Пришвин Михаил. Зеленый шум

теплую сухую ямку над муравейником. Муравьи, конечно, об этом ничего не
знают: они спят глубоко внизу.
Так не один раз мне приходится делать, и всегда при этом пожалеешь
муравьев, что приготовил им лишнюю работу, но тут же и успокоишь себя
мыслью: а что им стоит собрать, если их миллионы! Да и я сам заслужил тоже,
чтобы муравьи на меня поработали.
Несколько повыше муравейника, где в этот раз я отдыхал, кто-то содрал с
дерева кору, и белая древесина, довольно широкое кольцо, была покрыта густым
слоем смолы. Колечко прекращало движение соков, и дерево неминуемо должно
было погибнуть. Бывает, такие кольца на деревьях делает дятел, но он не
может сделать так чисто.
"Скорее всего, - подумал я, - кому-нибудь нужна была кора, чтобы
сделать коробочку для сбора лесных ягод".
Отдохнув хорошо на муравейнике, я ушел и вернулся случайно к нему,
когда стало совсем тепло и муравьи проснулись и поднялись наверх.
Я увидел на светлом пораненном смолистом кольце дерева какое-то темное
пятно и вынул бинокль, чтоб рассмотреть подробней. Оказалось, это были
муравьи: им зачем-то понадобилось пробиться через покрытую смолой древесину
вверх.
Нужно долго наблюдать, чтобы понять муравьиное дело. Много раз я
наблюдал в лесах, что муравьи постоянно бегают по дереву, к которому
прислонен муравейник. Только я не обращал на это внимания: велика ли штука
муравей, чтобы разбираться настойчиво, куда и зачем он бежит или лезет по
дереву.
Но теперь оказалось, что не отдельным муравьям зачем-то, а всем
муравьям необходима была эта свободная дорога вверх по стволу из нижнего
этажа дерева, быть может, в самые высокие. Смолистое кольцо было
препятствием, и это поставило на ноги весь муравейник.
В сегодняшний день в муравейнике была объявлена всеобщая мобилизация.
Весь муравейник вылез наверх, и все государство, в полном составе, тяжелым
шевелящимся пластом собралось вокруг смолистого кольца.
Впереди шли муравьи-разведчики. Они пытались пробиться наверх и по
одному застревали и погибали в смоле. Следующий разведчик пользовался трупом
своего товарища, чтобы продвинуться вперед. В свою очередь, он делался
мостом для следующего разведчика.
Наступление шло широким, развернутым строем и до того быстро, что на
наших глазах белое кольцо темнело и покрывалось черным: это передние муравьи
самоотверженно бросались в смолу и своими телами устилали путь для других.
Так в какие-нибудь полчаса муравьи зачернили смолистое кольцо и по
этому бетону побежали свободно наверх по своим делам. Одна полоса муравьев
бежала вверх, другая вниз, туда и сюда. И закипела работа по этому живому
мосту, как по коре.

НОЧЕВКИ ЗАЙЦА

Утром со мной шла Зиночка по заячьему следу. Вчера моя собака пригнала
этого зайца сюда прямо к нашей стоянке из далекого леса. Вернулся ли заяц в
лес, или остался пожить около людей где-нибудь в овражке? Обошли мы поле и
нашли обратный след. Он был свеженький.
- По этому следу он возвратился к себе в свой старый лес, - сказал я.
- Где же он ночевал, заяц? - спросила Зиночка.
На мгновенье вопрос ее сбил меня с толку, но я опомнился и ответил:
- Это мы ночуем, а зайцы ночью живут; он ночью прошел здесь и дневать
ушел в лес; там теперь лежит, отдыхает. Это мы ночуем, а зайцы днюют, и им
днем куда страшнее, чем ночью. Днем их всякий сильный зверь может обидеть.

