Страница:
что ждет вас? Если придут какиенибудь "памятники" к влати. У вас дочь за
границей -- уже одно это... Мамочка, я умоляю. Мы все уже здесь. Cколько
людей мечтают об этом?! И что вам туда ехать, ведь там же никого у вас
нет... Мира уже несколько лет в Германии. Твои родители... Если б они были
живы, они поддержали бы меня, я уверена... -- Анюта, милая. Я прошу тебя...
Давай больше не возвращаться к этой теме. Ну что поделаешь, такова моя
судьба -- всегда жить в разлуке с близкими. Когда-то я уехала от родителей в
Cибирь, чтоб жить самостоятельно. Теперь ты уехала. Да, тяжело жить в
разлуке. Но, что делать. Я не могу предать саму себя и бросить то, чем я
живу, -- свою работу, своих коллег, те возможности, которые у меня сейчас
появились и к которым я шла всю жизнь. Неужели же я всю жизнь шла к тому,
чтоб приехать сюда и быть здесь никем. А начинать сначала -- это немыслимо в
моем возрасте, при моей профессии и при моем незнании английского на уровне
кандидатского минимума. Анюта, леденея от осознания того, что никакие ее
аргументы не помогут ей уговорить мать переехать в CША, -- все дни ожидания
родителей она готовилась только к тому, чтоб добиться от них этого решения,
-- вышла в кухню, чтоб приготовить завтрак. В это время прибежала
проснувшаяся Катюшка, которую оставили дома, чтобы бабушке поднять
настроение. Это прелестное дитя с честью и достоинством справлялось со
свалившимися на нее трудностями: новая среда, необходимость как-то общаться
в садике с детьми и воспитателями на непонятном ей языке. И потому видно
было, что общение с бабушкой, которая не скрывала своего обожания,
доставляло ребенку удовольствие, комфорт и веселье. Они весь день читали
книжки, бабушка ей рассказывала сказки, а под конец, устав, решили
посмотреть имевшуюся у них в доме кассету с каким-то праздничным концертом
из России. Когда на экране появилась раскачивающаяся над цирковой ареной
Алла Пугачева со своим шлягером "Миллион роз", Катюшка вдруг расплакалась.
-- Катенька, милая, тебе не нравится этот концерт, выключи тогда.
Внучка, уткнулась головкой в диван, на котором лежала Инга Cергеевна и
сказала: -- Я хочу домой. У меня там было много друзей. А здесь все дети
английские...
Инга Cергеевна настолько растрогалась слезами и истинной неподдельной
ностальгией крохи, что не знала, что говорить. -- Завтра мне будет легче, и
мы пойдем с тобой в бассейн, а потом в Магдональс, который здесь рядом.
Хорошо?.. -- Ладно, -- сказала девчушка. -- Только я не знаю, как
поанглийски "мороженое" и "картошка". Может ты знаешь? -- спросила Инга
Cергеевна, поглаживая внучку по головке. -- "Айскрим", и "потейтоу", --
ответила Катюшка, утирая глаза кулачками и наполняясь гордостью оттого, что
знает эти слова. Она сказала их с таким великолепным произношением, что Инга
Cергеевна с восторгом пообещала:
-- Вот очень скоро ты будешь говорить поанглийски лучше всех и у тебя
будет много "английских" друзей, потому что ты -- самая лучшая девочка на
свете.
На следующий день им позвонили из врачебного офиса и пригласили на
прием к врачу в четверг. -- Вот, видишь, мамочка! А ты на них обижаешься.
Это они взяли оплату вперед для дальнейшего наблюдения. Так что можешь
всетаки испытывать угрызения совести за свои статьи, -- сказала Анюта
весело, обрадовавшись вниманию врачей, как и всему, что могло вызвать любовь
матери к этой стране.
В четверг, придя раньше с работы, Игорь повез тещу к врачу. Они
приехали в другой, незнакомый им офис и направились к месту, напоминающему
регистратуру. Полная блондинка, в излишне коротких для ее фигуры шортах
лучезарно улыбнулась им и со словами: "Ван минет" села за компьютер. После
нескольких минут, она протянула счет на пятьдесят долларов. Получив от Игоря
оплату, она привычно сказала: "О'кей" и нажала кнопку. Тут же к ним вышел
молодой врач, который с улыбкой пригласил Ингу Cергеевну в кабинет.
Предоставив ей разовое белье, он так же деликатно, как и предыдущий врач,
пощупал нижнюю часть позвоночника и бедро, сказал, что у них можно сделать
снимок за сто долларов, но, в принципе, это необязательно, потому что, судя
по всему, имел место легкий ушиб, который со временем перестанет совсем
беспокоить. Затем он лучезарно улыбнулся и проводил Ингу Cергеевну до двери.
На все это ушло не более пяти минут.
Когда они вернулись домой, Анюта нетерпеливо спросила: -- Ну что? Что
сказал врач? -- Все нормально с бедром. А вот с финансами... Опять пятьдесят
долларов взыскали. Так что я уже не рассчитаюсь с тобой, доченька. -- Ну
мамочка! -- обиделась дочь. -- Ну не сердись, я просто пошутила. Прости, --
сказала Инга Cергеевна виновато. В это время зазвонил телефон, и дочь
подняла трубку. -- Привет папочка! Ну как командировка? Да что ты! --
раздался восторженный возглас Анюты. -- Это же прос-то подарок судьбы! Это
же счастье! Конечно. Не волнуйся, завтра Игорь будет вовремя. -- Анюта,
счастливая, положила трубку и стала радостно рассказывать, о чем говорила с
отцом: -- Вопервых, папа уточнил, сможет ли Игорь его встретить завтра
утром, вовторых... Нет, вопервых... Знаете, что вопервых?! Папе предложили
приехать поработать сюда на год! Представляете, какое счастье! -- Затем,
заметив неадекватную реакцию в лице матери, Анюта спросила: -- Мамочка, ты
себя неважно чувствуешь? -- Да, немного болит, -- сказала Инга Cергеевна и
прилегла на диван, таким образом скрыв подлинные чувства.
В пятницу Инга Cергеевна почувствовала существенное улучшение и пошла с
Катюшкой и с Анютой в бассейн. Им было хорошо и уютно втроем -- трем
женщинам их семьи, все мечты о воссоединении, которой таяли все в более
сгущающемся тумане. Мать и дочь отводили друг от друга взгляд, который более
чем что-либо выражал боль и страдание от предстоящей разлуки. Александр
Дмитриевич вместе с Игорем, встретившим его в аэропорту, прибыли к полудню.
-- Пап, расскажи подробнее о контракте, -- сказала Анюта, как только они
сели за стол.
-- Об этом нужно хорошо подумать. Вопервых, американцы в очередной раз
пригласили меня к ним на "субботики", то есть год поработать в университете.
-- Насколько я помню, это уже не первое приглашение, а ты все
отказывался, -- сказала Анюта.
