Джонс Джеймс. Отныне и вовек

   А сначала, после первого стакана в «Черном коте», они пошли бродить по изогнутой под углом Хоутел-стрит, заходили выпить в нравившиеся им бары и разглядывали официанток с кукольными восточными личиками: зная, что главное никуда теперь от них не уйдет, они глазели на женщин почти спокойно. Китаянки, в профиль совсем плоские, но, если смотреть спереди, с удивлением видишь, что у них все на месте; японки, у этих груди попышнее и потяжелее, ноги покороче, бедра позазывнее; но лучше всех португальские Мулатки с их жаркой томной сексуальностью выпустивших коготки кошек. Женщины, женщины, всюду женщины! Они самодовольно ощущали обременявший их груз (скоро они его скинут, главное еще впереди), алкоголь подогревал кровь, и она громче и громче стучала в ушах. Тогда, в первый раз, они даже не остановились у дверей «У-Фа», а прошли дальше и, заскакивая по дороге в маленькие уличные бары, спустились к реке, туда, где Хоутел-стрит, резко сворачивая, переходит в Кинг-стрит и за мостом таинственно темнеет Аала-парк. Радостно окинув взглядом разбросанные по Кингу кинотеатры, откуда уже валил народ с ночного сеанса, они пробрались по грязной Ривер-стрит на Беретаниа-сквер и снова взяли курс на АМХ. В голове у них зрел заговор против наглого «Черного кота», и они бодро лавировали между компаниями пьяно бредущих враскачку обнявшихся матросов, между семенящими группками одетых в модные мешковатые костюмы филиппинцев, которые двигались мягкими шуршащими шагами, всегда по двое, по трое, но никогда в одиночку. Главное приближалось, и их захлестывала безграничная любовь ко всему сущему. Одно– и двухэтажные каркасные дома толпились вдоль тротуара, навязчиво предлагая свои соблазны: бары, винные магазины, рестораны, тиры, фотоателье, и через каждые две-три витрины темные лестницы вели наверх, к женщинам (то главное, что ждало впереди, лишь подчеркивало убогость этих заведений), и всюду, нависая над всем, как судьба, непреходящее, неистребимое зловоние протухшего мяса и гнилых овощей на открытых прилавках, загороженных до утра раздвижными плоскими решетками (их вытягивают, как когда-то вытягивали трубку старомодного телефона), которые не дают никому войти в лавчонки, но свободно пропускают наружу запахи, те запахи, что каждый раз с пронзительной тоской напоминали нам о муках похмелья, ждущего нас завтра, послезавтра и так далее, вплоть до самого последнего похмелья, самого мучительного и вечного; запах гниющего на полках мяса, запах разложенных на столах волосатых и дряблых трупов моркови – эти запахи навсегда останутся в нашей памяти ароматом Гавайских островов, до конца наших дней будут прочно связаны для нас с Гавайями, Гавайями нашей упрямой, так и не раскаявшейся молодости.