ЛЯГУШОНОК

В полднях от горячих лучей солнца стал плавиться снег. Пройдет два дня,
много три - и весна загудит. В полднях солнце так распаривает, что весь снег
вокруг нашего домика на колесах покрывается какой-то черной пылью. Мы
думали, где-то угли жгли. Приблизил я ладонь к этому грязному снегу, и вдруг
- вот те угли! - на сером снегу стало белое пятно: это мельчайшие
жучки-прыгунки разлетелись в разные стороны.
В полдневных лучах на какой-нибудь час или два оживают на снегу разные
жучки-паучки, блошки, даже комарики перелетывают. Случилось, талая вода
проникла в глубь снега и разбудила спящего на земле под снежным одеялом
маленького розового лягушонка. Он выполз из-под снега наверх, решил по
глупости, что началась настоящая весна, и отправился путешествовать.
Известно, куда путешествуют лягушки: к ручейку, к болотцу.
Случилось, в эту ночь как раз хорошо припорошило, и след
путешественника легко можно было разобрать.
След вначале был прямой, лапка за лапкой к ближайшему болотцу. Вдруг
почему-то след сбивается, дальше больше и больше. Потом лягушонок мечется
туда и сюда, вперед и назад, след становится похожим на запутанный клубок
ниток.
Что случилось? Почему лягушонок вдруг бросил свой прямой путь к болоту
и пытался вернуться назад?
Чтобы разгадать, распутать этот клубок, мы идем дальше и вот видим: сам
лягушонок, маленький, розовый, лежит, растопырив безжизненные лапки.
Теперь все понятно. Ночью мороз взялся за вожжи и так стал
подхлестывать, что лягушонок остановился, сунулся туда-сюда и круто повернул
к теплой дырочке, из которой почуял весну.
В этот день мороз еще крепче натянул свои вожжи, но ведь в нас самих
было тепло, и мы стали помогать весне. Мы долго грели лягушонка своим
горячим дыханием - он все не оживал. Но мы догадались: налили теплой воды в
кастрюльку и опустили туда розовое тельце с растопыренными лапками.
Крепче, крепче натягивай, мороз, свои вожжи - с нашей весной ты теперь
больше не справишься! Не больше часу прошло, как наш лягушонок снова почуял
своим тельцем весну и шевельнул лапками. Вскоре и весь он ожил.
Когда грянул гром и всюду зашевелились лягушки, мы выпустили нашего
путешественника в то самое болотце, куда он хотел попасть раньше времени, и
сказали ему в напутствие:
- Живи, лягушонок, только, не зная броду, не суйся в воду.

КУРИЦА НА СТОЛБАХ

Весной соседи подарили нам четыре гусиных яйца, и мы подложили их в
гнездо нашей черной курицы, прозванной Пиковой Дамой. Прошли положенные дни
для высиживания, и Пиковая Дама вывела четырех желтеньких гуськов. Они
пищали, посвистывали совсем по-иному, чем цыплята, но Пиковая Дама, важная,
нахохленная, не хотела ничего замечать и относилась к гусятам с той же
материнской заботливостью, как к цыплятам.
Прошла весна, настало лето, везде показались одуванчики. Молодые
гуськи, если шеи вытянут, становятся чуть ли не выше матери, но все еще
ходят за ней. Бывает, однако, мать раскапывает лапками землю и зовет
гуськов, а они занимаются одуванчиками, тукают их носами и пускают пушинки
по ветру. Тогда Пиковая Дама начинает поглядывать в их сторону, как нам
кажется, с некоторой долей подозрения. Бывает, часами, распушенная, с
квохтаньем, копает она, а им хоть бы что, только посвистывают и поклевывают
зеленую травку. Бывает, собака захочет пройти куда-нибудь мимо нее, - куда
тут! Кинется на собаку и прогонит. А после и поглядит на гуськов, бывает,
задумчиво поглядит...
Мы стали следить за курицей и ждать такого события, после которого,
наконец, она догадается, что дети ее вовсе даже на кур не похожи и не стоит
из-за них, рискуя жизнью, бросаться на собак.
И вот однажды у нас на дворе событие это случилось. Пришел насыщенный
ароматом цветов солнечный июньский день. Вдруг солнце померкло, и петух
закричал.
- Квох, квох! - ответила петуху курица, зазывая своих гусят под навес.
- Батюшки, туча-то какая находит! - закричали хозяйки и бросились
спасать развешанное белье.
Грянул гром, сверкнула молния.
- Квох, квох! - настаивала курица Пиковая Дама.
И молодые гуси, подняв высоко шеи свои, как четыре столба, пошли за
курицей под навес. Удивительно нам было смотреть, как по приказанию курицы
четыре высоких, как сама курица, гусенка сложились в маленькие штучки,
подлезли под наседку и она, распушив перья, распластав крылья над ними,
укрыла их и угрела своим материнским теплом.
Но гроза была недолгая. Туча пролилась, ушла, и солнце снова засияло
над нашим маленьким садом. Когда с крыш перестало литься и запели разные
птички, это услыхали гусята под курицей, и им, молодым, конечно, захотелось
на волю.
- На волю, на волю! - засвистали они.
- Квох-квох! - ответила курица.
И это значило:
- Посидите немного, еще очень свежо.
- Вот еще! - свистели гусята. - На волю, на волю!
И вдруг поднялись на ногах и подняли шеи, и курица поднялась, как на
четырех столбах, и закачалась в воздухе высоко от земли.
Вот с этого разу все и кончилось у Пиковой Дамы с гусями: она стала
ходить отдельно, гуси отдельно, видно, тут только она все поняла, и во
второй раз ей уже не захотелось попасть на столбы.

