Страница:
Лоренца молчала. Она смотрела на графа так, будто ее жизнь и каждое слово, являвшееся выражением этой жизни, зависели от него.
— Ее высочество желает, вероятно, знать, каким образом вы вышли из монастыря, Лоренца. Расскажите обо всем, что произошло с той минуты, как вы потеряли сознание в церкви, и до того момента, как очнулись в почтовой карете.
Лоренца молчала.
— Расскажите во всех подробностях, — продолжал граф, — я приказываю. Лоренца вздрогнула.
— Я ничего не помню, — пролепетала она.
— Напрягите память, и вы все вспомните.
— А-а.., да, да, я в самом деле припоминаю, — проговорила Лоренца без всякого выражения.
— Рассказывайте!
— Я потеряла сознание в ту минуту, как моих волос коснулись ножницы; меня унесли в келью и уложили в постель. Мать просидела возле меня до самого вечера. Я не приходила в сознание, было решено послать за сельским доктором. Он пощупал пульс, подержал у моих губ зеркало и, убедившись, что в моих жилах не стучит кровь и я бездыханна, объявил, что я мертва.
— Откуда вам все это известно? — спросила принцесса.
— Ее высочество желает знать, откуда вы это узнали, — повторил граф.
— Это и странно! — проговорила Лоренца. — Я все видела и слышала. Просто я не могла ни открыть глаза, ни заговорить, ни пошевелиться; я словно впала в летаргический сон.
— Троншен мне рассказывал о людях, засыпающих летаргическим сном, — заметила принцесса, — их хоронят заживо.
— Продолжайте, Лоренца.
— Мать была в отчаянии и не могла поверить в мою смерть. Она объявила, что хочет провести около меня еще одну ночь и следующий день.
Как она сказала, так и сделала. Однако истекли и эти тридцать шесть часов, а я не пошевелилась, не вздохнула.
Трижды приходил священник, пытаясь убедить мою мать в том, что, задерживая мое тело на земле, она восстает против воли Божьей — ведь моя душа уже отлетела на небо. Он не сомневался, что душа моя — у Бога, потому что я умерла в ту самую минуту, как произносила слова, скреплявшие мой вечный союз с Господом.
Мать сумела настоять на том, чтобы ей позволили провести возле меня ночь с понедельника на вторник.
Но я и во вторник оставалась в том же бесчувственном состоянии.
Признав себя побежденной, моя мать отступила. Монахини возмущались таким кощунством. В часовне, где меня по обычаю должны были оставить на сутки, зажглись свечи.
Как только мать покинула келью, явились монахини, которые должны были меня одевать. Так как я не успела произнести обет, меня решено было одеть в белое; на голову мне возложили венок из белых роз, сложили мне на груди руки и крикнули:
— Гроб!
В келью внесли гроб. Меня охватила дрожь: повторяю, сквозь опущенные веки я видела все происходившее так, словно глаза мои были широко раскрыты.
Меня подняли и опустили в гроб.
Потом гроб отнесли в часовню с накрытым лицом по обычаю нашей страны и поставили его в клире. Вокруг меня зажгли свечи и поставили в ногах кропильницу.
Весь день крестьяне Субиако приходили в часовню, молились за меня и кропили меня святой водой.
Настал вечер. Посещения прекратились. Все двери часовни были заперты изнутри, кроме небольшой боковой двери. Подле меня осталась только сестра-сиделка.
Мне не давала покоя ужасная мысль: на следующий день должны были состояться похороны; я понимала, что буду заживо погребена, если только какая-нибудь неведомая сила не придет мне на помощь.
Я считала минуты, я слышала, как часы пробили девять, десять, потом одиннадцать.
Каждый удар эхом отдавался в моем сердце: до меня словно доносился звон колоколов на моих собственных похоронах! Это было ужасно! Ужасно!
Одному Богу известно, как я пыталась стряхнуть этот леденящий сон, разорвать оковы, удерживавшие меня в гробу. Должно быть, Господь увидал мои муки и сжалился надо мной.
Часы пробили полночь.
Мне показалось, что с первым ударом часов все мое тело содрогнулось: я почувствовала приближение Ашаратл. Сердце мое забилось; я увидала его на пороге часовни.
— Разве вы испугались? — спросил граф Феникс.
— Нет, нет! Я испытывала счастье, радость, сильное возбуждение! Я поняла, что он пришел, чтобы вырвать меня из лап смерти, так меня страшившей! Он неторопливо подошел к гробу, некоторое время рассматривал меня с грустной улыбкой, потом приказал:
— Встань и иди!
Оковы, удерживавшие мое тело, спали; повинуясь его властному голосу, я поднялась и спустила ногу из гроба.
— Ты счастлива, что жива? — спросил он меня.
— Да!
— Тогда следуй за мной!
Для сиделки были не в диковинку обязанности, которые она должна была исполнять у гроба: она уже стольких сестер проводила в последний путь! Она спала, сидя на стуле. Я прошла мимо нее незамеченной и последовала за тем, кто уже дважды спас меня от смерти.
Мы вышли во двор. Я вновь увидела звездное небо, на что уж и не надеялась. Я вдыхала свежий воздух, которым не дано наслаждаться мертвецам, но который так радует живых!
— Теперь, прежде чем покинуть монастырь, вы должны сделать выбор между Богом и мною. Хотите ли вы стать монахиней? Или желаете последовать за мной?
— Я готова следовать за вами.
— Что ж, идемте! — проговорил он.
Мы подошли к воротам. Дверь оказалась заперта.
— Где ключи? — спросил он.
— В кармане у привратницы.
— А где ее платье?
— На стуле возле постели.
— Войдите к ней бесшумно, возьмите ключи, выберите тот, что от этой двери, и принесите сюда.
Я повиновалась. Дверь в будку привратницы была не заперта изнутри. Я вошла. Подошла к стулу. Пошарила в карманах, нашла ключи, выбрала в связке ключ от ворот и принесла его.
Спустя несколько минут мы были на улице. Я взяла его за руку, и мы побежали на окраину Субиако. В ста шагах от последнего дома нас ожидала карета. Мы сели, и лошади понеслись галопом.
— Над вами не совершали насилия? Вам ничем не угрожали? Вы добровольно последовали за этим господином? Лоренца молчала.
— Ее высочество вас спрашивает. Лоренца, не принудил ли я вас следовать за мной, не угрожал ли я вам.
— Нет.
— Почему же вы за ним последовали?
— Скажите, почему вы за мной последовали!
— Потому что я вас любила, — проговорила Лоренца. Торжествующе улыбаясь, граф Феникс обернулся к принцессе.