   А после славной победы над «Черным котом» снова вниз по Хоутел-стрит, на этот раз в «У-Фа» поесть на втором этаже супа с китайскими пельменями, а потом на первый этаж, в бар, где худощавый, весь затянутый хмырь, говоривший с лондонским акцентом, чуть заискивая, пожелал узнать, они случаем не с торгового ли флота, и, дескать, матросы вдали от родного дома любят развлечься, так, может, выпьем вместе, он угощает, но Старк посоветовал ему приберечь свои предложения для тех, у кого нет денег на баб, такие поймут его лучше, и, когда этот тип кокетливым женским движением замахнулся на Старка, тот с удовольствием двинул ему в морду, и бармен вывел обалдевшего хмыря за дверь, потому что Старк тратил больше и был клиент повыгоднее, а потом вернулся к стойке, пожал им руки и оказал, что он и сам голубых не любит, но ведь барменам тоже жить надо, и в конце концов они засели пить всерьез, чтоб уж зарядиться, и Старк накачивался на глазах, опрокидывал стакан за стаканом, пил жадно, как с цепи сорвался, чего Пруит никак не ожидал, зная его всегдашнюю немногословную холодную невозмутимость, но Старк в порыве безудержной пьяной откровенности признался, что, если сначала крепко не надерется, у него ни в одном борделе ничего не выходит, и он сам не понимает, почему так, но иначе ни черта не получается, и это единственный способ, но он не расстраивается, потому что ему так даже больше нравится, честно (в предвкушении главного им казалось, все вокруг переливается и сияет божественным блеском, излучает ту недосягаемую божественную благодать, которая в конечном счете есть чистая любовь ко всему живому, но обрести ее возможно только одним, уже намеченным ими путем), и пусть говорят что угодно, но, если от этого прямо расцеловать всех хочется, значит, ничего такого тут нет, и пусть болтают, что хотят, а никакой это, к черту, не разврат, и нечего тут стыдиться, да пошли они все подальше, и никогда он не поверит, что это нехорошо, пусть эти гады не свистят.
   Требующая выхода великая любовь ко всему на свете и неутоленная жажда любви были настолько сильны, что они чуть не задохнулись, пока подымались по лестнице, которая, как кончающийся тупиком тоннель, уперлась на верхней площадке в массивную стальную дверь с маленьким квадратным окошком.
   Старк, хоть и очень пьяный, все же сумел мастерски свернуть в темноте самокрутку, чиркнул спичкой, закурил – огонек осветил стены, разрисованные, как отголосок их мыслей, голыми телами (мужскими и женскими) и исписанные соответствующими стишками, которые нацарапали здесь несколько поколений любителей изящных искусств из числа солдат, матросов, морских пехотинцев и уличных чистильщиков-канаков, – и постучал кулаком в дверь.
   Окошко тотчас открылось, и толстенная темнокожая гаваянка подозрительно уставилась на них из-за двери.
   – Давай впускай, – сказал Старк. – Замерзли мы. Ночка-то холодная. – И в заключение трагически икнул от полноты чувств.
   – Ты пьяный. – Широкое лицо колыхнулось в окошке. – Уходи. Придет военная полиция, будут неприятности. Нам это не надо. У нас приличное заведение. Закрыто. Иди домой.
   – Ты, Минерва, мне не груби. – Старк усмехнулся. – Смотри у меня, быстро в рядовые разжалую. Иди к миссис Кипфер, скажи, пришел ваш клиент номер один. И вообще чего это она сама не встречает? Ее место у дверей.
   – Понятно, – по-прежнему подозрительно отозвалась Минерва, – подожди, – и сердито захлопнула окошко.
   Пруит посмотрел на Старка.
   – Вот тебе и пожалуйста, – горько сказал тот. – Решила, что мы пьяные.
   – Это ж надо! – отозвался Пруит. – Чего придумала, старая перечница!
   – Эти бабы как солдата увидят, сразу думают, пьяный. А почему? Знаешь, почему?
   – Потому что он и есть пьяный.
   – Факт. Натура у них такая, подозрительные очень. Я потому и не люблю все эти приличные заведения. Никакого доверия к человеку. Да я лучше в номера пойду за два цента, в «Сервис», или в «Пасифик», или в «Риц», или в «Уайт-отель». Она что, думает, кроме их борделя, в городе пойти некуда? Да вон хоть в «Электромассаж» к японкам, тут же рядом, через три дома.
   – Давай туда. Я ни разу там не был.
   Старк хихикнул.
   – Не выйдет. Уже закрыто. Они в одиннадцать закрываются. – Внезапно до него дошло, и он с изумлением уставился на Пруита. – Что? Ни разу не был?
   – Никогда в жизни.
   – Такая белая вывеска, и красным написано. А внизу еще молния красная нарисована.
   – Я тебе говорю, не был я там.
   Старк сочувственно поцокал языком.
   – А где же ты был?