ВЫСКОЧКА

Наша охотничья собака, лайка, приехала к нам с берегов Бии, и в честь
этой сибирской реки так и назвали мы ее Бией. Но скоро эта Бия почему-то у
нас превратилась в Бьюшку, Бьюшку все стали звать Вьюшкой.
Мы с ней мало охотились, но она прекрасно служила у нас сторожем.
Уйдешь на охоту, и будь уверен: Вьюшка не пустит чужого.
Веселая собачка эта Вьюшка, всем нравится: ушки, как рожки, хвостик
колечком, зубки беленькие, как чеснок. Достались ей от обеда две косточки.
Получая подарок, Вьюшка развернула колечко своего хвоста и опустила его вниз
поленом. Это у нее означало тревогу и начало бдительности, необходимой для
защиты, - известно, что в природе на кости есть много охотников. С опущенным
хвостом Вьюшка вышла на траву-мураву и занялась одной косточкой, другую же
положила рядом с собой.
Тогда, откуда ни возьмись, сороки: скок, скок! - и к самому носу
собаки. Когда же Вьюшка повернула голову к одной - хвать! другая сорока с
другой стороны хвать! - и унесла косточку.
Дело было поздней осенью, и сороки вывода этого лета были совсем
взрослые. Держались они тут всем выводком, в семь штук, и от своих родителей
постигли все тайны воровства. Очень быстро они оклевали украденную косточку
и, недолго думая, собрались отнять у собаки вторую.
Говорят, что в семье не без урода, то же оказалось и в сорочьей семье.
Из семи сорок одна вышла не то чтобы совсем глупенькая, а как-то с заскоком
и с пыльцой в голове. Вот сейчас то же было: все шесть сорок повели
правильное наступление, большим полукругом, поглядывая друг на друга, и
только одна Выскочка поскакала дуром.
- Тра-та-та-та-та! - застрекотали все сороки.
Это у них значило:
- Скачи назад, скачи как надо, как всему сорочьему обществу надо!
- Тра-ля-ля-ля-ля! - ответила Выскочка.
Это у нее значило:
- Скачите как надо, а я - как мне самой хочется.
Так за свой страх и риск Выскочка подскакала к самой Вьюшке в том
расчете, что Вьюшка, глупая, бросится на нее, выбросит кость, она же
изловчится и кость унесет.
Вьюшка, однако, замысел Выскочки хорошо поняла и не только не бросилась
на нее, но, заметив Выскочку косым глазом, освободила кость и поглядела в
противоположную сторону, где правильным полукругом, как бы нехотя - скок! и
подумают - наступали шесть умных сорок.
Вот это мгновение, когда Вьюшка отвернула голову, Выскочка улучила для
своего нападения. Она схватила кость и даже успела повернуться в другую
сторону, успела ударить по земле крыльями, поднять пыль из-под травы-муравы.
И только бы еще одно мгновение, чтобы подняться на воздух, только бы
одно мгновеньишко! Вот только, только бы подняться сороке, как Вьюшка
схватила за хвост и кость выпала...
Выскочка вырвалась, но весь радужный длинный сорочий хвост остался у
Вьюшки в зубах и торчал из пасти ее длинным острым кинжалом.
Видел ли кто-нибудь сороку без хвоста? Трудно даже вообразить, во что
превращается эта блестящая пестрая и проворная воровка яиц, если ей оборвать
хвост. Бывает, деревенские озорные мальчишки поймают слепня, воткнут
соломинку и пустят эту крупную сильную муху лететь с таким длинным хвостом,
- гадость ужасная! Ну, так вот, это муха с хвостом, а тут - сорока без
хвоста; кто удивился мухе с хвостом, еще больше удивится сороке без хвоста.
Ничего сорочьего не остается тогда в этой птице, и ни за что в ней не
узнаешь не только сороку, а и какую-нибудь птицу: это просто шарик пестрый с
головкой.
Бесхвостая Выскочка села на ближайшее дерево, все другие шесть сорок
прилетели к ней. И было видно по всему сорочьему стрекотанию, по всей суете,
что нет в сорочьем быту большего сраму, как лишиться сороке хвоста.

