Страница:
— Это превосходно, — сказал он.
— Теперь мир установился надолго. Пока Франция не попытается выкинуть еще какой-нибудь фортель.
— Или Австро-Венгрия. Или Пруссия. Или Россия.
— Да. Что приводит нас назад к Сергееву. С какой стати столь значительному лицу при российском дворе появляться в Азии в это время? И как могло случиться, что мы не получили ни официального, ни какого-либо иного уведомления? Когда мы контролируем все морские пути к востоку от Африки9
— Вероятно, он совершает поездку по государственным делам в русскую Аляску и прибыл сюда не со стороны мыса Доброй Надежды.
— Готов поставить сто гиней, что именно это он и скажет, — заявил Лонгстафф. Он удобно расположился в кресле и закинул ноги на стол. — Сергеев имеет большой вес в Санкт-Петербурге. Я жил там в течение пяти лет, когда был еще ребенком, — мой отец служил дипломатом при царском дворе. Дворе тиранов. Весь их род таков. Нынешний царь, Николай I, типичный его представитель.
— А что придает Сергееву такое значение? — спросил Струан, удивленный тем, что за все годы их знакомства Лонгстафф никогда не упоминал о Санкт-Петербурге.
— Их семья владеет огромными землями. К тому же они царские родственники. Если память мне не изменяет, им «принадлежат» десятки тысяч рабов и сотни деревень. Помню, отец как-то говорил, что князь Сергеев — наш должен быть из той же семьи — входит в ближайшее окружение царя и является одним из самых могущественных людей во всех трех Россиях Любопытно встретить одного из них — и где? Здесь, подумать только, ну?
— Вы считаете, что Россия собирается предпринять попытку проникнуть в Азию?
— Я бы сказал, что этот человек слишком удобен для этой цели, чтобы все это оказалось простым совпадением. Теперь, когда на Ближнем Востоке восстановлен status quo [16], и вопрос с Дарданеллами решен, хлоп! — откуда ни возьмись выскакивает великий князь.
— Вы полагаете, тут есть связь? Лонгстафф мягко рассмеялся.
— Ну, мир на Ближнем Востоке начисто перекрывает русским все пути на запад, однако они могут позволить себе посидеть и подождать. Франция так и лезет в драку, то же самое можно сказать о Пруссии. Старый дьявол Меттерних переживает тяжелые времена, пытаясь удержать австрийские владения в Италии, и он взбешен тем, что Франция и Британия помогли бельгийцам основать свое собственное государство за счет голландцев. Грядет серьезный конфликт между Францией и Британией в вопросе об испанском наследстве — испанской королеве двенадцать лет, и скоро ее выдадут замуж. Луи-Филипп прочит ей в мужья своего ставленника, но мы не можем допустить объединения тронов Франции и Испании. Пруссия жаждет расширить сферу своего влияния в Европе, а Франция на протяжении всей своей истории считала это своим исключительным и божественным правом. О да, — добавил он с улыбкой, — Россия может позволить себе подождать. Когда Оттоманская империя развалится, она без всякого шума приберет к рукам все Балканы — Румынию, Болгарию, Бессарабию, Сербию, а также такой кусок Австро-Венгерской империи, какой только сумеет проглотить. Конечно, мы не можем позволить ей этого, следовательно, разразится новая большая война, если только Россия не удовлетворится разумными уступками. Поэтому, с точки зрения русских, Европа на данный момент не представляет для них опасности. Россия оказалась плотно блокированной, но это не имеет никакого значения. Исторически ее политика всегда сводилась к тому, чтобы побеждать хитростью — подкупать лидеров какой-нибудь страны, а заодно и лидеров оппозиции, если таковая имелась. Расширяться за счет «сфер влияния», а не прямыми военными захватами, а затем устранять этих лидеров и переваривать народ в своей утробе. Теперь, когда угрозы с запада нет, я бы решил, что ее взгляд повернется к востоку. Поскольку она тоже считает, что занимает на земле исключительное место, что и она, как Франция или Пруссия, самим Богом назначена править миром. На востоке между нею и Тихим океаном нет ни одной крупной державы.
— Исключая Китай.
— А мы оба знаем, что Китай слаб и беспомощен Это нам не на руку, не так ли? Слабый Китай и очень сильная Россия, возможно контролирующая его?
— Никак не на руку, — согласился Струан. — Тогда она но своему желанию сможет прижимать и нас. И Индию. Они замолчали, задумавшись каждый о своем.
— Но зачем посылать сюда такого знатного вельможу? — спросил Струан.
— Чтобы прощупать нас. Если заглянуть в историю, ответ будет ясен. Россия — это вечный рассадник недовольства в соседних государст вах, и всегда будет им, пока не решит, где, по ее мнению, пролегают ее естественные границы Она соседствует с Турцией — в Турции беспорядки, она соседствует с Индией — там тоже самое. Она соседствует с Китаем — по крайней мере, насколько мы знаем — значит должна начаться cмута и здесь. Сергеев появился, чтобы выяснить, чего мы достигли, как далеко продвинулись. Чем слабее покажется ему Китай, тем больше у них будет причин торопиться с экспансией на восток. Поэтому нам нужно попытаться нейтрализовать российского посланника, сбить его со следа, заставить думать, будто Китай могуществен. Мне понадобится вся ваша помощь. Не могли бы мы пригласить его на бал сегодня?
— Ну, конечно.
— В любом случае, мы должны дать ему понять, что Китай является частной сферой влияния британской короны и что правительство Ее Величества не потерпит здесь ничьего вмешательства.
Мысли Струана быстро перенеслись вперед. Чем глубже будут связи Короны в Азии, тем больше это будет способствовать его генеральному плану — ввести Китай в семью народов как великую державу. Чем сильнее будет Китай, поддерживаемый Англией и ею обученный, тем лучше для мира в целом. Да. И мы не можем допустить вмешательства этих деспотичных русских теперь, когда стоим на пороге успеха.
В дверь постучали, и в каюте появился Клайв Монсей, худощавый человек на середине пятого десятка, спокойный, непритязательный, с жидкими волосами и огромным картофелеобразным носом.
— Ваше превосходительство, — сказал он, — позвольте представить вам его высочество Великого князя Алексея Сергеева.
