Страница:
традиции пошли в кафе "Паланга" на Ленинском проспекте, недалеко от
гостиницы. Эти замечательные, умные женщинысоциологи и философы очень любили
свою "заезжую" коллегу, а она нежно с благоговением относилась к ним и
бесконечно ценила их дружбу. За разговорами во время трапезы они не успели
оглянуться, как пролетело время, и Инге нужно было торопиться в гостиницу,
где было заказано такси для отъезда в аэропорт. Коллеги пошли с Ингой в
гостиницу, помогли ей упаковать дорожную сумку и, проводив до такси, стояли
у крыльца гостиницы, пока машина не скрылась из виду. За окном машины
прекрасная вечерняя Москва с очертаниями высотных зданий убегала все быстрей
и быстрей. Одетые в леса здания создавали атмосферу подобную той, что бывает
в доме во время ремонта, когда дискомфорт беспорядка нивелируется ожиданием
новизны, чистоты, свежести и праздничности, которые неизбежно наступают
после него. "Уже более двадцати лет моя жизнь непосредственно связана с
Москвой. И в периоды удач и трудностей, успехов и разочарований всегда этот
город внушает мне оптимизм и радость бытия. Сколько работ, дополнительных
дел и поручений я готова была делать всегда, чтоб только иметь повод и право
ездить в Москву. Вся моя жизнь была словно подготовкой к тому, чтоб потом
когда-нибудь, когда здесь обоснуется Анюта, жить в Москве всем вместе", --
думала она и ностальгические слезы по утраченной стабильности и ясности
навернулись на глаз. А из включенного таксистом радио какие-то девицы
страстно в своей песне умоляли "американбой" увезти их в Америку. По
прибытии в аэропорт она, зайдя в туалет и увидев в зеркале свое распухшее от
слез лицо и красные глаза, молча взмолилась: "Только бы никого не встретить
из знакомых. Наши академгородковские любят летать этим рейсом -- утром можно
еще успеть на работу после прилета. Только бы мне повезло ни с кем не
столкнуться здесь".
Ее место оказалось средним в трехместном ряду. У окна уже сидел
пассажир. Она быстро сняла пальто, поставила под сиденье дорожную сумку,
села в кресло и закрыла глаза. Всегда нагружая себя, как она сама говорила,
"по двадцать восемь часов в сутки", привыкшая быть занятой до предела, она
потому именно и любила перелеты, что они дарили четыре часа
"ничегонеделания" -- жизни без звонков, обязанностей, запросов и ответов. И
сейчас в этом уютном, чистом салоне она почувствовала комфорт и успокоение.
Звучала очень мелодичная песня, исполняемая Боярским. "Хорошо, что повезло и
никто не встретился, -- размышляла она. -- Мой ужасный вид мог вызвать
недоумение у любого знакомого. Никто никогда меня не видел в таком
неприбранном виде, уж сколько лет я не выхожу из дому с ненакрашенными
ресницами и губами". Накрыв глаза белым шарфом, она сложила руки на груди,
вытянула ноги и приготовилась ко сну. В это мгновенье она почувствовала
прятный аромат свежести и легкое прикосновение локтя кого-то осторожно
севшего справа. Открыв глаза, она увидела рядом с собой академика Остангова.
Едва усевшись, он расположил на коленях дипломат и доставал какие-то бумаги,
очевидно, настроившись работать. Инга Сергеевна замерла в волнении, снова
закрыла глаза, испытывая почти отчаяние от столь неуместного соседства.
Она узнала о Кирилле Всеволодовиче Остангове примерно семь лет назад,
буквально с первых дней его приезда в Академгородок. Встретила она его
впервые на какомто совещании, где он сидел прямо напротив нее, и они
волейневолей встречались взглядами. С тех пор они неоднократно пересекались
в Доме ученых и на различных совещаниях, но никогда не были непосредственно
представлены друг другу, ни разу не обмолвились друг с другом ни одним
словом. Когда он, приглашенный из Москвы, приехал в Городок, его имя сразу
стало обрастать легендами. Тогда ему было (по слухам) лет пятьдесят пять.
Высокий, стройный, с густой красивой шевелюрой чернобурых волос, с
сохранившимися (редкое исключение) аристократическими манерами, к тому же
прекрасный оратор, он сразу обратил на себя внимание всех и особенно женщин.
Среди тех из них, кто "охотился" за академиками, он немедленно занял в их
имевшемся, по слухам, списке первое место. Надежды и стимулы, очевидно,
придавало то, что Остангов приехал без жены, с какой-то немолодой,
некрасивой дальней родственницей, выполнявшей в его доме роль "домоправитель
ницы". Говорили, что он был женат на своей сокурснице, очень красивой, умной
женщине, которая ради него бросила свою карьеру, воспитывала двоих сыновей и
помогала ему во всем. Остангов очень рано достиг успехов в науке и сделал
блестящую карьеру. Согласно слухам, Остангова с женой, кроме всего прочего,
объединяла любовь к альпинизму. Каждое лето они вдвоем отправлялись в горы.
В последний раз он поехать не смог Из-за чрезвычайно важной международной
экспедиции, совпавшей по времени с походом, и жена поехала одна в составе их
постоянной, спаянной многолетней любовью к спорту группе. Там произошло
какое-то несчастье, и она погибла. Он очень страдал, считая себя виновным,
вырастил детей, поженил их и, оставив им свою квартиру в Москве, приехал в
Академгородок. Он так и жил один, не давая повода судачить о подробностях
своей личной жизни. Остангов обладал удивительным воздействием на
сталкивающихся с ним людей, какой-то особой аурой, под воздействием которой
возникало желание казаться лучше и умней. Вот и Инга Сергеевна начала
испытывать необъяснимое волнение, оказавшись рядом с ним. "Что это я, в
самом деле, -- подумала она, -- неужто устала до такой степени, что любой
внешний раздражитель способен вывести меня из равновесия. Надо постараться
уснуть. Через несколько часов на работу. Она закрыла глаза, пытаясь
определить последовательность выполнения дел, которые ее ждут дома. Но
воспоминания о событиях пережитых за прошедшие дни в Москве перехлестнули
все ее мысли, и, охваченная страданиями за дочь, она совсем забыла о
взбудоражившем ее соседе. "Чего я достигла в жизни, -- если я ничем не могу
помочь своей дочери? Но ведь я честно трудилась, преодолевала непреодолимое.
Почему же я чувствую себя банкротом, нищим, никчемным человеком, у которого
ничего нет. Мои родители гордились тем, что я вырвалась без всяких блатов и
денег -- сама, честно. Они были счастливы, что я буду жить на другом уровне.
