Страница:
расширение горизонта исследований реального состояния общества. Тезисы
статьи Андропова о том, что "страна находится в начале" длительного процесса
"совершенствования развитого социализма", а также то, что "конкретные
исторические пути становления социализма пролегли не во всем так, как
предполагали основоположники нашей революционной теории", были восприняты
обществоведами как откровения. Эти слова Андропова на фоне все чаще
появляющихся публикаций о беспреце дентных разоблачениях организованной
преступности, связанной с высшими эшелонами власти, сулили какое-то новое
качество общественной жизни. С одной стороны, всем уставшим от однообразия,
беспросветности и лживости застоя хотелось перемен, новизны, хоть какого-то
движения, которое внес Андропов своими первыми необычными шагами. С другой
-- людям, запуганным драматическим прошлым, трудно было верить и ожидать
чего-то от генерального секретаря ЦК КПСС, в прошлом возглавлявшего КГБ.
Драматизм этого социальнопсихологического состояния был выражен в
появившемся тогда анекдоте. "Анропов поставил у себя в кабинете бюст
Пушкина. "А почему у вас, Юрий Владимирович, стоит Пушкин, а не Ленин или
Дзержинский?" -- спрашивают генсека посетители. -- "Так ведь он же сказал:
"Души прекрасные порывы"...". Вместе с тем Юрий Владимирович, демонстрируя
свой повышенный интерес к теоретическим размышлениям о марксизме, основным
постулатом которого является утверждение первичности бытия по отношению к
сознанию, проявлял неустанную заботу об общественном сознании, уделяя
первостепенное внимание идеологии. Через несколько месяцев после статьи о
Марксе, то есть 14 июня 1983 года, он не нашел проблемы более важной для
созыва пленума ЦК КПСС, чем "Актуальные вопросы идеологической работы".
Выступая на этом пленуме, генсек подчеркнул: "Наш пленум обсуждает один из
коренных вопросов деятельности партии, одну из важнейших составных частей
коммунистического строительства. К чему сводятся главные задачи в
идеологической работе в современных условиях? Первое. Всю нашу
идеологическую, воспитательную, пропагандистскую работу необходимо
решительно поднять на уровень тех больших и сложных задач, которые решает
партия в процессе совершенствования развитого социализма. Партийные комитеты
всех ступеней, каждая партийная организация должны понять, что при всей
важности других вопросов, которыми им приходится заниматься (хозяйственных,
организационных и иных), идеологическая работа все больше выдвигается на
первый план. Мы ясно видим, какой серьезный ущерб приносят изъяны в этой
работе, недостаточная зрелость сознания людей, когда она имеет место. И
наоборот, мы уже сегодня хорошо чувствуем, насколько возрастают темпы
продвижения вперед, когда идеологическая работа становится более
эффективной, когда массы лучше понимают политику партии, воспринимая ее как
свою собственную, отвечающую кровным интересам народа". Этот пленум, который
обществоведы, вдохновленные названной выше статьей Андропова, ждали как
нового приоткрытия форточки для объективного анализа состояния общества,
вызвал, однако, смятение и растерянность. С одной стороны, Андропов в своем
докладе произнес фразу, в которой многие хотели видеть программу, нацеленную
на новый взгляд на состояние дел в стране: "Между тем, если говорить
откровенно, -- отметил генсек, -- мы еще до сих пор не изучили в должной
мере общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие
ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены
действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и
ошибок". Перефразируя слова одного из героев пьесы Островского, можно
сказать, что этот тезис Андровопа "много стоил". Он хоть и содержал в себе,
с одной стороны, запрос на индульгенцию от явных ошибок и просчетов в
"политике партии и правительства", но, с другой -- он словно позволил
признать их. Кроме того, заявление о том, что "приходится действовать...
эмпирически... методом проб и ошибок", по своей сути давало понять, что
"ясный светлый путь" построения общества всеобщего благоденствия еще никак
не проложен... Инга Сергеевна вспомнила, как в автобусе по дороге из города
в Академгородок она встретила коллег, которые обсуждали выступление
Андропова и тихо, шепотом комментировали его, не веря все же до конца, что
то, что дозволено говорить генсеку, можно говорить и им, тем более что
всеобщее смятение вызвал доклад на этом же пленуме К. Черненко на тему:
"Актуальные вопросы идеологической, массовополитической работы партии". Его
высказывание по поводу генетики было воспринято как начало новой кампании
против генетики, а всед за ней и закручивания гаек, в силу чего директор
Института цитологии и генетики, академик Дмитрий Константинович Беляев, один
из первых возглавивший движение за реабилитацию и развитие генетики в
хрущевскую оттепель, теперь в знак протеста отказался возглявлять научный
совет философских семинаров Сибирского отделения Академии наук.
А между тем партийная машина наращивала усилия в области идеологической
работы. И чем меньше она могла справляться с насущными задачами страны, тем
больше ей было необходимо демонстрировать свой "неустанный труд", каковым
могла быть только идеологическая работа. Инга Сергеевна тут, съежившись от
пронзившего ее чувства неуважения к себе, вдруг вспомнила сейчас, как в эти
дни на одном из методологических семинаров в Доме политпросвещения,
посвященном социальноэкономическим проблема в стране, она во время
обеденного перерыва оказалась за столом с одним из партийных функционеров.
Они закончили обедать, когда кафе уже было почти пустым и, выходя вместе,
продолжали обычный для этих встреч разговор комментариями о семинаре.
"Ничего у нас не выйдет, пока партия у руля", -- вдруг шепнул ей на ухо
партийный функционер, взяв ее под руку при выходе из кафе. Инга Сергеевна,
решив, что это провокация, почувствовала, как дрожь прошла по всему ее телу.
