Страница:
сказала Инга растерянно. -- А здесь и знать ничего не нужно, просто пошли и
все. Инга никогда в жизни не видела такого изобилия закусок, которые
заполняли банкетный стол. Казалось, что здесь все лилось рекой. Районное
начальство выглядело более раскованно, чем в своих кабинетах, однако
достаточно сдержанно. Произносилось много тостов в честь партии, комсомола,
наиболее ярких представителей районной партийной и комсомольской
организаций. Торжественная трапеза продолжалась часа три, после чего
начались танцы. Танцевала в основном молодежь. Сергей Геращенко пригласил
Ингу и во время танца рассказывал, как наилучшим образом организовать работу
ревизионной комиссии. -- Главное, побольше ездить в первичные организации,
-- говорил он, -- особенно на промышленные предприятия, разъяснять им задачи
партии и комсомола... Инга слушала все это, буквально задыхаясь от ощущения
важности своего нового комсомольского статуса. Когда музыка затихла, она
вернулась за стол, чтоб выпить лимонада. К ней подсел изрядно подвыпивший
директор предприятия, которому принадлежал дом культуры. Он поздравил ее с
избранием и стал подробно спрашивать о планах на будущее, о семье, об учебе.
Когда вновь заиграла музыка, он пригласил ее на танец. Излишний вес и
абсолютное неумение танцевать обусловили немало неловкостей в их
"танцевальном дуэте". Когда наконец зазвучали заключительные аккорды,
уставший директор, слегка прижав ее хрупкую фигурку к своему выпирающему
животу, сказал: -- Инга, ты замечательная девушка. Хоть ты и еврейка, но
тебя все районное начальство любит. Инга, тщательно скрыв растерянность от
сказанного, состроила искусственную улыбку и вернулась к столу. Уже было за
полночь, когда она уютно устроилась у окна автобуса, который должен был ее,
как и других участников банкета, не имеющих персональной машины, развезти по
домам. Все впечатления этого счастливого, необыкновенного, самого
возвышенного дня в ее жизни воскресали в памяти, наслаиваясь одно на другое.
Все было радостным, приятным. Но... что-то все же просачивалось темным среди
этого яркого красочного фейерверка событий. И когда память вернула ее к
танцу с директором завода, она поняла: эта реплика: "Хоть ты и еврейка...".
Но почему, почему это "хоть", -- размышляла она. -- Почему? Почему я должна
нести на себе этот крест отрицательной особенности? -- стучало в висках.
Почему меня должны любить, несмотря на... Но тут нерадостные мысли сменились
осознанием того, что в ее жизнь вошло новое, интересное, значительное, и это
вернуло ощущение счастья и удовлетворенности.
Был январь, а солнце светило в окно, озаряя приемную. Инга сидела за
своим рабочим столом, когда к ней подошел помощник прокурора Евсей
Степанович. Своим двухметровым ростом он возвышался над всеми. В особо
жаркие дни он любил шутить: "Да, вам хорошо там, внизу, там-то прохладней".
В прокуратуру он пришел прямо с войны и считался талантливым работником,
хотя особой грамотностью в русском языке не отличался. Поэтому, когда он
давал Инге печатать свои тексты, она внимательно стремилась исправлять
ошибки. Он был очень благодарен ей за это и охотно посвящал в оперативную
работу. -- Да, Инга, ты не передумала поработать с этим материалом? --
спросил он, протягивая ей папку. -- Конечно нет, Евсей Степанович, вы же
знаете, как мне нравится эта работа. -- Ну, тогда возьмись. Желательно
побыстрее. Это очень срочно. Уже истекают все сроки. Готовься, готовься. Ты
уже третьекурсница и, думаю, что в следующем году ты будешь следователем или
вторым помощником прокурора. Нас вроде бы расширять будут. -- Я только об
этом и мечтаю, -- сказала Инга, не скрывая радости. -- А Сергей Михайлович
уже у себя? -- Да, он только что пришел. Евсей Степанович вошел в кабинет
прокурора. Инга была счастлива тем, что ее все более стали привлекать к
оперативной работе и потому за честь принимала любое поручение подобного
рода. В таких случаях она должна была изучить все документы проведенного
расследования по жалобе и попытаться написать проект ответа. Потом этот
проект помощник прокурора внимательно перечитывал. Если Инга с работой
справилась по существу, то он вносил лишь правку и возвращал ей, чтоб она
отпечатала. Сейчас, глядя на папку, которую ей оставил Евсей Степанович, она
прочитала такие слова: "Расследование по заявлению гражданки Никоноровой о
том, что ее сосед по коммунальной квартире занимается мужеложеством".
Инга никогда ранее не встречалась с этим словом и не знала, что оно
означает. -- Евсей Степанович, -- войдя в кабинет, обратилась она, прервав
беседу двух начальников, -- я не понимаю, что означает вот это слово:
"мужеложество".
Мужчины многозначительно переглянулись, затем прокурор, повернувшись к
стеллажу, достал книжку и, найдя нужную страницу, сказал: -- Вот здесь вы
все прочтете, Инга. Ей показалось странным, что Сергей Михайлович не ответил
на ее вопрос, как обычно. Межу тем, выйдя из кабинета, еще не дойдя до
своего стола, она открыла книжку: "Мужеложество, -- прочитала она, --
извращение, заключающееся в половых сношениях мужчины с мужчиной (обычно при
гомосексуализме, реже ситуационные). Советское уголовное право устанавливает
уголовную ответственность за мужеложество, которое относится к числу
преступлений против личности". Инга, принялась изучать документы,
содержащиеся в папке, и ее не покидала мысль о том, как неловко ей будет
теперь смотреть в глаза своим начальникаммужчинам.
