Страница:
— Ах, если бы можно было перенести мой процесс!
— Да, всего на неделю, — прибавила Дю Барри.
— Да, хотя бы на неделю, — повторила де Беарн, — а через неделю уже состоялось бы ваше представление…
— Да, но ведь через неделю король будет в Компьене на празднованиях по случаю прибытия ее высочества!
— Да, верно, верно, — подтвердил Жан, — впрочем…
— Что?
— Кажется, у меня появилась еще одна мысль.
— Какая, сударь, какая? — вскричала старуха.
— Мне кажется.., да.., нет.., да, да, да! Графиня Де Беарн с озабоченным видом следила за Жаном.
— Вы сказали «да», господин виконт, — проговорила она.
— Мне кажется, я нашел выход.
— Говорите скорее!
— Вот послушайте.
— Мы ждем с нетерпением.
— О вашем представлении, графиня, еще не было объявлено, не так ли? Никто ведь не знает, что вы нашли поручительницу?
— Совершенно верно: король хочет, чтобы это событие оказалось для всех полной неожиданностью.
— Ну, тогда, пожалуй, выход действительно найден.
— Неужели правда, господин виконт? — спросила г-жа де Беарн.
— Да, выход найден, — повторил Жан. Дамы слушали его, затаив дыхание и не сводя с него глаз. Жан придвинулся к ним вместе с креслом.
— Графиня де Беарн не знала, как и другие, о предстоящем представлении и о том, что вы уже нашли поручительницу, не правда ли?
— Откуда же я могла об этом узнать? Если бы вы мне этого не сказали…
— Допустим, что вы нас не видели и по-прежнему ничего не знаете. Попросите у короля аудиенцию.
— Ее сиятельство уверяет, что король меня не примет.
— Попросите у короля аудиенцию и изъявите готовность быть поручительницей графини. Все должно выглядеть так, будто вы не знаете, что поручительница уже есть. Итак, вы попросите аудиенции и выразите желание быть поручительницей моей сестры. Его величество будет тронут вашим предложением, исходящим от дамы столь знатной, как вы. Его величество вас примет, поблагодарит, спросит, чем может быть вам полезен. Вы упомянете о процессе, изложите косвенные доказательства. Его величество все пойме г, и вы выиграете процесс, который сейчас вам представляется безнадежным.
Дю Барри не сводила горящего взора со старой графини. Та, вероятно, почуяла западню.
— Да что вы! — с живостью воскликнула она. — Чтобы меня, несчастную, стал слушать король?!
— Я думаю, что при сложившихся обстоятельствах вам достаточно будет проявить благожелательность, — заметил Жан.
— Если речь идет только о доброжелательстве… — с сомнением в голосе прошептала старая графиня.
— Это неплохая мысль, — с улыбкой заметила г-жа Дю Барри. — Впрочем, вполне вероятно, что даже ради благополучного исхода своего процесса графиня не пожелает участвовать в обмане?
— В обмане? — переспросил Жан. — А кто об этом узнает, позвольте вас спросить?
— Графиня права, — заметила старуха в надежде вывернуться с помощью уловки, — я предпочла бы оказать графине настоящую услугу, чтобы заручиться ее дружбой.
— Да, да, конечно, — сказала графиня Дю Барри в высшей степени любезно, однако с оттенком легкой иронии, что не укрылось от внимания де Беарн.
— Ну что же, в таком случае есть еще один способ выйти из этого нелегкого положения.
— Еще один способ?
— Да.
— Способ оказать настоящую услугу?
— Ах, виконт! — воскликнула г-жа Дю Барри. — Будьте осторожны: вы становитесь поэтом. Даже у Бомарше не было такого богатого воображения, как у вас.
Старая графиня с беспокойством ждала, что скажет Жан.
— Шутки в сторону! — проговорил он. — Сестричка! Вы ведь связаны с госпожой д'Алони нежной дружбой, не правда ли?
— Ну еще бы! И вам это хорошо известно.
— А она обиделась бы, если бы ей почему-либо не пришлось быть вашей поручительницей?
— Думаю, что да.
— Разумеется, речь не идет о том, чтобы вы без околичностей передали ей слова короля, то есть что она недостаточно знатного рода для подобного поручения. Вы же умница, вы найдете, что ей сказать.
— А дальше?
— Она уступит графине де Беарн честь оказать вам эту услугу, а заодно и возможность разбогатеть.
Старуха перепугалась. Началось открытое наступление. Увильнуть от ответа не было возможности.
Впрочем, она все-таки сделала попытку отговориться.
— Мне не хотелось бы причинять этой даме неприятность, — заметила она, — между порядочными людьми так не делается.
Дю Барри сделала нетерпеливое движение, брат жестом успокоил ее.
— Прошу вас принять во внимание, графиня, что я ничего вам не предлагаю. У вас на руках тяжба — это со всеми может случиться; вы желаете ее выиграть — это вполне понятно. Она представляется безнадежной
— это вас огорчает; вы встречаете меня, я проникаюсь к вам симпатией, проявляю участие в вашем деле, никак меня не касающемся. Я ищу способ повернуть дело к лучшему, тогда как оно на три четверти проиграно… Простите, я был неправ, не будем больше об этом говорить.
Жан поднялся.
— Сударь! — в тоске вскричала старуха; сердце ей подсказывало, что если до сих пор графиня Дю Барри и виконт были равнодушны к ее тяжбе, то с этой минуты они готовы были стать ее врагами. — Напротив: я вам очень признательна за вашу доброту, я просто в восхищении от ваших предложений!
— Надеюсь, вы понимаете, — продолжал Жан с наигранным равнодушием, — что моей сестре все равно, кто будет ее поручительницей: госпожа д'Алони, госпожа де Поластрон или графиня де Беарн!
— Я в этом не сомневаюсь.
— Должен признаться, что мне просто было жаль, что милости короля достанутся какой-нибудь злюке, которая из корыстных соображений будет вынуждена отступить перед нашим могуществом, поняв, что нас невозможно одолеть.
— Да, вероятно, так могло бы случиться, — согласилась де Беарн.
— Вас мы ни о чем не просили, мы с вами почти незнакомы, и вы готовы предложить свои услуги от чистого сердца. Вот почему мне представляется, что вы более других достойны воспользоваться всеми преимуществами этого положения.
Старая сутяга, вероятно, нашла бы, что возразить против благожелательности, которую виконт любезно ей приписал, но Дю Барри не дала ей времени на размышление.
— Дело в том, — сказала она, — что этот ваш поступок обрадовал бы короля и король исполнил бы любое желание того, кто ему предложил бы свои услуги.
— Как? Вы говорите, что король исполнил бы любое мое желание?