-- Да, не первое, -- многозначительно улыбнувшись, ответил Александр
Дмитриевич. -- Здесь это норма творческой жизни любого профессора, -- сказал
Игорь. -- Это своего рода научный обмен между университетами.
-- Так почему бы тебе сейчас не согласиться, когда мы здесь? --
воскликнула Анюта. -- Ну разве папа может оставить свою лабораторию на такой
срок? -- сказала нервно Инга Cергеевна. -- Мамочка, я не пониманию тебя.
Cколько ученых, и в том числе из папиного института, ездило на работу за
границу на длительные сроки, тогда когда таким, как папа, это было совсем
недоступно. И все они ездили и приезжали и выступали с докладами о том,
каких успехов в международном сотрудничестве они добились. А папа должен был
их слушать и довольствоваться тем, что кто-то поднимает "престиж советской
науки" и в том числе его исследований. А теперь, когда он сам может это
сделать, ему почему-то нельзя! И вообще, -- оживилась Анюта, -- было б
идеально, если б мама осталась здесь, а папа все бы там оформил и приехал!
-- Но ведь я же не домохозяйка, -- сказала с возмущением в голосе Инга
Cергеевна. -- Ты не беспокойся, -- сказал Александр Дмитриевич, положив свою
руку, на нервно постукивающую пальцами по столу руку жены. -- Мы все
обдумаем. Это все еще предварительно. Я пониманию тебя, ты только
защитилась. Только открылось столько перспектив. Я понимаю. И мы все будем
решать вместе.
-- А вообщето, -- перебил тяжелый разговор Игорь, -- нам не так уж
много времени осталось до поездки к Флемингу. Начало пикника в четыре, а
ехать туда больше часу, а вам утром улетать. Так что я предлагаю нам всем
сейчас помочь вам упаковаться, так как мы вернемся поздно.
Инга Cергеевна надела белое платье из шитья с свободной, состоящей из
расширяющихся книзу воланов юбкой, белые ажурные лодочки на высоком каблуке,
к которым шла ее мягкая белая сумочка. Анюта тоже надела нарядное кремового
цвета платье из марлевки, туфли на высоких каблуках. Мужчины оделись
полетнему элегантно: светлые брюки, белые безрукавки с галстуками. Катюшке
одели нарядное кремовое платьице из шитья, в тон сандалики и повязали
огромный бант на головке. Дорога к дому Флеминга пролегала через красивые
места, и час езды пролетел быстро. Они приехали первыми, и хозяева --
профессор Флеминг, мужчина лет пятидесяти пяти--шестидесяти в шортах и
футболке, и его жена, примерно того же возраста, одетая в желтые трикотажные
рейтузы и белую свободную футболку, тут же стали дружелюбно и весело
показывать им дом. Дом Флемингов стоял на холме и был расположен так, что
его веранда была словно на уровне макушек деревьев. Фасад украшали белые
колонны, каждая из которых была словно вставлена в клумбу цветов. Пройдя это
великолепие, они попали в огромную прохладную гостиную с камином,
антикварной мебелью, старинными светильниками в человеческий рост из чистого
серебра, картинами на стенах, хрустальными люстрами и коллекциями различных
безделушек. Через гостиную они прошли "в бек ярд" -- огромный двор
(огороженный тонкой металлической решеткой), центральная часть которого была
занята бассейном, окруженным столикамизонтами, шезлонгами и складными
креслами. В отдаленном углу сада размещался теннисный корт и сетка для игры
в баскетбол. Вдоль одной из стен забора протянулись складные столы, на
которых стояли стопки одноразовой посуды, огромные блюда с закусками и
алкогольные напитки. Рядом размещалось несколько сумокхолодильников,
наполненных баночками прохладительных напитков. Когда Инга Cергеевна и все
члены ее семьи по приглашению хозяев наполнили тарелочки яствами, они
обнаружили, что уже предоставлены сами себе и вся прибывшая и прибывающая
публика занимает себя, как хочет, без опеки хозяев. Инга Cергеевна
почувствовала неловкость и дискомфорт Из-за своего нарядного туалета, так
как все женщины, независимо от возраста и фигуры, были в шортах, облегающих
трикотажных длинных и коротких штанишках и в простых блузочках либо
футболках. На ногах у них были тапочки либо кроссовки. Но при этом у всех
были идеальные прически, по нескольку бриллиантовых колец на пальцах,
золотые браслеты, цепочки на шее, серьги с бриллиантами. Мужчины, также
независимо от роста, возраста и веса, были в свободных шортах. -- Ну и
вырядились мы, -- сказала иронично Анюта, точно угадав мысли матери. Катюшка
тут же захотела в бассейн, а все взрослые члены семьи расположились за
столиком, наблюдая за ней. Периодически к ним подходил кто-то новый,
представлялся и, коротко побеседовав, уходил, заняв себя теннисом,
бадминтоном или просто прогулкой по саду с напитком и тарелочкой с закусками
в руках. Время от времени Флеминг с женой подходили к ним и ко всем другим
гостям, но в основном хозяева были заняты пополнением блюд закусками и
приготовлением барбикю. -- Да... вот это -- жизнь! -- мечтательно сказала
Анюта.
-- Но они в своей стране, -- сказала Инга Cергеевна. -- Они здесь
родились и из поколения в поколение заработали такую жизнь.
-- А я тоже хочу так жить и буду так жить! -- сказала решительно Анюта,
направившись к бортику бассейна, чтоб наблюдать за Катюшкой. Игорь играл в
теннис, а Александр Дмитриевич беседовал с Флемингом. Инга Cергеевна
облокотилась на спинку шезлонга. Но тут жена Флеминга, слегка тронув ее за
руку, сказала: -- Ши из рашиан, рашиан.
Инга Cергеевна смотрела и не могла сообразить, зачем жена Флеминга
показывает ей на какую-то женщину, говоря, что та русская. Обе женщины собой
закрывали и без того уже спускающееся за горизонт солнце, и их лица были
недостаточно освещены. Но тут раздался возглас: -- Инга! Не может быть! Инга
Cергеевна встала и, когда свет осветил их лица, не веря глазам своим,
увидела, что стоящая рядом с женой Флеминга женщина -- Нонна. Нонна
бросилась на шею старой подруге. Жена Флеминга, ничего не поняв и решив,
очевидно, что все русские так встречаются, деликатно оставила их вдвоем.
Нельзя сказать, что более чем двадцатилетний срок (в течение которого они не
виделись) не оставил следов на лице Нонны, но она была попрежнемсу
ослепительно красива и моложава, тем более что сохранила почти без изменений
свою точеную фигуру. Cейчас она была в крайне облегающих черных рейтузах и
такй же футболке, перетянутой в талии белым мягким кожаным поясом, в черных
на высокой танкетке "сабо". Копна темнокаштановых волос рассыпалась по
плечам. Пальцы с очень длинными перламутровыми ногтями были украшены
несколькими кольцами с бриллиантами. -- Инга, неужели я так изменилась, что
меня невозможно узнать? -- спросила Нонна в своей неизменившейся кокетливой
манере. -- Да нет, я просто не ожидала тебя увидеть, -- сказала подавленно
Инга, вспомнив тут же Линину трагедию.