"Твои дети, -- говорил папа, -- будут жить уже другой, понастоящему красивой
жизнью. Они будут детьми профессоров!" И вот она -- "красивая" жизнь Анюты
-- в этом чудовищном общежитии. А теперь она не видит иного выхода, кроме
как уехать. И она уедет. И что потом: будет разбита семья, и мы обречены на
разлуку. Почему? Кто виноват? Можно ли найти виновного? А ведь Юра здорово
сказал про презумпцию невиновности". Вдруг кто-то сзади, постучав по спинке
сиденья, раздраженно сказал: -- Девушка, разве вы не слышали? Верните
сиденье в исходное положение. Я Из-за вас не могу установить столик. Сейчас
принесут завтрак. -- Ох, простите, -- сказала она, обернувшись, и тут же
поймала на себе сочувственный взгляд академика. -- Что устали? Я вообще-то
не люблю ночной рейс, но мне необходимо срочно быть в Городке, -- произнес
он спокойно, естественно, дружелюбно. Она смущенно улыбнулась, ничего не
ответив, и принялась устанавливать свой столик. -- Я вас видел на нескольких
совещаниях, но так и не понял, какую область науки вы представляете, --
вновь обратился к ней академик. -- Я занимаюсь социологическими аспектами
здоровья человека и принимала участие в разработке некоторых аспектов
программы "Сибирь". Потому была участницей тех совещаний, на которых мы с
вами встречались.
-- А кто ж вы по профессии, медик? -- Нет, это одним словом не
объяснишь. Я закончила юридический. Потом судьба меня привела к социологам,
и я защитила кандидатскую по социологии. Потом меня пригласили в комплексный
проект, где однин из разделов был посвящен проблемам демографии и здоровья
человека. Но сейчас я могу констатировать, что я своей главной специальности
юриста старалась не изменять и всюду в свои исследования включаю правовые
аспекты. Ведь право -- оно, как медицина. Оно тоже призвано осуществлять
профилактику и лечить, но только от социальных болезней. Я очень люблю эту
сферу знаний. Я стараюсь работать на стыке права и гуманитарных наук. -- А
что вас более всего занимает сейчас на стыке права и гуманитарных наук? --
спросил несколько игривым тоном академик. В это время стройная стюардесса,
одарив академика ослепительной улыбкой, умело, как эквилибрист, швырнула на
каждый столик какието безобразные пакеты, извинившись за то, что на кухне
(неизвестно какой) ремонт и потому у них нет посуды. Чтоб выиграть время для
обдумывания ответа, Инга Сергеевна стала усердно рассматривать содержимое
пакета: кусок некрасивой непонятного цвета и запаха колбасы, похожий на
простое банное мыло плавленный сырок, булочка, и вечный аэрофлотовский
коржик с арахисом. -- Итак, я вас слушаю, -- сказал с улыбкой Остангов,
умудрявшийся и это безобразие под названием "завтрак" есть элегантно и
красиво. -- Меня волнует, -- начала она протяжно, на ходу подбирая слова, --
ответственность общества по отношению к гуманитарной интеллигенции и
ответственность гуманитарной интеллигенции по отношению к обществу и роль
принципа презумпции невиновности в этих вопросах. -- Да? -- спросил он,
высоко подняв брови. -- А что же конкретно? -- В основе принципа презумпции
невиновности, -- ответила Инга Сергеевна, -- лежат демократические идеи
защиты человека от произвола и бесправия, и в уголовном праве он играет
очень важную роль. Но этот принцип оказывает существенное влияние на
общественную жизнь и отношения между людьми в гражданской сфере, и это не
всегда срабатывает во благо добродетели... -- Что вы имеете в виду, --
спросила академик, серьезно посмотрев на собеседницу?
-- Что я имею в виду, -- на мгновенье задумавшись, сказала Инга
Сергеевна, -- ну... общеизвестно, что мораль и право -- очень тесно
взаимосвязанные и взаимообуслов ливающие другу друга понятия. И правовой
принцип презумпции невиновности оказывает влияние на моральнонравственные
критерии отношений между людьми. Что бы мы, людичеловеки, ни делали, для нас
важно только одно, чтоб нас не признали виновными: кто-то провоцирует войны
и конфликты, межнациональную рознь, ктото безответственно относится к
природе, кто-то безответственно относится к своим детям, к родителям, кто-то
ставит фильмы, притупляющие сострадание к человеческим страданиям, смерти,
насилию, кто-то выращивает урожаи с помощью вредных для здоровья химикатов и
еще огромное множество каких-то "ктото", которые губят наше здоровье, делают
что-то, что прямо или косвенно оборачивается против человека, и этот кто-то
не боится, что ему предъявят за это счет, обвинение (по нравственным либо
юридическим законам), потому что по большому счету человечество не
выработало четких критериев ответственности за это. А раз нет критериев,
значит, трудно доказать виновность виновного. А раз виновность не доказана,
то согласно презумпция невиновности этот кто-то либо эти кто-то имеют право
считаться невиновными. А уж со своей совестью он (либо они) какнибудь
совладает. И это самое страшное. -- Инга Сергеевна сдела небольшую паузу и
продолжила: -- Изучая проблему взаимодействия социального и биологического
человека, я прониклась тревогой, которую бьют многие гуманисты о будущем
человека. Еще двести лет назад французский мыслитель Боннод написал трактат
под таким названием: "Degradationde j'espece humaipar l'espece humaine"...
-- Что означает: "Люди как вырождение человеческого рода". Я правильно
перевел? -- спросил Остангов, повернувшись к ней с улыбкой. -- Да,
совершенно верно, -- ответила она, приняв как должное его знание
иностранного языка. -- Почему произошло так, что люди сами становятся
причиной своего вырождения? Потому что мы, люди, часто не ведаем, что
творим, и сами себя прощаем за все содеянное, и даже научнотехничский
прогресс обращается в свою противоположность для судеб человечества. Ну,
например, мы знаем о проблемах экологии. Это последствия прагматичного
вторжения в природу. А сейчас нависла угроза нечто подобное сделать с
человеком. Еще генетик Дубинин остерегал в отношении увлечений идеей об
искусственном "разведении гениев". Допустим, говорил он, мы выведем массу
гениев соответственно нашему представлению о содержании понятия "гений". А
как отнесутся люди будущего к нашим фантазиям на тему "о природе человека"?
