Страница:
– Неплохо ты выглядишь для четвертой стадии, – недоверчиво усмехнулся хозяин.
– Была. Была четвертая. Сейчас никакой. Вылечилась. Точнее – исцелилась.
– И целитель – этот пацан? Тогда понятно, почему он так раздувается.
– Ну, неправда. Он очень скромен.
– Очень?
– В некоторых вопросах даже излишне, – с горечью уточнила Элен.
– Которой такие как ты не прощают? Ладно. Не об этом речь. И что? Предложения?
– Ты прав. Не о личном.. Так вот эта гадость не щадит никого. Как ты думаешь, отдаст какой-либо больной шейх всего лишь миллиард?
– Или два, – понял Ираклий.
– Да. Или пять за свое выздоровление.
– И омоложение, ведь так? – испытующе посмотрел на собеседницу Ираклий.
– Ну, этого еще не знаю. А вот исцеление…
– Послушай, а ты не думала, что это какие-то мошенники? Как-то все ненормально.
– Я вначале так и подумала, когда он впервые сказал. С ним в областную клинику моталась. Там подтвердили. Ну, думала, точно в сговоре. Вся эта медбратия гроши получает, вот и перекупили. Кинулась сюда. Здесь тоже подтвердили.
– Кто? – по голосу и напряженному вниманию Элен поняла – клюнуло. И еще как. Как голавль кузнечика, в самое горло заглотал.
– Этот… ну, заглавный. Который обещает рак победить. Лет через сорок, – она криво усмехнулась.
– Это Михаил Николаевич который, – понял Ираклий. – Мордастый такой? Подожди-ка, – он нажал старомодную кнопку в полу и тут же возникшему лакею повелел, во-первых, принести им чего посерьёзнее, во-вторых, связаться с профессором Поповым.
– Дело есть дело. А пока давай перекусим, чем Бог послал.
– Тридцать – семьдесят. Без меня – никаких чудес.
– Сорок – шестьдесят. Без меня вам только старушек в богадельнях лечить. По рукам? Ну и славно. Проверю, решу – дам знать. А пока сама не суетись. Всё испортишь. И сегодняшний вечер не отменяется. Рад был достигнутому взаимопониманию, – распрощался Ираклий, ослепительно улыбаясь золотыми зубами.
– Нет-нет, ничего. Это… так. Езжайте, – успокоила она водителя и вновь погрузилась в свои мысли. "О нем, о бесенке я же и не подумала. Смотаюсь с миллиардом, а он? Этот его не выпустит. Пока мой мальчик всех раковых миллионеров не вылечит. А потом заставит старух омолаживать. Ишь, заметил", – она покосилась в зеркало. "А ведь действительно на двадцать выгляжу. Да нет, я его никаким Ираклиям не отдам. Сбежим вместе. А потом", – она заулыбалась шальной мысли, – "А потом я упрошу его омолодить меня до его возраста, и он тогда никуда от меня не денется. Хотя особого старания и не потребуется. Мысли у меня уже от пятнадцатилетней пацанки", – вновь улыбнулвсь она.
– Наверняка, перед какими авторитетами.
– Да нет. Как ты относишься к нашему Президенту?
– Даже так? – Максим рывком поднялся с постели.
– Да, и знаешь, кто с ним? Не угадаешь – испанский принц. Оба с женами.
– Значит, и принцесса…
– Ну да. Так что…. Что вы, мужики в ней находите? Все возрасты с ума посходили. Даже вот такие сосунки. Ну да ладно. Сделаешь доброе дело своей богине?
– Надо. Просят же…
– Ну-ну, не красней. Только ещё вот что… А цветы?
– Что цветы?
– Смогут те вчерашние милые ары преподнести хотя бы цветочек твоей красавице, ну и заодно, нашей первой леди? Чтобы не обижать.
– Я думаю, смогут.
– Ну вот видишь, как хорошо складывается. А так как особы королевской крови подчиняются этикету, тут нам придётся потерпеть и ждать сигнала. Как только фонарь высветит клумбу и заиграет твоя музыка, – вперед.
– Попугаи уже уснут…
– Да нет, с птичками – когда угодно, – рассмеялась Элен. – Это с цветами – по команде.
– Скажите им, что, когда вручать цветы, я должен видеть, кому. А потом, когда музыка, я должен быть ближе к цветам. Ну, тогда можно будет и в той беседке.
– Ах, хитрец, хитрец, – женщина шутя потрепала юношу по волосам. Скажи, что принцессу хочешь поближе увидеть.
– Да нет, командовать же ими надо. Чтобы цветы куда в суп не бросили. Или еще куда.
– А была бы картинка, – вновь засмеялась "итальянка". – Подлетает такой попугаище и ни с того ни с сего этой красавице розу с шипами – в декольте. Та визжать, сдирать платье, а?
– Этого не будет, – холодно, не принимая шутки, ответил Максим.
– Ну, конечно-конечно, – деланно-серьезно сложила губки дудочкой Элен. – Сейчас будем утрясать, – потянулась она к мобильнику…
– Нэ хотите оставаться, так хоть заходите почаще. У нас здесь бывают все. С кем хотите познакомиться – сразу ко мнэ. Певицы, артистки…
– Даже самые-самые? – поинтересовался Максим.