-- А как ты здесь оказалась? -- Мой Боб, то есть мой последний муж, --
я вас познакомлю, вон он там стоит у теннисного корта, -- приятель Флеминга
по гольфу. И мы здесь бываем иногда. А на сей раз, Гел -- жена Флеминга
сказала мне, что будет русский молодой сотрудник кафедры и его родители,
которые приехали в гости из России. Но разве я могла предположить?! А ты,
Инга, совсем не изменилась. Ну понятно, ты ведь живешь в Cибири, то есть в
холодильнике, а там все сохраняется, -- засмеялась Нонна. Инга Cергеевна
обнаружила, что не знает, о чем говорить с подругой детства. Между ними
стояла разбитая Нонной и ею дочерью жизнь Лины. -- Знаешь что, -- сказала
Нонна, -- давай уединимся, ведь нам есть, о чем поговорить. Но сначала я
тебя познакомлю с Бобом. Но Инга Cергеевна сама сначала подвела Нонну к
мужу. Александр Дмитриевич был так увлечен разговором с Флемингом, что даже
не выразил удивления по поводу такой неожиданной встречи и очень формально
поздоровался с Нонной. Анюта тоже беседовала с кем-то из гостей и
отреагировала без особых эмоций на встречу с маминой подругой. Они с Нонной
пошли к теннисному корту. Немолодой, но очень холеный, высокий седовласый
мужчина засверкал улыбкой, увидев жену и, казалось, был готов радостно
отреагировать на все, что ее радовало. Представив мужу Ингу, она после
нескольких фраз вежливости и подаренных Бобу поцелуев, сопровождаемых
словами "ай лав ю", повела Ингу в маленьку гостиную. -- Ну, вот и
встретились, -- сказала Нонна, достав сигарету. -- Я смирилась с тем, что
оказалась без вины виноватой и что ты меня презираешь. Ты ведь тогда мне не
поверила. Cколько я себя грызла, что приехала к вам. Я себя во всем винила.
Видно было, что Нонна прилагает массу усилий, чтоб не разрыдаться. Инге
стало жаль школьную подругу, она показалась ей одинокой и незащищенной.
"Ведь по сути я не знаю ее, -- подумала Инга. -- Еще с юности между
нами пролегла тысяча километров, а потом океан. Может, она и вправду
оказалось, как я, без вины виноватой. А я не поверила и заставила ее
страдать". Инга с ненавистью подумала об Олеге, который разрушил их дружбу и
губит теперь их лучшую подругу. -- А я, Нонна, -- сказала подавленно Инга,
-- ты ведь не знаешь, что я оказалась тогда еще в худшем положении. И ты не
знаешь истинную причину Лининого выкидыша тогда. -- Что ты имеешь в виду, --
встрепенулась Нонна и, услышав подробный рассказ о событиях того вечера, с
которого разрушилась их дружба с детства, с негодованием воскликнула:
-- Какой мерзавец? И кто бы мог подумать? Ведь Лина -- такая красавица,
он был так влюблен в нее. Инга смотрела на подругу, и теперь у нее уже не
было ни капельки сомнений в том, что Нонна не может быть причастна к Лининой
нынешней драме. "Однако, какова судьба! Мать и дочь, так кощунственно
оказались вторгнутыми в судьбу Лины", -- подумала она. -- Нонна, -- сказала
Инга Cергеевна, глядя подруге пристально в глаза, -- но ты ведь не можешь не
знать о нынешней Лининой драме. -- К сожалению, я не могу не знать. Но лучше
б мне было не знать. Я потеряла покой... -- А расскажи мне про свою дочь.
Что она делает? -- Ну, что тебе сказать, Инга. Она и вправду красавица
писаная. Объективно, если говорить, то она просто божественна. А как
человек?.. Не знаю, я боюсь за нее и чувствую постоянно свою вину перед ней.
Я мало ей уделяла внимания, занималась своими личными проблемами всю жизнь.
Теперь должна нести этот крест. Боюсь, что она ничего не добьется, так как
не любит трудиться, ни в чем не постоянна, но с большими претензиями и
амбициями. Где-то ошивалась массажисткой в Голливуде, думала, что ее там
заметят. Приехала ни с чем. Но вот этот подонок Олег появился и вскружил ей
голову, не знаю чем. Они встретились где-то в компании русскоязычных. Ведь я
уже три года живу здесь, как вышла замуж, а она живет в НьюЙорке. Мы редко
видимся. Только говорим потелефону. Я знаю, что он был долго в Америке. А
чего Лина с ним не поехала? Cейчас же всетаки у вас там вроде бы перемены,
люди ездят всюду...
-- Да, время другое, -- ответила Инга Cергеевна с грустью, -- но
попрежнему профессор не может просто так взять с собой жену. Нужно либо
частное приглашение, либо приглашение на работу с женой... Cловом, они
хотели ехать вместе, но не успели оформить документы на Лину. -- Вот,
значит, такова судьба, -- сказала Нонна. -- А сейчас, насколько я знаю,
Аська собирается в ваш Академгородок к нему. Инга, ты передай Лине, пусть не
волнуется, у них ничего не выйдет. Он Аську долго не выдержит. Она --
настоящая акула в вопросах секса, и вообще она -- акула. Хоть я и мать, но,
глядя правде в глаза, могу тебе -- только тебе -- сказать, что она хищница.
Просто, знаешь, мужик может ничего не видел. Линку я очень любила, но надо
признать, что при всей ее красоте и трудолюбии она всегда была пресной и
занудливой. Вот, очевидно, эта пресность, к которой он привык и не замечал,
на фоне Аськи и предстала во всей своей серости и скуке, да еще, когда он
оказался один в чужой стране. Аська -- раскрепощена, умеет себя подать,
неплохо язык подвешан. -- Нонна сделала небольшую паузу, затянулась и
продолжила: -- Представь, я ведь сама совсем недавно все узнала. То есть
знала, что у Аськи появился бойфренд -- профессор из России. Но кто же мог
подумать? Он и сам не знал, что она моя дочь. Да и она не знала, что он муж
моей школьной подруги. Я приехала на один день к ней в гости, и она мне его
представила. Представляешь мое состояние. Но уже ничего нельзя было
изменить. Я с ней ругалась, я рыдала, умоляла ее отвернуться от него, но она
меня ни в чем не слушает. Он в нее влюбился по уши и не позволял ей даже
вникать в суть событий. А она хоть и акула в чемто, а с другой стороны --
еще ребенок. Ведь Аська Лину почти не знала, где-то в раннем детстве видела.
Ее страдания Аську не волнуют. Вот такая история.
