Страница:
миссии и, в случае успеха, о ее возможных результатах. Я никогда не
переставал внимательно прислушиваться, изучая язык и задавая осторожные
вопросы; я всегда был на страже. Я искал не только живых бобров, или, может
быть, их шкуры или кости, но самого человека*. И часто я ходил, чувствуя
ненависть к людям, которые должны были бы быть друзьями.
______________
* Имеется в виду человек, убивший Мак-Джинниса и Мак-Джинти.
В конце февраля я отправил законченную рукопись и, освободившись,
приступил к изучению слов с помощью книги синонимов и словаря. Я нашел, что
слова увертливы и трудно уловимы. Но всякое слово, попавшее в книгу или
журнал, было уже поймано, переходило в мою записную книжку, постоянно
возобновлялось в памяти и перечитывалось. Я так усердно занимался этой
записной книжкой и непрерывной охотой в непролазных джунглях книги
синонимов, что по временам забывал об обеде. Я стал думать по словарю и
пользоваться такими редкостными словами, что часто меня не понимали даже
говорящие по-английски друзья. Со мною случались припадки рассеянности, и в
конце концов я дошел до того, что взял бутылку с чернилами, желая набить
трубку табаком, а в другой раз поймал себя на том, что хотел наполнить
"вечное перо" из жестянки с табаком.
У меня был знакомый юрист, часто меня посещавший, всегда с собою
приносивший оживление, а иногда приводивший и веселую толпу своих друзей. Он
редко приходил без подарка и однажды, заблудившись по дороге, появился
глубокой ночью и возвестил, что недалеко по дороге оставил радиоприемник.
Это была портативная модель. На следующий день мы притащили его из лесу со
всеми принадлежностями. Машина для меня была таинственная, но юрист сам все
наладил и сделал антенну, и в эту ночь лагерь, обычно тихий, был полон
музыки.
Я, ради слушания через этот приемник, довольно легко преодолел свое
отвращение ко всем видам машин, начиная с плугов и кончая железными
дорогами. Скоро я сделал открытие, что приемник был неисчерпаемым источником
слов. Скоро моя ночная компания состояла из дикторов, авторов, обозревателей
книг, чтецов новостей по радио, политиков и других людей. Этот народ, а
также книги Шекспира - все они дали свое для удовлетворения моего
всепожирающего аппетита в погоне за средствами себя выразить".
Ночные скитания для Серой Совы с давних пор имели неизъяснимую
прелесть, за что, собственно, он и получил свое имя. (Уа-Ша-Куон-Азин: Тот,
Кто Ходит Ночью, - Серая Сова.) Эта привычка жить в темноте теперь очень
помогала ему охранять Джелли, и в любой час ночи он мог легко ее разыскать.
В промежутках между обходами и часами сна он изучал английский язык.
Конечно, такое ночное изучение требовало большого расхода керосина, и оттого
его долг в лавочке за керосин все возрастал. Но было много оленей вокруг, и
оттого можно было экономить на одежде: Серая Сова носил теперь одежду из
оленьих шкур и сам занимался их выделкой. Вот это занятие дубильным делом
однажды привлекло внимание местного лесного сторожа, и он явился с
письменным приказом наложить штраф. Когда же Серая Сова объяснил сторожу
свое положение, тот понял, что произошла ошибка, и посоветовал написать в
город Квебек. Вскоре было получено письмо от главы районного лесного
управления, в котором начальник очень извинялся за причиненное беспокойство
и тут же прилагал разрешение на право постоянной охоты. Так старый
французский Квебек и тут в грязь лицом не ударил.
Во время новогодних празднеств Серая Сова познакомился с одной
ирландской семьей, которая приняла его к себе в дом на положение близкого
любимого родственника - сына или брата, - и ему тут было все так устроено,
что он чувствовал себя совершенно как дома. С ними Серая Сова заключил
дружбу на всю жизнь, и каждый приход Серой Совы здесь был сигналом для
веселой вечеринки с музыкой и пением.
Однажды, вернувшись домой с такой веселой вечеринки, Серая Сова увидел,
что дверь его домика открыта, а маленький товарищ зимнего уединения исчез.
Серая Сова обезумел от горя и тупо уставился на открытую дверь. Первый
момент он думал о похищении и закипел гневом, но после внимательного осмотра
мысль эту пришлось отбросить: Джелли ушла сама, разрешив наконец-то проблему
открывания двери изнутри. Теплое солнце ранней весны манило ее из дому на
возможную гибель от замерзания: вода еще не открылась, а в лесу снег был до
четырех футов. Следы показали, что она отсутствовала целый день, и вели
вдоль озера к ее осеннему игрушечному дому.
Не найдя отверстия во льду, она пошла вверх по течению ручья, но
пробраться к воде нигде не могла. Ручей терялся в болоте, в лабиринте
ольховых и кедровых деревьев и она тут, в лабиринте, блуждала во всех
направлениях. Ее шаги делались все короче, а во многих местах она ложилась и
долго пережидала. Под ней далее успевал подтаивать снег, и легко можно было
понять, где ее застала ночь. Стало сильнее морозить, начала образовываться
корка, отпечатки следов делались все менее ясными. Наконец слабые
безобразные, косолапые следы лапок, с пальцами, обращенными внутрь,
продолжая удаляться от дома, совершенно исчезли. Температура резко упала, а
лапы и хвост бобра легко замерзают, совершенно искалечивая животное.
В эту ночь Серая Сова вовсе не возвращался в лагерь; до рассвета он
обходил болото и все звал и звал свою Джелли. Последующие дни и ночи, кроме
болота, он обыскивал овраги, ущелья. Наступил период нулевой температуры,
нередкий ранней весной. Теперь уже Серая Сова знал, что если его маленький
друг и миновал нападения таких врагов, как например, лисица, то без воды она
должна за это время совершенно замерзнуть. В подтверждение этому он нашел в
таком замерзшем состоянии дикобраза. После нулевого периода погода стала
мягкая, и Серая Сова все искал, все искал хотя бы каких-нибудь признаков
своей беглянки, искал далее возле таких озер, куда она никак не могла
добраться. После двадцатидневных поисков Джелли лыжи отказались служить,
потому что по мокрому снегу физически ходить невозможно, и все-таки Серая
Сова ходил; он измучился, но выдерживал, а лыжи рассыпались. Но вот после
нескольких дней проливного дождя хватил сильный мороз, и Серая Сова взялся
хоть как-нибудь починить лыжи, чтобы, пользуясь морозом, обегать еще раз все
места, где беглянка могла бы найтись хотя бы мертвой. И, только вышел Серая
Сова из домика, вдруг увидел - что-то коричневое движется вдоль линии
берега, в пятидесяти ярдах от него, и направляется к хижине. Никакого
сомнения не оставалось: это в сильно потрепанном виде сама Хозяйка
возвращалась домой.
