвать на себе волосы.
— О горе, горе, горе! Ах, я паршивая собака, старая ни на что не годная подстилка! Я зачем открывала свой грязный рот?
С мученическим видом она зажмурилась, вытащила карту, съежилась от страха и чуть-чуть приоткрыла глаза. Это была дама. Она вскрикнула от счастья и бросилась в его объятия.
Они с Мэй-мэй договррились, что Струан очень быстро вернется с Гонконга или пришлет за ней «Китайское Облако». Затем он отплыл к Дипуотер Бэю.
Дверь каюты открылась.
— Здравствуй, отец, — сказал Кулум.
— Привет, Дирк, — произнес вслед за ним Робб.
— Добро пожаловать. Добрались без приключений?
— Да, все нормально. — Робб тяжело опустился в кресло. Под глазами у него залегли черные тени.
— Ты выглядишь совсем обессилевшим, Робб.
— Так оно и есть. Я перепробовал все, что можно, все. — Он стащил с себя тяжелый плащ, от которого валил пар. — Никто не хочет открывать нам кредит. Мы погибли. О каких хороших новостях мог ты вообще писать, Дирк? — Он пошарил в кармане своей куртки и вытащил оттуда письмо. — Боюсь, из меня добрый вестник тоже не получится. Это пришло для тебя со вчерашней почтой. От отца.
Вся радость Струана, вся его гордость за то, чего он сумел достичь, улетучились в один миг. Винифред, подумал он, это должно быть о ней. Он взял письмо в руки. Печать была не сломана. Струан узнал мелкий паучий почерк своего отца.
— Какие новости из дома? — спросил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал.
— Это все, что нам пришло, Дирк. Я не получил вообще ничего. Извини. Ну, а ты-то как? Что случилось с твоим лицом? Ты обжегся? Мне очень жаль, что я ничем не сумел помочь.
Струан положил письмо на стол.
— Ты купил землю?
— Нет. Распродажу отложили — Робб старался не смотреть на письмо.
— Она состоится завтра, отец. Не хватило времени, чтобы обмерять все участки. Поэтому ее и перенесли. — Кулум неловко покачнулся, когда корабль накренился, увлекаемый вперед наполнившимися парусами. Он оперся о стол. — Хочешь, я сам вскрою письмо?
— Нет, спасибо. Вы видели Брока?
— «Белая Ведьма» прибыла с Вампоа два дня назад, — сказал Робб. — Сам я его не видел. Это правда, что у нас опять война?
— Да, — ответил Струан. — Флот по-прежнему на Гонконге?
— Да. Но когда Эликсен привез последние новости, он развернулся в боевое построение. К восточному и западному входам в пролив посланы корабли для патрулирования. Китайцы собираются напасть на Гонконг?
— Не будь смешным, Робби.
Робб посмотрел в окно на море за кормой клипера. В лице Дирка появилось что-то новое, подумал он. — Откуда здесь столько оружия, Дирк? Что-нибудь не так?
— Чем занимался Лонгстафф все это время, Кулум? — спросил Струан.
Струан стоял у ромбовидных окон в капитанской каюте и смотрел на остров. Дуга залива была образована голыми скалами, почти отвесно уходящими в море; их вершины окутывали облака. В центре этой дуги желтел небольшой пятачок песчаного пляжа, за которым земля опять круто взбегала к облакам, суровая и покинутая. Воздух был наполнен криками чаек. Волны лениво плескались о борт. Корабельный колокол пробил шесть склянок.
— Да? — отозвался Струан, услышав стук в дверь.
— Катер вернулся, — устало сообщил ему капитан Орлов, широкоплечий горбун едва пяти футов роста, с мощными руками и огромной головой. На руке у него болтался боевой цеп. С того момента, как серебро погрузили на корабль, он носил его днем и ночью, не снимая даже когда ложился спать. — Клянусь бородой Одина, наш груз хуже «черной смерти».
— Опять какие-нибудь беспорядки?