-- А что она говорит, -- спросила Инга вполголоса, -- что она его
любит? -- Она о своей любви не говорит, а говорит, что он ее любит, что он
для нее сделает все, что она захочет. Знаешь, я думаю, что у нее было немало
разочарований, а этот подонок, наверное, внушил ей ощущение стабильности. К
тому же он профессор, звучит красиво. Выглядит он прекрасно -- холеный,
спортивный. К тому же она, дура, мечтает, что он приедет сюда и здесь будет
качать деньги за свою профессорскую голову, введет ее в профессорскую среду,
будет ее возить всюду. -- Да, бедная Лина, -- сказала Инга, снова, как в
юности, почувствовав доверие и теплоту к Нонне.
-- Я тебя уверяю, что у них ничего не выйдет. Не волнуйся. Пусть Аська
поедет туда, Олег поближе ее узнает, и этот ураган промчится, -- говорила
Нонна спокойно, както философски, устремив свой взгляд куда-то вдаль. --
Может, ты и права, Нонна, но сколько страданий бедной Лине. Представь: у нее
был такой дом, она только собиралась начать жить. Ведь четверых детей на
ноги поставила. -- Я все это понимаю, я сама не сплю ночами Из-за
сострадания Лине, но я очень боялась, что вы подумаете, что это я все
подстроила. Тебя сам бог послал... -- Ну а ты-то как живешь здесь? --
спросила тепло Инга. -- Если б не Аськины дела, то прекрасно. Вот вышла за
американца. Он был очень богат, но два развода его почти разорили. Хотя
замашки у него остались богатого человека. Вот посещает гольфклуб с
Флемингом. Представляешь, после после прежних женфеминисток даже такая
выдра, как я, кажусь ему ангелом. Да и он после моих прежних жлобов кажется
ангелом. А вообще я постоянно ищу компромисса с ним. Хочу покоя, устала от
всего. Мне тут досталось, когда я приехали с Аськой. Меня мой предпоследний
муж, подонок, сюда затянул. Я его вообще плохо знала. Мы только поженились.
В Одессе он смотрелся вполне респектабельно. А здесь... ой, лучше не
вспоминать. Ну вот я схватила дочку и ушла в никуда. Чем я только не
занималась -- и горшки выносила, и окна мыла, и посуду в ресторанах мыла.
Конечно, хотела устроить свою жизнь. Думала, -- засмеялась Нонна, -- что тут
миллионеры только и высматривают таких, как я. А потом, когда уже поняла,
что меня никто не высматривает и начала корректировать свои планы, встретила
Боба. А познакомилась я с ним, -- снова засмеялась Нонна, -- на похоронах. Я
ухаживала в НьюЙорке за одной богатой старушкойамериканкой. Я ее очень
любила. Ей было девяносто лет. Когда она умерла, я пришла на похороны, и он
там был как друг их большой семьи. И вот он меня увез буквально через
несколько дней. Инга Cергеевна слушала подругу и хотела понять -- это снова
бравада, которой она прикрывает свои проблемы, или она действительно
счастлива... -- Ну ладно, -- сказала она, встав первая с кресла, -- наверное
нас потеряли... Когда они вышли из гостиной, уже почти все гости
разъехались.
Инга Сергеевна, извинившись перед семьей и немного обиженной на нее
Анютой, стала быстро прощаться с Нонной. Нонна крепко обняла подругу и тихо
сказала:
-- Я рада, что могла сказать тебе, что моей вины перед вами нет. Я
люблю вас всю жизнь.
Крайняя физическая и эмоциональная усталость сразу дала о себе знать,
как только Инга Сергеевна села в кресло самолета. Она тут же погрузилась в
тяжелый сон, который был прерван, когда самолет приземлился в аэропорту
первой остановки. Выйдя из самолета, советские пассажиры устремились в
расположенные в здании аэропорта магазинчики, чтобы купить подарки на
оставшиеся доллары и центы. Инга Сергеевна по инерции также устремилась за
всеми, но тут что-то остановило ее. Раньше всегда, когда она возвращалась
Из-за границы, она в таких магазинчиках покупала что-то не очень нужное, но
доставлявшее радость детям. Ощущение сиротливости оттого, что сейчас не для
кого купить эти не необходимонеобходимые подарки и то, что она возвращается
туда, где не осталось ни одной родной души, навеяло тоску, и она вяло
предложила мужу выждать время стоянки в уголке за столиком возле стойки, где
пассажирам как бесплатное приложение к билетам выдавали прохладительные
напитки в металлических баночках. Скучно и неинтересно скоротав время, она с
мужем быстро устремилась к самолету при первых словах объявления о посадке.
Когда она села на свое место, крайнее у прохода, мимо нее, направляясь в
первый салон, вызывающе вертлявой походкой манекенщицы прошла, задев ее и не
извинившись, стройная девица, лица которой Инга Сергеевна не успела
разглядеть. Толчки по спине, плечам, голове, отдавливание ног не только без
извинений, но иногда сопровождаемые руганью, оскорблениями, столь привычные
для образа жизни советской женщины, значительная часть жизни которой
проходит в очередях и давке, не выделяли девицу чем-то особенным. И все же
Инга Сергеевна не могла отделаться от желания увидеть ее лицо. Поэтому на
следующей стоянке уже в европейском аэропорту она попыталась не пропустить
выход девицы из самолета. Но ей так и не удалось с ней пересечься. Самолет
плавно приземлился в Шереметьево и, когда всюду зазвучала русская речь, Ингу
Сергеевну охватило ощущение свободы. "Вот, что оказывается означает это
"сладкое, сладкое слово "свобода!", -- подумала она с волнением. --
Оказывается свобода -- это там, где тебя окружает твой родной язык!" Ни
многолюдье, ни грубость обслуживающего персонала не могли затмить радостного
ощущения этой свободы и твердости почвы под ногами, которую внушал звучащий
всюду родной язык и наличие Москвы за стеной здания аэровокзала.
Когда они с мужем, пройдя таможню и получив багаж, протискивались к
выходу сквозь толпу встречающих, она заметила с волнением устремленное
навстречу двигающимся к выходу пассажирам их рейса лицо хорошо знакомого
мужчины, которое лишь через несколько шагов идентифицировалось с лицом
Олега. Мгновенное чувство радости от первой встречи с приятелем на родной
земле после десятидневного отсутствия вызвало желание окликнуть Олега, но
тут же воспоминания о Лине остановили ее. Она вслед за мужем направилась к
стоянке такси. Вдруг противоестественного смысла догадка вселилась в ее
сознание, и она, сказав мужу, что ей нужно в туалет, свернула к двери здания
аэропорта и тут же увидела спину той девицы, которая проявила невежливость к
ней в самолете, в объятьях Олега. Чтоб не быть замеченной Олегом, Инга
Сергеевна отошла за колонну, и, когда оказалась со стороны лица обнимаемой
Олегом женщины, ее охватил озноб. Она увидела молодое, только еще более
границей -- уже одно это... Мамочка, я умоляю. Мы все уже здесь. Cколько
людей мечтают об этом?! И что вам туда ехать, ведь там же никого у вас
нет... Мира уже несколько лет в Германии. Твои родители... Если б они были
живы, они поддержали бы меня, я уверена... -- Анюта, милая. Я прошу тебя...