Глава 19. ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВО КАРДИНАЛ ДЕ РОАН
— Ее высочество желает, вероятно, знать, каким образом вы вышли из монастыря, Лоренца. Расскажите обо всем, что произошло с той минуты, как вы потеряли сознание в церкви, и до того момента, как очнулись в почтовой карете.
Лоренца молчала.
— Расскажите во всех подробностях, — продолжал граф, — я приказываю. Лоренца вздрогнула.
— Я ничего не помню, — пролепетала она.
— Напрягите память, и вы все вспомните.
— А-а.., да, да, я в самом деле припоминаю, — проговорила Лоренца без всякого выражения.
— Рассказывайте!
— Я потеряла сознание в ту минуту, как моих волос коснулись ножницы; меня унесли в келью и уложили в постель. Мать просидела возле меня до самого вечера. Я не приходила в сознание, было решено послать за сельским доктором. Он пощупал пульс, подержал у моих губ зеркало и, убедившись, что в моих жилах не стучит кровь и я бездыханна, объявил, что я мертва.
— Откуда вам все это известно? — спросила принцесса.
— Ее высочество желает знать, откуда вы это узнали, — повторил граф.
— Это и странно! — проговорила Лоренца. — Я все видела и слышала. Просто я не могла ни открыть глаза, ни заговорить, ни пошевелиться; я словно впала в летаргический сон.
— Троншен мне рассказывал о людях, засыпающих летаргическим сном, — заметила принцесса, — их хоронят заживо.
— Продолжайте, Лоренца.
— Мать была в отчаянии и не могла поверить в мою смерть. Она объявила, что хочет провести около меня еще одну ночь и следующий день.
Как она сказала, так и сделала. Однако истекли и эти тридцать шесть часов, а я не пошевелилась, не вздохнула.
Трижды приходил священник, пытаясь убедить мою мать в том, что, задерживая мое тело на земле, она восстает против воли Божьей — ведь моя душа уже отлетела на небо. Он не сомневался, что душа моя — у Бога, потому что я умерла в ту самую минуту, как произносила слова, скреплявшие мой вечный союз с Господом.
Мать сумела настоять на том, чтобы ей позволили провести возле меня ночь с понедельника на вторник.
Но я и во вторник оставалась в том же бесчувственном состоянии.
Признав себя побежденной, моя мать отступила. Монахини возмущались таким кощунством. В часовне, где меня по обычаю должны были оставить на сутки, зажглись свечи.
Как только мать покинула келью, явились монахини, которые должны были меня одевать. Так как я не успела произнести обет, меня решено было одеть в белое; на голову мне возложили венок из белых роз, сложили мне на груди руки и крикнули:
— Гроб!
В келью внесли гроб. Меня охватила дрожь: повторяю, сквозь опущенные веки я видела все происходившее так, словно глаза мои были широко раскрыты.
Меня подняли и опустили в гроб.
Потом гроб отнесли в часовню с накрытым лицом по обычаю нашей страны и поставили его в клире. Вокруг меня зажгли свечи и поставили в ногах кропильницу.
Весь день крестьяне Субиако приходили в часовню, молились за меня и кропили меня святой водой.
Настал вечер. Посещения прекратились. Все двери часовни были заперты изнутри, кроме небольшой боковой двери. Подле меня осталась только сестра-сиделка.
Мне не давала покоя ужасная мысль: на следующий день должны были состояться похороны; я понимала, что буду заживо погребена, если только какая-нибудь неведомая сила не придет мне на помощь.
Я считала минуты, я слышала, как часы пробили девять, десять, потом одиннадцать.
Каждый удар эхом отдавался в моем сердце: до меня словно доносился звон колоколов на моих собственных похоронах! Это было ужасно! Ужасно!
Одному Богу известно, как я пыталась стряхнуть этот леденящий сон, разорвать оковы, удерживавшие меня в гробу. Должно быть, Господь увидал мои муки и сжалился надо мной.
Часы пробили полночь.
Мне показалось, что с первым ударом часов все мое тело содрогнулось: я почувствовала приближение Ашаратл. Сердце мое забилось; я увидала его на пороге часовни.
— Разве вы испугались? — спросил граф Феникс.
— Нет, нет! Я испытывала счастье, радость, сильное возбуждение! Я поняла, что он пришел, чтобы вырвать меня из лап смерти, так меня страшившей! Он неторопливо подошел к гробу, некоторое время рассматривал меня с грустной улыбкой, потом приказал:
— Встань и иди!
Оковы, удерживавшие мое тело, спали; повинуясь его властному голосу, я поднялась и спустила ногу из гроба.
— Ты счастлива, что жива? — спросил он меня.
— Да!
— Тогда следуй за мной!
Для сиделки были не в диковинку обязанности, которые она должна была исполнять у гроба: она уже стольких сестер проводила в последний путь! Она спала, сидя на стуле. Я прошла мимо нее незамеченной и последовала за тем, кто уже дважды спас меня от смерти.
Мы вышли во двор. Я вновь увидела звездное небо, на что уж и не надеялась. Я вдыхала свежий воздух, которым не дано наслаждаться мертвецам, но который так радует живых!
— Теперь, прежде чем покинуть монастырь, вы должны сделать выбор между Богом и мною. Хотите ли вы стать монахиней? Или желаете последовать за мной?
— Я готова следовать за вами.
— Что ж, идемте! — проговорил он.
Мы подошли к воротам. Дверь оказалась заперта.
— Где ключи? — спросил он.
— В кармане у привратницы.
— А где ее платье?
— На стуле возле постели.
— Войдите к ней бесшумно, возьмите ключи, выберите тот, что от этой двери, и принесите сюда.
Я повиновалась. Дверь в будку привратницы была не заперта изнутри. Я вошла. Подошла к стулу. Пошарила в карманах, нашла ключи, выбрала в связке ключ от ворот и принесла его.
Спустя несколько минут мы были на улице. Я взяла его за руку, и мы побежали на окраину Субиако. В ста шагах от последнего дома нас ожидала карета. Мы сели, и лошади понеслись галопом.
— Над вами не совершали насилия? Вам ничем не угрожали? Вы добровольно последовали за этим господином? Лоренца молчала.
— Ее высочество вас спрашивает. Лоренца, не принудил ли я вас следовать за мной, не угрожал ли я вам.
— Нет.
— Почему же вы за ним последовали?
— Скажите, почему вы за мной последовали!
— Потому что я вас любила, — проговорила Лоренца. Торжествующе улыбаясь, граф Феникс обернулся к принцессе.
