Клавелл Джеймс. Тай-Пэн

   Струан несколько секунд наблюдал спину своего сына, уловив в его голосе хорошо ему знакомую интонацию Рональды. Он мысленно решил внимательнее разобраться в действиях чартистов. Потом вернулся к письму:
   "Народ ежедневно прибывает в Глазго с севера, где лорды продолжают огораживать клановую землю, лишая своих родичей исконного права на нее. Граф Струан, этот дьявол с черным, сердцем, да поразит его Господь скорой смертью, собирает теперь свой полк, чтобы сражаться в индийских колониях. Люди стекаются под его знамя отовсюду, привлеченные обещаниями богатой добычи и земли. Ходят слухи, что нам опять придется воевать с проклятыми американцами из-за канадских колоний, и еще рассказывают о войне между этими дьяволами французами и русскими из-за оттоманских турок. Черт бы побрал этих французов. Словно мало мы натерпелись от их архидьявола Бонапарта.
   В печальные времена живем мы, мальчик мой. Да, забыл упомянуть, что появился план построить за пять лет железную дорогу от Глазго до Эдинбурга. То-то будет здорово? Тогда, быть может, мы, шотландцы, сможем объединиться, и выбросим вон англичан, и выберем своего короля. Обнимаю тебя и твоего брата и обними за меня Кулума. С уважением, твой отец Парлан Струан".
   Струан с усмешкой поднял глаза.
   — Кровожаден, как всегда.
   — Если граф набирает полк в Индию, вполне может так получиться, что они окажутся здесь.
   — Верно. Я подумал о том же. Что ж, парень, если он когда-либо доберется до владений «Благородного Дома», полк вернется домой без командира, да поможет мне Бог.
   — Да поможет мне Бог, — эхом откликнулся Кулум. Раздался стук в дверь, и в каюту торопливо вошел стюард, неся шампанское, бокалы и чай.
   — Капитан Орлов благодарит вас от имени команды, сэр-р.
   — Попроси его и Вольфганга присоединиться к нам в конце вахты.
   — Есть, так точно, сэр-р.
   После того как было разлито вино и чай, Струан поднял бокал.
   — Тост. За Винифред, воскресшую из мертвых! Они выпили, и Робб сказал:
   — Еще один тост. Я пью за «Благородный Дом». Пусть никогда во веки мы не замыслим и не сделаем зла друг другу.
   — Да.
   Они выпили снова.
   — Робб, когда мы придем на Гонконг, напиши нашим агентам. Пусть выяснят, кто являлся директорами нашего банка и кто был виновен в превышении кредита.
   — Хорошо, Дирк.
   — А потом, отец? — спросил Кулум.
   — Потом мы пустим по миру всех виновных, — ответил Струан. — Вместе с их семьями.
   У Кулума побежали мурашки по коже от неумолимой окончательности этого приговора.
   — Почему же и семьи тоже?
   — А что их жадность сделала с нашими семьями? С нами? С нашим будущим? Нам еще много лет предстоит расплачиваться за их тупую ненасытность. Поэтому они заплатят той же монетой. Все до единого.
   Кулум встал и направился к двери.
   — Что тебе нужно, парень?
   — Туалет. То есть, я хочу сказать, «гальюн». Дверь закрылась за ним.
   — Жаль, что пришлось говорить ему такие вещи, — вздохнул Струан. — Но по-другому нельзя.
   — Знаю. Мне тоже жаль. Но ты прав насчет парламента. Он будет прибирать к рукам все большую и большую власть. Там и станут заключаться самые крупные торговые сделки. Я присмотрю за деньгами, и вместе мы сможем направлять Кулума и помогать ему. Как чудесно все получилось с Винифред, а?
   — Да, слава Богу.
   — У Кулума, похоже, вполне определенный взгляд на некоторые вещи?
   — Он очень молод. Рональда воспитывала детей… Ну, она понимала Писание слишком буквально, как тебе известно. Когда-нибудь Кулуму придется повзрослеть.
   — Что ты намерен делать в отношении Гордона Чена?