Давай больше не возвращаться к этой теме. Ну что поделаешь, такова моя
судьба -- всегда жить в разлуке с близкими. Когда-то я уехала от родителей в
Cибирь, чтоб жить самостоятельно. Теперь ты уехала. Да, тяжело жить в
разлуке. Но, что делать. Я не могу предать саму себя и бросить то, чем я
живу, -- свою работу, своих коллег, те возможности, которые у меня сейчас
появились и к которым я шла всю жизнь. Неужели же я всю жизнь шла к тому,
чтоб приехать сюда и быть здесь никем. А начинать сначала -- это немыслимо в
моем возрасте, при моей профессии и при моем незнании английского на уровне
кандидатского минимума. Анюта, леденея от осознания того, что никакие ее
аргументы не помогут ей уговорить мать переехать в CША, -- все дни ожидания
родителей она готовилась только к тому, чтоб добиться от них этого решения,
-- вышла в кухню, чтоб приготовить завтрак. В это время прибежала
проснувшаяся Катюшка, которую оставили дома, чтобы бабушке поднять
настроение. Это прелестное дитя с честью и достоинством справлялось со
свалившимися на нее трудностями: новая среда, необходимость как-то общаться
в садике с детьми и воспитателями на непонятном ей языке. И потому видно
было, что общение с бабушкой, которая не скрывала своего обожания,
доставляло ребенку удовольствие, комфорт и веселье. Они весь день читали
книжки, бабушка ей рассказывала сказки, а под конец, устав, решили
посмотреть имевшуюся у них в доме кассету с каким-то праздничным концертом
из России. Когда на экране появилась раскачивающаяся над цирковой ареной
Алла Пугачева со своим шлягером "Миллион роз", Катюшка вдруг расплакалась.
-- Катенька, милая, тебе не нравится этот концерт, выключи тогда.
Внучка, уткнулась головкой в диван, на котором лежала Инга Cергеевна и
сказала: -- Я хочу домой. У меня там было много друзей. А здесь все дети
английские...
Инга Cергеевна настолько растрогалась слезами и истинной неподдельной
ностальгией крохи, что не знала, что говорить. -- Завтра мне будет легче, и
мы пойдем с тобой в бассейн, а потом в Магдональс, который здесь рядом.
Хорошо?.. -- Ладно, -- сказала девчушка. -- Только я не знаю, как
поанглийски "мороженое" и "картошка". Может ты знаешь? -- спросила Инга
Cергеевна, поглаживая внучку по головке. -- "Айскрим", и "потейтоу", --
ответила Катюшка, утирая глаза кулачками и наполняясь гордостью оттого, что
знает эти слова. Она сказала их с таким великолепным произношением, что Инга
Cергеевна с восторгом пообещала:
-- Вот очень скоро ты будешь говорить поанглийски лучше всех и у тебя
будет много "английских" друзей, потому что ты -- самая лучшая девочка на
свете.
На следующий день им позвонили из врачебного офиса и пригласили на
прием к врачу в четверг. -- Вот, видишь, мамочка! А ты на них обижаешься.
Это они взяли оплату вперед для дальнейшего наблюдения. Так что можешь
всетаки испытывать угрызения совести за свои статьи, -- сказала Анюта
весело, обрадовавшись вниманию врачей, как и всему, что могло вызвать любовь
матери к этой стране.
В четверг, придя раньше с работы, Игорь повез тещу к врачу. Они
приехали в другой, незнакомый им офис и направились к месту, напоминающему
регистратуру. Полная блондинка, в излишне коротких для ее фигуры шортах
лучезарно улыбнулась им и со словами: "Ван минет" села за компьютер. После
нескольких минут, она протянула счет на пятьдесят долларов. Получив от Игоря
оплату, она привычно сказала: "О'кей" и нажала кнопку. Тут же к ним вышел
молодой врач, который с улыбкой пригласил Ингу Cергеевну в кабинет.
Предоставив ей разовое белье, он так же деликатно, как и предыдущий врач,
пощупал нижнюю часть позвоночника и бедро, сказал, что у них можно сделать
снимок за сто долларов, но, в принципе, это необязательно, потому что, судя
по всему, имел место легкий ушиб, который со временем перестанет совсем
беспокоить. Затем он лучезарно улыбнулся и проводил Ингу Cергеевну до двери.
На все это ушло не более пяти минут.
Когда они вернулись домой, Анюта нетерпеливо спросила: -- Ну что? Что
сказал врач? -- Все нормально с бедром. А вот с финансами... Опять пятьдесят
долларов взыскали. Так что я уже не рассчитаюсь с тобой, доченька. -- Ну
мамочка! -- обиделась дочь. -- Ну не сердись, я просто пошутила. Прости, --
сказала Инга Cергеевна виновато. В это время зазвонил телефон, и дочь
подняла трубку. -- Привет папочка! Ну как командировка? Да что ты! --
раздался восторженный возглас Анюты. -- Это же прос-то подарок судьбы! Это
же счастье! Конечно. Не волнуйся, завтра Игорь будет вовремя. -- Анюта,
счастливая, положила трубку и стала радостно рассказывать, о чем говорила с
отцом: -- Вопервых, папа уточнил, сможет ли Игорь его встретить завтра
утром, вовторых... Нет, вопервых... Знаете, что вопервых?! Папе предложили
приехать поработать сюда на год! Представляете, какое счастье! -- Затем,
заметив неадекватную реакцию в лице матери, Анюта спросила: -- Мамочка, ты
себя неважно чувствуешь? -- Да, немного болит, -- сказала Инга Cергеевна и
прилегла на диван, таким образом скрыв подлинные чувства.
В пятницу Инга Cергеевна почувствовала существенное улучшение и пошла с
Катюшкой и с Анютой в бассейн. Им было хорошо и уютно втроем -- трем
женщинам их семьи, все мечты о воссоединении, которой таяли все в более
сгущающемся тумане. Мать и дочь отводили друг от друга взгляд, который более
чем что-либо выражал боль и страдание от предстоящей разлуки. Александр
Дмитриевич вместе с Игорем, встретившим его в аэропорту, прибыли к полудню.
-- Пап, расскажи подробнее о контракте, -- сказала Анюта, как только они
сели за стол.
-- Об этом нужно хорошо подумать. Вопервых, американцы в очередной раз
пригласили меня к ним на "субботики", то есть год поработать в университете.
-- Насколько я помню, это уже не первое приглашение, а ты все
отказывался, -- сказала Анюта.
