Дюма Александр. Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1

   От души смеясь над ответами доморощенного философа, она время от времени поглядывала на дорогу.
   Когда прекрасная незнакомка рукой или ногой случайно касалась Жильбера, она с удовольствием замечала, как будущий доктор краснел и опускал глаза.
   Так они проехали еще одну милю. Вдруг молодая дама радостно вскрикнула и без всякого стеснения пересела на переднее сиденье, очутившись в объятиях Жильбера.
   Она только что заметила кареты, сопровождавшие принцессу, — они тяжело въезжали на высокую гору. На горе стояло около двадцати карет, из которых вышли путешественники, чтобы размяться.
   Сначала Жильбер отпрянул, затем прильнул к плечу незнакомки, встав на колени на переднем сиденье. Пылкий взгляд его искал мадмуазель де Таверне в толпе пигмеев, поднимавшихся на гору.
   Ему показалось, что он узнал Николь по чепцу.
   — Мы догнали их, сударыня, — сказал кучер, — что дальше?
   — Обогнать.
   — Это невозможно, сударыня. Обгонять принцессу нельзя.
   — Почему?
   — Это запрещено. Черт побери! Обогнать королевский кортеж! Да я угожу на каторгу.
   — Послушай, друг мой, делай, что хочешь, но я должна их обогнать.
   — Ваша карета не из кортежа? — спросил Жильбер; он думал, что незнакомка опаздывает и поэтому хочет как можно скорее догнать эскорт.
   — Стремление к знаниям прекрасно, — ответила молодая дама, — нескромность же ничего не стоит.
   — Прошу меня извинить, сударыня, — покраснев, произнес Жильбер.
   — Что же нам делать? — спросила кучера незнакомка.
   — Поедем за ними до Витри. Если ее высочество там остановится, мы попросим разрешения обогнать кортеж.
   — Да, но тогда спросят мое имя, и станет известно… Нет, это не годится, надо придумать что-нибудь другое.
   — Сударыня! — начал Жильбер. — Осмелюсь высказать свое мнение…
   — Говорите, друг мой, говорите, и если ваш совет хорош, мы ему последуем.
   — Нужно поехать по какой-нибудь проселочной дороге, чтобы обогнуть Витри, и тогда мы окажемся впереди ее высочества, не выказав ей неуважения.
   — Устами ребенка глаголет истина, — вскричала молодая дама. — Кучер! Нет ли здесь проселочной дороги?
   — Какой?
   — Какой угодно, лишь бы мы обогнали ее высочество.
   — Да, правда, — отвечал кучер, — справа есть дорога на Мароль; она огибает Витри и выходит на Ла Шоссе.
   — Браво! — воскликнула молодая женщина. — Вот прекрасный выход из положения.
   — Сударыня, — добавил кучер, — вы понимаете, что таким образом я проделаю двойной путь.
   — Предлагаю два луидора, если вы будете на Ла Шоссе раньше принцессы.
   — Сударыня не боится, что карета не выдержит?
   — Я ничего не боюсь. Если карета сломается, я поеду верхом.
   Повернув направо, карета съехала с большой дороги и попала в глубокую колею проселочной дороги, которая шла вдоль маленькой речушки. Речка эта впадала в Марну между Ла Шоссе и Мютиньи.
   Кучер сдержал слово. Он сделал почти все возможное, чтобы разбить карету, но добраться вовремя, Много раз Жильбера бросало на его спутницу, а та столько же раз попадала в его объятия.
   Его галантность была так ненавязчива, что незнакомка ни разу не смутилась. Он сумел удержаться от улыбки, хотя взгляд его говорил спутнице, что он восхищен ее красотой.
   Ухабы скверной дороги и путешествие вдвоем очень быстро сближают в пути. Жильберу казалось, что он знает свою спутницу по меньшей мере лет десять, а молодая дама была уверена, что знает Жильбера с рождения.
   К одиннадцати часам они выехали на большую дорогу между Витри и Шалоном. От гонца узнали, что принцесса остановилась в Витри не только позавтракать, но и отдохнуть часа на два, так как почувствовала себя усталой.