Впоследствии этот человек стал одним из тех, кто активно в Новосибирске
поддерживал горбачевские демократические преобразования. При воспоминаниях
об этом сейчас Инге Сергеевне стало противно от недоверия и тотального
страха перед идеологической крамолой. Она вышла в кухню и, выпив там
полчашки крепкого кофе, снова вернулась к письменному столу. Отобрав
следующую стопку литературы, Инга Сергеевна стала искать первые упоминания
там фамилии Горбачева. В 13м номере "Коммуниста" за 1983 год она нашла
материал о встрече 15 августа в Центральном комитете КПСС с ветеранами
партии, которую открыл Горбачев. Комментарии к этому совещанию
свидетельствовали о том, что на этом "важнейшем мероприятии страны выступил
генеральн ый секретарь ЦК КПСС, председатель президиума Верховного совета
СССР товарищ Ю. В. Андропов". Юрий Владимирович в своем пятистраничном
выступлении основное внимание уделил проблемам идеологической работы. "Мы
справедливо говорим, -- отметил он, -- об идеологическом обеспечении
экономической работы. Но не меньшее, если не большее, значение имеет
экономическое или -- шире -- социальное обеспечение идеологической работы.
Ведь всякого рода беспорядок, бесхозяйственность, нарушения законов,
стяжательство обесценивают работу тысяч агитаторов и пропагандистов.
Следовательно, говоря об улучшении, -- подчеркнул генеральный секретарь, --
идеологической работы, мы имеем перед собой комплексную, многоплановую
задачу, решение которой предполагает активные действия на всех
направлениях".
Инга Сергеевна продолжала листать журналы и во 2м номере "Коммуниста"
за 1984 год вновь обнаружила имя М. Горбачева. Член Политбюро ЦК КПСС М. С.
Горбачев в своем коротком, на полстраницы, выступлении подвел итоги
внеочередного пленума ЦК КПСС, прошедшего, -- как подчеркнул оратор, -- "в
обстановке единства и сплоченности". На этом пленуме, проведенном в связи с
кончиной Андропова и избранием Черненко генеральным секретарем ЦК КПСС, "с
чувством огромной ответственности перед партией и народом, -- подчеркнул М.
С. Горбачев, -- решены вопросы преемственности руководства".
Далее в отобранной для доклада литературе фамилия Горбачева появилась в
56м номере журнала "Коммунист" за этот же год. Это было выступление депутата
М. Горбачева, которым он предложил внести на рассмотрение первой сессии
Верховного совета одиннадцатого созыва поддержанное партийной группой
Верховного совета и Совета старейшин предложение избрать избранного на
прошедшем накануне пленуме ЦК КПСС генерального секретаря ЦК КПСС К.
Черненко "председателем президиума Верховного совета Союза Советских
Социалистических Республик". Оглавления журналов пестрели свидетельствами
неустанной заботы "руководящей и направляющей силы общества" об
идейнополитическом воспитании трудящихся. В 13м номере "Коммуниста" за 1984
год в своей статье "Партия и комсомол на современном этапе развития
советского общества" секретарь ЦК КПСС Е. Лигачев подчеркивал: "Важнейшим
направлением всей жизни и деятельности ВЛКСМ всегда была, есть и остается
идеологическая, политиковоспитательная работа среди комсомольцев, молодежи".
Весь этот идеологический гул, преследующий цель держать в узде общественное
сознание и общественное поведение, не вызывал уже никаких эмоций у
населения, приспособившегося жить в полном несоответствии с тем, что
говорилось вслух в угоду идеологии. Но только для одного слоя населения эта
идеологическая чехарда имела значение подлинной фиесты, где каждый находил
для себя сферу деятельности значимой и хорошо поощряемой верхами. Этим
"слоем" были идеологические работники всех мастей... Никакие
производственные планы и срочные дела, никакие планы в области основной
деятельности предприятий и учреждений не могли быть приняты в расчет, когда
нужно было провести партийное собрание, методологический семинар,
политучебу, семинар "об итогах... съезда, пленума, совещания, статьи в
"Правде", "Коммунисте" и т. п. И хоть труд этот был не из легких, потому что
работникам идеологического фронта нужно было затратить немало усилий, чтоб
найти в текстах докладов, решений и т. п. хоть одну мысль, одну фразу,
которая бы отражала по существу что-то новое, вокруг чего бы можно было
строить обсуждение, все же недостатка в желающих заниматься этой
деятельностью никогда не было. "Правление" Черненко также было ознаменовано
первостепенным вниманием к "самой главной" задаче летящей к кризису страны.
В приветственной речи, произнесенной им через несколько месяцев по
восшествии "на престол" на Всесоюзной научнопрактической конференции
"Совершенствование развитого социализма и идеологическая работа партии в
свете решений Июньского (1983 года) пленума ЦК КПСС, генеральный секретарь
ЦК КПСС Черненко отметил: "...Исключительно велико значение идеологической,
политиковоспитательной работы. Она поднимает миллионы советских людей на
самоотверженную борьбу за интенсификацию производства, ускорение
научнотехнического прогресса, за экономию материальных ресурсов, высокую
производительность на каждом рабочем месте". На этой конференции выступил
после приветствия Черненко с основным докладом на тему "Живое творчество
народа" Горбачев. На семинаре в Доме политпросвещения этот доклад
преподносился как новое откровение, как новый "интеллектуальный" подход к
идеологической работе. По существу, внешне в докладе не содержалось
принципиально чего-то нового, "смелого" по сравнению с тем, что уже "заявил"
в своей статье о К. Марксе и речи на Июньском (1983 года) пленуме Андропов:
о новом взгляде на этап социалистичес кого строительства, о необходимости
отказаться от упрощенной трактовки "известного тезиса о соответствии
производственных отношений производительным силам при социализме, согласно
которому это соответствие чуть ли не автоматически обеспечивает простор
развитию производительных сил"; о необходимости повышения эффективности
народного хозяйства и др. Однако резонанс от этого доклада был обусловлен
тем, что в нем, как и во всех последующих выступлениях Горбачева,
присутствовало какоето "двойное дно", контекст, содержащий его подлинные
мысли, для полного выражения которых он словно ждал соответствующего времени
и уровня общественного сознания. В 1984 году имя Горбачева среди
общественности стало известно еще и в связи с его поездкой в Англию, после
которой "в народе" ходили легенды о том, что он очаровал Маргарет Тэтчер
своей образованностью, прекрасным английским, на котором якобы изъяснялся
без переводчиков, своими прекрасными манерами. В 55м номере журнала
"Коммунист", посвященном материалам внеочередного пленума ЦК КПСС в связи с
кончиной Черненко, а также избранием Горбачева генеральным секретарем, Инга
Сергеевна с особым вниманием перечитывала материалы пленума, связанные с
избранием Горбачева.