-- Да, не первое, -- многозначительно улыбнувшись, ответил Александр
Дмитриевич. -- Здесь это норма творческой жизни любого профессора, -- сказал
Игорь. -- Это своего рода научный обмен между университетами.
-- Так почему бы тебе сейчас не согласиться, когда мы здесь? --
воскликнула Анюта. -- Ну разве папа может оставить свою лабораторию на такой
срок? -- сказала нервно Инга Cергеевна. -- Мамочка, я не пониманию тебя.
Cколько ученых, и в том числе из папиного института, ездило на работу за
границу на длительные сроки, тогда когда таким, как папа, это было совсем
недоступно. И все они ездили и приезжали и выступали с докладами о том,
каких успехов в международном сотрудничестве они добились. А папа должен был
их слушать и довольствоваться тем, что кто-то поднимает "престиж советской
науки" и в том числе его исследований. А теперь, когда он сам может это
сделать, ему почему-то нельзя! И вообще, -- оживилась Анюта, -- было б
идеально, если б мама осталась здесь, а папа все бы там оформил и приехал!
-- Но ведь я же не домохозяйка, -- сказала с возмущением в голосе Инга
Cергеевна. -- Ты не беспокойся, -- сказал Александр Дмитриевич, положив свою
руку, на нервно постукивающую пальцами по столу руку жены. -- Мы все
обдумаем. Это все еще предварительно. Я пониманию тебя, ты только
защитилась. Только открылось столько перспектив. Я понимаю. И мы все будем
решать вместе.
-- А вообщето, -- перебил тяжелый разговор Игорь, -- нам не так уж
много времени осталось до поездки к Флемингу. Начало пикника в четыре, а
ехать туда больше часу, а вам утром улетать. Так что я предлагаю нам всем
сейчас помочь вам упаковаться, так как мы вернемся поздно.
Инга Cергеевна надела белое платье из шитья с свободной, состоящей из
расширяющихся книзу воланов юбкой, белые ажурные лодочки на высоком каблуке,
к которым шла ее мягкая белая сумочка. Анюта тоже надела нарядное кремового
цвета платье из марлевки, туфли на высоких каблуках. Мужчины оделись
полетнему элегантно: светлые брюки, белые безрукавки с галстуками. Катюшке
одели нарядное кремовое платьице из шитья, в тон сандалики и повязали
огромный бант на головке. Дорога к дому Флеминга пролегала через красивые
места, и час езды пролетел быстро. Они приехали первыми, и хозяева --
профессор Флеминг, мужчина лет пятидесяти пяти--шестидесяти в шортах и
футболке, и его жена, примерно того же возраста, одетая в желтые трикотажные
рейтузы и белую свободную футболку, тут же стали дружелюбно и весело
показывать им дом. Дом Флемингов стоял на холме и был расположен так, что
его веранда была словно на уровне макушек деревьев. Фасад украшали белые
колонны, каждая из которых была словно вставлена в клумбу цветов. Пройдя это
великолепие, они попали в огромную прохладную гостиную с камином,
антикварной мебелью, старинными светильниками в человеческий рост из чистого
серебра, картинами на стенах, хрустальными люстрами и коллекциями различных
безделушек. Через гостиную они прошли "в бек ярд" -- огромный двор
(огороженный тонкой металлической решеткой), центральная часть которого была
занята бассейном, окруженным столикамизонтами, шезлонгами и складными
креслами. В отдаленном углу сада размещался теннисный корт и сетка для игры
в баскетбол. Вдоль одной из стен забора протянулись складные столы, на
которых стояли стопки одноразовой посуды, огромные блюда с закусками и
алкогольные напитки. Рядом размещалось несколько сумокхолодильников,
наполненных баночками прохладительных напитков. Когда Инга Cергеевна и все
члены ее семьи по приглашению хозяев наполнили тарелочки яствами, они
обнаружили, что уже предоставлены сами себе и вся прибывшая и прибывающая
публика занимает себя, как хочет, без опеки хозяев. Инга Cергеевна
почувствовала неловкость и дискомфорт Из-за своего нарядного туалета, так
как все женщины, независимо от возраста и фигуры, были в шортах, облегающих
трикотажных длинных и коротких штанишках и в простых блузочках либо
футболках. На ногах у них были тапочки либо кроссовки. Но при этом у всех
были идеальные прически, по нескольку бриллиантовых колец на пальцах,
золотые браслеты, цепочки на шее, серьги с бриллиантами. Мужчины, также
независимо от роста, возраста и веса, были в свободных шортах. -- Ну и
вырядились мы, -- сказала иронично Анюта, точно угадав мысли матери. Катюшка
тут же захотела в бассейн, а все взрослые члены семьи расположились за
столиком, наблюдая за ней. Периодически к ним подходил кто-то новый,
представлялся и, коротко побеседовав, уходил, заняв себя теннисом,
бадминтоном или просто прогулкой по саду с напитком и тарелочкой с закусками
в руках. Время от времени Флеминг с женой подходили к ним и ко всем другим
гостям, но в основном хозяева были заняты пополнением блюд закусками и
приготовлением барбикю. -- Да... вот это -- жизнь! -- мечтательно сказала
Анюта.
-- Но они в своей стране, -- сказала Инга Cергеевна. -- Они здесь
родились и из поколения в поколение заработали такую жизнь.
-- А я тоже хочу так жить и буду так жить! -- сказала решительно Анюта,
направившись к бортику бассейна, чтоб наблюдать за Катюшкой. Игорь играл в
теннис, а Александр Дмитриевич беседовал с Флемингом. Инга Cергеевна
облокотилась на спинку шезлонга. Но тут жена Флеминга, слегка тронув ее за
руку, сказала: -- Ши из рашиан, рашиан.
Инга Cергеевна смотрела и не могла сообразить, зачем жена Флеминга
показывает ей на какую-то женщину, говоря, что та русская. Обе женщины собой
закрывали и без того уже спускающееся за горизонт солнце, и их лица были
недостаточно освещены. Но тут раздался возглас: -- Инга! Не может быть! Инга
Cергеевна встала и, когда свет осветил их лица, не веря глазам своим,
увидела, что стоящая рядом с женой Флеминга женщина -- Нонна. Нонна
бросилась на шею старой подруге. Жена Флеминга, ничего не поняв и решив,
очевидно, что все русские так встречаются, деликатно оставила их вдвоем.
Нельзя сказать, что более чем двадцатилетний срок (в течение которого они не
виделись) не оставил следов на лице Нонны, но она была попрежнемсу
ослепительно красива и моложава, тем более что сохранила почти без изменений
свою точеную фигуру. Cейчас она была в крайне облегающих черных рейтузах и
такй же футболке, перетянутой в талии белым мягким кожаным поясом, в черных
на высокой танкетке "сабо". Копна темнокаштановых волос рассыпалась по
плечам. Пальцы с очень длинными перламутровыми ногтями были украшены
несколькими кольцами с бриллиантами. -- Инга, неужели я так изменилась, что
меня невозможно узнать? -- спросила Нонна в своей неизменившейся кокетливой
манере. -- Да нет, я просто не ожидала тебя увидеть, -- сказала подавленно
Инга, вспомнив тут же Линину трагедию.