Через некоторое время прокурор и его помощник вышли из кабинета и, видя
смущение Инги, Сергей Михайлович сказал: -- Инга, вы не должны испытывать
никакой неловкости. Мы, юристы, как врачи, сталкиваемся с самыми интимными
сторонами жизни человека, порой в их негативном, извращенном и даже
криминальном варианте. Причем врач по поводу этих интимных сторон имеет
конфиденциальные отношения с пациентом и со своими коллегами. А мы, юристы,
порой должны обсуждать эти "интимные" стороны публично, копаясь на виду у
всех в самых непристойных ситуациях и сферах жизни. Но такова наша
профессия. И здесь нельзя становиться циником, но и не следует быть ханжой,
а нужно смотреть правде в глаза. Так что будьте готовы к этому, если хотите
быть юристом. Вот завтра, например, у нас будет очная ставка между отцом и
дочерьми, которых он, согласно заявлению матери преступника, изнасиловал --
всех четверых, каждую в разном возрасте, и дочери это скрывали, потому что
он их запугивал. А попался он на самой младшей десятилетней, которая
пожаловалась бабушке, даже толком не поняв, что отец с ней сделал. И нам,
смею заверить, придется такое выслушивать... Так что будьте готовы... --
Сергей Михайлович рассмеялся и добавил: -- А сейчас мы пошли на обед, затем
в областную прокуратуру. Если меня будут спрашивать, вернусь часа через
полтора -- два. Когда они вышли, Инга тут же принялась за работу, которую ей
поручил Евсей Степанович. Через некоторое время зашел следователь
Прокопенко. Это был новый человек в их небольшом коллективе. Инге он не
очень нравился Из-за суетливости, придирчивости и слишком официального
отношения к ней. Она привыкла к хорошему уважительному отношению со стороны
сотрудников прокураты, и если ей кто-то из них делал замечание, то не для
того, чтоб обидеть, а чтоб она в следующий раз не повторяла ошибок. А этот
новый следователь Прокопенко не упускал случая, чтоб унизить ее даже при
любой найденной им опечатке. -- Инга, мне нужно срочно отпечатать это
обвинительное заключение, -- сказал он ей приказным тоном. -- Хорошо, --
сказала Инга, закрывая папку с жалобой.
-- Только приступите немедленно. Это обвинительное заключение! Вы
понимаете, что к этому документу я должен приложить справку о сроках
проведения расследования. Потому все бросьте и приступайте!
-- Хорошо, -- сказала Инга, вся съежившись от унижающего ее тона
следователя, -- я постараюсь.
-- Меня не устраивает такой ответ: "Постараюсь". Вы должны все
отложить. "Исходящие" и "входящие" подождут. А что это вы листали? -- Это
жалоба, на которую я попробую написать ответ. -- Какой еще такой ответ на
жалобу?! С каких это пор секретарши пишут ответы на жалобу? -- Он глянул на
папку, лежащую у нее на столе и с издевкой изрек: -- За какие это заслуги
вам поручают такую работу? Может, за красивые глаза? В общем так: садитесь
немедленно за машинку! Бросив ей на стол рукопись, следователь вышел.
Перепуганная Инга села за машинку. Она уже заканчивала первую страницу
обвинительного заключения, когда вернулся Сергей Михайлович.
Проходя мимо Инги, сидящей за машинкой, он машинально глянул на текст,
который она печатала, и вдруг, остановившись, впервые повысил голос: -- Вы
почему так долго держали у себя этот документ? Кто вам позволил две недели
держать неотпечатанным обвинительное заключение! Может, мы поторопились,
привлекая вас к оперативной работе, если вы с основными своими обязанностями
не справляетесь?! -- Сергей Михайлович, -- сказала Инга растерявшись, -- мне
этот документ Петр Петрович дал минут двадцать назад... -- Как это двадцать
минут назад? А почему здесь стоит дата за его подписью двухнедельной
давности? -- Я не знаю, -- сказала Инга, побледнев от испуга. -- Я не
задумывалась о том, что эта дата может означать день, когда он отдал мне
печатать. Кроме того, это уже не первый случай. Я замечала, что стоят
какие-то даты, но никогда не задумывалась, зачем. Прокурор внимательно, с
"прокурорской пронзительностью" посмотрел на секретаря и сказал, понизив
голос, будто раздумывая о чем-то своем: -- Это что-то новое и, очевидно,
очень серьезное. Инга, запомните: о нашем разговоре никто не должен знать.
Никто! С этого дня вы будете мне докладывать обо всех таких случаях. Вы
поняли? А сейчас садитесь и напечатайте документ Прокопенко в первую очередь
и сразу же отдайте ему. Заведите журнал и записывайте даты поступления к вам
для перепечатки всех материалов от всех сотрудников, в том числе и от меня.
-- Хорошо, Сергей Михайлович, -- сказала Инга, опустив голову, чтоб скрыть
слезы. -- Ну, ну! Не обижайтесь, -- сказал прокурор, поотечески
снисходительно.-- Не обижайтесь. Как говорится: "жизнь прожить, не поле
перейти". Всякое бывает в жизни. Так что не обижайтесь. Мне тоже сегодня от
прокурора области досталось за то, что мало профилактикой преступности в
районе занимаемся. И я думаю, что он прав, хотя сами видите, как мы
перегружены. Вот все надежды на вас! Когда вы тоже начнете делить с нами все
тяготы, но... -- улыбнулся он, -- и радости прокурорской жизни. Ведь по
выражению, кажется, Петра Великого, прокурор -- это "око государево"...
После того разговора прошло два месяца, в течение которых Инга несколько раз
сталкивалась с подобными подтасовками со стороны следователя Прокопенко. Она
делала вид, что не обращает внимания на проставленные им даты, и тут же
сообщала об этом прокурору. Сергей Михайлович выслушивал ее, никак не
комментируя. Прокопенко ни о чем не догадывался, но проявлял все большую
недоброжелательность и раздражительность по отношению к Инге. Наступили
первые весенние дни. Инга, выполнив все срочные дела, попросила Сергея
Михайловича разрешить ей уйти после обеда с работы, так как в этот день было
запланировано посещение комсомольского собрания на одном из предприятий
района. -- Я не возражаю, -- ответил прокурор, -- более того, я даже могу
вас подвезти туда, поскольку еду в том же направлении.
-- Большое спасибо, -- обрадовалась она. -- Инга, -- сказал Сергей
Михайлович, -- вы можете садиться в машину и скажите, пожалуйста, Ивану, что
я выйду через несколько минут. Когда Инга, передав водителю то о, чем просил
прокурор, усаживалась на заднее сиденье машины, к ней подошел невесть откуда
взявшийся следователь Прокопенко. -- У вас что, уже персональная машина? --
спросил он ехидно. Она не успела ответить, как к машине подошел Сергей
Михайлович. Поздоровавшись со следователем за руку, он сел на переднее
сиденье, и машина тронулась с места.
В этом году, чувствуя, себя уже на пороге новой должности в
прокуратуре, Инга впервые решила пойти на первомайский вечер, который
проводился ежегодно в областной прокуратуре. Красивый, величественный
конференцзал был торжественно наряден и напоминал театр, где был дан большой
концерт с участием популярных одесских артистов. Сидя в одном из передних
рядов, Инга, как жжение лазерного луча, постоянно чувствовала на себе взгляд
сидящего наискосок от нее нового следователя областной прокуратуры Геннадия
Слесарева. О нем сразу заговорили как о восходящей звезде в
правоохранительных органах. Кроме того, он был мастером спорта по шахматам и
автором нескольких рассказов. К тому же обладал очень привлекательной
внешностью. Среднего роста, спортивно подтянут и красиво сложен, с
отточенными чертами лица, обрамленными ежиком подстриженных светлых волос,
он выглядел классическим киношным детективом. Но как только он улыбался,
удлиненные ямочки на щеках преображали, делали теплым, мягким, казалось, не
только лицо, но и весь его облик. Поскольку он не был женат, все молодые
сотрудницы органов прокуратуры и суда, независимо от занимаемой должности,
проявляли к нему повышенный интерес. Когда начались танцы, Геннадий тут же
пригласил Ингу танцевать, и весь вечер ухаживал за ней. В одиннадцать танцы
закончились, и она начала собираться домой. Геннадий предложил проводить ее.
