Дюма Александр. Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1

   Напротив него в другом крыле флигеля светилось окно крошечной мансарды. Там жила Леге. Сквозь неплотно задернутые шторы было видно, как девушка медленно расстегнула платье, развязала косынку. Она время от времени отворяла окно и свешивалась вниз, разглядывая двор.
   Бальзамо внимательно изучал ее, так как не успел сделать этого за ужином.
   — Поразительное сходство! — прошептал он. В это самое мгновение свет в мансарде погас, хотя было ясно, что камеристка еще не ложилась.
   Бальзамо продолжал стоять, привалившись плечом к стене.
   Звуки клавесина по-прежнему доносились из гостиной.
   Путешественник прислушался, желая убедиться, что никакой другой шум не нарушает ночную тишину. Затем он распахнул дверь, которую уходя прикрыл Ла Бри, бесшумно спустился по лестнице, легонько толкнул дверь в гостиную, повернувшуюся без малейшего скрипа на изношенных петлях.
   Андре ничего не слыхала.
   Она опускала свои белые руки на пожелтевшие от старости клавиши слоновой кости. Перед ней висело старинное зеркало с инкрустациями в резной раме с облупившейся позолотой, закрашенной серой краской.
   Девушка наигрывала грустную мелодию, вернее, брала аккорды, задумчиво импровизируя. Наверное, она пыталась в музыке выразить мечты, навеянные воображением. Возможно, соскучившись в Таверне, она мысленно устремлялась в бескрайние сады монастыря Аннонсиад в Нанси, где резвились беззаботные воспитанницы. Как бы там ни было, ее затуманенный взор блуждал в мутном зеркале, висевшем напротив, где отражались темные углы просторной гостиной, которую не могла осветить одна-единственная свеча, стоявшая на клавесине.
   Иногда она внезапно останавливалась. В эти мгновения она вспоминала о странном появлении незнакомца, и ее охватывали неведомые дотоле ощущения. Раньше, чем она успевала припомнить какую-нибудь подробность вечера, сердце ее начинало отчаянно биться, и дрожь пробегала по всему телу. Несмотря на то, что она была совершенно одна, она трепетала так, словно кто-то прикасался к ней и этими прикосновениями тревожил ей сердце.
   В тот самый миг, как она попыталась разобраться в непривычных для нее ощущениях, она испытала их с новой силой. Все ее существо содрогнулось, будто от удара. Она словно прозрела в это мгновение, ее мысль работала ясно и четко. В зеркале отразилось какое-то движение.
   Дверь комнаты бесшумно распахнулась.
   На пороге появилась чья-то тень.
   Андре содрогнулась, уронив руки на клавиши.
   Однако, казалось, в этом появлении не было ничего особенного.
   Разве эта неясная тень, сливавшаяся с темнотой, не могла принадлежать де Таверне или Николь? Кроме того, Ла Бри имел обыкновение перед сном обходить все уголки замка и сейчас мог зайти за чем-нибудь к ней в гостиную. Это нередко случалось — скромный и верный слуга двигался обычно совершенно бесшумно.
   Однако сердце подсказало девушке, что на сей раз вошел кто-то другой.
   Человек приблизился к ней, не проронив ни слова, становясь постепенно все более различим в темноте. Когда он попал в круг света, отбрасываемого свечой, Андре узнала в нем незнакомца. Ее испугала бледность его лица, которую подчеркивал сюртук черного бархата.
   Из каких-то, без сомнения, таинственных соображений он сменил на сюртук платье из шелка, в котором он был прежде.
   Она хотела обернуться, закричать.
   Бальзамо простер руки: она не двинулась.
   Девушка сделала над собой неимоверное усилие.
   — Сударь! — чуть слышно произнесла она. — Сударь!.. Именем Бога заклинаю вас: что вам угодно?
   Бальзамо улыбнулся, его лицо отразилось в зеркале, и Андре так и впилась в него взглядом, ловя каждое выражение его лица.
   Он не отвечал.