ХРОМКА

Плыву на лодочке, а за мной по воде плывет Хромка - моя подсадная
охотничья уточка. Эта уточка вышла из диких уток, а теперь она служит мне,
человеку, и своим утиным криком подманивает в мой охотничий шалаш диких
селезней.
Куда я ни поплыву, всюду за мной плывет Хромка. Займется чем-нибудь в
заводи, скроюсь я за поворотом от нее, крикну: "Хромка!", и она бросит все и
подлетает опять к моей лодочке. И опять - куда я, туда и она.
Горе нам было с этой Хромкой! Когда вывелись утята, мы первое время
держали их в кухне. Это пронюхала крыса, прогрызла дырку в углу и ворвалась.
На утиный крик мы прибежали как раз в то время, когда крыса тащила утенка за
лапку в свою дырку. Утенок застрял, крыса убежала, дырку забили, но только
лапка у нашего утенка осталась сломанная.
Много трудов положили мы, чтобы вылечить лапку; связывали, бинтовали,
примачивали, присыпали - ничего не помогло: утенок остался хромым навсегда.
Горе хромому в мире всяких зверушек и птиц: у них что-то вроде закона -
больных не лечить, слабого не жалеть, а убивать. Свои же утки, свои же куры,
индюшки, гуси - все норовят тюкнуть Хромку. Особенно страшны были гуси. И
что ему, кажется, великану, такая безделушка утенок, - нет, и гусь с высоты
своей норовит обрушиться на каплюшку и сплюснуть, как паровой молот.
Какой умишко может быть у маленького хромого утенка, но все-таки и он в
своей головенке величиной в лесной орех сообразил, что единственное спасение
его в человеке.
И нам по-человечески было жалко его: эти беспощадные птицы всех пород
хотят лишить его жизни, а чем он виноват, если крыса вывернула ему лапку?
И мы по-человечески полюбили маленькую Хромку.
Мы взяли ее под защиту, и она стала ходить за нами, и только за нами. И
когда выросла она большая, нам не нужно было ей, как другим уткам,
подстригать крылья. Другие утки, дикари, считали дикую природу своей родиной
и всегда стремились туда улететь. Хромке некуда было улетать от нас.
Дом человека стал ее домом.
Так Хромка в люди вышла.
Вот почему теперь, когда я плыву на лодочке своей на утиную охоту, моя
уточка сама плывет за мной. Отстанет, снимается с воды и подлетает. Займется
рыбкой в заводи, заверну я за кусты, скроюсь, и только крикну: "Хромка!" -
вижу, летит моя птица ко мне.

