Страница:
спросил? -- Могу ли я вас когда-нибудь видеть?.. Растерявшись и продолжая
держать свою руку в его, она глянула на него не в состоянии произнести
что-либо в ответ. -- Ну хорошо, -- сказал он вдруг, решительно отпустив ее
руку. Всего доброго. Благодарю вас. Он быстро сел в машину и мгновенно
уехал. Инга Сергеевна продолжала стоять на ступеньке подъезда обдуваемая
ветром. Крупные снежинки с навязчивостью первых летних комаров впивались в
глаза, растворяя тушь, вызывая жжение и боль в глазах. Это не дало ей
возможности постоять еще на улице и она, стряхнув снег с шапки, вошла в
подъезд.
-- Ты что -- плачешь? -- спросил муж, снимая с нее шубу.
-- Да нет, на улице сильный снегопад и ветер прямо в лицо, -- сказала
она тепло, но не глядя мужу в глаза, чувствуя, какую-то неловкость перед
ним. -- Ну как прошел семинар? -- Я и сама не знаю! Может быть, я выглядела
умной, а может, беспросветной дурой. Я еще должна понять, что же это было
сегодня, -- ответила она и направилась в ванную.
-- А как Остангов отнесся?
-- Ну разве этих аристократов поймешь? Вслух он оценил положительно.
-- Ну нет, ты не права. Остангов не такой. Я его не раз слышал на общих
собраниях, президиумах. Он не станет говорить на черное белое, и, если б
что-то было не так... Инга Сергеевна чувствовала, что разговор мужа об
Остангове, который она раньше всегда поощряла, сейчас вызывает дискомфорт,
и, чтоб его прекратить, она сказала: -- Сашенька, извини, я закрываю дверь.
что-то у меня ничего не смывается с глаз. Очень больно. Я быстренько приму
душ. Как только она закрылась в ванной и осталась одна, она почувствовала
себя словно в объятиях какого-то воздушного покрывала, которое выплывало
постепенно из ладони той руки, которую поцеловал Остангов. Это покрывало
согревало и одновременно охлаждало все ее тело, ограждая от окружающего мира
независимо от ее воли и сознания. Она быстро включила душ, но когда вода
стала струиться по ее телу, это облакопокрывало с еще большей силой
запеленало ее всю, не давая возможности вернуться в реальность. Она быстро
выключила душ и, как только набросила халат, услышала стук в дверь. -- Инга,
извини, -- говорил муж быстро, -- звонит Анюта. Я бегу к телефону, а ты
поторапливайся.
Инга Сергеевна, набросив небрежно халат, выскочила из ванной и побежала
в гостиную к телефону. Муж держал трубку телефона, который находился в
кухне. -- Доченька, добрый вечер, я тоже у параллельного телефона и слушаю
тебя внимательно, -- говорила она быстро, только сейчас почувствовав, что
дочь плачет. -- Что случилось, Анечка, дорогая?! Ну не плачь, я тебя умоляю,
-- твердила она растерянно. -- Мамочка, ну как же не плакать, я боюсь, я не
знаю, что делать, здесь не достать мышеловок! -- Каких мышеловок? Я ничего
не пониманию, повтори, пожалуйста, я была в ванной и не слышала начала
разговора. -- Мамочка, мы все в отчаянии, здесь развелись крысы. Они не дают
спать ночами, бегают по всем продуктам. Это же грозит черт знает чем! --
Господи, еще этого не хватало! Вы обращались в санэпидемстанцию?
-- Какая в нашей деревне санэпидемстанция?.. Может, у вас там есть
мышеловки? -- Какой кошмар, в наше время идти в магазин за мышеловкой!
Доченька! Может, вы всетаки приедете сюда? Скоро Новый год! -- Нет, мамочка!
У меня нет сил мотаться с ребенком по аэропортам, особенно сейчас, когда
снова ходит грипп и всякие эпидемии, да и что это даст? А кто меня отпустит
опять с работы? Мамочка, я вас прошу сейчас об одном -- может, вы найдете
мышеловку. Будем как-то спасаться. Что делать? Мать чувствовала, что Анюта
немного собралась и перестала плакать. Тут Инга Сергеевна, мгновенно приняв
решение, рожденное неодолимым желанием сказать дочери что-то утешительное,
произнесла: -- А знаешь что? Мы сами приедем к вам на Новый год! Однако
вместо обычного визга радости Инга Сергеевна услышала тревожный вопрос: --
Куда? Сюда?! А как же вы будете здесь спать с крысами? -- Ничего, как вы,
так и мы! Готовьте красивую елку, а все остальное -- за нами. Привезем весь
"праздничный" заказ. Так что по магазинам в поисках вкусненького не бегайте.
Я завтра пойду искать мышеловку. Успокойся, встретимся, все обсудим.
Говорят, как встретишь Новый год, таким он весь и будет. Вот мы его и должны
встретить так, чтоб он нам принес удачу и решение всех проблем. Александр
Дмитриевич все время молча слушал разговор на параллельном телефоне и только
при прощании добавил: -- Я со всем согласен. Готовьте для бабушки костюм
Снегурочки! Анюта от неожиданности этой реплики рассмеялась и попрощалась с
родителями. Положив трубки, Инга Сергеевна и Александр Дмитриевич
подавленные и удрученные сели ужинать. -- Неужели мы ничего не придумаем,
чтоб облегчить жизнь дочери. Ведь у нас есть положение, неужели мы ничего не
стоим? -- сказала Инга Сергеевна, скорее, обращаясь к себе, чем к мужу. -- К
сожалению, мы с тобой можем только потесниться в этой квартире для них, если
б они приехали сюда. Но они не приедут. Они вправе желать самостоятельной
достойной жизни. -- Представь их состояние сейчас, -- сказала Инга
Сергеевна! -- Да еще крысы. Это же страшно! А вдруг Катюшка испугается
ночью? Это же может кончиться даже заиканием, я уж не говорю о заразе,
которую разносят крысы. Какой ужас!
