Страница:
– Смотрите за ними особенно. Я не знаю, как быстро получится. Но, наверное, быстро. Чтобы не было шока, оставьте на день в темной комнате. И будьте рядом. Пусть привыкают постепенно, –заплетающимся от усталости языком бормотал Макс, когда верная девушка выводила его последний раз из впоследствии ставшего знаменитым приюта. – Я сделал это. Но я сделал это! – счастливо прошептал юноша, заваливаясь в свой гамак.
– Они начали видеть. И слышать. Уже! – сквозь слёзы прохлюпала девушка.
– Ну и слава Богу!
– Но я не верила! До самого-самого… Нет, верила, иначе бы… Нет, не верила, но надеялась… Думала… Плохо думала. А ты… Ты вот так… Прости! – девушка уткнулась в плечо Максима и вновь заплакала.
– Ну ладно тебе, – осторожно коснулся девичьих локонов Макс.
– Прости меня! – вскинула свои огромные, совсем не похожие на Синичкины глаза девушка.
– Да ладно тебе! – повторил Максим, осторожно потянувшись губами к этим глазам. Но девушка, положив на эти губы ладошку, вроде как поймав ею поцелуй, мягко отстранилась.
– Но я думал, что заслужил… – обиделся юноша.
– Заслужил? Разве ты заслужил это? – светло, по-доброму улыбаясь, возразила Татьяна. – Ты… ты даже не представляешь, что ты сделал! И я тоже… Ты… ты…Я не знаю… ?-сбивчиво пыталась объясниться девушка, не ускользая, тем не менее, из объятий Максима. – И вообще у нас…у меня…ну, без любви… а я…, я даже не знаю, кто ты. Кто ты?
– Действительно, кто ты? – раздался рядом голос Татьяниного кавалера.
– Не знаю, – со вздохом ответил Макс, опуская руки с Татьяниных плеч.
– Ванюша! – кинулась за ним девушка.
– Ну ты даешь! Я же не…
– Молчи! Я все понимаю. Нельзя тебе до срока открывать имя своё, да? Ведь и Он начал проповедовать в тридцать три года.
– Нет, ты подожди…
– Решено! Я с тобой. Я буду твоей первой помощницей и ученицей. А Иван и Владимир – учениками. Мы оставим нашу церковь, наши дома…
– Но глупости же! Ты думаешь, я буду шататься по стране вместе с вами и проповедовать? Пока меня не распнут? Постой-постой. Какую это церковь вы оставите? –Нашу. Истинную. Или не истинную, – вдруг задумалась девушка. – Ведь Христос должен вернуться только…
– Вот видишь! А я сейчас вернусь в столицу, порешаю некоторые дела, потом поеду домой, потом – в Испанию на отдых.
– Но ты же исцеляешь! И, как говорила сестра, тебя не берут пули. Я сама видела ту рубашку.
– Да, исцеляю. Но еще я убиваю. Подонков, которые вот так калечат детей, как Алешку, которые обливают девушек кислотой, которые душат и насилуют…
– Не мир я принес, но меч! – говорил Христос, – в восторге прокомментировала девушка.
– Ну, хорошо. Еще я… – он с коварной неожиданностью притянул девушку к себе и крепко прижался к сочным, еще нецелованным губам. И столь же коварно нахлынул на нее своими золотыми лучами.
– Ну, я же говорю, что я не Христос и не апостол, – ухмыльнулся Максим. – Теперь убедилась?
– Дурак! Мог и по другому…
– Но ведь так приятней, правда?
– Неправда! Просто противно!
– Врешь. Но ведь врешь! – развеселился юноша, глядя на смущение Татьяны.
– Дурак! – вновь рассерженной кошкой фыркнула девушка и рванулась с полянки.
– Ну вот, то Христос, то дурак, – улыбнулся вслед Максим. Уходя, он долгим взглядом попрощался с приютом. Вспомнил, как душили его слёзы жалости к этим бывшим отверженными человечкам. И вновь, как с Алешкой, захлестнуло юношу чувство счастья. Столь же пронзительное, как две недели назад терзавшее его чувство жалости. "Сейчас персонал наверняка мечется вокруг прозревших", –решил он. Более эффектное выздоровление, чем все остальные. Скоро примчатся журналисты. Ничего, эта известность малышам на пользу. Может, и Синичка появится. Хотя…– он спохватился, что за это время ни разу не позвонил ни журналистке, ни Холере, ни Элен, ни Ларисе, вообще, кроме отца – никому. Выбираясь через лесок на трассу, Макс стал набирать непринятые вызовы.
– Я не дождалась окончания. Ты был прав, надо было срочно выезжать. Григорий Григорьевич здорово нам помогает ("Холера" – понял Максим). Сестрёнка рассказала, чем ты там занимаешься. Восхищаюсь тобой, мальчик. Алеша поправляется, точнее, меняется на глазах. Устроимся, расскажу подробнее.
– О, бесенок, привет! Где пропадаешь? На своих копях? Если найдешь ещё такие камушки, приноси, клиенты найдутся. А вообще ты как-то стал забывать свою пациентку. Только по делам, по делам… Приезжай просто так, а?
