Страница:
короткое время он сам будет назван "мародером", исключен из Союза писателей
и выставлен из страны. Вспоминая все это, Инга Сергеевна между тем
перебирала литературу, отыскивая следующий источник с необходимой и
интересной для доклада информацией, и молча рассуждала: "Обобщение этих и
многочисленных иных им подобных фактов советской действительности само собой
выявляло удивительный парадокс: если основная концепция общества построена
на марксистской формулировке о том, что бытие определяет сознание, то почему
же с первых дней советской власти первостепенное внимание уделялось не
совершенствованию бытия, а воздействию на сознание? Почему "не за плохое
бытие", а за "несознательность" людей подвергали ссылкам, пыткам, позорным
судебным процессам? Проповедовалась первичность бытия, а в действительности
первостепенная роль отводилась сознанию, на формирование которого
расходовались огромные материальные и интеллектуальные средства. "Однако,
может, я подзабыла, как формулировались эти азбучные истины?" -- задала себе
вопрос Инга Сергеевна и обратилась к Философскому энциклопедическому
словарю. Статья об "Общественном бытии и общественном сознании"
свидетельствовала, что это "категории историч. материализма, выработанные
для решения основного вопроса философии применительно к обществу.
Общественное бытие -- это материальные отношения людей к природе и друг к
другу, возникающие вместе с становлением человеческого общества и
существующие независимо от общественного сознания. "Из того, что вы живете и
хозяйничаете, рождаете детей и производите продукты, обмениваете их,
складывается объективно необходимая цепь событий, цепь развития, независимая
от вашего общественного сознания, не охватываемая им полностью (Ленин В. И.,
ПСС, т. 18, с. 345)". И далее авторы статьи подчеркивают: "Домарксовый
материализм, рассматривая человека лишь как природное существо, не преодолел
идеалистич. понимания истории и сущности самого человека. Историч.
материализм, выделяя общественное бытие как специфич. форму материального,
исходит из того, что "не сознание людей определяет их бытие, а наоборот, их
общественное бытие определяет их сознание (Маркс К.; см. Маркс К. и Энгельс
Ф., соч., т. 13, с. 7)". "Может быть по иронии судьбы именно руководители
советской власти были самыми ярыми идеалистами, если первостепенное значение
уделяли сознанию? -- иронично усмехнулась Инга Сергеевна. -- Но нет, не были
идеалистами руководители нашего государства! Управлять сознанием им нужно
было для того, чтоб уметь "уводить" его от безобразного, убогого,
ухудшающегося бытия. И все мы, гуманитарии, были в этом задействованы. Но...
мы не виноваты, нас защищает презумпция невиновности"...
Она подошла к книжному шкафу с юридической литературой, вспоминая, что
в период ее студенчества на юрфаке, преподаватели университета много
говорили о значении внедрения принципа презумпции невиновности в советскую
правовую систему, устремленную на скорейшее избавление теории и практики
правосудия от последствий культа личности. Однако в попавшемся "Кратком
юридическом словаре для населения" 1962 года она не нашла статьи,
посвященной презумпции невиновности. Те, кто готовили это издание, уже даже
в 60х годах "на всякий случай" решили вопрос о презумпции невиновности не
будировать в общественном сознании, чтоб не "мутить головы населения", то
есть тех, кому справочник был адресован, и понятие "презумпция невиновности"
не сочли столь важным, чтобы включить в число понятий, категорий и терминов
современного права. Том 20й Большой советской энциклопедии сообщает:
"Презумпция невиновности (от лат. praesumptio -- предположение) в праве
положение, согласно которому обвиняемый не считается виновным, пока его вина
не будет доказана в установленном порядке. Цель П. н. в советском уголовном
процессе -- охрана прав личности осуществляемого Конституцией права
обвиняемого на защиту, ограждение невиновного от незаконного и
необоснованного привлечения к уголовной ответственности". И далее отмечено в
этой статье, что "в законодательстве современного буржуазного государства и
в буржуазной науке уголовного процесса принцип П. н. обычно прокламируется.
Однако в судебной практике буржуазного государства доминирует, напротив,
презумпция виновности, что особенно проявляется при преследовании
прогрессивных деятелей... "Истинный смысл, -- записано далее, -- и реальное
содержание П. н. обрела только в социалистическом уголовном процессе"...
"Итак, слово "презумпция" -- означает признание факта юридически
достоверным, пока не будет доказано обратное. Следовательно, -- рассуждала
Инга Сергеевна, -- юридический смысл понятия "презумпция" обязательно
предполагает доказательство ! В условиях доминирующей роли закона в
демократических государствах человек невиновный защищен правом доказать свою
правоту. Это определяет критерии его достоинства, независимости,
справедливости.
Размышляя над этим, Инга Сергеевна упрекала себя в том, что не записала
номер и название журнала, в котором читала недавно очень взволновавшую ее
статью о расправе с физиологической наукой компанией Лысенко. Наряду с
многими приведенными в ней фактами статья была интересна попыткой автора
поставить вопрос о том, почему в нашей истории имел место такой
социальнопсихологический феномен, когда крупные, истинные ученые готовые
бесстрашно идти даже на костер во имя своей научной идеи, под натиском
авантюристов сдавались, оклеветывали себя и своих коллег, ставили свои
подписи под заведомо бредовыми, лженаучными утверждениями, пасквилями на
своих кумиров и учителей? "Действительно, почему?" -- подумала Инга
Сергеевна и, почувствовав внезапно навалившуюся на нее усталость, пошла в
кухню выпить кофе. После небольшого отдыха, она снова принялась читать
волнующие факты статьи Геллера: "В список высланных из страны, -- читала
она, -- были включены люди, которые не переставали задавать себе вопрос: "За
что меня?", о которых знакомые и друзья не переставали себя спрашивать: "За
что же его"? Эта неопределенность, отсутствие конкретных обвинений,
вынуждавшие жертву опровергать обвинение, создавали атмосферу всеобщей
виновности, были сутью репрессивной политики". Инга Сергеевна взяла читый
лист бумаги и стала записывать свои рассуждения с тем, чтобы впоследствии
сложить их в логическую схему своего доклада. "Вот! Вот каков ответ на
вопрос, сформулированной автором упомянутой выше статьи о разгроме
физиологии. Вот в чем причина того, что люди, готовые пойти на костер во имя
своей науки, сдавались и предавали себя, своих коллег, свою науку сталинским
палачам. Отсутствие возможности доказать свою невиновность. Следовательно,
если при привлечении кого-либо к ответственности его лишают возможности
доказать свою невиновность либо опровергнуть свою виновность, то, в
принципе, особого значения не имеет, действует принцип презумпции виновности
либо принцип презумпции невиновности.