Глава 19. ЕГО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВО КАРДИНАЛ ДЕ РОАН
Все происходившее на глазах принцессы было столь необычно, что она, сильная духом и нежная душой, спрашивала себя, уже не волшебник ли, в самом деле, перед ней, умеющий подчинять своей воле сердца и умы.
Однако граф Феникс не собирался на этом останавливаться.
— Это еще не все, ваше высочество, — заметил он, — вы слышали из уст Лоренцы лишь часть нашей истории. У вас могут остаться сомнения, если вы не услышите окончания из того же источника.
Он обернулся к молодой женщине.
— Вы помните, Лоренца, продолжение нашего путешествия? Помните, как мы были в Милане, на Большом озере, в Оберланде, в Риччи, на берегах красавца Рейна, этого северного Тибра?
— Да, — отвечала молодая женщина тем же тусклым голосом, — да, Лоренца видела все это.
— Вы были вынуждены следовать за этим господином, не так ли, дитя мое? Вы находились под влиянием неотвратимой, непонятной силы? — спросила принцесса.
— Отчего вы так думаете, ваше высочество? Вы только что слышали то, что доказывает обратное. Кстати оказать, если вам требуется более убедительное доказательство, материальное, так сказать, свидетельство, — вот собственноручное письмо Лоренцы. Я был вынужден вопреки своему желанию оставить ее одну в Майенсе. Она без меня скучала, хотела меня видеть и, пока меня не было, написала мне записку. Вы можете ее прочитать, ваше высочество.
Граф достал из портфеля письмо и подал его принцессе.
Она прочла:
«Вернись, Ашарат. Все мне немило, когда тебя нет рядом. Боже мой, когда же настанет день, когда я буду вечно твоей?
Лоренца».
Принцесса поднялась с пылавшим от гнева лицом и подошла к Лоренце с запиской в руке.
Лоренца словно ее не замечала. Казалось, она видела и слышала только графа.
— Я понимаю, — с живостью заговорил тот, словно решившись до конца служить переводчиком молодой женщины, — ваше высочество сомневается и желает знать, действительно ли это ее записка. Ну что ж! Вы, ваше высочество, сами можете в этом убедиться. Лоренца, отвечайте: кто написал эту записку?
Он взял письмо, вложил его в руку жены и прижал ее к своему сердцу.
— Написала письмо Лоренца, — проговорила она.
— А Лоренце известно, о чем это письмо?
— Конечно.
— Тогда скажите принцессе, что в этом письме, чтобы она не думала, что я ее обманываю, когда говорю, что вы меня любите. Скажите же ей, я вам приказываю!
Казалось, Лоренца сделала над собой усилие. Потом, не разворачивая письма и не поднося его к глазам, прочла:
«Вернись, Ашарат. Все мне немило, когда тебя нет рядом. Боже мой, когда же настанет тот день, когда я буду вечно твоей?
Лоренца».
— Невероятно! — проговорила принцесса. — Я вам не верю, потому что во всем этом есть нечто необъяснимое, сверхъестественное.
— Вот это письмо и убедило меня окончательно в том, что необходимо ускорить наше бракосочетание, — продолжал граф Феникс, не обращая внимания на слова принцессы. — Я любил Лоренцу так же сильно, как она меня. Наше положение было двусмысленным. Кстати, в этом полном приключений и случайностей образе жизни, какой я веду, могло произойти несчастье; я мог неожиданно умереть и хотел бы, чтобы в случае моей смерти все мое состояние принадлежало Лоренце. Вот почему, прибыв в Страсбург, мы обвенчались.
— Обвенчались?
— Да.
— Это невозможно!
— Отчего же, ваше высочество? — с улыбкой сказал граф. — Позвольте вас спросить, что невозможного в том, что граф Феникс женился на Лоренце Фелициани?
— Она мне сама сказала, что не является вашей супругой.
Не отвечая принцессе, граф повернулся к Лоренце.
— Вы помните, когда мы обвенчались? — спросил он ее.
— Да, — отвечала она, — третьего мая.
— Где?
— В Страсбурге.
— В какой церкви?
— В городском соборе, у Иоанна Крестителя.
— Был ли наш союз заключен против вашей воли?
— Нет, я была очень счастлива.
— Видишь ли, Лоренца, — продолжал граф, — ее высочество полагает, что тебя принудили к этому. Ей сказали, что ты меня ненавидишь.
При этих словах граф взял Лоренцу за руку. Молодая женщина затрепетала от счастья.
— Я тебя ненавижу?! Нет, я тебя люблю! Ты такой добрый, такой щедрый, такой могущественный!
— Скажи, Лоренца, с тех пор как я стал твоим мужем, злоупотреблял ли я когда-нибудь супружескими правами?
— Нет, ты относишься ко мне, как к дочери, я твоя чистая и безупречная подруга.
Граф обернулся к принцессе, словно желая ей сказать:
«Вы слышали?»
Принцесса в ужасе отступила к изваянию Иисуса, из слоновой кости, стоявшему у стены, задрапированной черным бархатом.
— Это все, что вы желали узнать, ваше высочество? — проговорил граф, выпуская руку Лоренцы.
— Сударь! Сударь! — вскрикнула принцесса. — Не приближайтесь ни ко мне, ни к ней!
В эту минуту послышался шум подъехавшей кареты, остановившейся у дверей аббатства.
— А-а, вот и кардинал! — воскликнула принцесса. — Теперь мы, наконец, узнаем, как ко всему этому относиться.
Граф Феникс поклонился, шепнул Лоренце несколько слов и спокойно стал ждать с видом человека, который умеет управлять событиями.
Спустя мгновение дверь распахнулась, и принцессе объявили о прибытии его высокопреосвященства кардинала де Роана.
Успокоенная появлением третьего лица, принцесса вновь опустилась в кресло и проговорила:
— Просите!
Вошел кардинал. Поклонившись принцессе, он с удивлением заметил Бальзамо и вскричал:
— А-а, это вы, сударь!
— Вы знакомы с этим господином? — не скрывая удивления, спросила принцесса.
— Да, — отвечал кардинал.
— В таком случае, — вскричала она, — скажите нам, кто он такой.
— Нет ничего проще, — заметил кардинал, — этот господин — колдун.
— Колдун? — пролепетала принцесса.
— Прошу прощения, ваше высочество, — вмешался граф, — я надеюсь, высокопреосвященство все нам объяснит в свое время ко всеобщему удовольствию.
— Уж не предсказывал ли этот господин судьбу вашему высочеству? — спросил кардинал де Роан. — Я вижу, вы очень взволнованы.