   Гонец добавил, что его отправили на ближайшую почтовую станцию, чтобы передать приказание свитским офицерам быть готовым к трем-четырем часам пополудни.
   Незнакомка была вне себя от радости, узнав эту новость.
   Она заплатила кучеру, как обещала, и повернулась к Жильберу:
   — Клянусь, мы тоже пообедаем на ближайшей станции.
   Однако и на этот раз Жильберу было не суждено пообедать.

Глава 21. ГЛАВА, В КОТОРОЙ МЫ ЗНАКОМИМСЯ С НОВЫМ ДЕЙСТВУЮЩИМ ЛИЦОМ

   На холме, куда поднималась почтовая карета, находилась деревня Ла Шоссе, где должны были менять лошадей, Разбросанные в беспорядке, крытые соломой дома деревеньки расположились, казалось, по воле жителей, посреди дороги, на опушке леса, вдоль берега реки, о которой мы уже говорили и через которую были переброшены мостики и мостки напротив каждого дома.
   Единственной достопримечательностью этой красивой деревушки был человек, который стоял посреди дороги, будто получив приказание свыше, и то жадно смотрел на большую дорогу, то разглядывал прекрасную лошадь серой масти с длинной гривой, привязанную к ставню хижины. Ставень при каждом движении лошади сотрясался. Она нетерпеливо встряхивала головой, так как была оседлана и ждала своего хозяина.
   Время от времени незнакомцу, как мы успели это заметить, надоедало смотреть на дорогу; он подходил к лошади и изучал ее с видом знатока, позволяя себе погладить опытной рукой ее мощный круп или тонкие ноги. Всякий раз, как ему удавалось избежать удара копытом нетерпеливого животного, он возвращался на свое место и продолжал смотреть на пустынную дорогу.
   Устав ждать, он постучал в ставень.
   — Эй, есть тут кто-нибудь? — крикнул он.
   — Кто там стучит? — спросил мужской голос. Ставень распахнулся.
   — Сударь! Если ваша лошадь продается, покупатель перед вами.
   — Вы же видите, что под хвостом нет соломенной затычки, — захлопывая ставень, сказал человек, по-видимому, простолюдин.
   Этот ответ, казалось, не удовлетворил незнакомца, и он опять постучал.
   Ему было лет сорок, он был высок и силен, с обветренным лицом и черной бородой, жилистыми руками в широких кружевных манжетах. Обшитая галуном шляпа была сдвинута набок, как это было принято у офицеров из провинции, желавших произвести впечатление на парижан. Он постучал в третий раз и нетерпеливо заговорил:
   — Знаете ли, дорогой мой, вы невежливы, и если вы не отворите ставень, я его выломаю.
   При этой угрозе ставень раскрылся и показалось то же лицо.
   — Вам ведь сказано, что лошадь не продается, — повторил крестьянин. — Этого вам недостаточно, черт побери?
   — А я говорю вам, что мне нужна скаковая лошадь.
   — Если вам нужна скаковая лошадь, обратитесь на почтовую станцию. Их там штук шестьдесят, и все из конюшни его величества, у вас будет большой выбор. А эту лошадь оставьте тому, у кого, кроме нее, ничего нет.
   — Повторяю вам, что мне нужна эта лошадь.
   — Губа не дура — арабский скакун!
   — Вот почему я и хочу купить ее.
   — Очень может быть, что вы хотите ее купить, да она-то не продается.
   — А чья же она? Кому она принадлежит?
   — Вы очень любопытны.
   — А ты чересчур скромен — Ну так вот! Лошадь принадлежит тому, кто живет у меня и любит ее, как ребенка.
   — Я хочу поговорить с этим человеком.
   — Она спит.
   — Это женщина?
   — Да.
   — Хорошо! Скажи ей, что если ей нужны пятьсот пистолей, она получит их за лошадь.
   — Ничего себе! — сказал крестьянин, широко раскрыв глаза. — Пятьсот пистолей! Кругленькая сумма!