Они вышли на Пушкинскую. Теплый майский вечер, озвученный шелестом свежей
листвы, возбуждаемой приморским теплым ветерком, манил своей свежестью и
красотой. -- Не возражаешь пройтись к бульвару? -- спросил Геннадий, -- взяв
Ингу под руку. -- Нет, не возражаю, -- не раздумывая, весело сказала Инга,
отметив про себя, что ей вовсе не хочется так скоро с ним расставаться.
Они погуляли немного, рассказывая другу другу о себе, затем вышли на
Дерибасовскую, и Геннадий, ловко поймав такси, отвез Ингу домой. У ворот,
поблагодарив ее за компанию, он сказал, что рано утром уезжает в
командировку недели на две и когда вернется, сразу же позвонит ей, если она
не возражает. Инга всю ночь не могла уснуть, думая о новом знакомом. Все в
нем ей нравилось: интеллигентный, образованный, умный, сдержанный, а глаза
излучают доброту и дружелюбие. Сейчас она уже знала, что эти две недели
будет напряженно ждать звонка Геннадия. Но две недели прошли, а звонка не
было. Инга сидела на своем рабочем месте и поглядывала на телефон, словно
упрекая его за молчание. В это время из своего кабинета вышел Сергей
Михайлович и сказал, чтоб она вызвала к нему всех сотрудников прокуратуры на
совещание, во время которого просил его не беспокоить ни по каким вопросам.
Совещание продолжалось несколько часов, а когда закончилось, первым выскочил
из кабинета прокурора Прокопенко. Его лицо было красным от возбуждения.
Проходя мимо стола, где сидела Инга, он бросил на нее взгяд полный ненависти
и презрения. Когда все вышли из кабинета прокурора, Сергей Михайлович
пригласил к себе секретаря. -- Инга, -- сказал он, -- вы должны знать, что
Прокопенко скоро, вероятно, будет отлучен от органов за взятки и прочие
злоупотребления. Но до окончательного заключения комиссии из Киева, которая
этим сейчас занимается, он еще будет продолжать работать. Поэтому никаких
документов ему не давайте без моего разрешения. Более того, следите, чтоб
ничего из архивов не пропало. Все, что он будет давать вам печатать,
показывайте мне. И запомните, что это строго конфиденциально. -- Сказав это,
Сергей Михайлович добавил, что его не будет до конца дня, поскольку он едет
в областную прокуратуру. Как только Инга осталась одна, в приемной раздался
звонок. Это звонил Геннадий. Инга чувствовала, что сердце у нее вылетает,
когда она услышала его голос. Геннадий сказал, что только сегодня приехал и
приглашает ее в Зеленый театр, где будет эстрадный концерт, на который он
уже приобрел билеты. Он предложил заехать за ней домой, но Инга,
постыдившись бедности их жилья, что-то придумала, чтоб встретиться с ним
непосредственно у театра. Концерт был разнообразный и длинный, но Инга почти
ничего не воспринимала. Все ее существо "воплотилось" в пальцах, которые
Геннадий держал в своей руке. После концерта они гуляли по Дерибасовской и
по Городскому парку. Ей было хорошо и интересно с Геннадием. Любую тему он
легко подхватывал, наполнял каким-то новым неожиданным содержанием. Они без
конца о чем-то говорили, смеялись, наполненные радостью и эмоциональным
подъемом. До Ингиного дома они шли пешком. Проходя через маленький садик уже
в районе Молдаванки, Геннадий предложил Инге сесть на скамейку, чтоб дать ей
отдохнуть, потому что она была на высоких "шпильках". Скамейка стояла под
деревом, Из-за чего казалась уединенной. Когда Инга развернулась, чтоб
сесть, то задела головой наполненную весенней упругостью ветку, Из-за чего
прическа развалилась и вдоль всей спины рассыпались ее волосы. Она тут же
хотела их скрутить в пучек, но Геннадий остановил ее, крепко схватив обе
ладони, обнял за плечи и прижал к себе страстным поцелуем. -- Инга, я люблю
тебя, -- сказал он, заглядывая ей в глаза. У нее закружилась голова, и ей
захотелось плакать от охватившего ее ощущения, которого она никогда ранее не
испытывала. Казалось, что она совсем не чувствует своего тела, а только
бьющееся сердце Геннадия, которое сообщает ей неведомое тепло, нежность и
волнение. Ей захотелось, чтоб это "прекрасное мгновенье" остановилось и
никогда не кончалось. Однако все же по законам никем не познанной женской
логики она, отстранившись, сказала: -- Уже поздно, мне пора домой. Геннадий
стал напротив нее и, взяв ее за руку, чтоб задержать, тихо говорил: -- Инга,
я люблю тебя. Я не хотел тебе звонить, когда был в отъезде, потому что
должен был проверить свои чувства. Знаешь, мне уже почти тридцать лет. Я
вволю нагулялся с девчонками всех мастей. Теперь я настроен на серьезные
отношения. Мои родители очень строги к моему выбору, но, я уверен, что ты их
очаруешь. Инга ничего не отвечала, но ощущала себя полностью во власти
охватившей ее влюбленности. Повидимому, Геннадию понравилось, что она
торопится домой. Это значило, что она девушка строгих нравов, и он, не
переча, взял ее за руку и направился к дороге, чтоб поймать такси. Когда
очередная машина с шашечками наконец остановилась, они сели на заднее
сиденье и Геннадий, обняв ее, говорил: -- Завтра, к сожалению мы не сможем
увидеться, потому что я участвую в турнире по шахматам, а послезавтра уезжаю
в Киев по делам одного расследования. Когда приеду, я познакомлю тебя с
родителями. Я уверен, что и ты их полюбишь. Они очень хорошие. Мой папа
военный, а мама преподает английский в школе. Они хотели, чтоб я стал
юристом, и я очень счастлив своей работой. Еще я люблю писать. Вот
наработаем с тобой интересных историй, а потом будем писать вместе
душераздирающие детективы. Согласна? -- Он крепко прижал ее и на ухо шепнул:
-- И еще, когда я приеду, ты поведешь меня к своим родителям и я им скажу,
что люблю тебя, и сделаю официальное предложение...
Растянувшись на своей раскладушке, Инга мысленно перебирала все детали
прошедшего вечера. "Первый поцелуй, -- говорила она себе. -- Я поклялась,
что разрешу себя поцеловать только своему жениху. Но ведь я и не нарушила
клятву. Геннадий сегодня по существу сделал мне предложение"... Голова
кружилась от всепоглощающего чувства влюбленности, не давая уснуть. Геннадий
звонил Инге почти каждый день, и каждый звонок внушал радость и счастье. В
своих мечтах о нем она строила проекты их будущей жизни, наполненной
радостью совместной, столь любимой обоими работы. Он мечтает поступить в
аспирантуру, и она тоже будет поступать в аспирантуру, и в один день они
будут защищать диссертации. Они вместе будут писать книги. "Вот один
отрицательный герой уже есть, -- улыбнулась она про себя -- следователь
Прокопенко". В этих ее мечтах даже не было места для детей. Все было
наполнено картинами их любви и партнерства в работе.
Инга шла с работы, вдыхая в себя все благоухание уличной
растительности, которая окрепнув к концу весны, готовилась вступать в пору
своей шедрой ароматами зрелости. Оставалось несколько дней до приезда
Геннадия, и она считала каждый час. Сейчас нужно было только сдать летнюю
сессию за третий курс, а потом безоблачное свободное лето с Геннадием...
Когда она подходила к воротам своего двора, то увидела ожидающего ее Бориса,
которого давно не видела, и решила, что он понял ее полное безразличие к
нему и уже встречается с другой девушкой. -- Инга, -- ты можешь мне уделить
несколько минут, -- спросил он робко. -- Я тебя слушаю. -- Да нет, здесь
неудобно. Пройдем к парку Ильича, если ты не возражаешь. -- Хорошо, --
ответила она равнодушно. Они зашли в парк и сели на первую попавшуюся
скамейку. -- Инга, -- сказал Борис, опустив голову, чтоб скрыть волнение. --
Инга, я распределился в Новосибирск.
Она и сейчас, как все предыдущие ожидания встречи с Геннадием,
преисполненная внутренней радостью и восторгом, услышав эти слова Бориса,
неожиданно для самой себя неуместно громко расхохоталась.
-- Что это со всеми вами? Что это вы все в Сибирь подались? И Лина, и
Саша... Борис, скрывая обиду Из-за такой неадекватной реакции девушки на его
слова, все же продолжал: -- Инга, я хочу тебе сделать предложение. Я хочу,
чтоб мы поженились и чтоб ты поехала со мной. Инга встала со скамейки и,
повернувшись лицом к Борису, погладила его, как ребенка, по голове и
сказала: -- Милый Борис. Ты очень хороший парень. Но я люблю другого и
потому не могу выйти за тебя замуж.
На следующее утро она пришла на работу и, сев за стол, уставилась на
телефон, ожидая звонка Геннадия. Из окна она увидела, что приехал прокурор и
расстроилась, что Геннадий может позвонить как раз тогда, когда она будет
занята. Сергей Михайлович не поздоровался, как обычно, а сразу сказал: --
Инга, зайдите ко мне, пожалуйста, и скрылся за дверью своего кабинета. --
Садитесь, -- произнес прокурор, когда она зашла через несколько минут, как
обычно, дав ему возможность расположиться за своим столом. -- Инга, -- начал
он пониженным тоном, -- произошло нечто ужасное. В областную прокуратуру
пришла анонимка о том, что мы с вами состоим в интимных отношениях. Я
настаивал, чтоб провели почерковедческую экспертизу этого пасквиля. Но у
меня нет сомнения в том, что это дело рук Прокопенко. Однако отмыться от
этого будет очень тяжело и мне и вам, даже если удастся доподлинно
установить, что это его рук дело. Если б вы видели, что он только там
написал. И о том, что мы с вами в рабочее время, используя служебную машину
разъезжаем для любовных утех и что за это я вас готовлю в помощники
прокурора и поручаю ответственные задания. Он даже додумался написать о
каких-то роковых чарах, которыми обладают еврейские женщины и во власть
которых вы меня заманили.
Инга в первую очередь подумала о родителях и о бабушке. Что она им
скажет, если ее уволят с работы. Может, и они ей не поверят, ведь она всегда
с таким восторгом дома рассказывает о своем начальнике. Она вся сжалась и
лишь молча слушала, ожидая, когда прокурор произнесет приговор. -- Но не
будем впадать в уныние, -- говорил Сергей Михайлович. -- Начинается борьба.
Конечно, ситуация щекотливая. Ведь в отношениях двоих участвуют только эти
двое. И только мы с вами сейчас знаем, что наши отношения чисты и невинны.
Но как это можно доказать?! Глядишь, не тот, так другой, а поверит. И мы
будем виновны. Я, честно говоря, буду очень расстроен, если это дойдет до
моей жены. Как я смогу это опровергнуть?
Инга с щемящей болью вспомнила Ноннину маму. -- Я часто не бываю дома
Из-за командировок, часто прихожу поздно Из-за занятости. Она вас видела на
первомайском вечере и обратила внимание на вашу красоту, о чем мне сказала.
Какие же у нее теперь будут страдания! Она их не заслужила... -- Так может
мне уволиться? -- сказала Инга, проникаясь сочувствием к обожаемому ею
начальнику.
-- Нет, нет. Только не это. Только не сдаваться. Он на это и
рассчитывает. Мы-то с вами знаем, что мы незапятнаны, вот и будем себя
соответственно вести -- открыто глядя всем в глаза. И ходите почаще в
областную прокуратуру. Пусть все видят, что вам нечего стесняться. Мы еще
поборемся с проходимцем. Это его агония. Он понимает, что его работе в
органах пришел конец. Вот он и карабкается, как может, чтоб не свалиться в
пропасть презрения и, естественно, наказания. Киевская комиссия еще не
кончила свою работу, но, судя по всему, у них уже сомнений не осталось в
том, что это за человек. -- Сергей Михайлович грустно опустил голову. -- Вы
знаете, я сейчас впервые задумался над тем, что в интригах принцип
презумпции невиновности не работает. Согласно этому принципу, любой
считается невиновным, пока не доказано обратное, то есть, то что он виновен.
