Пришвин Михаил. Зеленый шум

Совой со своими бобрами в дело распространения среди публики знания жизни
национальных животных, будет делом государственной важности и, в свою
очередь, будет побуждать к развитию дела охраны природы. Таким образом,
Серая Сова, потомок воинственного племени индейцев, неукротимых в лютой
ненависти к цивилизации белых господ, должен теперь стать слугой
правительства Канады.
Седой джентльмен, делая свое предложение, сумел тонко внушить Серой
Сове, что он чрезвычайно расположен к индейцам, что он действительно друг
животных и всей природы. Седой джентльмен сумел для своей дипломатии
воспользоваться тоном такого дружелюбия, такого почти родственного внимания,
что Серая Сова не выдержал и рассказал обо всем, что лежало бременем у него
на душе. Он рассказал о своих идеях и целях и о жестокой борьбе, выдержанной
за их выполнение. После окончания этой исповеди седой джентльмен кратко
сказал:
- Вы тот, который нам нужен.
И с бесконечным тактом дал понять, что от согласия Серой Совы
выигрывают только бобры.
Распростившись на станции с гостем, Серая Сова пошел в глубокой
задумчивости назад к себе, за Слоновую гору.
Вот как он сам рассказывает о своей борьбе за свободу и как она ему
теперь представилась, эта вечно носимая в индейской груди столь желанная
свобода.
"Кроме скитания по лесу, - пишет Серая Сова, - и работы проводником, я
никогда ни у кого не служил. Теперь же, поступив на службу со всеми ее
многочисленными выгодами, мне казалось, я совершенно откажусь от свободы, и
тут будет конец моим лесным скитаниям. Мне это представлялось слишком
решительным, несколько пугающим и неожиданным. Но, с другой стороны, раз я
должен был оставаться верным своим обязанностям, добровольно взятым на себя
при достижении цели, то я должен был отбросить всякие мысли о личной
свободе. Два факта стояли передо мной повелительно ясно, как свет: первое -
самая головка намеченной цели сейчас была в моих собственных руках; второе -
оба маленьких друга избавлялись от возможности несчастья и гибели от
охотников. Вот что было ясно, все остальное ничтожно.
Итак, наконец, я окончательно решился и тут же стал, быть может,
свободнее, чем когда-либо был...
В своем согласии принять предложение и предоставить бобров и себя в
распоряжение Национального парка Канады я просил, чтобы никогда не разлучали
бобров и меня и чтобы разрешено было взять Мак-Джинти и Мак-Джинниса, если я
их когда-либо найду.
Оба требования были приняты.
Так вот пришло исполнение моих долгих желаний, и пришло так, как мне и
не снилось".
В то время как все было решено и Серая Сова стал собираться к отъезду,
наступала мало-помалу зима, и он, имея сказочные планы охраны Бобрового
Народа впереди, вовсе выпустил из виду, что в действительности в жизни
наступает зима со всеми своими неуловимыми последствиями. Когда все было
уложено и готово к отъезду, оставалось только взять самих героев, самих
действующих лиц, из-за которых все и происходило. И что же? Наступила зима,
и герои ушли под лед зимовать в своем собственном доме... Они были теперь
для Серой Совы совсем недоступны и дальше от него, чем сам Китай.