Тогда ходили слухи о том, что избранию Горбачева предшествовала
ожесточенная борьба в Политбюро. Но у гуманитарной интеллигенции почему-то
сомнений не вызывал тот факт, что избрание кого-либо из "старой гвардии
"политбюровцев"" уже объективно было невозможно и не в интересах самого
Политбюро, поскольку цинизм в народе по отношению к ним, особенно после
этих, следующих друг за другом похорон, ставших олицетворением их ухода в
небытие, достиг своего предела. И было ясно, что хотят они того или нет, но
они вынуждены выставить новую, ненадоевшую, респектабельную фигуру, чтоб
повысить в народе уважение к ним и показать их способность еще кого-то
чем-то удивить. Подтверждение этому дает книга Бориса Ельцина "Исповедь на
заданную тему". На стр. 103 он пишет: "Большая группа первых секретарей
сошлась во мнении, что из состава Политбюро на должность генсека необходимо
выдвинуть Горбачева -- человека наиболее энергичного, эрудированного и
наиболее подходящего по возрасту... В Политбюро... наша твердая решимость
была известна участникам заседания... Гришин и его окружение не рискнули
что-либо предпринимать, они осознали, что шансы их малы, а точнее, равны
нулю, поэтому кандидатура Горбачева прошла без каких-либо сложностей".
Перечитывая периодику тех лет, Инга Сергеевна выделила в своих записях те
материалы, фразы, замечания, которые очень четко вскрыли сомнения, тревоги и
предчувствия членов Политбюро при выдвижении Горбачева. Из всего было видно,
что стоящие "у руля" понимали, что из двух зол (одно, связанное с угрозой
полного отмежевания от них народа в случае определения на пост генсека
кого-то из "старой гвардии", другое -- с неясностью перспектив, которые им
сулит хоть и из их круга, но нового поколения фигура) им нужно выбрать
наименьшее. Их выбор был подобен выбору тяжело больного перед хирургической
операцией: без операции -- он обречен, с операцией, -- может, и выживет. И,
остановившись на Горбачеве, они хотели, очевидно, себе внушить, что получили
надежду выжить. Сейчас, перечитывая материалы пленумов, содержащие
информацию об избрании генеральных секретарей, занявших этот пост после
кончины Брежнева, Инга Сергеевна, заряженная исследовательским интересом,
провела сравнение этих материалов. И это сравнение выявило существенное
отличие процедуры выдвижения Горбачева от выдвижения его предшественников.
Например, представление Андропова совмещалось в речи Черненко с траурной
речью, посвященной кончине Брежнева; представление самого Черненко на пост
генсека выражалось в нескольких абзацах траурной речи по поводу кончины
Андропова председателя Совмина Н. Тихонова. Представление же Горбачева на
пост генерального секретаря на пленуме ЦК КПСС было выделено отдельной речью
А. Громыко, которую он произнес после небольшой траурной речи по поводу
кончины Черненко, зачитанной Горбачевым. Если в словах, посвященных
представлению в генсеки Андропова и Черненко содержалось стандартное
перечисление их достоинств и заслуг (преданность делу ленинской партии,
партийная скромность, уважение к мнению товарищей, заслуги в области внешней
и внутренней политики и т. п.), то речь Громыко, посвященная Горбачеву, по
тональности и акцентам представляет собой нечто новое и выглядит странной,
подобострастнозаискивающей (неизвестно перед кем, но именно заискивающей
словно перед необратимой судьбой). "Он всегда держит в центре внимания суть
вопроса, содержание его, принципы, высказывает прямо свою позицию, нравится
это собеседнику или, может быть, не вполне нравится, -- говорит Громыко о
Горбачеве. -- Высказывает с прямотой, ленинской прямотой, и дело уже
собеседника -- уходить с хорошим или нехорошим настроением: если он
настоящий коммунист, то он должен уходить с хорошим настроением...".
Речь Громыко со всей очевидностью иллюстрирует, с одной стороны, страх
перед этой новой, объективно навязанной им жизнью фигурой, с другой --
желание "наставить" Горбачева на предотвращение того, чего они
подсознательно боялись и неизбеж ность чего они предчувствовали. "Мы живем в
таком мире, -- подчеркивает Громыко, когда на Советский Союз наведены,
фигурально выражаясь, разные телескопы, и их немало, -- и большие, и малые,
и на близком расстоянии, и на далеком. И, возможно, больше на далеком
расстоянии, чем на близком. И смотрят: как бы это в конце концов в советском
руководстве найти какие-то трещины . -- Инга Сергеевна подчеркнула это
слово. -- Я заверяю, что десятки и десятки раз мы были ознакомлены с
соответствующими фактами, наблюдая их. Если хотите, были свидетелями
разговоров, гаданий шепотом, полушепотом: коегде за рубежом жаждут увидеть
разногласия в советском руководстве. Конечно, это появилось не сегодня и не
вчера. На прпотяжении многих лет наблюдается это явление. Единодушное мнение
Политбюро: и на сей раз, -- Инга Сергеевна снова сделала пометку, -- мы,
Центральный комитет партии и Полибюро, не доставим удовольствия нашим
политическим противникам на этот счет". Уже собравшись закрыть журнал, Инга
Сергеевна вдруг обнаружила под рубрикой: "Дело всей партии" статью первого
заместителя заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС В. Захарова
"Методологические семинары в системе партийной учебы". Философы ждали
появление этой статьи, ибо в ней подтверждалось: "Особое значение имеет одна
из форм этой работы -- философские (методологические) семинары, организуемые
для повышения идейнополитического уровня высококвалифицированных
научнотехнических кадров и художественной интеллигенции". "Но статья эта, --
подумала Инга Сергеевна, -- уже появилась (что мало кто еще себе
представлял) в совершенно иную эпоху, и потому то, что содержалось в этом,
5м номере журнала "Коммунист", -- информация об избрании Горбачева в генсеки
и меры по укреплению идеологической работы, в том смысле, как она разумелась
ранее, -- уже явления взаимоисключающие одно другое. И те, кто это писали, и
те, кто это читали, не понимали еще тогда, что в их жизни наступила новая
эра, которая расставит их в жизни. Но расставит не как на шахматной доске,
ибо на шахматной доске все подчиняется определенным законам и правилам"...