– Только пожелайте. Хотя, как джигит джигиту скажу: Самые-самые, – он поцокал языком, – или избалованные или уже, увы, старые. А если захотите со вкусом провести время, то ррэкомендую тех, кто только-только на наш Олимп вскарабкался. Вот, к примеру…
– Самедович, ну что же ты дитятко мне портишь? Чему учишь?
– Я ррэкомендую молодому джигиту познакомиться с интэрэсными дэвушками, чтобы приятно провести у меня время. Но ты тоже хороша. Как заботливая мама – шуток нэ понимаешь. Ничээго, джигит, как-нибудь вырвешься без опекунши, – проведем чудесный вечер. Чувствую, наша песня еще впереди. Элен, с джигитом я даже не говорю о компенсации беспокойства, а ты, вот, возьми. Это нэ тэбэ дорогой, нэ вспыхивай пока, это мы свои дэловые вопросы рэшаем…
– У меня всё-таки будет личная просьба, – спохватился Максим, рассматривая вручённый " золотой абонемент", – шикарную золочёную, похожую на визитку, карточку.
– Всё, что угодно.
– Встреча с Червенем. В его … м…м…м жилище.
– Ого! – вскинул косматые брови ресторатор. – А паренек твой не так уж прост, как ты мне рисовала, – обратился Ираклий к также вздрогнувшей от неожиданности "итальянке". – И что тэбэ нужно от Ржавого? Может, я могу устроить тебе то же самое бэз такой встречи?
– Это вряд ли. Сугубо личные отношения.
– Личные !!??
– Заочные.
– Озадачил… Ну ни-чэ-го! Слово Ираклия это слово Ираклия. Устроим. Но надо время.
– Да пока и не к спеху.
– Тогда договорились. До встречи. Всэгда будешь желанным гостем, джигит. И ты, Элен, конечно, тоже. А тэпэрь – мой ковёр-самолёт к твоим услугам.
– Вы это о чем? – не понял сразу хозяин.
– Ну, Вы говорили, что не в музее…
– Ну, к делу, так к делу. Вы могли бы мне очень помочь.
– Благотворительностью не занимаюсь, молодой человек.
– Да нет, ну что Вы! Я бы и не принял от такого человека… – Игнат, поняв это как комплимент, расцвёл.
– И всё же, юноша, к делу.
– Да, действительно…. Ты за что Светку убил, сволочь?
– Ч-ч-ч-то?
– Ты плохо слышишь, босс? Светлану за что убил?
– Ккакую?
– Ну, конечно, ты многих убивал, всех и не упомнить. Ну, самую недавнишнюю. Школьницу. В Быстром.
– Ты, пацан, конечно, фартовый, но шефа разозлил зря. Придется теперь помучиться. Кстати, за тобой должок. Не удивляйся. За кореша моего, Лёху. Это он точно с тобой поговорил, когда немым и парализованным вернулся? Шеф приказал его убрать за ненадобностью. А корешовали мы крепко. Поэтому уж не обессудь. Тут уж шеф порадуется.
– Шеф?
– Ну да, он обожает слушать по внутреннему вопли.
– И часто это используется?
– Не простаивает.
– Гестапо.
– Где уж нам…. Ну, будем устраиваться поудобнее.
– Скажите, маэстро, а вы сами не пробовали? Откуда вы знаете, какая боль?
– Из практики, сынок. По наблюдениям. По реакции. А самому – Бог миловал.
– А какая самая страшная?
– Ох, и любознательный же ты! Молодец. За это я тебе её подарю. Потом. Когда всё расскажешь. Или когда не расскажешь. Говорят, это когда вон теми тисками зажимают гениталии. Неправда. Предрассудки. Вон, видишь, – он наклонился к любознательной жертве и заговорщески показал на уже замеченный Максом здоровенный шприц.
– Ты думаешь, мы им бегемотам уколы от желтухи делаем? Нет, братец, наоборот. Не туда, а оттуда. Пункция. Прокалываем копчик и медленно высасываем спинной мозг. Вот это – настоящая боль.
– Скажите, я знавал одного такого же романтика дыбы, в Быстром.
– Двоюродный брат мой, царствие ему небесное, – помрачнел палач. – Наши деды братанами были и оба этим же и занимались… А ты, значит оттедова? – В это время словоохотливый палач рассматривал снятый с Максимовой шеи крест. Замолчал, что-то припоминая, затем ахнул и рванулся к шефу. Вернулся он минут через десять, несколько озадаченный. Он каким-то странным долгим взглядом посмотрел на голого юношу, потом пожал плечами.
– Видит Бог, юноша, подчиняюсь принуждению и безо всякого личного желания, или упаси Бог, неприязни… – словно оправдывался он.
– А в других случаях, по собственному почину и в охотку?
– Базыль, начинай, – скомандовал пришедший в себя мучитель, а Максиму пояснил: – Вася у меня в учениках. Пока так, первоначальные мазки, простейшие движения. Палец там отхватить, или за эти же самые гениталии потягать. Во, давай Базыль, без кровушки пока, за это, за самое. Хлопчик молодой, этим самым переполнен, так что должно подействовать.