   — Можешь добавить, что эту лошадь хочет купить король.
   — Король?
   — Да, сам король.
   — А вы случайно не король?
   — Я его представитель.
   — Вы представляете короля? — переспросил крестьянин, снимая шляпу.
   — Пошевеливайся, дружок, король торопится. Силач бросил на дорогу внимательный взгляд.
   — Хорошо! Когда дама проснется, — сказал крестьянин, — будьте спокойны, я замолвлю словечко.
   — Прекрасно, только я не могу ждать, пока она проснется.
   — Что же делать?
   — Разбуди ее, черт подери!
   — Я не осмеливаюсь…
   — Ладно! Подожди! Я разбужу ее сам.
   Человек, который утверждал, что является представителем его величества, замахнулся длинным хлыстом с серебряной ручкой.
   — Этого только не хватало!
   Офицер уронил занесенную было руку, так и не дотронувшись до ставня, так как заметил почтовую карету, запряженную тройкой лошадей, которые неслись рысью.
   Наметанный глаз незнакомца узнал герб кареты; он бросился вперед с такой скоростью, которой мог бы позавидовать арабский скакун, которого он хотел купить.
   Это была карета, в которой ехала наша незнакомка, ангел-хранитель Жильбера.
   Увидев человека, который подавал знаки, кучер, не уверенный, что его лошади благополучно доберутся до почтовой станции, с удовольствием остановился.
   — Шон! Дорогая Шон! — воскликнул незнакомец. — Неужели это ты? Ну, здравствуй, здравствуй!
   — Да, это я, Жан, — ответила незнакомка, носившая столь странное имя,
   — ты что здесь делаешь?
   — Черт возьми! Что за вопрос? Я жду тебя! Наш силач вспрыгнул на подножку и, обняв молодую женщину, осыпал ее поцелуями.
   Вдруг он заметил Жильбера, который не догадывался об отношениях между этими людьми и имел вид побитой собаки, у которой отбирают кость.
   — Так, а кого это ты подобрала?
   — Молодого забавного философа, — отвечала мадмуазель Шон, не думая о том, заденут ее слова Жильбера или польстят ему.
   — А где ты его нашла?
   — На дороге. Но это к делу не относится.
   — Ты права, — отвечал тот, кого звали Жаном. — Как поживает наша старая графиня де Беарн?
   — Она чувствует себя хорошо.
   — Хорошо, говоришь?
   — Да, она приедет.
   — Приедет?
   — Да, да, да, — повторила мадмуазель Шон, кивая головой.
   Во время этого разговора Жан по-прежнему стоял на подножке, а мадмуазель Шон сидела в карете.
   — Что ты ей наговорила? — спросил Жан.
   — Что я дочь ее адвоката, мэтра Флажо, что я проезжала через Верден и что мне было поручено моим отцом сообщить о начале ее процесса.
   — И все?
   — Конечно. Я добавила, что ее присутствие в Париже необходимо.
   — Что она сделала?
   — Она широко раскрыла свои маленькие глазки, понюхала табаку, заметила, что мэтр Флажо был большим человеком, и распорядилась об отъезде.
   — Великолепно, Шон! Ты будешь моим чрезвычайным послом.
   — Позавтракаем?
   — Непременно, этот несчастный юноша умирает с голоду. Только побыстрее, хорошо?
   — Почему?
   — Потому что они туда уже подъезжают.
   — Старая сутяга! Ладно! Лишь бы опередить их часа на два, чтобы успеть поговорить с господином Монеу.
   — Нет, с принцессой.
   — Но принцесса еще, наверное, только в Нанси.
   — Она в Витри.
   — В трех милях отсюда?
   — Ни больше, ни меньше.
   — Черт возьми! Это меняет дело. Трогай, кучер, трогай!
   — Куда прикажете?
   — На почтовую станцию.
   — Сударь садится в карету или выходит?
   — Я поеду на подножке, трогай!
   Карета покатилась, а с ней и наш путешественник, стоя на подножке. Минут через пять карета остановилась около почтовой станции.
