Страница:
– Пусть решает сама.
– Н-е-е, Максвелл, так не пойдет. Ты отстань, а потом она пусть решает сама.
– Единственная, – подтвердил Кот, всё-таки недоверчиво пожимая протянутую руку.
– А насчет твоего отца… я помогу, – вдруг вырвалось у Максима.
-Ты о чем говоришь? – насторожился одноклассник. – Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Брось трепаться. Не та тема.
– Слушай, Котище, – встрял очухавшийся от горестных раздумий Серый. – Если Максвелл сказал, – как отрезано. Сам знаешь… Поэтому никак… никакого трёпа…
– Здравствуй и ты, коли не шутишь, – витиевато поздоровался Максим. И пока Кот бурчал о том, что он не сосунок, чтобы его мамка в коляске возила, Макс новым, уже несколько искушенным взглядом оценил только-только начавшую формироваться девичью фигурку Мышки. Та, словно почувствовав этот взгляд, вдруг поежилась.
– Ну, чего пялишься? Давно не видел?
– Давно… Две недели… Даже соскучился.
– По Вал… по Коту тоже соскучился? Ишь, помирились… Ты угощал? Пьяницы! – с отвращением бросалась она словами.
– Помирились… И знаешь почему? Он доброе дело сделал, Роста уделал. Во, как наш Патрик начал стихами, – стал объяснять Кот. Максим увидел, что теперь развезло и этого. – И мы помирились, потому что решили всё по-джентльменски… – Говоря это, он вдруг стал оседать.
– Джентльмены, –скривила губки обличительница. – Зачем ты его напоил? – урезонивала они Максима, когда они волокли Кота домой.
– Да нет. Понимаешь, они с Серым играли с какими-то Бобом и Ростом на интерес и пили какую-то бурду. Ну, я, чтобы развалить эту шоблу…
– Напоил еще больше?
– Ну, Мышонок, он угостил только двумя пузырями красного вина, заступился за товарища Кот.
– Ого! "Мышонок"? – Максим покосился на пришвартованную с левого Котиного борта девушку. Та, словно не заметила этого удивления, но недовольно поджала нижнюю пухленькую губку. Макс невольно улыбнулся. Уж очень детским был этот жест. Он знал его с первого класса, когда Татьяна вот также недовольно кусала губу, если не решалась задача, если не получался рисунок, если он, тогда еще "пончик" – пухленький мальчик – опаздывал выскочить из дома по дороге в школу.
– Роста спровадил и вместо него постарался?
– Ай, ну не так было, – вновь стал на защиту Котов.
– А ты молчи. С тобой завтра поговорим. Там мать места не находит. Сейчас придет, подарочек.
– А со мной поговорим сегодня, – как между прочим заметил Максим.
– Очень надо! – заметила тоже как о чем-то постороннем девушка.
– Очень! – равнодушно подтвердил Белый, покосившись на Кота. Тот всё понял по-своему.
– Правильно! Очень надо! Вчера, сегодня… Ну что ты мне расскажешь, Мышонок? Чего я не понимаю? Чем я сейчас помогу? Буду с кислым видом маман утешать? А что толку? Чем утешу? Что все будет хорошо? Что наш суд самый-самый? Да, Максвелл, ты не знаешь? Отцу-то все эти заговоры– терроризмы убрали…
– Ну и слава Богу! – вырвалось у Макса.
– Как бы не так! Халатность осталась. С особо тяжкими последствиями. Это – до семи. Уже просветили. И, говорят, постараются по максимуму. В назидание… Это к тому, что ты подряжался… Знаешь, Тань, он тоже жалеет, тоже говорит, "помогу". Так что… – он помахал перед лицом девушки указательным пальцем, – не переживай. Нам помогут. Кто нальет, кто пожалеет, кто поищет…
– Дойдет, – оценивающе посмотрел вслед Максим. – Чтобы только дома…
– Дома он тихий… Ладно. Хотел поговорить? О чем?
– Татьяна, в чем дело? Как враг тебе. Ну ладно, Кот котом, Мышонок – мышонком, – не преминул он уколоть девушку, – но я то здесь причем?
– Ты считаешь это серьезной темой? Такой важной, что ее надо выяснять ночью? Ну, да ладно, поговорим. Давай здесь. – Они уместились, как и принято у воспитанной молодежи, на скамейке под фонарем, но, отдавая дань продвинутости, взгромоздясь на спинку и поставив ноги на саму скамейку.
– Да, майских жуков уже нет…, – начал издалека Максим.
– Макс, мы знаем друг друга уже тысячу лет. Ну? – подогнала его подружка.
– Хорошо. Что изменилось? Почему? Как ты относишься ко мне?
– Последний вопрос самый интересный. Ну, проясним. Может, потом и разговаривать не захочешь. Если коротко…, – девушка как будто собиралась с мыслями. – Боюсь и ненавижу! – выстрелила вдруг она.
– Почему?! –искренне вскричал Максим, ожидавший чего-нибудь совершенно другого.
– Т-с-с, – приложила девушка пальчик к его губам. – Разбудишь Дониху, огребем оба.
– Не знаю, Танюша. Ну, не знаю. И посоветоваться не с кем. Нет, вообще-то начал советоваться, но, – он подавленно замолчал, вспомнив, с кем он советовался, и что из этого вышло.
– Ну, хорошо. Продолжим викторину – взмахнула волнистой челкой девушка.
– Тебе очень идет вот это… "Как волны волосы твои", – помнишь?
– Ну как же, как же, разве такое забудешь? Первый посвященный мне стих. Как там дальше? "А в них банты, как корабли"? Меткое сравнение.
– Ай, Танька, не вгоняй в краску.
– Первый вспомнил. Ладно. "Что случилось"? А ты что, не понял? Я лю… мне нравится другой, – быстро поправилась Татьяна.
– Ну, конечно, – съязвил Максим. – Если меня ты ненавидишь, то любишь другого. Или, как Папандопало пел: "Ты мене не любишь, а его кусаешь"?
– Давай без комментариев. Вопрос – ответ. Почему ты изменился?
– Но я не знаю. Ну, не знаю, "Мышонок"!
– Имей в виду, – подхватилась со скамейки Татьяна. – Не потерплю!!!
– Ну, конечно, что позволено Юпитеру…
– Что ты говоришь? – вдруг резко успокоилась девушка. – Это он-то, Юпитер? Это же ты, какой-то… ну, если не Юпитер, то… Аполлон, – с вызовом высказала она сравнение.
– Я, Аполлон? Ты, Тань, не издевайся, а?
– Не обольщайся. Не для меня. Понял? Для других.
– Кого это других? – охрипшим вдруг голосом переспросил юноша.
– Без комментариев. Ты сам, как склеротик из анекдота – "не помню, не знаю"…
– Ты тоже не откровенничаешь. Ну, хорошо. В чем я виноват перед тобой?
– Макс. Максим. Максик, – пробрало, наконец, девушку. Она прижалась к плечу юноши. – Ну, страшно мне было. И неприятно. Ну что, эти соловьи слетелись… Кстати, про них-то я никому не рассказала. Потом эти жуки. Красиво, но… Лучше бы поцеловал тогда… – она вдруг всхлипнула. – Вот когда ты лежал в больнице… такой несчастный… Мой простой и добрый мальчик. Тогда я тебя, кажется, любила…
– Ты что, приезжала?
– "Потом!" – передразнила его девушка. – И целовался тоже "потом"!
– Да ты откуда знаешь?
– Пойми, ты, дурачок, мы же такие болтливые, как и вы, парни.
– Так что, Кнопка сама…?
– Ну, это уже в ответ на мои воспоминания…
– Нет, подожди… какие воспоминания? – насторожился Максим.
– И ты не помнишь? Твой день рождения… – она вдруг прикрыла глаза и заулыбалась. А Кнопку ты не пригласил. Вот и похвалилась своим… А вообще ты уж очень многих с ума посводил. Даже Стервозу и ту…
– За что и получил по морде, – улыбнулся юноша.
– Могла бы – убила бы, – улыбнулась в ответ Татьяна. – Слушай, а холодает. Может, отложим, а?
– В чем ты виноват? – вспомнила вопрос Татьяна, открывая через несколько секунд глаза. –Да, потеплело, спасибо… Помнишь, я рассказывала про то, как отзывались о прыжке Бимона. "А мы продолжали прыгать в ту же лужу". Ты ее перепрыгнул – грустно усмехнулась она. –А нам – плюх, плюх и плюх. Поэтому – флаг тебе в руки, но и скатертью дорога. Я думаю, скоро это поймут и остальные наши дурочки, тоже влюбленные в тебя.
– Вино, – с облегчением понял подросток и, быстро раздевшись, полез в душ. Смываться пришлось несколько раз – странный пот все выступал и выступал. Наконец, все это закончилось, и донельзя ослабленный парнишка выбрался на балкон набираться сил. Мысли стали светлыми, и Максим понял – отторжение спиртного. Этого рано или поздно следовало ожидать. Можно было и додуматься самому. Если уж заряжаешься чистыми лучами, то какой может быть спирт? Это, вообще-то, дискуссинное положение, нынешней ночью показалось юноше такой аксиомой, что он даже не продолжал ее обдумывать, а просто потянулся к лунному свету. И тут же почувствовал чей-то взгляд. Это была, конечно, Татьяна. "Мышонок" вышла на балкон, полагая, что после её признания не сможет, ну, просто не сможет ее Ромео спать и тоже выйдет. Она была права, но, увидев Максима и встретившись с ним взглядом, повертела пальцем у виска и метнулась с балкона. И, действительно, какой же Ромео показался бы на лунном рандеву своей Джульетте в плавках?
– И это когда-то придется объяснять, – вздохнул Макс-Ромео, потянувшись к Луне. Вскоре эти мысли ушли. Странный юноша заряжался странной лучистой энергией. Он уже видел, как начинают светиться чистым серебряным лунным светом его нервы. Они, словно гитарные струны при настройке, натягивались и начинали подрагивать, потихоньку звуча какой-то удивительной мелодией. И когда все ноты слились в один звучный, восхитительный аккорд, Максим пошел в комнату отца. Белый-старший спал, положив голову на локоть правой руки – в позе, генетически присущей всем поколениям Белых. Максим вспомнил, что тоже устраивался в этой позе, отведав спиртного. Он вздрогнул, но о неприятном размышлять было некогда. Сын протянул руки над спящим отцом и начал. Точнее – началось. Это было не прежнее целительство. Юноша с удивлением, а затем – с упоением наблюдал, как светящееся серебро перетекает от него в такие же струны. И отцовские струны начинают также светиться, а затем – и звучать, сливаясь уже в единый аккорд двух инструментов.
-Не, папа. Готовиться надо к олимпиаде. К тренеру сходить, рассказать про сборы и… про вчерашнее решение. Здесь кое-какие вопросы порешать.
-Да уж, "подготовка". Твои девчата телефон оборвут. А про вчерашнее, –отец присел на кровать и улыбнулся. Хорошо улыбнулся, без годами таившейся за прежними улыбками боли. – Ты же у меня умница. Ну, во всём умница. А там… Ну, что с тобой сделают? Ну, не верю я, что каждый день получая по балде, можно стать или остаться интеллектуалом. Ты можешь добиться большего…
-А ты? – поймал отцовскую теплую руку Максим.
-Поеду. Будь, что будет, поеду.
-Правильно, папуля. Прорвешься.
-Есть такое подозрение, что да, –вновь улыбнулся Белый-отец. –Ну ладно. Хозяйничай. Еда на месте. Если что понадобится, –может, невесту куда сводить, – деньги знаешь где.
-Ни пуха…
-Ну, тоже молодец. Кот ее интересует. А что я тебя люблю –не интересует? –Он улыбнулся зазвучавшим в трубке гудкам и пошел одеваться.
-Что-то случилось? – насторожился Максим, вспомнив пьяные попреки Серого.
-Случилось? