Страница:
приходили в себя перед началом работы?
А несколько дней тому назад, перед большим морозом тоже было очень
тепло, и мы дивились, почему нет муравьев" почему береза еще не дает сока.
После того хватил ночной мороз в 18 градусов, и теперь нам стало понятно и
береза, и муравьи знали, что еще будет сильный мороз, и знали они это по
ледяной земле. Теперь же земля таяла, и береза дала сок.
В лесу тепло. Зеленеет трава: такая яркая среди серых кустов! Какие
тропинки! Какая задумчивость, тишина! Кукушка начала первого мая и теперь
осмелела. Бормочет тетерев и на вечерней заре. Звезды, как вербочки,
распухают в прозрачных облаках. В темноте белеют березки. Растут сморчки.
Осины выбросили червяки свои серые. Весенний ручей запоздал, не успел совсем
сбежать и теперь струится по зеленой траве, и в ручей капает сок из
поломанной ветки березы.
Снег еще глубок, но так зернист, что даже заяц проваливается до земли и
своим брюхом чешет снег наверху.
После дороги птицы перелетают кормиться на поля, на те места, где стало
черно.
Все березы на дожде как бы радостно плачут, сверкая летят вниз капли,
гаснут на снегу, отчего мало-помалу снег становится зернистым.
Последние хрустящие остатки льда на дороге - их называют черепками. И
то ледяное ложе, по которому бежал поток, тоже размыло, и оно размякло под
водой: на этом желтом ложе заяц, перебегая на ту сторону ночью, оставил
следы.
Вытаяла возле бора тропинка сухая, и рядом с ней шумит ручей; так вдоль
опушки по солнцепеку и бегут, уходя вдаль, ручей и тропинка, а за ручьем на
северном склоне среди хвойных деревьев лежит сибирский таежный нетронутый
снег.
Солнце и ветер. Весенний свет. Синицы и клесты поют брачным голосом.
Корка наста от лыжи, как стекло, со звоном разлетается. Мелкий березник на
фоне темного бора в лучах солнца становится розовым. Солнечный луч на
железной крыше создает нечто вроде горного ледника, из-под которого, как в
настоящем леднике, струится вода рекой, и от этого ледник отступает. Все
шире и шире темнеет между ледником и краем крыши полоса нагретого железа.
Тоненькая струйка с теплой крыши попадает на холодную сосульку, висящую в
тени на морозе. От этого вода, коснувшись сосульки, замерзает, и так
сосулька утром сверху растет в толщину. Когда солнце, обогнув крышу,
заглянуло на сосульку, мороз исчез, и поток из ледника сбежал по сосульке,
стал падать золотыми каплями вниз, и это везде на крышах, и до вечера всюду
в городе падали вниз золотые капли.
Далеко еще до вечера стало морозить в тени, и хотя еще на крыше ледник
все отступал и ручей струился по сосульке, все-таки некоторые капельки на
самом конце ее в тени стали примерзать и чем дальше, тем больше. Сосулька к
вечеру стала расти в длину. А на другой день опять солнце, и опять ледник
отступает, и сосулька растет утром в толщину, а вечером в длину: каждый день
все толще, все длиннее.
Большие зеленеют почки на липе перед моим окном, и на каждой почке
светлая капля, такая же большая, как и почка. От почки к почке вниз по
тонкому сучку скатывается капля, сливается с каплей возле другой почки и
падает на землю. А там выше по коре большого сука, будто река по руслу,
бежит невидимо сплошная вода и по малым каплям и веточкам распределяется и
заменяет упавшие капли. И так все дерево в каплях, и все дерево каплет.
Полтора суток без перерыву лил дождь. Шоссейная дорога стала, как в
весеннюю распутицу. Я снял ее и еще снимал тут около дороги крестики молодой
сосны с крупными каплями дождя: верх крестика без капель я ставил на небо, а
низ, обрамленный крупными каплями, держал на фоне темного леса, чтобы капли
на темном светились.
К вечеру мы вышли проверить, не отзовутся ли на пищик рябчики. Весной
мы их не бьем, но потешаемся: очень занятно бывает, когда они по насту
бегут, останавливаясь, прислушиваясь, и бывает набегут так близко, - чуть
что не рукой хватай.
Возвращаться нам было труднее: прихватил вечерний заморозок, ногу наст
еще не держал, проваливалось, и ногу трудно было вытаскивать. Оранжевая заря
была строгая и стекленеющая, лужи на болотах горели от нее, как окна. Нам
было очень нужно узнать, что это - тетерева бормочут или так кажется. Все мы
трое взгромоздились на большую вытаявшую кочку, прислушались.
Тут я пыхнул дымом из трубки, и, оказалось, чуть-чуть тянуло с севера.
Мы стали слушать на север и вдруг сразу все поняли, - это внизу, совсем
близко от нас, переливалась вода, напирая на мостик, и пела, совершенно как
тетерев.
Весна воды собирает родственные звуки, бывает, долго не можешь понять,
что это - вода булькает, или тетерева бормочут, или лягушки урчат. Все
вместе сливается в одну песню воды, и над ней согласно всему блеет бекас, в
согласии с водой вальдшнеп хрипит и таинственно ухает выпь: все это странное
пенье птиц вышло из песни весенней воды.
Повислые под кручей частые длинные корни деревьев теперь под темными
сводами берега превратились в сосульки и, нарастая больше и больше, достигли
воды. И когда ветерок, даже самый ласковый, весенний, волновал воду и
маленькие волны достигали под кручей концов сосулек, то они качались, стуча
друг о друга, звенели, и этот звук был первый звук весны, эолова арфа.
Думал, случайный ветерок шевельнул старым листом, а это вылетела первая
бабочка. Думал, в глазах это порябило, а это показался первый цветок.
Нельзя сказать, чтобы я удалился так, что не слышно было города, все
было слышно: и гудки электровоза, и стукотня всякая, но это было неважно,
потому что у леса была своя тишина, очень действенная и увлекающая мое
внимание к себе целиком: городского гула я вовсе не слышал.
Я шел, не замечая дождя, но он был. Я впервые догадался о дожде, когда
пришел к молодому березняку: он стал чуть-чуть розовым от первой встречи с
небесной водой, и большие серые капли висели на ветках, такие большие, почти
как вербы.
Дошел до Черного моста, и тут оказалось, что ручей еще глубоко в
сугробах, и только лишь кое-где виднеются воронки с водой. Так что сегодня я
был свидетелем самого первого начала весны воды.
Оледенелая, натруженная, набитая копытами лошадей и полозьями саней,
занавоженная дорога уходила прямо в чистое море воды и оттуда, в
прозрачности, показывалась вместе с весенними облаками, преображенная и
прекрасная.
Ночью было очень тяжело возвращаться из лесу, но никакая усталость не
могла победить радостного сознания, что я был сегодня свидетелем начала
буйной весны с цветами и пеньем птиц.
В неодетом лесу ранние ивы, как люстры, как грезы, виденья. Сморчки,
примулы, анемоны, волчье лыко, освещенье почек, свет капелек на ветвях.
Среди дня от жаркого ветра стало очень тепло, и вечером на тяге
определилась новая фаза весны. Почти одновременно зацвела ранняя ива и запел
полным голосом певчий дрозд, и заволновалась поверхность прудов от лягушек,
и наполнился вечерний воздух их разнообразными голосами. Землеройки гонялись
перед вечером и в своей стихии в осиновой листве были нам также недоступны,
как рыба в воде.
Бывает, остатки бледного истлевающего льда на лугу перекликаются днем с
обрывками истлевающего в солнечных лучах бледного месяца.
Большой хищник, вернувшийся с юга, летел мне навстречу и, разглядев,
кто я, вдруг круто повернул обратно.
Сороки слышали хруст льда под моими ногами и тревожно отзывались в
глубине леса. Но и лед тоже трещал сам по себе, просто от солнца. Сороки в
глубине леса понимали тот и этот треск и тому не отзывались.
Лесные голуби начали гурковать.
Пожалуй, что пора и пчел выставлять.
Опять ясный день с солнечным морозом, и ручьи по колеям на дороге, и
жаркий час на сугробах в лесах, заваленных снегом.
Вылез, по брюхо утопая в сугробах, на лесную поляну, где пробегает мой
любимый ручей. Нашел обнажение воды из-под снега возле берез и это снимал,
как начало весны воды. Ночью мороз был так силен, что наст не везде
проваливался, зато уж как провалишься, так здорово достается. Сейчас можно
поутру забраться по насту глубоко в лес, и в полдень, когда разогреет, там в
лесу и останешься, не вылезешь и будешь ждать ночного мороза, пока он не
намостит.
Еще несколько дней, какая-нибудь неделя - и весь этот невероятный хлам
в лесу природа начнет закрывать цветами, травами, зеленеющими мхами, тонкой
молодой порослью. Трогательно смотреть, как природа заботливо убирает два
раза в год свой желтый, сухой и мертвый костяк один раз весной она закрывает
его от нашего глаза цветами, другой раз осенью - снегом.
Еще цветут орехи и ольха, и их золотые сережки еще и сейчас дымятся от
прикосновения птичек, но не в них теперь дело они живут, но их время прошло.
Сейчас удивляют и господствуют множеством своим и красотой синие цветники
звездочкой. Изредка попадается, но тоже удивляет, волчье лыко.
Лед растаял на лесной дороге, остался навоз, и на этот навоз, как будто
чуя его, налетело из еловых и сосновых шишек множество семян.
Барометр падает, но вместо благодетельного теплого дождя приходит
холодный ветер. И все-таки весна продолжает продвигаться. За сегодняшний
день позеленели лужайки сначала по краям ручьев, потом по южным склонам
берегов, возле дорог и к вечеру зеленело везде на земле. Красивы были
волнистые линии пахоты на полях - нарастающее черное с поглощаемой зеленью.
Почки на черемухе сегодня превратились в зеленые копья. Ореховые сережки
начали пылить, и под каждой порхающей в орешнике птичкой взлетал дымок.
Ночью поехали в Териброво, вышли на глухарей в час ночи и под
непрерывным дождем проходили в лесу бесплодно до восьми. Ни одна птичка не
пикнула. При возвращении увидел осину с набухшими почками, - ту, которая в
прошлый раз в темноте на морозе так пахла. А дождь шел до утра.
И встало серое утро, и лес, умытый, в слезах радости или горя, - не
поймешь. Но даже через стены дома слышалась птичка, и через это мы поняли,
что не горе, а радость сверкала за окном на ветках березы.
Дня три или четыре тому назад произошел огромный и последний уступ в
движении весны. Тепло и дожди обратили нашу природу в парник, воздух насыщен
ароматом молодых смолистых листов тополей, берез и цветущей ивы. Начались
настоящие теплые живые ночи. Хорошо с высоты достижений такого дня
оглянуться назад и ненастные дни ввести, как необходимые, для создания этих
чудесных живых ночей.
Снег встречается как великая редкость. Белая, надранная в весенних боях
при линьке, заячья шерсть села на темную землю. Так много было зайцев этой
зимой, что везде видишь на осиновом сером листовом подстиле клоки белой
заячьей шерсти.
Позеленевшая трава кривоколенцем загибалась среди осиновых стволов по
серому осиновому подстилу между длинными желтыми соломинами и метелками
белоуса. По этому первому зеленому пути вышел линяющий заяц, еще белый, но в
клочьях.
После хвойных засеменились осины, все поляны завалены их гусеницами.
Слежу, как зелень пробивается через солому и сено прошлого года. Слежу, как
вяжут, вяжут зеленые ковры, больше и больше гудит насекомых.
Когда старые березы цветут и золотистые сережки скрывают от нас наверху
уже раскрытые маленькие листы, внизу на молодых везде видишь ярко-зеленые
листики величиной в дождевую каплю, но все-таки весь лес еще серый или
шоколадный, - вот тогда встречается черемуха и поражает: до чего же листья
ее на сером кажутся большими и яркими. Бутоны черемухи уже готовы. Кукушка
поет самым сочным голосом. Соловей учится, настраивается. Чертова теща, и та
в это время очаровательна, потому что не поднялась еще со своими колючками,
а лежит на земле большой красивой звездой. Из-под черной лесной воды
выбиваются и тут же над водой раскрываются ядовито-желтые цветы...
Днем на небе были на одной высоте "кошачьи хвосты", на другой - плыл
огромный неисчислимый флот кучевых облаков. Мы не могли узнать, что
наступает и что проходит: циклон или антициклон.
Вот теперь вечером все и сказалось: именно в этот вечер совершился
долгожданный переворот, переход от неодетой весны к зеленеющей весне.
