Страница:
диссертации.
Где-то часа в три раздался очередной звонок. Инга Сергеевна,
опомнившись от унесших ее куда-то размышлений, взяла трубку. -- Алло, Инга,
здравствуй. -- Здравствуйте, -- ответила Инга Сергеевна, пытаясь вспомнить,
кому принадлежит этот кого-то очень отдаленно напоминающий голос. -- Инга,
не пытайся угадать, кто это. Не угадаешь. Это Лина. Лина -- твоя подруга. Не
удивляйся, что я звоню. Я все годы думала о тебе, о том, что случилось... --
Лина заплакала. -- Лина, Лина, не плачь. Ну что старое вспоминать, --
взволнованная и растерянная этим звонком говорила Инга Сергеевна. -- Я очень
тронута тем, что ты решила меня поздравить! -- Поздравить? -- спросила
сквозь слезы Лина. -- Я не знаю, с чем тебя поздравить. Прости. Я позвонила
совсем по другому поводу. Поверь, я бы просто так не позвонила. Но я знаю,
что ты благородный человек. Ты выше всей мерзости, и ты откликнешься на мою
просьбу. Мне необходимо поговорить с тобой, только с тобой. Олег сейчас в
командировке в Москве, я одна и свободна в любое время. Когда сможешь --
позвони. -- А что случилось, Лина? Скованный рыданиями голос Лины замолк и
щелкнула положенная трубка. Инга Сергеевна продолжала сидеть в недоумении,
держа трубку у уха. -- Инга Сергеевна, я вам звонила -- у вас занято. Вас
приглашают к руководству, -- сказала вошедшая в этот момент секретарь
института, немолодая располневшая строгая женщина. -- Извините, --
произнесла растерянно Инга Сергеевна, -- когда? -- Сейчас прямо. -- Хорошо,
одну секундочку. -- Она встала, посмотрелась в зеркало и, поправив чуть
волосы, быстро вышла вслед за секретаршей.
В кабинете директора нового института, образованного недавно из одного
из отделов большого комплексного института, сидел директор, его заместитель
и заведующий отделом, в который входил руководимый ею сектор. Когда она
вошла, лица мужчин озарились восхищенными улыбками и все стали поздравлять
ее, целуя руку.
-- Мы слышали, -- сказал директор, -- защита прошла блестяще, что
подтверждает актуальность, важность и высокий уровень твоих исследований,
Инга. Мы тут посовещались и решили организовать специально "под тебя"
самостоятельный отдел комплексных исследований. Мы предполагаем, что, с
одной стороны, вы будете продолжать заниматься тем, чем ты занималась все
эти годы, то есть твоими исследованиями, с другой -- будете координировать
все исследования в этой области в нашем регионе. Ведь наш институт головной.
-- Спасибо, Петр, -- произнесла Инга смущенно, -- я даже не знаю, что
сказать. -- А что говорить? -- сказал, улыбаясь и облокотясь на спинку
кресла, директор. -- Сейчас время для таких, как ты. Мы хотим, чтоб ты
развернулась. Ведь все годы ты научноорганизационной деятельностью
занималась в основном на общественных началах. А теперь вы получите статус
базового отдела для научнокоординационного совета, руководить которым будет
кто-то из академиков. -- Спасибо, -- сказала Инга снова. -- Конечно, это
откроет много новых возможностей. Мы теперь сможем создать комплексные
исследовательские проекты с разными подразделениями, как в Сибири, так и в
Союзе, организовывать всесоюзные, международные конференции, готовить
документы в правительственные органы для принятия решений! -- Вот и
прекрасно. Постарайся подумать над проектом программы, который нужно будет
вскоре представить на ученый совет, -- сказал директор и, встав снова, пожал
ей руку. Все остальные так же встали, улыбаясь, и Инга Сергеевна счастливая
вышла. Она шла по коридору, и счастье признания было так велико, что у нее
кружилась голова. Сейчас она упрекала себя в том, что колебалась, когда
принимала решение перейти в это подразделение, делившегося тогда старого
института на три новых самостоятельных. Ее колебания были обусловлены тем,
что она почему-то недолюбливала назначенного на должность директора
института Петра Ильича Иванченко, которого все всегда называли Чайковским
Из-за совпадавших имени и отчества и увлеченности сочинением песен, которые
он сам исполнял под гитару. Когда они работали в параллельных отделах,
взаимонезависимы друг от друга, -- это ни на что не влияло. Но признать в
нем директора института Инга Сергеевна никак не могла. Чайковский не мог не
чувствовать ее нерасположения. Поэтому, когда он все же предложил ей войти
со своим сектором в состав института, она была очень удивлена и долго
колебалась. Однако хлопоты, связанные с предзащитой, не позволяли тратить
время на раздумья и усилия, тем более что остальные сотрудники ее сектора
считали, что они больше впишутся именно в этот институт, чем в два других.
Когда она вернулась в свой кабинет после сообщенного ей решения дирекции,
там уже было все готово к торжественному чаепитию. Весь сектор собрался
вокруг ее стола, и за чаем с вкусными пирожными, приготовленными ее
коллегамиженщинами собственноручно, она рассказала им все о защите, о
решении дирекции. Эта новость всех взбудоражила, и чаепитие проходило в
оживленных дебатах о перспективах, открывающихся перед ними... Когда
чаепитие было завершено, все в приподнятом настроении пошли вместе домой,
проводив свою начальницу к Дому ученых, где ее ожидал Александр Дмитриевич.
Во время ужина Инга Сергеевна рассказывала мужу взахлеб о событиях дня, о
поздравлениях, о теплых словах в свой адрес и о перспективах, которые
открываются перед ней в связи с решениями дирекции. -- Я считаю, что все
закономерно, -- сказал муж после того, как она завершила пересказ событий
этого дня. -- Ты все это заслужила, заработала. Сейчас у тебя появится масса
новых возможностей.
-- Да, да! -- оживленно подтвердила она. -- Мы сможем не только с
сибирскими учреждениями развернуть совместные исследования, издавать
совместные труды, проводить конференции, но и с сектором Московского
института, где я защищалась. Я их очень люблю. Там такой великолепный
коллектив, такие энтузиасты. Они очень хотят, чтоб мы начали совместный
проект. Им нравятся наши работы.
-- Ну уж нет. Тогда я тебя вообще дома не увижу, будешь сидеть в своей
любимой Москве. Инга тревожно вскинула глаза на мужа, и он, глядя на нее
тоже, сам того не желая, передал ей чувство тревоги за дочь, возникшее у
обоих в этот миг. -- Вообще-то тебе нужно выспаться. Пошли домой. Ты сразу
пойдешь в постель, а я сам позвоню детям и скажу о твоем прибытии домой.
На следующий день в обеденный перерыв Инга Сергеевна пошла к Лине, с
которой не разговаривала почти двадцать пять лет, живя рядом в
Академгородке.
Уютная, зажиточная, чистая, приветливая и просторная профессорская
квартира, в которой Инга не была с того самого горького новоселья, уже с
порога показалась ей какой-то "опустившейся", подобно человеку, потерявшему
стимул к жизни. Лина прямо с порога бросилась к старой подруге на шею,
повела в гостиную. Там все тоже навевало грусть. Вскоре Инга заметила, что
грустное чувство вызывали засохшие цветы в огромных, расставленных по углам
китайских вазах. -- Что случилось? -- спросила Инга, едва сев за стол и не
тратя времени на вступление, которое напрашивалось само собой после стольких
лет разлада. -- Инга, я пониманию, как тебя удивил мой звонок через столько
лет! Но у меня здесь больше никого нет. В конце концов, если разлетелась
наша дружба, то нас хотя бы связывает общая одесская земля. И ты
единственный человек, который может меня выслушать и кому я могу довериться.
А случилось нечто невообразимое, к чему я совершенно не готова и потому
просто потеряна. У меня произошла трагедия. Даже не знаю, с чего начать...
-- Лина, что случилось, что случилось? -- спросила Инга просто и естественно
-- так, словно они не были разлучены зловещей интригой много лет назад. --
Понимашь, Инга, здесь в Городке все знают друг друга и все прямо или
косвенно связаны через работу. Поэтому я никому не могу сказать то, что
случилось, потому что это сразу разнесется, дойдет до детей. И я подумала,
что могу поговорить только с тобой. -- Лина, тебе незачем оправдываться. Я
готова тебе помочь. Что случилось? -- Ой, даже не знаю, с чего начать, --
сказала Лина, тяжело вздохнув. -- Олег был в четырехмесячной командировке в
США. Недавно вернулся, и вернулся совсем другим человеком. Он всегда ездил
не более чем на неделю, дней десять. Это его первая столь длительная
командировка вообще и за границу, в частности. Писем он не писал, да и что
писать, если письма идут по полторадва месяца. Вначале он звонил очень
часто, а потом все реже и реже. Разговоры были очень короткие на уровне "У
вас все в порядке?". Я это объясняла дороговизной разговоров и его желанием
экономить доллары на подарки нам, что он всегда раньше делал. Но когда он
прилетел и я увидела его еще только прошедшего паспортный контроль в
Шереметьево, мне показалось, что что-то не то. Когда же мы встретились, его
поцелуй, приветствие -- все мне показалось каким-то чужим. Он привез мне,
детям, внукам массу всего, но был какой-то другой. Он очень изменился в
интимной жизни, и я подумала даже, не заболел ли он Из-за столь долгой
разлуки со мной. Я ходила сама не своя, не решаясь спросить его что-либо.
Думала все само собой уляжется. Но вот несколько дней назад, собираясь в
командировку в Москву, накануне поездки, вечером, он мне сообщил, что
полюбил другую женщину и не может без нее жить. -- Как?! -- воскликнула
потрясенная Инга. -- Вот так. Но это еще не все. Он мне сообщил, КТО эта
женщина. А эта женщина не более не менее, как дочка нашей с тобой "подруги"
Нонны! Он с ней встретился в какой-то эмигрантской компании. Может, это
Нонка все подстроила. Я понимаю, что тебе это неприятно слышать, ведь она
ТОГДА от тебя не отвернулась. Она пошла к тебе ночевать и от тебя улетела в
Новосибирск. Но она почему-то отвернулась от меня. С того дня вообще
перестала общаться и ни разу даже не написала мне открытку. Потом я случайно
узнала, что она эмигрировала. Но тыто, наверное, продолжала дружить с ней и
все знаешь? Инга, поверь, я уже все давно забыла. И я тебе простила. -- Но,
Лина, -- сказала жестко Инга Сергеевна, -- пора наконец расставить точки над
"i". Я тогда ни в чем не была виновата. Я просто зашла в ту комнату и
застала там Нонну, она выскочила, и ты увидела меня. Но я не могла не
позволить ей переночевать у нас, так как ей было страшно одной ночью
возвращаться в город из Городка. -- Инга, что ты говоришь такое? Зачем ты
меня казнишь. Ведь я все годы несла горечь обиды, а порой ненависть к тебе.
Я не могла понять, как ты могла пойти на такое. Это не вязалось с моим
представлением о тебе. Боже, за что мне такое наказание. Почему же ты не
пришла и не сказала мне всю правду? -- А ты бы не поверила. К тому же у меня
самой тогда было немало проблем. Я не считала нужным оправдываться в том, в
чем не была виновной. -- Инга, -- зарыдала Лина, -- Инга прости, прости,
меня. -- Лина, ты тоже ни в чем не виновата. Любая из нас, наверное,
чувствовала б то же, что и ты. Как это могло случиться, что теперь ее дочь
встала на твоем пути? Как они встретились с Олегом? И как его угораздило в
эту эмигрантскую компанию? -- перебила подругу Инга Сергеевна. -- Я сама
была поражена, -- ответила Лина. -- Он всегда с презрением относился к
эмигрантам и к тем, кто остается за Западе. Он же очень идейный коммунист.
-- Да, вот тебе его идейность, патриотизм, -- сказала Инга. -- Какая ирония
судьбы... Сколько же ей лет сейчас, этой девице? -- Лет двадцать восемь. --
Линочка, а может, ты преувеличиваешь? Может, все уляжется. Ведь вы прожили
столько лет! Четверо детей. Пройдет время -- он забудет. Ну даже если было
там что-то. Он был один долгое время. Если она такая красавица, какой была
Нонна, да еще при маминой манере поведения и принципах жизни, то ей нетрудно
было воспользоваться одиночеством мужчины. Но пройдет еще немного времени,
все вернется на круги своя. Может, ты простишь ему? -- Да, что ты говоришь!
Я ж не сказала тебе главного. Он с кем-то послал ей приглашение, и она
собирается сюда приехать. Представляешь! И она!.. Ее мать сюда приехала,
принеся мне несчастье, теперь ее дочь! Она хочет, как он мне сказал,
"попутешествовать по стране своего детства". Она без конца звонит сюда.
-- И куда же он ее приглашает? -- спросила Инга, широко раскрыв глаза в
недоумении. -- Сюда! -- почти крикнула Лина. -- Сюда, понимаешь? Он мне
сказал, что нужно восстановить перегородку и сделать снова две квартиры, как
было до того, как нам предоставили это жилье. -- И что же она приедет сюда
навсегда? -- Я не знаю, но не думаю, что ей из Америки захочется сюда.