Инга Сергеевна так увлеклась работой, что совершенно не заметила, что
стрелка часов уже приближалась к часу ночи. Она закрыла папку и стала
складывать в стопку литературу, над которой работала. С журнала "Коммунист"
на нее глянуло на шесть лет моложе лицо Горбачева. Уставившись на его
портрет, Инга Сергеевна, ничего не зная (кроме опубликованных официальных
сведений) из его биографии, попыталась представить процесс его становления
как личности. Очевидно, Горбачев рос в семье, где царила особая солидарность
всех ее членов. В такой семье ни у кого нет тайн друг от друга, все решается
сообща и все приобщены к труду во благо семьи. Такие семьи, которые
идеология окрестила "мещанскими", вопреки ярлыку, способствовали сохранению
семейных ценностей, находящихся под угрозой разрушения в условиях
идеологических постулатов о превалировании государственных ценностоей над
личностными, размежевания семей комсомольскими и партийными путевками,
всевозможными оргнаборами, культами павликов морозовых и тому подобным.
Судя по всему, семья Горбачева принадлежала к такому типу семей, где
царил особый аристократизм духа, который бывает и в самых простых,
малообразованных семьях, где основой существования является твердый
нравственный стержень. Суть этого стержня в культе порядочности, уважении
друг к другу, исключенности унижения чувства собственного достоинства любого
из членов семьи, независимо от возраста, в том числе и детей, особые
принципы взаимоотношения между поколениями, определяющие почтение младших к
старшим, и особые принципы отношения к женщине (жене, матери). Такие семьи
при различии обычаев и традиций быта чем-то одинаковы у всех народов, являя
пример тех вечных ценностей, на которых мир держится. В этих семьях, как
правило, дети (даже немолодого возраста) испытывают трепет, слыша замечание
или упрек родителей в неправильном, с позиций принципов этой семьи,
поведении, поступке... Из этой среды, -- где все ясно и "правильно" юный
Горбачев попадает в Москву, в самое труднодоступное и самое престижное
учебное заведение страны -- в Московский университет. Что могло это дать ему
как личности? Естественно, Московский унивеситет, как все вузы, а может,
более всех вузов страны был болен идеологизацией. Но все же в этом одном из
лучших вузов страны Горбачев изучал римское право, теорию и историю
государства и права, историю политических ученый и многие науки об обществе,
знание которых дает глубокое представление о закономерностях общественного
развития. Однако, выбрав юридическую профессию, он не мог не окунуться в
характерную ситуацию, которая содержала в себе один из многих парадоксов
советской действительности. Суть этого парадокса состояла в том, что, с
одной стороны, профессия юриста, облаченная в реальную и в то же время
приукрашенную романтику, всегда являлась и, очевидно, будет являться одной
из самых привлекательных. С другой стороны, нивелирование значимости
законности при Сталине, реплика утописта Хрущева о том, что у нас в стране
(освещаемой "зияющими" огнями приближающегося коммунизма) перепроизводство
юристов, которые не очень будут нужны в условиях, когда юридические кодексы
будут заменены "Моральным кодексом строителя коммунизма. Это крайне
негативно отразилось на отношении к юристам в обществе в то самое время,
когда Горбачев начинал свою трудовую карьеру. И этот парадокс объективно
разрешался обществом также парадоксально. Большинство из поступающих на
юридические факультеты "в уме держали" те трудности, которые у них могут
возникнуть с поисками работы по профессии.
Именно этим, очевидно, можно объяснить и то, что Горбачев получил еще
одно (аграрное) образование "на всякий случай", "про черный день" с учетом
непредсказуемости часто карьеры партработника и трудностями с работой у
юристов. Казалось бы, секретарь горкома -- юрист! Много ли таких сыщешь, тем
более что в "кулуарах" интеллигенции нередко звучали "завистливые" реплики,
что на Западе политические и государственные деятели (мэры, губернаторы,
сенаторы и т. п.) чаще всего юристы. Так что же может звучать красивее и
цивилизованнее, чем "секретарь горкома -- юрист!" Но нет! Михаил Сергеевич
приобретает земную (в прямом смысле), всегда позволяющую иметь надежду быть
у дел вторую профессию агрономаэкономиста. И, наверное, не однажды он себе
самому либо жене говорил: "Если что, уйду в агрономы"... В семьях, к
которым, вероятно, принадлежала семья Горбачева, само собой разумелось
единство и солидарность во всем. Это, очевидно, явилось причиной того, что и
Раиса, красивая, яркая, с независимым характером, отказавшись от столичной
аспирантуры, поехала в провинцию за мужем, о будущей карьере которого (как
большинство людей в начале пути) она могла иметь лишь очень смутное
представление. Трудно представить себе молодую женщину с духовными
потребностями (о чем говорит сам факт поступления на философский факультет
после окончания школы с золотой медалью), которая бы не мечтала жить в
Москве. И то, что она последовала за мужем, нельзя назвать таким уж
естественным поступком. Примеры Академгородка свидетельствовали о том, что
далеко не всегда жены (даже тех, кто ехал в Городок за титулом академика со
всеми связанными с этим статусом привилегиями) соглашались бросать ради
этого Москву, Ленинград и оставались жить там, обрекая мужей на весьма
непростую личную жизнь... Но для Горбачева, повидимому, такие варианты были
исключены по определению, потому что его "правильность" в личной жизни с
самого начала определяла для жены его надежность, и рядом с этой надежностью
все другое казалось "неконкурентоспособным". Косвенно это подтвердил широко
обсуждавшийся ответ Горбачева на вопрос иностранного журналиста о том, что
он обсуждает с женой. Михаил Сергеевич ответил: "Все". Другой политик в этой
статьи Андропова о том, что "страна находится в начале" длительного процесса
"совершенствования развитого социализма", а также то, что "конкретные
исторические пути становления социализма пролегли не во всем так, как
предполагали основоположники нашей революционной теории", были восприняты
обществоведами как откровения. Эти слова Андропова на фоне все чаще
появляющихся публикаций о беспреце дентных разоблачениях организованной
преступности, связанной с высшими эшелонами власти, сулили какое-то новое
качество общественной жизни. С одной стороны, всем уставшим от однообразия,
беспросветности и лживости застоя хотелось перемен, новизны, хоть какого-то
движения, которое внес Андропов своими первыми необычными шагами. С другой
-- людям, запуганным драматическим прошлым, трудно было верить и ожидать
чего-то от генерального секретаря ЦК КПСС, в прошлом возглавлявшего КГБ.