– Зови шефа, – сказал он старшему, отпуская боль у обоих. Тот еще несколько секунд прислушивался к ощущениям, затем осторожно встал, но, убедившись в том, что спинной мозг в целости, кинулся в затемненный угол пыточной.
– Шеф, он готов, пора, – дрожащим от потрясения голосом доложил он в припрятанный микрофон.
– Что там у вас творится? – раздался озадаченный голос шефа.
– Ничего, как всегда.
– Что ты там с ним сделал? Он еще может говорить?
– Может, шеф, еще как может, – хихикнул палач, угодливо подмигивая новому владыке.
– Смотри мне. А то как-то странно он орал… Я уж подумал…
– Всё в норме, шеф.
– Ладно, сейчас разберусь, какая у тебя там норма.
– Теперь вот что, – обратился Максим к мастеру и подмастерью, который всё еще проверял целость своего хозяйства. – Шефа, как войдет, сразу сюда, – он указал на стул. – По всем правилам. И без фокусов, – он заставил слабо попульсировать боль в тех же местах собеседников.
– Что Вы, как можно, Ваше… Ваше…
– Да, шеф, это не мы. Это – он, – решил прояснить положение Василий.
– Вы что, совсем рехнулись, недоумки? – от безграничного изумления новый пленник даже перешел на спокойный тон.
– Ты, шеф, не ругайся. А то, видишь, как поворачивается. Чтобы не аукнулось.
– Всё, теперь поговорю я, – вмешался Максим. – Мне очень надо знать: а) за что? б) кто за этим стоит? в) как до них добраться? А теперь и г) появилось. Что ты знаешь про этот крест? Будешь рассказывать, или подождем? – И прерывая ответ допрашиваемого, констатировал: – Подождем. Вам, ребята, предоставляется случай продемонстрировать шефу всю программу, чтобы он сам убедился в ее эффективности. А то :"Недоумки, недоумки", – подлил он масла в огонь выходя. – Я на связи. Он должен говорить. И говорить одну правду.
– Да, хозяин. Он готов. Всего-то и пришлось…
– Хватит. Иду, – Максим вновь, теперь уже сам, двинулся по винтовой лестнице, ведущей из кабинета шефа в его частные застенки.
– Но Вы… хозяин, вроде дали команду побыстрее и чтобы не врал. Теперь он врать не будет. Сил не хватит. А? – крикнул он в сторону стула. Подопытный только взвизгнул.
– Кто он?
– В какую науку? Чем она могла ему? И кому в науку?
– Не знаю, ну не знаю, – захныкал шеф, опасливо косясь на ассистентов. – У нас, сами знаете, расспрашивать не принято.
– Была. Была четвертая. Сейчас никакой. Вылечилась. Точнее – исцелилась.
– И целитель – этот пацан? Тогда понятно, почему он так раздувается.
– Ну, неправда. Он очень скромен.
– Очень?
– В некоторых вопросах даже излишне, – с горечью уточнила Элен.
– Которой такие как ты не прощают? Ладно. Не об этом речь. И что? Предложения?
– Ты прав. Не о личном.. Так вот эта гадость не щадит никого. Как ты думаешь, отдаст какой-либо больной шейх всего лишь миллиард?
– Или два, – понял Ираклий.
– Да. Или пять за свое выздоровление.
– И омоложение, ведь так? – испытующе посмотрел на собеседницу Ираклий.
– Ну, этого еще не знаю. А вот исцеление…
– Послушай, а ты не думала, что это какие-то мошенники? Как-то все ненормально.
– Я вначале так и подумала, когда он впервые сказал. С ним в областную клинику моталась. Там подтвердили. Ну, думала, точно в сговоре. Вся эта медбратия гроши получает, вот и перекупили. Кинулась сюда. Здесь тоже подтвердили.
– Кто? – по голосу и напряженному вниманию Элен поняла – клюнуло. И еще как. Как голавль кузнечика, в самое горло заглотал.
– Этот… ну, заглавный. Который обещает рак победить. Лет через сорок, – она криво усмехнулась.
– Это Михаил Николаевич который, – понял Ираклий. – Мордастый такой? Подожди-ка, – он нажал старомодную кнопку в полу и тут же возникшему лакею повелел, во-первых, принести им чего посерьёзнее, во-вторых, связаться с профессором Поповым.
– Дело есть дело. А пока давай перекусим, чем Бог послал.
– Михаил Николаевич, доброго Вам здоровья и всего наилучшего. Ираклий позволил себе оторвать Ваше драгоценное для нации время, – уже совсем другим тоном заговорил в трубку хозяин ресторана. – Нет, не преувеличиваю…. Давно у нас не бывали. Время? Ну, выкроить, снять стресс – это даже необходимо. Будете? Буду ждать. Всё ваше любимое. Ну, конечно. Правда, сейчас совсем по пустякам. Даже неудобно. Нет, не устраивать. Скажите, Вы консультировали Леночку Франчини? Почему нажаловалась? Вы клевещете на такую милую женщину. Просто похвалилась этим чудом, а я как-то не верю. Ошибка в диагнозе? Вообще-то я не совсем понимаю такие обороты русского языка. Ошибка в диагнозе или ошибка в диагнозе исключена? Готовы подписаться под каждым из них? Ну и как это понимать? Не знаете? Профессор, а, может, когда к нам заглянете, поговорим? Уж очень это непонятно и таинственно. Спасибо. До встречи! Может, в пятницу? Всегда рад слышать. Буду ждать.