Случилось это так: мы шли в разведку в диком лесу. Остатки желтых
тростников на кочках между елками и березками напоминали нам, какую
непроницаемую для солнечных лучей, какую непроходимую глушь представляет
собой этот лес летом и осенью. Но глушь эта нам была мила, потому что в лесу
теплело, и чувствовалась во всем весна. Вдруг блеснула вода, и мы с большой
радостью узнали в этой воде Нерль. Мы пришли прямо на берег и будто попали
сразу же в другую страну с теплым климатом: бурно кипела жизнь, пели все
болотные птицы, бекасы, дупеля токовали, будто Конек-горбунок скакал в
темнеющем воздухе, токовали тетерева, дали сигнал свой трубный почти возле
нас журавли; словом, тут было все наше любимое, и даже утки сели против нас
на чистую воду. И ни малейшего звука от человека, ни свистка ни ту-туканья
мотора.
В этот час и совершился переворот, и начало все расти и распускаться.
К вечеру солнце было чисто на западе, но с другой стороны погромыхивали
тучи, сильно парило, и трудно было угадать, обойдется или нет без грозы в
эту ночь. На пару во множестве цветут львиные зевы синие, в лесу заячья
капуста и душистый горошек. Березовый лист, пропитанный ароматной смолой,
сверкал в вечерних лучах. Везде пахло черемухой... Гомонили пастухи и
журавли. Лещ и карась подошли к берегу.
Увидев в нашей стороне большое зарево, мы струхнули "Не у нас ли это
пожар?" Но это был не пожар, и мы себя спросили, как всегда спрашиваешь всю
жизнь, видя это и не узнавая опять: "А если не пожар, то что же это может
быть такое?" Когда, наконец, ясно обозначилась окружность большого диска, мы
догадались: это месяц такой. За озером долго сверкала зарница. В лиственном
лесу от легкого ветра впервые был слышен зеленый шум.
Что же другое можно было придумать, увидев открытое озеро: не теряя
времени даром, идти краем воды в лес и дальше в глубину леса в село Усолье,
где работают лодочные мастера.
Направо от нас у самого озера шумел высокий бор, налево был дикий
невылазный болотный лес, переходящий в огромные болотные пространства. В
бору на солнечных пятнах по брусничнику нам стали показываться какие-то
движущиеся тени, и, подняв голову вверх, я догадался, что это там неслышно
от сосны к сосне перелетают коршуны.
- Все как-то холодно было, а вчера вдруг все и пошло, - сказал нам
лесник.
- Заря все-таки, - ответил я, - была довольно холодная.
- Зато сегодня утром-то как сильно птица гремела!
В это время раздался крик, и мы едва могли в нем узнать первое
кукование: оно гремело и сплывалось в бору. И даже зяблики, маленькие
птички, не пели, а гремели. Весь бор гремел, и неслышные, различимые только
по теням на солнечных пятнах по брусничнику, перелетали с кроны на крону
большие хищники.
Вдруг на моих глазах плотно убитая дождями и снегом листва на земле
вздыбилась, отдельные листики стали на ребро, потом в другом месте
послышался писк и показался хоботок, и потом все животное величиной с
наперсток - землеройка.
В новой траншее, прорытой нами вчера, оказалась землеройка. Это самое
маленькое позвоночное, над которым все мы ходим в лесу, и может быть даже
так, что под каждым шагом нашим в земле живет один или два зверька. Мехом
своим землеройка напоминает крота: мех короткий, ровный, плотный, с
синеватым отливом. На мышь совсем не похожа рыльце хоботком, страшно живая,
прыгает высоко в банке, дали червя - сразу съела. Петя стал рыть новую
траншею, и когда показывался червяк, клал его землеройке в эмалированную
кружку в 12 сантиметров высотой.
Было задумано испытать, сколько она может подряд съесть червей. После
того на этой же землеройке мы хотели испытать, что она вообще может съесть:
давали ей все. В заключение мы решили испробовать, правда ли, что солнечный
прямой луч, как рассказывают, землеройку убивает. Так, убив подземное
существо солнечным лучом, мы рассчитывали взвесить ее, смерить как надо,
исследовать внутренности, положить потом в муравейник и так очистить скелет.
Да мало ли чего мы хотели! Еще хотели достать крота и посадить их вместе.
Но все наши замыслы так и остались неосуществленными: землеройка
выпрыгнула через 12 сантиметров высоты на землю, - а земля ей, как рыбе
вода, - и мгновенно исчезла.
Появление на свет этого необычайного зверька и его мгновенное
исчезновение долго не отпускало мысль мою на свободу и все держало ее под
землей, куда погружены корни деревьев.
Вода сегодня такая тихая, что кулик над водой и его отражение в воде
были совершенно одинаковые: казалось, летели нам навстречу два кулика.
Весной в первую прогулку Ладе разрешается гоняться за птичками. Она заметила
двух летящих куликов, - они летели прямо на нее, скрытую от них кустиком.
Лада наметилась. Какого кулика она избрала себе, настоящего, летящего над
водой, или его отражение в воде? Оба были похожи между собой, как две капли
воды.
Ладино дело, погоню за летящими куликами, я перевел на свое: погоню за
своей какой-то птицей в моем словесном искусстве. Разве все мое дело не в
том состоит, чтобы уберечься от погони за призраком?
Вот бедная Лада выбрала себе отражение и, наверно, думая, что сейчас
поймает живого кулика, сделала мгновенно с высокого берега скачок и бухнула
в воду.
Сочувствуя поваленной березе, я отдыхал на ней и смотрел на большую
черемуху, то забывая ее, то опять с изумлением к ней возвращаясь: мне
казалось, будто черемуха тут же на глазах одевалась в свои прозрачные,
сделанные как будто из зеленого шума, одежды: да, среди серых еще не одетых
деревьев и частых кустов она была зеленая, и в то же время через эту зелень
я видел сзади нее частые белые березки. Но когда я поднялся и захотел
проститься с зеленой черемухой, мне показалось, будто сзади нее и не было
видно березок. Что же это такое? Или это я сам выдумал, будто были березки,
или... или черемуха оделась в то время, как я отдыхал...
Вчера зацвела черемуха, и весь город тащил себе из лесу ветки с белыми
цветами. Я знаю в лесу одно дерево: сколько уж лет оно борется за свою
жизнь, старается выше расти, уйти от рук ломающих. И удалось - теперь
черемуха стоит вся голая, как пальма, без единого сучка, так что и залезть
невозможно, а на самом верху расцвела. Другая же так и не справилась,
захирела, и сейчас от нее торчат только палки.