– Наконец-то изволил. Слушай, если я тебе не нужна или ты так уж смертельно обиделся, то так и скажи, а не отвечать, – это даже не культурно. Видела тебя на награждении. Хорошо смотрелся. Особенно с Президентом. Горжусь, что участвовала вместе с тобой в одной олимпиаде. А потом, наверняка, у этой журналистки пропадал?
– Но честное слово, Лорка…
– Опять "честное слово"? – и трубка замолчала.
– Такое, как у Пушкаревых? – дрогнул голос Белого-старшего.
– Разболтала таки?
– Она только отцу. Ну а он меня поблагодарил. А я ни сном, ни духом. Нельзя так. И чего ты это скрываешь?
– Да не отцепятся же!
– Хм, есть резон. Ну, приезжай… А всё-таки, по такому же делу? Или как в детском доме?
– А об этом уже твоя…Афанасьевна разболтала?
– Просто рассказала отцу, какой замечательный у него сын и какими удивительными делами он, то есть ты, занимаешься. Ничего дурного в этом не вижу, – отчеканил Белый Леонид. – Ну, какой из вариантов?
– Первый, папа.
– Ладно. Жду. Звони. Тебе денег куда переслать?
– Не надо, пока хватает.
– Ну, смотри. Звони каждый день.
– Да… Я уже докладывал Главе государства, – он кивнул в сторону огромного портрета, – об отсутствии у многих из нас сообразительности и умения анализировать информацию. Неожиданный всплеск какого-то "травматизма" карманников. Мелькает какой-то "пацан". Очень странные "разборки" у Ржавого, – опять "пацан". Нам удалось предотвратить слив в СМИ сверхважной информации, – и там "пацан". Кто-нибудь додумался отследить эти ниточки? Или совсем мозги не работают? Всё! Неделя сроку. Делу "Пацан" – приоритет. По карманникам – ты, по Ржавому – ты, по всевозможным киндерсюрпризовским аномалиям – ты. Всё сдать Сергею Сергеевичу. От Вас жду доклада в понедельник. Все свободны. Тимофеев, останьтесь.
– Мне этот "вундеркиндер" очень и очень не нравится. Если это один и тот же, –начал он уже наедине с верным, "из одной грязи в князи", соратником и заместителем Тимофеевым. Этот отличался высохшим, как у мумии, лицом и ввалившимися куда-то к затылку глазами.
– Один и тот же. Такая информация могла быть только у Ржавого. – Ты уверен, что этот "пацан" нейтрализован?
– Нет! Всё сделано абсолютно надёжно. Но от этого уникума всего можно ожидать.
– А не нагадила ли нам эта наша журналистка?
– Нет. Она всё сделала по уговору. Я сам прослушал всё, о чём они говорили у Самеда. Правда, микрофоны почему-то погорели. Но по дистанционной аппаратуре практически всё расслышали. Нет, конечно, поломала из себя. Решила даже пойти вместе с ним. Но он отговорил.
– Ах, отговорил! И она, конечно же, глотая слёзы, согласилась? Интеллигенция! Продаст, но повыстёбывается. И где она теперь?
– На югах.
– Зализывает душевные раны. Верю. Ладно. Давай так. До первой аномалии. Объявится. Ну не утерпит, обязательно объявится. Но не трогать! Отслеживать! Эти наши… чудаки на букву "М" теперь откопают, кто он такой, а мы подумаем, как его использовать. Но не трогать до поры, пока не попытается вновь скинуть информацию. В таком случае – не медлить! За это спрошу с тебя!
– Всё понял.
– Понятливый. Иди.
– Ты? Помочь? – искренне удивился парень, подняв лохматые брови. Из-под них пронзительно блеснули сталью серые переполненные несчастьем глаза.
– Да и… ну… конкретно помочь.
– Заходи, коли не шутишь, – закончил осмотр хозяин и провел Максима на кухню.
– Для журналиста или шарлатана ты, вроде, возрастом не вышел, на дурака или психа не похож. Извини, что не приглашаю в комнату, Люда, пока действует лекарство, спит, будить не буду. Недавно из больницы… Пусть отдыхает. Ну, чай, кофе, и рассказывай, чем можешь помочь.
– Спасибо, пока ничего не надо. Я мог бы…ну… вылечить.
– Та-ак. Вылечить? Всё-таки, псих, – вздохнул парень. – Ты знаешь, что у неё? Ты внимательно газету-то прочёл? Или там постеснялись всё написать?
– Кто там, Саша? – глухо сквозь повязку, закрывающую всё лицо, поинтересовалась девушка, прислушиваясь к шагам Максима.
– Ты что себе… – подхватился Саша, намериваясь обойтись с нахалом самым крутым образом.
– Хорошо… – прошептала вдруг девушка. – Боль уходит… Хорошо… – Сказанного оказалось достаточно, чтобы хозяин вновь сел возле любимой девушки. Он всё ёщё с явным недоверием всматривался в манипуляции странного юноши, но теперь не мешал. Этого и добивался Максим на первых порах, забирая у девушки и растворяя, проводя через себя ужасающую, нестерпимую боль. Выдержать он смог лишь около четверти часа. Но и этого оказалось достаточно, чтобы девушка впервые за долгие месяцы спокойно заснула.
– Вот теперь можно и кофе, – вытирая холодный пот, уже на кухне обратился к Александру целитель.
– Ты снял боль? – пристально вглядываясь в подростка, уточнил хозяин. – Ты можешь вот так обезболивать? И надолго?
– Я думаю, что навсегда.
– Что, что навсегда? – притянул к себе Максима парень.
– Я же говорил, вылечим. Только без рук и прочих эффектов, ладно?
– Если ты это сможешь…я…я не знаю…Хотя…не верю.
– Вот что, – начал диктовать условия подросток. Мне надо будет… – и он рассказал об особенностях своего поведения в таких случаях.
– Конечно, но позже.
– А пока я тебе его опишу, – вмешался Саша. – Это подросток лет пятнадцати, роста для его возраста нормального, телосложения… теперь хрупкого. Он ничего не ест, только загорает, попьет чего-нибудь, поспит, и опять к тебе…
– А какого цвета у него глаза? – включилась в игру девушка.
– Не присматривался… Я же не девушка…
– Ну вот, "опишу, опишу". Не надо. Сама увижу, раз Максим обещает.
– Не надо. Влезешь в разборки, будет хуже. Какой смерти им хочешь?
– Смерти? – воскликнул Александр. – Н-е-е-т. Пусть вот так помучается.
– У тебя есть его адрес или другие выходы?
– Ты? – пристально вгляделся в подростка Александр. – Ты?
– Да, я. Не только лечу.
– Боюсь… – всхлипнула девушка.
– Не бойтесь. Вы пока ничего не увидите. Наверное. А может, и увидите. Сейчас ночь и надо увидеть не Вам, а мне, –успокаивал Максим свою подопечную.
– В конце концов, хуже не будет, – решилась Людмила… – Вижу! Но вижу же! – закричала она. – Вижу, Алекс!
– Хорошо-хорошо, – скрывал свой восторг Максим. Ему хотелось прыгать от радости. Он сделал это! В глубине души он сомневался, что сможет восстановить эти выеденные кислотой глаза. Нет, точнее, в самой глубине души, на уровне подсознания он знал, что может. Но на уровне здравого смысла… "Впрочем, всё это потом", – привычно прервал он попытки самоанализа. Глаза девушки были красивые – большие, чуть навыкате, с сочно– карими зрачками. Но белки глаз всё еще были красными. Сегодня их следовало привести в окончательную норму и подросток, уняв восторги молодой пары, вновь взялся за дело.
– Завтра снимем навсегда, –успокаивал он девушку ближе к утру, когда Алекс вновь её бинтовал.
– Теперь терпеть будет трудно… Когда надежды не было, было легче, – вздохнула она. – А как ресницы? – прорезалось в ней женское начало.
– Выросли. Длинные, пушистые, – успокоил ее возлюбленный.
– Хотя, что ресницы при всём другом, – вздохнула девушка.
– Завтра. Завтра увидите "другое" – обнадёжил ее Макс, уже погружаясь в сон. – Глаза-то было посложнее…
– Конечно. Всё, что угодно.
– Ну, тогда мне пора. Загостился я у вас.
– Вот так сразу?
– Пора. Я завтра заскочу, принесу заказ и аванс, – направился к выходу Максим. И только теперь девушка порывисто бросилась к своему спасителю, обняв и прижав его к себе. Она была выше Максима и эти объятия были несколько комичны, но трогательны в своей простоте и искренности.
– Я за тебя молиться буду. Я…я не знаю, что буду… Я пока еще не поняла… А ты уже уходишь… – глухо, от сердца говорила она, жадно, глаза в глаза, вглядываясь в таинственного спасителя. – Я… мы… мы твои… Алекс правду сказал – все, что тебе нужно… в любое время…
– Ну хорошо, ну что Вы, начал выкручиваться из объятий Максим, когда девушка вновь разревелась. – Ну, до завтра!
– Ещё один попутчик. Ученик. Они что, не прикалываются? Всё на полном серьёзе? – прокомментировал Максим. Но журналист не прикалывался точно. Он рассказал о трагедии своей коллеги – Синички. Затем показал Алёшу – искалеченного (вероятно из архивной съёмки), затем – куда-то вприпрыжку направляющегося, чисто символически держась за руку мамаши. С сообщением о том, что журналистка взяла "длительный отпуск" и куда-то съехала. И, наконец, совсем свежая хроника – красавица Людмила с Алексом на скамейке в сквере. И короткий рассказ о том, что с ней произошло до этого.
– Что ещё? – по-своему понял подросток. – Что-то не так? Кто-то не поправился?
Максим проснулся, как уже повелось, ближе к обеду, чтобы перебраться в шалаш и всласть отоспаться. Но уснуть на ароматных свежих еловых лапах не удалось – помешало странное попискивание снаружи. "Кто-то мышонка мучает. Или бельчонка", – решил Макс, когда писк стал более протяжным. – Нашли занятие! – юноша выглянул из своего убежища.
