Подвойская Леонида. Предтечи Зверя. Книга первая. Максим

   – Наука выживет. А детки…
   – Ты все-таки не по годам мудр, Максим. Или, наоборот, всё ещё по детски наивен? Но согласен. Значит, сегодня и объявим?
   – Знаете, мы с Вами так мало знакомы. И уже – совместная работа?
   – Ты прав! Не подумал. Понимаешь, главное было – твое принципиальное согласие. Ну и чтобы правильно понял. Об остальном не подумал. Тогда я займусь оформлением, а после твоего отдыха и объявим. Значит, сегодня не объявляем?

 
Затем поговорили о перспективах работы по искусственному разуму, о порядке поступления в университет, о каких-то мелочах, после чего Максим покинул ректоровские апартаменты. Чувство осталось всё же гадковатое. За оставшееся время юноша успел еще переодеться, пообедать и поболтать с другими финалистами в университетском парке.
Церемония оглашения итогов и награждения победителей была обставлена по первому классу. Длинный стол жюри и почетных гостей – маститых академиков, корзины с цветами на сцене, кинохроника и полный зал болельщиков. Председатель – знаменитейший математик в третьем поколении легендарной династии – явно волновался, затягивал открытие, поглядывая на широкие входные двери. И не зря. Бывший сосед Максима не ошибся. Когда зажглись мощные юпитеры, в зал стремительно вошел Президент. Жестом отвергая аплодисменты, он сел на пустующее место в президиуме и кивком головы разрешил начинать.
От волнения Максим плохо слушал вступительное слово академика. Затем, когда началось оглашение результатов, сосредоточился, но, увидев, что даже третью лауреатскую премию вручает сам глава государства, разволновался еще больше.
 

   – Первая премия присуждается открытию нашей Олимпиады, несомненному таланту Белому Максиму! – и юноша взлетел на сцену. Президент, вручая диплом, по своему обыкновению глубоко заглянул в юношеские глаза, начал говорить дежурную фразу, потом осёкся.
   – Постой-постой! Белый? Знакомая фамилия. Очень знакомая. Да! – вновь блеснул он своей феноменальной памятью. – Награждал такого. Да, у меня на глазах развалившийся самолет посадил. Родственник?
   – Отец, – однозначно пролепетал Макс.
   – Молодец! Оба молодцы! Как он сейчас?
   – Сегодня… мандатную комиссию проходит… как я догадываюсь, – добавил Макс на всякий случай, чтобы отца не упрекнули в болтливости.
   – Догадливый – усмехнулся Президент. – Подожди. После окончания подойдешь ко мне, узнаем.

 
Максим стал приходить в себя только присев на отведенное для лауреатов место на сцене. Председатель, косясь то на президента, то на Максима, не решался назвать победителя. Странная беседа юноши с Президентом, обнаружившая какоето знакомство, выбивала из колеи. А если пацан нажаловался? Но ректор заверил, что все утряс и этот не в обиде. Да и по виду…
 

   – Гран-при завоевал уже известный, подающий большие надежды и их уже оправдывающий…

 
В это время лауреат первой премии, уже уняв волнение, более трезвым взглядом изучал Президента. Ранее он видел того у Ираклия, когда творил представление для высоких гостей. Сейчас Макс разглядывал главу государства при свете дня. И ничего особенного, – вдруг понял он. Встретишь на улице – не оглянешься. Вот аура властности – да, сильная. Как это, харизма? И, наверное, гипноз власти. Вот он вручает Гран-при сыночку своего закадычного друга-соратника. Также улыбается, тоже что-то говорит. Видимо, поздравляет. За аплодисментами не слышно.
На дальнейшие торжества президент не остался. Уже уходя, подозвал к себе Максима, а на выходе, возле машины, скомандовал дать связь с кем-то Максу неизвестным.
 

   – Скажи, там у тебя что, мандатная комиссия сегодня? Еще идет? Белый как? Проходит? По медицине как? Ну и что еще ? Ничего? Тогда дай ему трубку.
   – Добрый день Леонид Константинович, – продемонстрировал он вновь свою феноменальную память. – Поздравляю Вас с новым этапом. С новой ступенькой. Теперь все зависит от Вас. Я своё обещание сдержу. Вот, кстати, рядом Ваш сын, тоже поздравляет. Не удивляйтесь, я ему здесь премию вручал. За олимпиаду. Вот и разговорились. Ну, здоровья Вам и успехов. И тебе здоровья и успехов, – пожал он руку юноше, после чего укатил. Растерянный Максим остался на растерзание нескольких журналистов, последовавших на всякий случай за Президентом и оказавшихся свидетелями какого-то разговора.

 
Вернувшись в зал, Макс моментально ощутил резко изменившееся к нему отношение. Торжества уже закончились и сейчас предстоял небольшой концерт звезд эстрады – университет немного раскошелился. Жюри, победители и финалисты переместились в первый ряд. Стесняясь проталкиваться туда, Макс устроился на первом попавшемся свободном месте. Но, оказывается, его уже высматривали. Сам ректор довольно быстро, но не превышая скорости, соответствующей его авторитету, метнулся к подростку, и обняв за талию, потянул в первый ряд – на место возле себя.
 

   – А ты не такой уж и простачок, – тихим тоном, с полушутливой укоризной констатировал профессор. – Засланный казачок, да? Президентов ревизор? Все о конкурсе доложил?
   – Ай да что Вы! Просто…
   – Шучу, шучу и не допытываюсь. Но теперь наши начинания окажутся тем более эффективными, правда?
   – Конечно, – однозначно согласился Максим. "Теперь уж ты меня облапошить побоишься, даже если вдруг надумаешь", – злорадно подумал он. Видимо, та же мысль пришла и академику – он вдруг взглянул на юное дарование зло и настороженно. Но начался концерт, и каждый задумался о своем.
   – Завтра подходите часиков в десять. Покончим со всеми формальностями, – прощаясь, пригласил к себе председатель жюри. Он тоже был под впечатлением обнаружившегося знакомства этого провинциала с "Самим" и всё еще опасался скандала с засуживанием. Хотя все прошло как по маслу, но, может, Президент, как всегда осторожный политик, решил не поднимать публичного скандала? А завтра – всех на почетные пенсии? А ведь не хочется же! Поэтому надо максимально ублажить этого Макса (прости Господи, за каламбур) и сплавить его на заслуженные каникулы.

 
А финалисты еще зарулили на организованный для них праздничный обед. Ничего не чуждо и ребятам с математическими вывертами. Поэтому оторвались по полной программе. С шутками, хохотом, танцами и неофициально – с вином. Отсутствовал только главный победитель. И он сам, и его папа были не от мира сего и положение не позволяло. Но ничего, обошлись и без него.
Уже вечерело, когда все, обменявшись напоследок номерами мобильников, вывалились из кафе. Только теперь Максим включил сотовик и набрал отца.
 

   – Ну как у тебя?
   – Порядок! А после того звонка, вообще пошло-поехало. До этого сказали – ехать, ждать окончательного решения и вызова. А теперь – всё. Перебираемся.
   – Как уже? Прямо сейчас? – заволновался Максим.
   – Ну, еще отгуляем отпуск, а в школу пойдешь уже…ну, знаешь где. Так что с невестой попрощаться успеешь, –сболтнул отец и тут же, не дожидаясь язвительных замечаний, добавил, – а что Президент?
   – Как и тебе – вручал награду. Кстати, папуль, я завоевал путевку в Испанию. Недельки на три-четыре. Поэтому надо задержаться на пару деньков, порешать формальности. По деньгам не волнуйся, всё финансируют.
   – Ну, у меня тоже некоторые формальности…
   – Врешь, ох, врешь, папуля…
   – Ну ладно, потом, – даже по телефону засмущался летчик и прервал разговор.

 
Макс переоделся и продлил проживание в гостинице, после чего залез в ванную и набрал номер Синички.
 

   – Видела, поздравляю. Тебя сегодня ждать? Или празднуешь? Приходи, пожалуйста. Сам говорил, что надо закрепить! – умоляюще зачастила счастливая мать.
   – Конечно, приду. Через часок. Тут … некоторые вопросы надо решить, – соврал Макс, нежась в ванной. Ему просто хотелось остановиться, передохнуть, немного подумать.