Драматизм этого социальнопсихологического состояния был выражен в
появившемся тогда анекдоте. "Анропов поставил у себя в кабинете бюст
Пушкина. "А почему у вас, Юрий Владимирович, стоит Пушкин, а не Ленин или
Дзержинский?" -- спрашивают генсека посетители. -- "Так ведь он же сказал:
"Души прекрасные порывы"...". Вместе с тем Юрий Владимирович, демонстрируя
свой повышенный интерес к теоретическим размышлениям о марксизме, основным
постулатом которого является утверждение первичности бытия по отношению к
сознанию, проявлял неустанную заботу об общественном сознании, уделяя
первостепенное внимание идеологии. Через несколько месяцев после статьи о
Марксе, то есть 14 июня 1983 года, он не нашел проблемы более важной для
созыва пленума ЦК КПСС, чем "Актуальные вопросы идеологической работы".
Выступая на этом пленуме, генсек подчеркнул: "Наш пленум обсуждает один из
коренных вопросов деятельности партии, одну из важнейших составных частей
коммунистического строительства. К чему сводятся главные задачи в
идеологической работе в современных условиях? Первое. Всю нашу
идеологическую, воспитательную, пропагандистскую работу необходимо
решительно поднять на уровень тех больших и сложных задач, которые решает
партия в процессе совершенствования развитого социализма. Партийные комитеты
всех ступеней, каждая партийная организация должны понять, что при всей
важности других вопросов, которыми им приходится заниматься (хозяйственных,
организационных и иных), идеологическая работа все больше выдвигается на
первый план. Мы ясно видим, какой серьезный ущерб приносят изъяны в этой
работе, недостаточная зрелость сознания людей, когда она имеет место. И
наоборот, мы уже сегодня хорошо чувствуем, насколько возрастают темпы
продвижения вперед, когда идеологическая работа становится более
эффективной, когда массы лучше понимают политику партии, воспринимая ее как
свою собственную, отвечающую кровным интересам народа". Этот пленум, который
обществоведы, вдохновленные названной выше статьей Андропова, ждали как
нового приоткрытия форточки для объективного анализа состояния общества,
вызвал, однако, смятение и растерянность. С одной стороны, Андропов в своем
докладе произнес фразу, в которой многие хотели видеть программу, нацеленную
на новый взгляд на состояние дел в стране: "Между тем, если говорить
откровенно, -- отметил генсек, -- мы еще до сих пор не изучили в должной
мере общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие
ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены
действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и
ошибок". Перефразируя слова одного из героев пьесы Островского, можно
сказать, что этот тезис Андровопа "много стоил". Он хоть и содержал в себе,
с одной стороны, запрос на индульгенцию от явных ошибок и просчетов в
"политике партии и правительства", но, с другой -- он словно позволил
признать их. Кроме того, заявление о том, что "приходится действовать...
эмпирически... методом проб и ошибок", по своей сути давало понять, что
"ясный светлый путь" построения общества всеобщего благоденствия еще никак
не проложен... Инга Сергеевна вспомнила, как в автобусе по дороге из города
в Академгородок она встретила коллег, которые обсуждали выступление
Андропова и тихо, шепотом комментировали его, не веря все же до конца, что
то, что дозволено говорить генсеку, можно говорить и им, тем более что
всеобщее смятение вызвал доклад на этом же пленуме К. Черненко на тему:
"Актуальные вопросы идеологической, массовополитической работы партии". Его
высказывание по поводу генетики было воспринято как начало новой кампании
против генетики, а всед за ней и закручивания гаек, в силу чего директор
Института цитологии и генетики, академик Дмитрий Константинович Беляев, один
из первых возглавивший движение за реабилитацию и развитие генетики в
хрущевскую оттепель, теперь в знак протеста отказался возглявлять научный
совет философских семинаров Сибирского отделения Академии наук.
А между тем партийная машина наращивала усилия в области идеологической
работы. И чем меньше она могла справляться с насущными задачами страны, тем
больше ей было необходимо демонстрировать свой "неустанный труд", каковым
могла быть только идеологическая работа. Инга Сергеевна тут, съежившись от
пронзившего ее чувства неуважения к себе, вдруг вспомнила сейчас, как в эти
дни на одном из методологических семинаров в Доме политпросвещения,
посвященном социальноэкономическим проблема в стране, она во время
обеденного перерыва оказалась за столом с одним из партийных функционеров.
Они закончили обедать, когда кафе уже было почти пустым и, выходя вместе,
продолжали обычный для этих встреч разговор комментариями о семинаре.
"Ничего у нас не выйдет, пока партия у руля", -- вдруг шепнул ей на ухо
партийный функционер, взяв ее под руку при выходе из кафе. Инга Сергеевна,
решив, что это провокация, почувствовала, как дрожь прошла по всему ее телу.