Гости у нас были. От штабелей дров рядом (два года лежат в ожидании
большой воды) пришла к нам трясогузка, просто из любопытства, только чтобы
на нас поглядеть. Мы рассчитали, что нам этих дров хватило бы для отопления
лет на пятьдесят - вот сколько их было! И за несколько лет лежки бесполезной
на ветру, под дождями и на солнце дрова эти потемнели, многие штабеля
наклонились друг к другу, некоторые живописно рассыпались. Множество
насекомых развелось в гниющих дровах, и в громадном числе тут поселились
трясогузки. Мы скоро открыли способ, как снимать этих маленьких птичек на
близком расстоянии: если она сидит на той стороне штабеля и надо ее к себе
подозвать, для этого надо показаться издали и тут же от нее спрятаться.
Тогда трясогузка, заинтересованная, побежит по краешку штабеля и с уголка
заглянет на тебя, и ты увидишь ее на том самом поленце, куда заранее навел
аппарат.
Бывает очень похоже на игру в палочки-постукалочки, только там дети
играют, а тут я, старый человек, играю с птичкой.
Прилетел журавль и сел на той стороне речки в желтом болоте среди кочек
и стал, наклонившись, разгуливать.
Скопа, рыбный хищник, прилетела и, высматривая себе внизу добычу,
останавливалась в воздухе, пряла крыльями.
Коршун, с круглой выемкой на хвосте, прилетел и парил высоко.
Прилетел болотный лунь, большой любитель птичьих яиц. Тогда все
трясогузки вылетели из дров и помчались за ним, как комары. К трясогузкам
вскоре присоединились вороны, сторожа своих гнезд. У громадного хищника был
очень жалкий вид, этакая махина и мчится в ужасе, улепетывает, удирает во
все лопатки.
Слышалось "ву-ву" у витютней.
Неустанно куковала в бору кукушка.
Цапля вымахнула из сухих старых тростников.
Совсем рядом бормотал неустанно тетерев.
Болотная овсянка пикала и раскачивалась на одной тоненькой тростинке.
Землеройка пискнула в старой листве.
И когда стало еще теплей, то листья черемухи, как птички с зелеными
крылышками, тоже, как гости, прилетели и сели, фиолетовая анемона пришла,
волчье лыко и так дальше, пока не стали показываться в зеленых почках все
этажи леса.
Еще была ранняя ива, и к ней прилетела пчела, и шмель загудел, и
бабочка сложила крылышки.
Лисица, лохматая, озабоченная, мелькнула в тростниках.
Гадюка просыхала, свернувшись на кочке.
И казалось, этому чудесному времени не будет конца. Но сегодня,
перепрыгивая с кочки на кочку в болоте, я что-то заметил в воде, наклонился
и увидел там бесчисленное множество комариных жгутиков.
Пройдет еще немного, они окрылятся, выйдут из воды и станут ногами на
воду, для них твердую, соберутся с духом, полетят и загудят. Тогда солнечный
день станет серым от кровопивцев. Но эта великая армия охраняет
девственность болотного леса и не дает дачникам использовать красоту этих
девственных мест.
Пошла плотва. Приехали на лодке два рыбака. И когда мы сложились, чтобы
уехать, тут же на нашем месте они развели костер, повесили котелок,
поскоблили плотву и потом без хлеба хлебали уху и ели рыбу.
На этом единственном сухом местечке, наверно, и первобытный рыбак тоже
разводил костры, и тут же стала наша машина. Когда же мы сняли и палатку, в
которой у нас была кухня, то на место палатки прилетели овсянки что-то
клевать. И это были наши последние гости.
Внезапно стало теплеть. Петя занялся рыбой, поставил в торфяном пруду
сети на карасей и заметил место: против сети на берегу стояло около десяти
маленьких, в рост человека, березок. Солнце садилось пухлое. Лег спать: рев
лягушек, соловьи и все, что дает бурная "тропическая ночь".
Только бывает так, что, когда совсем хорошо, бедному человеку в голову
приходит бедная мысль и не дает возможности воспользоваться счастьем
тропической ночи Пете пришло в голову, что кто-то, как в прошлом году,
подсмотрел за ним и украл его сети. На рассвете он бежит к тому месту и
действительно видит там люди стоят на том самом месте, где он поставил сети.
В злобе готовый биться за сети с десятком людей, он бежит туда и вдруг
останавливается и улыбается это не люди - это за ночь те десять березок
оделись и будто люди стоят.
Прошлый год, чтобы заметить место на вырубке, мы сломили молодую
березку, она повисла почти только на одном узеньком ремешке коры. В нынешнем
году я узнал то место, и вот удивление березка эта висела зеленая, потому
что, вероятно, ремешок коры подавал сок висящим сучьям.
На березах только что обозначилась молодая зелень, и леса оказались
такими большими, такими девственными. Наш поезд в этих лесах не казался
чудовищем, - напротив, поезд мне казался очень хорошим удобством. Я
радовался, что могу, сидя у окна, любоваться видом непрерывных светящихся
березовых лесов. Перед следующим окном стояла девушка, молодая, но не очень
красивая. Время от времени она откидывала голову назад и озиралась по
вагону, как птица нет ли ястреба, не следит ли за ней кто-нибудь? Потом
опять ныряла в окно.
Мне захотелось посмотреть, какая она там про себя, наедине с зеленой
массой берез. Тихонечко я приподнялся и осторожно выглянул в окно. Она
смотрела в зеленую массу светящейся молодой березовой зелени и улыбалась
туда и шептала что-то, и щеки у нее пылали.
Свечи на соснах стали далеко заметны. Рожь в коленах. Роскошно одеты
деревья, высокие травы, цветы. Птицы ранней весны замирают самцы, линяя,
забились в крепкие места, самки говеют на гнездах. Звери заняты поиском пищи
для молодых. У крестьян всего не хватает весенняя страда, посев, пахота.
Прилетели иволги, перепела, стрижи, береговые ласточки. После ночного
дождя утром был густой туман, потом солнечный день, свежевато. Перед закатом
потянуло обратно, с нашей горы на озеро, но рябь по-прежнему долго бежала
сюда. Солнце садилось из-за синей тучи в лес большим несветящим лохматым
А несколько дней тому назад, перед большим морозом тоже было очень
тепло, и мы дивились, почему нет муравьев" почему береза еще не дает сока.