Вероятнее всего, что Олег что-нибудь придумает: совместное предприятие,
долгосрочное сотрудничество, чтоб поехать туда работать. Времена меняются.
Его имя известно на Западе. Он талантливый ученый. Он будет процветать. Он
только сейчас начал разворачиваться. Если б я поехала, может, я бы сейчас
была самым счастливым человеком. А вышло все наоборот. Сейчас мне кажется,
что несчастнее меня никого нет. -- Но что же случилось, почему ты не
поехала? -- А что получилось? -- сказала Лина, вытерев насухо глаза. --
Разве ты не знаешь, что по нашим идиотским правилам наш простой советский
профессор не может просто так, без особого разрешения президиума Академии
наук брать жену за границу с собой в командировку в качестве сопровождающего
лица, даже если он все расходы берет на себя. И мы пошли самым
распространенным в таких случаях путем: запросили у американского коллеги
частное приглашение для меня, тем более что этот коллега приглашал меня
неоднократно устно, когда бывал у нас дома здесь. Американский коллега
откликнулся немедленно, выслал приглашение почтой. Почта шла очень долго, а
когда получили, увидели, что американец забыл (или не знал), что нужно в
этом приглашении оговорить специально, что он все расходы по медицине, в
случае чего, берет на себя. Когда мы ему позвонили, он был в отпуске. В
общем, короче говоря, мы не успели. Но Олег меня успокаивал, что он наладит
в Америке контакты, что он сам привезет оттуда приглашение на нашу
совместную поездку через какое-то время, что у нас еще все впереди. -- Это
все наша женоненавистническая система, которая не позволяет ученому,
уезжающему даже в длительную командировку, взять с собой жену, -- сказала
Инга поникшим голосом. -- Вот она, философия в действии. Ведь мы же бесполые
социальные существа. У нас же человек -- это "совокупность общественных
отношений". У нас нет никакой физиологии. Поэтому наш мужчина может жить
сколько угодно без женщины, ну а женщина с ее потребностями вообще не в
счет. -- Ты права, Ингушка, -- вставила грустно Лина. -- С тех пор как Олег
стал часто ездить за границу, по приезде у нас дома собирались его ближайшие
коллеги. Он устраивал показ слайдов, а сейчас, когда приобрел камеру, и
видеофильмов. Мне интересно было смотреть, как в кадрах наряду с заседаниями
конгрессов, конференций, совещаний мелькали картины живописных мест,
памятников культуры и зодчества, которые Олег посещал в этих поездках. И ни
разу мою душу не смутил упрек: "а почему, собственно говоря, я обделена всем
этим? Понимаешь, ни разу мне не пришла в голову такая мысль! -- Это все
пошло от Сталина, -- сказала Инга Сергеевна, устремив как бы в давние годы
свой взгляд. -- С женой вроде бы начальство не разрешает -- и все ясно.
Сталинская политика разделяй и властвуй началась именно с размежевания
семьи. Построенная на шкурничестве, корысти, культивировании в человеке
самого низменного, эгоистичного, эта политика начиналась, казалось, с самого
малого, с устраивания Сталиным всевозможных приемов и праздников без жен. В
последнем "Огоньке", как раз в статье "Музыкальные услады вождей" Юрий
Елагин пишет об этом. Представляешь: на приемы и банкеты высокопоставленных
особ все приглашались без супруг, и сами вожди всегда были одни, и никто из
приглашенных артистов и музыкантов даже не знал, кто из хозяев женат, а кто
-- нет. Вот так они "спускали команду" отношения к семье и к семейным
ценностям. Кощунственное отношение к семье дошло до того, что даже святая
святых всех народов -- семейный ритуал -- новогодний праздник, Сталин
устраивал со своими сподвижниками без жен. -- Я гдето читала, -- вставила
Лина поникшим голосом, -- о том, что ордер на арест своей жены Александр
Поскребышев, начальник личной канцелярии Сталина, должен был собственноручно
передать Сталину на подпись, и, когда он попытался взять жену под защиту,
Сталин, подписав ордер и рассмеявшись, сказал: "Ты, что, бабу жалеешь?
Найдем тебе бабу". И вскоре к Поскребышеву пришла молодая женщина и сказала,
что ей поручили заниматься его хозяйством. Нет, Ингушка, ты только
представь, до какого цинизма доведено отношение к женщине. Но Сталин,
очевидно, знал, с кем дело имел, и знал, что они, эти "рыцари со страхом и
упреком", готовы откупиться своими женами ради своих личных интересов. И нет
страницы в нашей истории более позорной, чем эта. -- В том-то и дело, --
сказала Инга Сергеевна, -- когда-то мужчины шли на гибель ради женщин, а
наша история являет примеры совершенно противоположные, когда мужчины женщин
приносили в жертву не только ради своего выживания, но вообще ради чего
угодно. И так все пошло поехало, и появились в обществе все проблемы главнее
женщин и их интересов, и появилась индустрия, достигшая высот производства
спутников, ракет, космических кораблей и чего угодно, только вот для
производства женских трусиков, колготок, простой помады, шампуня,
дезодоранта и теней для век (вечной мечты нашей женщины) места на одной
шестой части земли не нашлось. А ведь если вдуматься глубоко -- это очень
серьезно. И мужчины даже не вникали в то, что это все -- оружие против них
же. Семья -- это тыл, это место, где ты можешь быть самим собой,
расслабиться и мобилизоваться. Семья дает человеку почву для независимости.
Вот почему Сталин и начал с разрушения святая святых человеческого
достоинства -- независимости, "прайвеси", как говорят на Западе. Он начал с
разрушения семьи. Это была его форма реализации мефистофельской концепции
заполучения души. Дальше уже все было без проблем. -- Слушай, Инга, недавно
я читала статьи поэтессы Ларисы Васильевой, -- перебила Лина возбужденно, --
где она предлагает создавать в обществе женские общественнохозяйственные и
политические структуры, которые бы способствовали решению женских проблем.
Может, она права? -- Я тоже читала об этом и не думаю, что эта идея так уж
утопична. Взять хотя бы проблему рождаемости. Ведь природа разделила
человечество на два пола во имя высшей цели -- продолжения жизни, и не
просто продолжения количественного, но и качественного. И тут в большинстве
случаев за все сложности отдувается женщина. Что ни говори, а пробема
абортов и безопасных контрацептивов до сегодняшнего дня остается проблемой
проблем. И сколько трагедий и "американских" и неамериканских, сколько
"бедных Лиз" породила эта проблема на протяжении истории человечества. А
сколько женщин умирало и умирает от абортов, от нежеланной беременности. И
разве один мужчина понес за это наказание? Мне кажется, что вообще должна
быть какая-то правовая норма об обоюдной ответственности полов перед
зачатием ребенка. Может, это выглядит на уровне утопии, но все же такой
подход мне кажется более гуманным, чем запрещение абортов. И даже в самой
этой постановке вопроса -- запрещение абортов, которая периодически
возникает в разных точках земли, -- опять же предполагается бесправие
женщины. Бьется, бьется женщина за свои права, а за нее ктото решает, рожать
ей ребенка или нет, даже если этот ребенок ей нежеланен, несвоевремен, если
она не считает себя готовой обеспечить этому ребенку достойную жизнь. Я уж
не говорю о том, что и самого ребенка вряд ли ждет хорошая перспектива в
жизни, если он появляется на свет нежеланным. Почему угроза СПИДа заставляет
людей думать об ответственности друг перед другом в постели? А угроза
легкомысленного, безответственного, порой опасного для этой новой жизни
зачатия должна касаться только женщин?! Кто виновен в том, что на свет
появляются нежеланные больные (от нездорового образа жизни родителей) дети?
Кто за это отдувается? Так что, хотя мы очень любим цитировать знаменитые
слова Маркса о том, что он в женщине ценил более всего слабость, но
слабость, может быть, могла себе позволить жена Маркса, в чем, кстати, я
тоже очень сомневаюсь. Ну а современной женщине не до расслабленья. Пока ей
нужно каждый день вести борьбу за полное фактическое равенство с мужчиной с
учетом специфики ее женского организма и чисто женского назначения. И,
конечно, женские организации общественные и политические движения очень
нужны. Но нужно не забывать и другую сторону этой проблемы. Известно, что
женские коллективы не всегда отличаются всеобщей любовью их членов друг к
другу и благодушием к окружающему миру. Пример из истории России --
Бестужевские курсы. Ведь Бестужевские курсы, то есть женский университет в
Петербурге, были открыты с самыми благородными целями. Выдающиеся ученые, в
том числе Бекетов, Мечников, Сеченов читали там лекции. И что же?!
Исследователи этого периода истории России, отмечают, что с первых же дней
это женское учреждение сотрясалось забастовками, петициями, демонстрациями.
Бестужевка была поголовно охвачена революционным движением и участием в
террористических организациях. А ведь на эти курсы съехались лучшие,
казалось, рвущиеся только к знаниям молодые женщины и девушки. Поэтому
женские организации, женские учреждения, конечно, должны быть, чтоб
обеспечить какое-то равновесие в обществе, но путь к решению основных
проблем семьи и детей (а это одна из главных составляющих женской проблемы)
видится мне, только в союзе обоих полов, только в достижении гармонии между
ними и совместном решении всех общечеловеческих проблем. Женщина вне союза с
мужчиной -- озлобленна, воинственна, эгоистична и жестока. И в нашей
революции было немало женщинреволюционерок, настоящих садисток -- я где-то
читала об этом. Например, в Одессе была садистка на счету, которой пятьдесят
два расстрела. В Киеве тоже свирепствовала чекисткаследователь, которая
подозреваемых, вызванных в ЧК, расстреливала, если они возбуждали ее
нездоровые сексуальные инстинкты. Другая революционеркакомиссарша заставляла
красноармейцев насиловать в своем присутствии беззащитных девушек, женщин,
малолетних. А женщинынадзиратели в концлагерях?
А сколько женщин участвовало и участвуют в террористических актах? Я
где-то читала, что во всех странах и на всех континентах, где есть банды
террористов, даже в восточных странах, женщины участвуют наравне с мужчинами
и часто в главенствующей роли. Если женщина без мужчины, то она словно в
искусственной среде, которая деформирует ее, потому что для женщины
естественная среда -- это союз с мужчиной. В этом мое категорическое
убеждение. Лев Толстой писал: "Мы любим людей за то добро, которое мы им
делаем, и не любим за то зло, которое мы им делали". -- Инга, -- перебила
подругу Лина, -- давай с тобой выпьем. Ведь столько лет не разговаривали. --
Лина достала из буфета бутылку коньяка, вынула из холодильника сыр, колбасу,
открытую баночку красной икры и поставила на столик. Открыв бутылку, она
наполнила хрустальные рюмки, намазала кружочки белого батона икрой,
казавшейся омытыми морем крупицами солнца, положила бутерброды на блюдце и
сказала: -- Спасибо, спасибо, что ты пришла. Иначе я бы не выдержала, может,
наложила б на себя руки. Если б моя мама была жива и увидела, до какого
отчаянья я доведена, она бы этого не вынесла. -- Лина опять зарыдала. Инга
Сергеевна посмотрела на настенные часы. Было уже более трех часов дня.
"Наверное, меня потеряли на работе и Саша волнуется -- он пригласил на
сегодня гостей", -- подумала Инга, не смея дать понять подруге, что ей нужно
уходить. Но тут Лина сама поймала взгляд Инги, обращенный к часам, и
виновато произнесла: -- Извини, милая. Я тебя задержала. Я с тобой
разговариваю так, как будто и не было нашего разрыва. Как будто мы
разговаривали все эти годы каждый день. Я так благодарна тебе за то, что ты
сохранила память о нашей дружбе. Я виновата перед тобой. -- Оставим это,
Лина, -- сказала Инга Сергеевна, с жалостью посмотрев на подругу. -- Знаешь,
что я хочу тебе предложить, -- пойдемка к нам. На работу я уже не пойду. Я
позвоню сейчас от тебя в сектор и предупрежу. У нас сегодня небольшой
банкет, который Саша организовал в честь защиты докторской.
-- Что ж ты мне сразу не сказала, что у тебя праздник в честь Саши! --
сказала Лина, утирая глаза, -- я бы не стала... -- Да нет, у нас праздник не
в честь Саши. Саша защитился уже давно. У нас сегодня маленькая вечеринка в
честь моей защиты, -- сказала Инга Сергеевна. Лина бросилась подруге на шею,
поздравляя. Затем, быстро принеся вещи из спальни, стала тут же
переодеваться, очевидно, боясь терять минуты общения с подругой, которую
вновь обрела после стольких лет разрыва. Наблюдая за тем, как Лина
натягивает на деформированное полнотой тело юбку и свитер, Инга Сергеевна не
могла не отметить про себя с грустью, насколко Лина преждевременно утратила
многое в своей красоте.