— Свидетельство о браке! Сию же минуту! — вскричала принцесса.
Кардинал с удивлением взглянул на нее, не понимая, что могло означать это восклицание.
— Прошу вас, — проговорил граф, протягивая документ кардиналу.
— Что это? — спросил тот.
— Я хочу знать, — сказала принцесса, — подлинная ли это подпись и действительно ли это свидетельство.
Кардинал прочел представленную принцессой бумагу.
— Свидетельство составлено по всей форме и подписано господином Реми, кюре храма Иоанна Крестителя. А почему это интересует ваше высочество?
— У меня есть на то причины. Так вы говорите, что подпись?..
— Подлинная. Но я не поручусь, что она не была получена путем вымогательства.
— Путем вымогательства? — вскричала принцесса. — Это вполне вероятно.
— И согласие Лоренцы — тоже, не так ли? — насмешливо спросил граф, пристально глядя на принцессу.
— А как можно было бы вынудить кюре подписать эту бумагу, господин кардинал? Вам это известно?
— Во власти этого господина много разных способов, колдовских, например.
— Колдовских? Кардинал, вам ли?..
— Ведь он — колдун. Я это уже сказал вашему высочеству и могу повторить.
— Ваше высокопреосвященство изволит шутить!
— Да нет же, а в доказательство я хотел бы в вашем присутствии объясниться с этим господином самым серьезным образом.
— Я собирался сам просить вас об этом, — вмешался граф.
— Прекрасно! Не забудьте, однако, что вопросы буду задавать я, — возвысил голос кардинал.
— А я прошу вас помнить, что отвечу на все ваши вопросы в присутствии ее высочества, раз вы так этого хотите. Но вам этого очень скоро не захочется, я в этом уверен.
Кардинал улыбнулся.
— Роль колдуна в наши дни — непростая роль, — заметил он. — Я видел вас за работой: вы имели огромный успех. Но предупреждаю вас, что не у всех такое терпение, а главное такое великодушие, как у ее высочества.
— У ее высочества? — вскричала Луиза.
— Да, — отвечал граф, — я имел честь быть представленным ее высочеству.
— Как же вы были удостоены такой чести? Говорите, говорите!
— Все произошло хуже, чем мне бы этого хотелось, потому что я не испытываю личной неприязни к людям, особенно — к дамам.
— Что сделал этот господин моей августейшей племяннице? — спросила принцесса Луиза.
— Ваше высочество! Я имел несчастье сказать правду, которую она хотела от меня услышать.
— Хороша правда! Такая правда, что она упала в обморок!
— Моя ли в том вина, — продолжал граф властным голосом, которому, должно быть, случалось подчинять себе слушателей, — моя ли в том вина, если правда оказалась столь страшной, что произвела такое действие? Разве я искал встречи с ее высочеством? Разве я просил ей меня представить? Нет, напротив, я пытался этого избежать. Меня привели к ней почти силой. Она меня допрашивала.
— Что же это была за страшная правда, которую вы ей сообщили? — спросила принцесса.
— Ваше высочество! Я приподнял завесу, скрывавшую будущее, — отвечал граф.
— Будущее? — переспросила принцесса.
— Да, ваше высочество, то будущее, которое вашему высочеству кажется столь угрожающим, что вы пытаетесь от него скрыться в монастыре, одолеть свой страх перед ним в алтаре молитвами и слезами.
— Сударь!
— Моя ли вина в том, ваше высочество, если будущее, которое вы предчувствуете, будучи святой, было открыто мне как пророку, а ее высочество, напуганная этим будущим, угрожающим ей лично, упала в обморок после того, как я ей открыл его?
— Слышите, что он говорит? — проговорил кардинал.
— Увы!.. — молвила принцесса.
— Ее правление обречено, — вскричал граф, — как безнадежное и самое несчастливое для монархии.
— Сударь!
— А вот ваши молитвы, должно быть, достигли цели, но вы не увидите ничего из того, чему суждено произойти, потому что к тому времени уже будете в руках Господа. Молитесь, ваше высочество! Молитесь!
Подпав под влияние его пророческого голоса, каким он говорил о ее опасениях, принцесса упала на колени перед распятием и принялась горячо молиться.
Повернувшись к кардиналу, граф увлек его к окну.
— Поговорим с глазу на глаз, господин кардинал. Что вам от меня угодно?
Кардинал пошел за графом.
Итак, действующие лица расположились следующим образом:
Принцесса горячо молилась перед распятием; Лоренца молча и неподвижно, с открытыми, но словно невидящими глазами, стояла посреди комнаты. Мужчины стояли у окна: граф опирался на оконную задвижку, кардинал был наполовину скрыт шторами.
— Так что же вам угодно? — повторил граф. — Я вас слушаю.
— Я хочу знать, кто вы такой.
— Вам это известно.
— Мне?
— Разумеется. Не вы ли говорили, что я — колдун?
— Превосходно! Но там вас называли Джузеппе Бальзамо, здесь — графом Фениксом.
— Что же это доказывает? Что я сменил имя, только и всего.
— Да, но знаете ли вы, что подобные изменения, да еще со стороны такого человека, как вы, должны весьма заинтересовать господина де Сартина?
Граф улыбнулся.
— Это несерьезный аргумент для того, кто носит славное имя Роанов! Неужели ваше высокопреосвященство собирается делать голословные заявления? Verba et voces. Никакого другого обвинения мне предъявить вы не желаете?
— Шутить изволите? — спросил кардинал.
— Таков уж мой нрав!
— В таком случае я позволю себе одно удовольствие.
— Какое же?
— Я заставлю вас снизить тон.
— Попробуйте.
— Я в этом уверен, стоит мне только начать ухаживать за будущей наследной принцессой.
— Это было бы небесполезно, принимая во внимание отношения, в которых вы с ней сейчас находитесь, — равнодушно заметил Бальзамо.
— А если я прикажу вас арестовать, господин предсказатель судеб? Что вы на это скажете?
— Я бы сказал, что вы совершаете большую ошибку, ваше высокопреосвященство.
— Вот как? — с уничтожающим презрением воскликнул кардинал. — По отношению к кому?
— К самому себе, господин кардинал.
— Ну так я отдам это приказание: вот когда мы узнаем, кто такой в действительности Джузеппе Бальзамо, граф Феникс, — знатный отпрыск генеалогического древа, ни одного семечка с которого я не видал ни на одном из геральдических полей Европы.
— Неужели вам обо мне ничего не сообщил ваш друг господин де Бретель?
— спросил Бальзамо.