Впоследствии этот человек стал одним из тех, кто активно в Новосибирске
поддерживал горбачевские демократические преобразования. При воспоминаниях
об этом сейчас Инге Сергеевне стало противно от недоверия и тотального
страха перед идеологической крамолой. Она вышла в кухню и, выпив там
полчашки крепкого кофе, снова вернулась к письменному столу. Отобрав
следующую стопку литературы, Инга Сергеевна стала искать первые упоминания
там фамилии Горбачева. В 13м номере "Коммуниста" за 1983 год она нашла
материал о встрече 15 августа в Центральном комитете КПСС с ветеранами
партии, которую открыл Горбачев. Комментарии к этому совещанию
свидетельствовали о том, что на этом "важнейшем мероприятии страны выступил
генеральн ый секретарь ЦК КПСС, председатель президиума Верховного совета
СССР товарищ Ю. В. Андропов". Юрий Владимирович в своем пятистраничном
выступлении основное внимание уделил проблемам идеологической работы. "Мы
справедливо говорим, -- отметил он, -- об идеологическом обеспечении
экономической работы. Но не меньшее, если не большее, значение имеет
экономическое или -- шире -- социальное обеспечение идеологической работы.
Ведь всякого рода беспорядок, бесхозяйственность, нарушения законов,
стяжательство обесценивают работу тысяч агитаторов и пропагандистов.
Следовательно, говоря об улучшении, -- подчеркнул генеральный секретарь, --
идеологической работы, мы имеем перед собой комплексную, многоплановую
задачу, решение которой предполагает активные действия на всех
направлениях".
Инга Сергеевна продолжала листать журналы и во 2м номере "Коммуниста"
за 1984 год вновь обнаружила имя М. Горбачева. Член Политбюро ЦК КПСС М. С.
Горбачев в своем коротком, на полстраницы, выступлении подвел итоги
внеочередного пленума ЦК КПСС, прошедшего, -- как подчеркнул оратор, -- "в
обстановке единства и сплоченности". На этом пленуме, проведенном в связи с
кончиной Андропова и избранием Черненко генеральным секретарем ЦК КПСС, "с
чувством огромной ответственности перед партией и народом, -- подчеркнул М.
С. Горбачев, -- решены вопросы преемственности руководства".
Далее в отобранной для доклада литературе фамилия Горбачева появилась в
56м номере журнала "Коммунист" за этот же год. Это было выступление депутата
М. Горбачева, которым он предложил внести на рассмотрение первой сессии
Верховного совета одиннадцатого созыва поддержанное партийной группой
Верховного совета и Совета старейшин предложение избрать избранного на
прошедшем накануне пленуме ЦК КПСС генерального секретаря ЦК КПСС К.
Черненко "председателем президиума Верховного совета Союза Советских
Социалистических Республик". Оглавления журналов пестрели свидетельствами
неустанной заботы "руководящей и направляющей силы общества" об
идейнополитическом воспитании трудящихся. В 13м номере "Коммуниста" за 1984
год в своей статье "Партия и комсомол на современном этапе развития
советского общества" секретарь ЦК КПСС Е. Лигачев подчеркивал: "Важнейшим
направлением всей жизни и деятельности ВЛКСМ всегда была, есть и остается
идеологическая, политиковоспитательная работа среди комсомольцев, молодежи".
Весь этот идеологический гул, преследующий цель держать в узде общественное
сознание и общественное поведение, не вызывал уже никаких эмоций у
населения, приспособившегося жить в полном несоответствии с тем, что
говорилось вслух в угоду идеологии. Но только для одного слоя населения эта
идеологическая чехарда имела значение подлинной фиесты, где каждый находил
для себя сферу деятельности значимой и хорошо поощряемой верхами. Этим
"слоем" были идеологические работники всех мастей... Никакие
производственные планы и срочные дела, никакие планы в области основной
деятельности предприятий и учреждений не могли быть приняты в расчет, когда
нужно было провести партийное собрание, методологический семинар,
политучебу, семинар "об итогах... съезда, пленума, совещания, статьи в
"Правде", "Коммунисте" и т. п. И хоть труд этот был не из легких, потому что
работникам идеологического фронта нужно было затратить немало усилий, чтоб
найти в текстах докладов, решений и т. п. хоть одну мысль, одну фразу,
которая бы отражала по существу что-то новое, вокруг чего бы можно было
строить обсуждение, все же недостатка в желающих заниматься этой
деятельностью никогда не было. "Правление" Черненко также было ознаменовано
первостепенным вниманием к "самой главной" задаче летящей к кризису страны.
В приветственной речи, произнесенной им через несколько месяцев по
восшествии "на престол" на Всесоюзной научнопрактической конференции
"Совершенствование развитого социализма и идеологическая работа партии в
свете решений Июньского (1983 года) пленума ЦК КПСС, генеральный секретарь
ЦК КПСС Черненко отметил: "...Исключительно велико значение идеологической,
политиковоспитательной работы. Она поднимает миллионы советских людей на
самоотверженную борьбу за интенсификацию производства, ускорение
научнотехнического прогресса, за экономию материальных ресурсов, высокую
производительность на каждом рабочем месте". На этой конференции выступил
после приветствия Черненко с основным докладом на тему "Живое творчество
народа" Горбачев. На семинаре в Доме политпросвещения этот доклад
преподносился как новое откровение, как новый "интеллектуальный" подход к
идеологической работе. По существу, внешне в докладе не содержалось
принципиально чего-то нового, "смелого" по сравнению с тем, что уже "заявил"
в своей статье о К. Марксе и речи на Июньском (1983 года) пленуме Андропов:
о новом взгляде на этап социалистичес кого строительства, о необходимости
отказаться от упрощенной трактовки "известного тезиса о соответствии
производственных отношений производительным силам при социализме, согласно
которому это соответствие чуть ли не автоматически обеспечивает простор
развитию производительных сил"; о необходимости повышения эффективности
народного хозяйства и др. Однако резонанс от этого доклада был обусловлен
тем, что в нем, как и во всех последующих выступлениях Горбачева,
присутствовало какоето "двойное дно", контекст, содержащий его подлинные
мысли, для полного выражения которых он словно ждал соответствующего времени
и уровня общественного сознания. В 1984 году имя Горбачева среди
общественности стало известно еще и в связи с его поездкой в Англию, после
которой "в народе" ходили легенды о том, что он очаровал Маргарет Тэтчер
своей образованностью, прекрасным английским, на котором якобы изъяснялся
без переводчиков, своими прекрасными манерами. В 55м номере журнала
"Коммунист", посвященном материалам внеочередного пленума ЦК КПСС в связи с
кончиной Черненко, а также избранием Горбачева генеральным секретарем, Инга
Сергеевна с особым вниманием перечитывала материалы пленума, связанные с
избранием Горбачева.