 
Одеваясь, он принял решение, вытянул из импровизированного тайника экспроприированные у Ржавового бриллианты, затем набрал номер Холеры, а через некоторое время – номер Элен.
Когда Максим вошел в квартиру журналистки, уставший от новых впечатлений, да и просто от физической нагрузки ребенок уже засыпал. О чем и сообщила его счастливая мама.
 

   – Сегодня мы завершим. Но мальчику надо срочно догонять. Надо укреплять ноги. Очень хрупкие косточки. Ему надо наращивать мышцы, а ноги сейчас начнут быстро расти. Поэтому лучше всего сейчас двигаться в воде. Вам надо уехать. На юга. К морю. Желательно – не к нашему. Да и вообще вам надо пока исчезнуть. Давайте сделку? Вы отдаёте мне копию информации и забираете с собой Холеру, а я за это плачу.
   – Но я не…
   – Не верю. Вы не могли не снять копии, правда? Ну, тысяч сто баксов? Можно вполне прилично поправить здоровье Алешки и пожить в тишине, пока закончится разборка по этой информации.
   – Зачем это тебе? И кто тебе платит?
   – Никто. Я сам по себе. А зачем? Убили одну девушку. И я должен пройти по цепочке. Подумайте. А пока займёмся Алешкой… Давай, Алекс, засыпай, а я тебя немножко полечу, хорошо? Оно не больно. Засыпай…

 
Ночь пролетела незаметно. Максим подвинул кресло к дверному проему балкона, где уже высветились утренние лучи Солнца. Он уже закончил ночной сеанс с ребенком и вел беседу с Синичкой. Вдруг вспомнил, как та постоянно одевается во всякие прикиды, закрывающие шею. Вот и сейчас она выглядела довольно нелепо в халатике и каком-то платочке.
 

   – Вас тогда сбила машина. Давайте посмотрим, что с Вами?
   – О нет, нет, – отшатнулась молодая женщина, инстинктивно прикрываясь руками. – Со мной все в порядке. Только шрамы. Но это уж, увы.
   – Поедете на юга и будете вот так же?
   – Есть и закрытые купальники. А шея, – она безразлично махнула рукой.
   – Ну давайте попробуем! Это даже проще, чем с Вашим сыном, а?
   – А ты не испугаешься? – с нервным смешком спросила журналистка. – Это … неприятно видеть, – подобрала она слово.
   – Я же сейчас не кавалер, а как бы врач.
   – Сейчас? – поймала Синичка его на слове. – А когда был кавалером?
   – Да нет… Я вообще… – засмущался юноша. Ну, попробуем, а?
   – Ладушки, попробуем. Теперь, после Алешки, я во все верю. Но тратить силы на такое… Что мне делать?
   – Ложитесь на кровать и снимайте с себя все… что можно.
   – Тогда я сейчас… – женщина кинулась в спальню, повозилась там, и через несколько минут позвала целителя. Когда Макс вошел, женщина лежала в кровати, накрывшись простыней до подбородка.
   – Это чтобы не сразу шокировать, – объяснила она. – Опускай потихоньку. Привыкнешь и – дальше…

 
Это было действительно ужасно. И для женщины – особенно. Рваный косой шрам начинался на шее, пересекал правую грудь, в настоящее время прикрытую купальным бюстгальтером, резко поворачивал налево вниз и оканчивался внизу живота. Шрам был похож на чуть повернутую по часовой стрелке букву Z. На мелкой фигурке Синички всё тело спереди казалось одним сплошным шрамом. Максим представил, как выглядела рана и его передернуло.
 

   – Страшно, правда? – чтобы побороть свое смущение заговорила журналистка, увидев реакцию юноши. – Привезли в ближайшую районную больницу, а там как смогли, так и заштопали. Да и не до меня было. Ребенка спасали. Но это еще нечего. Те же бравые ребята по заказу того же урода позже одной девушке кислоту в лицо плеснули. До сих пор мучается… Не дал Бог смерти. Так что у меня – ерунда.