   — Ты имеешь в виду его и Кулума? — Струан наблюдал за полетом морских чаек. — С этим придется разбираться сразу же, как только мы вернемся на Гонконг.
   — Бедный Кулум. Взросление ведь дается нелегко, не так ли?
   — Взросление никогда не бывает легким, — покачал головой Струан.
   После короткой паузы Робб спросил:
   — Помнишь мою Мин Су?
   — Да.
   — Я часто думаю, что сталось с ней и ребенком.
   — Денег, которые ты дал ей, хватит на то, чтобы она могла жить как принцесса и нашла себе замечательного мужа, Робб. Она сейчас наверняка жена какого-нибудь мандарина. Не стоит за них переживать.
   — Маленькой Изабель теперь должно быть десять. — Робб позволил себе скользнуть в ласковые объятия воспоминаний, где звенел ее смех и жила радость, которую Мин Су дарила ему. Так много радости, подумал он. Мин Су за один день давала ему больше любви, доброты, нежности и сочувствия, чем Сара за все годы их брака. — Тебе нужно жениться еще раз, Дирк.
   — У меня еще будет время подумать об этом. — Струан рассеянно взглянул на барометр. Прибор показывал 30, 1 дюйма, ясно. — Робб, когда станешь Тай-Пэном, Кулуму спуску не давай.
   — Не волнуйся, не дам, — ответил Робб.
   Когда Кулум поднялся на палубу, клипер перевалился на другой борт и вырвался из пролива, который образовывал с Гонконгом крошечный прибрежный остров Тун Ку Чай. Корабль быстро выскользнул из горловины пролива, зажатого меж высокими скалами, в открытое море и взял курс на юго-восток. Другой остров, покрупнее, Поклью Чау лежал в двух милях по левому борту. Свежий северный муссон срывал пену с волн, над морем висело серое покрывало облаков.
   Кулум стал пробираться вперед, тщательно обходя аккуратные бухты канатов и тросов. Он прошел мимо рядов пушек, тускло отсвечивавших начищенными боками, и подивился чистоте и порядку на всем корабле. На Гонконге он поднимался на борт других торговых судов и везде видел грязь.
   Левый гальюн оказался занят двумя матросами, поэтому он осторожно перебрался через борт в правый. Уцепившись за веревки, он с большим трудом спустил штаны и опасливо присел над сеткой.
   Подошел молодой рыжеволосый матрос, ловко перемахнул через фальшборт в гальюн и снял штаны. Он был босиком и, присев, не стал держаться за веревки.
   — С чудесным вас утречком, сэр, — поприветствовал он Кулума.
   — И тебя также, — ответил Кулум, угрюмо держась за веревки.
   Матрос управился быстро. Он потянулся вперед к фальшборту, взял из коробки квадратик газетной бумаги и подтерся, потом аккуратно бросил бумагу вниз и подвязал штаны на поясе.
   — Что это ты делаешь? — спросил Кулум.
   — Что? А, вы это про бумагу, сэр-р? Разрази меня гром, если я знаю, сэр. Это вроде как приказ Тай-Пэна. Вытирай задницу бумагой или лишишься платы за два месяца и проси дишь десять суток в чертовом карцере. — Матрос рассмеялся — Тай-Пэн горазд на всякие шутки, прошу прощения, сэр. Но это его корабль, так что если сказано вытирать задницу, мы ее и вытираем. — Он легко спрыгнул на палубу, окунул руки в ведро с морской водой и поплескал ее себе на ноги. — Руки чертовы тоже мой, клянусь Богом, и ноги тоже, или отправляйся в карцер! Прямо чудно все это. Ни дать, ни взять сума… прошу прощения, сэр-р. Но вы только подумайте: руки чертовы мой, чертову задницу вытирай, каждую чертову неделю мойся целиком и каждую чертову неделю меняй одежду — не жисть, а прямо мука, провалиться мне на этом месте.