   Андре в другой раз попыталась подняться, но безуспешно: необоримая сила, нечто вроде приятной усталости, навалилась на нее. Взгляд ее по-прежнему был прикован к таинственному зеркалу.
   Новое незнакомое ощущение было ей отчасти неприятно, потому что она чувствовала себя в полной власти этого человека, а он был ей мало знаком.
   Она изо всех сил попыталась позвать на помощь: ее губы дрогнули, но Бальзамо простер руки над головой девушки, и ни один звук не вырвался из ее груди.
   Андре оставалась безмолвной, грудь ее наполнилась диким ужасом, голова затуманилась…
   Не проронив ни звука, она обессиленно склонила набок безвольную голову.
   В это мгновение Бальзамо послышался едва различимый шум со стороны окна. Он с живостью повернулся и успел заметить отпрянувшее лицо мужчины.
   Он нахмурился. То же выражение тотчас словно отразилось на лице Андре.
   Обернувшись к ней, он опустил руки, которые все это время продолжал держать у нее над головой, поднял их, затем снова опустил и, посылая сильные флюиды, проговорил настойчиво:
   — Усните!
   Она попыталась сопротивляться этому наваждению.
   — Усните! — повторил он властно. — Усните: я так хочу!
   Ничто не могло бы устоять перед силой его воли. Андре положила руку на клавиши, уронила голову и крепко уснула.
   Бальзамо попятился к двери, вышел, затворив ее за собой, и вскоре его шаги раздались на лестнице. Еще мгновение — и он был в своей комнате.
   Как только дверь гостиной затворилась, за окном вновь мелькнуло отпрянувшее было лицо.
   Это был Жильбер.

Глава 8. ПРИТЯГАТЕЛЬНАЯ СИЛА

   Жильберу не полагалось в силу низкого происхождения присутствовать на ужине, поэтому он с жадностью следил весь вечер через окно за участниками трапезы, которым положение позволяло находиться в столовой замка Таверне. Он видел улыбавшегося и жестикулировавшего во время ужина Бальзамо. Он отметил внимание, которое оказывала ему Андре, неслыханную любезность барона, почтительную услужливость Ла Бри.
   Позже, когда все встали из-за стола, он укрылся в зарослях сирени, опасаясь, как бы Николь, затворяя ставни иди возвращаясь к себе, не заметила его и не помешала ему в его расследовании или, вернее, в слежке.
   Действительно, Николь обошла весь первый этаж, однако вынуждена была оставить одно окно гостиной отворенным, так как петли его наполовину отошли и ставни не затворялись.
   Жильбер знал об этом обстоятельстве. Вот почему, он, как мы уже видели, не покидал своего поста, уверенный в том, что сможет продолжать наблюдения после ухода Леге.
   Мы сказали, наблюдения — слово это может показаться читателю не вполне ясным. В самом деле, какими наблюдениями мог быть занят Жильбер? Разве он не знал всех уголков замка Таверне, где он вырос, разве не знал он всех черт характера его обитателей, наблюдая их ежедневно в течение семнадцати или восемнадцати лет?
   Итак, в тот вечер у Жильбера были для наблюдений иные основания, — он не столько подкарауливал, сколько выжидал.
   Когда Николь, оставив Андре одну, покинула гостиную, она небрежно и не торопясь притворила все двери и ставни, прошлась по первому этажу, будто ожидая кого-то встретить и бросая беглый взгляд по сторонам. Наконец, она решилась уйти в свою комнату.
   Жильбер стоял не шелохнувшись за деревом: он пригнулся, затаил дыхание, но не упустил ни одного движения Николь. Когда она скрылась и засветилось окно ее мансарды, он На цыпочках прошел по двору, подошел к окну и стал ждать, сам в точности не зная, чего, пожирая глазами Андре, небрежно сидевшую за клавесином.
   Тут в гостиную вошел Бальзамо.
   Увидев его, Жильбер вздрогнул и горящим взором стал следить за обоими участниками сцены, которую мы только Что описали.