Может, у них, у будущих, будут иные критерии гения и они проклянут нас,
сегодняшних. Ведь страшно то, что мы сделали с окружающей средой, и то же
может произойти и с природой человека, а ведь попытки вторжения в природу
человека уже имеют место быть. -- Как я погляжу, вы совсем ничего не едите,
-- перебил ее с заботой в голосе Кирилл Всеволодович. -- Это Из-за меня, я
вовлек вас в беседу. -- Нет, нет, Кирилл Всеволодович, -- сказала Инга
Сергеевна, внутренне недовольная тем, что ее прервали в тот момент, когда
она вошла во вкус, -- вовсе не Из-за вас. Просто мы с коллегами перед
вылетом пообедали, и я совсем не хочу есть. Так вот, раз уж вы меня завели,
я доскажу. Ведь мы, философы, -- такие, с нами лучше не связываться.
Уделяя всегда большое внимание своему внешнему виду, сейчас она ни на
минуту не забывала о ненакрашенных ресницах, что немного угнетало ее и
потому, разговаривая с Останговым, она избегала смотреть в его сторону,
спасаясь игрой с безобразным пищевым пакетом, который не выпускала из рук. В
это время красавицастюардесса подъехала с контейнером прохладительных
напитков и выдала каждому, кто желал, голубые пластмассовые чашечки с
искрящимся газированным питьем. Глотнув напиток, Остангов посмотрел на свою
собеседницу поотечески тепло и нежно и сказал: -- Я вас внимательно слушаю.
-- В современном обществе существует удивительный парадокс. Суть его в том,
что все основные явления общественной жизни (от создания оружия до создания
фильмов) по масштабам их воздействия носят глобальный характер. Но при этом,
-- продолжила Инга Сергеевна, -- нет какой-то общепланетарной гуманитарной
концепции их использования.
-- Но, кто же, -- спросил Остангов, -- должен эти критерии
вырабатывать? Кто-то стоящий над обществом? -- Да, да, -- произнесла она
взволнованно, заливаясь краской. -- И этим "ктото" должна быть ФИЛОСОФИЯ .
-- Она посмотрела на академика в упор, забыв о ненакра шенных ресницах, и,
встретив его внимательный взгляд, продолжала: -- Философия, чем она является
по сути, -- это любовь к мудрости.
-- Но такие идеи не новы, они уже были в истории человечества, --
отметил Остангов. -- Такие идеи разрабатывал еще Конфуций и его
последователи. Известна конфуцианская идея аристократии достоинств, талантов
и просвещенного разума. Центральное место в учении Конфуция занимала
концепция жэнь (человечности) -- закон идеальных отношений между людьми в
семье, обществе государстве -- в соответствии с принципом "чего не желаешь
себе, того не делай другим". Один из наиболее известных представителей
конфуцианства Сюньцзы считал главными звеньями управления обществом,
государством справедливые приказы и любовь к народу, уважение к ученым,
почитание мудрых и привлечение к государственным делам способных людей, а
критериями правления -- справедливость и мир. А концепция эпохи Просвещения,
как вы знаете, основывалась на идее "научного миропонимания", согласно
которой философии отводилась роль выявления всех связей мироздания.
Французские материалисты эпохи Просвещения уповали на "разумность человека",
которая поможет ему найти путь к всеобщему благоденствию.
Отметив про себя (удивившее ее знание философии Останговым) Инга
Сергеевна дополнила: -- Так и Платон еще утверждал, что "пока в государствах
не будут философы царствовать", или цари, "удовлетворительно
философствовать", род человеческий не избавится от зла. Я понимаю, что то,
что я говорила не ново и идеи эти уже были. Но тогда степень их влияния на
реальные исторические процессы могла и не быть настолко значимой, как
сегодня. У человечества было еще все впереди, у него было время для раздумий
и было мало опыта для проверки полезности тех или иных теорий. Сейчас же
времени нет, но есть большой опыт, на основе которого оно может подвести
итог и дать оценку тех или иных теорий, концепций общественного развития. И
если некоторые теории были отвергнуты практикой жизни, а другие, наоборот,
легли в ее основу, это еще не значит, что человечество сделало именно тот
выбор, который был необходим. -- Может, вы устали и хотите немного
отдохнуть, -- спросил Остангов, повернувшись к ней всем корпусом. -- Я вас
изрядно утомил. Не забудем, что сейчас ночь, а ведь нам осталось лететь
совсем недолго, чуть более часа. -- Спасибо, Кирилл Всеволодович, я совсем
не устала, -- сказала она, улыбаясь. -- Я рада, что у нас состоялся этот
разговор. То, о чем я сейчас говорю, еще не отшлифовано в моем
представлении, а вы в этом случае -- просто незаменимый оппонент: вы не
философ. Ну не работаете непосредственно в философии (скажем так), --
поправила она себя, -- хотя, судя по всему, к философии не совсем
равнодушны, и потому ваш взгляд как бы человека со стороны мне очень
полезен. -- В таком случае, я чувствую на себе неслыханную ответственность и
буду беспощадным оппонентом, ведь мы с вами решаем судьбу человечества, не
так ли? -- засмеялся академик. -- Я думаю, -- сказала Инга Сергеевна, -- что
человечество рано или поздно придет к пониманию необходимости создания
такого общепланетарного органа, который будет своего рода всемирным
экспертом, определяющим критерии развития общества. -- И вы полагаете, что
это не утопизм? -- спросил Остангов с оттенком скептицизма. -- Вся история
человечества -- войны, противоречия и так далее. -- Вы правы, -- сказала
Инга Сергеевна. -- Но сейчас другое время. Сейчас настало время новой
всемирной революцию. -- Так что, опять на баррикады? -- спросил академик,
прищурив в улыбке глаза. -- Нет, нет, это должна быть мирная революция,
направленная на утверждение общечеловеческих принципов гуманизма,
нравственности и культуры повсеместно в обществе и прежде всего во властных
структурах. Эта революция должна быть подобно научнотехнической, когда
постепенно шла замена старого новым повсеместно в технологиях, в
оборудовании.
-- Это, насколько я понял, близко к американскому философу Данэму с его
концепцией "очеловечивания бюрократии"... Но как это можно сделать?