ВЕРХОПЛАВКА

На воде дрожит золотая сеть солнечных зайчиков. Темно-синие стрекозы в
тростниках и елочках хвоща. И у каждой стрекозы есть своя хвощевая елочка
или тростинка: слетит и на нее непременно возвращается.
Очумелые вороны вывели птенцов и теперь сидят, отдыхают.
Листик, самый маленький, на паутинке спустился к реке и вот крутится,
вот-то крутится.
Так я еду тихо вниз по реке на своей лодочке, а лодочка у меня чуть
потяжеле этого листика, сложена из пятидесяти двух палочек и обтянута
парусиной. Весло к ней одно - длинная палка, и на концах по лопаточке.
Каждую лопаточку окунаешь попеременно с той и другой стороны. Такая легкая
лодочка, что не нужно никакого усилия: тронул воду лопаточкой, и лодка
плывет, и до того неслышно плывет, что рыбки ничуть не боятся.
Чего, чего только не увидишь, когда тихо едешь на такой лодочке по
реке!
Вот грач, перелетая над рекой, капнул в воду, и это известково-белая
капля, тукнув по воде, сразу же привлекла внимание мелких рыбок-верхоплавок.
В один миг вокруг грачиной капли собрался из верхоплавок настоящий базар.
Заметив это сборище, крупный хищник - рыба-шелеспер - подплыл и хвать своим
хвостом по воде с такою силой, что оглушенные верхоплавки перевернулись
вверх животами. Они бы через минуту ожили, но шелеспер не дурак
какой-нибудь, он знает, что не так-то часто случается, что грач капнет и
столько дурочек соберется вокруг одной капли: хвать одну, хвать другую, -
много поел, а какие успели убраться, впредь будут жить, как ученые, и если
сверху им капнет что-нибудь хорошее, будут глядеть в оба, не пришло бы им
снизу чего-нибудь скверного.

ЭТАЖИ ЛЕСА

У птиц и зверьков в лесу есть свои этажи: мышки живут в корнях, в самом
низу; разные птички, вроде соловья, вьют свои гнездышки прямо на земле;
дрозды - повыше, на кустарниках; дупляные птицы - дятлы, синички, совы, -
еще повыше, на разной высоте по стволу дерева, и на самом верху селятся
хищники: ястреба и орлы.
Мне пришлось однажды наблюдать в лесу, что у них, зверушек и птиц, с
этажами не как у нас в небоскребах: у нас всегда можно с кем-нибудь
перемениться этажами, у них каждая порода живет непременно в своем этаже.
Однажды на охоте мы пришли к полянке с погибшими березами. Это часто
бывает, что березы дорастут до какого-то возраста и засохнут. Другое дерево,
засохнув, роняет на землю кору, и оттого непокрытая древесина скоро гниет и
все дерево падает. У березы же кора не падает, эта смолистая белая снаружи
кора - береста - бывает непроницаемым футляром для дерева, и умершее дерево
долго стоит, как живое. Даже когда и сгниет дерево и древесина превратится в
труху, отяжеленную влагой, с виду белая береза стоит, как живая. Но стоит,
однако, хорошенько толкнуть такое дерево, как вдруг оно разломится все на
тяжелые куски и упадет. Валить такие деревья - занятие очень веселое, но и
опасное: куском дерева, если не увернешься, можно здорово хватить себя по
голове. Но все-таки мы, охотники, не очень боимся, и когда попадаем к таким
березам, то друг перед другом начинаем их рушить.
Так пришли мы к полянке с такими березами и обрушили довольно высокую
березу. Падая, в воздухе она разломилась на несколько кусков, и в одном из
них было дупло с гнездом гаечки. Маленькие птенчики при падении дерева не
пострадали, только вместе со своим гнездышком вывалились из дупла. Голые
птенцы, покрытые перышками, раскрывали широкие красные рты и, принимая нас
за родителей, пищали и просили у нас червячка. Мы раскопали землю, нашли
червяков, дали им перекусить. Они ели, глотали и опять пищали.
Очень скоро прилетели родители: гаечки-синички, с белыми пухлыми
щечками и с червячками во ртах, сели на рядом стоящих деревьях.
- Здравствуйте, дорогие, - сказали мы им, - вышло несчастье; мы этого
не хотели.
Гаечки ничего не могли нам ответить, но, самое главное, не могли
понять, что такое случилось, куда делось дерево, куда исчезли их дети.
Нас они нисколько не боялись, порхали с ветки на ветку в большой
тревоге.
- Да вот же они! - показывали мы им на гнездо на земле. - Вот они,
прислушайтесь, как они пищат, как зовут вас.
Гаечки ничего не слушали, суетились, беспокоились и не хотели
спускаться вниз и выйти за пределы своего этажа.
- А может быть, - сказали мы друг другу, - они нас боятся? Давай
спрячемся.
И спрятались.
Нет! Птенцы пищали, родители пищали, порхали, но вниз не спускались.
Мы догадались тогда, что у птичек не как у нас в небоскребах, они не
могут перемениться этажами: им теперь просто кажется, что весь этаж с их
птенцами исчез.
- Ой-ой-ой, - сказал мой спутник, - ну какие же дурачки! Жалко и
смешно: такие славные, и с крылышками, а понять ничего не хотят.
Тогда мы взяли тот большой кусок, в котором находилось гнездо, сломили
верх соседней березы и поставили на него наш кусок с гнездом как раз на
такую высоту, на какой находился разрушенный этаж.
Нам недолго пришлось ждать в засаде через несколько минут счастливые
родители встретили своих птенчиков.