— Беспорядки, говорите? Только не на моем корабле, клянусь головой матери Иисуса Христа! — Крошечный уродец весело хмыкнул, и глаза его зло сверкнули: — По крайней мере, когда я не сплю, а, Зеленые Глаза?
Струан повстречался с Орловом много лет назад в Глазго, где тот бесцельно шатался по докам. Горбун был норвежцем, потерпевшим кораблекрушение в опасных водах у Оркнейских островов. С тех пор он никак не мог найти себе корабль: хотя для моряков национальность значения не имела, ни один владелец не хотел доверять свое судно человеку, который никому и никогда не говорил «сэр» или «мистер» и соглашался служить только капитаном — не меньше.
— Лучше меня нет никого в целом мире, — орал Орлов, и его рябое крючконосое лицо тряслось от ярости. — Я отслужил свое на реях — довольно, больше я туда не встану! Проверьте меня, и я вам докажу, клянусь кровью Тора!
Струан проверил, как Орлов знает море и ветер, испытал его силу и мужество и не нашел у него ни одного недостатка. Орлов говорил на английском, французском, русском, финском и норвежском языках, обладал блестящим умом и поразительной памятью. И хотя внешне он напоминал злого гоблина и при необходимости мог убивать так же безжалостно, как акула, он был честен и совершенно неподкупен. Для начала Струан дал ему небольшой корабль, потом корабль побольше. Потом клипер. В прошлом году он сделал его капитаном «Китайского Облака», окончательно убедившись в том, что все, что говорил о себе Орлов, — правда от первого до последнего слова.
Струан налил еще чаю, горячего, сладкого, с каплей рома, придавшего ему особый вкус и аромат.
— Как только мистер Робб и Кулум поднимутся на борт, берите курс на гавань Гонконга.
— Чем скорее, тем лучше, а? — Где Вольфганг?
— В своей каюге. Он вам нужен?
— Нет И проследите, чтобы нас не беспокоили. Направляясь к двери, Орлов раздраженно повел плечами и передернулся под промокшей одеждой.
— Чем скорее мы избавимся от этой заразы в трюме, тем лучше. Самый жуткий груз, который мне когда-либо доводилось перевозить.
Струан не ответил. Он был измучен до предела, но голову сохранял ясную и всякую минуту был начеку. Почти дома, сказал он себе. Еще несколько часов, и ты будешь в безопасности в гавани. Благодари Господа за королевский флот. Встав на якорь рядом с одним из фрегатов, ты сможешь отдохнуть.
Капитанская каюта была просторной и отличалась роскошью отделки. Но сейчас она была вся завалена мушкетами, тесаками, боевыми цепами, мечами и абордажными саблями. Он разоружил всю команду, прежде чем перегрузил серебро на клипер. Теперь только он и капитан Орлов носили оружие Струан постоянно ощущал то чудовищное напряжение, в котором пребывали все на корабле. Серебро заразило алчностью душу каждого члена команды. Да, подумал он, эти слитки никого не оставят равнодушными. Даже Робба. Даже Кулума. Может быть, даже Орлова.
По дороге от Мраморной пагоды А Гип впала в беспамятство и вскоре скончалась. Струан хотел похоронить ее в море, но Мэй-мэй обратилась к нему с просьбой:
— А Гип была преданной рабыней, — сказала она. — Плохой будет йосс не вернуть ее родителям и не похоронить по китайскому обычаю, о, абсолютно очень плохой и ужасный, Тай-Пэн.
Струан изменил курс и отправился в Макао. Там с помощью Маусса он купил для А Гип красивый гроб и передал его родителям девушки. Он дал им также десять тэйлов на похороны. Ее родители были танка. Они поблагодарили его и стали уговаривать взять вместо А Гип ее младшую сестру А Сам, веселую, круглолицую девочку пятнадцати лет, которая тоже говорила на «пиджин» и имела перевязанные ноги — для танка вещь крайне необычная. Мэй-мэй знала А Сам и раньше, девушка ей нравилась, поэтому Струан согласился. Родители запросили за А Сам триста серебряных тэйлов. Струан был готов заплатить без разговоров, но Мэй-мэй сказала, что как госпожа она сильно потеряет лицо, если будет заплачена первая же названная сумма. Она принялась усердно торговаться с ними и в конце концов сбила цену до ста шестнадцати тэйлов.