— Господин де Бретель не является моим другом.
— То есть он перестал им быть. Однако когда-то он был одним из самых близких ваших друзей. Ведь именно ему вы написали одно письмо…
— Какое письмо? — спросил кардинал, приблизившись к Бальзамо.
— Ближе, господин кардинал, еще ближе. Я не хотел бы громко говорить, дабы не опорочить вас.
Кардинал вплотную приблизился к Бальзамо.
— О каком письме вы говорите? — прошептал он.
— Вы хорошо знаете, о каком.
— И все-таки скажите!
— Я имею в виду письмо, которое вы отправили из Вены в Париж с целью помешать женитьбе дофина. Прелат не смог скрыть своего ужаса.
— А это письмо?.. — пролепетал он.
— Я знаю его назубок.
— Так господин де Бретель меня предал?
— Почему вы так решили?
— Потому что, когда вопрос о женитьбе дофина был решен, я попросил его вернуть мне письмо.
— А он вам сказал?..
— ..что сжег его.
— Он не посмел вам признаться в том, что письмо потеряно.
— Потеряно?
— Да. Одним словом, если письмо потеряно, то, как вы понимаете, оно могло и найтись.
— То есть письмо, которое я написал господину де Бретелю…
— Да.
— То самое, о котором он сказал, что сжег его?..
— Да.
— И которое он потерял?..
— Я его нашел. Господи, да случайно, конечно, проходя через мраморный двор в Версале!
— И вы не вернули его господину де Бретелю?
— От этого я воздержался.
— Почему?
— Будучи колдуном, я знал, что ваше высокопреосвященство, которому я желаю только добра, смертельно меня ненавидит. Вы понимаете: если безоружный человек, идя через лес, ожидает нападения и находит на опушке заряженный пистолет…
— То что же?
— ..то этот человек — просто дурак, если выпустит пистолет из рук.
У кардинала помутилось в глазах, он схватился за подоконник.
Граф жадно следил за его замешательством.
— Пусть так, — проговорил кардинал. — Однако не ждите, что принц, урожденный Роан, спасует перед угрозами шарлатана. Это письмо было потеряно — вы его нашли. Пусть оно попадет в руки к принцессе. Пусть моя политическая деятельность будет окончена. Но я и после этого останусь королевским верноподданным и надежным посланником. Я скажу, что это правда, то есть что я считал этот альянс пагубным для интересов моей страны, пусть моя страна меня защищает или наказывает.
— А если найдется человек, — заметил граф, — который станет утверждать, что посланник — молодой, красивый, галантный, ни в чем не сомневающийся, с его именем и титулом — говорил все это отнюдь не потому, что считал альянс с австрийской эрцгерцогиней пагубным для интересов Франции, а потому, что, благосклонно принятый ее высочеством Марией-Антуанеттой, честолюбивый посланник оказался настолько тщеславен, что увидел в этой благосклонности нечто большее, чем простую любезность? Что тогда ответит верноподданный, что на это скажет надежный посланник?
— Он станет это отрицать, потому что нет никаких Доказательств существования того, о чем вы говорите.
— Вот в этом вы ошибаетесь; охлаждение к вам будущей наследной принцессы очевидно. Кардинал колебался.
— Послушайте, ваше высокопреосвященство, — продолжал граф, — поверьте, что вместо того, чтобы ссориться, что уже произошло бы, если бы я не был осмотрительнее вас, давайте останемся добрыми друзьями.
— Добрыми друзьями?
— А почему бы нет? Добрые друзья — это те, кто готов оказать нам услугу.
— Разве я когда-нибудь просил вас об этом?
— Это ваша ошибка, потому что за те два дня, что вы уже в Париже…
— Я?
— Да, вы. Господи, ну зачем вы пытаетесь от меня это скрывать? Ведь я колдун. Вы оставили принцессу в Суассоне, примчались на почтовых в Париж через Виллер-Котре и Даммартен, то есть кратчайшим путем, и поспешили к своим добрым парижским друзьям за услугами, в которых они вам отказали. После этого в полном отчаянии вы отправились на почтовых в Компьень.
Кардинал был подавлен.
— Какого рода услуги я мог бы ожидать от вас, — спросил он. — если бы к вам обратился?
— Те услуги, которые можно получить от человека, умеющего делать золото.
— Какое отношение это может иметь ко мне?
— Черт побери! Когда человек должен срочно уплатить пятьсот тысяч франков в сорок восемь часов… Я точно назвал сумму?
— Да, точно.
— И вы спрашиваете, зачем вам друг, который умеет делать золото? Это все-таки имеет значение, если пятьсот тысяч франков, которые вы ни у кого не смогли взять в долг, можно взять у него.
— Где именно? — спросил кардинал.
— Улица Сен-Клод, в Маре.
— Как я узнаю дом?
— На двери молоток в виде головы грифона.
— Когда можно явиться?
— Послезавтра, ваше высокопреосвященство, в шесть часов пополудни, пожалуйте, а потом…
— Потом?
— В любое время, когда вам заблагорассудится. Смотрите, мы вовремя обо всем уговорились: принцесса закончила молитву.
Кардинал был побежден, он не пытался более сопротивляться и подошел к принцессе.
— Ваше высочество! — обратился он к ней. — Я вынужден признать, что его сиятельство Феникс оказался совершенно прав: представленное им свидетельство подлинное, кроме того, меня полностью удовлетворили его объяснения. Граф поклонился.
— Каковы будут приказания вашего высочества? — спросил он.
— Я еще раз хочу поговорить с этой дамой. Граф в другой раз поклонился в знак согласия.
— По своей ли воле вы покидаете Сен-Дени, куда пришли, чтобы попросить у меня убежища?
— Ее высочество спрашивает, — с живостью подхватил Бальзаме, — по своей ли воле вы покидаете монастырь Сен-Дени, куда пришли просить убежища? Отвечайте, Лоренца!
— Да, — проговорила молодая женщина, — такова моя воля.
— Для того, чтобы последовать за своим супругом, графом Фениксом?
— Для того, чтобы последовать за мной? — повторил граф.
— Да, — отвечала молодая женщина.
— В таком случае, — сказала принцесса, — я вас не задерживаю, потому что это было бы насилие над чувствами. Однако во всем этом есть нечто из ряда вон выходящее. Пусть наказание Господне обрушится на того, кто в угоду своей выгоде или личным интересам нарушил бы гармонию природы. Идите, граф; идите, Лоренца, я вас более не задерживаю… Не забудьте свои драгоценности.