   — Как же мука, черта с два, — откликнулся другой матрос, он жевал табак, облокотившись на фальшборт. — Плату получаешь звонкой монетой? И всегда, черт побери, в срок, клянусь Господом! Жратва что у твоего принца за столом? Да еще призовые деньги. Какого же рожна тебе еще надобно, Чарли? — Потом обратился к Кулуму: — Уж не знаю, как Тай-Пэн это делает, сэр, да только на его кораблях болезней и цинги меньше, чем на любом другом, сколько их тут ни плавает. — Он выпустил изо рта на ветер длинную струю черной от табака слюны. — Так что я свою задницу вытираю и всем при этом доволен. Прошу прощения, сэр, на вашем месте, сэр, я сделал бы то же самое. Тай-Пэн страх как любит, когда его приказы выполняются!
   — Взять рифы на брамселях и бом-брамселях, — прокричал с юта капитан Орлов неожиданно мощным для такого маленького человечка голосом.
   Моряки ловко отдали Кулуму честь и присоединились к тем, кто уже карабкался наверх к парусам.
   Кулум воспользовался бумагой, вымыл руки и спустился вниз к отцу и дяде, где стал ждать подходящего момента, чтобы вступить в разговор.
   — Какой смысл в том, чтобы пользоваться бумагой?
   — А? — Струан удивленно поднял брови.
   — В гальюне. Подтирайся бумагой или десять суток в карцере.
   — А, вон что. Забыл сказать тебе, сынок. Китайцы полагают, что между испражнениями и болезнью существует какая-то связь.
   — Это смешно, — фыркнул Кулум.
   — Китайцы так не думают. И я тоже. — Струан повернулся к Роббу: — Я пробую это уже три месяца на «Китайском Облаке». Больных стало меньше.
   — Даже по сравнению с «Грозовым Облаком»?
   — Да.
   — Это совпадение, — покачал головой Кулум. Робб хмыкнул.
   — На наших кораблях ты обнаружишь много совпадений, Кулум. Прошло лишь пятьдесят с небольшим лет с тех пор, как капитан Кук открыл, что лимоны и свежие овощи излечивают цингу. Может быть, испражнения действительно как-то связаны с болезнями.
   — Когда ты мылся в ванне последний раз, Кулум? — спросил Струан.
   — Не знаю… месяц… нет, вспомнил. Капитан Перри на «Грозовом Облаке» настоял, чтобы раз в неделю я мылся вместе с командой. Я тогда едва не умер от холода. Почему ты спрашиваешь?
   — Когда ты в последний раз стирал свою одежду? Кулум недоуменно заморгал, глядя на отца, потом опустил глаза на свои плотные штаны из коричневой шерсти и сюртук:
   — Да никогда не стирал! Зачем ее нужно стирать? Глаза Струана сверкнули:
   — Отныне, на берегу или в море, ты будешь мыться целиком раз в неделю. Будешь пользоваться бумагой и мыть руки. Раз в неделю будешь отдавать свою одежду в стирку. Воду пить не будешь, только чай. И каждый день станешь чистить зубы.
   — Зачем? Не пить воды? Это безумие. Стирать одежду? Господи, да ведь она от этого сядет, покрой испортится, и Бог еще знает что!
   — Все это ты будешь делать. Это Восток. Ты нужен мне живым. Сильным. И здоровым.
   — Я не стану. Я не ребенок и не один из твоих матросов!
   — Тебе лучше послушаться отца, — сказал Робб. — Я тоже противился ему. Всем его нововведениям. Пока он не доказал мне, что они срабатывают. Как и почему, не знает никто. Но там, где люди мерли, как мухи, мы остались здоровыми.
   — А вот и нет, — возразил Кулум. — Вы сами говорили мне, что постоянно болеете.
   — Да. Но этой болезни уже много лет. Я так и не поверил твоему отцу про воду и продолжал пить ее. Теперь мой живот кровит и всегда будет кровить. Мне уже с этим ничего не поделать, слишком поздно, но, клянусь Богом, я жалею, что не попробовал. Может быть, эта гниль и не забралась бы ко мне внутрь. Дирк никогда не пьет воду. Только чай.
   — Это то, что делают все китайцы, парень.
   — Я в это не верю.