Струан не споря выполнил все формальности, связанные с покупкой девушки, потому что этого требовал обычай. Но затем, когда сделка состоялась и он, по китайскому закону, стал владельцем рабыни, он разорвал документ на глазах у А Сам и сказал ей, что она не рабыня, а только прислужница. А Сам ничего не поняла. Струан знал, что потом она спросит у Мэй-мэй, почему он порвал такую важную бумагу, и Мэй-мэй ответит, что некоторые обычаи варваров действительно странные и смысл их понять невозможно. А Сам согласно кивнет головой, и ее страх перед ним увеличится.
Все то время, пока «Китайское Облако» стоял в Макао, Струан продержал команду на борту. Исключение было сделано только для Вольфганга Маусса. Шотландец опасался, что слухи о серебре разнесутся по городу, и, хотя обычно он доверял своим людям, он не мог полагаться на них сейчас, когда такое огромное богатство лежало буквально под рукой и словно ждало, чтобы его взяли.
Он ожидал пиратского нападения как извне, так и изнутри. В Макао на борту едва не вспыхнул бунт, и впервые ему и его офицерам пришлось прибегнуть к плети, рассыпая удары без разбора направо и налево. После этого Струан распорядился выставить часовых на полубаке и встать на якоре в мелкой гавани подальше от берега. Всем сампанам было запрещено подходить к «Китайскому Облаку» ближе, чем на сто ярдов.
Он выслал Кьюдахи, первого помощника, с катером на Гонконг впереди себя, чтобы тот привез Робба и Кулума на тайное свидание в Дипуотер Бэй, строго предупредив не говорить им ни слова о серебре. Он знал, что этим увеличивает грозящую ему опасность, но понимал также и то, что должен пойти на этот риск. Благополучно погрузив серебро на «Ки тайское Облако», он смог спокойно поразмышлять о Дзин-куа, а также о «Благородном Доме», Роббе и Кулуме и решил, что делать дальше. Он понимал, что пришло время окончательно определить будущее лицо компании. С Роббом и Кулумом или без них. Любой ценой.
Струан оставил Мэй-мэй в Макао, в доме, который подарил ей. Перед тем, как уехать, он и Мэй-мэй навестили Чен Шеня.
Дункан, их трехлетний сын, встречая родителей, опустился на колени для поклона, но Струан поднял малыша и сказал, чтобы тот никогда и ни перед кем не смел больше этого делать. Дункан пролепетал: «Да, Тай-Пэн», и крепко прижался к нему и к матери.
За крошкой Кейт ухаживали с той же любовью и заботой, что и за Дунканом, и Чен Шень хлопотал вокруг них, как старая курица. Принесли еду и чай, и тогда Чен Шень попросил позволения Струана пригласить Кай-сун, которая хотела поклониться Тай-Пэну.
Кай-сун минуло тридцать шесть. Она появилась в великолепном темно-красном с золотом платье с нефритовыми и серебряными заколками в черных волосах. Струану показалось, что семнадцати лет, прошедших со времени их последней встречи, словно не было. Ее лицо было белым и чистым, как алебастр, а глаза остались такими же бездонными, как и в дни юности.
Но по щекам катились слезы, и она прошептала что-то на кантонском наречии, а Мэй-мэй радостно перевела:
— Старшая сестра так опечалена, что твоя Тай-тай стала мертвая, Тай-Пэн. Старшая сестра говорит, всегда, когда ты хочешь, чтобы дети были здесь, они будут как ее дети. И она благодарит тебя за то, что ты так добр к ней и к ее сыну.
— Скажи ей, что она выглядит очень хорошо, и поблагодари ее.
Мэй-мэй перевела, потом немного поплакала вместе с Кай-сун, и они почувствовали себя счастливыми. Кай-сун низко поклонилась еще раз и ушла.