Перекусывать не пришлось. Профессор был свободен от операций и незамедлительно вышел на связь.
– Ну что же. Проверим еще по разным каналам. И если подтвердится…. Откроем СП по эксплуатации чудес? Фифти-фифти?
Он повесил трубку и задумчиво посмотрел на гостью.
– Тридцать – семьдесят. Без меня – никаких чудес.
– Сорок – шестьдесят. Без меня вам только старушек в богадельнях лечить. По рукам? Ну и славно. Проверю, решу – дам знать. А пока сама не суетись. Всё испортишь. И сегодняшний вечер не отменяется. Рад был достигнутому взаимопониманию, – распрощался Ираклий, ослепительно улыбаясь золотыми зубами.
– Господи! – спохватилась мечтательница и так вскрикнула, что таксист испуганно оглянулся.
"Взаимопонимание, как же", – уже сидя в такси думала Элен. "Сожрешь и не поморщишься. Зря я, наверное, с ним. Но других искать – вообще черт знает, на кого нарвешься. А с этим…. Один раз сорвать куш. Конечно не сорок процентов, этого Ираклий ни в жизнь… Но из пяти миллиардов он на радостях один отстегнет. И с миллиардом исчезнуть. И жить в свое удовольствие, навсегда забыв эти бизнесные трепыхания. Родить вот такого бесенка. Точнее, бесененка. Бесенок только один".
– Нет-нет, ничего. Это… так. Езжайте, – успокоила она водителя и вновь погрузилась в свои мысли. "О нем, о бесенке я же и не подумала. Смотаюсь с миллиардом, а он? Этот его не выпустит. Пока мой мальчик всех раковых миллионеров не вылечит. А потом заставит старух омолаживать. Ишь, заметил", – она покосилась в зеркало. "А ведь действительно на двадцать выгляжу. Да нет, я его никаким Ираклиям не отдам. Сбежим вместе. А потом", – она заулыбалась шальной мысли, – "А потом я упрошу его омолодить меня до его возраста, и он тогда никуда от меня не денется. Хотя особого старания и не потребуется. Мысли у меня уже от пятнадцатилетней пацанки", – вновь улыбнулвсь она.
– Ну ладно тебе дуться, бесенок. Все не так уж и плохо. Кстати, ты даже не спросил, перед кем будешь метать бисер.
Всё также улыбаясь, она вошла в гостиничные апартаменты.
– Наверняка, перед какими авторитетами.
– Да нет. Как ты относишься к нашему Президенту?
– Даже так? – Максим рывком поднялся с постели.
– Да, и знаешь, кто с ним? Не угадаешь – испанский принц. Оба с женами.
– Значит, и принцесса…
– Ну да. Так что…. Что вы, мужики в ней находите? Все возрасты с ума посходили. Даже вот такие сосунки. Ну да ладно. Сделаешь доброе дело своей богине?
– Надо. Просят же…
– Ну-ну, не красней. Только ещё вот что… А цветы?
– Что цветы?
– Смогут те вчерашние милые ары преподнести хотя бы цветочек твоей красавице, ну и заодно, нашей первой леди? Чтобы не обижать.
– Я думаю, смогут.
– Ну вот видишь, как хорошо складывается. А так как особы королевской крови подчиняются этикету, тут нам придётся потерпеть и ждать сигнала. Как только фонарь высветит клумбу и заиграет твоя музыка, – вперед.
– Попугаи уже уснут…
– Да нет, с птичками – когда угодно, – рассмеялась Элен. – Это с цветами – по команде.
– Скажите им, что, когда вручать цветы, я должен видеть, кому. А потом, когда музыка, я должен быть ближе к цветам. Ну, тогда можно будет и в той беседке.
– Ах, хитрец, хитрец, – женщина шутя потрепала юношу по волосам. Скажи, что принцессу хочешь поближе увидеть.
– Да нет, командовать же ими надо. Чтобы цветы куда в суп не бросили. Или еще куда.
– А была бы картинка, – вновь засмеялась "итальянка". – Подлетает такой попугаище и ни с того ни с сего этой красавице розу с шипами – в декольте. Та визжать, сдирать платье, а?
– Этого не будет, – холодно, не принимая шутки, ответил Максим.