   — Что ж, пока ты выясняешь, правда это или нет, — резко бросил Струан, — ты будешь подчиняться приказам. Ибо это приказы.
   Кулум вскинул подбородок:
   — Из-за каких-то варварских обычаев этих язычников-китайцев я должен поменять весь свой образ жизни? Ты это хочешь сказать?
   — Я готов учиться у них. Да. Я перепробую все, чтобы сохранить здоровье, и ты будешь делать то же самое, клянусь Богом. Стюард! — рявкнул он.
   Дверь распахнулась.
   — Да, сэр-р.
   — Приготовьте ванну для мистера Кулума. В моей каюте. И чистую одежду.
   — Есть, сэр-р.
   Струан пересек комнату и встал перед Кулумом. Он обследовал голову сына. — У тебя вши в волосах.
   — Я совсем тебя не понимаю! — взорвался Кулум. — Вши есть у всех. Они всегда с нами, нравится нам это или нет. Ты просто почесываешься немного, вот и все.
   — У меня нет вшей, нет их и у Робба.
   — Тогда вы особенные. Прямо уникальные. — Кулум раздраженно отхлебнул из бокала с шампанским. — Мыться в ванной — значит глупо рисковать здоровьем, все это знают.
   — От тебя дурно пахнет, Кулум.
   — Ото всех дурно пахнет, — нетерпеливо отмахнулся Кулум. — Зачем же еще мы постоянно таскаем с собой помады? Вонь — просто часть нашей жизни. Вши — это проклятие, ниспосланное людям, о чем тут еще говорить.
   — От меня не пахнет, не пахнет от Робба и от членов его семьи, не пахнет ни от одного из моих матросов, и мы самая здоровая компания на всем Востоке. Ты будешь делать то, что от тебя требуют. Вши — это совсем не обязательно, равно как и вонь.
   — Тебе надо побывать в Лондоне, отец. Наша столица воняет, как ни один другой город мира. Если люди услышат, что ты проповедуешь насчет вшей и вони, тебя сочтут сумасшедшим.
   Отец и сын сверлили друг друга взглядом.
   — Ты подчинишься приказу! Ты вымоешься, клянусь Богом, или я заставлю боцмана вымыть тебя. На палубе!
   — Соглашайся, Кулум, — вмешался Робб. Он чувствовал растущее раздражение Кулума и слепое упрямство Струана. — В конце концов, какое это имеет значение? Пойди на компромисс. Испробуй это в течение пяти месяцев, а? Если к этому времени ты не почувствуешь себя лучше, вернешься к тому, как жил раньше.
   — А если я откажусь?
   Струан посмотрел на него с неумолимым видом.
   — Я люблю тебя, Кулум, больше своей жизни. Но некоторые вещи ты будешь делать. В противном случае я буду поступать с тобой, как с матросом, ослушавшимся приказа.
   — Как это?
   — Протащу тебя на веревке за кораблем десять минут и вымою таким образом.
   — Вместо того, чтобы сыпать приказами, — обиженно выпалил Кулум, — почему бы тебе иногда просто не сказать «пожалуйста».
   Струан рассмеялся в ту же секунду.
   — Клянусь Господом, парень, а ведь ты прав. — Он хлопнул Кулума по спине. — Пожалуйста, не будешь ли ты так добр сделать то, о чем я прошу? Клянусь Господом, ты прав. Я буду чаще говорить «пожалуйста». И не беспокойся насчет одежды. У тебя будет лучший портной в Азии. К тому же того, что ты привез с собой, все равно недостаточно. — Струан взглянул на Робба: — Как насчет твоего портного, Робб?
   — Хорошая мысль. Да. Сразу же, как только мы обоснуемся на Гонконге.
   — Мы пошлем за ним прямо завтра, привезем его из Макао со всем, что ему нужно. Если только он уже не на Гонконге. Итак, в течение пяти месяцев, парень?
   — Согласен. Но я по-прежнему считаю это пустой затеей. Струан вновь наполнил бокалы.
   — Теперь слушайте. Думаю, мы должны отпраздновать возрождение «Благородного Дома».