Попробуйте сейчас сменить одного на другого, либо заставить кого-то сменить
политические амбиции на чисто гуманитарную ориентацию. Что, всеобщая
гражданская война? -- Нужно просветить народы, чтоб они выдвигали и выбирали
только тех, кто будет отвечать соответствующим требованиям. Помните, у Льва
Толстого: если зло всегда объединяется, то добру нужно делать то же самое. Я
точно цитату из "Войны и мира" не помню, но смысл ее примерно таков. -- Вы,
как мне кажется, находитесь под сильным влиянием идей конфуцианства. Там
тоже было что-то вроде государственных экзаменов, через посредство которых
отбирались "благородные мужи". -- Возможно, все, что я говорю, -- это
сплетение сведений из разных источников. Но я сама все более заражаюсь этими
идеями. Нужно, чтоб каждый человек на земле, а тем более политик,
общественный деятель чувствовал свою ответственность за все происходящее и
не уповала на презумпцию невиновности. -- Инга Сергеевна на мгновенье
остановилась, приложив обе ладони к к своему пылающему лицу. -- Ну вот,
благодаря философскому семинару время пролетело незаметно, и нам уже
рекомендуют пристегнуть ремни, -- сказал Кирилл Всеволодович игриво и ловко
пристегнул свой ремень. В это время по радио объявили о скорой посадке.
Все пройдет: и печаль и радость,
Все пройдет, так устроен свет.
Все пройдет, только верить надо,
Что любовь не проходит, нет, -- снова запел Михаил Боярский песню, под
которую Инга Сергеевна собиралась крепко заснуть четыре часа назад. -- Вас
встречают в Новосибирске? -- спросил академик, заглянув ей в глаза. -- Нет,
я предупредила мужа, что возьму такси, отвезу домой ненужные вещи, а потом
-- сразу же на работу.
Самолет незаметно приземлился, и пассажиры, как обычно, несмотря на
требования и просьбы экипажа подождать на местах до полной остановки
двигателя, выхода экипажа и подачи трапов, повскакали со своих мест, чтоб
быстро одеться и помчаться к выходу. Академик Остангов спокойно встал со
своего места, подал даме пальто, сам надев светлосерый элегантный утепленный
плащ, такого же цвета шляпу и тонкий шерстяной темносерый в белую клетку
шарф, взял дорожную сумку Инги Сергеевны, свой дипломат и, пропустив ее
вперед, остановился, ожидая, как все, разрешения на выход. После
утомительной стоянки они вышли наконец на улицу, где было холодно, ветрено и
все напоминало о том, что "красная", теплая, праздничная Москва сменилась
"серым" холодным будничным Новосибирском.
Инга Сергеевна по привычке остановилась на взлетном поле в ожидании
автобусика, едущего в аэровокзал. Уж сколько лет ее жизнь связана с частыми
перелетами в любое время года, и не вспомнить случая, чтоб в жару ли, в
страшный мороз, пургу или проливной ливень этот автобус ожидал пассажиров у
трапа самолета. Нет, всегда только наоборот: уставшие от полета пассажиры,
старики и родители с малютками вынуждены стоять в ожидании этого жутко
примитивного транспорта, словно всем своим видом, демонстрирующего полное
пренебрежение к пассажирам.
Как только она остановилась, Остангов, осторожно прикоснувшись к ее
локтю, предложил ей следовать с ним к его машине, которая стояла в ожидании
хозяина недалеко от трапа самолета. Инга Сергеевна, благодарно улыбнувшись,
пошла с ним. Мокрый снег с ветром при ее легком бархатном пальто и сапогах
на высоченных каблуках вызывали единственное желание куданибудь спрятаться,
где тепло и сухо. Академик дружески поздоровался с водителем и со словами:
"С нами сегодня гостья" открыл Инге Сергеевне заднюю дверцу, подождал, пока
она усядется и привычно сел рядом с водителем. Остангов, очевидно, изрядно
уставший, углубившись в себя, молчал. А Инге Сергеевне в теплом, чистом
салоне машины было так хорошо и уютно, что даже эта ужасная всегда тягостная
дорога из аэропорта Толмачево в Академгородок сейчас показалась приятной и
короткой. Когда они въехали в Академгородок, Кирилл Всеволодович сказал
водителю: -- Сейчас доедем до моего дома, затем отвезешь Ингу Сергеевну
домой. Там ее подождешь, сколько понадобится, и отвезешь на работу. Ко мне
можешь подъехать к одиннадцати. Вы не возражаете? -- заключил он,
повернувшись к Инге Сергеевне с улыбкой. -- Большое спасибо, Кирилл
Всеволодович, -- ответила она, растроганная таким вниманием академика. В это
время машина остановилась возле двухэтажного коттеджа. Остангов, выйдя,
открыл заднюю дверцу и, протянув Инге Сергеевне руку, сказал: -- Благодарю
за интересную беседу. Желаю вам успехов и всего доброго. Затем академик
направился к калитке дворика своего дома, а водитель, ничего не сказав, тут
же развернулся и, уточнив у Инги Сергеевны ее адрес, молча повел машину к ее
дому.
Когда машина отъехала, Ингу Сергеевну сразу охватило чувство
неудовлетворенности собой, усталости и сожаления об этой неуместной встрече.
"О чем я только не болтала -- какой-то бред. Несформировавшиеся мысли... --
размышляла она с чувством брезгливости к себе самой. -- Только бы не
пересекаться с Останговым подольше, чтоб он забыл об этой болтовне".
Терзаемая этими мыслями, она не заметила, как подъехала к дому. Поблагодарив
водителя и пообещав вернуться не долее чем через пятнадцать минут, она
побежала на четвертый этаж. Муж с приготовленным кофе уже ожидал ее. -- Ты,
очевидно, сразу поймала такси, если тебе удалось так быстро приехать, --
сказал он радостно целуя ее и вручая с порога огромный букет. -- Знаешь, мне
повезло. Меня подвез академик Остангов. Мы с ним летели вместе, -- ответила,
она быстро переодеваясь.
-- Да?! -- воскликнул муж, идя за ней по квартире. -- Это на него
похоже. Он -- удивительный человек. -- Всевсе, Сашенька, убегаю, -- сказала
она, глотнув кофе. -- Мне неудобно задерживать водителя. Вечером поговорим.