   Ему казалось, что Бальзамо хвалил игру Андре, а она отвечала со свойственной ей холодностью. Он настойчиво улыбался, а она перестала играть, чтобы спровадить гостя.
   Жильбер восхитился изяществом, с которым тот удалился.
   Он думал, что все уловил, хотя в действительности не понял ничего из того, что между ними произошло: смысл этой сцены был в том, что она происходила в полном безмолвии.
   Жильбер ничего не мог слышать, он лишь видел, как шевелились губы и взмахивали руки. Даже будучи очень наблюдательным, он не мог заподозрить тайну, потому что внешне все выглядело вполне естественно.
   Когда Бальзамо удалился, Жильбер из наблюдателя обратился в воздыхателя, он восхищался пленительной небрежностью позы, которую приняла Андре. Вдруг он с удивлением заметил, что она спит. Некоторое время он не двигался, желая убедиться в том, что она в самом деле заснула. Когда же у него не осталось в этом никаких сомнений, он выпрямился и обхватил голову руками, будто опасаясь, как бы она не лопнула от переполнявших ее мыслей. Он собрал всю свою волю и воскликнул в исступлении:
   — О, как бы мне хотелось коснуться губами ее руки! Да! Я, Жильбер, этого хочу!..
   Проговорив эти слова и будто подчиняясь внутреннему голосу, он устремился через переднюю к двери, ведущей в гостиную, — дверь так же бесшумно распахнулась перед ним, как несколько ранее перед Бальзамо.
   Едва дверь распахнулась и ничто больше не препятствовало ему, чтобы подойти к девушке, он понял всю важность того, что задумал: он, Жильбер, сын управляющего и крестьянки, тихий, почтительный, едва осмеливавшийся робко взглядывать из темного угла на гордую и снисходительную госпожу, вознамерился припасть к краю ее платья или коснуться губами пальчиков спящей богини, которая, пробудившись, могла бы одним своим взглядом обратить его в пепел. Туман опьянения от грез рассеялся при этой мысли, в голове прояснело, и он опомнился. Он застыл, ухватившись за дверной косяк; колени у него задрожали, он едва держался на ногах.
   Однако задумчивость или сон Андре были столь глубоки, что Жильбер так и не понял, спит она или грезит: она сидела совершенно неподвижно. Сердце Жильбера трепетало в груди, он безуспешно пытался унять волнение, он задыхался.
   Андре по-прежнему не шевелилась. Она была так хороша в этот миг! Она сидела, грациозно опершись на руку. Длинные волосы свободно ниспадали, рассыпавшись по плечам. Утихнувшая было под влиянием страха, но не угаснувшая страсть Жильбера вспыхнула с новой силой. Голова его закружилась, он словно опьянел от безумной любви. Он испытывал всепожирающую потребность дотронуться до Андре. Он снова шагнул к ней.
   Половица скрипнула под его нетвердой ногой: капли ледяного пота выступили у него на лбу. Однако Андре ничего не слыхала.
   — Она спит, — прошептал Жильбер. — Какое счастье, что она спит!
   Не пройдя и трех шагов, он опять остановился, испугавшись того, как необычно засветилась лампа, готовая по гаснуть и отбрасывавшая последние яркие отблески перед наступлением полной темноты.
   Дом безмолвствовал: не доносилось ни единого звука, ни единого вздоха. Старик Ла Бри лег и, должно быть, уже заснул. Света в окне Николь тоже не было.
   — Скорее! — прошептал он и снова двинулся вперед.
   Его поразило, что когда вновь скрипнул паркет под его ногой, Андре опять не пошевелилась.
   Жильберу показалось это очень странным, он ужаснулся.
   — Она спит, — проговорил он, словно приучая себя к этой мысли, которая уже раз двадцать то покидала его, то возвращалась, как это бывает с нерешительными любовниками или трусами. А трусу не дано владеть своим сердцем!
   — Она спит! Боже мой!