А в интригах, наоборт, вас признают виновным, и вы должны доказывать, что вы
невиновны. В этом и парадокс. А интрига, как правило, построена на видимости
правды. Ведь действительно, посмотрите: вы -- очень красивая девушка. Я еще
не очень стар. Мы часто бываем здесь в прокуратуре только вдвоем. Я к вам
все. Инга никогда в жизни не видела такого изобилия закусок, которые
заполняли банкетный стол. Казалось, что здесь все лилось рекой. Районное
начальство выглядело более раскованно, чем в своих кабинетах, однако
достаточно сдержанно. Произносилось много тостов в честь партии, комсомола,
наиболее ярких представителей районной партийной и комсомольской
организаций. Торжественная трапеза продолжалась часа три, после чего
начались танцы. Танцевала в основном молодежь. Сергей Геращенко пригласил
Ингу и во время танца рассказывал, как наилучшим образом организовать работу
ревизионной комиссии. -- Главное, побольше ездить в первичные организации,
-- говорил он, -- особенно на промышленные предприятия, разъяснять им задачи
партии и комсомола... Инга слушала все это, буквально задыхаясь от ощущения
важности своего нового комсомольского статуса. Когда музыка затихла, она
вернулась за стол, чтоб выпить лимонада. К ней подсел изрядно подвыпивший
директор предприятия, которому принадлежал дом культуры. Он поздравил ее с
избранием и стал подробно спрашивать о планах на будущее, о семье, об учебе.
Когда вновь заиграла музыка, он пригласил ее на танец. Излишний вес и
абсолютное неумение танцевать обусловили немало неловкостей в их
"танцевальном дуэте". Когда наконец зазвучали заключительные аккорды,
уставший директор, слегка прижав ее хрупкую фигурку к своему выпирающему
животу, сказал: -- Инга, ты замечательная девушка. Хоть ты и еврейка, но
тебя все районное начальство любит. Инга, тщательно скрыв растерянность от
сказанного, состроила искусственную улыбку и вернулась к столу. Уже было за
полночь, когда она уютно устроилась у окна автобуса, который должен был ее,
как и других участников банкета, не имеющих персональной машины, развезти по
домам. Все впечатления этого счастливого, необыкновенного, самого
возвышенного дня в ее жизни воскресали в памяти, наслаиваясь одно на другое.
Все было радостным, приятным. Но... что-то все же просачивалось темным среди
этого яркого красочного фейерверка событий. И когда память вернула ее к
танцу с директором завода, она поняла: эта реплика: "Хоть ты и еврейка...".
Но почему, почему это "хоть", -- размышляла она. -- Почему? Почему я должна
нести на себе этот крест отрицательной особенности? -- стучало в висках.
Почему меня должны любить, несмотря на... Но тут нерадостные мысли сменились
осознанием того, что в ее жизнь вошло новое, интересное, значительное, и это
вернуло ощущение счастья и удовлетворенности.
Был январь, а солнце светило в окно, озаряя приемную. Инга сидела за
своим рабочим столом, когда к ней подошел помощник прокурора Евсей
Степанович. Своим двухметровым ростом он возвышался над всеми. В особо
жаркие дни он любил шутить: "Да, вам хорошо там, внизу, там-то прохладней".
В прокуратуру он пришел прямо с войны и считался талантливым работником,
хотя особой грамотностью в русском языке не отличался. Поэтому, когда он
давал Инге печатать свои тексты, она внимательно стремилась исправлять
ошибки. Он был очень благодарен ей за это и охотно посвящал в оперативную
работу. -- Да, Инга, ты не передумала поработать с этим материалом? --
спросил он, протягивая ей папку. -- Конечно нет, Евсей Степанович, вы же
знаете, как мне нравится эта работа. -- Ну, тогда возьмись. Желательно
побыстрее. Это очень срочно. Уже истекают все сроки. Готовься, готовься. Ты
уже третьекурсница и, думаю, что в следующем году ты будешь следователем или
вторым помощником прокурора. Нас вроде бы расширять будут. -- Я только об
этом и мечтаю, -- сказала Инга, не скрывая радости. -- А Сергей Михайлович
уже у себя? -- Да, он только что пришел. Евсей Степанович вошел в кабинет
прокурора. Инга была счастлива тем, что ее все более стали привлекать к
оперативной работе и потому за честь принимала любое поручение подобного
рода. В таких случаях она должна была изучить все документы проведенного
расследования по жалобе и попытаться написать проект ответа. Потом этот
проект помощник прокурора внимательно перечитывал. Если Инга с работой
справилась по существу, то он вносил лишь правку и возвращал ей, чтоб она
отпечатала. Сейчас, глядя на папку, которую ей оставил Евсей Степанович, она
прочитала такие слова: "Расследование по заявлению гражданки Никоноровой о
том, что ее сосед по коммунальной квартире занимается мужеложеством".
Инга никогда ранее не встречалась с этим словом и не знала, что оно
означает. -- Евсей Степанович, -- войдя в кабинет, обратилась она, прервав
беседу двух начальников, -- я не понимаю, что означает вот это слово:
"мужеложество".
Мужчины многозначительно переглянулись, затем прокурор, повернувшись к
стеллажу, достал книжку и, найдя нужную страницу, сказал: -- Вот здесь вы
все прочтете, Инга. Ей показалось странным, что Сергей Михайлович не ответил
на ее вопрос, как обычно. Межу тем, выйдя из кабинета, еще не дойдя до
своего стола, она открыла книжку: "Мужеложество, -- прочитала она, --
извращение, заключающееся в половых сношениях мужчины с мужчиной (обычно при
гомосексуализме, реже ситуационные). Советское уголовное право устанавливает
уголовную ответственность за мужеложество, которое относится к числу
преступлений против личности". Инга, принялась изучать документы,
содержащиеся в папке, и ее не покидала мысль о том, как неловко ей будет
теперь смотреть в глаза своим начальникаммужчинам.