— Пусть они останутся для нищих, ваше высочество, — отвечал граф Феникс, — розданная вашими руками милостыня вдвойне будет угодна Богу. Я прошу лишь вернуть мне моего коня Джерида.
Однако граф Феникс не собирался на этом останавливаться.
— Это еще не все, ваше высочество, — заметил он, — вы слышали из уст Лоренцы лишь часть нашей истории. У вас могут остаться сомнения, если вы не услышите окончания из того же источника.
Он обернулся к молодой женщине.
— Вы помните, Лоренца, продолжение нашего путешествия? Помните, как мы были в Милане, на Большом озере, в Оберланде, в Риччи, на берегах красавца Рейна, этого северного Тибра?
— Да, — отвечала молодая женщина тем же тусклым голосом, — да, Лоренца видела все это.
— Вы были вынуждены следовать за этим господином, не так ли, дитя мое? Вы находились под влиянием неотвратимой, непонятной силы? — спросила принцесса.
— Отчего вы так думаете, ваше высочество? Вы только что слышали то, что доказывает обратное. Кстати оказать, если вам требуется более убедительное доказательство, материальное, так сказать, свидетельство, — вот собственноручное письмо Лоренцы. Я был вынужден вопреки своему желанию оставить ее одну в Майенсе. Она без меня скучала, хотела меня видеть и, пока меня не было, написала мне записку. Вы можете ее прочитать, ваше высочество.
Граф достал из портфеля письмо и подал его принцессе.
Она прочла:
«Вернись, Ашарат. Все мне немило, когда тебя нет рядом. Боже мой, когда же настанет день, когда я буду вечно твоей?
Лоренца».
Принцесса поднялась с пылавшим от гнева лицом и подошла к Лоренце с запиской в руке.
Лоренца словно ее не замечала. Казалось, она видела и слышала только графа.
— Я понимаю, — с живостью заговорил тот, словно решившись до конца служить переводчиком молодой женщины, — ваше высочество сомневается и желает знать, действительно ли это ее записка. Ну что ж! Вы, ваше высочество, сами можете в этом убедиться. Лоренца, отвечайте: кто написал эту записку?
Он взял письмо, вложил его в руку жены и прижал ее к своему сердцу.
— Написала письмо Лоренца, — проговорила она.
— А Лоренце известно, о чем это письмо?
— Конечно.
— Тогда скажите принцессе, что в этом письме, чтобы она не думала, что я ее обманываю, когда говорю, что вы меня любите. Скажите же ей, я вам приказываю!
Казалось, Лоренца сделала над собой усилие. Потом, не разворачивая письма и не поднося его к глазам, прочла:
«Вернись, Ашарат. Все мне немило, когда тебя нет рядом. Боже мой, когда же настанет тот день, когда я буду вечно твоей?
Лоренца».
— Невероятно! — проговорила принцесса. — Я вам не верю, потому что во всем этом есть нечто необъяснимое, сверхъестественное.
— Вот это письмо и убедило меня окончательно в том, что необходимо ускорить наше бракосочетание, — продолжал граф Феникс, не обращая внимания на слова принцессы. — Я любил Лоренцу так же сильно, как она меня. Наше положение было двусмысленным. Кстати, в этом полном приключений и случайностей образе жизни, какой я веду, могло произойти несчастье; я мог неожиданно умереть и хотел бы, чтобы в случае моей смерти все мое состояние принадлежало Лоренце. Вот почему, прибыв в Страсбург, мы обвенчались.
— Обвенчались?
— Да.
— Это невозможно!
— Отчего же, ваше высочество? — с улыбкой сказал граф. — Позвольте вас спросить, что невозможного в том, что граф Феникс женился на Лоренце Фелициани?
— Она мне сама сказала, что не является вашей супругой.
Не отвечая принцессе, граф повернулся к Лоренце.
— Вы помните, когда мы обвенчались? — спросил он ее.
— Да, — отвечала она, — третьего мая.
— Где?
— В Страсбурге.
— В какой церкви?
— В городском соборе, у Иоанна Крестителя.
— Был ли наш союз заключен против вашей воли?
— Нет, я была очень счастлива.
— Видишь ли, Лоренца, — продолжал граф, — ее высочество полагает, что тебя принудили к этому. Ей сказали, что ты меня ненавидишь.
При этих словах граф взял Лоренцу за руку. Молодая женщина затрепетала от счастья.
— Я тебя ненавижу?! Нет, я тебя люблю! Ты такой добрый, такой щедрый, такой могущественный!
— Скажи, Лоренца, с тех пор как я стал твоим мужем, злоупотреблял ли я когда-нибудь супружескими правами?
— Нет, ты относишься ко мне, как к дочери, я твоя чистая и безупречная подруга.
Граф обернулся к принцессе, словно желая ей сказать:
«Вы слышали?»
Принцесса в ужасе отступила к изваянию Иисуса, из слоновой кости, стоявшему у стены, задрапированной черным бархатом.
— Это все, что вы желали узнать, ваше высочество? — проговорил граф, выпуская руку Лоренцы.
— Сударь! Сударь! — вскрикнула принцесса. — Не приближайтесь ни ко мне, ни к ней!
В эту минуту послышался шум подъехавшей кареты, остановившейся у дверей аббатства.
— А-а, вот и кардинал! — воскликнула принцесса. — Теперь мы, наконец, узнаем, как ко всему этому относиться.
Граф Феникс поклонился, шепнул Лоренце несколько слов и спокойно стал ждать с видом человека, который умеет управлять событиями.
Спустя мгновение дверь распахнулась, и принцессе объявили о прибытии его высокопреосвященства кардинала де Роана.
Успокоенная появлением третьего лица, принцесса вновь опустилась в кресло и проговорила:
— Просите!
Вошел кардинал. Поклонившись принцессе, он с удивлением заметил Бальзамо и вскричал:
— А-а, это вы, сударь!
— Вы знакомы с этим господином? — не скрывая удивления, спросила принцесса.
— Да, — отвечал кардинал.
— В таком случае, — вскричала она, — скажите нам, кто он такой.
— Нет ничего проще, — заметил кардинал, — этот господин — колдун.
— Колдун? — пролепетала принцесса.
— Прошу прощения, ваше высочество, — вмешался граф, — я надеюсь, высокопреосвященство все нам объяснит в свое время ко всеобщему удовольствию.
— Уж не предсказывал ли этот господин судьбу вашему высочеству? — спросил кардинал де Роан. — Я вижу, вы очень взволнованы.
— Свидетельство о браке! Сию же минуту! — вскричала принцесса.