Когда Инга Сергеевна с мужем приблизись к пя тиэтажному зданию
общежития, беспричинно горделиво возвышавшемуся над покосившимися
деревенскими избами, они обратили внимание на то, что во многих окнах горит
свет. "Наверное, молодые хозяйки, уложив детей спать, изощряются в кулинарии
к празднику", -- заключила Инга Сергеевна. В знакомом коридоре блока, где
жили дети, несмотря на грязные обшарпанные стены, развешанные пеленки,
выставленную у дверей заляпанную грязью обувь и велосипеды, все напоминало о
наступающем новогоднем празднике: и гирлянды бумажных картинок с шарами и
аромат елок, и запахи кондитерских изделий. "Как велико человеческое
стремление к празднику, -- подумала Инга Сергеевна, глядя на это. -- Вопреки
отсутствию возможностей наши люди умудряются противостоять этому своим
личным творчеством и выдумкой". Ход ее мыслей прервала выскочившая из кухни
Анюта, которая бросилась на шею родителям. Она ловко помогла им раздеться, и
они зашли в комнату. По всему было видно, что молодые догадались, что
родители приедут прямо с самолета, и все указывало на то, что их ждали. В
комнате было чисто и уютно, весь потолок украшен разноцветными лампочками и
шарами. В углу у окна величественно сверкая и благоухая стояла роскошная
елка, под которой на пушистой снежной горке из ваты радостно улыбались
игрушечные Дед Мороз со Снегурочкой и разные зверюшки. Катюшка мирно спала в
своей кроватке за шторкой. Стол был красиво сервирован к чаю. -- Если мы
сейчас засядем за стол -- это будет надолго. Я же вас знаю, -- сказал
Александр Дмитриевич. -- Поэтому я предлагаю все отложить на завтра, а
сейчас идти дружно спать. Иначе завтра весь день будет сломан. О'кей? -- Да,
я согласен, -- сказал Игорь. -- Если вы не голодны и не хотите пить, то
предложение принимается.
Анюта постелила родителям на диване, себе рядом на раскладушке, а Игорь
пошел спать этажом выше в комнату холостяков, один из обитателей которой,
как объяснил Игорь, уехал на праздник в Москву. Инга Сергеевна, как всегда в
обществе детей, почувствовала себя спокойно, защищенно, комфортно и
мгновенно уснула, но ее разбудило легкое прикосновение лежавшей на
раскладушке Анюты. -- Мамочка, ты слышишь? -- спросила она шепотом. -- Что,
что случилось? -- Да нет, ничего не случилось, ты прислушайся.
Инга Сергеевна тут же отчетливо услышала звуки, вызвавшие детские
страшные воспоминания, связанные с крысами, борьба с которыми была одной из
составляющих образа жизни обитателей послевоенных "раненных", сырых домов в
Одессе. Сон мгновенно прошел, и она, набросив халат, быстро вышла в кухню,
имевшую смежную с комнатой стенку. Как только она включила свет, большая
крыса стрелой сорвалась с полки с продуктами, припасенными на зиму. Инга
Сергеевна осторожно приоткрыла шторку и тут же другая крыса юркнула куда-то
под пол и затихла. Она, вся трясясь от страха и возмущения, неизвестно к
кому обращенному, стала рассматривать торбочки и банки с крупами, сахаром,
сухофруктами, когда, щурясь от света, вошла Анюта. -- Доченька, ты знаешь,
оказывается мышеловки -- дефицит, и мне не удалось достать. Но надо что-то
делать. Это же опасно для Катюшки, -- говорила она спокойно, подавляя дрожь
в голосе. -- Мамочка, мы ничего не придумаем. Сейчас даже лекарств нет...
Может, нам повезет и мы все же сбежим отсюда. Игорь был в президиуме
Академии, и нам обещали помочь. Инга Сергеевна села на стул возле обеденного
стола, на котором, кроме пластмассовой хлебницы, стояла ваза с веткой елки,
ваза с конфетами, электроплитка, кофеварка, мясорубка и другие
электробытовые приборы, подаренные родителями, чтоб както скрасить этот
безобразный быт дочери. Анюта придвинула другой стул и села рядом с матерью.
-- Мамочка, мы так рады, что вы приехали! Завтра постараемся ни о чем плохом
не думать, будем веселиться. Инга Сергеевна в этой затхлой кухне и после
перепуга почувствовала жуткую усталось, разбитость, но ложиться спать ей
было страшно Из-за крыс, и они с дочкой до утра, как они всегда любили,
проболтали о житьебытье, обсуждая все -- от наболевших житейских вопросов до
последнего концерта Аллы Пугачевой. Не говоря Анюте, для себя она твердо
решила, что, если в первую рабочую неделю после Нового года Игорь не получит
разрешения на выезд (на что появились смутные надежды), она сама напишет
письмо Горбачеву. Весь следующий день прошел в разговорах, обсуждениях и
подготовке праздничного стола. Мужчины выходили гулять с Катюшкой, а Анюта с
матерью возились дома. В одиннадцать вечера они сели, по обычаю, за
праздничный стол, чтоб до начала Нового года проводить старый. Катюшка спела
новые новогодние песенки, затем куда-то удалилась с Игорем. Без двадцати
двенадцать они явились с какими-то свертками, из которых извлекли белую
ватную, сверкающую бусами корону, которую Катюшка со словами: "Ты будешь
Снегурочкой" одела на голову бабушке. Дедушке и маме она одела шапочки
зайчиков, сама водрузила на головку беленькую шапочку, из которой струились
длинные кудри голубых шелковых искусственных волос, и тут же стала похожа на
иллюстрации известной куклы Мальвины, а Игорь надел красный колпак Деда
Мороза. В этом маскараде все почувствовали себя в атмосфере новогодней
сказки, и стало весело и радостно. После шампанского, выпитого одновременно
с последним боем часов, Инга Сергеевна слегка захмелела и к психологическому
комфорту, который она всегда испытывала, когда вся семья была в сборе, опять
вплелось чувство тревоги и тоски: "Как же мы будем жить, когда они уедут",
-- вдруг промелькнуло у нее. Но она тут же упрекнула себя за эту мысль:
"Боже, о чем я думаю. Пусть будет что угодно, только бы они убежали из этого
ада". Она позвала Катюшку, посадила на колени, нежно прижала свою щеку к ее
нежному личику и объявила: -- А сейчас мы споем вместе: "Во поле березонька
стояала, во поле кудрявая стояала. Люли, люли стояла, люли, люли
стояала...". После этой песни они спели "Катюшу", потом "Миллион алых роз",
потом "Чунгачанга -- славный остров". Потом все встали в кружок и пели,
конечно же, "В лесу родилась елочка". После этого все смотрели новогодний
концерт. Катюшка бодрствовала вместе со взрослыми, и только к утру все легли
спать. Проснувшись, они все обнаружили под елкой подарки от Деда Мороза,
после чего, выпив чаю, пошли с Катюшкой на прогулку. На серых от
расстаявшего снега и пасмурного дня улицах изредка появлялись нетрезвые люди
с опухшими и несвежими лицами от бессонной ночи, переедания и "веселья" по
поводу встречи Нового года. Ничто не радовало глаз, не напоминало о
празднике в этой убогой деревне. Продрогнув от сырости и испортив себе
настроение, они вскоре вернулись домой и снова накрыли праздничный стол.
Когда все уселись, Инга Сергеевна попросила Игоря налить ей немного вина и,
встав, сказала с влажными от слез глазами. -- Ты, знаешь, дочь, что я --
абсолютная атеистка. Но сегодня я хочу сказать тебе и твоей семье: пусть Бог
пошлет вам удачу в этом году. Вы -- хорошие, трудолюбивые честные люди.