– Ну, конечно-конечно, – деланно-серьезно сложила губки дудочкой Элен. – Сейчас будем утрясать, – потянулась она к мобильнику…
– Спасибо, дорогой, спасибо. Я твой должник. Устроить такое… как мы вчера говорили – такую феерию! – Ираклий сжимал в своих лопатообразных дланях юношескую ладошку и радостно ее потрясал. – Я сегодня понял твою вчерашнюю обиду. Извини, джигит, ты не фокусник, ты волшебник. Это – тэбе, а это – тэбе, дорогая. Ты сдэлал болше, чэм я просил, я тоже сдэлаю болше, – от волнения хозяин все гуще замешивал речь восточным акцентом. Ему было чему радоваться. Максим, очарованный близостью богини его юношеских грез, превзошел самого себя. Ары, принося этим двум женщинам цветы, не только вручали их, но под смех присутствующих, пытались и "приложиться к ручке" своими клювами. Принцесса вначале испугалась этого жеста, но кавалер был столь галантен и столь настойчив (подогнул лапки и упал перед ней), что та рассмеялась и протянула руку. Аккуратно притронувшись к тонким пальчикам, нарядная птица попятилась и исчезла. И тотчас все повторилось со вторым и третьим попугаем. Принцесса, смеясь, что-то сказала мужу. Тот тоже рассмеялся, и толмач перевел: "Некоторым нашим политикам и просто кавалерам следует поучиться галантности у этих птичек". В общем, удалось. И затем вновь был танец цветов. Но это была не вчерашняя демонстрация, это был подарок. "Чудо", – прошептала в наступившей затем тишине высокая гостья. И, уже покидая ресторан, возжелала увидеть хозяина этих чудес. Ираклий сподобился благосклонной улыбки. "У нас в Барселоне есть поющие фонтаны. Но у нас нет танцующих, нет вальсирующих цветов. И нет таких галантных попугаев. Говорить нежности некоторые из наших умеют. Но вот так – дарить цветы… Вы волшебник. Вы подарили нам чудесный вечер". А затем что-то восхищенное сказали и наша "Первая леди", и принц. А ещё крепко пожал руку Президент. Поэтому и цвел сейчас хозяин. Поэтому и рассыпался в благодарностях и обещаниях.
Глава 25
– Нэ хотите оставаться, так хоть заходите почаще. У нас здесь бывают все. С кем хотите познакомиться – сразу ко мнэ. Певицы, артистки…
– Даже самые-самые? – поинтересовался Максим.
– Только пожелайте. Хотя, как джигит джигиту скажу: Самые-самые, – он поцокал языком, – или избалованные или уже, увы, старые. А если захотите со вкусом провести время, то ррэкомендую тех, кто только-только на наш Олимп вскарабкался. Вот, к примеру…
– Самедович, ну что же ты дитятко мне портишь? Чему учишь?
– Я ррэкомендую молодому джигиту познакомиться с интэрэсными дэвушками, чтобы приятно провести у меня время. Но ты тоже хороша. Как заботливая мама – шуток нэ понимаешь. Ничээго, джигит, как-нибудь вырвешься без опекунши, – проведем чудесный вечер. Чувствую, наша песня еще впереди. Элен, с джигитом я даже не говорю о компенсации беспокойства, а ты, вот, возьми. Это нэ тэбэ дорогой, нэ вспыхивай пока, это мы свои дэловые вопросы рэшаем…
– У меня всё-таки будет личная просьба, – спохватился Максим, рассматривая вручённый " золотой абонемент", – шикарную золочёную, похожую на визитку, карточку.
– Всё, что угодно.
– Встреча с Червенем. В его … м…м…м жилище.
– Ого! – вскинул косматые брови ресторатор. – А паренек твой не так уж прост, как ты мне рисовала, – обратился Ираклий к также вздрогнувшей от неожиданности "итальянке". – И что тэбэ нужно от Ржавого? Может, я могу устроить тебе то же самое бэз такой встречи?
– Это вряд ли. Сугубо личные отношения.
– Личные !!??
– Заочные.
– Озадачил… Ну ни-чэ-го! Слово Ираклия это слово Ираклия. Устроим. Но надо время.
– Да пока и не к спеху.
– Тогда договорились. До встречи. Всэгда будешь желанным гостем, джигит. И ты, Элен, конечно, тоже. А тэпэрь – мой ковёр-самолёт к твоим услугам.
– Юноша, я вас принял по убедительной просьбе госпожи Франчини, и только из исключительного уважения к ней. И у меня мало времени. Ваше изучение моей персоны, конечно, умиляет, но Вы, всё-таки, не в музее. Так что, к делу.
Гостиная Игната не очень впечатлила Максима. По сравнению с районным масштабом – да, шик. Но не после столицы. Напыжившееся убожество. Тоже можно было сказать и о хозяине. Этакое, карабкающееся вверх по стволу подлости и жестокости ничтожество. Но с цезарскими замашками. После столичных дельцов – шавка. Но здесь, здесь он, конечно, король. Как у них всё интересно! На каждом этаже свои царьки, свои повелители. А любой вышестоящий может растереть такого "повелителя" в пыль. Но на своих этажах… Вот и этот. Сейчас начнет.
– Извините, почему в музее? Я и не думал про музей. Точнее, в зоопарке.
"Ничего-ничего, сейчас лоск-то сойдет. Ты в желчи мне всё быстрее расскажешь, чем в светской беседе" – вежливо улыбаясь, решил Максим.