ТАЙНА ОНДАТРЫ

Странное и унылое положение - зимовать на берегу озера совершенно
одному, без всякой даже возможности общаться со своими маленькими друзьями и
ни в коем случае не иметь возможности серьезно куда-нибудь отлучаться:
охотников на бобров везде множество. Кроме того, постоянно мелькала ужасная
мысль, что совершенно взрослая пара бобров могла одичать, уплыть по
весеннему паводку неизвестно куда и пропасть точно так же, как пропали
Мак-Джиннис и Мак-Джинти.
Много раз теперь Серая Сова совершал паломничества к высокому домику на
дальнем конце озера, засыпанному снегом. Часто говорил он в отверстие для
воздуха знакомые слова и фразы, которые раньше всегда вызывали странные
кривляния и крики радости. Теперь оттуда ничто не отвечало, и голос
разносился в пустоте. Под белым коническим холмом, высоко стоящим над
торфяным болотом, была все-таки жизнь, и два пушистых круглых тела лежали в
глубоком сне. Они спали под надежной охраной, но Серая Сова знал, что, если
он почему-нибудь снимет эту свою охрану, им не дожить до весны. И при одной
только мысли о возможности опасности какого-нибудь нападения на них Серая
Сова чувствовал, что в борьбе с врагом он готов не только эту свою жизнь
отдать, но и заложить всю свою будущую жизнь...
Всегда готовый к такой борьбе, Серая Сова однажды пришел проверить
бобровую хатку и на тонком льду возле нее нашел вырубленное топором
отверстие. Сильная буря совершенно смела все следы на болоте. Счистив с
отверстия снег, Серая Сова нашел там красное пятно - кровь.
В какие-нибудь пять секунд промчавшихся, как одно мгновение, Серая Сова
стал таким же диким, как его предки, и все свои ожившие способности обратил
на одну охоту - на высшую, на охоту за человеком. Не на открытом
пространстве, где буря с ног человека сбивала, а под кровом леса он нашел
признаки... И несомненно было, что кто-то хотел запутать человека, который
пойдет по следам. Беглец знал свое дело, но все-таки и недостаточно хорошо
его знал. Лыжа, врезаясь глубоко в снег при подъеме, делает такие отпечатки,
какие не может занести и множество метелей. И этому делу зарубцевания самой
метелью следов нельзя подражать: человек искусственно так никогда не
сделает.
К счастью для всех участников этого дела, они ушли часа на два раньше
прихода Серой Совы и теперь находились где-нибудь в безопасности, дома. По
разрозненным признакам следопыт кое о чем догадался, позднее кое о чем
расспросил, и так мало-помалу лицо было найдено... Целых две недели Серая
Сова страдал в проклятых душевных муках, строя планы, тщательно и
хладнокровно продуманные. И после долго эта картина мщения не раз беспокоила
мирный сон Серой Совы...
Но случилась оттепель, и на некотором расстоянии от бобрового домика
открылось искалеченное тело ондатры, очевидно убитой совой, потому что
голова была оторвана и шкура содрана. И как раз в это время подозреваемый
человек, - может быть, кое-что и услышав, - пришел и рассказал, что он
раскопал нору ондатры около бобрового домика, чтобы достать себе воды, и
тогда заметил кровь. Сообразив, какие могут быть из этого сделаны выводы, он
побоялся зайти и сказать Серой Сове, а понадеялся на бурю и утек.
Услышав этот рассказ, Серая Сова признался себе, что он немножко
перестарался.

ИСТОРИЯ ДАВИДА

С этого раза Серая Сова применил тот же метод дозора, каким пользуются
у нас крестьяне, когда находят медвежью берлогу. Сделав медвежью берлогу
центром, они описывают вокруг нее на лыжах круг и до тех пор, пока не
кончится торг с охотниками о шкуре неубитого медведя, ежедневно совершают по
своему следу обход, во время которого можно открыть даже мышь, если она
вздумает переместиться через заветный круг в сторону медведя.
И вот однажды, когда Серая Сова возвратился из своего обычного дозора,
он нашел в своей хижине ожидавшую его Анахарео! Оказалось, она прилетела
сюда со своих золотых россыпей на самолете. Узнав о таких превосходных
новостях, Анахарео потеряла интерес рассказывать обо всех своих неудачах.
- Погуляла по белому свету, - призналась она.
И в свете предстоящей новой жизни все это стало казаться ей просто
жизненными мелочами. Только не могла, конечно, она не рассказать печальную
историю бедного Давида.
Какой-то человек, из тех, кто без просьбы лезет в чужие дела,
озабоченный идеями развития и просвещения диких умов, усерднейшим образом
растолковал Давиду, что взлелеянная им мысль об обширных нетронутых
охотничьих участках, существующих где-то далеко за северным горизонтом, -
иллюзия; что белые люди проникли в самые глухие места дикой страны и
добрались до конца и не нашли ни бобров, ни сосен; все это - один миф.
Никому до сих пор в голову не приходила мысль тревожить веру простого
человека. Но этот тупой реформатор не погнушался трудом, чтобы убедить свою
жертву: нет на свете страны непуганых птиц и зверей. И добился успеха,
целыми месяцами угощая его ядом с древа познания. Хотя и существовали, и
сейчас существуют, основания для подобных мыслей, Давид только наполовину в
них верил; но эта жестокая и полная утрата иллюзий в соединении с потерей
богатства, чуть-чуть не полученного, безжалостно потрясла его карточный
домик. Его мечты разбились вдребезги, его последняя надежда исчезла, и он
погрузился в меланхолию, из которой не мог уж больше выбраться. Жизненный
источник в нем иссяк, и он стал увядать и сохнуть. Его возраст сразу
навалился на него и превратил в изношенного, несчастного старика.
И однажды ночью, незадолго до листопада, он пришел попрощаться с
Анахарео. Он отправился домой. И в каноэ, последнем даре Серой Совы, с
маленьким снаряжением, своим возлюбленным ружьем и воспоминаниями, он уплыл
в тихую лунную ночь по пути к местам детства - с разбитой душой, без надежд
и одинокий.