-- Вечером идем ужинать в Дом ученых, а завтра у нас гости. -- Хорошо,
хорошо. Я позвоню тебе на работу, -- сказала она с нежностью и выбежала за
дверь. Когда Инга Сергеевна переступила порог вестибюля четырехэтажного
здания, где размещался их институт, она увидела тут же на стене напротив
входной двери большой плакат с поздравлением в ее честь. Осознание
значимости происшедшего в ее жизни события пришло к ней впервые за все дни с
момента защиты. Весь день прошел, как водоворот встреч, звонков,
поздравлений, признаний заслуг ее таланта, трудолюбия и авторитета. В
какой-то момент, когда она на минуту осталась одна в своем кабинете, чувство
страха охватило ее. "Может, это -- сон, может, это -- не со мной?" --
подумала она в тревоге. Но нет, все было явью, все было с ней, все было
необратимо, ибо защита состоялась, все эти цветы, подарки, это выражение
уважения на лицах, рукопожатия, этот лежащий перед ней на столе том ее
гостиницы. Эти замечательные, умные женщинысоциологи и философы очень любили
свою "заезжую" коллегу, а она нежно с благоговением относилась к ним и
бесконечно ценила их дружбу. За разговорами во время трапезы они не успели
оглянуться, как пролетело время, и Инге нужно было торопиться в гостиницу,
где было заказано такси для отъезда в аэропорт. Коллеги пошли с Ингой в
гостиницу, помогли ей упаковать дорожную сумку и, проводив до такси, стояли
у крыльца гостиницы, пока машина не скрылась из виду. За окном машины
прекрасная вечерняя Москва с очертаниями высотных зданий убегала все быстрей
и быстрей. Одетые в леса здания создавали атмосферу подобную той, что бывает
в доме во время ремонта, когда дискомфорт беспорядка нивелируется ожиданием
новизны, чистоты, свежести и праздничности, которые неизбежно наступают
после него. "Уже более двадцати лет моя жизнь непосредственно связана с
Москвой. И в периоды удач и трудностей, успехов и разочарований всегда этот
город внушает мне оптимизм и радость бытия. Сколько работ, дополнительных
дел и поручений я готова была делать всегда, чтоб только иметь повод и право
ездить в Москву. Вся моя жизнь была словно подготовкой к тому, чтоб потом
когда-нибудь, когда здесь обоснуется Анюта, жить в Москве всем вместе", --
думала она и ностальгические слезы по утраченной стабильности и ясности
навернулись на глаз. А из включенного таксистом радио какие-то девицы
страстно в своей песне умоляли "американбой" увезти их в Америку. По
прибытии в аэропорт она, зайдя в туалет и увидев в зеркале свое распухшее от
слез лицо и красные глаза, молча взмолилась: "Только бы никого не встретить
из знакомых. Наши академгородковские любят летать этим рейсом -- утром можно
еще успеть на работу после прилета. Только бы мне повезло ни с кем не
столкнуться здесь".
Ее место оказалось средним в трехместном ряду. У окна уже сидел
пассажир. Она быстро сняла пальто, поставила под сиденье дорожную сумку,
села в кресло и закрыла глаза. Всегда нагружая себя, как она сама говорила,
"по двадцать восемь часов в сутки", привыкшая быть занятой до предела, она
потому именно и любила перелеты, что они дарили четыре часа
"ничегонеделания" -- жизни без звонков, обязанностей, запросов и ответов. И
сейчас в этом уютном, чистом салоне она почувствовала комфорт и успокоение.
Звучала очень мелодичная песня, исполняемая Боярским. "Хорошо, что повезло и
никто не встретился, -- размышляла она. -- Мой ужасный вид мог вызвать
недоумение у любого знакомого. Никто никогда меня не видел в таком
неприбранном виде, уж сколько лет я не выхожу из дому с ненакрашенными
ресницами и губами". Накрыв глаза белым шарфом, она сложила руки на груди,
вытянула ноги и приготовилась ко сну. В это мгновенье она почувствовала
прятный аромат свежести и легкое прикосновение локтя кого-то осторожно
севшего справа. Открыв глаза, она увидела рядом с собой академика Остангова.
Едва усевшись, он расположил на коленях дипломат и доставал какие-то бумаги,
очевидно, настроившись работать. Инга Сергеевна замерла в волнении, снова
закрыла глаза, испытывая почти отчаяние от столь неуместного соседства.
Она узнала о Кирилле Всеволодовиче Остангове примерно семь лет назад,
буквально с первых дней его приезда в Академгородок. Встретила она его
впервые на какомто совещании, где он сидел прямо напротив нее, и они
волейневолей встречались взглядами. С тех пор они неоднократно пересекались
в Доме ученых и на различных совещаниях, но никогда не были непосредственно
представлены друг другу, ни разу не обмолвились друг с другом ни одним
словом. Когда он, приглашенный из Москвы, приехал в Городок, его имя сразу
стало обрастать легендами. Тогда ему было (по слухам) лет пятьдесят пять.
Высокий, стройный, с густой красивой шевелюрой чернобурых волос, с
сохранившимися (редкое исключение) аристократическими манерами, к тому же
прекрасный оратор, он сразу обратил на себя внимание всех и особенно женщин.
Среди тех из них, кто "охотился" за академиками, он немедленно занял в их
имевшемся, по слухам, списке первое место. Надежды и стимулы, очевидно,
придавало то, что Остангов приехал без жены, с какой-то немолодой,
некрасивой дальней родственницей, выполнявшей в его доме роль "домоправитель
ницы". Говорили, что он был женат на своей сокурснице, очень красивой, умной
женщине, которая ради него бросила свою карьеру, воспитывала двоих сыновей и
помогала ему во всем. Остангов очень рано достиг успехов в науке и сделал
блестящую карьеру. Согласно слухам, Остангова с женой, кроме всего прочего,
объединяла любовь к альпинизму. Каждое лето они вдвоем отправлялись в горы.
В последний раз он поехать не смог Из-за чрезвычайно важной международной
экспедиции, совпавшей по времени с походом, и жена поехала одна в составе их
постоянной, спаянной многолетней любовью к спорту группе. Там произошло
какое-то несчастье, и она погибла. Он очень страдал, считая себя виновным,
вырастил детей, поженил их и, оставив им свою квартиру в Москве, приехал в
Академгородок. Он так и жил один, не давая повода судачить о подробностях
своей личной жизни. Остангов обладал удивительным воздействием на
сталкивающихся с ним людей, какой-то особой аурой, под воздействием которой
возникало желание казаться лучше и умней. Вот и Инга Сергеевна начала
испытывать необъяснимое волнение, оказавшись рядом с ним. "Что это я, в
самом деле, -- подумала она, -- неужто устала до такой степени, что любой
внешний раздражитель способен вывести меня из равновесия. Надо постараться
уснуть. Через несколько часов на работу. Она закрыла глаза, пытаясь
определить последовательность выполнения дел, которые ее ждут дома. Но
воспоминания о событиях пережитых за прошедшие дни в Москве перехлестнули
все ее мысли, и, охваченная страданиями за дочь, она совсем забыла о
взбудоражившем ее соседе. "Чего я достигла в жизни, -- если я ничем не могу
помочь своей дочери? Но ведь я честно трудилась, преодолевала непреодолимое.
Почему же я чувствую себя банкротом, нищим, никчемным человеком, у которого
ничего нет. Мои родители гордились тем, что я вырвалась без всяких блатов и
денег -- сама, честно. Они были счастливы, что я буду жить на другом уровне.
"Твои дети, -- говорил папа, -- будут жить уже другой, понастоящему красивой
жизнью. Они будут детьми профессоров!" И вот она -- "красивая" жизнь Анюты
-- в этом чудовищном общежитии. А теперь она не видит иного выхода, кроме
как уехать. И она уедет. И что потом: будет разбита семья, и мы обречены на
разлуку. Почему? Кто виноват? Можно ли найти виновного? А ведь Юра здорово
сказал про презумпцию невиновности". Вдруг кто-то сзади, постучав по спинке
сиденья, раздраженно сказал: -- Девушка, разве вы не слышали? Верните
сиденье в исходное положение. Я Из-за вас не могу установить столик. Сейчас
принесут завтрак. -- Ох, простите, -- сказала она, обернувшись, и тут же
поймала на себе сочувственный взгляд академика. -- Что устали? Я вообще-то
не люблю ночной рейс, но мне необходимо срочно быть в Городке, -- произнес
он спокойно, естественно, дружелюбно. Она смущенно улыбнулась, ничего не
ответив, и принялась устанавливать свой столик. -- Я вас видел на нескольких
совещаниях, но так и не понял, какую область науки вы представляете, --
вновь обратился к ней академик. -- Я занимаюсь социологическими аспектами
здоровья человека и принимала участие в разработке некоторых аспектов
программы "Сибирь". Потому была участницей тех совещаний, на которых мы с
вами встречались.
-- А кто ж вы по профессии, медик? -- Нет, это одним словом не
объяснишь. Я закончила юридический. Потом судьба меня привела к социологам,
и я защитила кандидатскую по социологии. Потом меня пригласили в комплексный
проект, где однин из разделов был посвящен проблемам демографии и здоровья
человека. Но сейчас я могу констатировать, что я своей главной специальности
юриста старалась не изменять и всюду в свои исследования включаю правовые
аспекты. Ведь право -- оно, как медицина. Оно тоже призвано осуществлять
профилактику и лечить, но только от социальных болезней. Я очень люблю эту
сферу знаний. Я стараюсь работать на стыке права и гуманитарных наук. -- А
что вас более всего занимает сейчас на стыке права и гуманитарных наук? --
спросил несколько игривым тоном академик. В это время стройная стюардесса,
одарив академика ослепительной улыбкой, умело, как эквилибрист, швырнула на
каждый столик какието безобразные пакеты, извинившись за то, что на кухне
(неизвестно какой) ремонт и потому у них нет посуды. Чтоб выиграть время для
обдумывания ответа, Инга Сергеевна стала усердно рассматривать содержимое
пакета: кусок некрасивой непонятного цвета и запаха колбасы, похожий на
простое банное мыло плавленный сырок, булочка, и вечный аэрофлотовский
коржик с арахисом. -- Итак, я вас слушаю, -- сказал с улыбкой Остангов,
умудрявшийся и это безобразие под названием "завтрак" есть элегантно и
красиво. -- Меня волнует, -- начала она протяжно, на ходу подбирая слова, --
ответственность общества по отношению к гуманитарной интеллигенции и
ответственность гуманитарной интеллигенции по отношению к обществу и роль
принципа презумпции невиновности в этих вопросах. -- Да? -- спросил он,
высоко подняв брови. -- А что же конкретно? -- В основе принципа презумпции
невиновности, -- ответила Инга Сергеевна, -- лежат демократические идеи
защиты человека от произвола и бесправия, и в уголовном праве он играет
очень важную роль. Но этот принцип оказывает существенное влияние на
общественную жизнь и отношения между людьми в гражданской сфере, и это не
всегда срабатывает во благо добродетели... -- Что вы имеете в виду, --
спросила академик, серьезно посмотрев на собеседницу?
-- Что я имею в виду, -- на мгновенье задумавшись, сказала Инга
Сергеевна, -- ну... общеизвестно, что мораль и право -- очень тесно
взаимосвязанные и взаимообуслов ливающие другу друга понятия. И правовой
принцип презумпции невиновности оказывает влияние на моральнонравственные
критерии отношений между людьми. Что бы мы, людичеловеки, ни делали, для нас
важно только одно, чтоб нас не признали виновными: кто-то провоцирует войны
и конфликты, межнациональную рознь, ктото безответственно относится к
природе, кто-то безответственно относится к своим детям, к родителям, кто-то
ставит фильмы, притупляющие сострадание к человеческим страданиям, смерти,
насилию, кто-то выращивает урожаи с помощью вредных для здоровья химикатов и
еще огромное множество каких-то "ктото", которые губят наше здоровье, делают
что-то, что прямо или косвенно оборачивается против человека, и этот кто-то
не боится, что ему предъявят за это счет, обвинение (по нравственным либо
юридическим законам), потому что по большому счету человечество не
выработало четких критериев ответственности за это. А раз нет критериев,
значит, трудно доказать виновность виновного. А раз виновность не доказана,
то согласно презумпция невиновности этот кто-то либо эти кто-то имеют право
считаться невиновными. А уж со своей совестью он (либо они) какнибудь
совладает. И это самое страшное. -- Инга Сергеевна сдела небольшую паузу и
продолжила: -- Изучая проблему взаимодействия социального и биологического
человека, я прониклась тревогой, которую бьют многие гуманисты о будущем
человека. Еще двести лет назад французский мыслитель Боннод написал трактат
под таким названием: "Degradationde j'espece humaipar l'espece humaine"...
-- Что означает: "Люди как вырождение человеческого рода". Я правильно
перевел? -- спросил Остангов, повернувшись к ней с улыбкой. -- Да,
совершенно верно, -- ответила она, приняв как должное его знание
иностранного языка. -- Почему произошло так, что люди сами становятся
причиной своего вырождения? Потому что мы, люди, часто не ведаем, что
творим, и сами себя прощаем за все содеянное, и даже научнотехничский
прогресс обращается в свою противоположность для судеб человечества. Ну,
например, мы знаем о проблемах экологии. Это последствия прагматичного
вторжения в природу. А сейчас нависла угроза нечто подобное сделать с
человеком. Еще генетик Дубинин остерегал в отношении увлечений идеей об
искусственном "разведении гениев". Допустим, говорил он, мы выведем массу
гениев соответственно нашему представлению о содержании понятия "гений". А
как отнесутся люди будущего к нашим фантазиям на тему "о природе человека"?