   — Быстро, быстро, быстро! — приказала Шон. — Отбивных, жареного цыпленка, яиц, бутылку бургундского и десерт. Мы должны немедленно ехать дальше.
   — Простите, сударыня, — обратился к ней хозяин станции, — если вы собираетесь сейчас же ехать дальше, вас повезут те же лошади.
   — То есть как те же лошади? — спросил Жан, тяжело спрыгивая с подножки.
   — Очень просто: вас повезут лошади, на которых вы ехали.
   — Это невозможно, — сказал кучер, — они и так проделали двойной путь. Посмотрите, в каком состоянии несчастные животные.
   — Да, верно! Они не могут ехать дальше.
   — Кто мешает вам дать мне свежих лошадей?
   — Да у меня их больше нет.
   — У вас они должны быть… Есть же инструкция, черт возьми.
   — Сударь! По инструкции в моих конюшнях должно быть шестнадцать лошадей.
   — Ну и что же?
   — А у меня их восемнадцать.
   — Это больше, чем достаточно, — мне нужно всего три.
   — Но все они уже в пути.
   — Все восемнадцать?
   — Все восемнадцать.
   — Тысяча чертей! — выругался путешественник.
   — Виконт! Виконт! — воскликнула молодая женщина.
   — Хорошо, хорошо, Шон! — сказал незнакомец. — Успокойтесь, я буду сдержаннее.
   — Когда вернутся твои клячи? — продолжал виконт, обращаясь к начальнику станции.
   — Господи, да я понятия не имею, сударь! Это зависит от кучеров: может, через час, а может, через два.
   — Не понимаю, хозяин, — сказал виконт, сдвигая набок шляпу, — вы знаете, что со мной шутки плохи?
   — Я в отчаянии, я бы предпочел, чтобы это была шутка.
   — Ладно, запрягайте — и как можно скорее, а то я рассержусь.
   — Пойдемте со мной в конюшню, и если вы найдете в стойле хоть одну лошадь, вы получите ее бесплатно.
   — Хитрец! А если я найду там шестьдесят?
   — Это все равно, как если бы вы не нашли ни одной, сударь, потому что все они принадлежат его величеству.
   — Ну и что же?
   — Как что же! Этих лошадей никому не дают.
   — Тогда зачем они здесь?
   — Для ее высочества.
   — Что! Шестьдесят лошадей в стойле и ни одной для меня?
   — Что поделать, черт побери…
   — Я знаю только одно: я очень спешу.
   — Очень сожалею…
   — А так как ее высочество, — продолжал виконт, не обращая внимания на замечание хозяина станции, — будет здесь только к вечеру…
   — Что вы говорите?.. — переспросил ошеломленный хозяин.
   — Я говорю, что лошади вернутся сюда до прибытия ее высочества.
   — Сударь! — вскрикнул бедняга. — Вы хотите сказать…
   — Черт побери! — продолжал виконт, входя в стойло. — Кого мне стесняться?
   — Но, сударь .
   — Мне нужно только три лошади. Я не прошу у вас восемь лошадей, как того требуют королевские высочества, хотя у меня есть на это право, по крайней мере благодаря моему браку, — мне достаточно и трех лошадей.
   — Вы не получите ни одной! — закричал хозяин, вставая между лошадьми и незнакомцем.
   — Негодяй! — воскликнул виконт, побледнев от гнева. — Ты знаешь, с кем ты разговариваешь?
   — Виконт! — кричала Шон. — Виконт, ради Бога! Не надо скандала!
   — Ты права, дорогая Шоншон, ты совершенно права! После минутной паузы он добавил:
   — Итак, пора перейти от слов к делу Он обратился к хозяину как можно любезнее.
   —Дорогой друг! Я снимаю с вас всякую ответственность.
   — То есть как это? — не понял хозяин, сбитый с толку любезным выражением лица своего собеседника.
   — Я все сделаю сам. Вот три совершенно одинаковые лошади. Я беру их.
   — Как это вы их берете?
   — Ну да, беру.
   — И вы называете это: снять с меня ответственность?