Он ошибся. Никто никого не мучил и никто не пищал. Так, оказывается, всхлипывала Татьяна.
– Они начали видеть. И слышать. Уже! – сквозь слёзы прохлюпала девушка.
– Ну и слава Богу!
– Но я не верила! До самого-самого… Нет, верила, иначе бы… Нет, не верила, но надеялась… Думала… Плохо думала. А ты… Ты вот так… Прости! – девушка уткнулась в плечо Максима и вновь заплакала.
– Ну ладно тебе, – осторожно коснулся девичьих локонов Макс.
– Прости меня! – вскинула свои огромные, совсем не похожие на Синичкины глаза девушка.
– Да ладно тебе! – повторил Максим, осторожно потянувшись губами к этим глазам. Но девушка, положив на эти губы ладошку, вроде как поймав ею поцелуй, мягко отстранилась.
– Но я думал, что заслужил… – обиделся юноша.
– Заслужил? Разве ты заслужил это? – светло, по-доброму улыбаясь, возразила Татьяна. – Ты… ты даже не представляешь, что ты сделал! И я тоже… Ты… ты…Я не знаю… ?-сбивчиво пыталась объясниться девушка, не ускользая, тем не менее, из объятий Максима. – И вообще у нас…у меня…ну, без любви… а я…, я даже не знаю, кто ты. Кто ты?
– Действительно, кто ты? – раздался рядом голос Татьяниного кавалера.
– Не знаю, – со вздохом ответил Макс, опуская руки с Татьяниных плеч.
– Пора мне, – встретился он со взглядом соперника. Это была немая просьба, немая мольба уйти с их дороги. Мольба, обращенная к милосердию более сильного. "Пусть сама выбирает" – вспомнил Максим отца и ответил парнишке твердым холодным взглядом. Тот понял и, развернувшись, медленно пошел в сторону приюта.
" Везет на Тань", – вспомнил он свои недавние мысли. "Вот как раз и не везет на Тань".
– Ванюша! – кинулась за ним девушка.
– Я иду с тобой, –твердо заявила она. – Я иду за тобой, как Мария Магдалина!
"Ну вот, и эта выбрала!" – понял Максим, став собирать свои нехитрые пожитки. Но он ошибся. Однако, юноша был все ещё настолько измучен, что только тупо удивился, когда Татьяна вновь оказалась рядом – на этот раз со своим рюкзачком.
– Совсем не то, что ты думаешь. Это уже потом наврали, что она блудница. Она была верной спутницей и ученицей Христа!
Это заявление было настолько неожиданным, что Макс, уже закончивший сворачивать свой бивак, сел на пенёк и уставился на девушку. Та, поймав его внимательный взгляд, начала густо краснеть.
– Ну ты даешь! Я же не…
– Молчи! Я все понимаю. Нельзя тебе до срока открывать имя своё, да? Ведь и Он начал проповедовать в тридцать три года.
– Нет, ты подожди…
– Решено! Я с тобой. Я буду твоей первой помощницей и ученицей. А Иван и Владимир – учениками. Мы оставим нашу церковь, наши дома…
– Но глупости же! Ты думаешь, я буду шататься по стране вместе с вами и проповедовать? Пока меня не распнут? Постой-постой. Какую это церковь вы оставите? –Нашу. Истинную. Или не истинную, – вдруг задумалась девушка. – Ведь Христос должен вернуться только…
– Вот видишь! А я сейчас вернусь в столицу, порешаю некоторые дела, потом поеду домой, потом – в Испанию на отдых.
– Но ты же исцеляешь! И, как говорила сестра, тебя не берут пули. Я сама видела ту рубашку.
– Да, исцеляю. Но еще я убиваю. Подонков, которые вот так калечат детей, как Алешку, которые обливают девушек кислотой, которые душат и насилуют…
– Не мир я принес, но меч! – говорил Христос, – в восторге прокомментировала девушка.
– Ну, хорошо. Еще я… – он с коварной неожиданностью притянул девушку к себе и крепко прижался к сочным, еще нецелованным губам. И столь же коварно нахлынул на нее своими золотыми лучами.
– Ты что? – возмущенно крикнула она. У меня… У нас…
Девушка вначале замерла, затем неумело попробовала отвечать, затем, словно очнувшись, резко, как от огня, отпрыгнула.
– Ну, я же говорю, что я не Христос и не апостол, – ухмыльнулся Максим. – Теперь убедилась?
– Дурак! Мог и по другому…
– Но ведь так приятней, правда?
– Неправда! Просто противно!
– Врешь. Но ведь врешь! – развеселился юноша, глядя на смущение Татьяны.
– Дурак! – вновь рассерженной кошкой фыркнула девушка и рванулась с полянки.