   Терзаемый страхом и надеждой, Жильбер продолжал подходить к Андре и наконец оказался в двух шагах от нее. Дальше все происходило как во сне: если бы он захотел убежать, это было бы невозможно; оказавшись в поле притяжения, центром которого была Андре, он почувствовал, что связан по рукам и ногам, сражен — он упал на колени.
   Андре по-прежнему оставалась без движения, не проронив ни звука; можно было подумать, что она обратилась в статую, Жильбер поднес к губам край ее платья.
   Затем медленно, затаив дыхание, поднял голову, ловя глазами ее взгляд.
   Глаза Андре были широко раскрыты, однако она ничего не видела.
   Жильбер не знал, что и думать, он был раздавлен. На миг ему показалось, что она мертва. Чтобы убедиться в этом, он осмелился взять ее за руку: она была теплой, едва заметно пульсировала жилка. Но рука Андре неподвижно лежала в руке Жильбера. Испытывая сладострастное чувство от прикосновения к руке Андре, Жильбер вообразил, что она все видит, чувствует и догадывается о его безумной любви. Несчастный юноша, ослепленный любовью, поверил, что она ждала его, что ее молчание — не что иное, как одобрение, а ее неподвижность скрывает благосклонность.
   Он поднес руку Андре к губам и жадно припал к ней.
   Андре вздрогнула, и Жильбер почувствовал, что она отталкивает его.
   — Я погиб! — пролепетал он, выпуская руку девушки. Он упал на колени и коснулся лбом пола.
   Андре стремительно поднялась, словно подброшенная Пружиной, даже не взглянув на поверженного Жильбера. Он был настолько раздавлен стыдом и ужасом, что не стал вымаливать прощения, на которое, впрочем, не мог и рассчитывать.
   Казалось, таинственная сила увлекает Андре к неведомой цели. Вытянув шею и высоко подняв голову, она, коснувшись плечом Жильбера, прошла мимо и направилась нетвердой походкой к выходу.
   Видя, что она удаляется, Жильбер приподнялся на локте, робко обернулся и стал провожать ее изумленным взглядом. Андре приблизилась к двери, отворила ее, прошла переднюю и подошла к лестнице.
   Бледный трясущийся Жильбер пополз за ней на коленях.
   «Она так возмущена — подумал он, — что не удостоила меня даже гнева; она, наверное, отправилась к барону, чтоб рассказать о моем постыдном безумии, и он вышвырнет меня, как лакея!»
   Все поплыло у него в глазах при мысли, что его выгонят из Таверне, что он не увидит больше той, которая была для него светом, жизнью, душой'. Отчаяние придало ему смелости: он поднялся на ноги и бросился к Андре:
   — Простите меня, мадмуазель, именем всего святого, простите! — пролепетал он.
   Ему показалось, что она не слыхала его. Она прошла мимо двери, которая вела в комнату ее отца.
   Жильбер облегченно вздохнул.
   Андре поставила ногу на первую ступеньку лестницы, затем поднялась на вторую.
   — Боже, Боже! — прошептал Жильбер. — Куда же она идет? Лестница ведет в красную комнату, где поселили незнакомца, и в мансарду Ла Бри. А вдруг она позовет его, позвонит в колокольчик? Так она собирается пойти к нему?.. Это невозможно!
   Жильбер в ярости сжал кулаки при мысли, что Андре могла пойти к Бальзаме.
   Она остановилась у двери незнакомца. Холодный пот выступил у Жильбера на лбу. Он уцепился за прутья лестницы, чтобы не свалиться, так как все время следовал за Андре. Все, чему он явился свидетелем, о чем догадывался, представлялось ему чудовищным.
   Дверь Бальзамо была приотворена. Андре толкнула ее и без стука шагнула в комнату. Ее благородные чистые черты осветились на мгновение, а в широко раскрытых глазах запрыгали золотистые отблески от лампы.
   Жильберу удалось углядеть незнакомца, стоявшего посреди комнаты: он смотрел не мигая, нахмурив лоб, и повелительным жестом протягивал руку.
   Дверь захлопнулась.