   – Я ведь деревня, – хмуро сказал Пруит. – Годный, необученный.
   Старк снова поцокал языком.
   – Японский электромассаж – это вещь! Его, думаю, только на Гавайях и делают. Как же это ты оплошал? Нет, Пруит, зря. Много потерял. Пробел в образовании. Кладут тебя на бок, – продолжал он, – потом приходит такая, знаешь, аппетитная японочка и давай тебя утюжить со всех сторон этим их электровибратором. Но лапать японочку нельзя. Они там все голенькие ходят и так голышом с тобой и занимаются. Но чтобы их потрогать, это даже не думай. Там с самого начала все правила объясняют. А если кто не понял, у них на этот случай есть вышибала. Здоровый такой лоб, все приемы дзюдо знает. Как к ним заходишь, они первым делом этого вышибалу показывают.
   – Я бы не удержался, – сказал Пруит. – Я люблю, когда можно трогать.
   – Я тоже. В этом как раз весь фокус, понимаешь? Хочется, а нельзя. Очень занятно получается. Она вся перед тобой, только руку протяни, а нельзя. Все равно, как у гражданских, когда они порядочных женщин кадрят. Это только япошки могли додуматься.
   – И удовольствие небось тоже только япошки получают.
   – Не скажи. Мне, например, очень даже нравится. До того заводит, что ты эту японочку прямо сожрать готов. Лично меня очень взбадривает. Я после такого массажа могу любой бордель из строя вывести. Даже когда трезвый. Потому что тут только начинаешь понимать, что такое женщина, пусть она даже шлюха. И вообще натура человеческая понятнее делается.
   – Все равно. Мне бы не понравилось, – упрямо сказал Пруит.
   – Это ты так, из упрямства. Почем ты знаешь? Мне же понравилось. Почему вдруг тебе не понравится?
   – Потому что я люблю, когда можно трогать. И не только трогать.
   – Черт! – неожиданно взорвался Старк. – Где эту подлюгу носит? Ушла, и нет ее. – Он повернулся к двери и снова заколотил кулаком. – Эй! Открывай!
   Окошко немедленно распахнулось, словно за дверью все это время слушали их разговор, и белая женщина с красивым узким лицом приветливо улыбнулась им.
   – А-а, Мейлон! Здравствуйте. – Женщина снова радужно улыбнулась. – Минерва не сказала, что это вы. У вас все хорошо?
   – Вот-вот концы отдам, – буркнул Старк. – Открывайте.
   – Фу, Мейлон. – Она укоризненно покачала головой. Голос ее звучал ровно, но строго. – Так со мной не разговаривают.
   Она держалась с такой светской, почти девичьей недоступностью, что все желания Пруита вдруг куда-то пропали и вместо них осталась пустота – так под февральским солнцем снег внезапно соскальзывает пластом с крыши, обнажая скучные ряды вывесок обанкротившейся за зиму компании. И, как не раз случалось с ним в таких заведениях раньше, он уже готов был уйти домой. Интересно, что сейчас делает Вайолет Огури, подумал он, сейчас, в эту минуту?
   – Мать твою за ногу! – разбушевался Старк. – Вы что, боитесь, мы разнесем ваш клоповник?
   – Ну что вы! – Женщина улыбнулась. – На этот счет я совершенно спокойна. И прошу вас выбирать выражения, Мейлон.
   – Миссис Кипфер, – поняв серьезность ситуации, Старк заговорил с неожиданной трезвой рассудительностью, – миссис Килфер, я вам просто удивляюсь. Я хоть раз приходил сюда крепко поддавшим? Нет, вы скажите честно, я разве такой?
   – У меня и в мыслях этого не было, – вежливо соврала миссис Кипфер. – Вы всегда себя ведете как настоящий джентльмен.
   – Спасибо, – поблагодарил Старк. – В таком случае, раз мы друг друга поняли, может, вы нас впустите?