Но главное отличие принципа презумпции невиновности в том, что он имеет
моральноэтическое значение для статуса человека в обществе. Однако здесь сам
собой напрашивается анализ и другой стороны этой проблемы. Мораль и право --
это две взаимосвязанные и взаимодополняющие системы регулирования поведения
людей в обществе. Следовательно, правосознание не может не влиять на общую
структуру идивидуального и общественного сознания и основополагающие
принципы правовой сферы объективно распространяются и на сферу
моральнонравственных отношений. И в их числе принцип презумпция
невиновности. Приведенные (и многочисленные иные известные и неизвестные)
факты об осуждении невинных в одно и то же время являются результатом вины
тех, кто прямо или косвенно создавал условия, исполнял, провоцировал
возможность такой несправедливости, и они рассчитывают на презумпцию
невиновности, которая господствует и в нравственных установках людей. И
демократический принцип презумпции невиновности как бы работает против идеи,
которая в нем заложена. Действительно! Как доказать непосредственную связь
выступления какого-либо писателя, общественного деятеля, политика с
последующим поведением людей? Если писатель, общественный деятель произносит
речи, либо пишет произведения, возбуждающие ненависть, вражду, грозящую
кровопролитием, то, конечно же, он рассчитывает на презумпцию невиновности,
поскольку доказать непосредственную связь между его словами и последующими
возможными событиями здесь очень сложно. А раз не доказано, значит --
невиновен. Выступления в печати, на телевидении различных деятелей, речи
депутатов, иногда порожденные только одним -- обратить на себя внимание и
обрести популярность, при полной безответственности к последствиям сказанных
слов, происходят именно потому, что господство в нравственноэтической сфере
принципа презумпции невиновности освобождает их от ответственности.
Инга Сергеевна записывала быстро, небрежно сокращая слова, ибо
казалось, что рука не успевает фиксировать набегающие одна на другую мысли.
Наконец, совсем устав, она отложила ручку и принялась снова листать
литературу. Ее взгляд остановился на обложке "Известий ЦК КПСС", No 12 за
1990 год, на которой, как всегда, вынесены названия наиболее важных, либо
интересных, с точки зрения редакции, материалов. Внимание привлекли слова:
"А. И. Солженицын просит совета в ЦК (март 1963 г.)". Любимый Константин
Симонов! Кто не знает это: Жди меня, и я вернусь, Только очень жди. Или это:
Если бог нас своим могуществом
После смерти отправит в рай. Конечно же, "в рай" нас безгрешных Бог
отправит.
А в "Известиях ЦК КПСС" 1990 года напечатан отзыв К. Симонова о романе
А. Солженицына "В круге первом", датированный 1 февраля 1966 года. "Три дня
я сидел в стенах ЦК и, выполняя данное мне как члену партии поручение, с
тяжелым чувством в душе читал этот роман", -- так начал свой отзыв Симонов о
названной выше книге. Признав за Солженицыным, который сам провел "ряд лет в
тюрьмах и лагерях", право (!) описывать трагические картины лагерной жизни в
эпоху сталинщины, Симонов приходит к выводу, что если принять на веру
представ ленное Солженицыным "изображение нашего общества тех лет, то станет
совершенно непонятным, почему это общество после смерти Сталина не пошло по
его стопам, почему оно не продолжало действовать в духе карательной политики
Сталина, почему оно вместо этого ликвидировало лагеря, освобождало
заключенных, почему оно прижизненно и посмертно восстанавливало добрые имена
сотен и сотен тысяч людей?.. Я не приемлю, -- подчеркивает Симонов, -- этот
роман в самой главной его отправной точке, в его неверии во внутреннюю
здоровую основу нашего общества, которая присутствовала в нем всегда, в том
числе и в такие тягчайшие периоды его развития, как последние годы жизни
Сталина. И это для меня самое главное. А существование в романе таких, со
слепой злобой, а поэтому и почти с полной потерей таланта написанных глав,
как главы о Сталине, обстоятельство второстепенное. Эти главы, в конце
концов, сам почувствовав их антихудожест венность, автор мог бы
безболезненно изъять из своего романа". Инга Сергеевна с волнением
перечитывала эти строчки, сама для себя пытаясь уяснить, что же двигало
Симоновым при написании этого отзыва. Искренняя убежденность в своей
правоте? Но не мог же он не понимать всего, что было, что происходит вокруг
и что уже становилось очевидным в 1966 году, когда он писал этот отзыв на
художественное произведение, судьба которого решается не "судом народа", для
которого роман написан (и за неверие в который так оскорбился Симонов), а ЦК
КПСС. Она принялась автоматически листать журнал, не ища там ничего
конкретного для уяснения вставших перед ней вопросов. Но тут сама собой
вырисовалась поразительная картина, которая говорила сама за себя. Этот
отзыв Симонова в журнале помещен между двумя весьма показательными
документами. Перед отзывом напечатано письмо деятелей культуры на имя
секретаря ЦК КПСС, председателя идеологической комиссии ЦК КПСС. П. Н.
Демичева. "Многоуважаемый Петр Николаевич! Вам, конечно хорошо известно имя
А. И. Солженицына, одного из самых выдающихся советских писателей". Далее,
излагая значение творчества Солженицына для современой культуры,
перечисляются все житейские тяготы, которые пришлось писателю пережить.
"После реабилитации, -- писали авторы, -- он поселился в Рязани и живет с
семьей в 4 человека в очень плохой квартире в ветхом здании барачного типа.
Рядом расположен гараж с десятками постоянно шумящих машин". Отмечая масштаб
дарования, мировую известность и значимость литературной деятельности
писателя, авторы письма подчеркивают, что "условия здоровья и литературной
работы А. Солженицына диктуют неотложную необходимость его переезда в Москву
и чуткого внимания к его судьбе". Это письмо, датированное 3 декабря 1965
года (то есть за два месяца до отзыва Симонова) подписали: К. Паустовский,
Д. Шостакович, К. Чуковский, С. Смиронов, П. Капица. И напечатано оно в
"Известиях ЦК КПСС", на стр. 147. На страницах 148--149 напечатан отзыв
Симонова. А на странице 150 представлена рукописная копия записки Симонова
Демичеву: "Многоуважаемый Петр Николаевич! По Вашему поручению, переданному
мне Отделом культуры, я прочел в ЦК роман Солженицына и направил в отдел
свой отзыв. Но мне бы хотелось, чтобы Вы прочли его лично. Присылаю его.