Когда они зашли в квартиру и, раздевшись, направились в кухню, то
увидели заваленный стол различными блюдами, заранее заказанными Александром
Где-то часа в три раздался очередной звонок. Инга Сергеевна,
опомнившись от унесших ее куда-то размышлений, взяла трубку. -- Алло, Инга,
здравствуй. -- Здравствуйте, -- ответила Инга Сергеевна, пытаясь вспомнить,
кому принадлежит этот кого-то очень отдаленно напоминающий голос. -- Инга,
не пытайся угадать, кто это. Не угадаешь. Это Лина. Лина -- твоя подруга. Не
удивляйся, что я звоню. Я все годы думала о тебе, о том, что случилось... --
Лина заплакала. -- Лина, Лина, не плачь. Ну что старое вспоминать, --
взволнованная и растерянная этим звонком говорила Инга Сергеевна. -- Я очень
тронута тем, что ты решила меня поздравить! -- Поздравить? -- спросила
сквозь слезы Лина. -- Я не знаю, с чем тебя поздравить. Прости. Я позвонила
совсем по другому поводу. Поверь, я бы просто так не позвонила. Но я знаю,
что ты благородный человек. Ты выше всей мерзости, и ты откликнешься на мою
просьбу. Мне необходимо поговорить с тобой, только с тобой. Олег сейчас в
командировке в Москве, я одна и свободна в любое время. Когда сможешь --
позвони. -- А что случилось, Лина? Скованный рыданиями голос Лины замолк и
щелкнула положенная трубка. Инга Сергеевна продолжала сидеть в недоумении,
держа трубку у уха. -- Инга Сергеевна, я вам звонила -- у вас занято. Вас
приглашают к руководству, -- сказала вошедшая в этот момент секретарь
института, немолодая располневшая строгая женщина. -- Извините, --
произнесла растерянно Инга Сергеевна, -- когда? -- Сейчас прямо. -- Хорошо,
одну секундочку. -- Она встала, посмотрелась в зеркало и, поправив чуть
волосы, быстро вышла вслед за секретаршей.
В кабинете директора нового института, образованного недавно из одного
из отделов большого комплексного института, сидел директор, его заместитель
и заведующий отделом, в который входил руководимый ею сектор. Когда она
вошла, лица мужчин озарились восхищенными улыбками и все стали поздравлять
ее, целуя руку.
-- Мы слышали, -- сказал директор, -- защита прошла блестяще, что
подтверждает актуальность, важность и высокий уровень твоих исследований,
Инга. Мы тут посовещались и решили организовать специально "под тебя"
самостоятельный отдел комплексных исследований. Мы предполагаем, что, с
одной стороны, вы будете продолжать заниматься тем, чем ты занималась все
эти годы, то есть твоими исследованиями, с другой -- будете координировать
все исследования в этой области в нашем регионе. Ведь наш институт головной.
-- Спасибо, Петр, -- произнесла Инга смущенно, -- я даже не знаю, что
сказать. -- А что говорить? -- сказал, улыбаясь и облокотясь на спинку
кресла, директор. -- Сейчас время для таких, как ты. Мы хотим, чтоб ты
развернулась. Ведь все годы ты научноорганизационной деятельностью
занималась в основном на общественных началах. А теперь вы получите статус
базового отдела для научнокоординационного совета, руководить которым будет
кто-то из академиков. -- Спасибо, -- сказала Инга снова. -- Конечно, это
откроет много новых возможностей. Мы теперь сможем создать комплексные
исследовательские проекты с разными подразделениями, как в Сибири, так и в
Союзе, организовывать всесоюзные, международные конференции, готовить
документы в правительственные органы для принятия решений! -- Вот и
прекрасно. Постарайся подумать над проектом программы, который нужно будет
вскоре представить на ученый совет, -- сказал директор и, встав снова, пожал
ей руку. Все остальные так же встали, улыбаясь, и Инга Сергеевна счастливая
вышла. Она шла по коридору, и счастье признания было так велико, что у нее
кружилась голова. Сейчас она упрекала себя в том, что колебалась, когда
принимала решение перейти в это подразделение, делившегося тогда старого
института на три новых самостоятельных. Ее колебания были обусловлены тем,
что она почему-то недолюбливала назначенного на должность директора
института Петра Ильича Иванченко, которого все всегда называли Чайковским
Из-за совпадавших имени и отчества и увлеченности сочинением песен, которые
он сам исполнял под гитару. Когда они работали в параллельных отделах,
взаимонезависимы друг от друга, -- это ни на что не влияло. Но признать в
нем директора института Инга Сергеевна никак не могла. Чайковский не мог не
чувствовать ее нерасположения. Поэтому, когда он все же предложил ей войти
со своим сектором в состав института, она была очень удивлена и долго
колебалась. Однако хлопоты, связанные с предзащитой, не позволяли тратить
время на раздумья и усилия, тем более что остальные сотрудники ее сектора
считали, что они больше впишутся именно в этот институт, чем в два других.
Когда она вернулась в свой кабинет после сообщенного ей решения дирекции,
там уже было все готово к торжественному чаепитию. Весь сектор собрался
вокруг ее стола, и за чаем с вкусными пирожными, приготовленными ее
коллегамиженщинами собственноручно, она рассказала им все о защите, о
решении дирекции. Эта новость всех взбудоражила, и чаепитие проходило в
оживленных дебатах о перспективах, открывающихся перед ними... Когда
чаепитие было завершено, все в приподнятом настроении пошли вместе домой,
проводив свою начальницу к Дому ученых, где ее ожидал Александр Дмитриевич.
Во время ужина Инга Сергеевна рассказывала мужу взахлеб о событиях дня, о
поздравлениях, о теплых словах в свой адрес и о перспективах, которые
открываются перед ней в связи с решениями дирекции. -- Я считаю, что все
закономерно, -- сказал муж после того, как она завершила пересказ событий
этого дня. -- Ты все это заслужила, заработала. Сейчас у тебя появится масса
новых возможностей.
-- Да, да! -- оживленно подтвердила она. -- Мы сможем не только с
сибирскими учреждениями развернуть совместные исследования, издавать
совместные труды, проводить конференции, но и с сектором Московского
института, где я защищалась. Я их очень люблю. Там такой великолепный
коллектив, такие энтузиасты. Они очень хотят, чтоб мы начали совместный
проект. Им нравятся наши работы.
-- Ну уж нет. Тогда я тебя вообще дома не увижу, будешь сидеть в своей
любимой Москве. Инга тревожно вскинула глаза на мужа, и он, глядя на нее
тоже, сам того не желая, передал ей чувство тревоги за дочь, возникшее у
обоих в этот миг. -- Вообще-то тебе нужно выспаться. Пошли домой. Ты сразу
пойдешь в постель, а я сам позвоню детям и скажу о твоем прибытии домой.