– Вы это о чем? – не понял сразу хозяин.
– Ну, Вы говорили, что не в музее…
– К делу, юноша.
До хозяина начало доходить. Он приподнялся, но, подумав, что пацан неправильно выразился или он сам чего-то недослышал, вновь умастился в кожаное кресло.
– Ну, к делу, так к делу. Вы могли бы мне очень помочь.
– Благотворительностью не занимаюсь, молодой человек.
– Да нет, ну что Вы! Я бы и не принял от такого человека… – Игнат, поняв это как комплимент, расцвёл.
– И всё же, юноша, к делу.
– Да, действительно…. Ты за что Светку убил, сволочь?
– Ч-ч-ч-то?
– Ты плохо слышишь, босс? Светлану за что убил?
– Ккакую?
– Ну, конечно, ты многих убивал, всех и не упомнить. Ну, самую недавнишнюю. Школьницу. В Быстром.
– Вы хамите, молодой человек. Ну и молодежь пошла, – вздохнул он, нажимая кнопку под крышкой стола.
Игнат уже стал приходить в себя от неожиданности и наглости юнца. Конечно, кто-то за ним стоит. Даже если из тех, кто звонил по поводу этого щегла. Но не в то дело они лезут. Не просчитали. С этой девкой он – за каменной стеной.
– Зато старшее поколение воспитанное… девчонок скопом, как зечары облезлые, насилуют, потом душат тоже скопом, пидоры трусливые…
Максим думал разозлить этого лощёного негодяя. В гневе они выбалтывают многое. Но тот пока сдерживался.
– Наша песня впереди, щегол. Пока попоешь сам. Всё расскажешь. И кто за тобой стоит, и кто тебя послал, и чего кто хочет. А потом, может быть, и я успокою твоё любопытство. Напоследок. А вот эти…мг… воспитатели тебе объяснят, что старших надо уважать. Нет времени. Жду пятнадцать минут. Но оставить и для меня, – дал он команду, и Максима поволокли через ложный шкаф по винтовой лесенке вниз, в подвал.
Он неожиданно для себя самого больно ударил по самолюбию хозяина. Да, были в том убийстве такие вот грязноватые, недостойные его положения нюансы. Да, таково было условие, но всё же… Всё же… Но кто болтанул? Кому язык вырвать? Кровь и желчь ударили в голову Игната. Он вскочил. В это же время из замаскированной под шкаф двери вышли два отвратительных существа и молча заломили Максиму руки.
– Ты, пацан, конечно, фартовый, но шефа разозлил зря. Придется теперь помучиться. Кстати, за тобой должок. Не удивляйся. За кореша моего, Лёху. Это он точно с тобой поговорил, когда немым и парализованным вернулся? Шеф приказал его убрать за ненадобностью. А корешовали мы крепко. Поэтому уж не обессудь. Тут уж шеф порадуется.
– Шеф?
– Ну да, он обожает слушать по внутреннему вопли.
– Не стесняйся, сынок. Мы мужики правильные, не голубые. Это не для чего-то там срамного, это для работы. Доступ для нашей аппаратуры лучше.
Ведя столь поучительную беседу, Максима втянули в подвал особняка. В отличие от районного уровня, для таких процедур было отведено отдельное помещение. Уж каких фильмов насмотрелись архитекторы – неизвестно, но здесь были и железная дверь, и серые бетонные стены, и железное кресло, и выложенные на видном месте очень неаппетитные приспособления – здоровенный шприц, ножницы, клещи, пилки, что-то ещё, также леденящее душу. В углу умастились что-то типа дыбы и испанского сапога. Пока юноша осматривал застенок и сравнивал его с оборудованием известного подвала, его сноровисто и быстро раздели. По тому, как аккуратно складывалась одежда, можно было понять – это компенсация палачам за вредность в работе. Попытки Максима оставить хотя бы "нижнее белье" были мягко, но решительно пресечены.
– И часто это используется?
– Не простаивает.
– Гестапо.
– Где уж нам…. Ну, будем устраиваться поудобнее.
– Говорят, что хорошо зафиксированному больному наркоз не нужен, – мрачно сострил худощавый. – Вот и у нас – без наркоза. Ну, я думаю, нам долго не придётся. Для начала пару пальчиков чик – и всё расскажешь. Эта такая острая, но быстро убеждающая боль.
Говорливый – сухой, но жилистый заплечных дел мастер усадил Максима на пыточный стул, а его антипод – здоровенный молчаливый ассистент начал привинчивать руки и ноги подростка зажимами.
– Скажите, маэстро, а вы сами не пробовали? Откуда вы знаете, какая боль?
– Из практики, сынок. По наблюдениям. По реакции. А самому – Бог миловал.
– А какая самая страшная?
– Ох, и любознательный же ты! Молодец. За это я тебе её подарю. Потом. Когда всё расскажешь. Или когда не расскажешь. Говорят, это когда вон теми тисками зажимают гениталии. Неправда. Предрассудки. Вон, видишь, – он наклонился к любознательной жертве и заговорщески показал на уже замеченный Максом здоровенный шприц.