Уважающий Вас..." Подпись Симонова... "Презумпция невиновности -- хорошее
основание для получения индульгенции, позволяющей надеяться на рай", --
подумала Инга Сергеевна, вспоминая все, что у нее было связано с именем
Симонова, его поэзией, с фильмами по его книгам и т. д. Может, не зря Юра
Алексеев, философсоциолог, задумался над категорией презумпции невиновности,
поскольку это понятие, этот принцип охватывает отношения, далеко выходящие
за рамки правовых... А что же наша философская братия думает по этому
поводу?", -- впервые задумалась Инга Сергеевна, подойдя к полке со
словарями. Но ни Философский энциклопедический словарь 1983 года, ни словарь
по социологии 1988 года вообще статей о "презумпции невиновности" не
содержали. "Философы и социологи над этим вообще не думают, -- мысленно
ответила она сама себе. -- Куда там! Нас волнует понятие "ноосфера" (!),
которое, как никакое другое, стало модным к употреблению, несмотря на то что
почти никто не может разобраться в содержании этого термина, введенного
Тейяром де Шарденом и использованного Владимиром Вернадским в его
философских изысканиях. Но зато авторы Философского энциклопедического
словаря тоже приобщились к "пришиванию" этого абстрактного термина к
конкретным "сегодняшним" философским вопросам бытия, заключая, что
"поскольку характер отношения общества к природе определяется не только
научнотехническим уровнем, но и социальным строем, постольку сознательное
формирование ноосферы органически связано со становлением коммунистической
общественноэкономической формации, создающей условия для превращения знаний,
накопленных человечеством, в материальную силу, рационально преобразующую
природную среду". Прочитав эти "перлы" "квинтэссенции" философской мысли,
Инга Сергеевна с грустью поставила книги на полку и вернулась к письменному
столу.
В пятницу, как только она пришла на работу, зазвонил телефон. -- Алло,
это Инга Сергеевна? Говорит референт академика Остангова, -- услышала Инга
Сергеевна. -- Да, да, доброе утро. -- Доброе утро, Инга Сергеевна! Итак, мы
вас ждем во вторник на семинаре. У вас ничего не изменилось? -- Да нет вроде
бы, вот всю неделю готовилась, -- засмеялась Инга Сергеевна. --
Замечательно, спасибо. Продиктуйте мне, пожалуйста, название доклада и
несколько ключевых фраз о его содержании. Мы обычно вывешиваем два
объявления о семинаре: в центральном холле и у конференцзала, чтоб слушатели
могли подготовиться. Кроме того, скажите, пожалуйста, когда и куда за вами
прислать машину. -- Так, -- ответила Инга Сергеевна, -- мне нужно минут
пятнадцатьдвадцать на подготовку. Можно к трем часам. -- Хорошо. За вами
приедет "Волга" Кирилла Всеволодовича. Ваш адрес, насколько я поняла,
водителю известен. Всего доброго. Во вторник утром Инга Сергеевна тщательно
готовилась к семинару. После завершения подготовки доклада она приняла
"контрастный душ (суть которого в попеременном обливании холодной и горячей
водой), полежала после душа пятнадцать минут с наложенной на лицо маской,
состоящей из равных частей творога, сметаны и соли, затем умыла лицо
попеременно холодной и горячей водой и, почувствовав от этих процедур прилив
энергии, свежесть и подтянутость, принялась методично красить ресницы и
делать прическу. Все волнения куда-то напрочь исчезли, и она чувствовала
себя в хорошей профессиональной и физической форме. Она надела свой любимый
черный шерстяной строгий костюм, замшевые черные лодочки на высоком каблуке
и, выпив чашку растворимого кофе с кусочком сыра без хлеба, надела длинную
каракулевую шубу и, уложив в мягкую сумку сапоги (для возвращения домой) и
папку с материалами для доклада, вышла на улицу. Машина Остангова ожидала ее
у подьезда. Знакомый уже ей шофер с достоинством поздоровался, заботливо
вышел из машины, чтоб открыть перед ней дверцу, и, не говоря ни слова, сел
за руль и поехал в институт. В вестибюле института ее поджидала референт
Остангова -- молодая, яркая, чуть полноватая, но с очень красивой фигурой
блондинка, которая, представившись, сказала: -- Сейчас я вас провожу в зал,
где у нас обычно проходят семинары. Там вы сможете отдохнуть, подготовиться.
Примерно через пятнадцатьдвадцать минут начнут собираться люди. -- Хорошо,
спасибо, -- ответила Инга Сергеевна и, поднимаясь с референтом на второй
этаж, разглядывала институт и проходивших мимо людей. Как только они
свернули в коридор правого крыла института, она услышала над ухом знакомый
голос, от которого сердце куда-то упало. -- Добрый день, Инга Сергеевна.
Как, готовы к борьбе? -- говорил Остангов весело, дружелюбно, как с хорошо
знакомой и, как показалось Инге Сергеевне, поотечески тепло. --
Здравствуйте, Кирилл Всеволодович, -- сказала Инга Сергеевна с неожиданной
для нее самой застенчивой улыбкой. Инга Сергеевна посидела в зале одна минут
десять, после чего начали собираться слушатели семинара. Явившийся Остангов,
представив гостью аудитории, сообщил, что идея приглашения ее на семинар
принадлежит ему, поскольку случайность позволила ему ознакомиться с пусть не
бесспорными, но очень интересными ее идеями. После этого он, предоставив
Инге Сергеевне слово, сел за председательский стол, рядом с которым
располагалась светлого дерева кафедра, куда она направилась.