Лонгстафф и Струан поднялись. Лонгстафф сделал несколько шагов навстречу великому князю и сказал на безупречном русском языке:
— Я счастлив познакомиться с вами, ваше высочество. Проходите, прошу вас, и присаживайтесь. Приятно ли прошло ваше путешествие?
— Изумительно, ваше превосходительство, — ответил Сергеев, не выказав ни малейшего удивления. Он пожал протянутую руку, слегка поклонившись с чрезвычайным изяществом. — С вашей стороны было бесконечно любезно пригласить меня к обеду, тогда как мне можно поставить в упрек известную неучтивость, ибо я не уведомил вас о своем прибытии. Тем более, что визит мой неофициален и даже случаен.
— Значит случай был благосклонен к нам, ваше высочество.
— Я надеялся, что вы окажетесь сыном достойного друга России сэра Роберта. Это поистине счастливое совпадение.
— Да, действительно, — сухо ответил Лонгстафф. — А как здоровье князя, вашего отца? — спросил он, положившись на свою интуицию.
— Рад сообщить, что он в добром здравии. А вашего?
— Он умер несколько лет назад.
— О, простите. Но ваша матушка, леди Лонгстафф?
— Чувствует себя превосходно, благодарю вас.
Струан тем временем рассматривал русского. Сергеев был изящным высоким человеком с широкими плечами и узкими бедрами. Его одежда отличалась богатством и безупречным вкусом. Высокие скулы и странные, чуть-чуть раскосые голубые глаза придавали его лицу несколько необычный вид. У пояса под мундиром он с большой ловкостью носил парадную шпагу. Вокруг шеи, ниже белоснежного галстука на тонкой алой ленте висел скромный знак какого-то ордена. Да, такого человека не станешь задирать по пустякам, подумал Струан. Бьюсь об заклад, он фехтует как дьявол и превращается в сущего демона, если затронута его честь.
— Позвольте представить вам мистера Дирка Струана, — сказал Лонгстафф по-английски.
Князь протянул руку, улыбнулся и добавил тоже по-английски с едва уловимым акцентом:
— А, мистер Струан, рад познакомиться с вами. Струан пожал протянутую руку и убедился, что у Сергеева стальная хватка.
— Вы имеете передо мной преимущество, ваше высочество, — произнес он с грубоватой прямотой, намеренно выбрав этот тон. — У меня складывается стойкое впечатление, что вы знаете обо мне очень много, тогда как я о вас не знаю ничего.
Сергеев рассмеялся.
— Молва о знаменитом Тай-Пэне «Благородного Дома» докатилась даже до Санкт-Петербурга. Я надеялся, что удостоюсь знакомства с вами. И я с удовольствием побеседую с вами и расскажу о себе, если вам это интересно. — Он улыбнулся Лонгстаффу. — Вы крайне любезны, ваше превосходительство. Уверяю вас, я непременно доложу Его Императорскому Вели честву о том теплом приеме, который был оказан мне полномочным представительством Ее Британского Величества. Теперь же, когда я поимел удовольствие встретиться с вами, я спешу откланяться, чтобы не отрывать вас от государственных дел.
— О нет, ваше высочество, прошу вас. Мы надеемся, что вы не откажетесь с нами отобедать. — У Лонгстаффа потеплело на сердце: наконец-то перед ним стояла одна из тех задач, для которых его готовили и которые были ему понятны. — Пожалуйста, не разочаровывайте нас. Вы и сами можете видеть, все это вполне неофициально.
— Что же, благодарю вас. Почту за честь составить вам компанию.
Дверь открылась, и вошел стюард, неся шампанское в ведерке со льдом и наполненные бокалы. Он подошел с подносом к Сергееву, потом к Лонгегаффу, Струану и Монсею.
— За благополучное возвращение домой, — произнес Лонгетафф.
Они выпили.
— Изумительное шампанское, ваше превосходительство. Изумительное.
— Пожалуйста, прошу к столу.
Обед проходил строго по протоколу, без единой неточности. Сергеев сидел по правую руку от Лонгстаффа, Струан — по левую. Стюарды подносили копченые колбасы и устриц, йоркширские окорока, дымящееся, прямо с огня рагу из свежезабитой говядины, жареную ногу ягненка, вареный картофель и квашеную капусту.
— Сожалею, что не могу предложить вам икры, — сказал Лонгстафф.
— Я охотно поделюсь ею с вами, ваше превосходительство, как только прибудет мой корабль. Мы имели несчастье попасть в шторм в проливе Сунда. Корабль дал течь, и лишь с большим трудом нам удалось добраться до вашего порта Сингапура. Почтовый пакетбот уходил с тем же отливом, поэтому я купил место на его борту.
И тем самым не дал нам заранее узнать о своем приезде, подумал Лонгсгафф. Пролив Сунда означал путешествие через мыс Доброй Надежды. Что у него, черт побери, за планы?
— Я слышал, климат Сингапура неблагоприятен в это время года, мистер Струан, — говорил между тем Сергеев.
— Да, это так, — ответил Струан. — Это ваша первая поездка в Азию, ваше высочество?
— Да.
— Что ж, может быть, нам удастся сделать ваше пребывание здесь приятным. Сегодня вечером я даю бал. Я почту за честь, если вы примете мое приглашение. Это даст вам возможность познакомиться сразу с нашим обществом.
— Вы очень любезны.
— Как долго вы рассчитываете пробыть здесь?
— Только до тех пор, пока не прибудет мой корабль. Я совершаю неофициальную поездку в наши владения на Аляске.
— А ваш корабль сильно пострадал?
— Даже и не знаю, мистер Струан. Я не слишком хорошо разбираюсь в таких вещах. Он проследует сюда сразу же, как только это станет возможным.
— Значит вам понадобится жилье, — заключил Струан, подозревая, что Сергеев разбирался, и очень хорошо, в «таких вещах», а «непригодность» его корабля к морскому плаванию являлась для него удобным способом изменять по своему желанию длительность своего пребывания на Гонконге. Интуиция также подсказывала Струану, что Сингапур был первым портом, где русские остановились на пути из Санкт-Петербурга. — Мы будем счастливы предоставить вам каюту на одном из наших судов, постоянно стоящих в гавани. Не обещаю, что она будет очень роскошной, но мы приложим все силы, чтобы вам было удобно.
— Это в высшей степени любезно с вашей стороны. Нас всего пятеро: я сам и четверо слуг. Они могут спать где угодно.