На следующий день в обеденный перерыв Инга Сергеевна пошла к Лине, с
которой не разговаривала почти двадцать пять лет, живя рядом в
Академгородке.
Уютная, зажиточная, чистая, приветливая и просторная профессорская
квартира, в которой Инга не была с того самого горького новоселья, уже с
порога показалась ей какой-то "опустившейся", подобно человеку, потерявшему
стимул к жизни. Лина прямо с порога бросилась к старой подруге на шею,
повела в гостиную. Там все тоже навевало грусть. Вскоре Инга заметила, что
грустное чувство вызывали засохшие цветы в огромных, расставленных по углам
китайских вазах. -- Что случилось? -- спросила Инга, едва сев за стол и не
тратя времени на вступление, которое напрашивалось само собой после стольких
лет разлада. -- Инга, я пониманию, как тебя удивил мой звонок через столько
лет! Но у меня здесь больше никого нет. В конце концов, если разлетелась
наша дружба, то нас хотя бы связывает общая одесская земля. И ты
единственный человек, который может меня выслушать и кому я могу довериться.
А случилось нечто невообразимое, к чему я совершенно не готова и потому
просто потеряна. У меня произошла трагедия. Даже не знаю, с чего начать...
-- Лина, что случилось, что случилось? -- спросила Инга просто и естественно
-- так, словно они не были разлучены зловещей интригой много лет назад. --
Понимашь, Инга, здесь в Городке все знают друг друга и все прямо или
косвенно связаны через работу. Поэтому я никому не могу сказать то, что
случилось, потому что это сразу разнесется, дойдет до детей. И я подумала,
что могу поговорить только с тобой. -- Лина, тебе незачем оправдываться. Я
готова тебе помочь. Что случилось? -- Ой, даже не знаю, с чего начать, --
сказала Лина, тяжело вздохнув. -- Олег был в четырехмесячной командировке в
США. Недавно вернулся, и вернулся совсем другим человеком. Он всегда ездил
не более чем на неделю, дней десять. Это его первая столь длительная
командировка вообще и за границу, в частности. Писем он не писал, да и что
писать, если письма идут по полторадва месяца. Вначале он звонил очень
часто, а потом все реже и реже. Разговоры были очень короткие на уровне "У
вас все в порядке?". Я это объясняла дороговизной разговоров и его желанием
экономить доллары на подарки нам, что он всегда раньше делал. Но когда он
прилетел и я увидела его еще только прошедшего паспортный контроль в
Шереметьево, мне показалось, что что-то не то. Когда же мы встретились, его
поцелуй, приветствие -- все мне показалось каким-то чужим. Он привез мне,
детям, внукам массу всего, но был какой-то другой. Он очень изменился в
интимной жизни, и я подумала даже, не заболел ли он Из-за столь долгой
разлуки со мной. Я ходила сама не своя, не решаясь спросить его что-либо.
Думала все само собой уляжется. Но вот несколько дней назад, собираясь в
командировку в Москву, накануне поездки, вечером, он мне сообщил, что
полюбил другую женщину и не может без нее жить. -- Как?! -- воскликнула
потрясенная Инга. -- Вот так. Но это еще не все. Он мне сообщил, КТО эта
женщина. А эта женщина не более не менее, как дочка нашей с тобой "подруги"
Нонны! Он с ней встретился в какой-то эмигрантской компании. Может, это
Нонка все подстроила. Я понимаю, что тебе это неприятно слышать, ведь она
ТОГДА от тебя не отвернулась. Она пошла к тебе ночевать и от тебя улетела в
Новосибирск. Но она почему-то отвернулась от меня. С того дня вообще
перестала общаться и ни разу даже не написала мне открытку. Потом я случайно
узнала, что она эмигрировала. Но тыто, наверное, продолжала дружить с ней и
все знаешь? Инга, поверь, я уже все давно забыла. И я тебе простила. -- Но,
Лина, -- сказала жестко Инга Сергеевна, -- пора наконец расставить точки над
"i". Я тогда ни в чем не была виновата. Я просто зашла в ту комнату и
застала там Нонну, она выскочила, и ты увидела меня. Но я не могла не
позволить ей переночевать у нас, так как ей было страшно одной ночью
возвращаться в город из Городка. -- Инга, что ты говоришь такое? Зачем ты
меня казнишь. Ведь я все годы несла горечь обиды, а порой ненависть к тебе.
Я не могла понять, как ты могла пойти на такое. Это не вязалось с моим
представлением о тебе. Боже, за что мне такое наказание. Почему же ты не
пришла и не сказала мне всю правду? -- А ты бы не поверила. К тому же у меня
самой тогда было немало проблем. Я не считала нужным оправдываться в том, в
чем не была виновной. -- Инга, -- зарыдала Лина, -- Инга прости, прости,
меня. -- Лина, ты тоже ни в чем не виновата. Любая из нас, наверное,
чувствовала б то же, что и ты. Как это могло случиться, что теперь ее дочь
встала на твоем пути? Как они встретились с Олегом? И как его угораздило в
эту эмигрантскую компанию? -- перебила подругу Инга Сергеевна. -- Я сама
была поражена, -- ответила Лина. -- Он всегда с презрением относился к
эмигрантам и к тем, кто остается за Западе. Он же очень идейный коммунист.
-- Да, вот тебе его идейность, патриотизм, -- сказала Инга. -- Какая ирония
судьбы... Сколько же ей лет сейчас, этой девице? -- Лет двадцать восемь. --
Линочка, а может, ты преувеличиваешь? Может, все уляжется. Ведь вы прожили
столько лет! Четверо детей. Пройдет время -- он забудет. Ну даже если было
там что-то. Он был один долгое время. Если она такая красавица, какой была
Нонна, да еще при маминой манере поведения и принципах жизни, то ей нетрудно
было воспользоваться одиночеством мужчины. Но пройдет еще немного времени,
все вернется на круги своя. Может, ты простишь ему? -- Да, что ты говоришь!
Я ж не сказала тебе главного. Он с кем-то послал ей приглашение, и она
собирается сюда приехать. Представляешь! И она!.. Ее мать сюда приехала,
принеся мне несчастье, теперь ее дочь! Она хочет, как он мне сказал,
"попутешествовать по стране своего детства". Она без конца звонит сюда.
-- И куда же он ее приглашает? -- спросила Инга, широко раскрыв глаза в
недоумении. -- Сюда! -- почти крикнула Лина. -- Сюда, понимаешь? Он мне
сказал, что нужно восстановить перегородку и сделать снова две квартиры, как
было до того, как нам предоставили это жилье. -- И что же она приедет сюда
навсегда? -- Я не знаю, но не думаю, что ей из Америки захочется сюда.