ПРИШЛО МОЕ ВРЕМЯ

Так зима проходила не без событий. Книгу приняли, издали слово в слово,
изменив только название. Последовали многочисленные и интересные результаты.
В банк на текущий счет Серой Совы начали просачиваться маленькие деньги.
"Мои статьи, - пишет Серая Сова, - начали появляться в разных органах
печати. Некоторые издатели любезно хотели вносить в них поправки, заменяя
ошибочные выражения более соответствующими правильному словоупотреблению. Но
эти изменения, как мне казалось, как-то нарушили то впечатление, которое я
пытался произвести, и, не будучи в состоянии сам достигнуть лучшего, я
решительно протестовал. После оживленных и всесторонних прений по почте
(забавных и вполне безопасных) с моими требованиями соглашались, - возможно,
больше для того, чтобы положить конец переписке, а не по другой причине. Я
представляю, как некоторые мои письма по этому поводу выносились из редакции
щипцами и с чувством облегчения бросались в печь для кремации.
Несомненно, меня спасало только то, что я был любителем, а не
профессионалом. Да и издатели к тому же, в конце концов, не были уж такими
плохими ребятами.
Я получил много газетных заметок. Большинство обозревателей прессы,
понимая, быть может, отсутствие у меня знания техники писания, были добры и
снисходительны и даже хвалили. Некоторые из них, возможно, желая увидеть,
как далеко я могу пойти, ободряли меня и советовали продолжать. В некоторых
американских и английских газетах напечатали сочувственные статьи в
несколько столбцов. Приходили письма из Германии, Австрии, Лондона и
Нью-Йорка. Канадский университет в Онтарио - моей родной провинции - дал
свое одобрение. Я находился в приподнятом настроении духа, но и в некотором
страхе: я начал что-то большое. Я послал стрелу наугад в воздух, и она
вернулась назад в пышном оперении. Один или два критика (хотя, впрочем, я
должен быть более точным и сказать: один критик), очевидно, несколько
шокированные тем, что какой-то некультурный обитатель лесной глуши, с
заведомо туземной кровью, осмеливается выйти из подобающего ему положения и
членораздельно говорить, - были более суровы. Они, казалось, сочли за личное
оскорбление, что нашлись два существа, не просвещенные благами официального
образования, знающие многое такое, чему не обучают в учебных залах, и
выражали сомнение в нашем знании того, о чем сами-то они могли иметь только
смутное представление.
Затем появилось жестокое и самое болезненное обвинение, что почти весь
текст моей книги был продиктован духом какого-нибудь писателя. Это было
несправедливое обвинение, и я пережил несколько неприятных минут. Значит,
это не я писал книгу, а два каких-то других молодца из Утики в штате
Нью-Йорк, или какой-нибудь человек из Абердина? Ну, хорошо! А мое пыхтение
над книгами, мое выуживание слов даже по радио и договоры вот с этим самым
словарем синонимов! Впрочем, и Шекспир имел, кажется, те же неприятности с
человеком по имени Бэкон*, и все-таки он вполне хорошо справлялся с
писательским ремеслом. Что касается намека, сделанного немного презрительно,
что я должен был иметь некую более высокую эрудицию для выполнения любого
труда, что я, наверное, как-то обманываю, что я в действительности
самозванец, выдвинувшийся из своего класса, то опять-таки мне удачно
приходит на помощь Эмерсон.
______________
* Бэкон Ф. (1561-1626) - английский философ.