После того хватил ночной мороз в 18 градусов, и теперь нам стало понятно и
береза, и муравьи знали, что еще будет сильный мороз, и знали они это по
ледяной земле. Теперь же земля таяла, и береза дала сок.
В лесу тепло. Зеленеет трава: такая яркая среди серых кустов! Какие
тропинки! Какая задумчивость, тишина! Кукушка начала первого мая и теперь
осмелела. Бормочет тетерев и на вечерней заре. Звезды, как вербочки,
распухают в прозрачных облаках. В темноте белеют березки. Растут сморчки.
Осины выбросили червяки свои серые. Весенний ручей запоздал, не успел совсем
сбежать и теперь струится по зеленой траве, и в ручей капает сок из
поломанной ветки березы.
Снег еще глубок, но так зернист, что даже заяц проваливается до земли и
своим брюхом чешет снег наверху.
После дороги птицы перелетают кормиться на поля, на те места, где стало
черно.
Все березы на дожде как бы радостно плачут, сверкая летят вниз капли,
гаснут на снегу, отчего мало-помалу снег становится зернистым.
Последние хрустящие остатки льда на дороге - их называют черепками. И
то ледяное ложе, по которому бежал поток, тоже размыло, и оно размякло под
водой: на этом желтом ложе заяц, перебегая на ту сторону ночью, оставил
следы.
Вытаяла возле бора тропинка сухая, и рядом с ней шумит ручей; так вдоль
опушки по солнцепеку и бегут, уходя вдаль, ручей и тропинка, а за ручьем на
северном склоне среди хвойных деревьев лежит сибирский таежный нетронутый
снег.
Солнце и ветер. Весенний свет. Синицы и клесты поют брачным голосом.
Корка наста от лыжи, как стекло, со звоном разлетается. Мелкий березник на
фоне темного бора в лучах солнца становится розовым. Солнечный луч на
железной крыше создает нечто вроде горного ледника, из-под которого, как в
настоящем леднике, струится вода рекой, и от этого ледник отступает. Все
шире и шире темнеет между ледником и краем крыши полоса нагретого железа.
Тоненькая струйка с теплой крыши попадает на холодную сосульку, висящую в
тени на морозе. От этого вода, коснувшись сосульки, замерзает, и так
сосулька утром сверху растет в толщину. Когда солнце, обогнув крышу,
заглянуло на сосульку, мороз исчез, и поток из ледника сбежал по сосульке,
стал падать золотыми каплями вниз, и это везде на крышах, и до вечера всюду
в городе падали вниз золотые капли.
Далеко еще до вечера стало морозить в тени, и хотя еще на крыше ледник
все отступал и ручей струился по сосульке, все-таки некоторые капельки на
самом конце ее в тени стали примерзать и чем дальше, тем больше. Сосулька к
вечеру стала расти в длину. А на другой день опять солнце, и опять ледник
отступает, и сосулька растет утром в толщину, а вечером в длину: каждый день
все толще, все длиннее.
Большие зеленеют почки на липе перед моим окном, и на каждой почке
светлая капля, такая же большая, как и почка. От почки к почке вниз по
тонкому сучку скатывается капля, сливается с каплей возле другой почки и
падает на землю. А там выше по коре большого сука, будто река по руслу,
бежит невидимо сплошная вода и по малым каплям и веточкам распределяется и
заменяет упавшие капли. И так все дерево в каплях, и все дерево каплет.
Полтора суток без перерыву лил дождь. Шоссейная дорога стала, как в
весеннюю распутицу. Я снял ее и еще снимал тут около дороги крестики молодой
сосны с крупными каплями дождя: верх крестика без капель я ставил на небо, а
низ, обрамленный крупными каплями, держал на фоне темного леса, чтобы капли
на темном светились.
К вечеру мы вышли проверить, не отзовутся ли на пищик рябчики. Весной
мы их не бьем, но потешаемся: очень занятно бывает, когда они по насту
бегут, останавливаясь, прислушиваясь, и бывает набегут так близко, - чуть
что не рукой хватай.
Возвращаться нам было труднее: прихватил вечерний заморозок, ногу наст
еще не держал, проваливалось, и ногу трудно было вытаскивать. Оранжевая заря
была строгая и стекленеющая, лужи на болотах горели от нее, как окна. Нам
было очень нужно узнать, что это - тетерева бормочут или так кажется. Все мы
трое взгромоздились на большую вытаявшую кочку, прислушались.
Тут я пыхнул дымом из трубки, и, оказалось, чуть-чуть тянуло с севера.
Мы стали слушать на север и вдруг сразу все поняли, - это внизу, совсем
близко от нас, переливалась вода, напирая на мостик, и пела, совершенно как
тетерев.
Весна воды собирает родственные звуки, бывает, долго не можешь понять,
что это - вода булькает, или тетерева бормочут, или лягушки урчат. Все
вместе сливается в одну песню воды, и над ней согласно всему блеет бекас, в
согласии с водой вальдшнеп хрипит и таинственно ухает выпь: все это странное
пенье птиц вышло из песни весенней воды.
Повислые под кручей частые длинные корни деревьев теперь под темными
сводами берега превратились в сосульки и, нарастая больше и больше, достигли
воды. И когда ветерок, даже самый ласковый, весенний, волновал воду и
маленькие волны достигали под кручей концов сосулек, то они качались, стуча
друг о друга, звенели, и этот звук был первый звук весны, эолова арфа.
Думал, случайный ветерок шевельнул старым листом, а это вылетела первая
бабочка. Думал, в глазах это порябило, а это показался первый цветок.
Нельзя сказать, чтобы я удалился так, что не слышно было города, все
было слышно: и гудки электровоза, и стукотня всякая, но это было неважно,
потому что у леса была своя тишина, очень действенная и увлекающая мое
внимание к себе целиком: городского гула я вовсе не слышал.
Я шел, не замечая дождя, но он был. Я впервые догадался о дожде, когда
пришел к молодому березняку: он стал чуть-чуть розовым от первой встречи с
небесной водой, и большие серые капли висели на ветках, такие большие, почти
как вербы.
Дошел до Черного моста, и тут оказалось, что ручей еще глубоко в
сугробах, и только лишь кое-где виднеются воронки с водой. Так что сегодня я
был свидетелем самого первого начала весны воды.