 
Женщина начала тянуть простыню на себя.
 

   – Но мы же договорились, – Макс вновь отбросил простыню и, протянув руки, сосредоточился. После всенощной было трудновато, но он решил уже сегодня закрыть вопрос с Синичкой. Поэтому вскоре появилось свечение, и юноша начал наводить мостики между живыми клетками, разделенными сейчас рубцами соединительной ткани. Боль у женщины уже давно ушла, организм был сильный и без существенных изъянов, поэтому неприятных ощущений Макс не испытывал. Где-то на середине пути он почувствовал головокружение и побрел к уже залитому солнечными лучами креслу.
   – Может, не надо мучиться? – подойдя сзади, погладила юношу по голове журналистка. – Ты и так уже сотворил чудо. А я…
   – Мы скоро закончим. Вот сейчас отдохну и закончим… Только… там… у Вас… – осторожно подбирал слова Максим, начиная краснеть. – Там, ну, под купальником… повреждена не только кожа. Чтобы быстрее было, давайте снимем, а?
   – Ты так мило покраснел, что мне ничего не остается, как выполнить эту просьбу. Иначе получилось бы, что я плохо о тебе подумала, – улыбнулась журналистка.

 
Уже после второго сеанса, практически закончив целительство, Максим спохватился и поинтересовался, где находится младшая сестричка пациентки. Оказалось, что, убедившись в чудесных способностях Макса, девушка больше дома не появлялась.
 

   – Звонит, говорит, очень занята, спрашивает, где ты. Думаю, просто стыдится приходить. Но она девочка правильная, признает свою неправоту – извинится.

 
Максим усмехнулся, вспомнив, как называла себя "правильной девочкой" Лариска. Но, вспомнив о делах, отогнал эту мысль и поинтересовался адресом девушки, которую обезобразили кислотой.
 

   – Думаешь, сможешь ей помочь? – догадалась Синичка. – Боже, какой же ты молодец! – кинулась к компьютеру журналистка.
   – Вы совсем не интересуетесь, что получилось у Вас?
   – Нет! Просто я тебе верю. И кроме того… Кроме того… Эти волны напоследок… Эти золотые лучи… Лучше не вспоминать. Ты же женщин с ума сводишь, правда? – она оторвалась от монитора и лукаво взглянула на юношу.
   – Я думаю, через недельку все м-м-м рассосется. Шрамов не будет вообще. А на восстановление…груди, ну, недели две. Это уже сам организм. Если бы еще пару сеансов, то, конечно, быстрее бы… – не принял тона Максим. Уж больно ему понравилась младшая сестра, чтобы хоть немного фривольничать со старшей.
   – Вот, нашла, – перешла на деловой тон журналистка. Она сейчас в центральной ожоговой. И если бы ты смог…
   – Смогу! – решительно ответил Максим. – Только и Вы… Всё-таки я кое-что для Вас сделал, чтобы Вы меня послушались, а? Исчезайте. Вот деньги – придвинул он принесенный накануне кейс. – И давайте мне флёшки. Я должен разобраться с этими ребятами, а без Вас будет спокойнее.
   – Хорошо, "Простомакс" Белый. Я возьму деньги. Я возьму твоего этого Холеру. Мы уедем. Вот копии. Забирай. Я много узнала о тебе. Всё-таки журналисты – ребята ушлые. Но всё же, всё же, всё же, – молодая женщина обняла юношу и заглянула ему в глаза. – Всё же, кто ты?
   – Не знаю. Вы сами обещали ответить мне на этот вопрос, –не отвел взгляда юноша.
 
 
 

 
Глава 44
 
 
Распрощавшись с журналисткой и уже проснувшимся малышом, Макс устроился на уже знакомой скамейке и набрал номер отца. Надо было задержаться – уж очень запала в душу история с изуродованной кислотой девушкой. Отец только поинтересовался, есть ли у него деньги и "не какая ли столичная штучка" так вскружила ему голову.
 