— Я позабочусь, чтобы им нашлось место. А, благодарю вас, — сказал Струан стюарду, наполнившему его пустой бокал. — У вас четырехмачтовый бриг?
— Трех.
— Я сам предпочитаю трехмачтовики. Они гораздо послушнее в открытом море. И рифы на парусах брать легче. Ваш несет брамсели и бом-брамсели?
— Кажется, там достаточно парусов, мистер Струан. Как бы они ни назывались.
Струан уловил короткое, в долю секунды колебание перед ответом и понял, что Сергеев моряк. Да, но с какой стати ему это скрывать?
— Я слышал, ближневосточный кризис наконец-то разрешен, — сказал Сергеев, меняя тему.
— Действительно, — ответил Лонгстафф. — Известие об этом прибыло сюда с пакетботом.
— Большая удача. Франция проявила редкое благоразумие, отказавшись от своей воинственной позиции.
— Значение Дарданелл для Британии очевидно, — кивнул Лонгстафф. — Поддержание мира там послужит на благо всем нам.
— Жаль, что Франция и Пруссия, видимо, уверили себя в обратном. Да и Габсбурги тоже. Британия и Россия — традиционные союзники, и их интересы во многом совпадают. Я рад, что в будущем нам предстоит более тесное сотрудничество.
— Да, — вежливо согласился Лонгстафф. — Конечно, Париж очень близко от Лондона.
— Ну разве не достойно сожаления го, что этот славный город постоянно оказывается под пятой самых несуразных правителей? — подосадовал Сергеев. — Прекрасный народ, прекрасный. И, однако, все его вожди неизменно преисполнены самого губительного тщеславия и жаждут, как видно, только одного — разодрать мир в клочья.
— Крупнейшая проблема нашего времени, ваше высочество. Европа, и как обуздать тщеславие ее властителей. Конечно, в Британии мы, по счастью, имеем парламент, и британскую мощь уже не бросают в бой по прихоти одного человека.
— Согласен. Это великий и славный эксперимент, отвечающий превосходным качествам вашей державы, сэр. Но он подходит не для всех стран. Кажется, еще древние греки пришли к выводу, что наиболее совершенной формой правления является благонамеренная диктатура, нет? Власть одного человека?
— Благонамеренная, да. Но при этом выборная. Не диктатура по божественному праву.
— Кто возьмется утверждать, с абсолютной уверенностью, что божественного права не существует?
— О, ваше высочество, — ответил Лонгстафф, — никто не ставит под сомнение существование Бога. Речь идет лишь о праве короля делать, что он пожелает и когда пожелает, не спросив мнения народа. История Англии знает длинную череду «божественных» монархов, которые, как выяснилось впоследствии, отнюдь не были непогрешимы. Народу очень трудно переносить ошибки правителей. Вы не находите? Столь многим приходится расплачиваться за них своей кровью.
Сергеев весело хмыкнул.
— Мне очень нравится юмор англичан. — Он взглянул на Струана: — Вы, кажется, шотландец, мистер Струан?
— Да. Британец. В наши времена уже не существует разницы между шотландцами и англичанами. — Он сделал глоток вина. — Мы устали красть их коров и овец. Решили, что уж лучше сразу украсть всю страну. Поэтому оставили Шотландию и перебрались на юг.
Все дружно рассмеялись и выпили еще. Лонгсгаффа забавляло то, что Монсей, выбитый из колеи грубоватым добродушием Струана, не проронил за столом ни слова.
— А что думаете по этому поводу вы, мистер Струан? — спросил Сергеев. — Могли бы вы управлять «Благородным Домом», имея под рукой «парламент», с которым постоянно приходится бороться?
— Нет, ваше высочество. Но я вовлекаю в конфликт — в соперничество — с другими торговцами только компанию. Я рискую только собой и своим торговым домом. А не жизнью других людей.
— И, однако, сейчас у вас война с Китаем. Именно потому, что язычники набрались безрассудства мешать вашей торговле. Разве это не так?
— Отчасти. Разумеется, решение объявить войну едва ли было моим.
— О, конечно. Я говорю о том, что вы один имеете исключительное право управлять крупным торговым концерном и что это действенный способ добиться успеха. Власть одного. Это разумно для компании, флота, страны.
— Пожалуй. При условии, что вы действительно добиваетесь успеха, — ответил Струан, сводя все к шутке. Затем добавил уже серьезно: — Возможно, в настоящем парламентская система и не подходит для России — и некоторых других стран, — но я убежден, что земля никогда не будет жить в мире, пока все народы не примут английскую парламентскую систему, пока каждый человек не получит право голоса и пока кто-то один будет распоряжаться судьбой целого государства — по божественному ли праву или по праву, дарованному ему глупым голосованием глупых избирателей.
— Согласен, — кивнул Сергеев. — Ваше предположение верно. Но в нем есть один большой недостаток. Вы подразумеваете просвещенное население земли, когда каждый получает образование наравне со всеми и, как и все, преуспевает, что, конечно же, невозможно, не так ли? Вам следовало бы проехать по России, чтобы увидеть своими глазами, насколько это невозможно. И вы совершенно не принимаете в расчет национальные чувства и различия в вере. Если бы вы добавили «пока все народы не станут христианскими», тогда, возможно, вы. были бы правы. Но как вы представляете себе французского католика, живущего в согласии с английским протестантом? Или русскую ортодоксальную церковь — с испанскими иезуитами? Или всех их вместе взятых — с ордами мусульманских нехристей, а тех в свою очередь — с несчастными евреями, а тех — с идолопоклонниками и язычниками?
Струан сделал глубокий вдох.
— Я рад, что вы задали этот вопрос, — сказал он и решительно умолк.
— Я вижу, впереди нас ждет много интересных бесед, — с легкостью подхватил разговор Лонгстафф. — Чай, ваше высочество? Через час назначен боксерский поединок. Если вы не слишком утомлены дорогой, возможно вы захотите посмотреть его. Бой обещает быть весьма захватывающим. Флот против армии.
— О, с большой охотой, ваше превосходительство. На кого вы ставите в этой схватке? Я поставлю на противную сторону.
— Гинея — на флот.
— Идет.
После обеда был подан чай и сигары, и через некоторое время Монсей проводил великого князя на пакетбот. Лонгстафф отпустил стюардов.