В дни поисков, подобных таким, какие были у Серой Совы, люди как будто,
сами не зная того, копят горе свое, как уксус, для того чтобы когда-нибудь
посредством волшебных дрожжей переделать его в самое чудесное вино и тут же
все сразу и выпить. Так пьяной радостью, созданной из своего собственного же
горя, встретил Серая Сова свою Королеву. Она же как ни в чем не бывало
наелась до отвала и проспала двадцать четыре часа. Позже Серой Сове удалось
найти то место, где инстинкт безошибочно подсказал ей воду в почти
пересохшем ручье; там она и сидела, в этой норе, под снегом, пока дождь не
образовал течения, по которому она спустилась в озеро и вышла на волю через
полоску открытой воды.
Вскоре вскрылось все озеро, и Королева ушла из лагеря Серая Сова
опасался, что она теперь станет шататься далеко по окрестностям в поисках
супруга и, когда найдет, не вернется. Но это предположение оказалось
неверным: она отправилась вверх по озеру, завладела там одной норой и в то
же время не забывала лагерь, - за ночь она Серую Сову посещала несколько
раз. Часто, завидя каноэ Серой Совы, она плавала рядом, а раз даже
вскарабкалась на борт и шлепнулась внутрь. После того она стала проделывать
этот прием постоянно и разнообразила его тем, что забиралась на корму и
оттуда, с высоты, бросалась в озеро.
Иногда она устраивала разные шутки с Серой Совой: покажет ему
направление, и он поплывет, а она нырнет и вдруг окажется совсем в другой
стороне. А когда он подъедет, начнет кувыркаться, как бревно, на воде,
крутиться, так разбрасывать брызги, что они попадали ему в лицо. Иногда она
дурачилась таким образом долго, полчаса и больше, играя с хозяином. А то,
бывало, на быстром ходу каноэ она нырнет неглубоко и думает, что скрылась, а
Серой Сове даже видно, с каким напряжением работает у нее каждый мускул,
какие она тратит усилия, чтобы перегнать его и появиться на поверхности воды
впереди. А когда он ее догоняет, она проделывает то же самое вновь и так
движется вместе с каноэ все дальше и дальше.
Она часто давала сигналы пронзительным криком на высокой ноте, слышным
за полмили. И если тем же самым звуком и он звал ее, то редко не отвечала.
Еще любимым развлечением ее было схватить хозяина своими руками около
запястья и, прижав к груди, стоя, толкать то от себя, то к себе в
напряженном усилии его опрокинуть. Иногда она откидывалась назад, чтобы
сильно дернуть вперед и заставить хозяина потерять равновесие. Теперь ведь
она уже весила двадцать фунтов, у нее был крепкий костяк, сильные мускулы.
Впоследствии Серая Сова узнал, что ничего особенного не было в этих забавах
бобра с человеком: это самые обычные развлечения каждого бобра. Замечательно
другое: она предпочитала оставаться в обществе человека, в то время как в
каких-нибудь трех милях жили легко ей доступные сородичи.
Как раз перед тем как распуститься листьям, Серая Сова поставил капкан
в ручье на безобразного разбойника - выдру, в помете которой он нашел
бобровые волосы.
"Так ведь, - думал он, - в ее зубы может попасть и доверчивая,
жизнерадостная Джелли", и поставил капкан на выдру. А однажды утром он
заметил, что капкан куда-то исчез. Заглянув под бревно, там внизу он заметил
хвост бобра, а когда потянул за цепь, почувствовал сопротивление и потом
вытащил живого бобра. Захлебнувшись водой, испуганный до полусмерти, он
почти и не пробовал защищаться, дозволив посадить себя в джутовый мешок. У
него была сильно повреждена задняя, самая важная для плавания нога, и оттого
Серая Сова, прежде чем отпустить его на свободу, решил попробовать полечить.
Первые сутки бобр прятался от Хозяйки, выходил только попить и совсем ничего
не ел. В конце же суток он вышел на середину комнаты, до крайности
подавленный чувством страха. В руки он никак не давался, но позволял с собой
разговаривать и не отказался от яблока. Когда же Серая Сова провозился с ним
всю ночь, то добился такого успеха, что бобр начал обходить комнату, -
правда, хромая, - изучая все последовательно, включая и дверь, которую вовсе
и не пытался даже погрызть. В ходе исследования он открыл койку,
вскарабкался на нее по сходням, сделанным для Джелли, признал ее очень
удобной и с тех пор и ел и спал на ней, спускаясь только для личных
надобностей, - чтобы разложить напиленные чурбачки или же принять ванну.
Спал он между подушкой и стеной, но среди ночи начинал тосковать,
перебирался спать под руку Серой Совы, а утром до рассвета опять уходил к
себе за подушку.
Хотя погода и продолжала оставаться холодной, печку топить Серая Сова
остерегался, в такую ярость приводил бобра шум этой печки. Даже табачный дым
заставлял его часами скрываться. Занятие перевязкой ноги было чрезвычайно
трудное. Она распухла до ужасных размеров, и две кости плюсны проткнули
кожу. Зубы его от попыток перекусить капкан расшатались, и нужны были
недели, чтобы они могли снова служить. Оторванная часть скальпа высохла и
свисала с головы. Серая Сова отрезал эту кожу и дал при этом кличку бобру
"Роухайд" ("Роухайд" значит "Ободранная Кожа").
Целых две недели Серая Сова возился над спасением ноги Роухайда, но
ничего не добился; и только пиявки, гроздьями присосавшиеся к ране, сделали
то, над чем долго ломал себе голову человек.
Трудно сказать, что именно повлияло: внимательный ли уход, или, может
быть, одиночество, но только животное очень скоро и сильно привязалось к
Серой Сове, - Роухайд ковылял за ним по пятам, кричал громко и жалобно,
когда он отлучался. Эти звуки однажды привлекли внимание Хозяйки. Увидев в
своей хижине чужого бобра, она с такой силой бросилась назад, что о закрытую
за ней дверь чуть-чуть не сломала себе шею. Когда же одумалась, то стала
внимательно разглядывать гостя и, поняв, что он калека, решила, что его
следует просто побить. С большим трудом разнял Серая Сова сцепившихся врагов
и стащил свою вояку в озеро, где она продолжала беситься. Да и как не
беситься, если она - Королева и Хозяйка, а тут появился какой-то непрошеный
чужак, тоже, наверное, с какими-то своими правами! "Знать ничего не хочу!"