Удовольствие от доброжелательного любопытства и внимания аудитории, а
также ощущение своей привлекательности придавали ей уверенность, и она
спокойно стала излагать свои мысли. Данные ей "от Бога" хорошее ораторское
мастерство и память сейчас, как никогда, сделали ее речь красивой, логичной
и грамотной. После ее выступления начались ответы на вопросы, которые
постепенно переросли в бурную дискуссию о критериях современного развития
общества, о взаимодействии гуманитарной и технической интеллигенции, о
повышении ответственности интеллигенции во всех сферах жизни современного
общества. Особый спор вызвал вопрос, связанный с презумпцией невиновности.
Некоторые из выступавших эмоционально защищали этот принцип и в правовой
сфере и за ее пределами, не видя ему альтернативы для защиты от произвола.
Другие, приводя цитаты некоторых юристов из США и других стран, соглашались
с их авторами, что этот принцип вообще бессмыслен. Один из выступающих --
представитель молодого поколения ученых -- так тщательно подготовился к
семинару, что даже зачитал давнее высказывание американского автора
Коллисона, который утверждал: "Теория презумпции невинов ности -- явная
фикция. Ни один здравомыслящий человек не будет исходить из предположения,
что задержанное лицо невиновно... Это одна из абсурдных теорий". В своих
комментариях молодой эрудит утверждал, что принцип презумпции невиновности
устарел, ибо всюду полно примеров тому, что откровенные преступники,
изощренно потрудившиеся для того, чтоб не было доказательств их виновности,
цинично смотрят людям в глаза и живут (на правах невиновных) среди честных
людей. Он даже предлагал изменить формулировку статьи 11 Декларации прав
человека, в которой вместо слов "имеет право считаться невиновным" записать
слова: "не может быть осужден, если его виновность не будет установлена
законным порядком" (и далее по тексту статьи декларации). -- Ну что ж, --
сказал, медленно вставая с председательского места академик Остангов, когда
время уже перевалило за пределы рабочего дня. -- Я думаю, что наша гостья
уже устала, тем более что часы показывают тридцать пять минут седьмого. Да,
время пролетело незаметно, и, я думаю, что мы получили много новых
неожиданных для нашей аудитории знаний и озадачены многими вопросами. Я
думаю, что истина еще ждет часа для своего рождения как в представлениях
каждого из нас, так и в обществе в целом. Но бесспорно, что сегодня мы
приобщились к тому, над чем работают представители гуманитарной науки, и я
хочу от имени всех присутствующих поблагодарить нашего философа и пожелать
ей успехов. Академик первый сделал несколько хлопков, чему дружно
последовали все участники семинара, начавшие вставать со своих мест.
Несколько человек тут же окружили Остангова, а Инга Сергеевна, сложив свои
бумаги в папку, тихо вышла из зала, пытаясь сориентироваться, в каком
направлении приемная Остангова, где она оставила сумку с сапогами и шубу.
Зайдя в приемную, Инга Сергеевна быстро сменила туфли на сапоги, надела
шубу, меховую шапку и, выйдя в коридор, направилась к лестнице. Несмотря на
то что рабочий день кончился, в институте, как водится в Академгородке, было
полно народу, но ей вдруг среди незнакомых людей стало пусто и одиноко.
Никто из запомнившихся участников семинара не попался ей на глаза, никто не
вышел ее проводить, и чувство ненужности происшедшего, недовольство собой и
ужасная усталость охватили ее. Почти бегом она спустилась с лестницы и вышла
на улицу, где было уже темно и густо падал снег. Она подошла к остановке
автобуса. "Если показавшийся вдали автобус не мой, пойду пешком, чтоб
проветриться", -- подумала она. В это время перед ней остановилась знакомая
"Волга", и из нее вышел академик Остангов. -- Простите, Инга Сергеевна, я не
заметил, когда вы ушли. Что ж вы так быстро, даже не попрощались?! -- сказал
он с улыбкой. -- Извините, Кирилл Всеволодович, но вас окружили сотрудники,
и я не хотела мешать, -- ответила она растерянно. -- Садитесь, пожалуйста, в
машину, я вас подвезу. -- Большое спасибо, но... -- Сегодня я сам водитель,
как видите, -- с этими словами он открыл дверцу, предлагя ей сесть на
переднее сиденье. Уже включив мотор, он вдруг повернулся к ней и, поймав ее
взгляд, долго не переводил свой, как бы сообщая что-то очень важное и
значительное. Это был не просто взгляд, это было нечто проникшее в нее и
начавшее жить самостоятельной жизнью. Ей стало не по себе настолько, что
мелкая дрожь в теле невольно вызвала желание сильнее закутаться в шубу, и
она съежилась. -- Вам холодно? -- спросил Остангов, уловив ее движение.
-- Нет, нет! Просто я поправила шубу. -- Если вы не возражаете, я вас
немного покатаю по вечерним улицам?.. Она одобрительно улыбнулась. Машина,
проехав вдоль Морского проспекта, помчалась прямо в сторону Бердского шоссе.
Покрытые свежим снегом сосны и ели при слабом освещении редких фонарей
создавали картину новогодней сказки за окном. Кирилл Всеволодович включил
радио, и тут же зазвучал модный шлягер в исполнении авторакомпозитора Юрия
Лозы "Мой плот":
Нить в прошлое порву,
И дальше будь, что будет,
Из монотонных будней
Я тихо уплыву
На маленьком плоту.
Лишь в дом проникнет полночь,
Мир новых красок полный
Я, быть может, обрету...