– Ну вот, то Христос, то дурак, – улыбнулся вслед Максим. Уходя, он долгим взглядом попрощался с приютом. Вспомнил, как душили его слёзы жалости к этим бывшим отверженными человечкам. И вновь, как с Алешкой, захлестнуло юношу чувство счастья. Столь же пронзительное, как две недели назад терзавшее его чувство жалости. "Сейчас персонал наверняка мечется вокруг прозревших", –решил он. Более эффектное выздоровление, чем все остальные. Скоро примчатся журналисты. Ничего, эта известность малышам на пользу. Может, и Синичка появится. Хотя…– он спохватился, что за это время ни разу не позвонил ни журналистке, ни Холере, ни Элен, ни Ларисе, вообще, кроме отца – никому. Выбираясь через лесок на трассу, Макс стал набирать непринятые вызовы.
– Я не дождалась окончания. Ты был прав, надо было срочно выезжать. Григорий Григорьевич здорово нам помогает ("Холера" – понял Максим). Сестрёнка рассказала, чем ты там занимаешься. Восхищаюсь тобой, мальчик. Алеша поправляется, точнее, меняется на глазах. Устроимся, расскажу подробнее.
– О, бесенок, привет! Где пропадаешь? На своих копях? Если найдешь ещё такие камушки, приноси, клиенты найдутся. А вообще ты как-то стал забывать свою пациентку. Только по делам, по делам… Приезжай просто так, а?
– Наконец-то изволил. Слушай, если я тебе не нужна или ты так уж смертельно обиделся, то так и скажи, а не отвечать, – это даже не культурно. Видела тебя на награждении. Хорошо смотрелся. Особенно с Президентом. Горжусь, что участвовала вместе с тобой в одной олимпиаде. А потом, наверняка, у этой журналистки пропадал?
– Но честное слово, Лорка…
– Опять "честное слово"? – и трубка замолчала.
– Но, папа, у меня здесь еще одно неотложное дело.
Затем позвонил отец и в приказном порядке потребовал приезжать – возникали какие– то вопросы его личного присутствия при переводе из школы. У подростка тоскливо защемило сердце – а ведь придётся расставаться с друзьями, горами, рекой, каштанами, старым парком и многими– многими ставшими родными мелочами. Надо ехать. Прощаться, запоминать.
– Такое, как у Пушкаревых? – дрогнул голос Белого-старшего.
– Разболтала таки?
– Она только отцу. Ну а он меня поблагодарил. А я ни сном, ни духом. Нельзя так. И чего ты это скрываешь?
– Да не отцепятся же!
– Хм, есть резон. Ну, приезжай… А всё-таки, по такому же делу? Или как в детском доме?
– А об этом уже твоя…Афанасьевна разболтала?
– Просто рассказала отцу, какой замечательный у него сын и какими удивительными делами он, то есть ты, занимаешься. Ничего дурного в этом не вижу, – отчеканил Белый Леонид. – Ну, какой из вариантов?
– Первый, папа.
– Ладно. Жду. Звони. Тебе денег куда переслать?
– Не надо, пока хватает.
– Ну, смотри. Звони каждый день.
– Такая расправа с боевиками трёх банд, конечно, благо. Но… Несанкционированная расправа! И вообще, сплошные аномалии. Какие-то крысы, какой-то пацан. И эта какая-то средневековая казнь. Что это всё значит? – Во время тягостного молчания руководитель просверлил взглядом своих маленьких глазок практически всех двенадцать участников совещания.
Максим вышел на дорогу и через несколько минут уже мчался на попутке в сторону столицы.
Глава 45
И ещё в одном кабинете с длинным столом, за которым сидели серые личности в серых костюмах, шел разговор о нашем герое. Председательствовал сидящий в торце хмурый моложавый человек с выступающими вперед челюстями, широким ртом и мелкими глазками. Чем-то он напоминал серьезную донную рыбку – морского черта. Президент, считающий себя физиономистом, приметил этого сравнительно молодого сотрудника среди многих других и быстро выдвинул на руководящую должность в соответствующем физиономии заведении.
– Да… Я уже докладывал Главе государства, – он кивнул в сторону огромного портрета, – об отсутствии у многих из нас сообразительности и умения анализировать информацию. Неожиданный всплеск какого-то "травматизма" карманников. Мелькает какой-то "пацан". Очень странные "разборки" у Ржавого, – опять "пацан". Нам удалось предотвратить слив в СМИ сверхважной информации, – и там "пацан". Кто-нибудь додумался отследить эти ниточки? Или совсем мозги не работают? Всё! Неделя сроку. Делу "Пацан" – приоритет. По карманникам – ты, по Ржавому – ты, по всевозможным киндерсюрпризовским аномалиям – ты. Всё сдать Сергею Сергеевичу. От Вас жду доклада в понедельник. Все свободны. Тимофеев, останьтесь.
– Мне этот "вундеркиндер" очень и очень не нравится. Если это один и тот же, –начал он уже наедине с верным, "из одной грязи в князи", соратником и заместителем Тимофеевым. Этот отличался высохшим, как у мумии, лицом и ввалившимися куда-то к затылку глазами.
– Один и тот же. Такая информация могла быть только у Ржавого. – Ты уверен, что этот "пацан" нейтрализован?