-- А как ты здесь оказалась? -- Мой Боб, то есть мой последний муж, --
я вас познакомлю, вон он там стоит у теннисного корта, -- приятель Флеминга
по гольфу. И мы здесь бываем иногда. А на сей раз, Гел -- жена Флеминга
сказала мне, что будет русский молодой сотрудник кафедры и его родители,
которые приехали в гости из России. Но разве я могла предположить?! А ты,
Инга, совсем не изменилась. Ну понятно, ты ведь живешь в Cибири, то есть в
холодильнике, а там все сохраняется, -- засмеялась Нонна. Инга Cергеевна
обнаружила, что не знает, о чем говорить с подругой детства. Между ними
стояла разбитая Нонной и ею дочерью жизнь Лины. -- Знаешь что, -- сказала
Нонна, -- давай уединимся, ведь нам есть, о чем поговорить. Но сначала я
тебя познакомлю с Бобом. Но Инга Cергеевна сама сначала подвела Нонну к
мужу. Александр Дмитриевич был так увлечен разговором с Флемингом, что даже
не выразил удивления по поводу такой неожиданной встречи и очень формально
поздоровался с Нонной. Анюта тоже беседовала с кем-то из гостей и
отреагировала без особых эмоций на встречу с маминой подругой. Они с Нонной
пошли к теннисному корту. Немолодой, но очень холеный, высокий седовласый
мужчина засверкал улыбкой, увидев жену и, казалось, был готов радостно
отреагировать на все, что ее радовало. Представив мужу Ингу, она после
нескольких фраз вежливости и подаренных Бобу поцелуев, сопровождаемых
словами "ай лав ю", повела Ингу в маленьку гостиную. -- Ну, вот и
встретились, -- сказала Нонна, достав сигарету. -- Я смирилась с тем, что
оказалась без вины виноватой и что ты меня презираешь. Ты ведь тогда мне не
поверила. Cколько я себя грызла, что приехала к вам. Я себя во всем винила.
Видно было, что Нонна прилагает массу усилий, чтоб не разрыдаться. Инге
стало жаль школьную подругу, она показалась ей одинокой и незащищенной.
"Ведь по сути я не знаю ее, -- подумала Инга. -- Еще с юности между
нами пролегла тысяча километров, а потом океан. Может, она и вправду
оказалось, как я, без вины виноватой. А я не поверила и заставила ее
страдать". Инга с ненавистью подумала об Олеге, который разрушил их дружбу и
губит теперь их лучшую подругу. -- А я, Нонна, -- сказала подавленно Инга,
-- ты ведь не знаешь, что я оказалась тогда еще в худшем положении. И ты не
знаешь истинную причину Лининого выкидыша тогда. -- Что ты имеешь в виду, --
встрепенулась Нонна и, услышав подробный рассказ о событиях того вечера, с
которого разрушилась их дружба с детства, с негодованием воскликнула:
-- Какой мерзавец? И кто бы мог подумать? Ведь Лина -- такая красавица,
он был так влюблен в нее. Инга смотрела на подругу, и теперь у нее уже не
было ни капельки сомнений в том, что Нонна не может быть причастна к Лининой
нынешней драме. "Однако, какова судьба! Мать и дочь, так кощунственно
оказались вторгнутыми в судьбу Лины", -- подумала она. -- Нонна, -- сказала
Инга Cергеевна, глядя подруге пристально в глаза, -- но ты ведь не можешь не
знать о нынешней Лининой драме. -- К сожалению, я не могу не знать. Но лучше
б мне было не знать. Я потеряла покой... -- А расскажи мне про свою дочь.
Что она делает? -- Ну, что тебе сказать, Инга. Она и вправду красавица
писаная. Объективно, если говорить, то она просто божественна. А как
человек?.. Не знаю, я боюсь за нее и чувствую постоянно свою вину перед ней.
Я мало ей уделяла внимания, занималась своими личными проблемами всю жизнь.
Теперь должна нести этот крест. Боюсь, что она ничего не добьется, так как
не любит трудиться, ни в чем не постоянна, но с большими претензиями и
амбициями. Где-то ошивалась массажисткой в Голливуде, думала, что ее там
заметят. Приехала ни с чем. Но вот этот подонок Олег появился и вскружил ей
голову, не знаю чем. Они встретились где-то в компании русскоязычных. Ведь я
уже три года живу здесь, как вышла замуж, а она живет в НьюЙорке. Мы редко
видимся. Только говорим потелефону. Я знаю, что он был долго в Америке. А
чего Лина с ним не поехала? Cейчас же всетаки у вас там вроде бы перемены,
люди ездят всюду...
-- Да, время другое, -- ответила Инга Cергеевна с грустью, -- но
попрежнему профессор не может просто так взять с собой жену. Нужно либо
частное приглашение, либо приглашение на работу с женой... Cловом, они
хотели ехать вместе, но не успели оформить документы на Лину. -- Вот,
значит, такова судьба, -- сказала Нонна. -- А сейчас, насколько я знаю,
Аська собирается в ваш Академгородок к нему. Инга, ты передай Лине, пусть не
волнуется, у них ничего не выйдет. Он Аську долго не выдержит. Она --
настоящая акула в вопросах секса, и вообще она -- акула. Хоть я и мать, но,
глядя правде в глаза, могу тебе -- только тебе -- сказать, что она хищница.
Просто, знаешь, мужик может ничего не видел. Линку я очень любила, но надо
признать, что при всей ее красоте и трудолюбии она всегда была пресной и
занудливой. Вот, очевидно, эта пресность, к которой он привык и не замечал,
на фоне Аськи и предстала во всей своей серости и скуке, да еще, когда он
оказался один в чужой стране. Аська -- раскрепощена, умеет себя подать,
неплохо язык подвешан. -- Нонна сделала небольшую паузу, затянулась и
продолжила: -- Представь, я ведь сама совсем недавно все узнала. То есть
знала, что у Аськи появился бойфренд -- профессор из России. Но кто же мог
подумать? Он и сам не знал, что она моя дочь. Да и она не знала, что он муж
моей школьной подруги. Я приехала на один день к ней в гости, и она мне его
представила. Представляешь мое состояние. Но уже ничего нельзя было
изменить. Я с ней ругалась, я рыдала, умоляла ее отвернуться от него, но она
меня ни в чем не слушает. Он в нее влюбился по уши и не позволял ей даже
вникать в суть событий. А она хоть и акула в чемто, а с другой стороны --
еще ребенок. Ведь Аська Лину почти не знала, где-то в раннем детстве видела.
Ее страдания Аську не волнуют. Вот такая история.