   – Здесь люди отдыхают, развлекаются, и пьяным тут не место, – упорствовала миссис Кипфер. – Каждое приличное заведение должно думать о своем будущем.
   – Миссис Кипфер, мадам, – проникновенно сказал Старк. – Даю вам честное благородное слово. Из-за нас ваше будущее не пострадает.
   Миссис Кипфер сдалась.
   – Что ж, – улыбнулась она. – Раз вы дали слово, Мейлон, я уверена, вы его сдержите.
   Послышался лязг металла, и дверь открылась. Перед Пруитом стояла надменного вида женщина с высокой прической и роскошной фигурой, изящно обтянутой золотистым вечерним платьем с приколотым к плечу букетиком пурпурных орхидей – ни дать ни взять, аристократка, на минутку сошедшая с рекламы столового серебра предложить гостям аперитив. Она улыбнулась Пруиту прощающей улыбкой заботливой матери, и он понял, почему все, кто ходит по борделям, с таким восхищением отзываются о миссис Кипфер. Потому что она держится как истинная леди и умеет всем все прощать.
   За его спиной Минерва захлопнула массивную дверь и опустила тяжелый засов.
   – Мейлон, я, кажется, не знакома с вашим приятелем, – заметила миссис Кипфер.
   – Раньше вы меня иначе принимали, – с упреком сказал Старк. – Что это за порядки такие, чтобы на порог не пускать? Можно подумать, у вас тут подпольный притон, а не лучший бордель в Гонолулу.
   – Не стоит грубить из-за пустячного недоразумения, – ледяным тоном сказала миссис Кипфер. – Вы же знаете, я это слово терпеть не могу. А если вы намерены так себя вести и дальше, я, право же, буду вынуждена попросить вас уйти.
   Старк набычился и молчал.
   – По-моему, вам следует передо мной извиниться, – оказала миссис Кипфер. – Как вы думаете?
   – Наверно, следует, – недовольно согласился Старк. – Извините.
   – Вы меня до сих пор не познакомили с вашим приятелем.
   Старк вежливо представил их друг другу, согнувшись в шутовском поклоне. Он вел себя как вздорный мальчишка, а не как рассерженный взрослый мужчина.
   – Очень рада, – оставив без внимания поклон Старка, миссис Кипфер улыбнулась Пруиту. – Знакомство с новыми людьми вашей роты для меня всегда удовольствие.
   – Очень приятно познакомиться, – неловкой скороговоркой пробормотал Пруит, недоумевая, где же женщины. От изысканных манер миссис Кипфер ему было не по себе.
   – Пожалуй, я буду звать вас Пру. Можно? – Миссис Кипфер улыбнулась и повела их из большой прихожей вправо, через узкий коридор в гостиную.
   – Конечно. – Пруит наконец-то увидел женщин, пусть не таких, как он представлял себе на лестнице, но все-таки женщин. – Меня по имени никто и не называет.
   В гостиной их было семь. Одна стояла с солдатом у музыкального автомата, две сидели и болтали с матросами. Четыре других были не заняты. Три из них были толстые, похожие одна на другую, мерно жующие резинку коровы в одинаковых коротких платьях – наверняка так и сидят всегда втроем, безразличные, тупые, и только в день солдатской получки, когда бордель осаждают толпы, их, все таких же безразличных, перебрасывают из резерва на передовую. Но четвертая, тоже не занятая, была не похожа на них: хрупкая брюнетка в длинном и явно более дорогом платье, она сидела очень прямо и спокойно, безмятежно положив руки на колени, и Пруит поймал себя на том, что наблюдает именно за ней.
   Глаз у него был наметанный, и он сразу же отметил, что четыре стройные девушки (в их число входила и хрупкая брюнетка), одетые в вечерние платья с удобной длинной молнией на спине – разрядом повыше и сознательно держатся в стороне от троицы толстых жвачных. И он тотчас же догадался, что, как бы ни расхваливали в седьмой роте заведение миссис Кипфер, оно ничем не отличается от других публичных домов, все здесь точно так же: плати в кассу три доллара, хватай любую, делай свое дело и уходи. Да, он все это сразу понял, но тем не менее поймал себя на том, что наблюдает за ней, столь разительно отличающейся даже от остальных трех девушек того же, более высокого разряда.