   – Уж насчет "штучек" лучше помолчал бы, – тут же окрысился сын.
   – Не надо так, сынуля. Не надо. Наш разговор впереди и я имею право быть выслушанным, – очень серьезно, на равных ответил отец. Это понравилось Белому-младшему, он, вздохнув, сменил тон и поинтересовался, когда, всё-таки переезжать. Отец ответил, что сразу после отпуска, а отпуск начался вчера. Так что, банкетаж по случаю отъезда еще организовать успеем, но всё же задерживаться в столице не стоит.
   – Это, как получится, – решительно заявил подросток.
   – Надо, чтобы получилось, – также решительно и веско ответил Белый-старший.

 
В университете всё утряслось как нельзя лучше – поездка была запланирована через месяц – хватит времени для переезда, а потом, когда отцу на службу, до занятий – море и отдых. И сейчас есть время. Получив все документы, удостоверяющие этот приятный факт, выслушав наставления об особенностях выезда несовершеннолеток за рубеж, Максим заглянул к ректору.
 

   – О чем всё-таки секретничали с Президентом? – заглянул в глаза подростку академик.
   – Так, об общих знакомых, – туманно объяснил Максим.
   – Даже так? Ну что же… Я уже запустил решение в работу и надеюсь на наше джентльменское соглашение?

 
Максим уверил ректора в незыблемости договора и, выслушав пожелания приятного заслуженного отдыха, распрощался.
Татьяна встретила его на выходе и, кратко поздоровавшись, попросила "присесть для разговора в "тачку". Это действительно была старинная "тачка" – легендарных времен "тройка". Правда, с любовью ухоженная. И это сразу породило симпатию юноши к сидевшему за рулём мужичку пенсионного возраста. Правда, молодые пацаны, между которыми оказался на заднем сидении Максим, симпатии вот так сразу не вызывали. Какие-то они были хмурые, неразговорчивые, глядели на него странными глазами – не то с испугом, не то с отвращением. Максим еще разглядывал их, когда "тройка" рванулась и вскоре набрала максимально разрешенную в столице скорость.
 

   – Ну и? – не выдержал странного молчания и взглядов новый пассажир.
   – Приедем, расскажу, хорошо? – предложила с переднего сидения девушка.
   – Но, подожди, куда и зачем? Здесь что, нельзя?
   – Можно и здесь, но это будет не так…убедительно. Не так наглядно… Да ты не бойся, мы вреда не причиним.

 
Макс ухмыльнулся. Они? Вреда? Вот взять и пройти сейчас сквозь машину! Был и нет. Это было бы для них наглядно и убедительно. Но зачем? Девушка ему определенно нравилась. Даже не то слово. Поэтому покоримся.
 

   – А как далеко? – всё-таки уточнил он, когда машина помчалась по кольцу.
   – Еще часика два, – успокоила его девушка. Максим принял и это, попробовал завести беседу о мелькающей природе, потом сообщил водителю о своём мнении насчет "тройки", как об одной из самых удачных моделей совкового периода. Но все молчали. Даже водитель, явно расцветший от комплимента, промолчал – все были настороженно напряжены.

 
Автомобиль несколько раз сворачивал на все худшие и худшие дороги и, в конце концов, загромыхал старыми амортизаторами, подпрыгивая на ухабах. Проехали несколько всё более заброшенных деревенек, углубились в лесок и уже здесь остановились возле полуразвалившегося "дворянского гнезда".
 

   – Пойдём, – пригласила девушка внутрь этого особнячка. Ребята встали по бокам, но, глядя на послушание гостя, несколько отошли. Так, просто сопровождающие. Теперь Максим увидел, что оба они были выше и мощнее его. Водитель с ними не пошел – открыл капот и погрузился в привычное всем автолюбителям прежних времен занятие.

 
Солнце начинало цеплять наиболее высокие деревья. Вечер был тихий, теплый, какой-то прозрачно-чистый. Максим сидел на старой скамейке и пытался сдержаться.
 