Через некоторое время прокурор и его помощник вышли из кабинета и, видя
смущение Инги, Сергей Михайлович сказал: -- Инга, вы не должны испытывать
никакой неловкости. Мы, юристы, как врачи, сталкиваемся с самыми интимными
сторонами жизни человека, порой в их негативном, извращенном и даже
криминальном варианте. Причем врач по поводу этих интимных сторон имеет
конфиденциальные отношения с пациентом и со своими коллегами. А мы, юристы,
порой должны обсуждать эти "интимные" стороны публично, копаясь на виду у
всех в самых непристойных ситуациях и сферах жизни. Но такова наша
профессия. И здесь нельзя становиться циником, но и не следует быть ханжой,
а нужно смотреть правде в глаза. Так что будьте готовы к этому, если хотите
быть юристом. Вот завтра, например, у нас будет очная ставка между отцом и
дочерьми, которых он, согласно заявлению матери преступника, изнасиловал --
всех четверых, каждую в разном возрасте, и дочери это скрывали, потому что
он их запугивал. А попался он на самой младшей десятилетней, которая
пожаловалась бабушке, даже толком не поняв, что отец с ней сделал. И нам,
смею заверить, придется такое выслушивать... Так что будьте готовы... --
Сергей Михайлович рассмеялся и добавил: -- А сейчас мы пошли на обед, затем
в областную прокуратуру. Если меня будут спрашивать, вернусь часа через
полтора -- два. Когда они вышли, Инга тут же принялась за работу, которую ей
поручил Евсей Степанович. Через некоторое время зашел следователь
Прокопенко. Это был новый человек в их небольшом коллективе. Инге он не
очень нравился Из-за суетливости, придирчивости и слишком официального
отношения к ней. Она привыкла к хорошему уважительному отношению со стороны
сотрудников прокураты, и если ей кто-то из них делал замечание, то не для
того, чтоб обидеть, а чтоб она в следующий раз не повторяла ошибок. А этот
новый следователь Прокопенко не упускал случая, чтоб унизить ее даже при
любой найденной им опечатке. -- Инга, мне нужно срочно отпечатать это
обвинительное заключение, -- сказал он ей приказным тоном. -- Хорошо, --
сказала Инга, закрывая папку с жалобой.
-- Только приступите немедленно. Это обвинительное заключение! Вы
понимаете, что к этому документу я должен приложить справку о сроках
проведения расследования. Потому все бросьте и приступайте!
-- Хорошо, -- сказала Инга, вся съежившись от унижающего ее тона
следователя, -- я постараюсь.
-- Меня не устраивает такой ответ: "Постараюсь". Вы должны все
отложить. "Исходящие" и "входящие" подождут. А что это вы листали? -- Это
жалоба, на которую я попробую написать ответ. -- Какой еще такой ответ на
жалобу?! С каких это пор секретарши пишут ответы на жалобу? -- Он глянул на
папку, лежащую у нее на столе и с издевкой изрек: -- За какие это заслуги
вам поручают такую работу? Может, за красивые глаза? В общем так: садитесь
немедленно за машинку! Бросив ей на стол рукопись, следователь вышел.
Перепуганная Инга села за машинку. Она уже заканчивала первую страницу
обвинительного заключения, когда вернулся Сергей Михайлович.
Проходя мимо Инги, сидящей за машинкой, он машинально глянул на текст,
который она печатала, и вдруг, остановившись, впервые повысил голос: -- Вы
почему так долго держали у себя этот документ? Кто вам позволил две недели
держать неотпечатанным обвинительное заключение! Может, мы поторопились,
привлекая вас к оперативной работе, если вы с основными своими обязанностями
не справляетесь?! -- Сергей Михайлович, -- сказала Инга растерявшись, -- мне
этот документ Петр Петрович дал минут двадцать назад... -- Как это двадцать
минут назад? А почему здесь стоит дата за его подписью двухнедельной
давности? -- Я не знаю, -- сказала Инга, побледнев от испуга. -- Я не
задумывалась о том, что эта дата может означать день, когда он отдал мне
печатать. Кроме того, это уже не первый случай. Я замечала, что стоят
какие-то даты, но никогда не задумывалась, зачем. Прокурор внимательно, с
"прокурорской пронзительностью" посмотрел на секретаря и сказал, понизив
голос, будто раздумывая о чем-то своем: -- Это что-то новое и, очевидно,
очень серьезное. Инга, запомните: о нашем разговоре никто не должен знать.
Никто! С этого дня вы будете мне докладывать обо всех таких случаях. Вы
поняли? А сейчас садитесь и напечатайте документ Прокопенко в первую очередь
и сразу же отдайте ему. Заведите журнал и записывайте даты поступления к вам
для перепечатки всех материалов от всех сотрудников, в том числе и от меня.
-- Хорошо, Сергей Михайлович, -- сказала Инга, опустив голову, чтоб скрыть
слезы. -- Ну, ну! Не обижайтесь, -- сказал прокурор, поотечески
снисходительно.-- Не обижайтесь. Как говорится: "жизнь прожить, не поле
перейти". Всякое бывает в жизни. Так что не обижайтесь. Мне тоже сегодня от
прокурора области досталось за то, что мало профилактикой преступности в
районе занимаемся. И я думаю, что он прав, хотя сами видите, как мы
перегружены. Вот все надежды на вас! Когда вы тоже начнете делить с нами все
тяготы, но... -- улыбнулся он, -- и радости прокурорской жизни. Ведь по
выражению, кажется, Петра Великого, прокурор -- это "око государево"...
После того разговора прошло два месяца, в течение которых Инга несколько раз
сталкивалась с подобными подтасовками со стороны следователя Прокопенко. Она
делала вид, что не обращает внимания на проставленные им даты, и тут же
сообщала об этом прокурору. Сергей Михайлович выслушивал ее, никак не
комментируя. Прокопенко ни о чем не догадывался, но проявлял все большую
недоброжелательность и раздражительность по отношению к Инге. Наступили
первые весенние дни. Инга, выполнив все срочные дела, попросила Сергея
Михайловича разрешить ей уйти после обеда с работы, так как в этот день было
запланировано посещение комсомольского собрания на одном из предприятий
района. -- Я не возражаю, -- ответил прокурор, -- более того, я даже могу
вас подвезти туда, поскольку еду в том же направлении.
-- Большое спасибо, -- обрадовалась она. -- Инга, -- сказал Сергей
Михайлович, -- вы можете садиться в машину и скажите, пожалуйста, Ивану, что
я выйду через несколько минут. Когда Инга, передав водителю то о, чем просил
прокурор, усаживалась на заднее сиденье машины, к ней подошел невесть откуда
взявшийся следователь Прокопенко. -- У вас что, уже персональная машина? --
спросил он ехидно. Она не успела ответить, как к машине подошел Сергей
Михайлович. Поздоровавшись со следователем за руку, он сел на переднее
сиденье, и машина тронулась с места.
В этом году, чувствуя, себя уже на пороге новой должности в
прокуратуре, Инга впервые решила пойти на первомайский вечер, который
проводился ежегодно в областной прокуратуре. Красивый, величественный
конференцзал был торжественно наряден и напоминал театр, где был дан большой
концерт с участием популярных одесских артистов. Сидя в одном из передних
рядов, Инга, как жжение лазерного луча, постоянно чувствовала на себе взгляд
сидящего наискосок от нее нового следователя областной прокуратуры Геннадия
Слесарева. О нем сразу заговорили как о восходящей звезде в
правоохранительных органах. Кроме того, он был мастером спорта по шахматам и
автором нескольких рассказов. К тому же обладал очень привлекательной
внешностью. Среднего роста, спортивно подтянут и красиво сложен, с
отточенными чертами лица, обрамленными ежиком подстриженных светлых волос,
он выглядел классическим киношным детективом. Но как только он улыбался,
удлиненные ямочки на щеках преображали, делали теплым, мягким, казалось, не
только лицо, но и весь его облик. Поскольку он не был женат, все молодые
сотрудницы органов прокуратуры и суда, независимо от занимаемой должности,
проявляли к нему повышенный интерес. Когда начались танцы, Геннадий тут же
пригласил Ингу танцевать, и весь вечер ухаживал за ней. В одиннадцать танцы
закончились, и она начала собираться домой. Геннадий предложил проводить ее.