Инга Сергеевна вся замерла в молчании, еще более завернувшись в шубу, а
Остангов, делая вид, что сосредоточился на выборе маршрута, также не
проронил ни слова, очевидно, не желая нарушить какую-то особую необъяснимую
ауру, которая превращала их молчание во что-то, что сливало их в нечто
единое. Спустя полчаса, машина свернула к ее дому, и вскоре оказалась у ее
подъезда. Остановив машину, Остангов ловко вышел из нее, открыл дверцу перед
Ингой Сергеевной и, подав руку, помог выйти. На прощанье он протянул ей руку
и, задержав ее, сказал: -- Благодарю вас еще раз за участие в нашем
семинаре. Семинар прошел лучше, чем я предполагал. Вы -- замечательный
оратор и заинтересовали нашу скептически настроенную к гуманитариям
аудиторию. Я вас искренне поздравляю. Он продолжал держать ее руку в своей
теплой ладони, внимательно глядя ей в глаза. Инга Сергеена стояла молча,
чувствуя неловкость, не зная как поступить. Он вдруг склонил голову,
поцеловал ее руку и, как ей показалось, слегка дрогнувшим голосом тихо
и выставлен из страны. Вспоминая все это, Инга Сергеевна между тем
перебирала литературу, отыскивая следующий источник с необходимой и
интересной для доклада информацией, и молча рассуждала: "Обобщение этих и
многочисленных иных им подобных фактов советской действительности само собой
выявляло удивительный парадокс: если основная концепция общества построена
на марксистской формулировке о том, что бытие определяет сознание, то почему
же с первых дней советской власти первостепенное внимание уделялось не
совершенствованию бытия, а воздействию на сознание? Почему "не за плохое
бытие", а за "несознательность" людей подвергали ссылкам, пыткам, позорным
судебным процессам? Проповедовалась первичность бытия, а в действительности
первостепенная роль отводилась сознанию, на формирование которого
расходовались огромные материальные и интеллектуальные средства. "Однако,
может, я подзабыла, как формулировались эти азбучные истины?" -- задала себе
вопрос Инга Сергеевна и обратилась к Философскому энциклопедическому
словарю. Статья об "Общественном бытии и общественном сознании"
свидетельствовала, что это "категории историч. материализма, выработанные
для решения основного вопроса философии применительно к обществу.
Общественное бытие -- это материальные отношения людей к природе и друг к
другу, возникающие вместе с становлением человеческого общества и
существующие независимо от общественного сознания. "Из того, что вы живете и
хозяйничаете, рождаете детей и производите продукты, обмениваете их,
складывается объективно необходимая цепь событий, цепь развития, независимая
от вашего общественного сознания, не охватываемая им полностью (Ленин В. И.,
ПСС, т. 18, с. 345)". И далее авторы статьи подчеркивают: "Домарксовый
материализм, рассматривая человека лишь как природное существо, не преодолел
идеалистич. понимания истории и сущности самого человека. Историч.
материализм, выделяя общественное бытие как специфич. форму материального,
исходит из того, что "не сознание людей определяет их бытие, а наоборот, их
общественное бытие определяет их сознание (Маркс К.; см. Маркс К. и Энгельс
Ф., соч., т. 13, с. 7)". "Может быть по иронии судьбы именно руководители
советской власти были самыми ярыми идеалистами, если первостепенное значение
уделяли сознанию? -- иронично усмехнулась Инга Сергеевна. -- Но нет, не были
идеалистами руководители нашего государства! Управлять сознанием им нужно
было для того, чтоб уметь "уводить" его от безобразного, убогого,
ухудшающегося бытия. И все мы, гуманитарии, были в этом задействованы. Но...
мы не виноваты, нас защищает презумпция невиновности"...
Она подошла к книжному шкафу с юридической литературой, вспоминая, что
в период ее студенчества на юрфаке, преподаватели университета много
говорили о значении внедрения принципа презумпции невиновности в советскую
правовую систему, устремленную на скорейшее избавление теории и практики
правосудия от последствий культа личности. Однако в попавшемся "Кратком
юридическом словаре для населения" 1962 года она не нашла статьи,
посвященной презумпции невиновности. Те, кто готовили это издание, уже даже
в 60х годах "на всякий случай" решили вопрос о презумпции невиновности не
будировать в общественном сознании, чтоб не "мутить головы населения", то
есть тех, кому справочник был адресован, и понятие "презумпция невиновности"
не сочли столь важным, чтобы включить в число понятий, категорий и терминов
современного права. Том 20й Большой советской энциклопедии сообщает:
"Презумпция невиновности (от лат. praesumptio -- предположение) в праве
положение, согласно которому обвиняемый не считается виновным, пока его вина
не будет доказана в установленном порядке. Цель П. н. в советском уголовном
процессе -- охрана прав личности осуществляемого Конституцией права
обвиняемого на защиту, ограждение невиновного от незаконного и
необоснованного привлечения к уголовной ответственности". И далее отмечено в
этой статье, что "в законодательстве современного буржуазного государства и
в буржуазной науке уголовного процесса принцип П. н. обычно прокламируется.
Однако в судебной практике буржуазного государства доминирует, напротив,
презумпция виновности, что особенно проявляется при преследовании
прогрессивных деятелей... "Истинный смысл, -- записано далее, -- и реальное
содержание П. н. обрела только в социалистическом уголовном процессе"...
"Итак, слово "презумпция" -- означает признание факта юридически
достоверным, пока не будет доказано обратное. Следовательно, -- рассуждала
Инга Сергеевна, -- юридический смысл понятия "презумпция" обязательно
предполагает доказательство ! В условиях доминирующей роли закона в
демократических государствах человек невиновный защищен правом доказать свою
правоту. Это определяет критерии его достоинства, независимости,
справедливости.
Размышляя над этим, Инга Сергеевна упрекала себя в том, что не записала
номер и название журнала, в котором читала недавно очень взволновавшую ее
статью о расправе с физиологической наукой компанией Лысенко. Наряду с
многими приведенными в ней фактами статья была интересна попыткой автора
поставить вопрос о том, почему в нашей истории имел место такой
социальнопсихологический феномен, когда крупные, истинные ученые готовые
бесстрашно идти даже на костер во имя своей научной идеи, под натиском
авантюристов сдавались, оклеветывали себя и своих коллег, ставили свои
подписи под заведомо бредовыми, лженаучными утверждениями, пасквилями на
своих кумиров и учителей? "Действительно, почему?" -- подумала Инга
Сергеевна и, почувствовав внезапно навалившуюся на нее усталость, пошла в
кухню выпить кофе. После небольшого отдыха, она снова принялась читать
волнующие факты статьи Геллера: "В список высланных из страны, -- читала
она, -- были включены люди, которые не переставали задавать себе вопрос: "За
что меня?", о которых знакомые и друзья не переставали себя спрашивать: "За
что же его"? Эта неопределенность, отсутствие конкретных обвинений,
вынуждавшие жертву опровергать обвинение, создавали атмосферу всеобщей
виновности, были сутью репрессивной политики". Инга Сергеевна взяла читый
лист бумаги и стала записывать свои рассуждения с тем, чтобы впоследствии
сложить их в логическую схему своего доклада. "Вот! Вот каков ответ на
вопрос, сформулированной автором упомянутой выше статьи о разгроме
физиологии. Вот в чем причина того, что люди, готовые пойти на костер во имя
своей науки, сдавались и предавали себя, своих коллег, свою науку сталинским
палачам. Отсутствие возможности доказать свою невиновность. Следовательно,
если при привлечении кого-либо к ответственности его лишают возможности
доказать свою невиновность либо опровергнуть свою виновность, то, в
принципе, особого значения не имеет, действует принцип презумпции виновности
либо принцип презумпции невиновности.