говорил весь ее вид, и с тех пор Серая Сова стал от нее дверь держать всегда
на запоре.
Когда пациент Серой Совы оправился, не без чувства огорчения пришлось
пожелать ему счастья и отпустить на свободу. На другой день, направляясь к
жилищу своей царственной Джелли, Серая Сова заметил бобра и позвал его.
Животное ответило на крик и поплыло к каноэ. С изумлением и радостью Серая
Сова узнал своего калеку, который поплыл вслед за каноэ и потом, когда
хозяин вышел на берег, потащился за ним в лагерь. Полежав немного на оленьем
коврике, похныкав, поласкавшись немного об руки, он ушел назад к себе в
озеро. Это он продолжал делать и дальше; иногда с некоторой помощью влезал
на колени к Серой Сове и усердно занимался тут мокрым своим туалетом. Можно
ли это назвать благодарностью? А если нельзя, то как назвать это чувство
животного, заставлявшее всюду ходить за человеком по пятам до тех пор, пока
другое животное, по ревности своей, не отгоняло его? Да, Королева была
безумно ревнива и не позволяла даже близко подходить к лагерю, когда сама
была дома. Не раз она преследовала его далеко вниз по ручью. Но он был тверд
и возвращался.
Несмотря на ее злость, он бегал вслед за ней везде, прихрамывая на
поврежденную ногу и издавая жалобные звуки. Казалось даже, что он с
трогательной настойчивостью добивается ее близости как вернейший ее
поклонник. Складывалось у Серой Совы даже и такое понимание, что, умирая с
тоски по дружбе, вечно отвергаемый Джелли, он именно потому так и тянулся
все к человеку: деваться больше некуда. Однажды он до того осмелел, что
после нескольких неудачных попыток вдруг ввалился в каноэ в то самое время,
как в нем на своем царственном троне восседала сама Королева. Ну и задала бы
она ему трепку, если бы не вступился Серая Сова! Все подобные необычайные
поступки Роухайд совершал так бессловесно-покорно и вместе с тем с таким
спокойно-решительным видом, что Серая Сова всегда становился на его сторону
против самоуверенной Джелли. Своей спокойной настойчивостью, непреклонной
решительностью, действием скрытой в нем какой-то силы Роухайд преодолел одно
за другим все препятствия, везде выдвигаемые новой средой, и, наконец, нашел
свое место, получил свою власть и стал не просителем, а вождем.
Хозяйка продолжала дружить с Серой Совой, как дружат иногда равные. Они
были грубыми и беспорядочными товарищами по играм, старыми сожителями, могли
позволять себе разные вольности и расходиться в разные стороны, кому куда
захочется. Но Роухайду для полного его счастья надо было только немножко
доброты. Он был так же нежен, как прикосновение ночного ветра к листьям. И в
то же время Серая Сова однажды видел своими глазами, как, разъяренный
слишком затянувшимся злобным преследованием Хозяйки, он так встряхнул ее,
как будто она была только бумажным мешком.
И, возможно, эта Королева дожила до наших дней благодаря только
Роухайду.
Какой-то негодяй-бобр, старый и умный, очевидно из какой-нибудь
разоренной охотниками колонии, обозленный несчастьем, блуждал вокруг лагеря.
И однажды он спустился в самый лагерь, и ему захотелось у двух чужих ему
бобров отнять все их имущество. Когда Серая Сова вернулся домой, Джелли
лежала на земле возле лагеря. Тонкий след крови вел к двери, но она, должно
быть, была слишком слаба, чтобы пойти, и потащилась назад к берегу, чтобы
подождать там возвращения друга. Горло у нее было разорвано и обнажено,
нижняя губа почти оторвана, обе руки прокушены, распухли и были никуда не
годны; хвост тоже насквозь прокушен около корня почти на дюйм. Оставалось
только как можно скорее дезинфицировать раны. Она лежала при этом инертная,
с закрытыми глазами, и тихо стонала, а кровь медленно стекала на ту самую
землю, где она утверждала свою власть.
Всю ночь просидел около нее Серая Сова и время от времени кормил ее
молоком из той самой спринцовки, которая когда-то один раз уже помогла ее
спасти. К утру, как показалось, в ней ожили скрытые источники жизни, и она
медленно, с мучением поползла в хижину. Весь день она оставалась в хижине,
выпила большую часть молока из двух банок и ночью, очевидно находясь на пути
к выздоровлению, ушла. Только волшебные восстановительные силы диких
животных помогли ей спастись. Целую неделю она не выходила из своей норы, не
отвечала на голос. По разным признакам, найденным около озера, и по всему,
что произошло, можно было догадаться, что посетитель был колоссальных
размеров, и, несомненно, она была бы убита, если бы находилась одна. Роухайд
тоже имел знаки встречи не меньшие, и на основании уж неоднократно
проявленных им способностей Серая Сова был уверен, что только его участие
решило исход этой битвы.
С этого дня оба бобра стали жить и действовать в совершенном согласии.
Но зато, поняв по себе, какую боль, какие страдания могут принести
посторонние существа, Королева всех их предала анафеме. Теперь гости,
желавшие поглядеть на бобров, желавшие любоваться красотой меха,
выразительностью глаз, благородством очертания головы и т.п., имели право
стоять только на определенных местах. Малейшее сопротивление с их стороны
вызывало неприятности. Между тем она претендовала и на берег, и на озеро, и
на каноэ. Даже лагерь - она, кажется, воображала, что сама его выстроила:
выгоняла людей из него, гнала их по дороге...
Бобры усердно работали над прудом и его окрестностями, и без них он
скоро превратился бы в мелкую, жалкую большую тинистую лужу. Их присутствие
каким-то образом всему сообщало жизнь; сама долина приобрела жилой вид, что
может вообще сделать только один человек. И действительно, бобры, обжившие
долину, понемногу вслед за собой стали привлекать и человека. Много людей
стало ходить сюда только за тем, чтобы поглядеть на бобров. Некоторые из
приходящих, люди с поэтическим инстинктом французов, стали в честь бобров
давать имена местности. Так, холмы, сбегавшие от высокой вершины Слоновой
горы и собравшиеся вокруг озера, стали называться холмами Джелли Ролл; пруд
стал озером Роухайда, а лагерь - Бобровым Домом.