   — Каким образом, Дирк? — спросил Робб.
   — Мы устроим бал.
   — Что? — Кулум с интересом вскинул глаза, разом забыв все свои обиды.
   — Именно, бал. Для всего европейского населения. Роскошный по-княжески. Через месяц, считая от сегодняшнего дня.
   — Это все равно что запустить ястреба в голубятню! — воскликнул Робб.
   — О чем ты говоришь, дядя?
   — Эта новость вызовет среди наших леди такой переполох, какого ты еще никогда не видел. Они ни перед чем не остановятся, чтобы перещеголять соперниц и появиться на балу в самом красивом платье — и, безусловно, самом модном! Они загоняют мужей до седьмого пота и будут красть друг у друга портних! Боже милостивый, бал — это грандиозная идея. Интересно, что наденет Шевон.
   — Ничего — если решит, что это пойдет ей больше всего! — Глаза Струана весело сверкнули. — Да, бал. Мы назначим приз для той леди, чье платье будет признано лучшим. Думаю…
   — Ты что, не помнишь, чем кончился суд Париса? — скривившись, спросил Робб.
   — Помню. Но судьей будет Аристотель.
   — Он слишком умен, чтобы согласиться на это.
   — Посмотрим. — Струан на мгновение задумался. — Приз должен быть значительным. Тысяча гиней.
   — Ты шутишь! — воскликнул Кулум.
   — Тысяча гиней.
   Кулума ошеломила такая расточительность. Это было неприлично. Более того, преступно. На эту тысячу гиней в сегодняшней Англии человек мог прожить, как король, пять или даже десять лет. Заработная плата фабричного рабочего, трудившегося от зари до зари и еще часть ночи шесть дней в неделю круглый год, составляла пятнадцать-двадцать фунтов за год — и на эту сумму он устраивал жилье, содержал жену, воспитывал детей, платил ренту, покупал еду, уголь, одежду. Мой отец сошел с ума, думал он, помешался на деньгах. Только подумать о двадцати тысячах гиней, которые он просвистел — да, именно просвистел! — в том глупом споре с Броком и Гортом. Но там, по крайней мере, нужно было убрать с дороги Брока. Эта рискованная затея оправдала бы себя, если бы сработала, да она по-своему и сработала — серебро на «Китайском Облаке», и мы снова богаты. Богаты.
   Теперь Кулум понимал, что быть богатым значит прежде всего перестать быть бедным. Он убедился, что его отец был прав: сами деньги не имеют значения — только их отсутствие.
   — Это слишком много, слишком много, — потрясение бормотал Робб.
   — Да. С одной стороны это так. — Струан закурил сигару. — Но у «Благородного Дома» есть обязанность — все делать по-княжески. Эта новость заполнит умы и сердца людей, как ни одна другая. И об этом станут рассказывать сотни лет спустя. — Он положил руку на плечо Кулуму: — Запомни еще одно правило, дружок: когда ты хочешь крупно выиграть, ты должен крупно рисковать. Если ты не готов рисковать по-крупному, большая игра не для тебя.
   — Такое огромное количество денег заставит, может заставить некоторых людей рискнуть большим, чем они могут себе позволить. Это не хорошо, не так ли?
   — Главное назначение денег — быть использованными. Я бы сказал, что эти деньги не окажутся потраченными зря.
   — Но что же ты приобретаешь с этим?
   — Лицо, парень. — Струан повернулся к Роббу: — Кто победительница?
   Робб беспомощно покачал головой:
   — Не знаю. По красоте — Шевон. Но лучшее платье? Найдутся такие, которые рискнут целым состоянием, чтобы удостоиться этой чести, не говоря уже о призе.
   — Ты еще не встречался с Шевон, Кулум?
   — Нет, отец. Как-то раз я видел ее прогуливающейся по дороге, которую Джордж — Джордж Бюссинг — проложил от Глессинг Пойнта до Счастливой Долины. Мисс Тиллман прекрасна. Но я нахожу мисс Синклер гораздо более привлекательной. В ней столько очарования! Джордж и я проводили некоторое время в ее обществе.