   — Конечно: не вы отдали лошадей — у вас их забрали силой.
   — Повторяю: это невозможно.
   — Так. А где тут у вас сбруя? Вот она, верно?
   — Никому не двигаться! — крикнул хозяин станции двум или трем конюхам, слонявшимся во дворе под навесом.
   — Ох, идиоты!
   — Жан, дорогой! — вскричала Шон, видевшая и слышавшая через дверной проем все, что произошло. — Не делайте глупостей, друг мой! Исполняя такое поручение, как у вас, нужно все терпеливо сносить.
   — Все, кроме промедления, — отвечал Жан как нельзя более флегматично.
   — Чтобы мне не пришлось слишком долго ждать, пока эти бездельники запрягут лошадей, я готов все сделать сам.
   Перейдя от угрозы к делу, Жан снял со стены одну за Другой три конские сбруи и набросил их на спины лошадям.
   — Ради Бога, Жан! — умоляюще воскликнула Шон. — Будьте благоразумны.
   — Ты собираешься ехать или нет? — скрипнув зубами, пробормотал виконт.
   — Конечно, собираюсь! Если мы не приедем, все погибло!
   — Ну так не мешай мне!
   Выбрав трех далеко не самых плохих лошадей, виконт направился к карете, ведя их за собой.
   — Что вы делаете, сударь, подумайте! — воскликнул хозяин почтовой станции, следуя за Жаном по пятам, — взяв лошадей, вы совершите преступление против короля.
   — Да я не краду их, дурак, я всего-навсего собираюсь их взять на время. Вперед, лошадки, вперед!
   Хозяин хотел было вцепиться в вожжи, но незнакомец грубо его оттолкнул.
   — Брат! Брат! — закричала мадмуазель Шон. «Так это ее брат!..» — Жильбер, забившийся в глубину кареты, облегченно вздохнул.
   В доме на противоположной стороне улицы распахнулось окно, выходившее как раз на конюшни. В окне показалась очаровательная женщина, напуганная доносившимися со двора криками.
   — А, вот и вы, сударыня! — заметил Жан.
   — Что значит: вот и я? — переспросила дама с сильным акцентом.
   — Вы как раз вовремя проснулись. Не продадите ли вы мне своего коня?
   — Моего коня?
   — Да, арабского скакуна серой масти, который привязан к ставню. Я готов предложить за него пятьсот пистолей.
   — Конь не продается, сударь, — затворяя окно, отвечала дама.
   — Решительно, мне сегодня не везет, — проговорил Жан, — мне не хотят ни продать, ни дать на время лошадей. Черт возьми! Да я отберу скакуна, если не куплю его; я перебью этих гнедых, если немедленно их не получу! Ко мне, Патрик!
   Лакей незнакомца спрыгнул с высоких козел.
   — Запрягай! — приказал Жан лакею.
   — Слуги, ко мне! Скорее сюда! — завопил хозяин. Прибежали два конюха.
   — Жан! Виконт! — кричала мадмуазель Шон, — от волнения ей не удавалось отворить дверцу кареты. — Вы с ума сошли! Вы все погубите!
   — Все погубить!.. Надеюсь, что мы всех их перебьем! Ведь нас трое против одного. Ну, юный философ, — во все горло закричал Жан, обращаясь к Жильберу, застывшему в полном недоумении. — Выходите же, выходите! Сейчас мы их отделаем кто палкой, кто камнями, а кто и кулаками! Идите же скорее, черт побери! Что вы застыли, словно изваяние?
   Жильбер вопросительно и вместе с тем умоляюще взглянул на мадмуазель Шон; она удержала его за руку.
   Хозяин станции вопил во всю мочь и тянул к себе лошадей, а Жан пытался тащить их к себе.
   Стоял невообразимый шум.
   Необходимо было положить конец этой свалке.
   Усталый, измученный виконт Жан, собрав остаток сил, нанес хозяину станции столь мощный удар, что тот, перелетев через голову, угодил в пруд, распугав уток и гусей.
   — На помощь! — закричал он. — Убивают! Грабят!