Так все три деятеля долины, человек и два бобра, официально попали в
местную летопись, утвердились во владении и работали над улучшением своего
имения. Бобры прочищали водные протоки, места для выхода на берег, строили
дом и постоянно поддерживали плотину в полном порядке. Сам же Серая Сова
делал завалинку у своей хижины, законопачивал щели в стенах и выравнивал
двор.
Около своего дома бобры устроили себе площадку для игр, на которую нога
ни одного человека, кроме Серой Совы, не смела ступить. Джелли однажды так
преследовала трех гостей, что два из них убежали на высокий холм, а третий
взлез на дерево. После этой победы Королева стала в центре площадки, трясла,
крутила головой, непрерывно весело кривлялась: так обыкновенно бобры
выражают свое удовольствие после какой-нибудь удавшейся шутки.
Так вот и шло время в постоянных тревогах, если смотреть на все со
стороны человека, а если смотреть на бобров, то все шло к росту и
благополучию: они достигли уже трех четвертей своего полного роста и были
могучие звери. В разгар браконьерского периода тревожные слухи дошли до
Серой Совы, и он, от греха, запер своих бобров в хижину. В первую же ночь,
проведенную в лагере, они подгрызли стол, разломали часть пола, опрокинули
ведро с водой и разбили окно. Способ, каким они добрались до окна, достоин
внимания зоопсихологов. Вот как это вышло. На полу вдоль одной из стен лежал
шест для каноэ длиною в восемь футов, с железным наконечником. Серая Сова
заметил, что они с этим шестом играли, но мало обращал на это внимания,
пока, наконец, зачем-то они не взялись вдвоем и не потащили шест по полу
тяжелым концом вперед. Когда Джелли дошла до противоположной стены, она
стала там на задние ноги, а шест подняла высоко над головой. В то же время
Роухайд на противоположном конце продолжал движение и, толкнув железным
наконечником с силой вперед, разбил окно. Не нужно думать, что бобры знали
свойство стекла биться. Нет, их цель была в устройстве помоста, по которому
можно бы взобраться и закупорить отверстия, по их убеждению, существовавшие
в окне. Таков был этот замечательный случай настоящей совместной работы
бобров с точно продуманным планом действий.
Серая Сова, внимательно наблюдавший подобные случаи, все посылал и
посылал свои очерки о бобровых повадках своему издателю, и тот это все
безотказно брал. В последнем письме своем этот издатель сообщал, что
описания жизни бобров побудили его сообщить о них Управлению национальными
парками департамента внутренних дел в Оттаве в надежде, что деятельность
бобров можно снять на кинопленку. Почти немедленно вслед за письмом к Серой
Сове прибыл один служащий Управления национальными парками, джентльмен с
пышными седеющими волосами стального цвета. У него было острое, но доброе
лицо с проницательными голубыми глазами, смотревшими из-под косматых
шотландских бровей до смущения пристально. Он сообщил Серой Сове, что хотя
он лично совершенно уверен в правдивости его рассказов, но прежде чем
приступить к дорогостоящим операциям по съемке, он должен на все посмотреть
своими глазами. И он сам говорил, что приготовился увидеть нечто
необычайное, но когда Серая Сова привел его на озеро, усадил в каноэ и
позвал бобров, джентльмен пришел в совершенное изумление. Началось с того,
что бобры, услыхав голос своего друга, незаметно для гостя поднялись на
поверхность, неожиданно высунулись из воды возле него, вскарабкались в каноэ
и уставились на гостя, тщательно его изучая. Они испачкали его платье, но он
не обратил на это никакого внимания; главное, он сразу же убедился, что
рассказы Серой Совы о бобрах были совершенной правдой.
Гость остался на два дня, и все это время бобры находились или внутри,
или около хижины. В конце концов джентльмен признался, что виденное им ни с
чем не сравнимо и что нужно немедленно же принять меры, чтобы эта сказка не
развеялась от какой-нибудь случайности. Серая Сова при этом рассказал ему,
что душой всего дела были Мак-Джинти и Мак-Джиннис. Выслушав эту историю, до
крайности растроганный джентльмен сказал, что подобное больше не должно
повториться.
На что намекал этот седой джентльмен? Ничего определенного в этот свой
приезд он не сказал и только просил приготовиться к встрече кинооператоров.
Меньше чем через неделю загудели киноаппараты, а Джелли и Роухайд плавали,
ныряли, ходили, бегали, таскали палки, влезали в каноэ и, кроме того,
проделывали тысячи всяких фокусов, которых, кроме Серой Совы, на свете еще,
может быть, никто не видал. Все это и послужило для первого на всем свете
фильма "Бобровый Народ".
Трудностей по съемке бобров было множество. Один оператор, в своем
энтузиазме, провел много времени, стоя в воде и глине, а однажды даже
погрузился в воду по грудь. Но он мало знал о бобрах, а Серая Сова еще
меньше этого понимал что-нибудь в технике съемки. Сами бобры много помогали
они целыми днями охотно позировали, и вся трудность состояла только в том,
чтобы удержать их на соответствующем месте.
Фильм вскоре был выпущен. Картину встретили овациями по всему
доминиону, и было решено показать ее во всех других странах. После того
опять приехал седой джентльмен с новым и совершенно особенным предложением
Серой Сове было предложено работать над бобрами под покровительством
доминиона и за определенное жалованье. Бобрам гарантируется безопасность на
всю жизнь, судьба их не будет зависеть от каких-либо политических перемен, и
они никогда не будут служить материалом для каких-либо экспериментов.
Управление бобрами, точно так же как и увеличение их числа, будет находиться
исключительно в руках Серой Совы. Будут даны также все возможности развивать
дело охраны природы в том именно направлении, как думает об этом Серая Сова,
и без необходимости бороться за материальные средства. Мало того! В
предложении было предусмотрено, что для Анахарео будет выстроен дом, какой
ей вздумается, что бобры будут снабжаться таким количеством яблок, сколько
им только захочется. Вот за эти последние удобства Серая Сова должен будет
нести некоторые обязательства, а именно: он со своими бобрами должен
помогать изучению дикой природы и биологии, предоставлять все, что может,
для исследований ученых-специалистов. Ожидается, что вклад, вносимый Серой
переставал внимательно прислушиваться, изучая язык и задавая осторожные
вопросы; я всегда был на страже. Я искал не только живых бобров, или, может
быть, их шкуры или кости, но самого человека*. И часто я ходил, чувствуя
ненависть к людям, которые должны были бы быть друзьями.