   — Вот как, в самом деле? — Струан постарался скрыть внезапно мелькнувший в его глазах интерес.
   — Да, — простодушно ответил Кулум. — У нас был прощальный ужин с мисс Синклер и Горацио на корабле Джорджа. У бедняги Джорджа забрали его фрегат. Он был так расстроен… Значит у нас в самом деле будет бал?
   — Почему Глессинг потерял свой корабль?
   — Лонгстафф назначил его начальником гавани и главным инспектором, и адмирал приказал ему занять предложенные должности. Мисс Синклер согласилась со мной, что это открывает перед ним завидные перспективы, но сам он не выглядел особенно счастливым.
   — Он тебе нравится?
   — О, да. Он очень доброжелателен ко мне. — Хотя я и сын Тай-Пэна, едва не добавил Кулум. Он благодарил судьбу за то, что у него нашлось с Глессингом общее увлечение. Оба они были прекрасными игроками в крикет. Кулум был капитаном университетской команды, а в прошлом году выступал за графство.
   — Клянусь Юпитером, — сказал тогда Глессинг, — значит, ты должен быть чертовски хорош. Сам я играл за флот только полевым. Каким номером ты выходил с битой?
   — Третьим.
   — Вот это да! Я выше четвертого не поднимался ^[13].
   Черт побери, Кулум, старина, может быть, нам следует выделить участок под поле для крикета? Чтобы было где тренироваться, а?
   Кулум улыбнулся про себя, очень довольный тем, что оказался хорошим игроком в крикет. Он знал, что без этого Глессинг просто-напросто перестал бы его замечать, и тогда он был бы лишен удовольствия видеть Мэри. Интересно, позволит ли она ему сопровождать ее на бал?
   — Мисс Синклер и Горацио очень любят тебя, отец.
   — Я полагал, что Мэри в Макао.
   — Она и была там, отец. Но где-то около недели назад она на несколько дней вернулась на Гонконг. Очаровательная леди, не правда ли?
   Внезапно послышалось тревожное звяканье корабельного колокола, быстрый топот многих ног и крик: «Свистать всех наверх!» Струан рванулся из каюты.
   Робб поспешил за ним, но остановился в дверях.
   — Две вещи, Кулум, быстро, пока мы одни. Во-первых, делай то, что говорит тебе отец, и будь терпелив с ним. Он странный человек со странными идеями, но в большинстве случаев они себя оправдывают. И, во-вторых, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе стать Тай-Пэном. — После этого он поспешил наверх, Кулум за ним следом.
   Когда Струан выскочил на ют, команда уже стояла по местам и открывала пушечные порты, наверху матросы облепили снасти.
   Прямо перед ними, растянувшись зловещей линией вдоль горизонта, показалась флотилия боевых джонок.
   — Клянусь левой ягодицей Тора, да их тут целый флот! — крякнул капитан Орлов. — Я насчитал больше сотни, Тай-Пэн. Поворачиваем и удираем?
   — Следуем прежним курсом, капитан. У нас перед ними выигрыш в скорости. Очистить палубы! Мы подойдем поближе и посмотрим. Поставить брамсель и фор-брамсель!
   Орлов проорал наверх:
   — Поставить брамсель и фор-брамсель! Все паруса, хоу! — Офицеры подхватили эти крики, матросы бросились к парусам, развернули их, и «Китайское Облако», разрезая форштевнем воду, полетел еще быстрее.
   Корабль находился в проливе между крупным островом Поклью Чау в двух милях по левому борту и небольшим островком Ап Ли Чау в полумиле справа. Ап Ли Чау отстоял на четверть мили от Гонконга и образовывал удобный залив, получивший название Абердин. На берегу этого залива располагалась рыбацкая деревушка. Струан заметил в заливе больше сампанов и рыбацких джонок, чем их было там месяц назад.
   На ют поднялись Робб и Кулум. Робб увидел джонки на горизонте, и волосы зашевелились у него на затылке.
   — Кто они такие, Дирк?
   — Не знаю, парень. Ну-ка, в сторону!