Вероятнее всего, что Олег что-нибудь придумает: совместное предприятие,
долгосрочное сотрудничество, чтоб поехать туда работать. Времена меняются.
Его имя известно на Западе. Он талантливый ученый. Он будет процветать. Он
только сейчас начал разворачиваться. Если б я поехала, может, я бы сейчас
была самым счастливым человеком. А вышло все наоборот. Сейчас мне кажется,
что несчастнее меня никого нет. -- Но что же случилось, почему ты не
поехала? -- А что получилось? -- сказала Лина, вытерев насухо глаза. --
Разве ты не знаешь, что по нашим идиотским правилам наш простой советский
профессор не может просто так, без особого разрешения президиума Академии
наук брать жену за границу с собой в командировку в качестве сопровождающего
лица, даже если он все расходы берет на себя. И мы пошли самым
распространенным в таких случаях путем: запросили у американского коллеги
частное приглашение для меня, тем более что этот коллега приглашал меня
неоднократно устно, когда бывал у нас дома здесь. Американский коллега
откликнулся немедленно, выслал приглашение почтой. Почта шла очень долго, а
когда получили, увидели, что американец забыл (или не знал), что нужно в
этом приглашении оговорить специально, что он все расходы по медицине, в
случае чего, берет на себя. Когда мы ему позвонили, он был в отпуске. В
общем, короче говоря, мы не успели. Но Олег меня успокаивал, что он наладит
в Америке контакты, что он сам привезет оттуда приглашение на нашу
совместную поездку через какое-то время, что у нас еще все впереди. -- Это
все наша женоненавистническая система, которая не позволяет ученому,
уезжающему даже в длительную командировку, взять с собой жену, -- сказала
Инга поникшим голосом. -- Вот она, философия в действии. Ведь мы же бесполые
социальные существа. У нас же человек -- это "совокупность общественных
отношений". У нас нет никакой физиологии. Поэтому наш мужчина может жить
сколько угодно без женщины, ну а женщина с ее потребностями вообще не в
счет. -- Ты права, Ингушка, -- вставила грустно Лина. -- С тех пор как Олег
стал часто ездить за границу, по приезде у нас дома собирались его ближайшие
коллеги. Он устраивал показ слайдов, а сейчас, когда приобрел камеру, и
видеофильмов. Мне интересно было смотреть, как в кадрах наряду с заседаниями
конгрессов, конференций, совещаний мелькали картины живописных мест,
памятников культуры и зодчества, которые Олег посещал в этих поездках. И ни
разу мою душу не смутил упрек: "а почему, собственно говоря, я обделена всем
этим? Понимаешь, ни разу мне не пришла в голову такая мысль! -- Это все
пошло от Сталина, -- сказала Инга Сергеевна, устремив как бы в давние годы
свой взгляд. -- С женой вроде бы начальство не разрешает -- и все ясно.
Сталинская политика разделяй и властвуй началась именно с размежевания
семьи. Построенная на шкурничестве, корысти, культивировании в человеке
самого низменного, эгоистичного, эта политика начиналась, казалось, с самого
малого, с устраивания Сталиным всевозможных приемов и праздников без жен. В
последнем "Огоньке", как раз в статье "Музыкальные услады вождей" Юрий
Елагин пишет об этом. Представляешь: на приемы и банкеты высокопоставленных
особ все приглашались без супруг, и сами вожди всегда были одни, и никто из
приглашенных артистов и музыкантов даже не знал, кто из хозяев женат, а кто
-- нет. Вот так они "спускали команду" отношения к семье и к семейным
ценностям. Кощунственное отношение к семье дошло до того, что даже святая
святых всех народов -- семейный ритуал -- новогодний праздник, Сталин
устраивал со своими сподвижниками без жен. -- Я гдето читала, -- вставила
Лина поникшим голосом, -- о том, что ордер на арест своей жены Александр
Поскребышев, начальник личной канцелярии Сталина, должен был собственноручно
передать Сталину на подпись, и, когда он попытался взять жену под защиту,
Сталин, подписав ордер и рассмеявшись, сказал: "Ты, что, бабу жалеешь?
Найдем тебе бабу". И вскоре к Поскребышеву пришла молодая женщина и сказала,
что ей поручили заниматься его хозяйством. Нет, Ингушка, ты только
представь, до какого цинизма доведено отношение к женщине. Но Сталин,
очевидно, знал, с кем дело имел, и знал, что они, эти "рыцари со страхом и
упреком", готовы откупиться своими женами ради своих личных интересов. И нет
страницы в нашей истории более позорной, чем эта. -- В том-то и дело, --
сказала Инга Сергеевна, -- когда-то мужчины шли на гибель ради женщин, а
наша история являет примеры совершенно противоположные, когда мужчины женщин
приносили в жертву не только ради своего выживания, но вообще ради чего
угодно. И так все пошло поехало, и появились в обществе все проблемы главнее
женщин и их интересов, и появилась индустрия, достигшая высот производства
спутников, ракет, космических кораблей и чего угодно, только вот для
производства женских трусиков, колготок, простой помады, шампуня,
дезодоранта и теней для век (вечной мечты нашей женщины) места на одной
шестой части земли не нашлось. А ведь если вдуматься глубоко -- это очень
серьезно. И мужчины даже не вникали в то, что это все -- оружие против них
же. Семья -- это тыл, это место, где ты можешь быть самим собой,
расслабиться и мобилизоваться. Семья дает человеку почву для независимости.
Вот почему Сталин и начал с разрушения святая святых человеческого
достоинства -- независимости, "прайвеси", как говорят на Западе. Он начал с
разрушения семьи. Это была его форма реализации мефистофельской концепции
заполучения души. Дальше уже все было без проблем. -- Слушай, Инга, недавно
я читала статьи поэтессы Ларисы Васильевой, -- перебила Лина возбужденно, --
где она предлагает создавать в обществе женские общественнохозяйственные и
политические структуры, которые бы способствовали решению женских проблем.