   – Мммма, мммма, умммм, – мычал он, сдерживая душившие его рыдания. Несмотря на просьбы оставить его одного "подумать", рядом сидела Татьяна и успокаивающе гладила юношу по плечу. – Ну что ты? Ну что ты? Ну, успокойся, – испуганно шептала она. – Как же так? Господи, как же так? И за что? Их за что? – срывающимся голосом, всхлипывая, обращался к самому себе подросток. – Как же мы можем? Как же мы можем, жрать, веселиться… Как же мы можем вообще жить спокойно, когда рядом вот такое? Как? – повернул он мокрое от слез лицо к девушке.
   – А что я? А что мы? – начала тоже всхлипывать, но от несправедливого обвинения Татьяна. – Я узнала, когда Алешку негде было оставить. Хотела на время. Вот, увидела. Теперь мы помогаем. Чем можем. А ты, ты поможешь?
   – Сделаю всё. Всё, что смогу. Всё, что в моих силах, –уже твердым голосом заявил Максим. – Начнем прямо сейчас, – подхватился он.
   – А дежурный? А медсестра?
   – Будут спать, – отмахнулся юноша. – И вот что… – остановился он. Твоего эскорта не надо. Охраны тоже. Не сбегу. А зеваки или контролёры мне не нужны. Не цирк. И не балаган.
   – Хорошо. А мне можно?
   – Ну, ты уже видела…
   – Да, как вы с сестрой… – не удержалась девушка.
   – Это было совсем не то, что ты подумала. Но… оставайся.

 
Они вновь вошли в обитель, столь потрясшую подростка. Точнее, даже не она. Как понял Максим, стараниями этих ребят здесь было чисто, хоть и бедно. Но в самих комнатах… Это был детский дом, точнее даже – приют, для маленьких калек, от которых отказались родители. Или у которых не было родителей. И если в детских домах, где раньше побывал Максим, царила тоска, то здесь – боль и отчаяние. Часть детей не понимало, что они калеки. Они терпели боль, как непременный атрибут жизни. Но боль остается болью, и как не сильно было детское начало в этих малышах, как бы ни баловались, как бы ни проказничали они иногда, в глазах постоянно оставались невыплаканные слезы и ужас ожидания очередного прилива недуга. Но были и другие, уже осознавшие когда-то счастье здорового существования. А кто-то, – и счастье родительского тепла. Теперь эти маленькие люди просто излучали не только красные волны боли, но и черные волны отчаяния.
Слезы навернулись у Макса уже через несколько минут. Самое ужасное для восприятия было смотреть в эти глаза. А загадочная чувствительность нашего героя к биополям просто захлестнула его черными волнами. Когда же он увидел, как эти изгои нашего мира пытаются играться, двигаться, услышал их детские, все-таки звонкие, но какие-то обреченные голоса, а затем, когда к одному из несчастных пришла боль – и покорный, и от этого ещё более несчастный плач, – юноша, захлебываясь жалостью и состраданием, кинулся вон.
 

   – Ты понял? Ты сможешь? – бросилась за ним Татьяна.
   – Мне надо…подумать… одному, – давясь слезами, простонал он. Ребята послушно ушли, повернулась и девушка. Но, увидев, как дрожат плечи юноши, осталась, тихонько присев рядом.

 
Сейчас Максим вошел в приют безнадёги с другим настроением, –с озлобленной на весь свет решительностью. Двумя жесткими взглядами уложив почивать до утра дежурного врача и медсестру, он, проходя по комнатам, оглядывал уже устроенных на ночлег ребятишек.
 

   – Здесь их двадцать один. Я не смогу пробыть здесь три недели. Нет, смогу, если понадобиться. Сколько надо, останусь! Но есть другие… Вот что, – решил он. – Тань, давай их разместим по болезням. Вот этого, этого и этого. И вот этого. Да, четверых. У них одно и тоже. Попробую сразу. Однажды пробовал, – объяснял он, вместе с девушкой перенося сонных деток.