Никогда, доченька, ты не подвела меня ни в чем и всегда оправдывала мои
надежды. Ты достойна лучшей жизни. Мы не все могли тебе дать из того, что
хотели. Но мы дали тебе самое большое приданое -- это ты сама, твоя душа,
твоя честность, твое трудолюбие, твоя интеллигентность, твоя преданность
родителям и семье. И это то, с чем ты можешь отправиться в любое путешествие
по жизни, а все остальное придет, -- с этими словами она подошла к Анюте,
крепко поцеловала ее, и они обе расплакались.
-- Ну что ж, нам пора. Уже пять часов. Самолет улетает в одиннадцать,
-- сказал Александр Дмитриевич, энергично встав Из-за стола. -- Вы что, уже
уезжаете? Так быстро? -- спросила Катюшка с гримасой огорчения на личике. --
Ну да, мы же приехали к тебе специально на Новый год. Мы так договорились с
Дедом Морозом. Он нам разрешил командировку только на Новый год. А завтра
уже праздник кончается и нам нужно на работу. Но очень скоро мы к тебе снова
приедем, -- сказала Инга Сергеевна. Серьезность и важность тона бабушки
вызвали аналогичную реакцию у внучки, и она так же серьезно сказала: --
Ладно, я буду ждать вас скоро.
Сразу же после Нового года, словно в компенсацию детям за все их
страдания, события стали развиваться с такой быстротой и так удачно, что
Инга Сергеевна даже боялась говорить об этом вслух, чтоб не сглазить. В
институте то ли под воздействием совета кого-то из президиума Академии наук,
куда Игорь неоднократно обращался за помощью, то ли директор одумался, не
желая прослыть "немодным", то ли потому что начальству уже было ни до кого,
так как нечем было платить зарплату, либо по другим неизвестным причинам, но
дирекция подписала Игорю разрешение на выезд на работу в США по контракту.
Игорь тут же отправил все необходимые документы профессору Флемингу в США.
Ежедневные переговоры с детьми, занятость на работе -- все это спрессовало
время настолько, что некогда было даже смотреть телевизор. Правда, Инга
Сергеевна с мужем подхватили где-то тяжелый грипп и пролежали с высокой
температурой, опекаемые коллегами. Инга Сергеевна первая оправилась, и,
когда выдался солнечный день, вышла погулять по лесу.
Снег -- этот главный герой театра сибирской природы, -- уже словно
подготовившийся к тому, чтобы скоро начать таять согласно замыслам мудрого и
гармоничного своего режиссера, сегодня перед предстоящим прощанием с землей
и людьми выступал в качестве фаворита солнца. Солнце нежно ласкало, гладило
его своими рукамилучами, а он, освещенный этой любовью, ярко светился,
словно драгоценными камнями каждой своей частицей и, объятый этими лучами,
превращался в естественный отражатель тепла, стимулируя все живое к
весеннему пробуждению и обновлению. Было всего двачетыре градуса, что вообще
для Сибири и морозом-то не считается. Она медленно шла к Ботаническому саду,
строя планы о том, как бы ей после болезни выкроить побольше времени для
поездки (чтоб оказать детям помощь в сборах) без ущерба для срочных,
неотложных дел, которые на нее свались по работе. В какой-то момент ее
посетила парализующая душу мысль о том, что с отъездом Анюты они останутся
совсем одни, и в случае чего... Но она отбросила тут же тяжкие мысли и
вернулась домой. Предстоящая в конце недели командировка в капиталистическую
страну давала Александру Дмитриевичу, как и всем ученым Академии наук в этих
случаях, право на беспрепятственное бронирование места в академической
гостинице. Поэтому в этот раз они без труда поселились в "люксе". Александр
Дмитриевич остался на пару дней в Москве для оформления выездных документов
и по научным делам, а Инга Сергеевна тут же отправилась к детям, чтоб
помогать им собираться. Как только она зашла в комнату дочери, до
неузнаваемости изменившуюся беспорядком в связи со сборами, Анюта бросилась
ей на шею: -- Мамочка, сейчас, когда уже все решено, мне вдруг стало
страшно. Как я буду без вас. Скажи одно слово -- и я останусь. Теперь мне
кажется, что я люблю все это -- и это грязное общежитие, и этих людей вокруг
-- и не смогу жить без них. Мне страшно. Мать обняла дочь и, сдерживая
рыдания, стала ее утешать. -- В конце концов, тысячи людей ездят тудасюда.
Сколько наших знакомых уже отработали по дватри года в Африке, на Кубе, в
США, в Чехословакии, в Болгарии и многих других странах? Время пролетит
быстро. К тому же не исключено, что мы даже приедем в июле. У папы
намечается летом командировка в Америку... -- Правда?! -- спросила Анюта,
тут же перестав плакать. -- Вроде бы. И вообще сейчас время работает на
перемены, на реформы. Все меняется. Не понравится -- приедете раньше. К тому
времени наверняка начнется приватизация жилья, и мы что-нибудь придумаем. --
Мамочка, но в Москве ходят слухи о перевороте, о возврате... -- Это все
ерунда. К прошлому возврата нет. Наши люди -- уже не те, что были. -- Но ты
ведь знаешь, что без конца проводятся антигорбачевские митинги. Ельцин
призывает его уйти в отставку. Что же будет, если Горбачев уйдет?.. --
Доченька, это исключено. Он -- мудрый и сильный человек. Он на провокации не
пойдет. Он не бросит свое дело. А люди рано или поздно разберутся. Он не
способен на силовые методы, но он одержит моральную победу. Я верю в него.
Ты не должна об это думать сейчас. Будь радостна и счастлива, что вам
наконец повезло. Ты ведь еще не была за границей. Это так интересно увидеть
новый мир, новую жизнь! -- Да, но сейчас я вдруг почувствовала, что все это
-- слишком большой ценой -- разлукой с вами.
-- Анюта, ну какая тут разлука при нынешних средствах связи. Все эти
дни параллельно с упаковыванием вещей они занимались тем, что дарили и за
бесценок продавали покупаемые еще недавно с такой любовью вещи, посуду,
мебель, спортивные принадлежности, дорогую зимнюю обувь, привозимую
Александром Дмитриевичем Из-за границы. Наибольшим спросом пользовались
запасенные детьми продукты, с которыми в Подмосковье становилось все
трудней. Соседи по общежитию и коллеги по работе, разбирая все это, не
скрывали своей "белой" зависти к тому, что они уезжают. За день до отъезда
Игорь поехал в Москву, на Главпочтампт, чтоб проверить, нет ли подтверждения
от профессора Флеминга о том, что он получил все сведения об их приезде.
Примерно в полдень он явился домой совершенно изможденный и, не сказав ни
слова, вручил Александру Дмитриевичу факс. Прочитав его, Александр
Дмитриевич изменился в лице и сказал: -- ...Что ж, на него обижаться нечего.
Он ждал почти год. А ведь факс отправлен еще две недели назад. Ты, что не
интересовался ранее? -- Да мне и в голову не пришло, -- ответил Игорь,
убитый и подавленный.