– Нет! Всё сделано абсолютно надёжно. Но от этого уникума всего можно ожидать.
– А не нагадила ли нам эта наша журналистка?
– Нет. Она всё сделала по уговору. Я сам прослушал всё, о чём они говорили у Самеда. Правда, микрофоны почему-то погорели. Но по дистанционной аппаратуре практически всё расслышали. Нет, конечно, поломала из себя. Решила даже пойти вместе с ним. Но он отговорил.
– Ах, отговорил! И она, конечно же, глотая слёзы, согласилась? Интеллигенция! Продаст, но повыстёбывается. И где она теперь?
– На югах.
– Зализывает душевные раны. Верю. Ладно. Давай так. До первой аномалии. Объявится. Ну не утерпит, обязательно объявится. Но не трогать! Отслеживать! Эти наши… чудаки на букву "М" теперь откопают, кто он такой, а мы подумаем, как его использовать. Но не трогать до поры, пока не попытается вновь скинуть информацию. В таком случае – не медлить! За это спрошу с тебя!
– Всё понял.
– Понятливый. Иди.
– Я мог бы помочь в её… в вашем… несчастье.
Теперь к Максу подбиралось учреждение, уже почти столетие наводившее ужас на целый народ.
По новому адресу его встретили неприветливо. Худощавый парень лет двадцати, приоткрыв дверь, поинтересовался, чего именно незванному посетителю надо от Людмилы.
– Ты? Помочь? – искренне удивился парень, подняв лохматые брови. Из-под них пронзительно блеснули сталью серые переполненные несчастьем глаза.
– Да и… ну… конкретно помочь.
– Заходи, коли не шутишь, – закончил осмотр хозяин и провел Максима на кухню.
– Для журналиста или шарлатана ты, вроде, возрастом не вышел, на дурака или психа не похож. Извини, что не приглашаю в комнату, Люда, пока действует лекарство, спит, будить не буду. Недавно из больницы… Пусть отдыхает. Ну, чай, кофе, и рассказывай, чем можешь помочь.
– Спасибо, пока ничего не надо. Я мог бы…ну… вылечить.
– Та-ак. Вылечить? Всё-таки, псих, – вздохнул парень. – Ты знаешь, что у неё? Ты внимательно газету-то прочёл? Или там постеснялись всё написать?
– Разбудили таки, – скрипнул зубами хозяин квартиры. – Ладно, дуй отсюда, – он рванулся в комнату.
Нелёгкое объяснение намерений было прервано мучительным стоном, раздавшимся из комнаты.
– Ну, поспи, поспи милая. Больно? А подумай о приятном, боль уймется и поспи ещё.
Когда Максим, набравшись наглости, вошел туда же, негостеприимный парень сидел возле кровати, держа в руке бледную, тонкую до прозрачности ладонь девушки и гладя пальцы, уговаривал.
– Кто там, Саша? – глухо сквозь повязку, закрывающую всё лицо, поинтересовалась девушка, прислушиваясь к шагам Максима.
– Говорите, что чувствуете! – скомандовал он, уже касаясь своим полем измученной болью девушки.
Не теряя время на препирательства, подросток простер над ней руки.
– Ты что себе… – подхватился Саша, намериваясь обойтись с нахалом самым крутым образом.
– Хорошо… – прошептала вдруг девушка. – Боль уходит… Хорошо… – Сказанного оказалось достаточно, чтобы хозяин вновь сел возле любимой девушки. Он всё ёщё с явным недоверием всматривался в манипуляции странного юноши, но теперь не мешал. Этого и добивался Максим на первых порах, забирая у девушки и растворяя, проводя через себя ужасающую, нестерпимую боль. Выдержать он смог лишь около четверти часа. Но и этого оказалось достаточно, чтобы девушка впервые за долгие месяцы спокойно заснула.
– Вот теперь можно и кофе, – вытирая холодный пот, уже на кухне обратился к Александру целитель.
– Ты снял боль? – пристально вглядываясь в подростка, уточнил хозяин. – Ты можешь вот так обезболивать? И надолго?
– Я думаю, что навсегда.
– Что, что навсегда? – притянул к себе Максима парень.
– Я же говорил, вылечим. Только без рук и прочих эффектов, ладно?
– Если ты это сможешь…я…я не знаю…Хотя…не верю.
– Вот что, – начал диктовать условия подросток. Мне надо будет… – и он рассказал об особенностях своего поведения в таких случаях.
– И всё же признайтесь, я смогу когда-нибудь Вас увидеть, мой таинственный спаситель? – набралась она мужества спросить перед началом очередного сеанса.