– Ты думаешь, мы им бегемотам уколы от желтухи делаем? Нет, братец, наоборот. Не туда, а оттуда. Пункция. Прокалываем копчик и медленно высасываем спинной мозг. Вот это – настоящая боль.
– Скажите, я знавал одного такого же романтика дыбы, в Быстром.
– Двоюродный брат мой, царствие ему небесное, – помрачнел палач. – Наши деды братанами были и оба этим же и занимались… А ты, значит оттедова? – В это время словоохотливый палач рассматривал снятый с Максимовой шеи крест. Замолчал, что-то припоминая, затем ахнул и рванулся к шефу. Вернулся он минут через десять, несколько озадаченный. Он каким-то странным долгим взглядом посмотрел на голого юношу, потом пожал плечами.
– Видит Бог, юноша, подчиняюсь принуждению и безо всякого личного желания, или упаси Бог, неприязни… – словно оправдывался он.
– А в других случаях, по собственному почину и в охотку?
– Базыль, начинай, – скомандовал пришедший в себя мучитель, а Максиму пояснил: – Вася у меня в учениках. Пока так, первоначальные мазки, простейшие движения. Палец там отхватить, или за эти же самые гениталии потягать. Во, давай Базыль, без кровушки пока, за это, за самое. Хлопчик молодой, этим самым переполнен, так что должно подействовать.
– Что с тобой, Баз?.. – кинулся, было, к нему маэстро пытки, но тут же упал и в ужасе завизжал. Почувствовалось ему, как пробивает его копчик и отсасывает спинной мозг толстая игла. И то, что это орудие на самом деле лежало на месте добавляло к боли некий прервобытный ужас.
Василий подошел к юноше, гнусно осклабился, показав желтые зубы, и потянулся клещами вниз. Пора было начинать, и Максим начал. Он мысленно сжал этими самыми клещами этот же объект пытки, но у ухмыляющегося ученика маэстро и еще усилил возникший болевой импульс. Заплечных дел подмастерье выронил инструмент, схватился за ширинку, выкатил глаза и с минуту, всхлипывая, втягивал в себя воздух, а затем заревел гудком торпедированного океанского лайнера.
– Дьявол! – вскричал он, поднимаясь с живота на колени. Пощади… а-а-а, – во время крика от боли он, видимо, соображал, как обращаться к дьяволу или бесу. – Ваше… ваше…– никак не мог придумать он. – Пощадите! Не знали же мы…
Глядя на них, Максим напрягся, чтобы почувствовать крепость фиксаторов и вдруг вскочил со стула. Металлические обручи безболезненно прошли сквозь руки, ноги, шею и живот. Или он прошел сквозь них? Ощущение было новое – словно ветерком обдало. Но разбираться в этом было некогда. Увидев такое, палачи замолкли, затем вновь взвыли. Первым сориентировался, конечно, старший.
– Повиновение, – вошел в роль, одеваясь, Максим. Палачи радостно закивали головами. – При первой же мыслишке боль вернется. Еще страшнее. – И хотя он говорил тихо, а инквизиторы продолжали гудеть и повизгивать, они услышали и вновь радостно закивали головами.
Что-то сквозь боль сообразив, рухнул на колени и подручный. Держась одной рукой за срамное место, он протягивал вторую к Максиму и умоляюще закатывал глаза. Говорить он не мог, только гудел и гудел, как маяк в тумане.
– Зови шефа, – сказал он старшему, отпуская боль у обоих. Тот еще несколько секунд прислушивался к ощущениям, затем осторожно встал, но, убедившись в том, что спинной мозг в целости, кинулся в затемненный угол пыточной.
– Шеф, он готов, пора, – дрожащим от потрясения голосом доложил он в припрятанный микрофон.
– Что там у вас творится? – раздался озадаченный голос шефа.
– Ничего, как всегда.
– Что ты там с ним сделал? Он еще может говорить?
– Может, шеф, еще как может, – хихикнул палач, угодливо подмигивая новому владыке.
– Смотри мне. А то как-то странно он орал… Я уж подумал…
– Всё в норме, шеф.
– Ладно, сейчас разберусь, какая у тебя там норма.
– Теперь вот что, – обратился Максим к мастеру и подмастерью, который всё еще проверял целость своего хозяйства. – Шефа, как войдет, сразу сюда, – он указал на стул. – По всем правилам. И без фокусов, – он заставил слабо попульсировать боль в тех же местах собеседников.
– Что Вы, как можно, Ваше… Ваше…
– Ну, что тут? Что…
Умственные мучения палача по изобретению титула прервал ворвавшийся шеф.
– Извините шеф, плохой расклад, – объяснился маэстро.
Всё произошло так быстро, что последний вопрос он задал, уже будучи раздетым и "хорошо зафиксированным".
– Да, шеф, это не мы. Это – он, – решил прояснить положение Василий.
– Вы что, совсем рехнулись, недоумки? – от безграничного изумления новый пленник даже перешел на спокойный тон.
– Ты, шеф, не ругайся. А то, видишь, как поворачивается. Чтобы не аукнулось.