   Кулум и Робб отскочили с дороги, когда несколько матросов спустились по вантам и, покрикивая хором, закрепили натянутые тросы, а затем бросились к боевым местам на корме. Струан протянул бинокль Мауссу, чья грузная фигура появилась на юте рядом с ним: — Ты можешь разобрать, что у них за флаг, Вольфганг?
   — Нет, пока нет, Тай-Пэн. — Вольфганг, чувствуя, как у него пересохло во рту, вглядывался в огромную неповоротливую боевую джонку, шедшую впереди, одну из самых больших, какие ему доводилось видеть, — более двухсот футов в длину и водоизмещением около пятисот тонн. Ее корпус с несоразмерно большой кормой слегка кренился под давлением трех обширных парусов. — Gott im Himmel, их слишком много для пиратского флота. Но это вряд ли армада для вторжения на остров? Они, конечно, не осмелятся напасть на Гонконг, пока наш флот так близко.
   — Мы скоро все узнаем, — сказал Струан. — Два румба вправо!
   — Два румба вправо, — отозвался рулевой.
   — Так держать! — Струан проверил положение парусов. Свежий ветер и натянутые, звенящие снасти заражали его радостным возбуждением.
   — Смотрите! — крикнул капитан Орлов, показывая назад.
   Еще одна флотилия джонок показалась из-за южной оконечности Поклью Чау, готовясь отрезать им путь к отступлению.
   — Это засада! Приготовиться повернуть…
   — Остановитесь, капитан! Я на юте!
   Капитан Орлов угрюмо отошел к рулевому и встал у компаса, проклиная правило, в котором оговаривалось, что когда Тай-Пэн находился на юте любого судна, принадлежащего «Благородному Дому», он становился его капитаном.
   Что ж, подумал Орлов, удачи тебе, Тай-Пэн. Если мы сейчас не развернемся и не бросимся наутек, эти джонки с их висельниками отрежут нас, а те, что впереди, просто задавят нас численностью, и мой прекрасный корабль перестанет существовать. Черта с два, разрази меня гром! Со своими пушками мы отправим штук тридцать в огненные ямы Валгаллы и пролетим сквозь их строй подобно Валькирии.
   И впервые за эти четыре дня он забыл о серебре и радостно думал лишь о предстоящей схватке.
   Корабельный колокол пробил восемь склянок.
   — Разрешение сойти вниз, капитан! — крикнул Орлов.
   — Да. Возьмите с собой мистера Кулума и покажите ему, что нужно делать.
   Орлов быстро проводил Кулума в глубь корабля.
   — Когда пробьет восемь склянок в утреннюю вахту — это полдень по береговому времени, — капитан обязан завести хронометр, — объяснил он, испытывая облегчение от того, что ушел с юта, когда Тай-Пэн узурпировал командование судном. Хотя, опять же, признался он себе, будь ты на месте Тай-Пэна, ты сделал бы то же самое. Оказавшись там, ты бы никогда и никому не уступил самой прекрасной должности на свете.
   Его маленькие голубые глазки изучали Кулума. Он заметил его мгновенную неприязнь к нему и взгляды исподтишка на его горб и короткие ноги. Даже после сорока лет таких взглядов он все еще не выносил, когда его считали уродом.
   — Я родился на льдине в снежную бурю. Моя мать говорила, я был таким красивым малышом, что злой дух Ворг растоптал меня своими копытами через час после моего рождения.
   Кулум неуютно задвигался в полутьме.
   — О?
   — У Ворга раздвоенные копыта, — с коротким смешком добавил Орлов. — Ты веришь в духов?
   — Нет. Нет, не думаю.
   — Но в дьявола ты веришь? Как все добрые христиане?
   — Верю. — Кулум старался не выдать голосом охватившего его страха. — Что следует делать с хронометром?
   — Его следует завести. — Орлов опять хохотнул. — Если бы тебя мать рожала на свет так же. как меня, может и ты вышел бы Кулумом Горбуном вместо Кулума Стройного Красавчика, а? С высоты моего роста на все смотришь по-другому.