Когда условия были приняты, Максим, не прерывая теперь сон девушки, принялся за исцеление. Организм девушки уже начали подтачивать ужасная боль и непрекращающееся отравление отмирающими клетками. Очень сильно были повреждены глаза. Кожа лица представляла собой один ужасающий ожоговый рубец. Практически не было губ. И боль, боль, боль. Максим не знал, просто чувствовал, что и когда следует делать, куда в первую очередь направлять свои целительные лучи, а когда, стиснув зубы, впитывать в себя боль и затем выводить чёрными струями боль. Максимальная самоотдача требовала тишины, и юноша попросил молодую пару не разговаривать во время его сеансов. Только когда Александр отволакивал в очередной раз обессилевшего подростка к свету – солнечному или лунному, они шёпотом беседовали. По тому, сколь бережно и предупредительно стал относиться к нему хозяин, Максим понял – уверовал. Да и кто бы не уверовал, если девушка всё реже стала ощущать боль, начала есть, вставать, и даже изредка смеяться.
– Конечно, но позже.
– А пока я тебе его опишу, – вмешался Саша. – Это подросток лет пятнадцати, роста для его возраста нормального, телосложения… теперь хрупкого. Он ничего не ест, только загорает, попьет чего-нибудь, поспит, и опять к тебе…
– А какого цвета у него глаза? – включилась в игру девушка.
– Не присматривался… Я же не девушка…
– Ну вот, "опишу, опишу". Не надо. Сама увижу, раз Максим обещает.
– Я бы и сам. Своим судом. Только вот видишь. Людика одного оставить не мог. Ну, в магазин на несколько минут. Работу на дом беру. Переводы. Может теперь, когда на поправку пошло.
Когда окончательно отпустила боль, девушка очень много спала. Теперь её восстановление, хоть и требовало от юноши много сил, было не столь изнуряющим, и ребята постепенно разговорились. Александр скупо поведал о том, что пришлось пережить им обоим с момента, когда "неизвестный" плеснул в лицо девушке кислотой. Сколько физических мук перенесла она при операциях и после них, сколько психических и моральных – он, выхаживая любимую и участвуя в издевательски-муторном следствии. Как оказалось вдруг у исполнителя "железное" алиби и он, нагло глядя в глаза Александру "прощал" тому его настойчивые показания. "Ну, обознался с великого горя. Бывает". И как выходил этот гад из суда под ручку с раздувающимся от гордости адвокатом, как давали они интервью. А заказчика в суд даже не вытащили. Ещё на следствии замяли. На догадках обвинения не построишь.
– Не надо. Влезешь в разборки, будет хуже. Какой смерти им хочешь?
– Смерти? – воскликнул Александр. – Н-е-е-т. Пусть вот так помучается.
– У тебя есть его адрес или другие выходы?
– Ты? – пристально вгляделся в подростка Александр. – Ты?
– Да, я. Не только лечу.
– Ну, открывайте.
Разговор был прерван. Наступали решающие минуты. Максим попросил снять повязку с глаз.
– Боюсь… – всхлипнула девушка.
– Не бойтесь. Вы пока ничего не увидите. Наверное. А может, и увидите. Сейчас ночь и надо увидеть не Вам, а мне, –успокаивал Максим свою подопечную.
– В конце концов, хуже не будет, – решилась Людмила… – Вижу! Но вижу же! – закричала она. – Вижу, Алекс!
– Хорошо-хорошо, – скрывал свой восторг Максим. Ему хотелось прыгать от радости. Он сделал это! В глубине души он сомневался, что сможет восстановить эти выеденные кислотой глаза. Нет, точнее, в самой глубине души, на уровне подсознания он знал, что может. Но на уровне здравого смысла… "Впрочем, всё это потом", – привычно прервал он попытки самоанализа. Глаза девушки были красивые – большие, чуть навыкате, с сочно– карими зрачками. Но белки глаз всё еще были красными. Сегодня их следовало привести в окончательную норму и подросток, уняв восторги молодой пары, вновь взялся за дело.
– Завтра снимем навсегда, –успокаивал он девушку ближе к утру, когда Алекс вновь её бинтовал.
– Теперь терпеть будет трудно… Когда надежды не было, было легче, – вздохнула она. – А как ресницы? – прорезалось в ней женское начало.
– Выросли. Длинные, пушистые, – успокоил ее возлюбленный.
– Хотя, что ресницы при всём другом, – вздохнула девушка.
– Завтра. Завтра увидите "другое" – обнадёжил ее Макс, уже погружаясь в сон. – Глаза-то было посложнее…
– Ну как, ну как? – настороженно спрашивала она, переводя взгляд с одного на другого парня. Александр молча протянул ей зеркало.
Свершилось и это чудо. На следующий вечер Алекс, чтобы свет не раздражал ещё слабые глаза, зашторил окна и зажег свечу. И начал снимать бинты. Они тихонько договорились с Максимом, что снимать повязку с глаз будут в последнюю очередь, на случай, если Макс чего-нибудь "недосмотрел" или вообще получилось "не так". Но всё оказалось "так". Открылся высокий чистый лоб, аккуратный, чуть вздернутый носик, несколько впалые от болезни щеки и нежные пухлые губки. Наконец, сняли повязку и с глаз. Да, было от чего авторитету или там олигарху потерять голову. Она была очень красива, эта девушка. Нет, почему же была? Она сейчас красива! Сейчас!!!