Оледенелая, натруженная, набитая копытами лошадей и полозьями саней,
занавоженная дорога уходила прямо в чистое море воды и оттуда, в
прозрачности, показывалась вместе с весенними облаками, преображенная и
прекрасная.
Ночью было очень тяжело возвращаться из лесу, но никакая усталость не
могла победить радостного сознания, что я был сегодня свидетелем начала
буйной весны с цветами и пеньем птиц.
В неодетом лесу ранние ивы, как люстры, как грезы, виденья. Сморчки,
примулы, анемоны, волчье лыко, освещенье почек, свет капелек на ветвях.
Среди дня от жаркого ветра стало очень тепло, и вечером на тяге
определилась новая фаза весны. Почти одновременно зацвела ранняя ива и запел
полным голосом певчий дрозд, и заволновалась поверхность прудов от лягушек,
и наполнился вечерний воздух их разнообразными голосами. Землеройки гонялись
перед вечером и в своей стихии в осиновой листве были нам также недоступны,
как рыба в воде.
Бывает, остатки бледного истлевающего льда на лугу перекликаются днем с
обрывками истлевающего в солнечных лучах бледного месяца.
Большой хищник, вернувшийся с юга, летел мне навстречу и, разглядев,
кто я, вдруг круто повернул обратно.
Сороки слышали хруст льда под моими ногами и тревожно отзывались в
глубине леса. Но и лед тоже трещал сам по себе, просто от солнца. Сороки в
глубине леса понимали тот и этот треск и тому не отзывались.
Лесные голуби начали гурковать.
Пожалуй, что пора и пчел выставлять.
Опять ясный день с солнечным морозом, и ручьи по колеям на дороге, и
жаркий час на сугробах в лесах, заваленных снегом.
Вылез, по брюхо утопая в сугробах, на лесную поляну, где пробегает мой
любимый ручей. Нашел обнажение воды из-под снега возле берез и это снимал,
как начало весны воды. Ночью мороз был так силен, что наст не везде
проваливался, зато уж как провалишься, так здорово достается. Сейчас можно
поутру забраться по насту глубоко в лес, и в полдень, когда разогреет, там в
лесу и останешься, не вылезешь и будешь ждать ночного мороза, пока он не
намостит.
Еще несколько дней, какая-нибудь неделя - и весь этот невероятный хлам
в лесу природа начнет закрывать цветами, травами, зеленеющими мхами, тонкой
молодой порослью. Трогательно смотреть, как природа заботливо убирает два
раза в год свой желтый, сухой и мертвый костяк один раз весной она закрывает
его от нашего глаза цветами, другой раз осенью - снегом.
Еще цветут орехи и ольха, и их золотые сережки еще и сейчас дымятся от
прикосновения птичек, но не в них теперь дело они живут, но их время прошло.
Сейчас удивляют и господствуют множеством своим и красотой синие цветники
звездочкой. Изредка попадается, но тоже удивляет, волчье лыко.
Лед растаял на лесной дороге, остался навоз, и на этот навоз, как будто
чуя его, налетело из еловых и сосновых шишек множество семян.
Барометр падает, но вместо благодетельного теплого дождя приходит
холодный ветер. И все-таки весна продолжает продвигаться. За сегодняшний
день позеленели лужайки сначала по краям ручьев, потом по южным склонам
берегов, возле дорог и к вечеру зеленело везде на земле. Красивы были
волнистые линии пахоты на полях - нарастающее черное с поглощаемой зеленью.
Почки на черемухе сегодня превратились в зеленые копья. Ореховые сережки
начали пылить, и под каждой порхающей в орешнике птичкой взлетал дымок.
Ночью поехали в Териброво, вышли на глухарей в час ночи и под
непрерывным дождем проходили в лесу бесплодно до восьми. Ни одна птичка не
пикнула. При возвращении увидел осину с набухшими почками, - ту, которая в
прошлый раз в темноте на морозе так пахла. А дождь шел до утра.
И встало серое утро, и лес, умытый, в слезах радости или горя, - не
поймешь. Но даже через стены дома слышалась птичка, и через это мы поняли,
что не горе, а радость сверкала за окном на ветках березы.
Дня три или четыре тому назад произошел огромный и последний уступ в
движении весны. Тепло и дожди обратили нашу природу в парник, воздух насыщен
ароматом молодых смолистых листов тополей, берез и цветущей ивы. Начались
настоящие теплые живые ночи. Хорошо с высоты достижений такого дня
оглянуться назад и ненастные дни ввести, как необходимые, для создания этих
чудесных живых ночей.
Снег встречается как великая редкость. Белая, надранная в весенних боях
при линьке, заячья шерсть села на темную землю. Так много было зайцев этой
зимой, что везде видишь на осиновом сером листовом подстиле клоки белой
заячьей шерсти.
Позеленевшая трава кривоколенцем загибалась среди осиновых стволов по
серому осиновому подстилу между длинными желтыми соломинами и метелками
белоуса. По этому первому зеленому пути вышел линяющий заяц, еще белый, но в
клочьях.
После хвойных засеменились осины, все поляны завалены их гусеницами.
Слежу, как зелень пробивается через солому и сено прошлого года. Слежу, как
вяжут, вяжут зеленые ковры, больше и больше гудит насекомых.
Когда старые березы цветут и золотистые сережки скрывают от нас наверху
уже раскрытые маленькие листы, внизу на молодых везде видишь ярко-зеленые
листики величиной в дождевую каплю, но все-таки весь лес еще серый или
шоколадный, - вот тогда встречается черемуха и поражает: до чего же листья
ее на сером кажутся большими и яркими. Бутоны черемухи уже готовы. Кукушка
поет самым сочным голосом. Соловей учится, настраивается. Чертова теща, и та
в это время очаровательна, потому что не поднялась еще со своими колючками,
а лежит на земле большой красивой звездой. Из-под черной лесной воды
выбиваются и тут же над водой раскрываются ядовито-желтые цветы...
Днем на небе были на одной высоте "кошачьи хвосты", на другой - плыл
огромный неисчислимый флот кучевых облаков. Мы не могли узнать, что
наступает и что проходит: циклон или антициклон.
Вот теперь вечером все и сказалось: именно в этот вечер совершился
долгожданный переворот, переход от неодетой весны к зеленеющей весне.