   – Это Морин, – сказала миссис Кипфер, когда одна из двух девушек, сидевших с солдатами, встала и подошла к двери гостиной.
   Морин была худая остроносая блондинка в длинном голубом платье, сквозь которое заметно просвечивало голое тело.
   – Пру у нас впервые, – сказала ей миссис Кипфер. – Познакомь его с девушками, дорогая. Хорошо?
   – Конечно, дорогая, – насмешливо ответила блондинка хрипловатым голосом. – Пойдем, малыш. – Она обняла Пруита за шею. – Эй, привет, Старк! Привет, старикашка! – крикнула она, увидев Старка, и озорно потянулась к нему. – Подарок мне принес?
   – Ты поосторожнее. – Старк, ухмыляясь, попятился. – А то от подарка ничего не останется.
   Миссис Кипфер обворожительно улыбнулась:
   – Морин у нас маленькая озорница. Правда, дорогая?
   – Совершенно верно, дорогая. Я этим озорством на жизнь зарабатываю, – не менее обворожительно улыбнулась в ответ Морин. – И не скрываю.
   По-прежнему мило улыбаясь, миссис Кипфер повернулась к Пруиту:
   – Поймите нас правильно. Мы вас ничуть не торопим. Вы сначала осмотритесь, познакомьтесь. Мы хотим, чтобы вы остались довольны своим выбором. Клиентов у нас сегодня немного и времени вполне достаточно. Я ведь правильно говорю, Морин? Да, дорогая?
   – Конечно, дорогая. Времени хоть отбавляй, – ответила Морин и, обращаясь к Пруиту, заявила без обиняков: – Крутить любовь не по моей части. А вот насчет обслужить мужчину, это я умею. Спроси Старка, он со мной спал. Старк! Как я в постели? – окликнула она Старка. – Гожусь или нет?
   Миссис Кипфер повернулась к ним спиной и пошла назад.
   – Годишься, – сказал Старк. – Только очень уж деловая.
   – Ах ты, старый черт! – торжествующе засмеялась Морин, радостно ухватила Старка под руку и потащила в глубь гостиной, к музыкальному автомату. – За это угостишь меня пластиночкой.
   Заметив, что Пруит остался в одиночестве на пороге, миссис Кипфер тотчас вернулась к нему.
   – У нас сейчас ужасные трудности с персоналом, – извиняющимся тоном сказала она. – Хороших девушек теперь просто неоткуда взять. На континенте объявили новый призыв, и на нас это так ужасно отразилось. Вы себе даже не представляете. У меня просто руки опускаются. Приходится целиком зависеть от агентства. Кого присылают, того и беру.
   – Да, конечно, – сказал Пруит. – Я понимаю.
   – Она вас никому не представила? – не переводя дух, продолжала щебетать миссис Кипфер. – Неужели так ни с кем и не познакомила?
   – Нет. Ни с кем.
   – Боже мой, как же так? Боже мой! Ну ничего, я сейчас распоряжусь, и вами займутся. Не огорчайтесь.
   – Хорошо, – сказал Пруит. – Не буду.
   – Лорен! – громко позвала миссис Кипфер. – Ты свободна, дорогая? Можешь подойти к нам на минутку? Я, собственно, с самого начала собиралась вас с ней познакомить. Лорен очень милая девушка, совершенно очаровательная. – И, оправдываясь, добавила: – Я действительно хотела вас с ней познакомить.
   – Да, да, – сказал Пруит. – Конечно.