-- Для этого же нужно специально ехать в Москву, а тут замотались...
-- Что?! Что случилось? -- выхватив лист, спросила Анюта. В факсе
профессор Флеминг сообщал, что он уже задействовал грант для другого
молодого ученого, так как не имел возможности больше ждать. Перечитав это
несколько раз, Анюта побледнела, мгновенье сидела молча, а затем решительно
заявила: -- У нас другого выхода сейчас нет. Все! Нас уже выписали из
общежития, и завтра мы на улице. Да и вообще смешно. Мы все равно едем. А
когда этот факс послан -- до твоего сообщения о нашем приезде или после?..
-- спросила она, нервно обратившись к мужу. -- Очевидно, за день, а может,
одновременно: я ему, а он мне. Но другого сообщения сегодня от него нет, я
проверял. -- Так, может, -- это не отказ?.. Может, он что-то предпринимает?
-- Доченька, так ведь страшно, ехать в никуда. Мало ли что? -- сказала
Инга Сергеевна растерянно. -- Мамочка, "в никуда -- это здесь". А там -- у
нас виза. Значит, нас никто не выгонит. Приедем, будем мести улицы, мыть
окна и как-то устроимся, пока Флеминг не раздобудет новый грант, ведь Игорь
же ему понравился! В крайнем случае, чтоб проявить себя, Игорь будет
работать у него пока без денег, а вечерами будет развозить пиццу -- так
многие начинали, я читала это в письмах. Но... но, -- сказала дочь
истерически возбужденно, -- если мы там все же устроимся, я никогда, никогда
не вернусь в эту варварскую страну, которая калечит жизни, судьбы, которая
не позволяет человеку самому что-то сделать для себя здесь и при этом не
разрешает ему что-то сделать для себя за ее пределами. Только бы поскорей
удрать отсюда, поскорей. Инга Сергеевна угнетенно промолчала. Через
несколько часов, не сказав друг другу ни слова, они с Анютой принялись снова
за упаковку чемоданов. Когда все было готово, чемоданы упакованы, друзья по
общежитию решили организовать для отъезжающих прощальный банкет, и Игорь с
Анютой, не имея для этого никакого настроения, но чтоб не обидеть друзей,
остались ночевать в общежитии, а Инга Сергеевна с Александром Дмитриевичем,
взяв Катюшку, уехали в Москву.
В гостиничном "люксе" было тепло, уютно и чисто. Александр Дмитриевич
расположился у письменного стола в гостиной, а Инга Сергеевна искупала
внучку, уложила ее и прилегла рядом, съежившись от тревог и тяжелых мыслей:
"Когда я еще тебя увижу? Что там будет с вами?" -- Бабушка, а мы завтра
уезжаем в Африку? И ты с дедушкой с нами? -- Нет, солнышко, вы уезжаете в
Америку. Ох, я совсем забыла, -- воскликнула она, поцеловала дитя в щечку и
вскочила с постели. Инга Сергеевна подошла к дорожной сумке, из которой
извлекла маленькую красную лакированную, похожую на коробочку, сумочку, в
которой лежали две кассеты, несколько батистовых, отороченных кружевцем
носовых платочков и маленькая бутылочка пробных духов "Красная Москва". Она
положила это на кровать и сказала: -- Катюшка, -- это тебе на память от
меня. Вот сумочка, видишь какая красивая, на золотой цепочке. А вот красивые
платочки. У девочки всегда должен быть с собой чистый платочек. А это духи.
А на этой кассете твои любимые песни и сказки. И когда тебе будет грустно,
будешь включать магнитофон и слушать мой голос. А на другой кассете новая
сказочка "Про Катеньку", которую я тебе сочинила. Нравится?
-- Очень, -- ответила внучка, как-то повзрослому грустно. -- А спой мне
про радости. -- Хорошо, закрой глазки. Девочка плотно сжала моргающие веки и
приготовилась слушать.
-- "Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни", -- запела ей бабушка
колыбельную, под которую внучка привыкла засыпать с первых месяцев своей
жизни. На следующий день, уговорив шофера институтского микроавтобуса за
огромные деньги отвезти их с багажом, Игорь с Анютой приехали в Москву. Чтоб
не раздражать злобных администраторш гостиницы, они оставили вещи в камере
хранения одного из вокзалов и налегке прибыли в гостиницу, где их с
нетерпением ждали родители с Катюшкой. После легкого завтрака в буфете они
пошли гулять по Москве. Погода была весенняя, солнечная. Анюта выглядела
потерянной и все время утирала слезы, крепко прижавшись к руке матери, и
почти не разговаривала. Александр Дмитриевич предложил пойти в хороший
ресторан, но вопреки обычному, Анюта не захотела и предложила заказать обед
прямо в номер гостиницы. Поскольку в официальном оформлении детей в
гостиницу на ночь администратор им отказала, в десять вечера Инга Сергеевна,
заплатив горничной немалые деньги, попросила ее нелегально дать постельное
белье, чтоб они поспали несколько часов до отправления в аэропорт в их
номере на маленьком диване и сдвинутых креслах.
В Шереметьево они прибыли ранее, чем планировали, потому дети быстро
прошли регистрацию и, не успели оглянуться, как оказались по разные стороны
границы с родителями. Катюшка вряд ли понимала, что происходит, но почемуто,
как никогда была печальна и повзрослому безмолвно несколько раз возвращалась
к барьеру, чтоб обнять бабушку и дедушку. Вскоре дети скрылись из виду и
Инга Сергеевна с мужем, совершенно потерянные, не говоря ни слова, вышли на
улицу. Усталые, они вернулись в гостиницу и, как по предварительной
договоренности, ни разу за день не коснулись темы отъезда детей и того,
какие проблемы у них там могут возникнуть в связи с информацией, полученной
от профессора Флеминга. Душевная боль их была столь непреодолима, что они
смиренно, каждый в отдельности отдались во власть этой боли, которую ничто
не могло притупить. День прошел бестолково, и они рано легли спать, так как
на следующее утро Александр Дмитриевич улетал в Германию на конференцию.
Когда Инга Сергеевна осталась одна в Шереметьево, проводив мужа, она
испытала даже какое-то облегчение. "Когда плохо, то плохо, когда очень
плохо, то очень плохо, когда совсем плохо, тогда уже становится лучше", --
вспомнила она когда-то услышанное изречение. "Действительно, -- подумала
она, если б сейчас был Саша, я бы плакала, изливала свои страдания. Чтоб
меня утешить, он бы организовал что-нибудь развлекательное: театр, кино,
Красную площадь -- а это еще более усугубляло бы тоску и страдания. А так --
я одна. Закроюсь в гостинице и сама с собой постараюсь справиться". Ей
удалось быстро поймать частную машину, водитель которой рассказал о том, что
в Москве всюду танки и как бы не разразилось кровопролитие.