— Я думаю, один из наших фрегатов должен немедленно нанести «случайный» визит в Сингапур, — сказал он Струану.
— Я подумал о том же, Уилл. Он моряк, я в этом уверен.
— Да. Это вы тонко разыграли, Дирк. — Лонгстафф покрутил в руках чашку. — И он производит впечатление на редкость хитрого и осмотрительного человека. Такой, вероятно, будет крайне осторожен в отношении всякого рода официальных бумаг.
— Я пришел к тому же выводу.
— Я с удовольствием вспоминаю о времени, проведенном в Санкт-Петербурге. За исключением долгих часов учебы. Мне пришлось учиться читать и писать по-русски, помимо, разумеется, занятий французским. Русский — очень трудный язык.
Струан налил чаю им обоим.
— Вас ведь никогда не привлекали боксерские поединки, не правда ли, Уилл?
— Нет, не привлекали. Думаю, я просто провожу его на берег и вернусь назад. Спокойно вздремну в одиночестве. — Лонгстафф сухо рассмеялся: — Подготовлюсь к вечерним празднествам, ну?
Струан поднялся.
— А я должен поразмыслить над тем, как мне со своей стороны вернее заронить в его душу семена обеспокоенности, чтобы увидеть потом дружные всходы.
Пока стюарды убирали со стола, Лонгстафф лениво разглядывал темные чайные листья на дне своей чашки.
— Нет, — произнес он, показывая жестом, чтобы и чашку, и чайник ему оставили. — И проследите, чтобы меня не беспокоили. Зайдите ко мне через час.
— Слушаюсь, сэр.
Он подавил зевок, в каюте стало тихо, и приятные мысли неспешной чередой потянулись в его голове. Чес-с-слово, это замечательно, что Сергеев здесь. Теперь можно немного насладиться жизнью. Поупражняться в парировании и нанесении уколов в тонкой дипломатической беседе. Исследовать ум этого русского — вот чем непременно следует заняться. Забыть на время нескончаемые заботы колонии, этих чертовых торговцев и проклятого императора с его языческим отребьем, черт бы побрал всю эту шайку разбойников.
Он прошел в свою личную каюту и удобно улегся на постель, закинув руки за голову. Как это там Дирк сказал? Ах да, семена обеспокоенности. Это он удачно выразился. Какие же семена можем мы посеять? Сдержанно-мрачные намеки на могущество Китая? На неисчислимость его жителей? На то, что правительство Ее Величества может аннексировать всю страну в случае вмешательства любой из держав? На сложности торговли опиумом? Чаем?
Над его головой раздался топот ног: сменялась вахта; на палубе начал репетицию оркестр морской пехоты. Он снова зевнул и удовлетворенно закрыл глаза. Нет ничего лучше, чем короткий сон после обеда, сказал он себе. Благодарение Господу, я джентльмен — не приходится ковыряться в земле, сажая настоящие семена, как какому-нибудь вонючему крестьянину или грязному фермеру. Черт, ты только вообрази себе — работать руками весь день! Сажать всякую всячину, потом выращивать. Кругом навоз хлюпает. От одной мысли обо всем этом в дрожь бросает. Сеять семена в дипломатии не в пример важнее, и это действительно работа для джентльмена Так, на чем я там остановился? Ах да. Чай. Жизнь, наверное, была просто невыносимой до того, как у нас появился чай. Абсолютно несносной. Не могу понять, как люди вообще могли существовать без чая. Жаль, что он не растет в Англии. Это избавило бы нас от многих хлопот.
— Господи милосердный! — вырвалось у него, и он, выпрямившись, сел на постели. — Чай! Ну конечно же, чай! Сколько лет он был у тебя под самым носом, а ты даже не замечал его! Ты гений! — Он пришел в такое возбуждение от только что зародившейся мысли, что вскочил с койки и станцевал джигу. Облегчившись в ночную вазу, он вернулся в главную каюту и сел за рабочий стол, чувствуя, как колотится сердце. Теперь ты знаешь способ, как положить конец этому британо-китайскому кошмару, заключавшемуся в шаткости сложившегося баланса чай-серебро-опиум. Ты знаешь, говорил он себе, потрясенный и изумленный простотой и гениальностью той идеи, которую подсказала ему прощальная шутка Струана.
— О Боже мой, Дирк, — произнес он вслух, фыркнув от смеха, — если бы ты только знал. Ты своими руками перерубил сук, на котором сидишь вместе со всеми Китайскими торговцами. Подарив Британии славу, а мне — Бессмертие!
Да, именно так. Однако тебе лучше держать язык за зубами, предостерег он себя. У стен есть уши.
Идея была удивительно проста: уничтожить монополию Китая на чай. Купить, выпросить или украсть — разумеется, под большим секретом — тонну семян чайного куста. Тайком перевезти их в Индию. Там можно найти десятки районов, где чай будет прекрасно расти. Десятки. И еще при моей жизни у нас появятся богатейшие плантации — мы станем выращивать свой собственный чай на своей земле. Обеспечив себя чаем, мы больше не будем нуждаться ни в серебре, ни в опиуме, чтобы расплатиться за него с китайцами. Прибыль, от торговли индийским чаем быстро уравняется, а потом превысит и вдвое, и втрое прибыль от продажи индийского опиума, так что тут мы ничего не теряем. Мы будем выращивать лучший чай в мире и будем продавать его всему миру. Короне от этого прямая выгода, ибо доходы от чая возрастут фантастически: ведь мы, вне всякого сомнения, будем выращивать его и дешевле, и лучше — британский подход, сметка и все такое! — а цена у нашего чая будет ниже, чем у китайских сортов. И, кроме этого, мы поднимем свой моральный престиж в глазах всего мира, положив конец торговле опиумом. Проклятые контрабандисты окажутся не у дел, ибо, лишив их этого чертова зелья, какой пользы можно от них ожидать; поэтому опиум мы сможем объявить вне закона. Индия от этого выигрывает невероятно. Китай тоже выигрывает, потому что прекратится контрабандный ввоз опиума, а свой чай китайцы и так прекрасно потребляют.
А ты, Уильям Лонгстафф — единственный человек, который в состоянии осуществить этот план — ты удостоишься великих почестей. При самом скромном везении — герцогский титул, предложенный благодарным парламентом, ибо ты и только ты разрешишь неразрешимое.