   Он уже не слушал миссис Кипфер, он смотрел на хрупкую брюнетку, ту, что сидела отдельно от других, такая безмятежная и тихая, а сейчас встала и не спеша направилась к ним. Краем уха он ловил обрывки фраз – «все равно что родная дочь… мухи не обидит…», – но он не вслушивался. Еще раньше он неожиданно обнаружил, что наблюдает за ней, а сейчас снова поймал себя на том же: он внимательно изучал ее, но старался не очень пялить глаза. Когда она встала и направилась к ним, сквозь тонкую ткань платья он увидел ее тело, но она относилась к этому совсем не так, как Морин; Морин даже не сознавала, что ее платье просвечивает, а эта девушка сознавала все, даже то, что он за ней наблюдает, но была неизмеримо выше всего этого. Все понимала, но ее это ничуть не трогало.
   Года двадцать три – двадцать четыре, решил он, мысленно отмечая, что Лорен держится безукоризненно прямо, что волосы у нее уложены на затылке в низкий круглый валик, что ее очень большие глаза смотрят ясно и открыто. Подойдя ближе, она улыбнулась, и он заметил, что ее рот кажется слишком большим на тонком, почти детском лице, заметил, какие пухлые у нее губы. Красивое лицо, подумал он.
   Миссис Кипфер церемонно представила их друг другу, а потом попросила Лорен взять его под свою опеку, потому что он у них первый раз, пусть она все ему здесь покажет.
   – Конечно, – ответила та, и он восхищенно отметил, какой у нее приятный низкий голос, какой спокойный и уверенный. Этот голос как нельзя лучше подходил ко всему ее облику.
   – Давай сядем, хорошо? – Она улыбнулась.
   Да, удивительно красивое лицо, снова подумал он, когда они сели, трагическое лицо, лицо женщины, много страдавшей, лицо совершенно неожиданное в таком заведении. Проституток страдание не красит, оно их уродует. Но это потому, что они не понимают смысла страдания. А она понимает. Такое ясное спокойствие, то самое, которое я всегда мечтал обрести, но так и не обрел, рождается только великой мудростью, постигающей смысл страдания, мудростью, которой я не сумел накопить, мудростью, которая так мне нужна и, наверно, нужна всем мужчинам, мысленно философствовал он, мудростью, которую никак не ожидаешь найти в борделе. В этом-то все и дело, подумал он, меня поразило, что я увидел в борделе трагическое и прекрасное лицо. Да, конечно, этим все и объясняется, сказал он себе, и еще тем, что я пьян.
   – Миссис Кипфер говорит, ты в роте Мейлона новенький, – сказала она низким спокойным голосом, голосом глубочайшей мудрости. – Ты на Гавайях недавно? Или перевелся из другой части?
   – Перевелся. – Пытаясь подавить спазм в горле, он тщетно отыскивал в голове хотя бы одну мало-мальски умную мысль, которую было бы не стыдно высказать перед этой великой мудростью.
   Лорен ждала, рассматривая его ясными огромными глазами.
   – Я на Гавайях почти два года, – сказал он.
   – А к нам в первый раз? Что же так? Странно.
   – Да, странно, – кивнул он. Если подумать, действительно странно. – Как-то привыкаешь ходить в одни и те же места, – попробовал объяснить он и сразу почувствовал себя дураком. – Вывеску-то я много раз видел. Но в моей прежней роте никто из ребят сюда не ходил.
   – А я здесь уже год, – сказала она.
   – Уже год? Вот как… Тебе эта работа, наверно, не очень нравится?
   – Работа? Я, конечно, не в восторге, но в общем-то мне все равно. Да и потом, я не собираюсь оставаться здесь на всю жизнь.
   – Еще бы. Тебе тут не место. Я вообще не понимаю, почему ты здесь.
   – Есть причина. И очень серьезная… Тебе со мной не скучно? Наверно, все проститутки рассказывают о себе одно и то же.
   – Пожалуй, – сказал он. – Как-то раньше об этом не думал, но вроде действительно так. Только их ведь не слушаешь. Никто их всерьез не принимает.