   Виконт, не теряя ни минуты, бросился к упряжке.
   — На помощь! Убивают! Грабят! На помощь! Именем короля! — не переставал надрываться хозяин, пытаясь привлечь на свою сторону ошеломленных кучеров.
   — Кто здесь звал на помощь именем короля? — прокричал всадник, влетевший галопом на постоялый двор, едва не наскочив на участников описанной нами сцены, и спрыгнул с взмыленной лошади.
   — Господин Филипп де Таверне! — съежившись, пробормотал Жильбер.
   Шон, от которой ничто не могло укрыться, услышала его слова.

Глава 22. ВИКОНТ ЖАН

   Молодой лейтенант из охраны принцессы, — а это был именно он, — спешился при виде нелепой сцены, уже собравшей вокруг постоялого двора любопытных женщин и ребятишек из деревни Ла Шоссе.
   Увидав Филиппа, хозяин почтовой станции бросился в ноги нежданному заступнику, посланному самой судьбой.
   — Господин офицер! — завопил он — Если бы вы только знали, что здесь происходит!
   — Что такое, друг мой? — холодно поинтересовался Филипп.
   — У меня силой собираются захватить прекрасных лошадей ее высочества.
   Филипп насторожился, услыхав столь невероятную новость.
   — Кто же собирается забрать у вас лошадей? — спросил он.
   — Вот этот господин, — отвечал хозяин станции, указывая пальцем на виконта Жана.
   — Вы, сударь? — удивился Филипп.
   — Да, черт побери! Я, — отвечал виконт.
   — Вы, должно быть, ошибаетесь, — покачал головой Таверне. — Этого не может быть: либо господин сошел с ума, либо он не дворянин.
   — Это вы ошибаетесь, дорогой лейтенант, — возразил виконт. — Я пока в своем уме и вышел из кареты его величества в надежде, что скоро опять в нее сяду.
   — Как, будучи в своем уме и путешествуя в каретах его величества, вы смеете посягать на лошадей, предназначенных принцессе?
   — Начнем с того, что здесь шестьдесят лошадей. Ее высочеству может понадобиться только восемь. Я имел несчастье, выбрав три наугад, взять именно тех лошадей, которые были приготовлены для принцессы.
   — В конюшне шестьдесят лошадей, это верно, — отвечал молодой человек.
   — Ее высочеству нужно восемь, это тоже верно. Однако все шестьдесят лошадей от первой до последней, принадлежат ее высочеству, поэтому вам и было трудно отличить восемь лошадей для принцессы от всех остальных.
   — Однако вы видите, что мне все-таки удалось их отличить, раз я беру эту упряжку, — насмешливо отвечал виконт. — Или я, по-вашему, должен шагать пешком, в то время как презренные лакеи поскачут в каретах, запряженных четверкой? Черт побери! Пусть следуют моему примеру, довольствуясь тройками, у них еще останутся на смену свежие лошади.
   — Если лакеи и ездят в каретах, запряженных четверкой лошадей, — попытался убедить виконта Филипп, жестом останавливая его возражения, — значит, таков приказ короля, вот они так и ездят. Соблаговолите, сударь, приказать своему лакею отвести лошадей на место.
   Слова эти были произнесены столь же твердо, сколь и вежливо; не подчиниться ему было невозможно.
   — Вероятно, вы имели бы основание так разговаривать, дорогой лейтенант, — возразил виконт, — если бы в ваши обязанности входило следить за этими животными. Но до сих пор я не слыхал, что офицеры принцессы повышены в звании и стали конюхами. Закройте глаза, прикажите своим людям сделать то же и поезжайте с Богом!
   — Вы ошибаетесь. Меня ни повысили, ни понизили до конюха… Просто то, что я сейчас делаю, входит в мои обязанности, так как ее высочество лично выслала меня вперед проследить за почтой.
   — Тогда другое дело, — отвечал Жан. — Однако, позвольте вам заметить, у вас незавидная служба, господин офицер. Если юная особа так начинает помыкать армией…
   — О ком вы изволите так выражаться? — прервал его Филипп.