-- Конечно, это Мишка за власть держится, хотя народ против него. Ему
держать свою руку в его, она глянула на него не в состоянии произнести
что-либо в ответ. -- Ну хорошо, -- сказал он вдруг, решительно отпустив ее
руку. Всего доброго. Благодарю вас. Он быстро сел в машину и мгновенно
уехал. Инга Сергеевна продолжала стоять на ступеньке подъезда обдуваемая
ветром. Крупные снежинки с навязчивостью первых летних комаров впивались в
глаза, растворяя тушь, вызывая жжение и боль в глазах. Это не дало ей
возможности постоять еще на улице и она, стряхнув снег с шапки, вошла в
подъезд.
-- Ты что -- плачешь? -- спросил муж, снимая с нее шубу.
-- Да нет, на улице сильный снегопад и ветер прямо в лицо, -- сказала
она тепло, но не глядя мужу в глаза, чувствуя, какую-то неловкость перед
ним. -- Ну как прошел семинар? -- Я и сама не знаю! Может быть, я выглядела
умной, а может, беспросветной дурой. Я еще должна понять, что же это было
сегодня, -- ответила она и направилась в ванную.
-- А как Остангов отнесся?
-- Ну разве этих аристократов поймешь? Вслух он оценил положительно.
-- Ну нет, ты не права. Остангов не такой. Я его не раз слышал на общих
собраниях, президиумах. Он не станет говорить на черное белое, и, если б
что-то было не так... Инга Сергеевна чувствовала, что разговор мужа об
Остангове, который она раньше всегда поощряла, сейчас вызывает дискомфорт,
и, чтоб его прекратить, она сказала: -- Сашенька, извини, я закрываю дверь.
что-то у меня ничего не смывается с глаз. Очень больно. Я быстренько приму
душ. Как только она закрылась в ванной и осталась одна, она почувствовала
себя словно в объятиях какого-то воздушного покрывала, которое выплывало
постепенно из ладони той руки, которую поцеловал Остангов. Это покрывало
согревало и одновременно охлаждало все ее тело, ограждая от окружающего мира
независимо от ее воли и сознания. Она быстро включила душ, но когда вода
стала струиться по ее телу, это облакопокрывало с еще большей силой
запеленало ее всю, не давая возможности вернуться в реальность. Она быстро
выключила душ и, как только набросила халат, услышала стук в дверь. -- Инга,
извини, -- говорил муж быстро, -- звонит Анюта. Я бегу к телефону, а ты
поторапливайся.
Инга Сергеевна, набросив небрежно халат, выскочила из ванной и побежала
в гостиную к телефону. Муж держал трубку телефона, который находился в
кухне. -- Доченька, добрый вечер, я тоже у параллельного телефона и слушаю
тебя внимательно, -- говорила она быстро, только сейчас почувствовав, что
дочь плачет. -- Что случилось, Анечка, дорогая?! Ну не плачь, я тебя умоляю,
-- твердила она растерянно. -- Мамочка, ну как же не плакать, я боюсь, я не
знаю, что делать, здесь не достать мышеловок! -- Каких мышеловок? Я ничего
не пониманию, повтори, пожалуйста, я была в ванной и не слышала начала
разговора. -- Мамочка, мы все в отчаянии, здесь развелись крысы. Они не дают
спать ночами, бегают по всем продуктам. Это же грозит черт знает чем! --
Господи, еще этого не хватало! Вы обращались в санэпидемстанцию?
-- Какая в нашей деревне санэпидемстанция?.. Может, у вас там есть
мышеловки? -- Какой кошмар, в наше время идти в магазин за мышеловкой!
Доченька! Может, вы всетаки приедете сюда? Скоро Новый год! -- Нет, мамочка!
У меня нет сил мотаться с ребенком по аэропортам, особенно сейчас, когда
снова ходит грипп и всякие эпидемии, да и что это даст? А кто меня отпустит
опять с работы? Мамочка, я вас прошу сейчас об одном -- может, вы найдете
мышеловку. Будем как-то спасаться. Что делать? Мать чувствовала, что Анюта
немного собралась и перестала плакать. Тут Инга Сергеевна, мгновенно приняв
решение, рожденное неодолимым желанием сказать дочери что-то утешительное,
произнесла: -- А знаешь что? Мы сами приедем к вам на Новый год! Однако
вместо обычного визга радости Инга Сергеевна услышала тревожный вопрос: --
Куда? Сюда?! А как же вы будете здесь спать с крысами? -- Ничего, как вы,
так и мы! Готовьте красивую елку, а все остальное -- за нами. Привезем весь
"праздничный" заказ. Так что по магазинам в поисках вкусненького не бегайте.
Я завтра пойду искать мышеловку. Успокойся, встретимся, все обсудим.
Говорят, как встретишь Новый год, таким он весь и будет. Вот мы его и должны
встретить так, чтоб он нам принес удачу и решение всех проблем. Александр
Дмитриевич все время молча слушал разговор на параллельном телефоне и только
при прощании добавил: -- Я со всем согласен. Готовьте для бабушки костюм
Снегурочки! Анюта от неожиданности этой реплики рассмеялась и попрощалась с
родителями. Положив трубки, Инга Сергеевна и Александр Дмитриевич
подавленные и удрученные сели ужинать. -- Неужели мы ничего не придумаем,
чтоб облегчить жизнь дочери. Ведь у нас есть положение, неужели мы ничего не
стоим? -- сказала Инга Сергеевна, скорее, обращаясь к себе, чем к мужу. -- К
сожалению, мы с тобой можем только потесниться в этой квартире для них, если
б они приехали сюда. Но они не приедут. Они вправе желать самостоятельной
достойной жизни. -- Представь их состояние сейчас, -- сказала Инга
Сергеевна! -- Да еще крысы. Это же страшно! А вдруг Катюшка испугается
ночью? Это же может кончиться даже заиканием, я уж не говорю о заразе,
которую разносят крысы. Какой ужас!
Когда Инга Сергеевна с мужем приблизись к пя тиэтажному зданию
общежития, беспричинно горделиво возвышавшемуся над покосившимися
деревенскими избами, они обратили внимание на то, что во многих окнах горит
свет. "Наверное, молодые хозяйки, уложив детей спать, изощряются в кулинарии
к празднику", -- заключила Инга Сергеевна. В знакомом коридоре блока, где
жили дети, несмотря на грязные обшарпанные стены, развешанные пеленки,
выставленную у дверей заляпанную грязью обувь и велосипеды, все напоминало о
наступающем новогоднем празднике: и гирлянды бумажных картинок с шарами и
аромат елок, и запахи кондитерских изделий. "Как велико человеческое
стремление к празднику, -- подумала Инга Сергеевна, глядя на это. -- Вопреки
отсутствию возможностей наши люди умудряются противостоять этому своим
личным творчеством и выдумкой". Ход ее мыслей прервала выскочившая из кухни
Анюта, которая бросилась на шею родителям. Она ловко помогла им раздеться, и
они зашли в комнату. По всему было видно, что молодые догадались, что
родители приедут прямо с самолета, и все указывало на то, что их ждали. В
комнате было чисто и уютно, весь потолок украшен разноцветными лампочками и
шарами. В углу у окна величественно сверкая и благоухая стояла роскошная
елка, под которой на пушистой снежной горке из ваты радостно улыбались
игрушечные Дед Мороз со Снегурочкой и разные зверюшки. Катюшка мирно спала в
своей кроватке за шторкой. Стол был красиво сервирован к чаю. -- Если мы
сейчас засядем за стол -- это будет надолго. Я же вас знаю, -- сказал
Александр Дмитриевич. -- Поэтому я предлагаю все отложить на завтра, а
сейчас идти дружно спать. Иначе завтра весь день будет сломан. О'кей? -- Да,
я согласен, -- сказал Игорь. -- Если вы не голодны и не хотите пить, то
предложение принимается.