Но главное отличие принципа презумпции невиновности в том, что он имеет
моральноэтическое значение для статуса человека в обществе. Однако здесь сам
собой напрашивается анализ и другой стороны этой проблемы. Мораль и право --
это две взаимосвязанные и взаимодополняющие системы регулирования поведения
людей в обществе. Следовательно, правосознание не может не влиять на общую
структуру идивидуального и общественного сознания и основополагающие
принципы правовой сферы объективно распространяются и на сферу
моральнонравственных отношений. И в их числе принцип презумпция
невиновности. Приведенные (и многочисленные иные известные и неизвестные)
факты об осуждении невинных в одно и то же время являются результатом вины
тех, кто прямо или косвенно создавал условия, исполнял, провоцировал
возможность такой несправедливости, и они рассчитывают на презумпцию
невиновности, которая господствует и в нравственных установках людей. И
демократический принцип презумпции невиновности как бы работает против идеи,
которая в нем заложена. Действительно! Как доказать непосредственную связь
выступления какого-либо писателя, общественного деятеля, политика с
последующим поведением людей? Если писатель, общественный деятель произносит
речи, либо пишет произведения, возбуждающие ненависть, вражду, грозящую
кровопролитием, то, конечно же, он рассчитывает на презумпцию невиновности,
поскольку доказать непосредственную связь между его словами и последующими
возможными событиями здесь очень сложно. А раз не доказано, значит --
невиновен. Выступления в печати, на телевидении различных деятелей, речи
депутатов, иногда порожденные только одним -- обратить на себя внимание и
обрести популярность, при полной безответственности к последствиям сказанных
слов, происходят именно потому, что господство в нравственноэтической сфере
принципа презумпции невиновности освобождает их от ответственности.
Инга Сергеевна записывала быстро, небрежно сокращая слова, ибо
казалось, что рука не успевает фиксировать набегающие одна на другую мысли.
Наконец, совсем устав, она отложила ручку и принялась снова листать
литературу. Ее взгляд остановился на обложке "Известий ЦК КПСС", No 12 за
1990 год, на которой, как всегда, вынесены названия наиболее важных, либо
интересных, с точки зрения редакции, материалов. Внимание привлекли слова:
"А. И. Солженицын просит совета в ЦК (март 1963 г.)". Любимый Константин
Симонов! Кто не знает это: Жди меня, и я вернусь, Только очень жди. Или это:
Если бог нас своим могуществом
После смерти отправит в рай. Конечно же, "в рай" нас безгрешных Бог
отправит.
А в "Известиях ЦК КПСС" 1990 года напечатан отзыв К. Симонова о романе
А. Солженицына "В круге первом", датированный 1 февраля 1966 года. "Три дня
я сидел в стенах ЦК и, выполняя данное мне как члену партии поручение, с
тяжелым чувством в душе читал этот роман", -- так начал свой отзыв Симонов о
названной выше книге. Признав за Солженицыным, который сам провел "ряд лет в
тюрьмах и лагерях", право (!) описывать трагические картины лагерной жизни в
эпоху сталинщины, Симонов приходит к выводу, что если принять на веру
представ ленное Солженицыным "изображение нашего общества тех лет, то станет
совершенно непонятным, почему это общество после смерти Сталина не пошло по
его стопам, почему оно не продолжало действовать в духе карательной политики
Сталина, почему оно вместо этого ликвидировало лагеря, освобождало
заключенных, почему оно прижизненно и посмертно восстанавливало добрые имена
сотен и сотен тысяч людей?.. Я не приемлю, -- подчеркивает Симонов, -- этот
роман в самой главной его отправной точке, в его неверии во внутреннюю
здоровую основу нашего общества, которая присутствовала в нем всегда, в том
числе и в такие тягчайшие периоды его развития, как последние годы жизни
Сталина. И это для меня самое главное. А существование в романе таких, со
слепой злобой, а поэтому и почти с полной потерей таланта написанных глав,
как главы о Сталине, обстоятельство второстепенное. Эти главы, в конце
концов, сам почувствовав их антихудожест венность, автор мог бы
безболезненно изъять из своего романа". Инга Сергеевна с волнением
перечитывала эти строчки, сама для себя пытаясь уяснить, что же двигало
Симоновым при написании этого отзыва. Искренняя убежденность в своей
правоте? Но не мог же он не понимать всего, что было, что происходит вокруг
и что уже становилось очевидным в 1966 году, когда он писал этот отзыв на
художественное произведение, судьба которого решается не "судом народа", для
которого роман написан (и за неверие в который так оскорбился Симонов), а ЦК
КПСС. Она принялась автоматически листать журнал, не ища там ничего
конкретного для уяснения вставших перед ней вопросов. Но тут сама собой
вырисовалась поразительная картина, которая говорила сама за себя. Этот
отзыв Симонова в журнале помещен между двумя весьма показательными
документами. Перед отзывом напечатано письмо деятелей культуры на имя
секретаря ЦК КПСС, председателя идеологической комиссии ЦК КПСС. П. Н.
Демичева. "Многоуважаемый Петр Николаевич! Вам, конечно хорошо известно имя
А. И. Солженицына, одного из самых выдающихся советских писателей". Далее,
излагая значение творчества Солженицына для современой культуры,
перечисляются все житейские тяготы, которые пришлось писателю пережить.
"После реабилитации, -- писали авторы, -- он поселился в Рязани и живет с
семьей в 4 человека в очень плохой квартире в ветхом здании барачного типа.
Рядом расположен гараж с десятками постоянно шумящих машин". Отмечая масштаб
дарования, мировую известность и значимость литературной деятельности
писателя, авторы письма подчеркивают, что "условия здоровья и литературной
работы А. Солженицына диктуют неотложную необходимость его переезда в Москву
и чуткого внимания к его судьбе". Это письмо, датированное 3 декабря 1965
года (то есть за два месяца до отзыва Симонова) подписали: К. Паустовский,
Д. Шостакович, К. Чуковский, С. Смиронов, П. Капица. И напечатано оно в
"Известиях ЦК КПСС", на стр. 147. На страницах 148--149 напечатан отзыв
Симонова. А на странице 150 представлена рукописная копия записки Симонова
Демичеву: "Многоуважаемый Петр Николаевич! По Вашему поручению, переданному
мне Отделом культуры, я прочел в ЦК роман Солженицына и направил в отдел
свой отзыв. Но мне бы хотелось, чтобы Вы прочли его лично. Присылаю его.