– Что мы можем для тебя сделать? – решительно взял быка за рога Алекс. – Ты только не стесняйся. Все, что в наших силах. Хотя, мы понимаем, что не сможем в полной мере… Ведь то, что ты сделал…
"Сейчас начнется", – понял Макс и выскользнул на кухню. И действительно вскоре начались всхлипывания, затем рыдания и успокаивающее бубнение Алекса. Дело было сделано. Но такой радости, такого счастья, как от исцеления детей Максим почему-то не испытал. Вдруг навалилась тоска. Подросток подошел к окну и начал всматриваться в ночное светило, дававшее ему столько раз силы для этого странного целительства. И откуда-то издали, чуть ли не с самой Луны пришел длинный тоскливый звук, какой-то безнадежный вой одинокого волка.
"Домой. К отцу. К ребятам. Надоело. Устал", – понял он. В это время на кухню вошла вновь обретшая счастье пара.
– Ты мне обещал выход. На того. А так… – подросток пожал плечами. – Или вот что, – осенила его мысль. – Я принесу тебе заказ на перевод книги стихов. Гонорар хороший. И задаток. Людмиле надо окрепнуть где-нибудь на морях. Даже позагорать. Постепенно. Вот поедете, будешь там переводить не спеша.
Девушка молчала, но взгляд ее спасенных глаз был столь лучист, столь благодарен, столь переполнен счастьем, что у Макса отлегло от сердца.
– Конечно. Всё, что угодно.
– Ну, тогда мне пора. Загостился я у вас.
– Вот так сразу?
– Пора. Я завтра заскочу, принесу заказ и аванс, – направился к выходу Максим. И только теперь девушка порывисто бросилась к своему спасителю, обняв и прижав его к себе. Она была выше Максима и эти объятия были несколько комичны, но трогательны в своей простоте и искренности.
– Я за тебя молиться буду. Я…я не знаю, что буду… Я пока еще не поняла… А ты уже уходишь… – глухо, от сердца говорила она, жадно, глаза в глаза, вглядываясь в таинственного спасителя. – Я… мы… мы твои… Алекс правду сказал – все, что тебе нужно… в любое время…
– Ну хорошо, ну что Вы, начал выкручиваться из объятий Максим, когда девушка вновь разревелась. – Ну, до завтра!
– Привет. Ящик рядом есть? Врубай немедленно. Первый столичный. Только имей в виду, я здесь ни при чём. Мы вообще уже далеко – заинтриговал его голос Синички. И пока Максим тискал кнопки на пульте, журналистка рассказала, что уже трижды прошёл анонс хроники журналистского расследования и вот-вот начнётся. Но она к этому никакого отношения не имеет, вновь повторила женщина.
И они не задержали его. Хотя на улице хозяйничала ночь. Шныряли одинокие коты, такие же серые бомжи, на некоторых скамейках ржали неприятные подвыпившие компании. Одинокий подросток с рюкзаком привлек внимание одной из них. Но Макс был опустошен длительной созидательной работой, и разрушать сейчас ничего не хотел. Вспомнив опыт с хамоватыми ментами, он просто парализовал до утра эту шушеру и поймал такси до гостиницы. Еще когда его похитили Татьянины соратники, за определенную мзду номер оставили за Максом, несмотря на его отсутствие. И теперь, не теряя времени, юноша завалился отсыпаться.
Турецкий марш мобильника разбудил его довольно поздно.
– В боги или ангелы повадками не вышел, так хоть пророком побуду, –улыбнулся подросток. Девушка знала и его имя, и фамилию. Не продала. На вопрос, куда направился новоявленный пророк, Татьяна с умилительной непосредственностью пожала плечами, а о том, как Макс выглядит, нашла столь восхитительные эпитеты, что подросток покраснел от смущения.
К счастью, журналисты шли только по следам исцелений. Крупным планом показали приют. Затем – "вдруг" прозревших детей, всё ещё находившихся там. Персонал, клятвенно заверявший факт выздоровления маленьких пациентов. Столичных врачей, пожимающих плечами, цитирующих истории неизлечимых недугов резвящейся детворы. Затем интервью дала Татьяна. О нём, Максиме, как неизвестном пророке.. Рассказала, кто такие были пророки.
– Мы будем ждать тебя. Мы придём к тебе. Ты только не гони. Нельзя одному, – обратился он в объектив, и глаза парня вспыхнули фанатичным блеском.
Затем её место занял "Ванюша" – Татьянин бойфренд по вере. Он рассказал то, что видел и о чём догадывался при исцелениях.
– Ещё один попутчик. Ученик. Они что, не прикалываются? Всё на полном серьёзе? – прокомментировал Максим. Но журналист не прикалывался точно. Он рассказал о трагедии своей коллеги – Синички. Затем показал Алёшу – искалеченного (вероятно из архивной съёмки), затем – куда-то вприпрыжку направляющегося, чисто символически держась за руку мамаши. С сообщением о том, что журналистка взяла "длительный отпуск" и куда-то съехала. И, наконец, совсем свежая хроника – красавица Людмила с Алексом на скамейке в сквере. И короткий рассказ о том, что с ней произошло до этого.