— Вернее, он предупреждал бы эти желания; то есть вы услышали бы, как он говорит вице-канцлеру: «Я хочу, чтобы графине де Беарн ни в чем не было отказа, вы меня поняли, господин де Монеу?» Впрочем, мне кажется, графине де Беарн не нравится такой способ действий? Ну что?
— Да — с поклоном прибавил виконт. — Надеюсь, ваше сиятельство не рассердится на меня за то, что я хотел быть ей полезным?
— Я тронута до глубины Души, сударь! — вскричала старуха.
— Не стоит благодарности, — любезно отвечал виконт.
— Но. — продолжала старая графиня — Вы что-то хотели сказать?
— Но я не думаю, чтобы госпожа д'Алони так просто уступила мне свое право, — заметила старая сутяга.
— Мы возвращаемся к тому, о чем говорили в самом начале, главное, чтобы графиня де Беарн предложила свои услуги, и в признательности его величества она может быть уверена независимо ни от чего.
— Однако предположим, что госпожа д'Алони согласится уступить, — продолжала старая графиня, предполагая худшее; она стремилась к тому, чтобы ей все было ясно до мельчайших подробностей, — нельзя же подставлять ножку благородной даме!
— Король бесконечно добр ко мне, — заявила фаворитка — А какая неприятность ожидает Салюсов! — вскричал Дю Барри. — Я бы этого не вынес, окажись я на их месте.
— Если бы я вам предложила свои услуги, графиня, — продолжала старуха со все возраставшей решимостью, подогреваемой личными интересами, и в то же время словно не замечая комедии, которую затеяли Дю Барри. — Я не совсем понимаю, как бы я могла выиграть тяжбу; ведь сегодня все предрекают мне поражение, как же завтра я могу надеяться на удачу?
— Королю стоит только захотеть, и все будет сделано! — отвечал виконт, торопясь рассеять это новое сомнение.
— А вы знаете, виконт, графиня права, — заметила фаворитка, — и я с ней согласна.
— Что вы сказали? — вытаращив глаза, спросил виконт.
— Я говорю, что для дамы, носящей такое имя, как у графини, было бы достаточно, чтобы процесс шел так, как ему должно идти. Правда, ничто не может ни противостоять волеизъявлению короля, ни остановить его щедрость… А что если бы король, не желая вмешиваться в ход судебного разбирательства — приняв во внимание, что в настоящую минуту его отношения с Парламентом осложнены, — предложил бы вам, графиня, компенсацию?
— Приличную сумму! — поспешил прибавить виконт. — Да, сестричка, по-моему, вы правы.
— Увы! — жалостливо проговорила старая любительница процессов. — Как можно возместить убытки от процесса, в результате которого я потеряю двести тысяч ливров?
— Прежде всего, — отвечала Дю Барри, — вы можете рассчитывать на истинно королевский дар, например, в сто тысяч ливров. Каково?
Заговорщики окинули жадными взглядами свою жертву.
— У меня есть сын, — проговорила она.
— Прекрасно! Вот еще один слуга, преданный королю и отечеству!
— Так вы полагаете, графиня, что можно что-нибудь сделать для моего сына?
— Я могу за это поручиться, — вмешался Жан, — самое меньшее, на что он может рассчитывать, — это на чин лейтенанта королевской охраны.
— Может быть, у вас есть другие родственники? — спросила фаворитка.
— У меня есть племянник.
— Ну что же, придумаем что-нибудь и для племянника, — пообещал виконт.
— Мы поручим вам это дело, виконт, ведь вы только что доказали, что преисполнены благих намерений, — со смехом проговорила фаворитка.
— Если бы король все это сделал для вас, графиня, — спросил виконт, следуя наставлению Горация и решительно устремляясь к развязке, — то как вы полагаете: достаточно ли этого было бы для вас?
— Я полагаю, что это было бы более, чем щедро, и я от всего сердца благодарю графиню, ведь я же уверена, что именно ей я обязана этой милостью.
— Таким образом, наш разговор для вас не шутка? — спросила фаворитка.
— Нет, графиня, я отношусь к нему как нельзя более серьезно, — отвечала старуха, побледнев от волнения.
— Вы позволите мне поговорить о вас с его величеством?
— Сделайте одолжение! — со вздохом отвечала старая сутяга.
— Я буду говорить с королем не позднее сегодняшнего вечера, — поднимаясь, объявила фаворитка. — А теперь, графиня, позвольте мне надеяться, что мы с вами друзья.
— Благодарю вас, графиня, для меня это большая честь, — отвечала старуха, приседая, — я до сих пор не могу поверить, что это не сон.
— Итак, подведем итоги, — предложил Жан, любивший в денежных вопросах точность, — сто тысяч ливров в возмещение дорожных расходов, судебных издержек, вознаграждения адвокатов и так далее…
— Да, сударь.
— Чин лейтенанта для молодого графа…
— Это послужило бы началом прекрасной карьеры!
— И что-нибудь для племянника.
— Да, какую-нибудь безделицу.
— Мы что-нибудь придумаем, я обещал. Уж это мое дело.
— Когда я буду иметь честь вновь увидеть ваше сиятельство? — обратилась старая графиня к Дю Барри.
— Завтра утром моя карета будет ждать у ваших дверей. Я приглашаю вас к себе в Люсьенн, где вы увидитесь с королем. Завтра в десять утра я выполню свое обещание. Его величество будет обо всем предупрежден, и вам не придется ждать.
— Позвольте вас проводить, — предложил Жан, подавая графине де Беарн руку, — Не беспокойтесь, сударь, — отвечала старая дама, — оставайтесь здесь, прошу вас. Жан продолжал настаивать:
— Позвольте проводить вас хотя бы до лестницы.
— Ну, если это доставит вам удовольствие… Она оперлась на руку виконта.
— Замор! — позвала графиня. В дверях появился негритенок.
— Пошли кого-нибудь посветить ее сиятельству до подъезда и прикажи подать карету моего брата. Замор бросился исполнять поручение.
— Вы слишком добры ко мне, — проговорила де Беарн.
Дамы раскланялись.
На лестнице виконт Жан распрощался с г-жой де Беарн и вернулся к сестре, а старая сутяга стала важно спускаться по ступенькам парадной лестницы.
Замор открывал процессию, за ним шагали два лакея с факелами, следом за ними выступала де Беарн, а позади всех третий лакей нес ее коротковатый шлейф.
Брат и сестра провожали взглядами из окна гостиной Дорогую поручительницу, которую они так старательно искали и с таким трудом нашли.
В ту самую минуту, как де Беарн спустилась с крыльца, во двор въехала почтовая карета и в окне показалась молодая женщина.