Анюта постелила родителям на диване, себе рядом на раскладушке, а Игорь
пошел спать этажом выше в комнату холостяков, один из обитателей которой,
как объяснил Игорь, уехал на праздник в Москву. Инга Сергеевна, как всегда в
обществе детей, почувствовала себя спокойно, защищенно, комфортно и
мгновенно уснула, но ее разбудило легкое прикосновение лежавшей на
раскладушке Анюты. -- Мамочка, ты слышишь? -- спросила она шепотом. -- Что,
что случилось? -- Да нет, ничего не случилось, ты прислушайся.
Инга Сергеевна тут же отчетливо услышала звуки, вызвавшие детские
страшные воспоминания, связанные с крысами, борьба с которыми была одной из
составляющих образа жизни обитателей послевоенных "раненных", сырых домов в
Одессе. Сон мгновенно прошел, и она, набросив халат, быстро вышла в кухню,
имевшую смежную с комнатой стенку. Как только она включила свет, большая
крыса стрелой сорвалась с полки с продуктами, припасенными на зиму. Инга
Сергеевна осторожно приоткрыла шторку и тут же другая крыса юркнула куда-то
под пол и затихла. Она, вся трясясь от страха и возмущения, неизвестно к
кому обращенному, стала рассматривать торбочки и банки с крупами, сахаром,
сухофруктами, когда, щурясь от света, вошла Анюта. -- Доченька, ты знаешь,
оказывается мышеловки -- дефицит, и мне не удалось достать. Но надо что-то
делать. Это же опасно для Катюшки, -- говорила она спокойно, подавляя дрожь
в голосе. -- Мамочка, мы ничего не придумаем. Сейчас даже лекарств нет...
Может, нам повезет и мы все же сбежим отсюда. Игорь был в президиуме
Академии, и нам обещали помочь. Инга Сергеевна села на стул возле обеденного
стола, на котором, кроме пластмассовой хлебницы, стояла ваза с веткой елки,
ваза с конфетами, электроплитка, кофеварка, мясорубка и другие
электробытовые приборы, подаренные родителями, чтоб както скрасить этот
безобразный быт дочери. Анюта придвинула другой стул и села рядом с матерью.
-- Мамочка, мы так рады, что вы приехали! Завтра постараемся ни о чем плохом
не думать, будем веселиться. Инга Сергеевна в этой затхлой кухне и после
перепуга почувствовала жуткую усталось, разбитость, но ложиться спать ей
было страшно Из-за крыс, и они с дочкой до утра, как они всегда любили,
проболтали о житьебытье, обсуждая все -- от наболевших житейских вопросов до
последнего концерта Аллы Пугачевой. Не говоря Анюте, для себя она твердо
решила, что, если в первую рабочую неделю после Нового года Игорь не получит
разрешения на выезд (на что появились смутные надежды), она сама напишет
письмо Горбачеву. Весь следующий день прошел в разговорах, обсуждениях и
подготовке праздничного стола. Мужчины выходили гулять с Катюшкой, а Анюта с
матерью возились дома. В одиннадцать вечера они сели, по обычаю, за
праздничный стол, чтоб до начала Нового года проводить старый. Катюшка спела
новые новогодние песенки, затем куда-то удалилась с Игорем. Без двадцати
двенадцать они явились с какими-то свертками, из которых извлекли белую
ватную, сверкающую бусами корону, которую Катюшка со словами: "Ты будешь
Снегурочкой" одела на голову бабушке. Дедушке и маме она одела шапочки
зайчиков, сама водрузила на головку беленькую шапочку, из которой струились
длинные кудри голубых шелковых искусственных волос, и тут же стала похожа на
иллюстрации известной куклы Мальвины, а Игорь надел красный колпак Деда
Мороза. В этом маскараде все почувствовали себя в атмосфере новогодней
сказки, и стало весело и радостно. После шампанского, выпитого одновременно
с последним боем часов, Инга Сергеевна слегка захмелела и к психологическому
комфорту, который она всегда испытывала, когда вся семья была в сборе, опять
вплелось чувство тревоги и тоски: "Как же мы будем жить, когда они уедут",
-- вдруг промелькнуло у нее. Но она тут же упрекнула себя за эту мысль:
"Боже, о чем я думаю. Пусть будет что угодно, только бы они убежали из этого
ада". Она позвала Катюшку, посадила на колени, нежно прижала свою щеку к ее
нежному личику и объявила: -- А сейчас мы споем вместе: "Во поле березонька
стояала, во поле кудрявая стояала. Люли, люли стояла, люли, люли
стояала...". После этой песни они спели "Катюшу", потом "Миллион алых роз",
потом "Чунгачанга -- славный остров". Потом все встали в кружок и пели,
конечно же, "В лесу родилась елочка". После этого все смотрели новогодний
концерт. Катюшка бодрствовала вместе со взрослыми, и только к утру все легли
спать. Проснувшись, они все обнаружили под елкой подарки от Деда Мороза,
после чего, выпив чаю, пошли с Катюшкой на прогулку. На серых от
расстаявшего снега и пасмурного дня улицах изредка появлялись нетрезвые люди
с опухшими и несвежими лицами от бессонной ночи, переедания и "веселья" по
поводу встречи Нового года. Ничто не радовало глаз, не напоминало о
празднике в этой убогой деревне. Продрогнув от сырости и испортив себе
настроение, они вскоре вернулись домой и снова накрыли праздничный стол.
Когда все уселись, Инга Сергеевна попросила Игоря налить ей немного вина и,
встав, сказала с влажными от слез глазами. -- Ты, знаешь, дочь, что я --
абсолютная атеистка. Но сегодня я хочу сказать тебе и твоей семье: пусть Бог
пошлет вам удачу в этом году. Вы -- хорошие, трудолюбивые честные люди.