______________
* Имеется в виду человек, убивший Мак-Джинниса и Мак-Джинти.
В конце февраля я отправил законченную рукопись и, освободившись,
приступил к изучению слов с помощью книги синонимов и словаря. Я нашел, что
слова увертливы и трудно уловимы. Но всякое слово, попавшее в книгу или
журнал, было уже поймано, переходило в мою записную книжку, постоянно
возобновлялось в памяти и перечитывалось. Я так усердно занимался этой
записной книжкой и непрерывной охотой в непролазных джунглях книги
синонимов, что по временам забывал об обеде. Я стал думать по словарю и
пользоваться такими редкостными словами, что часто меня не понимали даже
говорящие по-английски друзья. Со мною случались припадки рассеянности, и в
конце концов я дошел до того, что взял бутылку с чернилами, желая набить
трубку табаком, а в другой раз поймал себя на том, что хотел наполнить
"вечное перо" из жестянки с табаком.
У меня был знакомый юрист, часто меня посещавший, всегда с собою
приносивший оживление, а иногда приводивший и веселую толпу своих друзей. Он
редко приходил без подарка и однажды, заблудившись по дороге, появился
глубокой ночью и возвестил, что недалеко по дороге оставил радиоприемник.
Это была портативная модель. На следующий день мы притащили его из лесу со
всеми принадлежностями. Машина для меня была таинственная, но юрист сам все
наладил и сделал антенну, и в эту ночь лагерь, обычно тихий, был полон
музыки.
Я, ради слушания через этот приемник, довольно легко преодолел свое
отвращение ко всем видам машин, начиная с плугов и кончая железными
дорогами. Скоро я сделал открытие, что приемник был неисчерпаемым источником
слов. Скоро моя ночная компания состояла из дикторов, авторов, обозревателей
книг, чтецов новостей по радио, политиков и других людей. Этот народ, а
также книги Шекспира - все они дали свое для удовлетворения моего
всепожирающего аппетита в погоне за средствами себя выразить".
Ночные скитания для Серой Совы с давних пор имели неизъяснимую
прелесть, за что, собственно, он и получил свое имя. (Уа-Ша-Куон-Азин: Тот,
Кто Ходит Ночью, - Серая Сова.) Эта привычка жить в темноте теперь очень
помогала ему охранять Джелли, и в любой час ночи он мог легко ее разыскать.
В промежутках между обходами и часами сна он изучал английский язык.
Конечно, такое ночное изучение требовало большого расхода керосина, и оттого
его долг в лавочке за керосин все возрастал. Но было много оленей вокруг, и
оттого можно было экономить на одежде: Серая Сова носил теперь одежду из
оленьих шкур и сам занимался их выделкой. Вот это занятие дубильным делом
однажды привлекло внимание местного лесного сторожа, и он явился с
письменным приказом наложить штраф. Когда же Серая Сова объяснил сторожу
свое положение, тот понял, что произошла ошибка, и посоветовал написать в
город Квебек. Вскоре было получено письмо от главы районного лесного
управления, в котором начальник очень извинялся за причиненное беспокойство
и тут же прилагал разрешение на право постоянной охоты. Так старый
французский Квебек и тут в грязь лицом не ударил.
Во время новогодних празднеств Серая Сова познакомился с одной
ирландской семьей, которая приняла его к себе в дом на положение близкого
любимого родственника - сына или брата, - и ему тут было все так устроено,
что он чувствовал себя совершенно как дома. С ними Серая Сова заключил
дружбу на всю жизнь, и каждый приход Серой Совы здесь был сигналом для
веселой вечеринки с музыкой и пением.
Однажды, вернувшись домой с такой веселой вечеринки, Серая Сова увидел,
что дверь его домика открыта, а маленький товарищ зимнего уединения исчез.
Серая Сова обезумел от горя и тупо уставился на открытую дверь. Первый
момент он думал о похищении и закипел гневом, но после внимательного осмотра
мысль эту пришлось отбросить: Джелли ушла сама, разрешив наконец-то проблему
открывания двери изнутри. Теплое солнце ранней весны манило ее из дому на
возможную гибель от замерзания: вода еще не открылась, а в лесу снег был до
четырех футов. Следы показали, что она отсутствовала целый день, и вели
вдоль озера к ее осеннему игрушечному дому.
Не найдя отверстия во льду, она пошла вверх по течению ручья, но
пробраться к воде нигде не могла. Ручей терялся в болоте, в лабиринте
ольховых и кедровых деревьев и она тут, в лабиринте, блуждала во всех
направлениях. Ее шаги делались все короче, а во многих местах она ложилась и
долго пережидала. Под ней далее успевал подтаивать снег, и легко можно было
понять, где ее застала ночь. Стало сильнее морозить, начала образовываться
корка, отпечатки следов делались все менее ясными. Наконец слабые
безобразные, косолапые следы лапок, с пальцами, обращенными внутрь,
продолжая удаляться от дома, совершенно исчезли. Температура резко упала, а
лапы и хвост бобра легко замерзают, совершенно искалечивая животное.
В эту ночь Серая Сова вовсе не возвращался в лагерь; до рассвета он
обходил болото и все звал и звал свою Джелли. Последующие дни и ночи, кроме
болота, он обыскивал овраги, ущелья. Наступил период нулевой температуры,
нередкий ранней весной. Теперь уже Серая Сова знал, что если его маленький
друг и миновал нападения таких врагов, как например, лисица, то без воды она
должна за это время совершенно замерзнуть. В подтверждение этому он нашел в
таком замерзшем состоянии дикобраза. После нулевого периода погода стала
мягкая, и Серая Сова все искал, все искал хотя бы каких-нибудь признаков
своей беглянки, искал далее возле таких озер, куда она никак не могла
добраться. После двадцатидневных поисков Джелли лыжи отказались служить,
потому что по мокрому снегу физически ходить невозможно, и все-таки Серая
Сова ходил; он измучился, но выдерживал, а лыжи рассыпались. Но вот после
нескольких дней проливного дождя хватил сильный мороз, и Серая Сова взялся
хоть как-нибудь починить лыжи, чтобы, пользуясь морозом, обегать еще раз все
места, где беглянка могла бы найтись хотя бы мертвой. И, только вышел Серая
Сова из домика, вдруг увидел - что-то коричневое движется вдоль линии
берега, в пятидесяти ярдах от него, и направляется к хижине. Никакого
сомнения не оставалось: это в сильно потрепанном виде сама Хозяйка
возвращалась домой.