– Всё, теперь поговорю я, – вмешался Максим. – Мне очень надо знать: а) за что? б) кто за этим стоит? в) как до них добраться? А теперь и г) появилось. Что ты знаешь про этот крест? Будешь рассказывать, или подождем? – И прерывая ответ допрашиваемого, констатировал: – Подождем. Вам, ребята, предоставляется случай продемонстрировать шефу всю программу, чтобы он сам убедился в ее эффективности. А то :"Недоумки, недоумки", – подлил он масла в огонь выходя. – Я на связи. Он должен говорить. И говорить одну правду.
– Но, шеф, мы же еще почти ничего… Только показали, какая она бывает, боль-то. Базыль, еще посильнее…
В кабинете шефа никого не было – то ли он ограничивал доступ лакеев к пыточной информации, то ли разослал по каким неотложным делам, то ли они просто толклись где-то неподалеку, ожидая сигнала. Максим сел в шефово кресло и стал слушать включенную громкую связь.
В начале, когда его переметнувшиеся холопы только примеривались, шеф ругался и объяснял, какую они совершают ошибку, продавшись "недоноску". Затем стал угрожать. Наконец, завизжал: "Не подходите ко мне с этим железом!".
"Совсем, как Паниковский", – подумал Максим. Затем визг стал почти непрерывным и захлебывающимся.
– Когда будет готов – сообщите, – бросил он в микрофон и отключил связь с подвалом. Он успел заглянуть в роскошный бювар, затем, подумав, переложил его к себе в карман. Разыскивая свои вещи, выдвинул ящики стола. Всё лежало в нижнем, самом глубоком. Юноша надел свой загадочный крест, разложил в карманы немудреное имущество, а затем замер. Его начатая пачка зеленых лежала сверху небольшой горки таких же пачек. Восемь. Видимо, так, на текущие расходы мелочишка… Ай, да не нужны они мне… С другой стороны, оставлять подонкам? Может, как Деточкин? Почему бы и нет? – вдруг загорелся он этой идеей и начал рыться в столе дальше. В верхнем ящике он нашел еще несколько футляров с удивительными по красоте перстнем и бусами (то ли колье, то ли ожерелье, в общем – женщине на шею – не совсем разбирался подросток в таких вещах). Удивляясь такой самоуверенности хозяина, Максим, уже не колеблясь, переложил эти драгоценности во внутренний карман куртки.
Неприятно было слушать какой-то поросячий визг от человека, только что упивавшегося своей властью, обещавшего убить, долго не мучая, слушавшего крики и стоны других. Максим крепился. Вспомнил, какой видел убитую. Но всё-таки не выдержал.
– Уже? – удивился Максим.
Он не знал, что дело тут не в беспечности. Что незадачливый шеф должен был срочно положить в определённую банковскую ячейку и даже не на свое имя эти драгоценности. Что в виду баснословной их стоимости сам шеф выступал перед заказчиками как простой курьер. Но отложил, на свою или чью-то другую беду, отложил он это дело на полчасика, чтобы решить вопрос с этим таинственным протеже влиятельных знакомцев.
Максим запихивал в свой, брошенный на стуле для посетителей кейс, свои и шефовы деньги, когда на столе замигала лампочка вызова.
– Да, хозяин. Он готов. Всего-то и пришлось…
– Хватит. Иду, – Максим вновь, теперь уже сам, двинулся по винтовой лестнице, ведущей из кабинета шефа в его частные застенки.
– Да вы что? – невольно вскричал юноша. Он отвернулся, чтобы подавить подкатившую к горлу тошноту. Только вызванное воспоминание о погибшей девушке вновь вернуло ему мужество взглянуть на истерзанную плоть.
Было видно, что заплечных дел мастера уже посчитали себя на службе у нового шефа ("хозяин" – нашел нейтральную формулировку виртуоз пыток) и решили показать свое мастерство на шефе старом. Да и законы холуйства никто не отменял. Никто так смачно не топчет поверженного хозяина, как его самые ревностные слуги. И за эти десять минут хозяин застенка изменился до неузнаваемости. Этакий холеный, жесткий, невозмутимый "сильный мира сего" превратился в трясущееся, непрерывно воющее желе. Розовое желе.
– Но Вы… хозяин, вроде дали команду побыстрее и чтобы не врал. Теперь он врать не будет. Сил не хватит. А? – крикнул он в сторону стула. Подопытный только взвизгнул.
– Итак, "а" – за что? Быстро!
Пытаясь сохранять строгий тон, Максим начал допрос.
– Мне это не надо было. Это он. А я…
Шеф вздрогнул, всхлипнул и быстро жалобным тоном, всхлипывая, запричитал:
– Кто он?
– Но ты… Вы же знаете. Ржавый. Эта девка – это его интерес был. Из его слов понял – в науку другим.
Шеф вновь вздрогнул и зажмурился, словно от удара. И так теперь вздрагивал и отворачивался при каждом вопросе.
– В какую науку? Чем она могла ему? И кому в науку?
– Не знаю, ну не знаю, – захныкал шеф, опасливо косясь на ассистентов. – У нас, сами знаете, расспрашивать не принято.