Никогда, доченька, ты не подвела меня ни в чем и всегда оправдывала мои
надежды. Ты достойна лучшей жизни. Мы не все могли тебе дать из того, что
хотели. Но мы дали тебе самое большое приданое -- это ты сама, твоя душа,
твоя честность, твое трудолюбие, твоя интеллигентность, твоя преданность
родителям и семье. И это то, с чем ты можешь отправиться в любое путешествие
по жизни, а все остальное придет, -- с этими словами она подошла к Анюте,
крепко поцеловала ее, и они обе расплакались.
-- Ну что ж, нам пора. Уже пять часов. Самолет улетает в одиннадцать,
-- сказал Александр Дмитриевич, энергично встав Из-за стола. -- Вы что, уже
уезжаете? Так быстро? -- спросила Катюшка с гримасой огорчения на личике. --
Ну да, мы же приехали к тебе специально на Новый год. Мы так договорились с
Дедом Морозом. Он нам разрешил командировку только на Новый год. А завтра
уже праздник кончается и нам нужно на работу. Но очень скоро мы к тебе снова
приедем, -- сказала Инга Сергеевна. Серьезность и важность тона бабушки
вызвали аналогичную реакцию у внучки, и она так же серьезно сказала: --
Ладно, я буду ждать вас скоро.
Сразу же после Нового года, словно в компенсацию детям за все их
страдания, события стали развиваться с такой быстротой и так удачно, что
Инга Сергеевна даже боялась говорить об этом вслух, чтоб не сглазить. В
институте то ли под воздействием совета кого-то из президиума Академии наук,
куда Игорь неоднократно обращался за помощью, то ли директор одумался, не
желая прослыть "немодным", то ли потому что начальству уже было ни до кого,
так как нечем было платить зарплату, либо по другим неизвестным причинам, но
дирекция подписала Игорю разрешение на выезд на работу в США по контракту.
Игорь тут же отправил все необходимые документы профессору Флемингу в США.
Ежедневные переговоры с детьми, занятость на работе -- все это спрессовало
время настолько, что некогда было даже смотреть телевизор. Правда, Инга
Сергеевна с мужем подхватили где-то тяжелый грипп и пролежали с высокой
температурой, опекаемые коллегами. Инга Сергеевна первая оправилась, и,
когда выдался солнечный день, вышла погулять по лесу.
Снег -- этот главный герой театра сибирской природы, -- уже словно
подготовившийся к тому, чтобы скоро начать таять согласно замыслам мудрого и
гармоничного своего режиссера, сегодня перед предстоящим прощанием с землей
и людьми выступал в качестве фаворита солнца. Солнце нежно ласкало, гладило
его своими рукамилучами, а он, освещенный этой любовью, ярко светился,
словно драгоценными камнями каждой своей частицей и, объятый этими лучами,
превращался в естественный отражатель тепла, стимулируя все живое к
весеннему пробуждению и обновлению. Было всего двачетыре градуса, что вообще
для Сибири и морозом-то не считается. Она медленно шла к Ботаническому саду,
строя планы о том, как бы ей после болезни выкроить побольше времени для
поездки (чтоб оказать детям помощь в сборах) без ущерба для срочных,
неотложных дел, которые на нее свались по работе. В какой-то момент ее
посетила парализующая душу мысль о том, что с отъездом Анюты они останутся
совсем одни, и в случае чего... Но она отбросила тут же тяжкие мысли и
вернулась домой. Предстоящая в конце недели командировка в капиталистическую
страну давала Александру Дмитриевичу, как и всем ученым Академии наук в этих
случаях, право на беспрепятственное бронирование места в академической
гостинице. Поэтому в этот раз они без труда поселились в "люксе". Александр
Дмитриевич остался на пару дней в Москве для оформления выездных документов
и по научным делам, а Инга Сергеевна тут же отправилась к детям, чтоб
помогать им собираться. Как только она зашла в комнату дочери, до
неузнаваемости изменившуюся беспорядком в связи со сборами, Анюта бросилась
ей на шею: -- Мамочка, сейчас, когда уже все решено, мне вдруг стало
страшно. Как я буду без вас. Скажи одно слово -- и я останусь. Теперь мне
кажется, что я люблю все это -- и это грязное общежитие, и этих людей вокруг
-- и не смогу жить без них. Мне страшно. Мать обняла дочь и, сдерживая
рыдания, стала ее утешать. -- В конце концов, тысячи людей ездят тудасюда.
Сколько наших знакомых уже отработали по дватри года в Африке, на Кубе, в
США, в Чехословакии, в Болгарии и многих других странах? Время пролетит
быстро. К тому же не исключено, что мы даже приедем в июле. У папы
намечается летом командировка в Америку... -- Правда?! -- спросила Анюта,
тут же перестав плакать. -- Вроде бы. И вообще сейчас время работает на
перемены, на реформы. Все меняется. Не понравится -- приедете раньше. К тому
времени наверняка начнется приватизация жилья, и мы что-нибудь придумаем. --
Мамочка, но в Москве ходят слухи о перевороте, о возврате... -- Это все
ерунда. К прошлому возврата нет. Наши люди -- уже не те, что были. -- Но ты
ведь знаешь, что без конца проводятся антигорбачевские митинги. Ельцин
призывает его уйти в отставку. Что же будет, если Горбачев уйдет?.. --
Доченька, это исключено. Он -- мудрый и сильный человек. Он на провокации не
пойдет. Он не бросит свое дело. А люди рано или поздно разберутся. Он не
способен на силовые методы, но он одержит моральную победу. Я верю в него.
Ты не должна об это думать сейчас. Будь радостна и счастлива, что вам
наконец повезло. Ты ведь еще не была за границей. Это так интересно увидеть
новый мир, новую жизнь! -- Да, но сейчас я вдруг почувствовала, что все это
-- слишком большой ценой -- разлукой с вами.
-- Анюта, ну какая тут разлука при нынешних средствах связи. Все эти
дни параллельно с упаковыванием вещей они занимались тем, что дарили и за
бесценок продавали покупаемые еще недавно с такой любовью вещи, посуду,
мебель, спортивные принадлежности, дорогую зимнюю обувь, привозимую
Александром Дмитриевичем Из-за границы. Наибольшим спросом пользовались
запасенные детьми продукты, с которыми в Подмосковье становилось все
трудней. Соседи по общежитию и коллеги по работе, разбирая все это, не
скрывали своей "белой" зависти к тому, что они уезжают. За день до отъезда
Игорь поехал в Москву, на Главпочтампт, чтоб проверить, нет ли подтверждения
от профессора Флеминга о том, что он получил все сведения об их приезде.
Примерно в полдень он явился домой совершенно изможденный и, не сказав ни
слова, вручил Александру Дмитриевичу факс. Прочитав его, Александр
Дмитриевич изменился в лице и сказал: -- ...Что ж, на него обижаться нечего.
Он ждал почти год. А ведь факс отправлен еще две недели назад. Ты, что не
интересовался ранее? -- Да мне и в голову не пришло, -- ответил Игорь,
убитый и подавленный.