Может, у них, у будущих, будут иные критерии гения и они проклянут нас,
сегодняшних. Ведь страшно то, что мы сделали с окружающей средой, и то же
может произойти и с природой человека, а ведь попытки вторжения в природу
человека уже имеют место быть. -- Как я погляжу, вы совсем ничего не едите,
-- перебил ее с заботой в голосе Кирилл Всеволодович. -- Это Из-за меня, я
вовлек вас в беседу. -- Нет, нет, Кирилл Всеволодович, -- сказала Инга
Сергеевна, внутренне недовольная тем, что ее прервали в тот момент, когда
она вошла во вкус, -- вовсе не Из-за вас. Просто мы с коллегами перед
вылетом пообедали, и я совсем не хочу есть. Так вот, раз уж вы меня завели,
я доскажу. Ведь мы, философы, -- такие, с нами лучше не связываться.
Уделяя всегда большое внимание своему внешнему виду, сейчас она ни на
минуту не забывала о ненакрашенных ресницах, что немного угнетало ее и
потому, разговаривая с Останговым, она избегала смотреть в его сторону,
спасаясь игрой с безобразным пищевым пакетом, который не выпускала из рук. В
это время красавицастюардесса подъехала с контейнером прохладительных
напитков и выдала каждому, кто желал, голубые пластмассовые чашечки с
искрящимся газированным питьем. Глотнув напиток, Остангов посмотрел на свою
собеседницу поотечески тепло и нежно и сказал: -- Я вас внимательно слушаю.
-- В современном обществе существует удивительный парадокс. Суть его в том,
что все основные явления общественной жизни (от создания оружия до создания
фильмов) по масштабам их воздействия носят глобальный характер. Но при этом,
-- продолжила Инга Сергеевна, -- нет какой-то общепланетарной гуманитарной
концепции их использования.
-- Но, кто же, -- спросил Остангов, -- должен эти критерии
вырабатывать? Кто-то стоящий над обществом? -- Да, да, -- произнесла она
взволнованно, заливаясь краской. -- И этим "ктото" должна быть ФИЛОСОФИЯ .
-- Она посмотрела на академика в упор, забыв о ненакра шенных ресницах, и,
встретив его внимательный взгляд, продолжала: -- Философия, чем она является
по сути, -- это любовь к мудрости.
-- Но такие идеи не новы, они уже были в истории человечества, --
отметил Остангов. -- Такие идеи разрабатывал еще Конфуций и его
последователи. Известна конфуцианская идея аристократии достоинств, талантов
и просвещенного разума. Центральное место в учении Конфуция занимала
концепция жэнь (человечности) -- закон идеальных отношений между людьми в
семье, обществе государстве -- в соответствии с принципом "чего не желаешь
себе, того не делай другим". Один из наиболее известных представителей
конфуцианства Сюньцзы считал главными звеньями управления обществом,
государством справедливые приказы и любовь к народу, уважение к ученым,
почитание мудрых и привлечение к государственным делам способных людей, а
критериями правления -- справедливость и мир. А концепция эпохи Просвещения,
как вы знаете, основывалась на идее "научного миропонимания", согласно
которой философии отводилась роль выявления всех связей мироздания.
Французские материалисты эпохи Просвещения уповали на "разумность человека",
которая поможет ему найти путь к всеобщему благоденствию.
Отметив про себя (удивившее ее знание философии Останговым) Инга
Сергеевна дополнила: -- Так и Платон еще утверждал, что "пока в государствах
не будут философы царствовать", или цари, "удовлетворительно
философствовать", род человеческий не избавится от зла. Я понимаю, что то,
что я говорила не ново и идеи эти уже были. Но тогда степень их влияния на
реальные исторические процессы могла и не быть настолко значимой, как
сегодня. У человечества было еще все впереди, у него было время для раздумий
и было мало опыта для проверки полезности тех или иных теорий. Сейчас же
времени нет, но есть большой опыт, на основе которого оно может подвести
итог и дать оценку тех или иных теорий, концепций общественного развития. И
если некоторые теории были отвергнуты практикой жизни, а другие, наоборот,
легли в ее основу, это еще не значит, что человечество сделало именно тот
выбор, который был необходим. -- Может, вы устали и хотите немного
отдохнуть, -- спросил Остангов, повернувшись к ней всем корпусом. -- Я вас
изрядно утомил. Не забудем, что сейчас ночь, а ведь нам осталось лететь
совсем недолго, чуть более часа. -- Спасибо, Кирилл Всеволодович, я совсем
не устала, -- сказала она, улыбаясь. -- Я рада, что у нас состоялся этот
разговор. То, о чем я сейчас говорю, еще не отшлифовано в моем
представлении, а вы в этом случае -- просто незаменимый оппонент: вы не
философ. Ну не работаете непосредственно в философии (скажем так), --
поправила она себя, -- хотя, судя по всему, к философии не совсем
равнодушны, и потому ваш взгляд как бы человека со стороны мне очень
полезен. -- В таком случае, я чувствую на себе неслыханную ответственность и
буду беспощадным оппонентом, ведь мы с вами решаем судьбу человечества, не
так ли? -- засмеялся академик. -- Я думаю, -- сказала Инга Сергеевна, -- что
человечество рано или поздно придет к пониманию необходимости создания
такого общепланетарного органа, который будет своего рода всемирным
экспертом, определяющим критерии развития общества. -- И вы полагаете, что
это не утопизм? -- спросил Остангов с оттенком скептицизма. -- Вся история
человечества -- войны, противоречия и так далее. -- Вы правы, -- сказала
Инга Сергеевна. -- Но сейчас другое время. Сейчас настало время новой
всемирной революцию. -- Так что, опять на баррикады? -- спросил академик,
прищурив в улыбке глаза. -- Нет, нет, это должна быть мирная революция,
направленная на утверждение общечеловеческих принципов гуманизма,
нравственности и культуры повсеместно в обществе и прежде всего во властных
структурах. Эта революция должна быть подобно научнотехнической, когда
постепенно шла замена старого новым повсеместно в технологиях, в
оборудовании.
-- Это, насколько я понял, близко к американскому философу Данэму с его
концепцией "очеловечивания бюрократии"... Но как это можно сделать?
Попробуйте сейчас сменить одного на другого, либо заставить кого-то сменить
политические амбиции на чисто гуманитарную ориентацию. Что, всеобщая
гражданская война? -- Нужно просветить народы, чтоб они выдвигали и выбирали
только тех, кто будет отвечать соответствующим требованиям. Помните, у Льва
Толстого: если зло всегда объединяется, то добру нужно делать то же самое. Я
точно цитату из "Войны и мира" не помню, но смысл ее примерно таков. -- Вы,
как мне кажется, находитесь под сильным влиянием идей конфуцианства. Там
тоже было что-то вроде государственных экзаменов, через посредство которых
отбирались "благородные мужи". -- Возможно, все, что я говорю, -- это
сплетение сведений из разных источников. Но я сама все более заражаюсь этими
идеями. Нужно, чтоб каждый человек на земле, а тем более политик,
общественный деятель чувствовал свою ответственность за все происходящее и
не уповала на презумпцию невиновности. -- Инга Сергеевна на мгновенье
остановилась, приложив обе ладони к к своему пылающему лицу. -- Ну вот,
благодаря философскому семинару время пролетело незаметно, и нам уже
рекомендуют пристегнуть ремни, -- сказал Кирилл Всеволодович игриво и ловко
пристегнул свой ремень. В это время по радио объявили о скорой посадке.