Кардинал с удивлением взглянул на нее, не понимая, что могло означать это восклицание.
— Прошу вас, — проговорил граф, протягивая документ кардиналу.
— Что это? — спросил тот.
— Я хочу знать, — сказала принцесса, — подлинная ли это подпись и действительно ли это свидетельство.
Кардинал прочел представленную принцессой бумагу.
— Свидетельство составлено по всей форме и подписано господином Реми, кюре храма Иоанна Крестителя. А почему это интересует ваше высочество?
— У меня есть на то причины. Так вы говорите, что подпись?..
— Подлинная. Но я не поручусь, что она не была получена путем вымогательства.
— Путем вымогательства? — вскричала принцесса. — Это вполне вероятно.
— И согласие Лоренцы — тоже, не так ли? — насмешливо спросил граф, пристально глядя на принцессу.
— А как можно было бы вынудить кюре подписать эту бумагу, господин кардинал? Вам это известно?
— Во власти этого господина много разных способов, колдовских, например.
— Колдовских? Кардинал, вам ли?..
— Ведь он — колдун. Я это уже сказал вашему высочеству и могу повторить.
— Ваше высокопреосвященство изволит шутить!
— Да нет же, а в доказательство я хотел бы в вашем присутствии объясниться с этим господином самым серьезным образом.
— Я собирался сам просить вас об этом, — вмешался граф.
— Прекрасно! Не забудьте, однако, что вопросы буду задавать я, — возвысил голос кардинал.
— А я прошу вас помнить, что отвечу на все ваши вопросы в присутствии ее высочества, раз вы так этого хотите. Но вам этого очень скоро не захочется, я в этом уверен.
Кардинал улыбнулся.
— Роль колдуна в наши дни — непростая роль, — заметил он. — Я видел вас за работой: вы имели огромный успех. Но предупреждаю вас, что не у всех такое терпение, а главное такое великодушие, как у ее высочества.
— У ее высочества? — вскричала Луиза.
— Да, — отвечал граф, — я имел честь быть представленным ее высочеству.
— Как же вы были удостоены такой чести? Говорите, говорите!
— Все произошло хуже, чем мне бы этого хотелось, потому что я не испытываю личной неприязни к людям, особенно — к дамам.
— Что сделал этот господин моей августейшей племяннице? — спросила принцесса Луиза.
— Ваше высочество! Я имел несчастье сказать правду, которую она хотела от меня услышать.
— Хороша правда! Такая правда, что она упала в обморок!
— Моя ли в том вина, — продолжал граф властным голосом, которому, должно быть, случалось подчинять себе слушателей, — моя ли в том вина, если правда оказалась столь страшной, что произвела такое действие? Разве я искал встречи с ее высочеством? Разве я просил ей меня представить? Нет, напротив, я пытался этого избежать. Меня привели к ней почти силой. Она меня допрашивала.
— Что же это была за страшная правда, которую вы ей сообщили? — спросила принцесса.
— Ваше высочество! Я приподнял завесу, скрывавшую будущее, — отвечал граф.
— Будущее? — переспросила принцесса.
— Да, ваше высочество, то будущее, которое вашему высочеству кажется столь угрожающим, что вы пытаетесь от него скрыться в монастыре, одолеть свой страх перед ним в алтаре молитвами и слезами.
— Сударь!
— Моя ли вина в том, ваше высочество, если будущее, которое вы предчувствуете, будучи святой, было открыто мне как пророку, а ее высочество, напуганная этим будущим, угрожающим ей лично, упала в обморок после того, как я ей открыл его?
— Слышите, что он говорит? — проговорил кардинал.
— Увы!.. — молвила принцесса.
— Ее правление обречено, — вскричал граф, — как безнадежное и самое несчастливое для монархии.
— Сударь!
— А вот ваши молитвы, должно быть, достигли цели, но вы не увидите ничего из того, чему суждено произойти, потому что к тому времени уже будете в руках Господа. Молитесь, ваше высочество! Молитесь!
Подпав под влияние его пророческого голоса, каким он говорил о ее опасениях, принцесса упала на колени перед распятием и принялась горячо молиться.
Повернувшись к кардиналу, граф увлек его к окну.
— Поговорим с глазу на глаз, господин кардинал. Что вам от меня угодно?
Кардинал пошел за графом.
Итак, действующие лица расположились следующим образом:
Принцесса горячо молилась перед распятием; Лоренца молча и неподвижно, с открытыми, но словно невидящими глазами, стояла посреди комнаты. Мужчины стояли у окна: граф опирался на оконную задвижку, кардинал был наполовину скрыт шторами.
— Так что же вам угодно? — повторил граф. — Я вас слушаю.
— Я хочу знать, кто вы такой.
— Вам это известно.
— Мне?
— Разумеется. Не вы ли говорили, что я — колдун?
— Превосходно! Но там вас называли Джузеппе Бальзамо, здесь — графом Фениксом.
— Что же это доказывает? Что я сменил имя, только и всего.
— Да, но знаете ли вы, что подобные изменения, да еще со стороны такого человека, как вы, должны весьма заинтересовать господина де Сартина?
Граф улыбнулся.
— Это несерьезный аргумент для того, кто носит славное имя Роанов! Неужели ваше высокопреосвященство собирается делать голословные заявления? Verba et voces. Никакого другого обвинения мне предъявить вы не желаете?
— Шутить изволите? — спросил кардинал.
— Таков уж мой нрав!
— В таком случае я позволю себе одно удовольствие.
— Какое же?
— Я заставлю вас снизить тон.
— Попробуйте.
— Я в этом уверен, стоит мне только начать ухаживать за будущей наследной принцессой.
— Это было бы небесполезно, принимая во внимание отношения, в которых вы с ней сейчас находитесь, — равнодушно заметил Бальзамо.
— А если я прикажу вас арестовать, господин предсказатель судеб? Что вы на это скажете?
— Я бы сказал, что вы совершаете большую ошибку, ваше высокопреосвященство.
— Вот как? — с уничтожающим презрением воскликнул кардинал. — По отношению к кому?
— К самому себе, господин кардинал.
— Ну так я отдам это приказание: вот когда мы узнаем, кто такой в действительности Джузеппе Бальзамо, граф Феникс, — знатный отпрыск генеалогического древа, ни одного семечка с которого я не видал ни на одном из геральдических полей Европы.
— Неужели вам обо мне ничего не сообщил ваш друг господин де Бретель?
— спросил Бальзамо.
— Господин де Бретель не является моим другом.