 
Так началась битва с судьбой, с роком или дьяволом, искалечившими этих несчастных, Богом забытых его же созданий. Или не забытых? Ведь появился здесь таинственный целитель. Каждую ночь в одном из окон приюта были видны сполохи – то ярко-голубого, то золотого цвета. Недоверчивые Татьянины друзья всё-таки понаблюдали за странным процессом и теперь знали: голубые сполохи – лечит, золотистые – закрепляет достигнутое. Макс отдавал свои силы без остатка, отрубался над больными и по негласному соглашению, Татьяна в этот момент звала парней. Те переносили юношу в кресло к лунному свету и затем вновь удалялись в ночную темноту. Отправить их вообще было немыслимо – на их глазах свершалось великое по доброте своей чудо. Поверить пришлось, когда первая четверка начала бурно выздоравливать. Неизлечимая, врожденная болезнь мозга вдруг оставила их. Столь неожиданное исцеление безнадежных не прошло незамеченным и для медперсонала – всех четверых увезли на исследования.
 

   – Надо будет проследить, чтобы в нормальный детский дом определили. Или к этим… итальянцам для оздоровления, – прокомментировал произошедшее Максим. Радоваться он не мог. Не было сил. Прежде всего, психических. Въевшаяся в детей боль покидала эти тельца неохотно, мстительно бичуя целителя. Заряд– разряд до потери сознания, несколько раз за ночь, рваный дневной сон с тяжелыми видениями внутренних проявлений детских недугов просто изводили. А одновременное лечение сразу нескольких маленьких организмиков требовало исключительной концентрации. Следующую после первой тройку лечить пришлось труднее – две ночи и ночь укрепляющих лучей или волн. И результаты проявились позже – на третий день. Но тем большее было потрясение врачей. Такие позвоночные травмы или врожденные дефекты не только не лечились – они даже не оперировались. А тут – на тебе! Увезли и этих. Следующую четверку Максим поставил на ноги за двое суток – оказалось, что нервные клетки под воздействием его полей соединяются всё быстрее и охотнее. Отрадным бальзамом на измученную психику юноши оказалось посещение одного из этой тройки матерью. Женщина, увидев идущего к ней, ранее парализованного ребенка, перекрестилась, затем сгребла в охапку и, осыпая малыша поцелуями, отбиваясь от санитарки, кинулась с ним к машине.
   – Потом навестите, скажете ей, что надо пока поосторожнее. А врачей пусть не боится, – впервые после долгого времени улыбнулся Максим, после чего вновь побрел в свое дневное убежище отдыхать. Ребята по просьбе чудотворца на ближайшей полянке натянули ему гамак и соорудили небольшой шалашик. Подзарядившись всласть солнечными лучами, Максим одевался и брел в шалаш отсыпаться.
   – Поешь вот хоть немного, – уже на второй день начала упрашивать его Татьяна.
   – Не хочу. Не могу. Потом, односложно отказывался юноша, заваливаясь после ночи спать или "загорать". И только когда первая четверка пошла на поправку, съел какой-то суп, привезенный Татьяной из дома. Когда на пятый день такой изнуряющей нагрузки и отупляющей боли Максим погрузился в сумеречное состояние, Татьяна начала ухаживать за ним, как за слабоумным. Приходя в себя ближе к ночи, юноша давал указания, каких конкретно деток будет лечить, созванивался с отцом, довольно бодро разговаривал с Татьяной и ее товарищами, интересуясь, что нового в "большом мире" и целеустремленно двигался к детям. А утром девушка выводила какую-то тряпичную куклу с трясущимися руками и головой. За первую неделю юноша "поправил", как он сам начал выражаться, одиннадцать ребятишек. Но надо было торопиться – бурное выздоровление детей следовало объяснить, запахло сенсацией, и, судя по всему – наездом всевозможных исследователей нового феномена. Не было, не было, не было времени. Да и желания останавливаться не было. Еще десять отверженных судьбой деток ждали своего избавителя. Шестеро сложных – с повреждениями или врожденными дефектами позвоночника. И четверо, с рождения погруженных в вечную мглу слепоглухих – девочка и три мальчика. Следовало ожидать, что наибольший ажиотаж вызовет исцеление этих детей. И Максим оставил их напоследок. Три тяжелых, изматывающих ночи ушло на восстановление костных тканей, благо детские позвоночки оказались податливыми к целительному воздействию загадочных лучей юноши. Но еще две ночи ушли на одаривание исцеленных ребят золотыми укрепляющими лучами. Последними, за одну ночь, Максим "поправил", как и планировал, слепоглухих.