"Они не могут представить, какое право видеть имеете вы, чужестранец,
как вы могли увидеть, и говорят: "Значит, он как-то своровал свет у нас".
Они даже не понимают, что свет без системы упорно льется во все хижины и
даже в их".
Я был очень утешен мыслью, что всегда найдутся отдельные такие люди,
которые не станут на нас смотреть через свою щель, рассаживать по категориям
в отдельные ящички и запирать в них.
Другими словами, пришло мое время.
Были и другие последствия. Моя переписка разрослась до угрожающих
размеров. Мир, оказалось, был полон чудеснейших людей, и некоторые письма
заставили почувствовать, что я, наконец, из положения разрушителя перешел в
ряды творцов, хотя и меньшего калибра. Эти выражения одобрения делали нас
обоих очень счастливыми. Теперь уж мы больше не кричали бессмысленно во мрак
ночи. Наши задачи признавались вполне здоровыми и разумными. Некоторые из
просьб были немного неисполнимы. Какая-то дама из Чикаго, мужа которой
посадили в тюрьму, настаивала, чтобы мы поменьше энергии тратили на
животных, и предлагала в качестве альтернативы*, чтобы мы ее приютили, пока
заблудший супруг не будет освобожден; это, по ее мнению, будет достойной
попыткой уменьшить страдания человечества.
______________
* Альтернатива - необходимость выбора между двумя возможными решениями,
одно из двух.

Появились репортеры, прощупывавшие нас деликатно насквозь. Мы были
приглашены на съезд в Монреале, и предполагалось, что я буду говорить.
Убедив Анахарео отправиться со мной для известной моральной поддержки, мы
организовали группу друзей для охраны бобров и уехали вдвоем.
С этих пор я начал встречаться с защитниками природы, профессиональными
и действительными. Истинных можно узнать безошибочно, и я вступил в ценное и
высокопоучительное общение со многими, причем не с малым числом, - оно до
сих пор продолжается.
Было и гнетущее подозрение, что многие не интересовались делами, если
не слышали за ними заглушенного шелеста денег. Потому появился грустный
страх, что левые руки у большинства этих джентльменов отлично уже наперед
знали, что будут делать правые. Слушая их разговоры, я начал понимать
разницу между доверием и доверчивостью в делах. Мне стали понятны слова
автора комедии, что доллар никогда не падает так низко, как низко падает
человек, чтобы его получить.
Но больше мне пришлось соприкасаться с искренними и серьезными людьми,
относившимися к дикой жизни очень сердечно, и я установил многие связи,
бывшие источником вдохновения и послужившие основой для дружбы. Я получил
несколько коммерческих предложений от групп, которые, будучи честными в
своих намерениях, хотели войти в это рискованное предприятие, полагая, что я
стану богатейшим владельцем пушной фермы.
Они смеялись с видом знатоков, когда я говорил, что совершенно не
собираюсь коммерчески пользоваться тем, что со временем накопится благодаря
знанию.
Были и другие предложения, но никто не мог предоставить бобрам такую
охрану, какую гарантировало Управление национальными парками".

ПРОБУЖДЕНИЕ СПЯЩИХ ГЕРОЕВ

В письмах из Оттавы сообщили Серой Сове, что его Королева, Джелли Ролл,
и ее друг Роухайд привлекли широкое внимание публики не только здесь, но и
за границей, за океаном. А в то время как слава гуляла по свету, сами
прославленные лежали себе и похрапывали в своем замке из замерзшей глины.
Бывают же на свете такие чудеса!
В марте Серая Сова и Анахарео решили принять какие-нибудь меры к
пробуждению спящих счастливцев. Начали с того, что прорубили дыру во льду
около пищевого склада, и тут обнаружили пустоту. Стали пополнять склад
свежими ветками березы, тополя, ивы. И хотя бобров не было видно, ветки
исчезали.
Пришел апрель, и с ним настали теплые дни. Снег таял, лед размяк.
Наступил критический момент в отношении к бобрам: или, одичалые, они уплывут
по весеннему паводку, или вернутся к людям, определившим себя на службу
Бобровому Народу. Серая Сова серьезно опасался, что дух независимости их
возьмет верх над привязанностью к человеку. Однако он ни одной минуты не
позволял себе быть нерешительным и вообще ставить свои действия в
зависимость от того или иного будущего поведения бобров. Он составлял и
заполнял накладные для отправления бочек и ящиков, как будто совершенно
уверенный, что когда бобры проснутся, то придут и тоже будут отправлены по
железной дороге. Из своего большого опыта с животными он вывел себе правило
никогда ни в чем не быть нерешительным: он подозревал, что животные каким-то
шестым чувством своим понимают нерешительность человека и это состояние
используют для своей дикой независимости.
Мало-помалу все имущество, кроме самого необходимого, было перевезено
на станцию: так были сожжены мосты за собой, и оставалось приступить к
решительным действиям. Около домика во льду были прорублены два отверстия и
в них положены ветки ивы и тополя, уже покрытые свежими почками. На провизию
набрасывались голодные ондатры, но веток хватало для всех: их все клали и
клали в изобилии.
Наблюдение за отверстиями было поочередное в течение круглых суток.
Почти только через неделю, во время своего дежурства, Серая Сова, наконец,
заметил рябь и большие пузыри от проплывшего бобра. Прежде чем взять ветку,
бобр несколько раз проплыл вокруг отверстия, но так далеко, что рассмотреть
его было невозможно. Очевидно, бобр остерегался нападения какого-нибудь
врага через отверстие. Тогда Серая Сова положил приманку на середину
отверстия, чтобы бобр мог всю ее рассмотреть. Но до темноты ничего не было
взято.
Погода сделалась теплой, и лед начал таять вдоль линии берега. Серая
Сова и Анахарео по очереди сидели неподвижно на небольшом расстоянии от
прорубей и тихо звали бобров таким голосом, на который в прежнее время
всегда получался ответ. В третий теплый вечер, после предварительных долгих
осмотров, наконец из-под воды выскочил бобр, испустил долгий низкий зов и с
громадным шумом исчез. Его продолжали ждать на берегу с напряжением и
легкими позывами. Приблизительно через полчаса бобр появился опять,
неуверенно поплавал несколько минут, удостоверился, понял все, узнал и
вскарабкался на лед. Это была Джелли Ролл. Хозяйка своей собственной
персоной появилась и сразу же начала обычный свой туалет. Тот же голос, та
же неуклюжая перевалка, тот же высокомерно-самодовольный вид, с каким она
приняла яблоко: потрясла головой и с короткими визгами принялась есть тут
же, в непосредственной близости.
Вот это триумф! Ведь почти после шести месяцев раздельного жилья она
вернулась к людям, верная, как времена года. Оставался под сомнением теперь
только Роухайд, и вот еще через две ночи, при свете молодого месяца, Серая
Сова и Анахарео разглядели что-то темное, лежавшее неподвижно на поверхности
воды на большом расстоянии. Джелли суетилась тут же возле ног, а плававший
предмет по форме казался бобром. В том, что это бобр, и бобр, который вполне
пробудился от зимнего сна, можно было судить по одному тому, что он вдруг
мгновенно исчез. В следующую ночь он так приблизился, что взял яблоко и
следующий вечер почти весь провел тут же, вместе с Хозяйкой около людей. Но
это был уже новый триумф, потому что это был не выросший у людей бобр, как
Джелли, а совершенно дикий, и вернулся он почти после полугодового
отсутствия. Атмосфера прояснилась. Можно было не сомневаться в исходе, и
Серая Сова телеграфировал в Управление национальными парками о
самостоятельном возвращении бобров.
Теперь оставалось только захватить их и, таким образом, подвергнуть
ужасным страхам и трудностям путешествия больше чем за тысячу миль, и притом
не спугнуть доверия и верности в простой душе животного. Ведь достаточно
всего раз или два их обмануть и многолетняя работа вся пропадет, после чего
только тончайший такт и дипломатия вернут прежнее, и то лишь в наиболее
умных представителях.
Серая Сова пробовал поймать Джелли Ролл, но она стала такой большой и
сильной, что поднять ее от земли без борьбы было невозможно; но именно
насилия-то и хотелось бы избежать совершенно. Анахарео тоже пробовала и тоже
не имела никакого успеха. Таскали за уши, открывали рот, дергали за хвост,
опрокидывали на спину, а вот поднять себя она не дозволяла. Сделали
деревянный ящик, положили набок; крышка лежала горизонтально в сторону
озера. Хозяйка вошла в ящик, ничего не подозревая. С виноватым чувством
людей, обманывающих друга, хотя бы и для его собственной пользы, Серая Сова
и Анахарео захлопнули крышку. Приладив ремни, Серая Сова взял груз на спину
и понес. Хозяйка замерла и до самого своего освобождения в хижине молчала.
Потом ее немое замешательство сменилось дикими завываниями и потягиванием
Серой Совы за платье. Ее ребячья обида была так велика, что утешать ее
пришлось совсем как ребенка. Серая Сова взял ее к себе на колени, - а это
был уже порядочный бочонок! Она прижалась к нему, и он покачивал ее и
уговаривал и уговаривал. Потом понемногу она стала глядеть по сторонам и,
разобрав привычную обстановку, постепенно пришла в себя и успокоилась.
Роухайд не хотел входить в ящик, и поймать его было труднее; но с ним
Серая Сова бросил всякие церемонии: просто схватил его руками и принес в
хижину.
Ночью бобры не делали никаких попыток удрать и позволили поместить себя
в проветриваемый оцинкованный ящик, приготовленный специально для них. После
этого труднейшего дела все было окончено и оставалось всем вместе двинуться
в город.
Квебекское правительство отказалось от всех прав на бобров, и
разрешение на перевоз было тут же получено. Индейцы оставляли в городе
множество настоящих друзей. От города прощаться пришла депутация - веселые,
приветливые французские канадцы.