   — Как, черт возьми! Об австриячке, разумеется. Молодой человек стал бледнее полотна.
   — Как вы смеете так говорить? — вскричал он.
   — Не только говорить, но и делать! — продолжал Жан. — Патрик, запрягай, друг мой, да поскорее: я очень спешу.
   Филипп схватил одну из лошадей под уздцы — Сударь, — не теряя спокойствия, заговорил Филипп де Таверне, — могу ли я просить вас об удовольствии назвать мне ваше имя?
   — Вы настаиваете?
   — Да.
   — Извольте: я виконт Жан Дю Барри.
   — Как! Вы брат особы…
   — Той самой, которая сгноит вас в Бастилии, господин офицер, если вы сейчас же не замолчите! Виконт направился к карете. Филипп подошел к дверце.
   — Господин виконт Жан Дю Барри! — сказал он. — Имею честь настаивать на том, чтобы вы вышли.
   — Ах, вот как! Я спешу! — отвечал барон, безуспешно пытаясь захлопнуть дверцу.
   — Еще одна минута, сударь, — продолжал Филипп, придерживая левой рукой дверцу кареты, — и я даю вам честное слово, что проткну вас насквозь.
   Свободной правой рукой он выхватил шпагу.
   — О Боже! — вскричала Шон. — Да это просто убийство! Отдайте лошадей, Жан, отдайте скорее!
   — А, вы мне угрожаете? — рассвирепел виконт и, в свою очередь, схватил шпагу, лежавшую на переднем сиденье.
   — Я готов перейти от угрозы к действию, если вы сию же минуту не выйдете, вы меня поняли? — взмахнув шпагой, воскликнул молодой человек.
   — Мы так никогда не уедем, — шепнула Шон на ухо Жану. — Уговорите этого офицера.
   — Никто не может меня ни уговорить, ни заставить силой, когда речь идет о моем долге, — вежливо поклонившись, возразил Филипп, слышавший совет молодой дамы. — Лучше посоветуйте господину виконту подчиниться; в противном случае именем короля, которого я представляю, я буду вынужден либо его убить, если он согласится драться, либо арестовать, если он откажется.
   — А я вам говорю, что уеду, и вы не сможете мне помешать! — взревел виконт, выпрыгнув из кареты и взмахнув шпагой.
   — Это мы сейчас увидим, — заметил Филипп, приготовившись к защите, — вы готовы?
   — Господин лейтенант! — обратился к нему капрал, возглавлявший шестерку находившихся в подчинении Филиппа солдат эскорта — Господин лейтенант! Не прикажете ли, — Не двигайтесь, сударь, — отвечал лейтенант, — это вопрос чести. Итак, господин виконт, я к вашим услугам.
   Мадмуазель Шон пронзительно вскрикнула; Жильбер мечтал только об одном: чтобы карета стала такой же глубокой, как колодец, где он мог бы укрыться.
   Жан ринулся в наступление. Он безупречно владел этим видом оружия, требующим не столько физической силы, сколько расчетливости, Однако злость, очевидно, изрядно мешала виконту. Филипп, напротив, легко и изящно взмахивал клинком, словно находился в зале на тренировке.
   Виконт отскакивал, затем делал резкий выпад, атаковала то справа, то слева, громко вскрикивая наподобие полковых учителей фехтования.
   Сжав зубы и не спуская глаз с противника, Филипп был почти неподвижен; он все подмечал, угадывая каждое его движение.
   Все, включая Шон, в полном молчании следили за происходящим.
   Поединок продолжался уже несколько минут. Все ложные выпады, крики, наскоки Жана ни к чему не приводили. Филипп, внимательно наблюдавший за противником, сделал один-единственный выпад.
   Вскрикнув от боли, виконт Жан отпрянул назад.
   Его манжета обагрилась кровью, кровь стремительно стала стекать по пальцам на землю: точным ударом шпаги Филипп пронзил противнику предплечье — Вы ранены, сударь, — заметил он — Я сам вижу, черт побери! — проговорил Жан, бледнея и роняя шпагу.