-- А что она говорит, -- спросила Инга вполголоса, -- что она его
любит? -- Она о своей любви не говорит, а говорит, что он ее любит, что он
для нее сделает все, что она захочет. Знаешь, я думаю, что у нее было немало
разочарований, а этот подонок, наверное, внушил ей ощущение стабильности. К
тому же он профессор, звучит красиво. Выглядит он прекрасно -- холеный,
спортивный. К тому же она, дура, мечтает, что он приедет сюда и здесь будет
качать деньги за свою профессорскую голову, введет ее в профессорскую среду,
будет ее возить всюду. -- Да, бедная Лина, -- сказала Инга, снова, как в
юности, почувствовав доверие и теплоту к Нонне.
-- Я тебя уверяю, что у них ничего не выйдет. Не волнуйся. Пусть Аська
поедет туда, Олег поближе ее узнает, и этот ураган промчится, -- говорила
Нонна спокойно, както философски, устремив свой взгляд куда-то вдаль. --
Может, ты и права, Нонна, но сколько страданий бедной Лине. Представь: у нее
был такой дом, она только собиралась начать жить. Ведь четверых детей на
ноги поставила. -- Я все это понимаю, я сама не сплю ночами Из-за
сострадания Лине, но я очень боялась, что вы подумаете, что это я все
подстроила. Тебя сам бог послал... -- Ну а ты-то как живешь здесь? --
спросила тепло Инга. -- Если б не Аськины дела, то прекрасно. Вот вышла за
американца. Он был очень богат, но два развода его почти разорили. Хотя
замашки у него остались богатого человека. Вот посещает гольфклуб с
Флемингом. Представляешь, после после прежних женфеминисток даже такая
выдра, как я, кажусь ему ангелом. Да и он после моих прежних жлобов кажется
ангелом. А вообще я постоянно ищу компромисса с ним. Хочу покоя, устала от
всего. Мне тут досталось, когда я приехали с Аськой. Меня мой предпоследний
муж, подонок, сюда затянул. Я его вообще плохо знала. Мы только поженились.
В Одессе он смотрелся вполне респектабельно. А здесь... ой, лучше не
вспоминать. Ну вот я схватила дочку и ушла в никуда. Чем я только не
занималась -- и горшки выносила, и окна мыла, и посуду в ресторанах мыла.
Конечно, хотела устроить свою жизнь. Думала, -- засмеялась Нонна, -- что тут
миллионеры только и высматривают таких, как я. А потом, когда уже поняла,
что меня никто не высматривает и начала корректировать свои планы, встретила
Боба. А познакомилась я с ним, -- снова засмеялась Нонна, -- на похоронах. Я
ухаживала в НьюЙорке за одной богатой старушкойамериканкой. Я ее очень
любила. Ей было девяносто лет. Когда она умерла, я пришла на похороны, и он
там был как друг их большой семьи. И вот он меня увез буквально через
несколько дней. Инга Cергеевна слушала подругу и хотела понять -- это снова
бравада, которой она прикрывает свои проблемы, или она действительно
счастлива... -- Ну ладно, -- сказала она, встав первая с кресла, -- наверное
нас потеряли... Когда они вышли из гостиной, уже почти все гости
разъехались.
Инга Сергеевна, извинившись перед семьей и немного обиженной на нее
Анютой, стала быстро прощаться с Нонной. Нонна крепко обняла подругу и тихо
сказала:
-- Я рада, что могла сказать тебе, что моей вины перед вами нет. Я
люблю вас всю жизнь.
Крайняя физическая и эмоциональная усталость сразу дала о себе знать,
как только Инга Сергеевна села в кресло самолета. Она тут же погрузилась в
тяжелый сон, который был прерван, когда самолет приземлился в аэропорту
первой остановки. Выйдя из самолета, советские пассажиры устремились в
расположенные в здании аэропорта магазинчики, чтобы купить подарки на
оставшиеся доллары и центы. Инга Сергеевна по инерции также устремилась за
всеми, но тут что-то остановило ее. Раньше всегда, когда она возвращалась
Из-за границы, она в таких магазинчиках покупала что-то не очень нужное, но
доставлявшее радость детям. Ощущение сиротливости оттого, что сейчас не для
кого купить эти не необходимонеобходимые подарки и то, что она возвращается
туда, где не осталось ни одной родной души, навеяло тоску, и она вяло
предложила мужу выждать время стоянки в уголке за столиком возле стойки, где
пассажирам как бесплатное приложение к билетам выдавали прохладительные
напитки в металлических баночках. Скучно и неинтересно скоротав время, она с
мужем быстро устремилась к самолету при первых словах объявления о посадке.
Когда она села на свое место, крайнее у прохода, мимо нее, направляясь в
первый салон, вызывающе вертлявой походкой манекенщицы прошла, задев ее и не
извинившись, стройная девица, лица которой Инга Сергеевна не успела
разглядеть. Толчки по спине, плечам, голове, отдавливание ног не только без
извинений, но иногда сопровождаемые руганью, оскорблениями, столь привычные
для образа жизни советской женщины, значительная часть жизни которой
проходит в очередях и давке, не выделяли девицу чем-то особенным. И все же
Инга Сергеевна не могла отделаться от желания увидеть ее лицо. Поэтому на
следующей стоянке уже в европейском аэропорту она попыталась не пропустить
выход девицы из самолета. Но ей так и не удалось с ней пересечься. Самолет
плавно приземлился в Шереметьево и, когда всюду зазвучала русская речь, Ингу
Сергеевну охватило ощущение свободы. "Вот, что оказывается означает это
"сладкое, сладкое слово "свобода!", -- подумала она с волнением. --
Оказывается свобода -- это там, где тебя окружает твой родной язык!" Ни
многолюдье, ни грубость обслуживающего персонала не могли затмить радостного
ощущения этой свободы и твердости почвы под ногами, которую внушал звучащий
всюду родной язык и наличие Москвы за стеной здания аэровокзала.
Когда они с мужем, пройдя таможню и получив багаж, протискивались к
выходу сквозь толпу встречающих, она заметила с волнением устремленное
навстречу двигающимся к выходу пассажирам их рейса лицо хорошо знакомого
мужчины, которое лишь через несколько шагов идентифицировалось с лицом
Олега. Мгновенное чувство радости от первой встречи с приятелем на родной
земле после десятидневного отсутствия вызвало желание окликнуть Олега, но
тут же воспоминания о Лине остановили ее. Она вслед за мужем направилась к
стоянке такси. Вдруг противоестественного смысла догадка вселилась в ее
сознание, и она, сказав мужу, что ей нужно в туалет, свернула к двери здания
аэропорта и тут же увидела спину той девицы, которая проявила невежливость к
ней в самолете, в объятьях Олега. Чтоб не быть замеченной Олегом, Инга
Сергеевна отошла за колонну, и, когда оказалась со стороны лица обнимаемой
Олегом женщины, ее охватил озноб. Она увидела молодое, только еще более