— А, госпожа Шон! — вскричал Замор, растянув в широкой улыбке свои толстые губы. — Добрый вечер, госпожа Шон!
Графиня де Беарн подняла ногу да так и застыла: во вновь прибывшей даме она узнала мнимую дочь Флажо.
Дю Барри поспешно отворил окно и стал делать сестре знаки, но она его не замечала.
— Не у вас ли этот дурачок Жильбер? — обратилась Шон к одному из лакеев, не замечая графиню де Беарн.
— Нет, сударыня, — отвечал лакей, — его никто не видел.
Подняв глаза, она наконец заметила, что Жан подает ей знаки.
Она проследила взглядом за его рукой и увидала графиню де Беарн.
Шон сейчас же ее узнала, вскрикнула, нагнула голову и быстрым шагом направилась к дому.
Старуха притворилась, что ничего не заметила, села в карету и приказала кучеру трогать.
Глава 32. КОРОЛЬ СКУЧАЕТ
— Да, всего на неделю, — прибавила Дю Барри.
— Да, хотя бы на неделю, — повторила де Беарн, — а через неделю уже состоялось бы ваше представление…
— Да, но ведь через неделю король будет в Компьене на празднованиях по случаю прибытия ее высочества!
— Да, верно, верно, — подтвердил Жан, — впрочем…
— Что?
— Кажется, у меня появилась еще одна мысль.
— Какая, сударь, какая? — вскричала старуха.
— Мне кажется.., да.., нет.., да, да, да! Графиня Де Беарн с озабоченным видом следила за Жаном.
— Вы сказали «да», господин виконт, — проговорила она.
— Мне кажется, я нашел выход.
— Говорите скорее!
— Вот послушайте.
— Мы ждем с нетерпением.
— О вашем представлении, графиня, еще не было объявлено, не так ли? Никто ведь не знает, что вы нашли поручительницу?
— Совершенно верно: король хочет, чтобы это событие оказалось для всех полной неожиданностью.
— Ну, тогда, пожалуй, выход действительно найден.
— Неужели правда, господин виконт? — спросила г-жа де Беарн.
— Да, выход найден, — повторил Жан. Дамы слушали его, затаив дыхание и не сводя с него глаз. Жан придвинулся к ним вместе с креслом.
— Графиня де Беарн не знала, как и другие, о предстоящем представлении и о том, что вы уже нашли поручительницу, не правда ли?
— Откуда же я могла об этом узнать? Если бы вы мне этого не сказали…
— Допустим, что вы нас не видели и по-прежнему ничего не знаете. Попросите у короля аудиенцию.
— Ее сиятельство уверяет, что король меня не примет.
— Попросите у короля аудиенцию и изъявите готовность быть поручительницей графини. Все должно выглядеть так, будто вы не знаете, что поручительница уже есть. Итак, вы попросите аудиенции и выразите желание быть поручительницей моей сестры. Его величество будет тронут вашим предложением, исходящим от дамы столь знатной, как вы. Его величество вас примет, поблагодарит, спросит, чем может быть вам полезен. Вы упомянете о процессе, изложите косвенные доказательства. Его величество все пойме г, и вы выиграете процесс, который сейчас вам представляется безнадежным.
Дю Барри не сводила горящего взора со старой графини. Та, вероятно, почуяла западню.
— Да что вы! — с живостью воскликнула она. — Чтобы меня, несчастную, стал слушать король?!
— Я думаю, что при сложившихся обстоятельствах вам достаточно будет проявить благожелательность, — заметил Жан.
— Если речь идет только о доброжелательстве… — с сомнением в голосе прошептала старая графиня.
— Это неплохая мысль, — с улыбкой заметила г-жа Дю Барри. — Впрочем, вполне вероятно, что даже ради благополучного исхода своего процесса графиня не пожелает участвовать в обмане?
— В обмане? — переспросил Жан. — А кто об этом узнает, позвольте вас спросить?
— Графиня права, — заметила старуха в надежде вывернуться с помощью уловки, — я предпочла бы оказать графине настоящую услугу, чтобы заручиться ее дружбой.
— Да, да, конечно, — сказала графиня Дю Барри в высшей степени любезно, однако с оттенком легкой иронии, что не укрылось от внимания де Беарн.
— Ну что же, в таком случае есть еще один способ выйти из этого нелегкого положения.
— Еще один способ?
— Да.
— Способ оказать настоящую услугу?
— Ах, виконт! — воскликнула г-жа Дю Барри. — Будьте осторожны: вы становитесь поэтом. Даже у Бомарше не было такого богатого воображения, как у вас.
Старая графиня с беспокойством ждала, что скажет Жан.
— Шутки в сторону! — проговорил он. — Сестричка! Вы ведь связаны с госпожой д'Алони нежной дружбой, не правда ли?
— Ну еще бы! И вам это хорошо известно.
— А она обиделась бы, если бы ей почему-либо не пришлось быть вашей поручительницей?
— Думаю, что да.
— Разумеется, речь не идет о том, чтобы вы без околичностей передали ей слова короля, то есть что она недостаточно знатного рода для подобного поручения. Вы же умница, вы найдете, что ей сказать.
— А дальше?
— Она уступит графине де Беарн честь оказать вам эту услугу, а заодно и возможность разбогатеть.
Старуха перепугалась. Началось открытое наступление. Увильнуть от ответа не было возможности.
Впрочем, она все-таки сделала попытку отговориться.
— Мне не хотелось бы причинять этой даме неприятность, — заметила она, — между порядочными людьми так не делается.
Дю Барри сделала нетерпеливое движение, брат жестом успокоил ее.
— Прошу вас принять во внимание, графиня, что я ничего вам не предлагаю. У вас на руках тяжба — это со всеми может случиться; вы желаете ее выиграть — это вполне понятно. Она представляется безнадежной
— это вас огорчает; вы встречаете меня, я проникаюсь к вам симпатией, проявляю участие в вашем деле, никак меня не касающемся. Я ищу способ повернуть дело к лучшему, тогда как оно на три четверти проиграно… Простите, я был неправ, не будем больше об этом говорить.
Жан поднялся.
— Сударь! — в тоске вскричала старуха; сердце ей подсказывало, что если до сих пор графиня Дю Барри и виконт были равнодушны к ее тяжбе, то с этой минуты они готовы были стать ее врагами. — Напротив: я вам очень признательна за вашу доброту, я просто в восхищении от ваших предложений!
— Надеюсь, вы понимаете, — продолжал Жан с наигранным равнодушием, — что моей сестре все равно, кто будет ее поручительницей: госпожа д'Алони, госпожа де Поластрон или графиня де Беарн!