ДЕРГАЧ И ПЕРЕПЕЛКА

В середине лета и соловей и кукушка перестают петь, но почему-то еще
долго, пока не скосят траву и рожь, кричат дергач и перепелка. В это время,
когда все смолкает в природе от больших забот по выращиванию малышей,
выйдите за город после вечерней зари, и вы непременно услышите, как дергач
кричит, вроде как бы телушку зовет изо всей мочи:
"Тпрусь, тпрусь".
И вслед за тем перепелка очень торопливо и отрывисто, похоже на слова:
"Вот идет", "вот ведет".
Раз я спросил бабушку, как это она понимает: почему дергач кричит
"тпрусь", а перепелка "вот идет, вот ведет". Старушка рассказала про это
сказочку:
"Дергач сватался весной к перепелке и обещался ей телушку привесть.
Наговорил ей, как они хорошо будут жить с коровушкой, молочко попивать и
сметанку лизать. Обрадовалась перепелка и согласилась с радостью жить с
дергачом, обласкала его, угостила всеми своими зернышками. А дергачу только
это и надо было, чтобы посмеяться над перепелкой. Ну, какая же, правда, у
дергача может быть корова - одно слово дергач голоногий, бесштанный
насмешник. Вот когда смеркается и перепелке ничего не видно на лугу, дергач
сядет под кустик и зовет нарочно корову:
- Тпрусь, тпрусь!
А перепелка дождалась, - рада; думает, дергач и вправду корову ведет.
Хозяйственная она, перепелка, радость радостью, а забота сама собой
одолевает: нет у нее хлева, куда девать ей корову.
- Тпрусь, тпрусь! - кричит дергач.
А перепелка беспокоится:
- Вот идет.
- Вот ведет.
- Хлева нет.
- Негде деть.
Так всю ночь дразнит и беспокоит дергач перепелку от вечерней зари до
утренней..."