   Жильбер почувствовал, что силы его оставляют. Одной рукой он выпустил перила, другой коснулся пылавшего лба. Он покатился подобно колесу, соскочившему с оси, и рухнул на нижние ступеньки, растянувшись на холодных плитах. Взгляд его все еще устремлялся к проклятой двери, поглотившей мечту прошлого, счастье настоящего и надежду будущего.

Глава 9. ЯСНОВИДЯЩАЯ

   Бальзамо пошел навстречу девушке, вошедшей к нему уверенной поступью командора.
   Ее появление могло показаться странным, однако оно ничуть не удивило Бальзамо.
   — Я приказал вам уснуть, — обратился он к ней. — Вы спите?
   Андре вздохнула и ничего не ответила. Бальзамо подошел к девушке, подчиняя себе ее волю.
   — Ответьте мне, — сказал он. Девушка вздрогнула.
   — Вы слышите меня? — спросил незнакомец. Андре кивнула.
   — Отчего же вы молчите?
   Андре поднесла руку к горлу, словно давая понять, что не может говорить.
   — Ну хорошо! Садитесь вот сюда, — приказал Бальзамо.
   Он взял ее за ту руку, которую недавно целовал Жильбер. На этот раз от одного прикосновения Андре испытала сильнейшее потрясение, свидетелями которого мы с вами уже были, когда приказ был послан ей сверху ее повелителем.
   Под властным взглядом Бальзамо она отступила шага на три и упала в кресло.
   — Скажите, — обратился он к ней, — вы что-нибудь видите?
   Глаза Андре округлились, словно она пыталась охватить взглядом все пространство комнаты, освещенное яркими отблесками двух свечей.
   — Я не прошу вас увидеть глазами, — продолжал Бальзамо, — посмотрите внутренним взором.
   Выхватив из-под вышитой куртки стальную палочку, он коснулся ею трепетавшей груди Андре.
   Она подскочила, будто огненное жало пронзило ее и прошло до самого сердца. Глаза у нее закрылись.
   — Прекрасно! — воскликнул Бальзаме. — Вы прозрели, не так ли?
   Она кивнула.
   — Вы будете говорить?
   — Да, — отвечала Андре.
   Она поднесла руку ко лбу с выражением нечеловеческого страдания.
   — Что с вами? — спросил Бальзаме.
   — О, мне так больно!
   — Почему больно?
   — Потому что вы заставляете меня видеть и говорить. Бальзамо два-три раза взмахнул руками над ее головой и тем словно ослабил слишком сильное для нее воздействие гипноза.
   — Вам все еще больно? — спросил он.
   — Сейчас легче, — отвечала девушка, — Хорошо. Теперь скажите мне, где вы находитесь. Глаза Андре по-прежнему оставались закрытыми. Она нахмурилась, лицо выразило сильнейшее удивление.
   — Я в красной комнате, — пробормотала она.
   — Кто с вами рядом?
   — Вы! — вздрогнув, проговорила она.
   — Что вы сейчас испытываете?
   — Мне страшно! Мне стыдно!
   — Отчего же? Разве нас не связывает взаимная симпатия?
   — Напротив.
   — Разве вам не известно, что я мог заставить вас сюда прийти из самых чистых побуждений?
   — Известно.
   Лицо ее просветлело, затем снова затуманилось.
   — Вы недостаточно откровенны со мной, — продолжал Бальзамо. — Не можете меня простить?
   — Я вижу, что вы не хотите мне зла, однако готовы причинить страдания кому-то еще.
   — Вполне возможно, — прошептал Бальзамо. — Это не должно вас беспокоить, — проговорил он жестко. Лицо Андре разгладилось.
   — Все ли в доме спят?
   — Не знаю, — отвечала она.
   — Так взгляните!
   — Куда я должна смотреть?
   — Начнем с вашего батюшки. Где он сейчас?
   — В своей комнате.
   — Чем занимается?
   — Он лег.
   — Спит?
   — Нет, читает.
   — Что именно?
   — Одну из тех дурных книг, которые он и меня пытается заставить читать.
   — А вы их не читаете? — Нет, — проговорила она.
   — Ну хорошо. С этой стороны все спокойно. Теперь посмотрите, что делает в своей комнате Николь.
   — У нее нет света.
   — Разве вам нужен свет?
   — Нет, если вы прикажете видеть в темноте.
   — Да, я вам это приказываю!
   — Я ее вижу.
   — Что она делает?
   — Она не одета… Осторожно толкнула дверь своей комнаты… Спускается по лестнице.
   — Так… Куда она направляется?
   — Стоит у входной двери. По-видимому, кого-то подкарауливает…
   Бальзамо усмехнулся:
   — Не вас ли она поджидает?
   — Нет.
   —Это главное. Когда за девушкой не шпионят ни отец, ни камеристка, ей нечего опасаться, если только…
   — Нет, — перебила она Бальзамо.
   — Вы читаете мои мысли?
   — Да.
   — Так вы ни в кого не влюблены?
   — Я? — высокомерно спросила она.
   — Отчего же нет? Разве вы не можете быть влюблены? Из монастыря выходят не для того, чтобы жить в заточении: вы должны быть свободны душой и телом.
   Андре покачала головой.
   — Мое сердце свободно, — с грустью ответила она. Душевная чистота и непорочность осветили изнутри ее лицо. Бальзамо восторженно прошептал:
   — Как вы прекрасны, дорогая ясновидящая! Он прижал руки к груди в немой молитве, затем обратился к Андре:
   — Однако если не любите вы, это вовсе не означает, что никто не любит вас, не так ли?
   — Не знаю, — мягко возразила она.
   — Как не знаете? — строго спросил Бальзамо. — Узнайте! Когда я спрашиваю, надо отвечать!
   Он в другой раз прикоснулся стальной палочкой к ее груди.
   Девушка вздрогнула, но не так сильно, как в первый раз.
   — Да, теперь я вижу… Сжальтесь надо мной, вы меня погубите…
   — Что вы видите? — спросил Бальзамо.
   — Это невероятно! — воскликнула Андре.
   — Что там такое?
   — Я вижу молодого человека, который следит за мной, не сводит с меня глаз с тех пор, как я вернулась из монастыря.
   — Кто этот юноша?
   — Лица не видно; судя по одежде, он простолюдин.
   — Где он сейчас?
   — Внизу у лестницы. Он страдает.., плачет!
   — Почему же вы не видите его лица?
   — Он закрыл лицо руками.
   — Смотрите сквозь ладони! Андре сделала над собой усилие.
   — Жильбер! — вскрикнула она. — Я же говорила, что это невозможно!
   — Отчего же невозможно?
   — Он не посмеет в меня влюбиться, — отвечала она в высшей степени презрительно.
   Бальзамо усмехнулся: он хорошо знал людей и понимал, что для любви нет преград.
   — Что он делает на лестнице? — продолжал он.
   — Сейчас, сейчас… Он поднял голову… Схватился за перила… Встал… Поднимается по лестнице!
   — Куда он направляется?
   — Сюда… Но это ничего, он не осмелится войти.
   — Почему?
   — Боится! — презрительно усмехнувшись, отвечала Андре.
   — Он собирается подслушивать?
   — Да, он уже прижался ухом к двери… Он нас подслушивает!
   — Вас это смущает?
   — Да, потому что он может услышать, о чем мы говорим.
   — Он из тех, кто может этим воспользоваться даже во вред той, которую любит?
   — Да, забывшись в гневе или в порыве ревности… В такие минуты он способен на все!
   — В таком случае давайте от него избавимся! — предложил Бальзамо.
   Он решительно направился к двери, громко топая. Очевидно, Жильбер еще был не готов к атаке: услышав шаги Бальзамо и опасаясь быть застигнутым врасплох, он бросился к перилам и торопливо съехал вниз.
   Андре в ужасе вскрикнула.
   — Не смотрите туда, — подходя к Андре, приказал Бальзамо. — Расскажите лучше о бароне де Таверне.