— Теперь мир установился надолго. Пока Франция не попытается выкинуть еще какой-нибудь фортель.
— Или Австро-Венгрия. Или Пруссия. Или Россия.
— Да. Что приводит нас назад к Сергееву. С какой стати столь значительному лицу при российском дворе появляться в Азии в это время? И как могло случиться, что мы не получили ни официального, ни какого-либо иного уведомления? Когда мы контролируем все морские пути к востоку от Африки9
— Вероятно, он совершает поездку по государственным делам в русскую Аляску и прибыл сюда не со стороны мыса Доброй Надежды.
— Готов поставить сто гиней, что именно это он и скажет, — заявил Лонгстафф. Он удобно расположился в кресле и закинул ноги на стол. — Сергеев имеет большой вес в Санкт-Петербурге. Я жил там в течение пяти лет, когда был еще ребенком, — мой отец служил дипломатом при царском дворе. Дворе тиранов. Весь их род таков. Нынешний царь, Николай I, типичный его представитель.
— А что придает Сергееву такое значение? — спросил Струан, удивленный тем, что за все годы их знакомства Лонгстафф никогда не упоминал о Санкт-Петербурге.
— Их семья владеет огромными землями. К тому же они царские родственники. Если память мне не изменяет, им «принадлежат» десятки тысяч рабов и сотни деревень. Помню, отец как-то говорил, что князь Сергеев — наш должен быть из той же семьи — входит в ближайшее окружение царя и является одним из самых могущественных людей во всех трех Россиях Любопытно встретить одного из них — и где? Здесь, подумать только, ну?
— Вы считаете, что Россия собирается предпринять попытку проникнуть в Азию?
— Я бы сказал, что этот человек слишком удобен для этой цели, чтобы все это оказалось простым совпадением. Теперь, когда на Ближнем Востоке восстановлен status quo [16], и вопрос с Дарданеллами решен, хлоп! — откуда ни возьмись выскакивает великий князь.
— Вы полагаете, тут есть связь? Лонгстафф мягко рассмеялся.
— Ну, мир на Ближнем Востоке начисто перекрывает русским все пути на запад, однако они могут позволить себе посидеть и подождать. Франция так и лезет в драку, то же самое можно сказать о Пруссии. Старый дьявол Меттерних переживает тяжелые времена, пытаясь удержать австрийские владения в Италии, и он взбешен тем, что Франция и Британия помогли бельгийцам основать свое собственное государство за счет голландцев. Грядет серьезный конфликт между Францией и Британией в вопросе об испанском наследстве — испанской королеве двенадцать лет, и скоро ее выдадут замуж. Луи-Филипп прочит ей в мужья своего ставленника, но мы не можем допустить объединения тронов Франции и Испании. Пруссия жаждет расширить сферу своего влияния в Европе, а Франция на протяжении всей своей истории считала это своим исключительным и божественным правом. О да, — добавил он с улыбкой, — Россия может позволить себе подождать. Когда Оттоманская империя развалится, она без всякого шума приберет к рукам все Балканы — Румынию, Болгарию, Бессарабию, Сербию, а также такой кусок Австро-Венгерской империи, какой только сумеет проглотить. Конечно, мы не можем позволить ей этого, следовательно, разразится новая большая война, если только Россия не удовлетворится разумными уступками. Поэтому, с точки зрения русских, Европа на данный момент не представляет для них опасности. Россия оказалась плотно блокированной, но это не имеет никакого значения. Исторически ее политика всегда сводилась к тому, чтобы побеждать хитростью — подкупать лидеров какой-нибудь страны, а заодно и лидеров оппозиции, если таковая имелась. Расширяться за счет «сфер влияния», а не прямыми военными захватами, а затем устранять этих лидеров и переваривать народ в своей утробе. Теперь, когда угрозы с запада нет, я бы решил, что ее взгляд повернется к востоку. Поскольку она тоже считает, что занимает на земле исключительное место, что и она, как Франция или Пруссия, самим Богом назначена править миром. На востоке между нею и Тихим океаном нет ни одной крупной державы.
— Исключая Китай.
— А мы оба знаем, что Китай слаб и беспомощен Это нам не на руку, не так ли? Слабый Китай и очень сильная Россия, возможно контролирующая его?
— Никак не на руку, — согласился Струан. — Тогда она но своему желанию сможет прижимать и нас. И Индию. Они замолчали, задумавшись каждый о своем.
— Но зачем посылать сюда такого знатного вельможу? — спросил Струан.
— Чтобы прощупать нас. Если заглянуть в историю, ответ будет ясен. Россия — это вечный рассадник недовольства в соседних государст вах, и всегда будет им, пока не решит, где, по ее мнению, пролегают ее естественные границы Она соседствует с Турцией — в Турции беспорядки, она соседствует с Индией — там тоже самое. Она соседствует с Китаем — по крайней мере, насколько мы знаем — значит должна начаться cмута и здесь. Сергеев появился, чтобы выяснить, чего мы достигли, как далеко продвинулись. Чем слабее покажется ему Китай, тем больше у них будет причин торопиться с экспансией на восток. Поэтому нам нужно попытаться нейтрализовать российского посланника, сбить его со следа, заставить думать, будто Китай могуществен. Мне понадобится вся ваша помощь. Не могли бы мы пригласить его на бал сегодня?
— Ну, конечно.
— В любом случае, мы должны дать ему понять, что Китай является частной сферой влияния британской короны и что правительство Ее Величества не потерпит здесь ничьего вмешательства.
Мысли Струана быстро перенеслись вперед. Чем глубже будут связи Короны в Азии, тем больше это будет способствовать его генеральному плану — ввести Китай в семью народов как великую державу. Чем сильнее будет Китай, поддерживаемый Англией и ею обученный, тем лучше для мира в целом. Да. И мы не можем допустить вмешательства этих деспотичных русских теперь, когда стоим на пороге успеха.
В дверь постучали, и в каюте появился Клайв Монсей, худощавый человек на середине пятого десятка, спокойный, непритязательный, с жидкими волосами и огромным картофелеобразным носом.
— Ваше превосходительство, — сказал он, — позвольте представить вам его высочество Великого князя Алексея Сергеева.