Случилось это так: мы шли в разведку в диком лесу. Остатки желтых
тростников на кочках между елками и березками напоминали нам, какую
непроницаемую для солнечных лучей, какую непроходимую глушь представляет
собой этот лес летом и осенью. Но глушь эта нам была мила, потому что в лесу
теплело, и чувствовалась во всем весна. Вдруг блеснула вода, и мы с большой
радостью узнали в этой воде Нерль. Мы пришли прямо на берег и будто попали
сразу же в другую страну с теплым климатом: бурно кипела жизнь, пели все
болотные птицы, бекасы, дупеля токовали, будто Конек-горбунок скакал в
темнеющем воздухе, токовали тетерева, дали сигнал свой трубный почти возле
нас журавли; словом, тут было все наше любимое, и даже утки сели против нас
на чистую воду. И ни малейшего звука от человека, ни свистка ни ту-туканья
мотора.
В этот час и совершился переворот, и начало все расти и распускаться.
К вечеру солнце было чисто на западе, но с другой стороны погромыхивали
тучи, сильно парило, и трудно было угадать, обойдется или нет без грозы в
эту ночь. На пару во множестве цветут львиные зевы синие, в лесу заячья
капуста и душистый горошек. Березовый лист, пропитанный ароматной смолой,
сверкал в вечерних лучах. Везде пахло черемухой... Гомонили пастухи и
журавли. Лещ и карась подошли к берегу.
Увидев в нашей стороне большое зарево, мы струхнули "Не у нас ли это
пожар?" Но это был не пожар, и мы себя спросили, как всегда спрашиваешь всю
жизнь, видя это и не узнавая опять: "А если не пожар, то что же это может
быть такое?" Когда, наконец, ясно обозначилась окружность большого диска, мы
догадались: это месяц такой. За озером долго сверкала зарница. В лиственном
лесу от легкого ветра впервые был слышен зеленый шум.
Что же другое можно было придумать, увидев открытое озеро: не теряя
времени даром, идти краем воды в лес и дальше в глубину леса в село Усолье,
где работают лодочные мастера.
Направо от нас у самого озера шумел высокий бор, налево был дикий
невылазный болотный лес, переходящий в огромные болотные пространства. В
бору на солнечных пятнах по брусничнику нам стали показываться какие-то
движущиеся тени, и, подняв голову вверх, я догадался, что это там неслышно
от сосны к сосне перелетают коршуны.
- Все как-то холодно было, а вчера вдруг все и пошло, - сказал нам
лесник.
- Заря все-таки, - ответил я, - была довольно холодная.
- Зато сегодня утром-то как сильно птица гремела!
В это время раздался крик, и мы едва могли в нем узнать первое
кукование: оно гремело и сплывалось в бору. И даже зяблики, маленькие
птички, не пели, а гремели. Весь бор гремел, и неслышные, различимые только
по теням на солнечных пятнах по брусничнику, перелетали с кроны на крону
большие хищники.
Вдруг на моих глазах плотно убитая дождями и снегом листва на земле
вздыбилась, отдельные листики стали на ребро, потом в другом месте
послышался писк и показался хоботок, и потом все животное величиной с
наперсток - землеройка.
В новой траншее, прорытой нами вчера, оказалась землеройка. Это самое
маленькое позвоночное, над которым все мы ходим в лесу, и может быть даже
так, что под каждым шагом нашим в земле живет один или два зверька. Мехом
своим землеройка напоминает крота: мех короткий, ровный, плотный, с
синеватым отливом. На мышь совсем не похожа рыльце хоботком, страшно живая,
прыгает высоко в банке, дали червя - сразу съела. Петя стал рыть новую
траншею, и когда показывался червяк, клал его землеройке в эмалированную
кружку в 12 сантиметров высотой.
Было задумано испытать, сколько она может подряд съесть червей. После
того на этой же землеройке мы хотели испытать, что она вообще может съесть:
давали ей все. В заключение мы решили испробовать, правда ли, что солнечный
прямой луч, как рассказывают, землеройку убивает. Так, убив подземное
существо солнечным лучом, мы рассчитывали взвесить ее, смерить как надо,
исследовать внутренности, положить потом в муравейник и так очистить скелет.
Да мало ли чего мы хотели! Еще хотели достать крота и посадить их вместе.
Но все наши замыслы так и остались неосуществленными: землеройка
выпрыгнула через 12 сантиметров высоты на землю, - а земля ей, как рыбе
вода, - и мгновенно исчезла.
Появление на свет этого необычайного зверька и его мгновенное
исчезновение долго не отпускало мысль мою на свободу и все держало ее под
землей, куда погружены корни деревьев.
Вода сегодня такая тихая, что кулик над водой и его отражение в воде
были совершенно одинаковые: казалось, летели нам навстречу два кулика.
Весной в первую прогулку Ладе разрешается гоняться за птичками. Она заметила
двух летящих куликов, - они летели прямо на нее, скрытую от них кустиком.
Лада наметилась. Какого кулика она избрала себе, настоящего, летящего над
водой, или его отражение в воде? Оба были похожи между собой, как две капли
воды.
Ладино дело, погоню за летящими куликами, я перевел на свое: погоню за
своей какой-то птицей в моем словесном искусстве. Разве все мое дело не в
том состоит, чтобы уберечься от погони за призраком?
Вот бедная Лада выбрала себе отражение и, наверно, думая, что сейчас
поймает живого кулика, сделала мгновенно с высокого берега скачок и бухнула
в воду.
Сочувствуя поваленной березе, я отдыхал на ней и смотрел на большую
черемуху, то забывая ее, то опять с изумлением к ней возвращаясь: мне
казалось, будто черемуха тут же на глазах одевалась в свои прозрачные,
сделанные как будто из зеленого шума, одежды: да, среди серых еще не одетых
деревьев и частых кустов она была зеленая, и в то же время через эту зелень
я видел сзади нее частые белые березки. Но когда я поднялся и захотел
проститься с зеленой черемухой, мне показалось, будто сзади нее и не было
видно березок. Что же это такое? Или это я сам выдумал, будто были березки,
или... или черемуха оделась в то время, как я отдыхал...
Вчера зацвела черемуха, и весь город тащил себе из лесу ветки с белыми
цветами. Я знаю в лесу одно дерево: сколько уж лет оно борется за свою
жизнь, старается выше расти, уйти от рук ломающих. И удалось - теперь
черемуха стоит вся голая, как пальма, без единого сучка, так что и залезть
невозможно, а на самом верху расцвела. Другая же так и не справилась,
захирела, и сейчас от нее торчат только палки.