МАТРЕШКА В КАРТОШКЕ

В прежнее время в нашей деревне пастуха никогда не нанимали, все,
бывало, дети пасут, а дед Михей на пригорке сидит, лапти плетет, детей
пасет, чтобы не зевали, ворон не считали.
Бывает с дедом, забудется, лапти тачает, свои годы считает и не видит,
что дети все полезли на дерево Москву смотреть. Очнется дед, глянет в
сторону детей - все на дереве. Глянет на овец - овцы все в овсе рассыпались.
Кони во ржи, как в море, плавают, коровы в лугах, а свиньи все на
собственной же дедовой полосе картошку рылом роют.
Тут бывает плохо ребятишкам, хорошо еще успеют с дерева слезть и
разбежаться, а не успел, - то прямо и попадает в Михеевы мохнатые лапы.
Выдумали однажды наши пастухи вот какую игру. Есть славный цветок
ромашка, в нем солнышко, и к желтому солнышку во все стороны приставлены
белые лучи. Вот если оторвать все лучики и оставить только один - это будет
поп с одной косичкой, если два - с двумя косичками, три - с тремя, и так,
сколько ребят играет, столько можно наделать попов с косичками, только один
оставляется без косичек, лысый. Потом каждый пастух вырывает себе на лугу
ямку, сундучок, и непременно с крышкой из дерна, сундучок к сундучку,
сколько детей, столько и сундучков. И когда наши пастухи всякий себе
выкопали по сундучку, то выбрали старосту и отдали ему всех своих попов.
Староста разложил попов в разные сундучки, конечно, никто не мог заметить,
какой поп пришелся к какому сундучку, - это вот и надо теперь отгадать. А у
каждого отгадчика заготовлен крючок; делается обыкновенно из сучковатого
прутика. Ну, скажем, что мой поп с одной косичкой лежит во втором сундучке,
и это верно пришлось, то я свой крючок вешаю на первый сук дерева, не угадал
- крючок остается при мне, пока не угадаю. Но если я во второй раз угадаю,
то перевешиваю свой крючок на второй сук, повыше, значит, поближе к Москве.
Так, если кто счастлив, из разу в раз перевешивает крючок все выше и выше,
да так вот и едет в Москву и за ним все едут, кто поскорей, кто потише. В
этот раз первым ехал Антошка Комар, а самой последней девочка - Рыбка.
Но вдруг счастье переменилось. Рыбка забрала верх, а Комар остался в
самом низу.
Так ехали, ехали, и вот, наконец, Рыбка сверху кричит:
- Москва!
Дальше ехать некуда, на верхушке дерева больше и сучьев нет.
Между тем дед Михей вовсе заплелся, сидит себе на горке и не видит, что
дети по дереву едут в Москву, а самая большая, черная с белым поясом, свинья
Матрешка пошла на его собственную полосу картошку копать. Эта Матрешка самая
озорная свинья, и как только она ушла, то и все свиньи за ней, а свиньи
ушли, как и кони, и коровы, и овцы. Рыбка сверху первая заметила проказу
Матрешки и крикнула:
- Слезай, ребята, Матрешка - в картошке!
Сразу все бросились с дерева и пригнали Матрешку. Стали наказывать
Матрешку, как обыкновенно: ставят свинью рылом к реке, и кто-нибудь из
пастухов садится на нее верхом, сзади хлестнут прутиком, и свинья мчит
всадника до речки. Вот затем и ставят Матрешку рылом к реке, чтобы ей дальше
бежать было некуда, а то мало ли куда она может увезти седока. После, когда
один прокатится, и другой так, все по очереди Рыбке надо бы первой катиться,
она же первая и в Москву приехала и первая заметила Матрешку в картошке, но
ребята все прокатились, свинья и рот разинула, а Рыбка все ждала свою
очередь.
Вовсе ребята свинью измучили, и такой дед чудак, ничего не замечает,
весь в свои старые годы ушел. Но Рыбка от своего не отступается, садится
верхом на свинью. В это время Антошка Комар, тот, что первый ехал поначалу в
Москву а потом оказался самый последний, взял и устроил скверную штуку Комар
и был во всем виноват.
У свиней как бывает с хвостами муха сядет, и то она сейчас же хвостик
спрячет между окороками. А Комар взял да и надел Матрешке на хвостик
берестяную трубочку и сам изо всей силы потянул за кончик Матрешка со всех
ног бросилась бежать и как почувствовала на хвосте трубочку, то и думала,
что боль от нее, и как только добежала до реки против самого глубокого омута