В дни поисков, подобных таким, какие были у Серой Совы, люди как будто,
сами не зная того, копят горе свое, как уксус, для того чтобы когда-нибудь
посредством волшебных дрожжей переделать его в самое чудесное вино и тут же
все сразу и выпить. Так пьяной радостью, созданной из своего собственного же
горя, встретил Серая Сова свою Королеву. Она же как ни в чем не бывало
наелась до отвала и проспала двадцать четыре часа. Позже Серой Сове удалось
найти то место, где инстинкт безошибочно подсказал ей воду в почти
пересохшем ручье; там она и сидела, в этой норе, под снегом, пока дождь не
образовал течения, по которому она спустилась в озеро и вышла на волю через
полоску открытой воды.
Вскоре вскрылось все озеро, и Королева ушла из лагеря Серая Сова
опасался, что она теперь станет шататься далеко по окрестностям в поисках
супруга и, когда найдет, не вернется. Но это предположение оказалось
неверным: она отправилась вверх по озеру, завладела там одной норой и в то
же время не забывала лагерь, - за ночь она Серую Сову посещала несколько
раз. Часто, завидя каноэ Серой Совы, она плавала рядом, а раз даже
вскарабкалась на борт и шлепнулась внутрь. После того она стала проделывать
этот прием постоянно и разнообразила его тем, что забиралась на корму и
оттуда, с высоты, бросалась в озеро.
Иногда она устраивала разные шутки с Серой Совой: покажет ему
направление, и он поплывет, а она нырнет и вдруг окажется совсем в другой
стороне. А когда он подъедет, начнет кувыркаться, как бревно, на воде,
крутиться, так разбрасывать брызги, что они попадали ему в лицо. Иногда она
дурачилась таким образом долго, полчаса и больше, играя с хозяином. А то,
бывало, на быстром ходу каноэ она нырнет неглубоко и думает, что скрылась, а
Серой Сове даже видно, с каким напряжением работает у нее каждый мускул,
какие она тратит усилия, чтобы перегнать его и появиться на поверхности воды
впереди. А когда он ее догоняет, она проделывает то же самое вновь и так
движется вместе с каноэ все дальше и дальше.
Она часто давала сигналы пронзительным криком на высокой ноте, слышным
за полмили. И если тем же самым звуком и он звал ее, то редко не отвечала.
Еще любимым развлечением ее было схватить хозяина своими руками около
запястья и, прижав к груди, стоя, толкать то от себя, то к себе в
напряженном усилии его опрокинуть. Иногда она откидывалась назад, чтобы
сильно дернуть вперед и заставить хозяина потерять равновесие. Теперь ведь
она уже весила двадцать фунтов, у нее был крепкий костяк, сильные мускулы.
Впоследствии Серая Сова узнал, что ничего особенного не было в этих забавах
бобра с человеком: это самые обычные развлечения каждого бобра. Замечательно
другое: она предпочитала оставаться в обществе человека, в то время как в
каких-нибудь трех милях жили легко ей доступные сородичи.
Как раз перед тем как распуститься листьям, Серая Сова поставил капкан
в ручье на безобразного разбойника - выдру, в помете которой он нашел
бобровые волосы.
"Так ведь, - думал он, - в ее зубы может попасть и доверчивая,
жизнерадостная Джелли", и поставил капкан на выдру. А однажды утром он
заметил, что капкан куда-то исчез. Заглянув под бревно, там внизу он заметил
хвост бобра, а когда потянул за цепь, почувствовал сопротивление и потом
вытащил живого бобра. Захлебнувшись водой, испуганный до полусмерти, он
почти и не пробовал защищаться, дозволив посадить себя в джутовый мешок. У
него была сильно повреждена задняя, самая важная для плавания нога, и оттого
Серая Сова, прежде чем отпустить его на свободу, решил попробовать полечить.
Первые сутки бобр прятался от Хозяйки, выходил только попить и совсем ничего
не ел. В конце же суток он вышел на середину комнаты, до крайности
подавленный чувством страха. В руки он никак не давался, но позволял с собой
разговаривать и не отказался от яблока. Когда же Серая Сова провозился с ним
всю ночь, то добился такого успеха, что бобр начал обходить комнату, -
правда, хромая, - изучая все последовательно, включая и дверь, которую вовсе
и не пытался даже погрызть. В ходе исследования он открыл койку,
вскарабкался на нее по сходням, сделанным для Джелли, признал ее очень
удобной и с тех пор и ел и спал на ней, спускаясь только для личных
надобностей, - чтобы разложить напиленные чурбачки или же принять ванну.
Спал он между подушкой и стеной, но среди ночи начинал тосковать,
перебирался спать под руку Серой Совы, а утром до рассвета опять уходил к
себе за подушку.
Хотя погода и продолжала оставаться холодной, печку топить Серая Сова
остерегался, в такую ярость приводил бобра шум этой печки. Даже табачный дым
заставлял его часами скрываться. Занятие перевязкой ноги было чрезвычайно
трудное. Она распухла до ужасных размеров, и две кости плюсны проткнули
кожу. Зубы его от попыток перекусить капкан расшатались, и нужны были
недели, чтобы они могли снова служить. Оторванная часть скальпа высохла и
свисала с головы. Серая Сова отрезал эту кожу и дал при этом кличку бобру
"Роухайд" ("Роухайд" значит "Ободранная Кожа").
Целых две недели Серая Сова возился над спасением ноги Роухайда, но
ничего не добился; и только пиявки, гроздьями присосавшиеся к ране, сделали
то, над чем долго ломал себе голову человек.
Трудно сказать, что именно повлияло: внимательный ли уход, или, может
быть, одиночество, но только животное очень скоро и сильно привязалось к
Серой Сове, - Роухайд ковылял за ним по пятам, кричал громко и жалобно,
когда он отлучался. Эти звуки однажды привлекли внимание Хозяйки. Увидев в
своей хижине чужого бобра, она с такой силой бросилась назад, что о закрытую
за ней дверь чуть-чуть не сломала себе шею. Когда же одумалась, то стала
внимательно разглядывать гостя и, поняв, что он калека, решила, что его
следует просто побить. С большим трудом разнял Серая Сова сцепившихся врагов
и стащил свою вояку в озеро, где она продолжала беситься. Да и как не
беситься, если она - Королева и Хозяйка, а тут появился какой-то непрошеный
чужак, тоже, наверное, с какими-то своими правами! "Знать ничего не хочу!"