В КРАЮ НЕПУГАНЫХ ПТИЦ И ЗВЕРЕЙ

Вот как описывает Серая Сова жизнь в его бобровом заповеднике:
"Сейчас осень, время урожая, и Королева и маленький отряд озабоченно
собирают запасы на долгую зиму, как делают везде полезные члены общества,
имеющие чувство ответственности.
Были расчищены места для выхода на берег и протоки воды. В них со
странной точностью сваливались деревья с шумом почти каждый час, начиная с
четырех часов вечера и до рассвета. Громадные запасы пищи, сваленные в воду
перед хижиной, делались с каждым днем все грузнее, все шире и солиднее.
Сверху наваливались тяжелые бревна, чтобы погрузить пищу глубже в воду.
Ветки же сваленных деревьев, и особенно лучшие части из них, укладывались
ниже линии будущего льда.
Тяжело нагруженные бобры медленно плывут в одиночку, группами или
выстроившись в линию, как на параде, с грузами, весело покрытыми ветками с
разноцветными листьями, как украшениями, - Пышные Шествия Работников Леса.
Иногда я настраиваю радиоприемник, и тогда бобры плавают в своих упорных
медленных процессиях под звуки симфонического оркестра. Я хотел бы, чтобы
весь мир был здесь и увидел эту картину.
Осенью начали и молодые бобры выполнять полезную работу, но до сих пор,
видимо, к ним относятся только немногие из правил поведения взрослых. Они
ведут счастливую, беззаботную жизнь игр, борьбы и изучения мира. Они парами
и группами носятся по воде родного пруда. Среди них образуются дружественные
группировки, и, отделившись, они зовут друг друга пронзительными криками.
Они надоедают старшим на работе, и, хотя это должно очень раздражать,
взрослые не проявляют никаких признаков возмущения, и им приходится иметь
много хлопот, чтобы нечаянно не ранить молодых. Это кажется трудным делом,
потому что молодые постоянно попадаются на пути тяжелых бревен или груды
веток, заполняют толпой дорогу. Видимо, эти безответственные любимцы
находятся под особым покровом счастья и из каждой катастрофы не только
выходят невредимыми, но ищут еще и новых развлечений.
Проплывет мимо большой бобр с грузом на буксире - вот и повод,
посланный небесами, для суматохи. Точно по уговору, они стремительно
налетают на груз, прицепляются к нему, толкают, отрывают куски, влезают на
спину нагруженного животного или тщетно стараются вовлечь его в матч борьбы
или другой вид водного спорта. Такие развлечения вызваны желанием нарушить
монотонность жизни на маленьком пруде, но они доставляют серьезные
неприятности взрослым бобрам, хотя те и относятся к ним добродушно.
Взрослые, конечно, сопротивляются этим выходкам: не ожидают неподвижно,
когда такая банда мародеров рассеется, а ныряют неожиданно вместе с буксиром
и плывут под водой, чтобы сбить неприятеля с позиции, но эти военные
хитрости редко удаются, - при первом же движении или, наоборот, при
появлении из глубины воды эти паразитические маленькие чертенята