Уважающий Вас..." Подпись Симонова... "Презумпция невиновности -- хорошее
основание для получения индульгенции, позволяющей надеяться на рай", --
подумала Инга Сергеевна, вспоминая все, что у нее было связано с именем
Симонова, его поэзией, с фильмами по его книгам и т. д. Может, не зря Юра
Алексеев, философсоциолог, задумался над категорией презумпции невиновности,
поскольку это понятие, этот принцип охватывает отношения, далеко выходящие
за рамки правовых... А что же наша философская братия думает по этому
поводу?", -- впервые задумалась Инга Сергеевна, подойдя к полке со
словарями. Но ни Философский энциклопедический словарь 1983 года, ни словарь
по социологии 1988 года вообще статей о "презумпции невиновности" не
содержали. "Философы и социологи над этим вообще не думают, -- мысленно
ответила она сама себе. -- Куда там! Нас волнует понятие "ноосфера" (!),
которое, как никакое другое, стало модным к употреблению, несмотря на то что
почти никто не может разобраться в содержании этого термина, введенного
Тейяром де Шарденом и использованного Владимиром Вернадским в его
философских изысканиях. Но зато авторы Философского энциклопедического
словаря тоже приобщились к "пришиванию" этого абстрактного термина к
конкретным "сегодняшним" философским вопросам бытия, заключая, что
"поскольку характер отношения общества к природе определяется не только
научнотехническим уровнем, но и социальным строем, постольку сознательное
формирование ноосферы органически связано со становлением коммунистической
общественноэкономической формации, создающей условия для превращения знаний,
накопленных человечеством, в материальную силу, рационально преобразующую
природную среду". Прочитав эти "перлы" "квинтэссенции" философской мысли,
Инга Сергеевна с грустью поставила книги на полку и вернулась к письменному
столу.
В пятницу, как только она пришла на работу, зазвонил телефон. -- Алло,
это Инга Сергеевна? Говорит референт академика Остангова, -- услышала Инга
Сергеевна. -- Да, да, доброе утро. -- Доброе утро, Инга Сергеевна! Итак, мы
вас ждем во вторник на семинаре. У вас ничего не изменилось? -- Да нет вроде
бы, вот всю неделю готовилась, -- засмеялась Инга Сергеевна. --
Замечательно, спасибо. Продиктуйте мне, пожалуйста, название доклада и
несколько ключевых фраз о его содержании. Мы обычно вывешиваем два
объявления о семинаре: в центральном холле и у конференцзала, чтоб слушатели
могли подготовиться. Кроме того, скажите, пожалуйста, когда и куда за вами
прислать машину. -- Так, -- ответила Инга Сергеевна, -- мне нужно минут
пятнадцатьдвадцать на подготовку. Можно к трем часам. -- Хорошо. За вами
приедет "Волга" Кирилла Всеволодовича. Ваш адрес, насколько я поняла,
водителю известен. Всего доброго. Во вторник утром Инга Сергеевна тщательно
готовилась к семинару. После завершения подготовки доклада она приняла
"контрастный душ (суть которого в попеременном обливании холодной и горячей
водой), полежала после душа пятнадцать минут с наложенной на лицо маской,
состоящей из равных частей творога, сметаны и соли, затем умыла лицо
попеременно холодной и горячей водой и, почувствовав от этих процедур прилив
энергии, свежесть и подтянутость, принялась методично красить ресницы и
делать прическу. Все волнения куда-то напрочь исчезли, и она чувствовала
себя в хорошей профессиональной и физической форме. Она надела свой любимый
черный шерстяной строгий костюм, замшевые черные лодочки на высоком каблуке
и, выпив чашку растворимого кофе с кусочком сыра без хлеба, надела длинную
каракулевую шубу и, уложив в мягкую сумку сапоги (для возвращения домой) и
папку с материалами для доклада, вышла на улицу. Машина Остангова ожидала ее
у подьезда. Знакомый уже ей шофер с достоинством поздоровался, заботливо
вышел из машины, чтоб открыть перед ней дверцу, и, не говоря ни слова, сел
за руль и поехал в институт. В вестибюле института ее поджидала референт
Остангова -- молодая, яркая, чуть полноватая, но с очень красивой фигурой
блондинка, которая, представившись, сказала: -- Сейчас я вас провожу в зал,
где у нас обычно проходят семинары. Там вы сможете отдохнуть, подготовиться.
Примерно через пятнадцатьдвадцать минут начнут собираться люди. -- Хорошо,
спасибо, -- ответила Инга Сергеевна и, поднимаясь с референтом на второй
этаж, разглядывала институт и проходивших мимо людей. Как только они
свернули в коридор правого крыла института, она услышала над ухом знакомый
голос, от которого сердце куда-то упало. -- Добрый день, Инга Сергеевна.
Как, готовы к борьбе? -- говорил Остангов весело, дружелюбно, как с хорошо
знакомой и, как показалось Инге Сергеевне, поотечески тепло. --
Здравствуйте, Кирилл Всеволодович, -- сказала Инга Сергеевна с неожиданной
для нее самой застенчивой улыбкой. Инга Сергеевна посидела в зале одна минут
десять, после чего начали собираться слушатели семинара. Явившийся Остангов,
представив гостью аудитории, сообщил, что идея приглашения ее на семинар
принадлежит ему, поскольку случайность позволила ему ознакомиться с пусть не
бесспорными, но очень интересными ее идеями. После этого он, предоставив
Инге Сергеевне слово, сел за председательский стол, рядом с которым
располагалась светлого дерева кафедра, куда она направилась.
Удовольствие от доброжелательного любопытства и внимания аудитории, а
также ощущение своей привлекательности придавали ей уверенность, и она
спокойно стала излагать свои мысли. Данные ей "от Бога" хорошее ораторское
мастерство и память сейчас, как никогда, сделали ее речь красивой, логичной
и грамотной. После ее выступления начались ответы на вопросы, которые
постепенно переросли в бурную дискуссию о критериях современного развития
общества, о взаимодействии гуманитарной и технической интеллигенции, о
повышении ответственности интеллигенции во всех сферах жизни современного
общества. Особый спор вызвал вопрос, связанный с презумпцией невиновности.