говорил весь ее вид, и с тех пор Серая Сова стал от нее дверь держать всегда
на запоре.
Когда пациент Серой Совы оправился, не без чувства огорчения пришлось
пожелать ему счастья и отпустить на свободу. На другой день, направляясь к
жилищу своей царственной Джелли, Серая Сова заметил бобра и позвал его.
Животное ответило на крик и поплыло к каноэ. С изумлением и радостью Серая
Сова узнал своего калеку, который поплыл вслед за каноэ и потом, когда
хозяин вышел на берег, потащился за ним в лагерь. Полежав немного на оленьем
коврике, похныкав, поласкавшись немного об руки, он ушел назад к себе в
озеро. Это он продолжал делать и дальше; иногда с некоторой помощью влезал
на колени к Серой Сове и усердно занимался тут мокрым своим туалетом. Можно
ли это назвать благодарностью? А если нельзя, то как назвать это чувство
животного, заставлявшее всюду ходить за человеком по пятам до тех пор, пока
другое животное, по ревности своей, не отгоняло его? Да, Королева была
безумно ревнива и не позволяла даже близко подходить к лагерю, когда сама
была дома. Не раз она преследовала его далеко вниз по ручью. Но он был тверд
и возвращался.
Несмотря на ее злость, он бегал вслед за ней везде, прихрамывая на
поврежденную ногу и издавая жалобные звуки. Казалось даже, что он с
трогательной настойчивостью добивается ее близости как вернейший ее
поклонник. Складывалось у Серой Совы даже и такое понимание, что, умирая с
тоски по дружбе, вечно отвергаемый Джелли, он именно потому так и тянулся
все к человеку: деваться больше некуда. Однажды он до того осмелел, что
после нескольких неудачных попыток вдруг ввалился в каноэ в то самое время,
как в нем на своем царственном троне восседала сама Королева. Ну и задала бы
она ему трепку, если бы не вступился Серая Сова! Все подобные необычайные
поступки Роухайд совершал так бессловесно-покорно и вместе с тем с таким
спокойно-решительным видом, что Серая Сова всегда становился на его сторону
против самоуверенной Джелли. Своей спокойной настойчивостью, непреклонной
решительностью, действием скрытой в нем какой-то силы Роухайд преодолел одно
за другим все препятствия, везде выдвигаемые новой средой, и, наконец, нашел
свое место, получил свою власть и стал не просителем, а вождем.
Хозяйка продолжала дружить с Серой Совой, как дружат иногда равные. Они
были грубыми и беспорядочными товарищами по играм, старыми сожителями, могли
позволять себе разные вольности и расходиться в разные стороны, кому куда
захочется. Но Роухайду для полного его счастья надо было только немножко
доброты. Он был так же нежен, как прикосновение ночного ветра к листьям. И в
то же время Серая Сова однажды видел своими глазами, как, разъяренный
слишком затянувшимся злобным преследованием Хозяйки, он так встряхнул ее,
как будто она была только бумажным мешком.
И, возможно, эта Королева дожила до наших дней благодаря только
Роухайду.
Какой-то негодяй-бобр, старый и умный, очевидно из какой-нибудь
разоренной охотниками колонии, обозленный несчастьем, блуждал вокруг лагеря.
И однажды он спустился в самый лагерь, и ему захотелось у двух чужих ему
бобров отнять все их имущество. Когда Серая Сова вернулся домой, Джелли
лежала на земле возле лагеря. Тонкий след крови вел к двери, но она, должно
быть, была слишком слаба, чтобы пойти, и потащилась назад к берегу, чтобы
подождать там возвращения друга. Горло у нее было разорвано и обнажено,
нижняя губа почти оторвана, обе руки прокушены, распухли и были никуда не
годны; хвост тоже насквозь прокушен около корня почти на дюйм. Оставалось
только как можно скорее дезинфицировать раны. Она лежала при этом инертная,
с закрытыми глазами, и тихо стонала, а кровь медленно стекала на ту самую
землю, где она утверждала свою власть.
Всю ночь просидел около нее Серая Сова и время от времени кормил ее
молоком из той самой спринцовки, которая когда-то один раз уже помогла ее
спасти. К утру, как показалось, в ней ожили скрытые источники жизни, и она
медленно, с мучением поползла в хижину. Весь день она оставалась в хижине,
выпила большую часть молока из двух банок и ночью, очевидно находясь на пути
к выздоровлению, ушла. Только волшебные восстановительные силы диких
животных помогли ей спастись. Целую неделю она не выходила из своей норы, не
отвечала на голос. По разным признакам, найденным около озера, и по всему,
что произошло, можно было догадаться, что посетитель был колоссальных
размеров, и, несомненно, она была бы убита, если бы находилась одна. Роухайд
тоже имел знаки встречи не меньшие, и на основании уж неоднократно
проявленных им способностей Серая Сова был уверен, что только его участие
решило исход этой битвы.
С этого дня оба бобра стали жить и действовать в совершенном согласии.
Но зато, поняв по себе, какую боль, какие страдания могут принести
посторонние существа, Королева всех их предала анафеме. Теперь гости,
желавшие поглядеть на бобров, желавшие любоваться красотой меха,
выразительностью глаз, благородством очертания головы и т.п., имели право
стоять только на определенных местах. Малейшее сопротивление с их стороны
вызывало неприятности. Между тем она претендовала и на берег, и на озеро, и
на каноэ. Даже лагерь - она, кажется, воображала, что сама его выстроила:
выгоняла людей из него, гнала их по дороге...
Бобры усердно работали над прудом и его окрестностями, и без них он
скоро превратился бы в мелкую, жалкую большую тинистую лужу. Их присутствие
каким-то образом всему сообщало жизнь; сама долина приобрела жилой вид, что
может вообще сделать только один человек. И действительно, бобры, обжившие
долину, понемногу вслед за собой стали привлекать и человека. Много людей
стало ходить сюда только за тем, чтобы поглядеть на бобров. Некоторые из
приходящих, люди с поэтическим инстинктом французов, стали в честь бобров
давать имена местности. Так, холмы, сбегавшие от высокой вершины Слоновой
горы и собравшиеся вокруг озера, стали называться холмами Джелли Ролл; пруд
стал озером Роухайда, а лагерь - Бобровым Домом.