Тогда ходили слухи о том, что избранию Горбачева предшествовала
ожесточенная борьба в Политбюро. Но у гуманитарной интеллигенции почему-то
сомнений не вызывал тот факт, что избрание кого-либо из "старой гвардии
"политбюровцев"" уже объективно было невозможно и не в интересах самого
Политбюро, поскольку цинизм в народе по отношению к ним, особенно после
этих, следующих друг за другом похорон, ставших олицетворением их ухода в
небытие, достиг своего предела. И было ясно, что хотят они того или нет, но
они вынуждены выставить новую, ненадоевшую, респектабельную фигуру, чтоб
повысить в народе уважение к ним и показать их способность еще кого-то
чем-то удивить. Подтверждение этому дает книга Бориса Ельцина "Исповедь на
заданную тему". На стр. 103 он пишет: "Большая группа первых секретарей
сошлась во мнении, что из состава Политбюро на должность генсека необходимо
выдвинуть Горбачева -- человека наиболее энергичного, эрудированного и
наиболее подходящего по возрасту... В Политбюро... наша твердая решимость
была известна участникам заседания... Гришин и его окружение не рискнули
что-либо предпринимать, они осознали, что шансы их малы, а точнее, равны
нулю, поэтому кандидатура Горбачева прошла без каких-либо сложностей".
Перечитывая периодику тех лет, Инга Сергеевна выделила в своих записях те
материалы, фразы, замечания, которые очень четко вскрыли сомнения, тревоги и
предчувствия членов Политбюро при выдвижении Горбачева. Из всего было видно,
что стоящие "у руля" понимали, что из двух зол (одно, связанное с угрозой
полного отмежевания от них народа в случае определения на пост генсека
кого-то из "старой гвардии", другое -- с неясностью перспектив, которые им
сулит хоть и из их круга, но нового поколения фигура) им нужно выбрать
наименьшее. Их выбор был подобен выбору тяжело больного перед хирургической
операцией: без операции -- он обречен, с операцией, -- может, и выживет. И,
остановившись на Горбачеве, они хотели, очевидно, себе внушить, что получили
надежду выжить. Сейчас, перечитывая материалы пленумов, содержащие
информацию об избрании генеральных секретарей, занявших этот пост после
кончины Брежнева, Инга Сергеевна, заряженная исследовательским интересом,
провела сравнение этих материалов. И это сравнение выявило существенное
отличие процедуры выдвижения Горбачева от выдвижения его предшественников.
Например, представление Андропова совмещалось в речи Черненко с траурной
речью, посвященной кончине Брежнева; представление самого Черненко на пост
генсека выражалось в нескольких абзацах траурной речи по поводу кончины
Андропова председателя Совмина Н. Тихонова. Представление же Горбачева на
пост генерального секретаря на пленуме ЦК КПСС было выделено отдельной речью
А. Громыко, которую он произнес после небольшой траурной речи по поводу
кончины Черненко, зачитанной Горбачевым. Если в словах, посвященных
представлению в генсеки Андропова и Черненко содержалось стандартное
перечисление их достоинств и заслуг (преданность делу ленинской партии,
партийная скромность, уважение к мнению товарищей, заслуги в области внешней
и внутренней политики и т. п.), то речь Громыко, посвященная Горбачеву, по
тональности и акцентам представляет собой нечто новое и выглядит странной,
подобострастнозаискивающей (неизвестно перед кем, но именно заискивающей
словно перед необратимой судьбой). "Он всегда держит в центре внимания суть
вопроса, содержание его, принципы, высказывает прямо свою позицию, нравится
это собеседнику или, может быть, не вполне нравится, -- говорит Громыко о
Горбачеве. -- Высказывает с прямотой, ленинской прямотой, и дело уже
собеседника -- уходить с хорошим или нехорошим настроением: если он
настоящий коммунист, то он должен уходить с хорошим настроением...".
Речь Громыко со всей очевидностью иллюстрирует, с одной стороны, страх
перед этой новой, объективно навязанной им жизнью фигурой, с другой --
желание "наставить" Горбачева на предотвращение того, чего они
подсознательно боялись и неизбеж ность чего они предчувствовали. "Мы живем в
таком мире, -- подчеркивает Громыко, когда на Советский Союз наведены,
фигурально выражаясь, разные телескопы, и их немало, -- и большие, и малые,
и на близком расстоянии, и на далеком. И, возможно, больше на далеком
расстоянии, чем на близком. И смотрят: как бы это в конце концов в советском
руководстве найти какие-то трещины . -- Инга Сергеевна подчеркнула это
слово. -- Я заверяю, что десятки и десятки раз мы были ознакомлены с
соответствующими фактами, наблюдая их. Если хотите, были свидетелями
разговоров, гаданий шепотом, полушепотом: коегде за рубежом жаждут увидеть
разногласия в советском руководстве. Конечно, это появилось не сегодня и не
вчера. На прпотяжении многих лет наблюдается это явление. Единодушное мнение
Политбюро: и на сей раз, -- Инга Сергеевна снова сделала пометку, -- мы,
Центральный комитет партии и Полибюро, не доставим удовольствия нашим
политическим противникам на этот счет". Уже собравшись закрыть журнал, Инга
Сергеевна вдруг обнаружила под рубрикой: "Дело всей партии" статью первого
заместителя заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС В. Захарова
"Методологические семинары в системе партийной учебы". Философы ждали
появление этой статьи, ибо в ней подтверждалось: "Особое значение имеет одна
из форм этой работы -- философские (методологические) семинары, организуемые
для повышения идейнополитического уровня высококвалифицированных
научнотехнических кадров и художественной интеллигенции". "Но статья эта, --
подумала Инга Сергеевна, -- уже появилась (что мало кто еще себе
представлял) в совершенно иную эпоху, и потому то, что содержалось в этом,
5м номере журнала "Коммунист", -- информация об избрании Горбачева в генсеки
и меры по укреплению идеологической работы, в том смысле, как она разумелась
ранее, -- уже явления взаимоисключающие одно другое. И те, кто это писали, и
те, кто это читали, не понимали еще тогда, что в их жизни наступила новая
эра, которая расставит их в жизни. Но расставит не как на шахматной доске,
ибо на шахматной доске все подчиняется определенным законам и правилам"...