Они вышли на Пушкинскую. Теплый майский вечер, озвученный шелестом свежей
листвы, возбуждаемой приморским теплым ветерком, манил своей свежестью и
красотой. -- Не возражаешь пройтись к бульвару? -- спросил Геннадий, -- взяв
Ингу под руку. -- Нет, не возражаю, -- не раздумывая, весело сказала Инга,
отметив про себя, что ей вовсе не хочется так скоро с ним расставаться.
Они погуляли немного, рассказывая другу другу о себе, затем вышли на
Дерибасовскую, и Геннадий, ловко поймав такси, отвез Ингу домой. У ворот,
поблагодарив ее за компанию, он сказал, что рано утром уезжает в
командировку недели на две и когда вернется, сразу же позвонит ей, если она
не возражает. Инга всю ночь не могла уснуть, думая о новом знакомом. Все в
нем ей нравилось: интеллигентный, образованный, умный, сдержанный, а глаза
излучают доброту и дружелюбие. Сейчас она уже знала, что эти две недели
будет напряженно ждать звонка Геннадия. Но две недели прошли, а звонка не
было. Инга сидела на своем рабочем месте и поглядывала на телефон, словно
упрекая его за молчание. В это время из своего кабинета вышел Сергей
Михайлович и сказал, чтоб она вызвала к нему всех сотрудников прокуратуры на
совещание, во время которого просил его не беспокоить ни по каким вопросам.
Совещание продолжалось несколько часов, а когда закончилось, первым выскочил
из кабинета прокурора Прокопенко. Его лицо было красным от возбуждения.
Проходя мимо стола, где сидела Инга, он бросил на нее взгяд полный ненависти
и презрения. Когда все вышли из кабинета прокурора, Сергей Михайлович
пригласил к себе секретаря. -- Инга, -- сказал он, -- вы должны знать, что
Прокопенко скоро, вероятно, будет отлучен от органов за взятки и прочие
злоупотребления. Но до окончательного заключения комиссии из Киева, которая
этим сейчас занимается, он еще будет продолжать работать. Поэтому никаких
документов ему не давайте без моего разрешения. Более того, следите, чтоб
ничего из архивов не пропало. Все, что он будет давать вам печатать,
показывайте мне. И запомните, что это строго конфиденциально. -- Сказав это,
Сергей Михайлович добавил, что его не будет до конца дня, поскольку он едет
в областную прокуратуру. Как только Инга осталась одна, в приемной раздался
звонок. Это звонил Геннадий. Инга чувствовала, что сердце у нее вылетает,
когда она услышала его голос. Геннадий сказал, что только сегодня приехал и
приглашает ее в Зеленый театр, где будет эстрадный концерт, на который он
уже приобрел билеты. Он предложил заехать за ней домой, но Инга,
постыдившись бедности их жилья, что-то придумала, чтоб встретиться с ним
непосредственно у театра. Концерт был разнообразный и длинный, но Инга почти
ничего не воспринимала. Все ее существо "воплотилось" в пальцах, которые
Геннадий держал в своей руке. После концерта они гуляли по Дерибасовской и
по Городскому парку. Ей было хорошо и интересно с Геннадием. Любую тему он
легко подхватывал, наполнял каким-то новым неожиданным содержанием. Они без
конца о чем-то говорили, смеялись, наполненные радостью и эмоциональным
подъемом. До Ингиного дома они шли пешком. Проходя через маленький садик уже
в районе Молдаванки, Геннадий предложил Инге сесть на скамейку, чтоб дать ей
отдохнуть, потому что она была на высоких "шпильках". Скамейка стояла под
деревом, Из-за чего казалась уединенной. Когда Инга развернулась, чтоб
сесть, то задела головой наполненную весенней упругостью ветку, Из-за чего
прическа развалилась и вдоль всей спины рассыпались ее волосы. Она тут же
хотела их скрутить в пучек, но Геннадий остановил ее, крепко схватив обе
ладони, обнял за плечи и прижал к себе страстным поцелуем. -- Инга, я люблю
тебя, -- сказал он, заглядывая ей в глаза. У нее закружилась голова, и ей
захотелось плакать от охватившего ее ощущения, которого она никогда ранее не
испытывала. Казалось, что она совсем не чувствует своего тела, а только
бьющееся сердце Геннадия, которое сообщает ей неведомое тепло, нежность и
волнение. Ей захотелось, чтоб это "прекрасное мгновенье" остановилось и
никогда не кончалось. Однако все же по законам никем не познанной женской
логики она, отстранившись, сказала: -- Уже поздно, мне пора домой. Геннадий
стал напротив нее и, взяв ее за руку, чтоб задержать, тихо говорил: -- Инга,
я люблю тебя. Я не хотел тебе звонить, когда был в отъезде, потому что
должен был проверить свои чувства. Знаешь, мне уже почти тридцать лет. Я
вволю нагулялся с девчонками всех мастей. Теперь я настроен на серьезные
отношения. Мои родители очень строги к моему выбору, но, я уверен, что ты их
очаруешь. Инга ничего не отвечала, но ощущала себя полностью во власти
охватившей ее влюбленности. Повидимому, Геннадию понравилось, что она
торопится домой. Это значило, что она девушка строгих нравов, и он, не
переча, взял ее за руку и направился к дороге, чтоб поймать такси. Когда
очередная машина с шашечками наконец остановилась, они сели на заднее
сиденье и Геннадий, обняв ее, говорил: -- Завтра, к сожалению мы не сможем
увидеться, потому что я участвую в турнире по шахматам, а послезавтра уезжаю
в Киев по делам одного расследования. Когда приеду, я познакомлю тебя с
родителями. Я уверен, что и ты их полюбишь. Они очень хорошие. Мой папа
военный, а мама преподает английский в школе. Они хотели, чтоб я стал
юристом, и я очень счастлив своей работой. Еще я люблю писать. Вот
наработаем с тобой интересных историй, а потом будем писать вместе
душераздирающие детективы. Согласна? -- Он крепко прижал ее и на ухо шепнул:
-- И еще, когда я приеду, ты поведешь меня к своим родителям и я им скажу,
что люблю тебя, и сделаю официальное предложение...