Так все три деятеля долины, человек и два бобра, официально попали в
местную летопись, утвердились во владении и работали над улучшением своего
имения. Бобры прочищали водные протоки, места для выхода на берег, строили
дом и постоянно поддерживали плотину в полном порядке. Сам же Серая Сова
делал завалинку у своей хижины, законопачивал щели в стенах и выравнивал
двор.
Около своего дома бобры устроили себе площадку для игр, на которую нога
ни одного человека, кроме Серой Совы, не смела ступить. Джелли однажды так
преследовала трех гостей, что два из них убежали на высокий холм, а третий
взлез на дерево. После этой победы Королева стала в центре площадки, трясла,
крутила головой, непрерывно весело кривлялась: так обыкновенно бобры
выражают свое удовольствие после какой-нибудь удавшейся шутки.
Так вот и шло время в постоянных тревогах, если смотреть на все со
стороны человека, а если смотреть на бобров, то все шло к росту и
благополучию: они достигли уже трех четвертей своего полного роста и были
могучие звери. В разгар браконьерского периода тревожные слухи дошли до
Серой Совы, и он, от греха, запер своих бобров в хижину. В первую же ночь,
проведенную в лагере, они подгрызли стол, разломали часть пола, опрокинули
ведро с водой и разбили окно. Способ, каким они добрались до окна, достоин
внимания зоопсихологов. Вот как это вышло. На полу вдоль одной из стен лежал
шест для каноэ длиною в восемь футов, с железным наконечником. Серая Сова
заметил, что они с этим шестом играли, но мало обращал на это внимания,
пока, наконец, зачем-то они не взялись вдвоем и не потащили шест по полу
тяжелым концом вперед. Когда Джелли дошла до противоположной стены, она
стала там на задние ноги, а шест подняла высоко над головой. В то же время
Роухайд на противоположном конце продолжал движение и, толкнув железным
наконечником с силой вперед, разбил окно. Не нужно думать, что бобры знали
свойство стекла биться. Нет, их цель была в устройстве помоста, по которому
можно бы взобраться и закупорить отверстия, по их убеждению, существовавшие
в окне. Таков был этот замечательный случай настоящей совместной работы
бобров с точно продуманным планом действий.
Серая Сова, внимательно наблюдавший подобные случаи, все посылал и
посылал свои очерки о бобровых повадках своему издателю, и тот это все
безотказно брал. В последнем письме своем этот издатель сообщал, что
описания жизни бобров побудили его сообщить о них Управлению национальными
парками департамента внутренних дел в Оттаве в надежде, что деятельность
бобров можно снять на кинопленку. Почти немедленно вслед за письмом к Серой
Сове прибыл один служащий Управления национальными парками, джентльмен с
пышными седеющими волосами стального цвета. У него было острое, но доброе
лицо с проницательными голубыми глазами, смотревшими из-под косматых
шотландских бровей до смущения пристально. Он сообщил Серой Сове, что хотя
он лично совершенно уверен в правдивости его рассказов, но прежде чем
приступить к дорогостоящим операциям по съемке, он должен на все посмотреть
своими глазами. И он сам говорил, что приготовился увидеть нечто
необычайное, но когда Серая Сова привел его на озеро, усадил в каноэ и
позвал бобров, джентльмен пришел в совершенное изумление. Началось с того,
что бобры, услыхав голос своего друга, незаметно для гостя поднялись на
поверхность, неожиданно высунулись из воды возле него, вскарабкались в каноэ
и уставились на гостя, тщательно его изучая. Они испачкали его платье, но он
не обратил на это никакого внимания; главное, он сразу же убедился, что
рассказы Серой Совы о бобрах были совершенной правдой.
Гость остался на два дня, и все это время бобры находились или внутри,
или около хижины. В конце концов джентльмен признался, что виденное им ни с
чем не сравнимо и что нужно немедленно же принять меры, чтобы эта сказка не
развеялась от какой-нибудь случайности. Серая Сова при этом рассказал ему,
что душой всего дела были Мак-Джинти и Мак-Джиннис. Выслушав эту историю, до
крайности растроганный джентльмен сказал, что подобное больше не должно
повториться.
На что намекал этот седой джентльмен? Ничего определенного в этот свой
приезд он не сказал и только просил приготовиться к встрече кинооператоров.
Меньше чем через неделю загудели киноаппараты, а Джелли и Роухайд плавали,
ныряли, ходили, бегали, таскали палки, влезали в каноэ и, кроме того,
проделывали тысячи всяких фокусов, которых, кроме Серой Совы, на свете еще,
может быть, никто не видал. Все это и послужило для первого на всем свете
фильма "Бобровый Народ".
Трудностей по съемке бобров было множество. Один оператор, в своем
энтузиазме, провел много времени, стоя в воде и глине, а однажды даже
погрузился в воду по грудь. Но он мало знал о бобрах, а Серая Сова еще
меньше этого понимал что-нибудь в технике съемки. Сами бобры много помогали
они целыми днями охотно позировали, и вся трудность состояла только в том,
чтобы удержать их на соответствующем месте.
Фильм вскоре был выпущен. Картину встретили овациями по всему
доминиону, и было решено показать ее во всех других странах. После того
опять приехал седой джентльмен с новым и совершенно особенным предложением
Серой Сове было предложено работать над бобрами под покровительством
доминиона и за определенное жалованье. Бобрам гарантируется безопасность на
всю жизнь, судьба их не будет зависеть от каких-либо политических перемен, и
они никогда не будут служить материалом для каких-либо экспериментов.
Управление бобрами, точно так же как и увеличение их числа, будет находиться
исключительно в руках Серой Совы. Будут даны также все возможности развивать
дело охраны природы в том именно направлении, как думает об этом Серая Сова,
и без необходимости бороться за материальные средства. Мало того! В
предложении было предусмотрено, что для Анахарео будет выстроен дом, какой
ей вздумается, что бобры будут снабжаться таким количеством яблок, сколько
им только захочется. Вот за эти последние удобства Серая Сова должен будет
нести некоторые обязательства, а именно: он со своими бобрами должен
помогать изучению дикой природы и биологии, предоставлять все, что может,
для исследований ученых-специалистов. Ожидается, что вклад, вносимый Серой