Все пройдет: и печаль и радость,
Все пройдет, так устроен свет.
Все пройдет, только верить надо,
Что любовь не проходит, нет, -- снова запел Михаил Боярский песню, под
которую Инга Сергеевна собиралась крепко заснуть четыре часа назад. -- Вас
встречают в Новосибирске? -- спросил академик, заглянув ей в глаза. -- Нет,
я предупредила мужа, что возьму такси, отвезу домой ненужные вещи, а потом
-- сразу же на работу.
Самолет незаметно приземлился, и пассажиры, как обычно, несмотря на
требования и просьбы экипажа подождать на местах до полной остановки
двигателя, выхода экипажа и подачи трапов, повскакали со своих мест, чтоб
быстро одеться и помчаться к выходу. Академик Остангов спокойно встал со
своего места, подал даме пальто, сам надев светлосерый элегантный утепленный
плащ, такого же цвета шляпу и тонкий шерстяной темносерый в белую клетку
шарф, взял дорожную сумку Инги Сергеевны, свой дипломат и, пропустив ее
вперед, остановился, ожидая, как все, разрешения на выход. После
утомительной стоянки они вышли наконец на улицу, где было холодно, ветрено и
все напоминало о том, что "красная", теплая, праздничная Москва сменилась
"серым" холодным будничным Новосибирском.
Инга Сергеевна по привычке остановилась на взлетном поле в ожидании
автобусика, едущего в аэровокзал. Уж сколько лет ее жизнь связана с частыми
перелетами в любое время года, и не вспомнить случая, чтоб в жару ли, в
страшный мороз, пургу или проливной ливень этот автобус ожидал пассажиров у
трапа самолета. Нет, всегда только наоборот: уставшие от полета пассажиры,
старики и родители с малютками вынуждены стоять в ожидании этого жутко
примитивного транспорта, словно всем своим видом, демонстрирующего полное
пренебрежение к пассажирам.
Как только она остановилась, Остангов, осторожно прикоснувшись к ее
локтю, предложил ей следовать с ним к его машине, которая стояла в ожидании
хозяина недалеко от трапа самолета. Инга Сергеевна, благодарно улыбнувшись,
пошла с ним. Мокрый снег с ветром при ее легком бархатном пальто и сапогах
на высоченных каблуках вызывали единственное желание куданибудь спрятаться,
где тепло и сухо. Академик дружески поздоровался с водителем и со словами:
"С нами сегодня гостья" открыл Инге Сергеевне заднюю дверцу, подождал, пока
она усядется и привычно сел рядом с водителем. Остангов, очевидно, изрядно
уставший, углубившись в себя, молчал. А Инге Сергеевне в теплом, чистом
салоне машины было так хорошо и уютно, что даже эта ужасная всегда тягостная
дорога из аэропорта Толмачево в Академгородок сейчас показалась приятной и
короткой. Когда они въехали в Академгородок, Кирилл Всеволодович сказал
водителю: -- Сейчас доедем до моего дома, затем отвезешь Ингу Сергеевну
домой. Там ее подождешь, сколько понадобится, и отвезешь на работу. Ко мне
можешь подъехать к одиннадцати. Вы не возражаете? -- заключил он,
повернувшись к Инге Сергеевне с улыбкой. -- Большое спасибо, Кирилл
Всеволодович, -- ответила она, растроганная таким вниманием академика. В это
время машина остановилась возле двухэтажного коттеджа. Остангов, выйдя,
открыл заднюю дверцу и, протянув Инге Сергеевне руку, сказал: -- Благодарю
за интересную беседу. Желаю вам успехов и всего доброго. Затем академик
направился к калитке дворика своего дома, а водитель, ничего не сказав, тут
же развернулся и, уточнив у Инги Сергеевны ее адрес, молча повел машину к ее
дому.
Когда машина отъехала, Ингу Сергеевну сразу охватило чувство
неудовлетворенности собой, усталости и сожаления об этой неуместной встрече.
"О чем я только не болтала -- какой-то бред. Несформировавшиеся мысли... --
размышляла она с чувством брезгливости к себе самой. -- Только бы не
пересекаться с Останговым подольше, чтоб он забыл об этой болтовне".
Терзаемая этими мыслями, она не заметила, как подъехала к дому. Поблагодарив
водителя и пообещав вернуться не долее чем через пятнадцать минут, она
побежала на четвертый этаж. Муж с приготовленным кофе уже ожидал ее. -- Ты,
очевидно, сразу поймала такси, если тебе удалось так быстро приехать, --
сказал он радостно целуя ее и вручая с порога огромный букет. -- Знаешь, мне
повезло. Меня подвез академик Остангов. Мы с ним летели вместе, -- ответила,
она быстро переодеваясь.
-- Да?! -- воскликнул муж, идя за ней по квартире. -- Это на него
похоже. Он -- удивительный человек. -- Всевсе, Сашенька, убегаю, -- сказала
она, глотнув кофе. -- Мне неудобно задерживать водителя. Вечером поговорим.
-- Вечером идем ужинать в Дом ученых, а завтра у нас гости. -- Хорошо,
хорошо. Я позвоню тебе на работу, -- сказала она с нежностью и выбежала за
дверь. Когда Инга Сергеевна переступила порог вестибюля четырехэтажного
здания, где размещался их институт, она увидела тут же на стене напротив
входной двери большой плакат с поздравлением в ее честь. Осознание
значимости происшедшего в ее жизни события пришло к ней впервые за все дни с
момента защиты. Весь день прошел, как водоворот встреч, звонков,
поздравлений, признаний заслуг ее таланта, трудолюбия и авторитета. В
какой-то момент, когда она на минуту осталась одна в своем кабинете, чувство
страха охватило ее. "Может, это -- сон, может, это -- не со мной?" --
подумала она в тревоге. Но нет, все было явью, все было с ней, все было
необратимо, ибо защита состоялась, все эти цветы, подарки, это выражение
уважения на лицах, рукопожатия, этот лежащий перед ней на столе том ее