Чен Шень отвел Струана в сторону.
— Слышать твоя, может, холосый йосс есть, Тай-Пэн. — Все его необъятное лицо сложилось в одну большую улыбку.
— Может.
— Холосый йосс есть тоза — моя покупать люди стлоить Гонконг оц-цень дешевый! — Чен-Шень ухватился руками за огромный живот и громко захохотал. — Хейа, Тай-Пэн! Децтвенный рабыня есть. Твоя хотеть? Я твоя покупать, хейа? Дешевый-дешевый.
— Ай-йа, девственница! Лишние заботы зачем, свои заботы много есть и так!
Струан и Мэй-мэй забрали детей и вернулись к ней домой. Мэй-мэй проиграла ему в трик-трак больше, чем стоил этот ее дом, некогда подаренный ей Струаном. Она официально и с большой церемонией передала ему купчую и тут же протянула колоду карт.
— На квит, Тай-Пэн, в долги.
Он вытащил валета, и она завыла и стала рвать на себе волосы.
— О горе, горе, горе! Ах, я паршивая собака, старая ни на что не годная подстилка! Я зачем открывала свой грязный рот?
С мученическим видом она зажмурилась, вытащила карту, съежилась от страха и чуть-чуть приоткрыла глаза. Это была дама. Она вскрикнула от счастья и бросилась в его объятия.
Они с Мэй-мэй договррились, что Струан очень быстро вернется с Гонконга или пришлет за ней «Китайское Облако». Затем он отплыл к Дипуотер Бэю.
Дверь каюты открылась.
— Здравствуй, отец, — сказал Кулум.
— Привет, Дирк, — произнес вслед за ним Робб.
— Добро пожаловать. Добрались без приключений?
— Да, все нормально. — Робб тяжело опустился в кресло. Под глазами у него залегли черные тени.
— Ты выглядишь совсем обессилевшим, Робб.
— Так оно и есть. Я перепробовал все, что можно, все. — Он стащил с себя тяжелый плащ, от которого валил пар. — Никто не хочет открывать нам кредит. Мы погибли. О каких хороших новостях мог ты вообще писать, Дирк? — Он пошарил в кармане своей куртки и вытащил оттуда письмо. — Боюсь, из меня добрый вестник тоже не получится. Это пришло для тебя со вчерашней почтой. От отца.
Вся радость Струана, вся его гордость за то, чего он сумел достичь, улетучились в один миг. Винифред, подумал он, это должно быть о ней. Он взял письмо в руки. Печать была не сломана. Струан узнал мелкий паучий почерк своего отца.
— Какие новости из дома? — спросил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал.
— Это все, что нам пришло, Дирк. Я не получил вообще ничего. Извини. Ну, а ты-то как? Что случилось с твоим лицом? Ты обжегся? Мне очень жаль, что я ничем не сумел помочь.
Струан положил письмо на стол.
— Ты купил землю?
— Нет. Распродажу отложили — Робб старался не смотреть на письмо.
— Она состоится завтра, отец. Не хватило времени, чтобы обмерять все участки. Поэтому ее и перенесли. — Кулум неловко покачнулся, когда корабль накренился, увлекаемый вперед наполнившимися парусами. Он оперся о стол. — Хочешь, я сам вскрою письмо?
— Нет, спасибо. Вы видели Брока?
— «Белая Ведьма» прибыла с Вампоа два дня назад, — сказал Робб. — Сам я его не видел. Это правда, что у нас опять война?
— Да, — ответил Струан. — Флот по-прежнему на Гонконге?
— Да. Но когда Эликсен привез последние новости, он развернулся в боевое построение. К восточному и западному входам в пролив посланы корабли для патрулирования. Китайцы собираются напасть на Гонконг?
— Не будь смешным, Робби.
Робб посмотрел в окно на море за кормой клипера. В лице Дирка появилось что-то новое, подумал он. — Откуда здесь столько оружия, Дирк? Что-нибудь не так?
— Чем занимался Лонгстафф все это время, Кулум? — спросил Струан.