Инга Сергеевна так увлеклась работой, что совершенно не заметила, что
стрелка часов уже приближалась к часу ночи. Она закрыла папку и стала
складывать в стопку литературу, над которой работала. С журнала "Коммунист"
на нее глянуло на шесть лет моложе лицо Горбачева. Уставившись на его
портрет, Инга Сергеевна, ничего не зная (кроме опубликованных официальных
сведений) из его биографии, попыталась представить процесс его становления
как личности. Очевидно, Горбачев рос в семье, где царила особая солидарность
всех ее членов. В такой семье ни у кого нет тайн друг от друга, все решается
сообща и все приобщены к труду во благо семьи. Такие семьи, которые
идеология окрестила "мещанскими", вопреки ярлыку, способствовали сохранению
семейных ценностей, находящихся под угрозой разрушения в условиях
идеологических постулатов о превалировании государственных ценностоей над
личностными, размежевания семей комсомольскими и партийными путевками,
всевозможными оргнаборами, культами павликов морозовых и тому подобным.
Судя по всему, семья Горбачева принадлежала к такому типу семей, где
царил особый аристократизм духа, который бывает и в самых простых,
малообразованных семьях, где основой существования является твердый
нравственный стержень. Суть этого стержня в культе порядочности, уважении
друг к другу, исключенности унижения чувства собственного достоинства любого
из членов семьи, независимо от возраста, в том числе и детей, особые
принципы взаимоотношения между поколениями, определяющие почтение младших к
старшим, и особые принципы отношения к женщине (жене, матери). Такие семьи
при различии обычаев и традиций быта чем-то одинаковы у всех народов, являя
пример тех вечных ценностей, на которых мир держится. В этих семьях, как
правило, дети (даже немолодого возраста) испытывают трепет, слыша замечание
или упрек родителей в неправильном, с позиций принципов этой семьи,
поведении, поступке... Из этой среды, -- где все ясно и "правильно" юный
Горбачев попадает в Москву, в самое труднодоступное и самое престижное
учебное заведение страны -- в Московский университет. Что могло это дать ему
как личности? Естественно, Московский унивеситет, как все вузы, а может,
более всех вузов страны был болен идеологизацией. Но все же в этом одном из
лучших вузов страны Горбачев изучал римское право, теорию и историю
государства и права, историю политических ученый и многие науки об обществе,
знание которых дает глубокое представление о закономерностях общественного
развития. Однако, выбрав юридическую профессию, он не мог не окунуться в
характерную ситуацию, которая содержала в себе один из многих парадоксов
советской действительности. Суть этого парадокса состояла в том, что, с
одной стороны, профессия юриста, облаченная в реальную и в то же время
приукрашенную романтику, всегда являлась и, очевидно, будет являться одной
из самых привлекательных. С другой стороны, нивелирование значимости
законности при Сталине, реплика утописта Хрущева о том, что у нас в стране
(освещаемой "зияющими" огнями приближающегося коммунизма) перепроизводство
юристов, которые не очень будут нужны в условиях, когда юридические кодексы
будут заменены "Моральным кодексом строителя коммунизма. Это крайне
негативно отразилось на отношении к юристам в обществе в то самое время,
когда Горбачев начинал свою трудовую карьеру. И этот парадокс объективно
разрешался обществом также парадоксально. Большинство из поступающих на
юридические факультеты "в уме держали" те трудности, которые у них могут
возникнуть с поисками работы по профессии.
Именно этим, очевидно, можно объяснить и то, что Горбачев получил еще
одно (аграрное) образование "на всякий случай", "про черный день" с учетом
непредсказуемости часто карьеры партработника и трудностями с работой у
юристов. Казалось бы, секретарь горкома -- юрист! Много ли таких сыщешь, тем
более что в "кулуарах" интеллигенции нередко звучали "завистливые" реплики,
что на Западе политические и государственные деятели (мэры, губернаторы,
сенаторы и т. п.) чаще всего юристы. Так что же может звучать красивее и
цивилизованнее, чем "секретарь горкома -- юрист!" Но нет! Михаил Сергеевич
приобретает земную (в прямом смысле), всегда позволяющую иметь надежду быть
у дел вторую профессию агрономаэкономиста. И, наверное, не однажды он себе
самому либо жене говорил: "Если что, уйду в агрономы"... В семьях, к
которым, вероятно, принадлежала семья Горбачева, само собой разумелось
единство и солидарность во всем. Это, очевидно, явилось причиной того, что и
Раиса, красивая, яркая, с независимым характером, отказавшись от столичной
аспирантуры, поехала в провинцию за мужем, о будущей карьере которого (как
большинство людей в начале пути) она могла иметь лишь очень смутное
представление. Трудно представить себе молодую женщину с духовными
потребностями (о чем говорит сам факт поступления на философский факультет
после окончания школы с золотой медалью), которая бы не мечтала жить в
Москве. И то, что она последовала за мужем, нельзя назвать таким уж
естественным поступком. Примеры Академгородка свидетельствовали о том, что
далеко не всегда жены (даже тех, кто ехал в Городок за титулом академика со
всеми связанными с этим статусом привилегиями) соглашались бросать ради
этого Москву, Ленинград и оставались жить там, обрекая мужей на весьма
непростую личную жизнь... Но для Горбачева, повидимому, такие варианты были
исключены по определению, потому что его "правильность" в личной жизни с
самого начала определяла для жены его надежность, и рядом с этой надежностью
все другое казалось "неконкурентоспособным". Косвенно это подтвердил широко
обсуждавшийся ответ Горбачева на вопрос иностранного журналиста о том, что
он обсуждает с женой. Михаил Сергеевич ответил: "Все". Другой политик в этой