— Я в этом не сомневаюсь.
— Должен признаться, что мне просто было жаль, что милости короля достанутся какой-нибудь злюке, которая из корыстных соображений будет вынуждена отступить перед нашим могуществом, поняв, что нас невозможно одолеть.
— Да, вероятно, так могло бы случиться, — согласилась де Беарн.
— Вас мы ни о чем не просили, мы с вами почти незнакомы, и вы готовы предложить свои услуги от чистого сердца. Вот почему мне представляется, что вы более других достойны воспользоваться всеми преимуществами этого положения.
Старая сутяга, вероятно, нашла бы, что возразить против благожелательности, которую виконт любезно ей приписал, но Дю Барри не дала ей времени на размышление.
— Дело в том, — сказала она, — что этот ваш поступок обрадовал бы короля и король исполнил бы любое желание того, кто ему предложил бы свои услуги.
— Как? Вы говорите, что король исполнил бы любое мое желание?
— Вернее, он предупреждал бы эти желания; то есть вы услышали бы, как он говорит вице-канцлеру: «Я хочу, чтобы графине де Беарн ни в чем не было отказа, вы меня поняли, господин де Монеу?» Впрочем, мне кажется, графине де Беарн не нравится такой способ действий? Ну что?
— Да — с поклоном прибавил виконт. — Надеюсь, ваше сиятельство не рассердится на меня за то, что я хотел быть ей полезным?
— Я тронута до глубины Души, сударь! — вскричала старуха.
— Не стоит благодарности, — любезно отвечал виконт.
— Но. — продолжала старая графиня — Вы что-то хотели сказать?
— Но я не думаю, чтобы госпожа д'Алони так просто уступила мне свое право, — заметила старая сутяга.
— Мы возвращаемся к тому, о чем говорили в самом начале, главное, чтобы графиня де Беарн предложила свои услуги, и в признательности его величества она может быть уверена независимо ни от чего.
— Однако предположим, что госпожа д'Алони согласится уступить, — продолжала старая графиня, предполагая худшее; она стремилась к тому, чтобы ей все было ясно до мельчайших подробностей, — нельзя же подставлять ножку благородной даме!
— Король бесконечно добр ко мне, — заявила фаворитка — А какая неприятность ожидает Салюсов! — вскричал Дю Барри. — Я бы этого не вынес, окажись я на их месте.
— Если бы я вам предложила свои услуги, графиня, — продолжала старуха со все возраставшей решимостью, подогреваемой личными интересами, и в то же время словно не замечая комедии, которую затеяли Дю Барри. — Я не совсем понимаю, как бы я могла выиграть тяжбу; ведь сегодня все предрекают мне поражение, как же завтра я могу надеяться на удачу?
— Королю стоит только захотеть, и все будет сделано! — отвечал виконт, торопясь рассеять это новое сомнение.
— А вы знаете, виконт, графиня права, — заметила фаворитка, — и я с ней согласна.
— Что вы сказали? — вытаращив глаза, спросил виконт.
— Я говорю, что для дамы, носящей такое имя, как у графини, было бы достаточно, чтобы процесс шел так, как ему должно идти. Правда, ничто не может ни противостоять волеизъявлению короля, ни остановить его щедрость… А что если бы король, не желая вмешиваться в ход судебного разбирательства — приняв во внимание, что в настоящую минуту его отношения с Парламентом осложнены, — предложил бы вам, графиня, компенсацию?
— Приличную сумму! — поспешил прибавить виконт. — Да, сестричка, по-моему, вы правы.
— Увы! — жалостливо проговорила старая любительница процессов. — Как можно возместить убытки от процесса, в результате которого я потеряю двести тысяч ливров?
— Прежде всего, — отвечала Дю Барри, — вы можете рассчитывать на истинно королевский дар, например, в сто тысяч ливров. Каково?
Заговорщики окинули жадными взглядами свою жертву.
— У меня есть сын, — проговорила она.
— Прекрасно! Вот еще один слуга, преданный королю и отечеству!
— Так вы полагаете, графиня, что можно что-нибудь сделать для моего сына?
— Я могу за это поручиться, — вмешался Жан, — самое меньшее, на что он может рассчитывать, — это на чин лейтенанта королевской охраны.
— Может быть, у вас есть другие родственники? — спросила фаворитка.
— У меня есть племянник.
— Ну что же, придумаем что-нибудь и для племянника, — пообещал виконт.
— Мы поручим вам это дело, виконт, ведь вы только что доказали, что преисполнены благих намерений, — со смехом проговорила фаворитка.
— Если бы король все это сделал для вас, графиня, — спросил виконт, следуя наставлению Горация и решительно устремляясь к развязке, — то как вы полагаете: достаточно ли этого было бы для вас?
— Я полагаю, что это было бы более, чем щедро, и я от всего сердца благодарю графиню, ведь я же уверена, что именно ей я обязана этой милостью.
— Таким образом, наш разговор для вас не шутка? — спросила фаворитка.
— Нет, графиня, я отношусь к нему как нельзя более серьезно, — отвечала старуха, побледнев от волнения.
— Вы позволите мне поговорить о вас с его величеством?
— Сделайте одолжение! — со вздохом отвечала старая сутяга.
— Я буду говорить с королем не позднее сегодняшнего вечера, — поднимаясь, объявила фаворитка. — А теперь, графиня, позвольте мне надеяться, что мы с вами друзья.
— Благодарю вас, графиня, для меня это большая честь, — отвечала старуха, приседая, — я до сих пор не могу поверить, что это не сон.
— Итак, подведем итоги, — предложил Жан, любивший в денежных вопросах точность, — сто тысяч ливров в возмещение дорожных расходов, судебных издержек, вознаграждения адвокатов и так далее…
— Да, сударь.
— Чин лейтенанта для молодого графа…
— Это послужило бы началом прекрасной карьеры!
— И что-нибудь для племянника.
— Да, какую-нибудь безделицу.
— Мы что-нибудь придумаем, я обещал. Уж это мое дело.
— Когда я буду иметь честь вновь увидеть ваше сиятельство? — обратилась старая графиня к Дю Барри.
— Завтра утром моя карета будет ждать у ваших дверей. Я приглашаю вас к себе в Люсьенн, где вы увидитесь с королем. Завтра в десять утра я выполню свое обещание. Его величество будет обо всем предупрежден, и вам не придется ждать.
— Позвольте вас проводить, — предложил Жан, подавая графине де Беарн руку, — Не беспокойтесь, сударь, — отвечала старая дама, — оставайтесь здесь, прошу вас. Жан продолжал настаивать:
— Позвольте проводить вас хотя бы до лестницы.
— Ну, если это доставит вам удовольствие… Она оперлась на руку виконта.
— Замор! — позвала графиня. В дверях появился негритенок.
— Пошли кого-нибудь посветить ее сиятельству до подъезда и прикажи подать карету моего брата. Замор бросился исполнять поручение.
— Вы слишком добры ко мне, — проговорила де Беарн.
Дамы раскланялись.
На лестнице виконт Жан распрощался с г-жой де Беарн и вернулся к сестре, а старая сутяга стала важно спускаться по ступенькам парадной лестницы.
Замор открывал процессию, за ним шагали два лакея с факелами, следом за ними выступала де Беарн, а позади всех третий лакей нес ее коротковатый шлейф.
Брат и сестра провожали взглядами из окна гостиной Дорогую поручительницу, которую они так старательно искали и с таким трудом нашли.
В ту самую минуту, как де Беарн спустилась с крыльца, во двор въехала почтовая карета и в окне показалась молодая женщина.
— А, госпожа Шон! — вскричал Замор, растянув в широкой улыбке свои толстые губы. — Добрый вечер, госпожа Шон!
Графиня де Беарн подняла ногу да так и застыла: во вновь прибывшей даме она узнала мнимую дочь Флажо.
Дю Барри поспешно отворил окно и стал делать сестре знаки, но она его не замечала.
— Не у вас ли этот дурачок Жильбер? — обратилась Шон к одному из лакеев, не замечая графиню де Беарн.
— Нет, сударыня, — отвечал лакей, — его никто не видел.
Подняв глаза, она наконец заметила, что Жан подает ей знаки.
Она проследила взглядом за его рукой и увидала графиню де Беарн.
Шон сейчас же ее узнала, вскрикнула, нагнула голову и быстрым шагом направилась к дому.
Старуха притворилась, что ничего не заметила, села в карету и приказала кучеру трогать.
Глава 32. КОРОЛЬ СКУЧАЕТ
Как король и обещал, он уехал в Марли, однако около трех часов пополудни он приказал отвезти его в Люсьенн.
Должно быть, он предполагал, что, получив его записку, графиня Дю Барри поспешит покинуть Версаль и будет его ждать в своем очаровательном замке, куда король уже несколько раз наведывался, не оставаясь там, впрочем, на ночь под тем предлогом, что Люсьенн не является королевским дворцом.
Велико же было его удивление, когда, прибыв в Люсьенн, он застал там одного Замора, так мало похожего на дворецкого. Негритенок развлекался тем, что гонялся за страусом в надежде вырвать у него перо, а страус отбивался, пытаясь его клюнуть.
Между обоими любимцами графини шла борьба, напоминавшая соперничество фаворитов короля: г-на де Шуазеля и г-жи Дю Барри.
Король расположился в малой гостиной и отпустил свиту.
Обыкновенно о» не задавал вопросов ни придворным, ни лакеям, несмотря на то что был самым любопытным человеком в своем королевстве. Однако Замор не был даже прислугой, он представлял собой нечто среднее между обезьянкой и попугаем.
Поэтому король решил расспросить Замора.
— Ее сиятельство в саду?
— Нет, сударь, — отвечал Замор. В замке Люсьенн вместо обращения «ваше величество» было принято слово «сударь»: то была одна из прихотей Дю Барри.
— Так она отправилась кормить карпов?
На горе недавно было вырыто озеро: его наполнили водой из акведука и завезли из Версаля самых крупных карпов.
— Нет, сударь, — сказал замор.
— Где же она?
— В Париже, сударь.
— То есть как в Париже?.. Графиня не приезжала в Люсьенн?
— Нет, сударь, она прислала Замора.
— Зачем?
— Чтобы встретить короля.
— Ага! — вскричал король. — Тебе доверяют меня встречать? Прелестно! Я — в обществе Замора. Вот спасибо, графиня, большое спасибо!
Раздосадованный король поднялся.
— Нет, нет, — возразил негритенок, — король не будет в обществе Замора.
— Почему?
— Потому что Замор уезжает.
— Куда?
— В Париж.
— Так я остаюсь в одиночестве? Еще лучше! А зачем ты едешь в Париж?
— Я должен найти хозяйку и передать ей, что король прибыл в Люсьенн.
— Графиня поручила тебе сказать мне это?
— Да, сударь.
— А она не сказала, чем мне заняться в ожидании ее приезда?
— Она сказала, что ты можешь поспать. «Должно быть, она скоро будет здесь, — подумал король. — Вероятно, приготовила какой-нибудь сюрприз». Он сказал Замору:
— Скорее отправляйся и привези сюда графиню… Как, кстати, ты собираешься ехать?
— Верхом на большом белом коне под красным чепраком.
— Сколько же времени понадобится большому белому коню, чтобы довезти тебя до Парижа?
— Не знаю, — отвечал негритенок, — конь скачет быстро, быстро, быстро. Замор любит быструю езду.
— Будем считать, что мне повезло, раз Замор любит быструю езду.
Он пошел к окну посмотреть, как поедет Замор. Огромный лакей подсадил негритенка на исполинского коня, и он поскакал галопом с бесстрашием, свойственным только детям.
Оставшись в одиночестве, король спросил лакея, что нового в Люсьенн.
— Здесь сейчас господин Буше расписывает большой кабинет ее сиятельства.
— А, Буше! Так он здесь! — с удовлетворением воскликнул король. — Где он, ты говоришь?
— Во флигеле, в кабинете. Ваше величество желает, чтобы я проводил его к господину Буше?
— Нет, нет, — отвечал король, — я, пожалуй, пойду взгляну на карпов. Дай мне нож.
— Нож, сир?
— Да, и большой хлебец.
Лакей вернулся, неся блюдо японского фарфора, на котором лежал большой хлебец, а в него был воткнут длинный острый нож.
Король знаком приказал лакею следовать за ним и направился к пруду.
Его величество любил семейную традицию — кормить карпов — и свято ее соблюдал.
Людовик XV уселся на скамейку из пористой платины; отсюда открывался чудесный вид.
Он окинул взором озеро, окаймленное лугом: на том берегу меж двух холмов затерялась деревушка. Один из холмов, густо поросший мхом, тот, что поднимался на западе, круто вздымался ввысь. Соломенные крыши домишек, живописно разбросанных по склону холма, были похожи на детские игрушки, которые уложены в коробку, устланную листьями папоротника.
Вдали виднелись скалистые вершины горы Сен-Жермен с крутыми подъемами и заросшими густым лесом террасами, а еще дальше синели холмы Саннуа и Кормей, тянувшиеся к розовато-серым небесам, словно медным куполом накрывавшими местность.
Небо хмурилось, нежная луговая зелень потемнела. Неподвижная тяжелая водная гладь временами колыхалась, когда из сине-зеленых глубин поднималась, подобно серебристой молнии, огромная рыба, чтобы схватить водомерку, переставлявшую свои длинные ноги по зеркальной поверхности пруда.
По воде разбегались круги, и водная гладь становилась муаровой.
К самому берегу бесшумно подплывали не пуганные ни человеком, ни зверем рыбы, чтобы полакомиться клевером, душистые головки которого клонились к воде; можно было даже заглянуть в большие неподвижные глаза рыб, бессмысленно таращившиеся на серых ящерок и резвившихся в тростнике лягушек.
Король от нечего делать несколько раз обвел взглядом открывавшийся перед ним вид, не упустив ни одной подробности, пересчитал дома деревни, которые мог разглядеть. Потом взял хлебец со стоявшей рядом с ним тарелки и стал резать его на крупные ломти.
Карпы услыхали хруст разрезаемой корки. Они уже привыкли к этому звуку, означавшему приближение обеда, и близко подплыли к его величеству в надежде получить от него привычную еду. Они точно так же поспешили бы и к лакею, однако король вообразил, что рыбы таким образом выражают ему свою преданность.
Он бросал один за другим куски хлеба, куски сначала исчезали в воде, а потом всплывали на поверхность; карпы жадно набрасывались на набухший в воде хлеб, стремительно разрывали его на мелкие кусочки, и он в одно мгновение исчезал из виду.
Было и в самом деле довольно забавно наблюдать за тем, как невидимые рыбы гоняли по поверхности корку, вырывая ее Друг у друга до тех пор, пока она не попадала в чью-нибудь пасть.
Король около получаса терпеливо крошил хлеб, довольный хорошим аппетитом карпов.
Наконец ему наскучило это занятие, и он вспомнил о г-не Буше, второй достопримечательности замка: разумеется, это было не столь захватывающее развлечение, как карпы, но за городом выбор небогат, и привередничать не было возможности.
Людовик XV направился к флигелю. Буше был предупрежден. Продолжая рисовать, вернее, притворяясь, что поглощен своим занятием, он следил взглядом за его величеством. Живописец видел, как король направился к флигелю; он обрадовался, поправил манишку и вскарабкался на лестницу, так как ему посоветовали сделать вид, будто он понятия не имеет о прибытии короля в Люсьенн. Он услыхал, как скрипнул паркет под ногой государя, и принялся старательно выписывать пухлого амура, крадущего розу у молодой пастушки, затянутой в корсет из голубого атласа, в соломенной шляпе. Рука живописца дрожала, сердце колотилось.
Людовик XV остановился на пороге.
— А, господин Буше, как у вас сильно пахнет скипидаром! — заметил он и пошел дальше.
Бедный Буше не мог ожидать, что король ничего не смыслит в живописи; он приготовился совсем к другим комплиментам, поэтому едва не свалился с лестницы.
Он медленно спустился и вышел со слезами на глазах, даже не очистив палитры и не промыв кистей, чего с ним обычно никогда не случалось.
Его величество вынул часы. Они показывали семь.
Людовик XV возвратился в комнаты: подразнил обезьянку, поиграл с попугаем, достал из горки одну за другой все стоявшие там китайские безделушки.
Сумерки сгустились.
Его величество не любил темноты: внесли свечи.
Впрочем, он не любил и одиночества.
— Лошадей через четверть часа! — приказал король. — Даю ей ровно столько и ни минуты больше!
Людовик XV прилег на софу, стоявшую против камина, выжидая, когда четверть часа, или девятьсот секунд, истекут.
Когда маятник часов в виде голубого слона под розовой попоной качнулся в четырехсотый раз, король уснул.
Когда, через четверть часа, лакей пришел доложить, что лошади поданы, и увидал, что король спит, он, разумеется, не стал его беспокоить. Пробудившись, его величество оказался лицом к лицу с графиней Дю Барри, которая не сводила с него глаз. Замор стоял в дверях в ожидании приказаний.
— А, вот и вы, графиня, — присев, проговорил король.
— Да, сир, я уже давно здесь, — отвечала графиня.
— Что значит «давно»?
— Почти целый час. А ваше величество все спит!
— Знаете, графиня, вас не было, я очень скучал… И потом, я так плохо провел эту ночь!.. Послушайте, а я уже собирался уезжать!
— Да, я видела вашу карету, ваше величество. Король бросил взгляд на часы.
— О! Уже половина одиннадцатого! Так я проспал почти три часа.
— Ну и прекрасно, сир! Попробуйте теперь сказать, что в Люсьенн плохо спится!
— Напротив! А кто это там торчит в дверях? — вскричал король, заметив наконец Замора.
— Перед вами дворецкий замка Льюсенн, сир.
— Нет, пока еще не дворецкий! — со смехом возразил король. — С какой стати этот чудак напялил на себя мундир? Ведь он еще не назначен. Он полагается на мое слово?
— Сир! Ваше слово, конечно, священно, и мы имеем все основания на него полагаться. Но у Замора есть нечто большее, чем ваше слово, вернее — менее важное, он получил приказ о своем назначении, сир.
— Как?
— Мне прислал его вице-канцлер: вот, взгляните. Теперь для вступления в должность ему осталась лишь одна формальность: примажете ему принести клятву, и пусть он нас охраняет.
— Подойдите, господин дворецкий, — проговорил король.
Замор приблизился, па нем был мундир с шитым стоячим воротником и эполетами капитана, короткие штаны и шелковые чулки, а на боку висела шпага. Он шел, чеканя шаг, зажав под мышкой огромную шпагу с тремя перьями.
— Да сможет ли он произнести клятву? — с сомнением в голосе проговорил король.
— А вы испытайте его, сир.
— Подойдите ближе, — сказал король, с любопытством глядя на черного человечка.
— На колени! — приказала графиня.
— Дайте клятву, — проговорил Людовик XV. Негритенок прижал одну руку к груди, другой коснулся короля и произнес:
— Клянусь в верности хозяину в хозяйке, клянусь не щадя живота защищать дворец, охрана которого мне доверена, обещаю съесть его целиком до последней байки варенья, прежде чем сдам его неприятелю в случае, если буду атакован.
Короля рассмешила не столько клятва Замора, сколько его серьезный вид, с каким он ее произносил.
— Я принимаю вашу клятву, — отвечал он с подобавшим случаю важным видом, — и вручаю вам, господин дворецкий, высочайшее право — право казнить или миловать всех и вся в этом дворце.
— Благодарю вас, государь! — поднимаясь с колен, отвечал Замор.
— А теперь ступай на кухню и покажись там в своем великолепном наряде, а нас оставь в покое. Иди? Замор вышел.
Пока за ним затворялась одна дверь, в другую вошла Шон.
— А! Это вы, милая Шон! Здравствуйте! Король привлек ее к себе, усадил на колени и расцеловал.
— Ну, дорогая Шон, — продолжал он, — хоть ты скажешь мне правду!
— Должна вас предупредить, сир, — отвечала Шон, — что вы вделали неудачный выбор. Чтобы я сказала правду! Мне довелось бы говорить ее первый раз в жизни! Уж если вы хотите звать правду, обратитесь к Жанне: она не умеет лгать!
— Это верно, графиня?
— Сир! Шон чересчур хорошего мнения обо мне. Ее пример оказался заразительным, и с сегодняшнего дня я решилась стать лживой, как и подобает настоящей графине: ведь правду никто не любит!
— Ах так? — воскликнул король. — Мне показалось, что Шон от меня что-то скрывает.
Должно быть, он предполагал, что, получив его записку, графиня Дю Барри поспешит покинуть Версаль и будет его ждать в своем очаровательном замке, куда король уже несколько раз наведывался, не оставаясь там, впрочем, на ночь под тем предлогом, что Люсьенн не является королевским дворцом.
Велико же было его удивление, когда, прибыв в Люсьенн, он застал там одного Замора, так мало похожего на дворецкого. Негритенок развлекался тем, что гонялся за страусом в надежде вырвать у него перо, а страус отбивался, пытаясь его клюнуть.
Между обоими любимцами графини шла борьба, напоминавшая соперничество фаворитов короля: г-на де Шуазеля и г-жи Дю Барри.
Король расположился в малой гостиной и отпустил свиту.
Обыкновенно о» не задавал вопросов ни придворным, ни лакеям, несмотря на то что был самым любопытным человеком в своем королевстве. Однако Замор не был даже прислугой, он представлял собой нечто среднее между обезьянкой и попугаем.
Поэтому король решил расспросить Замора.
— Ее сиятельство в саду?
— Нет, сударь, — отвечал Замор. В замке Люсьенн вместо обращения «ваше величество» было принято слово «сударь»: то была одна из прихотей Дю Барри.
— Так она отправилась кормить карпов?
На горе недавно было вырыто озеро: его наполнили водой из акведука и завезли из Версаля самых крупных карпов.
— Нет, сударь, — сказал замор.
— Где же она?
— В Париже, сударь.
— То есть как в Париже?.. Графиня не приезжала в Люсьенн?
— Нет, сударь, она прислала Замора.
— Зачем?
— Чтобы встретить короля.
— Ага! — вскричал король. — Тебе доверяют меня встречать? Прелестно! Я — в обществе Замора. Вот спасибо, графиня, большое спасибо!
Раздосадованный король поднялся.
— Нет, нет, — возразил негритенок, — король не будет в обществе Замора.
— Почему?
— Потому что Замор уезжает.
— Куда?
— В Париж.
— Так я остаюсь в одиночестве? Еще лучше! А зачем ты едешь в Париж?
— Я должен найти хозяйку и передать ей, что король прибыл в Люсьенн.
— Графиня поручила тебе сказать мне это?
— Да, сударь.
— А она не сказала, чем мне заняться в ожидании ее приезда?
— Она сказала, что ты можешь поспать. «Должно быть, она скоро будет здесь, — подумал король. — Вероятно, приготовила какой-нибудь сюрприз». Он сказал Замору:
— Скорее отправляйся и привези сюда графиню… Как, кстати, ты собираешься ехать?
— Верхом на большом белом коне под красным чепраком.
— Сколько же времени понадобится большому белому коню, чтобы довезти тебя до Парижа?
— Не знаю, — отвечал негритенок, — конь скачет быстро, быстро, быстро. Замор любит быструю езду.
— Будем считать, что мне повезло, раз Замор любит быструю езду.
Он пошел к окну посмотреть, как поедет Замор. Огромный лакей подсадил негритенка на исполинского коня, и он поскакал галопом с бесстрашием, свойственным только детям.
Оставшись в одиночестве, король спросил лакея, что нового в Люсьенн.
— Здесь сейчас господин Буше расписывает большой кабинет ее сиятельства.
— А, Буше! Так он здесь! — с удовлетворением воскликнул король. — Где он, ты говоришь?
— Во флигеле, в кабинете. Ваше величество желает, чтобы я проводил его к господину Буше?
— Нет, нет, — отвечал король, — я, пожалуй, пойду взгляну на карпов. Дай мне нож.
— Нож, сир?
— Да, и большой хлебец.
Лакей вернулся, неся блюдо японского фарфора, на котором лежал большой хлебец, а в него был воткнут длинный острый нож.
Король знаком приказал лакею следовать за ним и направился к пруду.
Его величество любил семейную традицию — кормить карпов — и свято ее соблюдал.
Людовик XV уселся на скамейку из пористой платины; отсюда открывался чудесный вид.
Он окинул взором озеро, окаймленное лугом: на том берегу меж двух холмов затерялась деревушка. Один из холмов, густо поросший мхом, тот, что поднимался на западе, круто вздымался ввысь. Соломенные крыши домишек, живописно разбросанных по склону холма, были похожи на детские игрушки, которые уложены в коробку, устланную листьями папоротника.
Вдали виднелись скалистые вершины горы Сен-Жермен с крутыми подъемами и заросшими густым лесом террасами, а еще дальше синели холмы Саннуа и Кормей, тянувшиеся к розовато-серым небесам, словно медным куполом накрывавшими местность.
Небо хмурилось, нежная луговая зелень потемнела. Неподвижная тяжелая водная гладь временами колыхалась, когда из сине-зеленых глубин поднималась, подобно серебристой молнии, огромная рыба, чтобы схватить водомерку, переставлявшую свои длинные ноги по зеркальной поверхности пруда.
По воде разбегались круги, и водная гладь становилась муаровой.
К самому берегу бесшумно подплывали не пуганные ни человеком, ни зверем рыбы, чтобы полакомиться клевером, душистые головки которого клонились к воде; можно было даже заглянуть в большие неподвижные глаза рыб, бессмысленно таращившиеся на серых ящерок и резвившихся в тростнике лягушек.
Король от нечего делать несколько раз обвел взглядом открывавшийся перед ним вид, не упустив ни одной подробности, пересчитал дома деревни, которые мог разглядеть. Потом взял хлебец со стоявшей рядом с ним тарелки и стал резать его на крупные ломти.
Карпы услыхали хруст разрезаемой корки. Они уже привыкли к этому звуку, означавшему приближение обеда, и близко подплыли к его величеству в надежде получить от него привычную еду. Они точно так же поспешили бы и к лакею, однако король вообразил, что рыбы таким образом выражают ему свою преданность.
Он бросал один за другим куски хлеба, куски сначала исчезали в воде, а потом всплывали на поверхность; карпы жадно набрасывались на набухший в воде хлеб, стремительно разрывали его на мелкие кусочки, и он в одно мгновение исчезал из виду.
Было и в самом деле довольно забавно наблюдать за тем, как невидимые рыбы гоняли по поверхности корку, вырывая ее Друг у друга до тех пор, пока она не попадала в чью-нибудь пасть.
Король около получаса терпеливо крошил хлеб, довольный хорошим аппетитом карпов.
Наконец ему наскучило это занятие, и он вспомнил о г-не Буше, второй достопримечательности замка: разумеется, это было не столь захватывающее развлечение, как карпы, но за городом выбор небогат, и привередничать не было возможности.
Людовик XV направился к флигелю. Буше был предупрежден. Продолжая рисовать, вернее, притворяясь, что поглощен своим занятием, он следил взглядом за его величеством. Живописец видел, как король направился к флигелю; он обрадовался, поправил манишку и вскарабкался на лестницу, так как ему посоветовали сделать вид, будто он понятия не имеет о прибытии короля в Люсьенн. Он услыхал, как скрипнул паркет под ногой государя, и принялся старательно выписывать пухлого амура, крадущего розу у молодой пастушки, затянутой в корсет из голубого атласа, в соломенной шляпе. Рука живописца дрожала, сердце колотилось.
Людовик XV остановился на пороге.
— А, господин Буше, как у вас сильно пахнет скипидаром! — заметил он и пошел дальше.
Бедный Буше не мог ожидать, что король ничего не смыслит в живописи; он приготовился совсем к другим комплиментам, поэтому едва не свалился с лестницы.
Он медленно спустился и вышел со слезами на глазах, даже не очистив палитры и не промыв кистей, чего с ним обычно никогда не случалось.
Его величество вынул часы. Они показывали семь.
Людовик XV возвратился в комнаты: подразнил обезьянку, поиграл с попугаем, достал из горки одну за другой все стоявшие там китайские безделушки.
Сумерки сгустились.
Его величество не любил темноты: внесли свечи.
Впрочем, он не любил и одиночества.
— Лошадей через четверть часа! — приказал король. — Даю ей ровно столько и ни минуты больше!
Людовик XV прилег на софу, стоявшую против камина, выжидая, когда четверть часа, или девятьсот секунд, истекут.
Когда маятник часов в виде голубого слона под розовой попоной качнулся в четырехсотый раз, король уснул.
Когда, через четверть часа, лакей пришел доложить, что лошади поданы, и увидал, что король спит, он, разумеется, не стал его беспокоить. Пробудившись, его величество оказался лицом к лицу с графиней Дю Барри, которая не сводила с него глаз. Замор стоял в дверях в ожидании приказаний.
— А, вот и вы, графиня, — присев, проговорил король.
— Да, сир, я уже давно здесь, — отвечала графиня.
— Что значит «давно»?
— Почти целый час. А ваше величество все спит!
— Знаете, графиня, вас не было, я очень скучал… И потом, я так плохо провел эту ночь!.. Послушайте, а я уже собирался уезжать!
— Да, я видела вашу карету, ваше величество. Король бросил взгляд на часы.
— О! Уже половина одиннадцатого! Так я проспал почти три часа.
— Ну и прекрасно, сир! Попробуйте теперь сказать, что в Люсьенн плохо спится!
— Напротив! А кто это там торчит в дверях? — вскричал король, заметив наконец Замора.
— Перед вами дворецкий замка Льюсенн, сир.
— Нет, пока еще не дворецкий! — со смехом возразил король. — С какой стати этот чудак напялил на себя мундир? Ведь он еще не назначен. Он полагается на мое слово?
— Сир! Ваше слово, конечно, священно, и мы имеем все основания на него полагаться. Но у Замора есть нечто большее, чем ваше слово, вернее — менее важное, он получил приказ о своем назначении, сир.
— Как?
— Мне прислал его вице-канцлер: вот, взгляните. Теперь для вступления в должность ему осталась лишь одна формальность: примажете ему принести клятву, и пусть он нас охраняет.
— Подойдите, господин дворецкий, — проговорил король.
Замор приблизился, па нем был мундир с шитым стоячим воротником и эполетами капитана, короткие штаны и шелковые чулки, а на боку висела шпага. Он шел, чеканя шаг, зажав под мышкой огромную шпагу с тремя перьями.
— Да сможет ли он произнести клятву? — с сомнением в голосе проговорил король.
— А вы испытайте его, сир.
— Подойдите ближе, — сказал король, с любопытством глядя на черного человечка.
— На колени! — приказала графиня.
— Дайте клятву, — проговорил Людовик XV. Негритенок прижал одну руку к груди, другой коснулся короля и произнес:
— Клянусь в верности хозяину в хозяйке, клянусь не щадя живота защищать дворец, охрана которого мне доверена, обещаю съесть его целиком до последней байки варенья, прежде чем сдам его неприятелю в случае, если буду атакован.
Короля рассмешила не столько клятва Замора, сколько его серьезный вид, с каким он ее произносил.
— Я принимаю вашу клятву, — отвечал он с подобавшим случаю важным видом, — и вручаю вам, господин дворецкий, высочайшее право — право казнить или миловать всех и вся в этом дворце.
— Благодарю вас, государь! — поднимаясь с колен, отвечал Замор.
— А теперь ступай на кухню и покажись там в своем великолепном наряде, а нас оставь в покое. Иди? Замор вышел.
Пока за ним затворялась одна дверь, в другую вошла Шон.
— А! Это вы, милая Шон! Здравствуйте! Король привлек ее к себе, усадил на колени и расцеловал.
— Ну, дорогая Шон, — продолжал он, — хоть ты скажешь мне правду!
— Должна вас предупредить, сир, — отвечала Шон, — что вы вделали неудачный выбор. Чтобы я сказала правду! Мне довелось бы говорить ее первый раз в жизни! Уж если вы хотите звать правду, обратитесь к Жанне: она не умеет лгать!
— Это верно, графиня?
— Сир! Шон чересчур хорошего мнения обо мне. Ее пример оказался заразительным, и с сегодняшнего дня я решилась стать лживой, как и подобает настоящей графине: ведь правду никто не любит!
— Ах так? — воскликнул король. — Мне показалось, что Шон от меня что-то скрывает.