   — Как вам будет угодно, — вздохнув, отвечала Андре.
   — Он в самом деле беден?
   — Очень!
   — Настолько беден, что не способен предоставить вам никаких развлечений?
   — Да.
   — Так вы здесь скучаете?
   — Смертельно!
   — Быть может, вы тщеславны?
   — Нисколько.
   — Вы любите своего отца?
   — Да… — поколебавшись, ответила она.
   — Вчера мне показалось, что есть нечто, омрачающее вашу любовь к отцу, — продолжал с усмешкой Бальзамо.
   — Я не могу ему простить, что он пустил по ветру состояние моей матери. Теперь Мезон-Руж прозябает в гарнизоне и не может с достоинством носить имя своей семьи.
   — Кто это Мезон-Руж?
   — Мой брат Филипп.
   — Почему вы зовете его Мезон-Ружем?
   — Так называется, вернее, когда-то называлось наше имение. Старший сын носил имя Мезон-Руж вплоть до кончины своего отца, потом присоединил имя Таверне.
   — Вы любите брата?
   — Очень.
   — Больше всех?
   — Больше всех на свете!
   — А как объяснить, что вы так горячо любите своего брата, а отца только терпите?
   — У брата благородное сердце, он жизнь готов за меня отдать!
   — А отец? Андре потупилась.
   — Почему вы молчите?
   — Не хочу отвечать.
   Бальзамо и не собирался принуждать ее к ответу. Вероятно, он и так уже знал о бароне все, что хотел.
   — Где сейчас шевалье де Мезон-Руж?
   — Вы спрашиваете у меня, где Филипп?
   — Да.
   — В своем гарнизоне в Страсбурге.
   — Вы его видите?
   — Где?
   — В Страсбурге.
   — Не вижу.
   — Вы хорошо знаете Страсбург?
   — Нет.
   — Зато я знаю. Давайте поищем вместе, вы ничего не имеете против?
   — С удовольствием!
   — Он в театре?
   — Нет.
   — Нет ли его в кафе Ла-Пласс среди офицеров?
   — Нет.
   — Может быть, он в своей комнате? Взгляните туда, где он живет.
   — Я ничего не вижу! Мне кажется, его нет в Страсбурге.
   — Вам знакома дорога?
   — Нет.
   — Неважно, я знаю ее хорошо. Давайте проследим его возможный путь. Нет ли его в Саверне?
   — Нет.
   — Может, он в Саарбрюкке?
   — Нет.
   — А в Нанси?
   — Погодите-ка!
   Девушка попыталась сосредоточиться; сердце ее отчаянно билось.
   — Вижу, вижу! — обрадовалась она. — Филипп, дорогой! Какое счастье!
   — Что такое?
   — Дорогой Филипп! — сияя, повторяла Андре.
   — Где он?
   — Он проезжает город, который хорошо мне знаком.
   — Какой же это город?
   — Нанси! Нанси! Там мой монастырь.
   — Вы уверены, что это ваш брат?
   — Да, конечно: его лицо хорошо видно при свете факелов.
   — Каких факелов? — удивился Бальзамо. — Откуда там факелы?
   — Он едет верхом, сопровождая чудесную золоченую карету!
   — Ага! — удовлетворенно воскликнул Бальзамо. — Кто в карете?
   — Молодая дама… О, как она величественна! Как грациозна! Боже, до чего хороша! Странно: мне кажется, я ее где-то видела… Нет, нет, просто у нее есть что-то общее с Николь.
   — Николь похожа на эту даму — столь гордую, величественную, красивую?
   — Да, но только отчасти — как жасмин похож на лилию — Так… Что сейчас происходит в Нанси?
   — Молодая дама выглянула из кареты и знаком приказала Филиппу приблизиться… Он повиновался… Вот он подъехал, почтительно склонился.
   — Вы слышите, о чем они говорят?
   — Сейчас, сейчас! — Андре жестом остановила Бальзамо, словно умоляя его замолчать и не мешать ей.