   – Я все рассчитала. Я здесь уже год. Проработаю еще год, а потом сразу уеду. Я все рассчитала еще на континенте.
   – Что рассчитала? – спросил Пруит, глядя на Старка и Морин, возвращавшихся от музыкального автомата.
   – Сколько я здесь пробуду. – И Лорен замолчала.
   – А-а… Понятно. – Он надеялся, что Старк с Морин пройдут мимо, но они остановились рядом с ними.
   – Ах ты ж боже мой! – ухмыльнулся Старк. – Кого я вижу! Привет, Принцесса. Я думал, ты уже сделала нам ручкой.
   – Здравствуй, Мейлон, – спокойно сказала Лорен, глядя на Старка своими огромными глазами. Смотрит как будто сквозь него, подумал Пруит, но при этом все видит.
   – А ты, малыш, начал прямо со здешних звезд, – сказал Старк. – Как это ты с Принцессой познакомился? Взял и подошел, что ли?
   – Миссис Кипфер познакомила, – ответил Пруит, вдруг обозлившись. – А что?
   – Без трепа? Миссис Кипфер? Так сразу и познакомила?
   – Конечно. А почему бы нет?
   – Ну, парень, о тебе здесь высокого мнения. Меня ей только на четвертый раз представили. А потом я еще целых два раза сюда приезжал, пока она соизволила со мной переспать. И даже когда снизошла, то без особой охоты. Верно, Принцесса?
   – Я сплю с любым, кого я устраиваю, – спокойно сказала Лорен.
   Старк задумчиво посмотрел на нее:
   – Чем не принцесса, а? Самая настоящая. Чистой воды принцесса, точно?
   Морин сипло засмеялась. Старк ухмыльнулся ей и подмигнул.
   А Пруит вдруг понял, что Лорен действительно похожа на принцессу, спокойную, гордую принцессу, невозмутимую, далекую от обыденной жизни и мужчин. Особенно от мужчин, подумал он и почувствовал, как у него снова перехватывает дыхание.
   – Чистокровная принцесса, да? – продолжал Старк. – Верно я говорю? Я тебя спрашиваю. Принцесса Лорен, Пресвятая дева Гавайских островов. Схожу-ка я позвоню президенту, – без всякого перехода сказал он. – У вас сортир там же, где был?
   – У нас здесь все как было, – хрипло сказала Морин, взяла Пруита за руку и потянула: – Вставай, малютка. Пойдем, я тебя с девочками познакомлю.
   На безмятежном лице Лорен не отразилось ни тени недовольства, когда Морин потащила Пруита за собой в другой конец гостиной, усадила в кресло, а сама влезла к нему на колени.
   – Это Билли, – Морин кивнула на маленькую смуглую девушку с длинным еврейским носом и блестящими темными глазами. Когда Пруит вошел в гостиную, эта девушка стояла с каким-то солдатом возле музыкального автомата; сейчас она сидела у солдата на коленях.
   Морин повернулась к Пруиту:
   – Старк сказал, вы с ним сегодня на всю ночь. Ты бутылочку не захватил?
   – Нет, – Пруит смотрел через комнату на Лорен, – не захватил. Я думал, у вас запрещено.
   – Как и всюду. Правда, в других домах, если ребята остаются на ночь, им разрешают. А наша стерва все равно запрещает. Даже если на всю ночь. Конечно, пока она стоит у дверей, пронести можно, было бы что.
   – Ты, кажется, не очень любишь миссис Кипфер?
   – Я? Да я ее обожаю! От нее сдохнуть можно. Если бы не она, я бы тут с тоски на стенку полезла, а так хоть есть над чем посмеяться. Эти ее манеры! Аристократка вшивая!
   – А как получилось, что она держит бордель?
   – Обычная история. Начинала сама проституткой, потом выбилась в бандерши.
   – Для бандерши у нее слишком шикарная фигура.