Гости у нас были. От штабелей дров рядом (два года лежат в ожидании
большой воды) пришла к нам трясогузка, просто из любопытства, только чтобы
на нас поглядеть. Мы рассчитали, что нам этих дров хватило бы для отопления
лет на пятьдесят - вот сколько их было! И за несколько лет лежки бесполезной
на ветру, под дождями и на солнце дрова эти потемнели, многие штабеля
наклонились друг к другу, некоторые живописно рассыпались. Множество
насекомых развелось в гниющих дровах, и в громадном числе тут поселились
трясогузки. Мы скоро открыли способ, как снимать этих маленьких птичек на
близком расстоянии: если она сидит на той стороне штабеля и надо ее к себе
подозвать, для этого надо показаться издали и тут же от нее спрятаться.
Тогда трясогузка, заинтересованная, побежит по краешку штабеля и с уголка
заглянет на тебя, и ты увидишь ее на том самом поленце, куда заранее навел
аппарат.
Бывает очень похоже на игру в палочки-постукалочки, только там дети
играют, а тут я, старый человек, играю с птичкой.
Прилетел журавль и сел на той стороне речки в желтом болоте среди кочек
и стал, наклонившись, разгуливать.
Скопа, рыбный хищник, прилетела и, высматривая себе внизу добычу,
останавливалась в воздухе, пряла крыльями.
Коршун, с круглой выемкой на хвосте, прилетел и парил высоко.
Прилетел болотный лунь, большой любитель птичьих яиц. Тогда все
трясогузки вылетели из дров и помчались за ним, как комары. К трясогузкам
вскоре присоединились вороны, сторожа своих гнезд. У громадного хищника был
очень жалкий вид, этакая махина и мчится в ужасе, улепетывает, удирает во
все лопатки.
Слышалось "ву-ву" у витютней.
Неустанно куковала в бору кукушка.
Цапля вымахнула из сухих старых тростников.
Совсем рядом бормотал неустанно тетерев.
Болотная овсянка пикала и раскачивалась на одной тоненькой тростинке.
Землеройка пискнула в старой листве.
И когда стало еще теплей, то листья черемухи, как птички с зелеными
крылышками, тоже, как гости, прилетели и сели, фиолетовая анемона пришла,
волчье лыко и так дальше, пока не стали показываться в зеленых почках все
этажи леса.
Еще была ранняя ива, и к ней прилетела пчела, и шмель загудел, и
бабочка сложила крылышки.
Лисица, лохматая, озабоченная, мелькнула в тростниках.
Гадюка просыхала, свернувшись на кочке.
И казалось, этому чудесному времени не будет конца. Но сегодня,
перепрыгивая с кочки на кочку в болоте, я что-то заметил в воде, наклонился
и увидел там бесчисленное множество комариных жгутиков.
Пройдет еще немного, они окрылятся, выйдут из воды и станут ногами на
воду, для них твердую, соберутся с духом, полетят и загудят. Тогда солнечный
день станет серым от кровопивцев. Но эта великая армия охраняет
девственность болотного леса и не дает дачникам использовать красоту этих
девственных мест.
Пошла плотва. Приехали на лодке два рыбака. И когда мы сложились, чтобы
уехать, тут же на нашем месте они развели костер, повесили котелок,
поскоблили плотву и потом без хлеба хлебали уху и ели рыбу.
На этом единственном сухом местечке, наверно, и первобытный рыбак тоже
разводил костры, и тут же стала наша машина. Когда же мы сняли и палатку, в
которой у нас была кухня, то на место палатки прилетели овсянки что-то
клевать. И это были наши последние гости.
Внезапно стало теплеть. Петя занялся рыбой, поставил в торфяном пруду
сети на карасей и заметил место: против сети на берегу стояло около десяти
маленьких, в рост человека, березок. Солнце садилось пухлое. Лег спать: рев
лягушек, соловьи и все, что дает бурная "тропическая ночь".
Только бывает так, что, когда совсем хорошо, бедному человеку в голову
приходит бедная мысль и не дает возможности воспользоваться счастьем
тропической ночи Пете пришло в голову, что кто-то, как в прошлом году,
подсмотрел за ним и украл его сети. На рассвете он бежит к тому месту и
действительно видит там люди стоят на том самом месте, где он поставил сети.
В злобе готовый биться за сети с десятком людей, он бежит туда и вдруг
останавливается и улыбается это не люди - это за ночь те десять березок
оделись и будто люди стоят.
Прошлый год, чтобы заметить место на вырубке, мы сломили молодую
березку, она повисла почти только на одном узеньком ремешке коры. В нынешнем
году я узнал то место, и вот удивление березка эта висела зеленая, потому
что, вероятно, ремешок коры подавал сок висящим сучьям.
На березах только что обозначилась молодая зелень, и леса оказались
такими большими, такими девственными. Наш поезд в этих лесах не казался
чудовищем, - напротив, поезд мне казался очень хорошим удобством. Я
радовался, что могу, сидя у окна, любоваться видом непрерывных светящихся
березовых лесов. Перед следующим окном стояла девушка, молодая, но не очень
красивая. Время от времени она откидывала голову назад и озиралась по
вагону, как птица нет ли ястреба, не следит ли за ней кто-нибудь? Потом
опять ныряла в окно.
Мне захотелось посмотреть, какая она там про себя, наедине с зеленой
массой берез. Тихонечко я приподнялся и осторожно выглянул в окно. Она
смотрела в зеленую массу светящейся молодой березовой зелени и улыбалась
туда и шептала что-то, и щеки у нее пылали.
Свечи на соснах стали далеко заметны. Рожь в коленах. Роскошно одеты
деревья, высокие травы, цветы. Птицы ранней весны замирают самцы, линяя,
забились в крепкие места, самки говеют на гнездах. Звери заняты поиском пищи
для молодых. У крестьян всего не хватает весенняя страда, посев, пахота.
Прилетели иволги, перепела, стрижи, береговые ласточки. После ночного
дождя утром был густой туман, потом солнечный день, свежевато. Перед закатом
потянуло обратно, с нашей горы на озеро, но рябь по-прежнему долго бежала
сюда. Солнце садилось из-за синей тучи в лес большим несветящим лохматым