Растянувшись на своей раскладушке, Инга мысленно перебирала все детали
прошедшего вечера. "Первый поцелуй, -- говорила она себе. -- Я поклялась,
что разрешу себя поцеловать только своему жениху. Но ведь я и не нарушила
клятву. Геннадий сегодня по существу сделал мне предложение"... Голова
кружилась от всепоглощающего чувства влюбленности, не давая уснуть. Геннадий
звонил Инге почти каждый день, и каждый звонок внушал радость и счастье. В
своих мечтах о нем она строила проекты их будущей жизни, наполненной
радостью совместной, столь любимой обоими работы. Он мечтает поступить в
аспирантуру, и она тоже будет поступать в аспирантуру, и в один день они
будут защищать диссертации. Они вместе будут писать книги. "Вот один
отрицательный герой уже есть, -- улыбнулась она про себя -- следователь
Прокопенко". В этих ее мечтах даже не было места для детей. Все было
наполнено картинами их любви и партнерства в работе.
Инга шла с работы, вдыхая в себя все благоухание уличной
растительности, которая окрепнув к концу весны, готовилась вступать в пору
своей шедрой ароматами зрелости. Оставалось несколько дней до приезда
Геннадия, и она считала каждый час. Сейчас нужно было только сдать летнюю
сессию за третий курс, а потом безоблачное свободное лето с Геннадием...
Когда она подходила к воротам своего двора, то увидела ожидающего ее Бориса,
которого давно не видела, и решила, что он понял ее полное безразличие к
нему и уже встречается с другой девушкой. -- Инга, -- ты можешь мне уделить
несколько минут, -- спросил он робко. -- Я тебя слушаю. -- Да нет, здесь
неудобно. Пройдем к парку Ильича, если ты не возражаешь. -- Хорошо, --
ответила она равнодушно. Они зашли в парк и сели на первую попавшуюся
скамейку. -- Инга, -- сказал Борис, опустив голову, чтоб скрыть волнение. --
Инга, я распределился в Новосибирск.
Она и сейчас, как все предыдущие ожидания встречи с Геннадием,
преисполненная внутренней радостью и восторгом, услышав эти слова Бориса,
неожиданно для самой себя неуместно громко расхохоталась.
-- Что это со всеми вами? Что это вы все в Сибирь подались? И Лина, и
Саша... Борис, скрывая обиду Из-за такой неадекватной реакции девушки на его
слова, все же продолжал: -- Инга, я хочу тебе сделать предложение. Я хочу,
чтоб мы поженились и чтоб ты поехала со мной. Инга встала со скамейки и,
повернувшись лицом к Борису, погладила его, как ребенка, по голове и
сказала: -- Милый Борис. Ты очень хороший парень. Но я люблю другого и
потому не могу выйти за тебя замуж.
На следующее утро она пришла на работу и, сев за стол, уставилась на
телефон, ожидая звонка Геннадия. Из окна она увидела, что приехал прокурор и
расстроилась, что Геннадий может позвонить как раз тогда, когда она будет
занята. Сергей Михайлович не поздоровался, как обычно, а сразу сказал: --
Инга, зайдите ко мне, пожалуйста, и скрылся за дверью своего кабинета. --
Садитесь, -- произнес прокурор, когда она зашла через несколько минут, как
обычно, дав ему возможность расположиться за своим столом. -- Инга, -- начал
он пониженным тоном, -- произошло нечто ужасное. В областную прокуратуру
пришла анонимка о том, что мы с вами состоим в интимных отношениях. Я
настаивал, чтоб провели почерковедческую экспертизу этого пасквиля. Но у
меня нет сомнения в том, что это дело рук Прокопенко. Однако отмыться от
этого будет очень тяжело и мне и вам, даже если удастся доподлинно
установить, что это его рук дело. Если б вы видели, что он только там
написал. И о том, что мы с вами в рабочее время, используя служебную машину
разъезжаем для любовных утех и что за это я вас готовлю в помощники
прокурора и поручаю ответственные задания. Он даже додумался написать о
каких-то роковых чарах, которыми обладают еврейские женщины и во власть
которых вы меня заманили.
Инга в первую очередь подумала о родителях и о бабушке. Что она им
скажет, если ее уволят с работы. Может, и они ей не поверят, ведь она всегда
с таким восторгом дома рассказывает о своем начальнике. Она вся сжалась и
лишь молча слушала, ожидая, когда прокурор произнесет приговор. -- Но не
будем впадать в уныние, -- говорил Сергей Михайлович. -- Начинается борьба.
Конечно, ситуация щекотливая. Ведь в отношениях двоих участвуют только эти
двое. И только мы с вами сейчас знаем, что наши отношения чисты и невинны.
Но как это можно доказать?! Глядишь, не тот, так другой, а поверит. И мы
будем виновны. Я, честно говоря, буду очень расстроен, если это дойдет до
моей жены. Как я смогу это опровергнуть?
Инга с щемящей болью вспомнила Ноннину маму. -- Я часто не бываю дома
Из-за командировок, часто прихожу поздно Из-за занятости. Она вас видела на
первомайском вечере и обратила внимание на вашу красоту, о чем мне сказала.
Какие же у нее теперь будут страдания! Она их не заслужила... -- Так может
мне уволиться? -- сказала Инга, проникаясь сочувствием к обожаемому ею
начальнику.
-- Нет, нет. Только не это. Только не сдаваться. Он на это и
рассчитывает. Мы-то с вами знаем, что мы незапятнаны, вот и будем себя
соответственно вести -- открыто глядя всем в глаза. И ходите почаще в
областную прокуратуру. Пусть все видят, что вам нечего стесняться. Мы еще
поборемся с проходимцем. Это его агония. Он понимает, что его работе в
органах пришел конец. Вот он и карабкается, как может, чтоб не свалиться в
пропасть презрения и, естественно, наказания. Киевская комиссия еще не
кончила свою работу, но, судя по всему, у них уже сомнений не осталось в
том, что это за человек. -- Сергей Михайлович грустно опустил голову. -- Вы
знаете, я сейчас впервые задумался над тем, что в интригах принцип
презумпции невиновности не работает. Согласно этому принципу, любой
считается невиновным, пока не доказано обратное, то есть, то что он виновен.
А в интригах, наоборт, вас признают виновным, и вы должны доказывать, что вы
невиновны. В этом и парадокс. А интрига, как правило, построена на видимости
правды. Ведь действительно, посмотрите: вы -- очень красивая девушка. Я еще
не очень стар. Мы часто бываем здесь в прокуратуре только вдвоем. Я к вам