Лонгстафф и Струан поднялись. Лонгстафф сделал несколько шагов навстречу великому князю и сказал на безупречном русском языке:
— Я счастлив познакомиться с вами, ваше высочество. Проходите, прошу вас, и присаживайтесь. Приятно ли прошло ваше путешествие?
— Изумительно, ваше превосходительство, — ответил Сергеев, не выказав ни малейшего удивления. Он пожал протянутую руку, слегка поклонившись с чрезвычайным изяществом. — С вашей стороны было бесконечно любезно пригласить меня к обеду, тогда как мне можно поставить в упрек известную неучтивость, ибо я не уведомил вас о своем прибытии. Тем более, что визит мой неофициален и даже случаен.
— Значит случай был благосклонен к нам, ваше высочество.
— Я надеялся, что вы окажетесь сыном достойного друга России сэра Роберта. Это поистине счастливое совпадение.
— Да, действительно, — сухо ответил Лонгстафф. — А как здоровье князя, вашего отца? — спросил он, положившись на свою интуицию.
— Рад сообщить, что он в добром здравии. А вашего?
— Он умер несколько лет назад.
— О, простите. Но ваша матушка, леди Лонгстафф?
— Чувствует себя превосходно, благодарю вас.
Струан тем временем рассматривал русского. Сергеев был изящным высоким человеком с широкими плечами и узкими бедрами. Его одежда отличалась богатством и безупречным вкусом. Высокие скулы и странные, чуть-чуть раскосые голубые глаза придавали его лицу несколько необычный вид. У пояса под мундиром он с большой ловкостью носил парадную шпагу. Вокруг шеи, ниже белоснежного галстука на тонкой алой ленте висел скромный знак какого-то ордена. Да, такого человека не станешь задирать по пустякам, подумал Струан. Бьюсь об заклад, он фехтует как дьявол и превращается в сущего демона, если затронута его честь.
— Позвольте представить вам мистера Дирка Струана, — сказал Лонгстафф по-английски.
Князь протянул руку, улыбнулся и добавил тоже по-английски с едва уловимым акцентом:
— А, мистер Струан, рад познакомиться с вами. Струан пожал протянутую руку и убедился, что у Сергеева стальная хватка.
— Вы имеете передо мной преимущество, ваше высочество, — произнес он с грубоватой прямотой, намеренно выбрав этот тон. — У меня складывается стойкое впечатление, что вы знаете обо мне очень много, тогда как я о вас не знаю ничего.
Сергеев рассмеялся.
— Молва о знаменитом Тай-Пэне «Благородного Дома» докатилась даже до Санкт-Петербурга. Я надеялся, что удостоюсь знакомства с вами. И я с удовольствием побеседую с вами и расскажу о себе, если вам это интересно. — Он улыбнулся Лонгстаффу. — Вы крайне любезны, ваше превосходительство. Уверяю вас, я непременно доложу Его Императорскому Вели честву о том теплом приеме, который был оказан мне полномочным представительством Ее Британского Величества. Теперь же, когда я поимел удовольствие встретиться с вами, я спешу откланяться, чтобы не отрывать вас от государственных дел.
— О нет, ваше высочество, прошу вас. Мы надеемся, что вы не откажетесь с нами отобедать. — У Лонгстаффа потеплело на сердце: наконец-то перед ним стояла одна из тех задач, для которых его готовили и которые были ему понятны. — Пожалуйста, не разочаровывайте нас. Вы и сами можете видеть, все это вполне неофициально.
— Что же, благодарю вас. Почту за честь составить вам компанию.
Дверь открылась, и вошел стюард, неся шампанское в ведерке со льдом и наполненные бокалы. Он подошел с подносом к Сергееву, потом к Лонгегаффу, Струану и Монсею.
— За благополучное возвращение домой, — произнес Лонгетафф.
Они выпили.
— Изумительное шампанское, ваше превосходительство. Изумительное.
— Пожалуйста, прошу к столу.
Обед проходил строго по протоколу, без единой неточности. Сергеев сидел по правую руку от Лонгстаффа, Струан — по левую. Стюарды подносили копченые колбасы и устриц, йоркширские окорока, дымящееся, прямо с огня рагу из свежезабитой говядины, жареную ногу ягненка, вареный картофель и квашеную капусту.
— Сожалею, что не могу предложить вам икры, — сказал Лонгстафф.
— Я охотно поделюсь ею с вами, ваше превосходительство, как только прибудет мой корабль. Мы имели несчастье попасть в шторм в проливе Сунда. Корабль дал течь, и лишь с большим трудом нам удалось добраться до вашего порта Сингапура. Почтовый пакетбот уходил с тем же отливом, поэтому я купил место на его борту.
И тем самым не дал нам заранее узнать о своем приезде, подумал Лонгсгафф. Пролив Сунда означал путешествие через мыс Доброй Надежды. Что у него, черт побери, за планы?
— Я слышал, климат Сингапура неблагоприятен в это время года, мистер Струан, — говорил между тем Сергеев.
— Да, это так, — ответил Струан. — Это ваша первая поездка в Азию, ваше высочество?
— Да.
— Что ж, может быть, нам удастся сделать ваше пребывание здесь приятным. Сегодня вечером я даю бал. Я почту за честь, если вы примете мое приглашение. Это даст вам возможность познакомиться сразу с нашим обществом.
— Вы очень любезны.
— Как долго вы рассчитываете пробыть здесь?
— Только до тех пор, пока не прибудет мой корабль. Я совершаю неофициальную поездку в наши владения на Аляске.
— А ваш корабль сильно пострадал?
— Даже и не знаю, мистер Струан. Я не слишком хорошо разбираюсь в таких вещах. Он проследует сюда сразу же, как только это станет возможным.
— Значит вам понадобится жилье, — заключил Струан, подозревая, что Сергеев разбирался, и очень хорошо, в «таких вещах», а «непригодность» его корабля к морскому плаванию являлась для него удобным способом изменять по своему желанию длительность своего пребывания на Гонконге. Интуиция также подсказывала Струану, что Сингапур был первым портом, где русские остановились на пути из Санкт-Петербурга. — Мы будем счастливы предоставить вам каюту на одном из наших судов, постоянно стоящих в гавани. Не обещаю, что она будет очень роскошной, но мы приложим все силы, чтобы вам было удобно.
— Это в высшей степени любезно с вашей стороны. Нас всего пятеро: я сам и четверо слуг. Они могут спать где угодно.