Может, она права? -- Я тоже читала об этом и не думаю, что эта идея так уж
утопична. Взять хотя бы проблему рождаемости. Ведь природа разделила
человечество на два пола во имя высшей цели -- продолжения жизни, и не
просто продолжения количественного, но и качественного. И тут в большинстве
случаев за все сложности отдувается женщина. Что ни говори, а пробема
абортов и безопасных контрацептивов до сегодняшнего дня остается проблемой
проблем. И сколько трагедий и "американских" и неамериканских, сколько
"бедных Лиз" породила эта проблема на протяжении истории человечества. А
сколько женщин умирало и умирает от абортов, от нежеланной беременности. И
разве один мужчина понес за это наказание? Мне кажется, что вообще должна
быть какая-то правовая норма об обоюдной ответственности полов перед
зачатием ребенка. Может, это выглядит на уровне утопии, но все же такой
подход мне кажется более гуманным, чем запрещение абортов. И даже в самой
этой постановке вопроса -- запрещение абортов, которая периодически
возникает в разных точках земли, -- опять же предполагается бесправие
женщины. Бьется, бьется женщина за свои права, а за нее ктото решает, рожать
ей ребенка или нет, даже если этот ребенок ей нежеланен, несвоевремен, если
она не считает себя готовой обеспечить этому ребенку достойную жизнь. Я уж
не говорю о том, что и самого ребенка вряд ли ждет хорошая перспектива в
жизни, если он появляется на свет нежеланным. Почему угроза СПИДа заставляет
людей думать об ответственности друг перед другом в постели? А угроза
легкомысленного, безответственного, порой опасного для этой новой жизни
зачатия должна касаться только женщин?! Кто виновен в том, что на свет
появляются нежеланные больные (от нездорового образа жизни родителей) дети?
Кто за это отдувается? Так что, хотя мы очень любим цитировать знаменитые
слова Маркса о том, что он в женщине ценил более всего слабость, но
слабость, может быть, могла себе позволить жена Маркса, в чем, кстати, я
тоже очень сомневаюсь. Ну а современной женщине не до расслабленья. Пока ей
нужно каждый день вести борьбу за полное фактическое равенство с мужчиной с
учетом специфики ее женского организма и чисто женского назначения. И,
конечно, женские организации общественные и политические движения очень
нужны. Но нужно не забывать и другую сторону этой проблемы. Известно, что
женские коллективы не всегда отличаются всеобщей любовью их членов друг к
другу и благодушием к окружающему миру. Пример из истории России --
Бестужевские курсы. Ведь Бестужевские курсы, то есть женский университет в
Петербурге, были открыты с самыми благородными целями. Выдающиеся ученые, в
том числе Бекетов, Мечников, Сеченов читали там лекции. И что же?!
Исследователи этого периода истории России, отмечают, что с первых же дней
это женское учреждение сотрясалось забастовками, петициями, демонстрациями.
Бестужевка была поголовно охвачена революционным движением и участием в
террористических организациях. А ведь на эти курсы съехались лучшие,
казалось, рвущиеся только к знаниям молодые женщины и девушки. Поэтому
женские организации, женские учреждения, конечно, должны быть, чтоб
обеспечить какое-то равновесие в обществе, но путь к решению основных
проблем семьи и детей (а это одна из главных составляющих женской проблемы)
видится мне, только в союзе обоих полов, только в достижении гармонии между
ними и совместном решении всех общечеловеческих проблем. Женщина вне союза с
мужчиной -- озлобленна, воинственна, эгоистична и жестока. И в нашей
революции было немало женщинреволюционерок, настоящих садисток -- я где-то
читала об этом. Например, в Одессе была садистка на счету, которой пятьдесят
два расстрела. В Киеве тоже свирепствовала чекисткаследователь, которая
подозреваемых, вызванных в ЧК, расстреливала, если они возбуждали ее
нездоровые сексуальные инстинкты. Другая революционеркакомиссарша заставляла
красноармейцев насиловать в своем присутствии беззащитных девушек, женщин,
малолетних. А женщинынадзиратели в концлагерях?
А сколько женщин участвовало и участвуют в террористических актах? Я
где-то читала, что во всех странах и на всех континентах, где есть банды
террористов, даже в восточных странах, женщины участвуют наравне с мужчинами
и часто в главенствующей роли. Если женщина без мужчины, то она словно в
искусственной среде, которая деформирует ее, потому что для женщины
естественная среда -- это союз с мужчиной. В этом мое категорическое
убеждение. Лев Толстой писал: "Мы любим людей за то добро, которое мы им
делаем, и не любим за то зло, которое мы им делали". -- Инга, -- перебила
подругу Лина, -- давай с тобой выпьем. Ведь столько лет не разговаривали. --
Лина достала из буфета бутылку коньяка, вынула из холодильника сыр, колбасу,
открытую баночку красной икры и поставила на столик. Открыв бутылку, она
наполнила хрустальные рюмки, намазала кружочки белого батона икрой,
казавшейся омытыми морем крупицами солнца, положила бутерброды на блюдце и
сказала: -- Спасибо, спасибо, что ты пришла. Иначе я бы не выдержала, может,
наложила б на себя руки. Если б моя мама была жива и увидела, до какого
отчаянья я доведена, она бы этого не вынесла. -- Лина опять зарыдала. Инга
Сергеевна посмотрела на настенные часы. Было уже более трех часов дня.
"Наверное, меня потеряли на работе и Саша волнуется -- он пригласил на
сегодня гостей", -- подумала Инга, не смея дать понять подруге, что ей нужно
уходить. Но тут Лина сама поймала взгляд Инги, обращенный к часам, и
виновато произнесла: -- Извини, милая. Я тебя задержала. Я с тобой
разговариваю так, как будто и не было нашего разрыва. Как будто мы
разговаривали все эти годы каждый день. Я так благодарна тебе за то, что ты
сохранила память о нашей дружбе. Я виновата перед тобой. -- Оставим это,
Лина, -- сказала Инга Сергеевна, с жалостью посмотрев на подругу. -- Знаешь,
что я хочу тебе предложить, -- пойдемка к нам. На работу я уже не пойду. Я
позвоню сейчас от тебя в сектор и предупрежу. У нас сегодня небольшой
банкет, который Саша организовал в честь защиты докторской.
-- Что ж ты мне сразу не сказала, что у тебя праздник в честь Саши! --
сказала Лина, утирая глаза, -- я бы не стала... -- Да нет, у нас праздник не
в честь Саши. Саша защитился уже давно. У нас сегодня маленькая вечеринка в
честь моей защиты, -- сказала Инга Сергеевна. Лина бросилась подруге на шею,
поздравляя. Затем, быстро принеся вещи из спальни, стала тут же
переодеваться, очевидно, боясь терять минуты общения с подругой, которую
вновь обрела после стольких лет разрыва. Наблюдая за тем, как Лина
натягивает на деформированное полнотой тело юбку и свитер, Инга Сергеевна не
могла не отметить про себя с грустью, насколко Лина преждевременно утратила
многое в своей красоте.
Когда они зашли в квартиру и, раздевшись, направились в кухню, то
увидели заваленный стол различными блюдами, заранее заказанными Александром