— То есть он перестал им быть. Однако когда-то он был одним из самых близких ваших друзей. Ведь именно ему вы написали одно письмо…
— Какое письмо? — спросил кардинал, приблизившись к Бальзамо.
— Ближе, господин кардинал, еще ближе. Я не хотел бы громко говорить, дабы не опорочить вас.
Кардинал вплотную приблизился к Бальзамо.
— О каком письме вы говорите? — прошептал он.
— Вы хорошо знаете, о каком.
— И все-таки скажите!
— Я имею в виду письмо, которое вы отправили из Вены в Париж с целью помешать женитьбе дофина. Прелат не смог скрыть своего ужаса.
— А это письмо?.. — пролепетал он.
— Я знаю его назубок.
— Так господин де Бретель меня предал?
— Почему вы так решили?
— Потому что, когда вопрос о женитьбе дофина был решен, я попросил его вернуть мне письмо.
— А он вам сказал?..
— ..что сжег его.
— Он не посмел вам признаться в том, что письмо потеряно.
— Потеряно?
— Да. Одним словом, если письмо потеряно, то, как вы понимаете, оно могло и найтись.
— То есть письмо, которое я написал господину де Бретелю…
— Да.
— То самое, о котором он сказал, что сжег его?..
— Да.
— И которое он потерял?..
— Я его нашел. Господи, да случайно, конечно, проходя через мраморный двор в Версале!
— И вы не вернули его господину де Бретелю?
— От этого я воздержался.
— Почему?
— Будучи колдуном, я знал, что ваше высокопреосвященство, которому я желаю только добра, смертельно меня ненавидит. Вы понимаете: если безоружный человек, идя через лес, ожидает нападения и находит на опушке заряженный пистолет…
— То что же?
— ..то этот человек — просто дурак, если выпустит пистолет из рук.
У кардинала помутилось в глазах, он схватился за подоконник.
Граф жадно следил за его замешательством.
— Пусть так, — проговорил кардинал. — Однако не ждите, что принц, урожденный Роан, спасует перед угрозами шарлатана. Это письмо было потеряно — вы его нашли. Пусть оно попадет в руки к принцессе. Пусть моя политическая деятельность будет окончена. Но я и после этого останусь королевским верноподданным и надежным посланником. Я скажу, что это правда, то есть что я считал этот альянс пагубным для интересов моей страны, пусть моя страна меня защищает или наказывает.
— А если найдется человек, — заметил граф, — который станет утверждать, что посланник — молодой, красивый, галантный, ни в чем не сомневающийся, с его именем и титулом — говорил все это отнюдь не потому, что считал альянс с австрийской эрцгерцогиней пагубным для интересов Франции, а потому, что, благосклонно принятый ее высочеством Марией-Антуанеттой, честолюбивый посланник оказался настолько тщеславен, что увидел в этой благосклонности нечто большее, чем простую любезность? Что тогда ответит верноподданный, что на это скажет надежный посланник?
— Он станет это отрицать, потому что нет никаких Доказательств существования того, о чем вы говорите.
— Вот в этом вы ошибаетесь; охлаждение к вам будущей наследной принцессы очевидно. Кардинал колебался.
— Послушайте, ваше высокопреосвященство, — продолжал граф, — поверьте, что вместо того, чтобы ссориться, что уже произошло бы, если бы я не был осмотрительнее вас, давайте останемся добрыми друзьями.
— Добрыми друзьями?
— А почему бы нет? Добрые друзья — это те, кто готов оказать нам услугу.
— Разве я когда-нибудь просил вас об этом?
— Это ваша ошибка, потому что за те два дня, что вы уже в Париже…
— Я?
— Да, вы. Господи, ну зачем вы пытаетесь от меня это скрывать? Ведь я колдун. Вы оставили принцессу в Суассоне, примчались на почтовых в Париж через Виллер-Котре и Даммартен, то есть кратчайшим путем, и поспешили к своим добрым парижским друзьям за услугами, в которых они вам отказали. После этого в полном отчаянии вы отправились на почтовых в Компьень.
Кардинал был подавлен.
— Какого рода услуги я мог бы ожидать от вас, — спросил он. — если бы к вам обратился?
— Те услуги, которые можно получить от человека, умеющего делать золото.
— Какое отношение это может иметь ко мне?
— Черт побери! Когда человек должен срочно уплатить пятьсот тысяч франков в сорок восемь часов… Я точно назвал сумму?
— Да, точно.
— И вы спрашиваете, зачем вам друг, который умеет делать золото? Это все-таки имеет значение, если пятьсот тысяч франков, которые вы ни у кого не смогли взять в долг, можно взять у него.
— Где именно? — спросил кардинал.
— Улица Сен-Клод, в Маре.
— Как я узнаю дом?
— На двери молоток в виде головы грифона.
— Когда можно явиться?
— Послезавтра, ваше высокопреосвященство, в шесть часов пополудни, пожалуйте, а потом…
— Потом?
— В любое время, когда вам заблагорассудится. Смотрите, мы вовремя обо всем уговорились: принцесса закончила молитву.
Кардинал был побежден, он не пытался более сопротивляться и подошел к принцессе.
— Ваше высочество! — обратился он к ней. — Я вынужден признать, что его сиятельство Феникс оказался совершенно прав: представленное им свидетельство подлинное, кроме того, меня полностью удовлетворили его объяснения. Граф поклонился.
— Каковы будут приказания вашего высочества? — спросил он.
— Я еще раз хочу поговорить с этой дамой. Граф в другой раз поклонился в знак согласия.
— По своей ли воле вы покидаете Сен-Дени, куда пришли, чтобы попросить у меня убежища?
— Ее высочество спрашивает, — с живостью подхватил Бальзаме, — по своей ли воле вы покидаете монастырь Сен-Дени, куда пришли просить убежища? Отвечайте, Лоренца!
— Да, — проговорила молодая женщина, — такова моя воля.
— Для того, чтобы последовать за своим супругом, графом Фениксом?
— Для того, чтобы последовать за мной? — повторил граф.
— Да, — отвечала молодая женщина.
— В таком случае, — сказала принцесса, — я вас не задерживаю, потому что это было бы насилие над чувствами. Однако во всем этом есть нечто из ряда вон выходящее. Пусть наказание Господне обрушится на того, кто в угоду своей выгоде или личным интересам нарушил бы гармонию природы. Идите, граф; идите, Лоренца, я вас более не задерживаю… Не забудьте свои драгоценности.
— Пусть они останутся для нищих, ваше высочество, — отвечал граф Феникс, — розданная вашими руками милостыня вдвойне будет угодна Богу. Я прошу лишь вернуть мне моего коня Джерида.