-- Для этого же нужно специально ехать в Москву, а тут замотались...
-- Что?! Что случилось? -- выхватив лист, спросила Анюта. В факсе
профессор Флеминг сообщал, что он уже задействовал грант для другого
молодого ученого, так как не имел возможности больше ждать. Перечитав это
несколько раз, Анюта побледнела, мгновенье сидела молча, а затем решительно
заявила: -- У нас другого выхода сейчас нет. Все! Нас уже выписали из
общежития, и завтра мы на улице. Да и вообще смешно. Мы все равно едем. А
когда этот факс послан -- до твоего сообщения о нашем приезде или после?..
-- спросила она, нервно обратившись к мужу. -- Очевидно, за день, а может,
одновременно: я ему, а он мне. Но другого сообщения сегодня от него нет, я
проверял. -- Так, может, -- это не отказ?.. Может, он что-то предпринимает?
-- Доченька, так ведь страшно, ехать в никуда. Мало ли что? -- сказала
Инга Сергеевна растерянно. -- Мамочка, "в никуда -- это здесь". А там -- у
нас виза. Значит, нас никто не выгонит. Приедем, будем мести улицы, мыть
окна и как-то устроимся, пока Флеминг не раздобудет новый грант, ведь Игорь
же ему понравился! В крайнем случае, чтоб проявить себя, Игорь будет
работать у него пока без денег, а вечерами будет развозить пиццу -- так
многие начинали, я читала это в письмах. Но... но, -- сказала дочь
истерически возбужденно, -- если мы там все же устроимся, я никогда, никогда
не вернусь в эту варварскую страну, которая калечит жизни, судьбы, которая
не позволяет человеку самому что-то сделать для себя здесь и при этом не
разрешает ему что-то сделать для себя за ее пределами. Только бы поскорей
удрать отсюда, поскорей. Инга Сергеевна угнетенно промолчала. Через
несколько часов, не сказав друг другу ни слова, они с Анютой принялись снова
за упаковку чемоданов. Когда все было готово, чемоданы упакованы, друзья по
общежитию решили организовать для отъезжающих прощальный банкет, и Игорь с
Анютой, не имея для этого никакого настроения, но чтоб не обидеть друзей,
остались ночевать в общежитии, а Инга Сергеевна с Александром Дмитриевичем,
взяв Катюшку, уехали в Москву.
В гостиничном "люксе" было тепло, уютно и чисто. Александр Дмитриевич
расположился у письменного стола в гостиной, а Инга Сергеевна искупала
внучку, уложила ее и прилегла рядом, съежившись от тревог и тяжелых мыслей:
"Когда я еще тебя увижу? Что там будет с вами?" -- Бабушка, а мы завтра
уезжаем в Африку? И ты с дедушкой с нами? -- Нет, солнышко, вы уезжаете в
Америку. Ох, я совсем забыла, -- воскликнула она, поцеловала дитя в щечку и
вскочила с постели. Инга Сергеевна подошла к дорожной сумке, из которой
извлекла маленькую красную лакированную, похожую на коробочку, сумочку, в
которой лежали две кассеты, несколько батистовых, отороченных кружевцем
носовых платочков и маленькая бутылочка пробных духов "Красная Москва". Она
положила это на кровать и сказала: -- Катюшка, -- это тебе на память от
меня. Вот сумочка, видишь какая красивая, на золотой цепочке. А вот красивые
платочки. У девочки всегда должен быть с собой чистый платочек. А это духи.
А на этой кассете твои любимые песни и сказки. И когда тебе будет грустно,
будешь включать магнитофон и слушать мой голос. А на другой кассете новая
сказочка "Про Катеньку", которую я тебе сочинила. Нравится?
-- Очень, -- ответила внучка, как-то повзрослому грустно. -- А спой мне
про радости. -- Хорошо, закрой глазки. Девочка плотно сжала моргающие веки и
приготовилась слушать.
-- "Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни", -- запела ей бабушка
колыбельную, под которую внучка привыкла засыпать с первых месяцев своей
жизни. На следующий день, уговорив шофера институтского микроавтобуса за
огромные деньги отвезти их с багажом, Игорь с Анютой приехали в Москву. Чтоб
не раздражать злобных администраторш гостиницы, они оставили вещи в камере
хранения одного из вокзалов и налегке прибыли в гостиницу, где их с
нетерпением ждали родители с Катюшкой. После легкого завтрака в буфете они
пошли гулять по Москве. Погода была весенняя, солнечная. Анюта выглядела
потерянной и все время утирала слезы, крепко прижавшись к руке матери, и
почти не разговаривала. Александр Дмитриевич предложил пойти в хороший
ресторан, но вопреки обычному, Анюта не захотела и предложила заказать обед
прямо в номер гостиницы. Поскольку в официальном оформлении детей в
гостиницу на ночь администратор им отказала, в десять вечера Инга Сергеевна,
заплатив горничной немалые деньги, попросила ее нелегально дать постельное
белье, чтоб они поспали несколько часов до отправления в аэропорт в их
номере на маленьком диване и сдвинутых креслах.
В Шереметьево они прибыли ранее, чем планировали, потому дети быстро
прошли регистрацию и, не успели оглянуться, как оказались по разные стороны
границы с родителями. Катюшка вряд ли понимала, что происходит, но почемуто,
как никогда была печальна и повзрослому безмолвно несколько раз возвращалась
к барьеру, чтоб обнять бабушку и дедушку. Вскоре дети скрылись из виду и
Инга Сергеевна с мужем, совершенно потерянные, не говоря ни слова, вышли на
улицу. Усталые, они вернулись в гостиницу и, как по предварительной
договоренности, ни разу за день не коснулись темы отъезда детей и того,
какие проблемы у них там могут возникнуть в связи с информацией, полученной
от профессора Флеминга. Душевная боль их была столь непреодолима, что они
смиренно, каждый в отдельности отдались во власть этой боли, которую ничто
не могло притупить. День прошел бестолково, и они рано легли спать, так как
на следующее утро Александр Дмитриевич улетал в Германию на конференцию.
Когда Инга Сергеевна осталась одна в Шереметьево, проводив мужа, она
испытала даже какое-то облегчение. "Когда плохо, то плохо, когда очень
плохо, то очень плохо, когда совсем плохо, тогда уже становится лучше", --
вспомнила она когда-то услышанное изречение. "Действительно, -- подумала
она, если б сейчас был Саша, я бы плакала, изливала свои страдания. Чтоб
меня утешить, он бы организовал что-нибудь развлекательное: театр, кино,
Красную площадь -- а это еще более усугубляло бы тоску и страдания. А так --
я одна. Закроюсь в гостинице и сама с собой постараюсь справиться". Ей
удалось быстро поймать частную машину, водитель которой рассказал о том, что
в Москве всюду танки и как бы не разразилось кровопролитие.
-- Конечно, это Мишка за власть держится, хотя народ против него. Ему