Некоторые из выступавших эмоционально защищали этот принцип и в правовой
сфере и за ее пределами, не видя ему альтернативы для защиты от произвола.
Другие, приводя цитаты некоторых юристов из США и других стран, соглашались
с их авторами, что этот принцип вообще бессмыслен. Один из выступающих --
представитель молодого поколения ученых -- так тщательно подготовился к
семинару, что даже зачитал давнее высказывание американского автора
Коллисона, который утверждал: "Теория презумпции невинов ности -- явная
фикция. Ни один здравомыслящий человек не будет исходить из предположения,
что задержанное лицо невиновно... Это одна из абсурдных теорий". В своих
комментариях молодой эрудит утверждал, что принцип презумпции невиновности
устарел, ибо всюду полно примеров тому, что откровенные преступники,
изощренно потрудившиеся для того, чтоб не было доказательств их виновности,
цинично смотрят людям в глаза и живут (на правах невиновных) среди честных
людей. Он даже предлагал изменить формулировку статьи 11 Декларации прав
человека, в которой вместо слов "имеет право считаться невиновным" записать
слова: "не может быть осужден, если его виновность не будет установлена
законным порядком" (и далее по тексту статьи декларации). -- Ну что ж, --
сказал, медленно вставая с председательского места академик Остангов, когда
время уже перевалило за пределы рабочего дня. -- Я думаю, что наша гостья
уже устала, тем более что часы показывают тридцать пять минут седьмого. Да,
время пролетело незаметно, и, я думаю, что мы получили много новых
неожиданных для нашей аудитории знаний и озадачены многими вопросами. Я
думаю, что истина еще ждет часа для своего рождения как в представлениях
каждого из нас, так и в обществе в целом. Но бесспорно, что сегодня мы
приобщились к тому, над чем работают представители гуманитарной науки, и я
хочу от имени всех присутствующих поблагодарить нашего философа и пожелать
ей успехов. Академик первый сделал несколько хлопков, чему дружно
последовали все участники семинара, начавшие вставать со своих мест.
Несколько человек тут же окружили Остангова, а Инга Сергеевна, сложив свои
бумаги в папку, тихо вышла из зала, пытаясь сориентироваться, в каком
направлении приемная Остангова, где она оставила сумку с сапогами и шубу.
Зайдя в приемную, Инга Сергеевна быстро сменила туфли на сапоги, надела
шубу, меховую шапку и, выйдя в коридор, направилась к лестнице. Несмотря на
то что рабочий день кончился, в институте, как водится в Академгородке, было
полно народу, но ей вдруг среди незнакомых людей стало пусто и одиноко.
Никто из запомнившихся участников семинара не попался ей на глаза, никто не
вышел ее проводить, и чувство ненужности происшедшего, недовольство собой и
ужасная усталость охватили ее. Почти бегом она спустилась с лестницы и вышла
на улицу, где было уже темно и густо падал снег. Она подошла к остановке
автобуса. "Если показавшийся вдали автобус не мой, пойду пешком, чтоб
проветриться", -- подумала она. В это время перед ней остановилась знакомая
"Волга", и из нее вышел академик Остангов. -- Простите, Инга Сергеевна, я не
заметил, когда вы ушли. Что ж вы так быстро, даже не попрощались?! -- сказал
он с улыбкой. -- Извините, Кирилл Всеволодович, но вас окружили сотрудники,
и я не хотела мешать, -- ответила она растерянно. -- Садитесь, пожалуйста, в
машину, я вас подвезу. -- Большое спасибо, но... -- Сегодня я сам водитель,
как видите, -- с этими словами он открыл дверцу, предлагя ей сесть на
переднее сиденье. Уже включив мотор, он вдруг повернулся к ней и, поймав ее
взгляд, долго не переводил свой, как бы сообщая что-то очень важное и
значительное. Это был не просто взгляд, это было нечто проникшее в нее и
начавшее жить самостоятельной жизнью. Ей стало не по себе настолько, что
мелкая дрожь в теле невольно вызвала желание сильнее закутаться в шубу, и
она съежилась. -- Вам холодно? -- спросил Остангов, уловив ее движение.
-- Нет, нет! Просто я поправила шубу. -- Если вы не возражаете, я вас
немного покатаю по вечерним улицам?.. Она одобрительно улыбнулась. Машина,
проехав вдоль Морского проспекта, помчалась прямо в сторону Бердского шоссе.
Покрытые свежим снегом сосны и ели при слабом освещении редких фонарей
создавали картину новогодней сказки за окном. Кирилл Всеволодович включил
радио, и тут же зазвучал модный шлягер в исполнении авторакомпозитора Юрия
Лозы "Мой плот":
Нить в прошлое порву,
И дальше будь, что будет,
Из монотонных будней
Я тихо уплыву
На маленьком плоту.
Лишь в дом проникнет полночь,
Мир новых красок полный
Я, быть может, обрету...
Инга Сергеевна вся замерла в молчании, еще более завернувшись в шубу, а
Остангов, делая вид, что сосредоточился на выборе маршрута, также не
проронил ни слова, очевидно, не желая нарушить какую-то особую необъяснимую
ауру, которая превращала их молчание во что-то, что сливало их в нечто
единое. Спустя полчаса, машина свернула к ее дому, и вскоре оказалась у ее
подъезда. Остановив машину, Остангов ловко вышел из нее, открыл дверцу перед
Ингой Сергеевной и, подав руку, помог выйти. На прощанье он протянул ей руку
и, задержав ее, сказал: -- Благодарю вас еще раз за участие в нашем
семинаре. Семинар прошел лучше, чем я предполагал. Вы -- замечательный
оратор и заинтересовали нашу скептически настроенную к гуманитариям
аудиторию. Я вас искренне поздравляю. Он продолжал держать ее руку в своей
теплой ладони, внимательно глядя ей в глаза. Инга Сергеена стояла молча,
чувствуя неловкость, не зная как поступить. Он вдруг склонил голову,
поцеловал ее руку и, как ей показалось, слегка дрогнувшим голосом тихо