— Я позабочусь, чтобы им нашлось место. А, благодарю вас, — сказал Струан стюарду, наполнившему его пустой бокал. — У вас четырехмачтовый бриг?
— Трех.
— Я сам предпочитаю трехмачтовики. Они гораздо послушнее в открытом море. И рифы на парусах брать легче. Ваш несет брамсели и бом-брамсели?
— Кажется, там достаточно парусов, мистер Струан. Как бы они ни назывались.
Струан уловил короткое, в долю секунды колебание перед ответом и понял, что Сергеев моряк. Да, но с какой стати ему это скрывать?
— Я слышал, ближневосточный кризис наконец-то разрешен, — сказал Сергеев, меняя тему.
— Действительно, — ответил Лонгстафф. — Известие об этом прибыло сюда с пакетботом.
— Большая удача. Франция проявила редкое благоразумие, отказавшись от своей воинственной позиции.
— Значение Дарданелл для Британии очевидно, — кивнул Лонгстафф. — Поддержание мира там послужит на благо всем нам.
— Жаль, что Франция и Пруссия, видимо, уверили себя в обратном. Да и Габсбурги тоже. Британия и Россия — традиционные союзники, и их интересы во многом совпадают. Я рад, что в будущем нам предстоит более тесное сотрудничество.
— Да, — вежливо согласился Лонгстафф. — Конечно, Париж очень близко от Лондона.
— Ну разве не достойно сожаления го, что этот славный город постоянно оказывается под пятой самых несуразных правителей? — подосадовал Сергеев. — Прекрасный народ, прекрасный. И, однако, все его вожди неизменно преисполнены самого губительного тщеславия и жаждут, как видно, только одного — разодрать мир в клочья.
— Крупнейшая проблема нашего времени, ваше высочество. Европа, и как обуздать тщеславие ее властителей. Конечно, в Британии мы, по счастью, имеем парламент, и британскую мощь уже не бросают в бой по прихоти одного человека.
— Согласен. Это великий и славный эксперимент, отвечающий превосходным качествам вашей державы, сэр. Но он подходит не для всех стран. Кажется, еще древние греки пришли к выводу, что наиболее совершенной формой правления является благонамеренная диктатура, нет? Власть одного человека?
— Благонамеренная, да. Но при этом выборная. Не диктатура по божественному праву.
— Кто возьмется утверждать, с абсолютной уверенностью, что божественного права не существует?
— О, ваше высочество, — ответил Лонгстафф, — никто не ставит под сомнение существование Бога. Речь идет лишь о праве короля делать, что он пожелает и когда пожелает, не спросив мнения народа. История Англии знает длинную череду «божественных» монархов, которые, как выяснилось впоследствии, отнюдь не были непогрешимы. Народу очень трудно переносить ошибки правителей. Вы не находите? Столь многим приходится расплачиваться за них своей кровью.
Сергеев весело хмыкнул.
— Мне очень нравится юмор англичан. — Он взглянул на Струана: — Вы, кажется, шотландец, мистер Струан?
— Да. Британец. В наши времена уже не существует разницы между шотландцами и англичанами. — Он сделал глоток вина. — Мы устали красть их коров и овец. Решили, что уж лучше сразу украсть всю страну. Поэтому оставили Шотландию и перебрались на юг.
Все дружно рассмеялись и выпили еще. Лонгсгаффа забавляло то, что Монсей, выбитый из колеи грубоватым добродушием Струана, не проронил за столом ни слова.
— А что думаете по этому поводу вы, мистер Струан? — спросил Сергеев. — Могли бы вы управлять «Благородным Домом», имея под рукой «парламент», с которым постоянно приходится бороться?
— Нет, ваше высочество. Но я вовлекаю в конфликт — в соперничество — с другими торговцами только компанию. Я рискую только собой и своим торговым домом. А не жизнью других людей.
— И, однако, сейчас у вас война с Китаем. Именно потому, что язычники набрались безрассудства мешать вашей торговле. Разве это не так?
— Отчасти. Разумеется, решение объявить войну едва ли было моим.
— О, конечно. Я говорю о том, что вы один имеете исключительное право управлять крупным торговым концерном и что это действенный способ добиться успеха. Власть одного. Это разумно для компании, флота, страны.
— Пожалуй. При условии, что вы действительно добиваетесь успеха, — ответил Струан, сводя все к шутке. Затем добавил уже серьезно: — Возможно, в настоящем парламентская система и не подходит для России — и некоторых других стран, — но я убежден, что земля никогда не будет жить в мире, пока все народы не примут английскую парламентскую систему, пока каждый человек не получит право голоса и пока кто-то один будет распоряжаться судьбой целого государства — по божественному ли праву или по праву, дарованному ему глупым голосованием глупых избирателей.
— Согласен, — кивнул Сергеев. — Ваше предположение верно. Но в нем есть один большой недостаток. Вы подразумеваете просвещенное население земли, когда каждый получает образование наравне со всеми и, как и все, преуспевает, что, конечно же, невозможно, не так ли? Вам следовало бы проехать по России, чтобы увидеть своими глазами, насколько это невозможно. И вы совершенно не принимаете в расчет национальные чувства и различия в вере. Если бы вы добавили «пока все народы не станут христианскими», тогда, возможно, вы. были бы правы. Но как вы представляете себе французского католика, живущего в согласии с английским протестантом? Или русскую ортодоксальную церковь — с испанскими иезуитами? Или всех их вместе взятых — с ордами мусульманских нехристей, а тех в свою очередь — с несчастными евреями, а тех — с идолопоклонниками и язычниками?
Струан сделал глубокий вдох.
— Я рад, что вы задали этот вопрос, — сказал он и решительно умолк.
— Я вижу, впереди нас ждет много интересных бесед, — с легкостью подхватил разговор Лонгстафф. — Чай, ваше высочество? Через час назначен боксерский поединок. Если вы не слишком утомлены дорогой, возможно вы захотите посмотреть его. Бой обещает быть весьма захватывающим. Флот против армии.
— О, с большой охотой, ваше превосходительство. На кого вы ставите в этой схватке? Я поставлю на противную сторону.
— Гинея — на флот.
— Идет.
После обеда был подан чай и сигары, и через некоторое время Монсей проводил великого князя на пакетбот. Лонгстафф отпустил стюардов.
— Я думаю, один из наших фрегатов должен немедленно нанести «случайный» визит в Сингапур, — сказал он Струану.
— Я подумал о том же, Уилл. Он моряк, я в этом уверен.
— Да. Это вы тонко разыграли, Дирк. — Лонгстафф покрутил в руках чашку. — И он производит впечатление на редкость хитрого и осмотрительного человека. Такой, вероятно, будет крайне осторожен в отношении всякого рода официальных бумаг.
— Я пришел к тому же выводу.
— Я с удовольствием вспоминаю о времени, проведенном в Санкт-Петербурге. За исключением долгих часов учебы. Мне пришлось учиться читать и писать по-русски, помимо, разумеется, занятий французским. Русский — очень трудный язык.
Струан налил чаю им обоим.
— Вас ведь никогда не привлекали боксерские поединки, не правда ли, Уилл?
— Нет, не привлекали. Думаю, я просто провожу его на берег и вернусь назад. Спокойно вздремну в одиночестве. — Лонгстафф сухо рассмеялся: — Подготовлюсь к вечерним празднествам, ну?
Струан поднялся.
— А я должен поразмыслить над тем, как мне со своей стороны вернее заронить в его душу семена обеспокоенности, чтобы увидеть потом дружные всходы.
Пока стюарды убирали со стола, Лонгстафф лениво разглядывал темные чайные листья на дне своей чашки.
— Нет, — произнес он, показывая жестом, чтобы и чашку, и чайник ему оставили. — И проследите, чтобы меня не беспокоили. Зайдите ко мне через час.
— Слушаюсь, сэр.
Он подавил зевок, в каюте стало тихо, и приятные мысли неспешной чередой потянулись в его голове. Чес-с-слово, это замечательно, что Сергеев здесь. Теперь можно немного насладиться жизнью. Поупражняться в парировании и нанесении уколов в тонкой дипломатической беседе. Исследовать ум этого русского — вот чем непременно следует заняться. Забыть на время нескончаемые заботы колонии, этих чертовых торговцев и проклятого императора с его языческим отребьем, черт бы побрал всю эту шайку разбойников.
Он прошел в свою личную каюту и удобно улегся на постель, закинув руки за голову. Как это там Дирк сказал? Ах да, семена обеспокоенности. Это он удачно выразился. Какие же семена можем мы посеять? Сдержанно-мрачные намеки на могущество Китая? На неисчислимость его жителей? На то, что правительство Ее Величества может аннексировать всю страну в случае вмешательства любой из держав? На сложности торговли опиумом? Чаем?
Над его головой раздался топот ног: сменялась вахта; на палубе начал репетицию оркестр морской пехоты. Он снова зевнул и удовлетворенно закрыл глаза. Нет ничего лучше, чем короткий сон после обеда, сказал он себе. Благодарение Господу, я джентльмен — не приходится ковыряться в земле, сажая настоящие семена, как какому-нибудь вонючему крестьянину или грязному фермеру. Черт, ты только вообрази себе — работать руками весь день! Сажать всякую всячину, потом выращивать. Кругом навоз хлюпает. От одной мысли обо всем этом в дрожь бросает. Сеять семена в дипломатии не в пример важнее, и это действительно работа для джентльмена Так, на чем я там остановился? Ах да. Чай. Жизнь, наверное, была просто невыносимой до того, как у нас появился чай. Абсолютно несносной. Не могу понять, как люди вообще могли существовать без чая. Жаль, что он не растет в Англии. Это избавило бы нас от многих хлопот.
— Господи милосердный! — вырвалось у него, и он, выпрямившись, сел на постели. — Чай! Ну конечно же, чай! Сколько лет он был у тебя под самым носом, а ты даже не замечал его! Ты гений! — Он пришел в такое возбуждение от только что зародившейся мысли, что вскочил с койки и станцевал джигу. Облегчившись в ночную вазу, он вернулся в главную каюту и сел за рабочий стол, чувствуя, как колотится сердце. Теперь ты знаешь способ, как положить конец этому британо-китайскому кошмару, заключавшемуся в шаткости сложившегося баланса чай-серебро-опиум. Ты знаешь, говорил он себе, потрясенный и изумленный простотой и гениальностью той идеи, которую подсказала ему прощальная шутка Струана.
— О Боже мой, Дирк, — произнес он вслух, фыркнув от смеха, — если бы ты только знал. Ты своими руками перерубил сук, на котором сидишь вместе со всеми Китайскими торговцами. Подарив Британии славу, а мне — Бессмертие!
Да, именно так. Однако тебе лучше держать язык за зубами, предостерег он себя. У стен есть уши.
Идея была удивительно проста: уничтожить монополию Китая на чай. Купить, выпросить или украсть — разумеется, под большим секретом — тонну семян чайного куста. Тайком перевезти их в Индию. Там можно найти десятки районов, где чай будет прекрасно расти. Десятки. И еще при моей жизни у нас появятся богатейшие плантации — мы станем выращивать свой собственный чай на своей земле. Обеспечив себя чаем, мы больше не будем нуждаться ни в серебре, ни в опиуме, чтобы расплатиться за него с китайцами. Прибыль, от торговли индийским чаем быстро уравняется, а потом превысит и вдвое, и втрое прибыль от продажи индийского опиума, так что тут мы ничего не теряем. Мы будем выращивать лучший чай в мире и будем продавать его всему миру. Короне от этого прямая выгода, ибо доходы от чая возрастут фантастически: ведь мы, вне всякого сомнения, будем выращивать его и дешевле, и лучше — британский подход, сметка и все такое! — а цена у нашего чая будет ниже, чем у китайских сортов. И, кроме этого, мы поднимем свой моральный престиж в глазах всего мира, положив конец торговле опиумом. Проклятые контрабандисты окажутся не у дел, ибо, лишив их этого чертова зелья, какой пользы можно от них ожидать; поэтому опиум мы сможем объявить вне закона. Индия от этого выигрывает невероятно. Китай тоже выигрывает, потому что прекратится контрабандный ввоз опиума, а свой чай китайцы и так прекрасно потребляют.
А ты, Уильям Лонгстафф — единственный человек, который в состоянии осуществить этот план — ты удостоишься великих почестей. При самом скромном везении — герцогский титул, предложенный благодарным парламентом, ибо ты и только ты разрешишь неразрешимое.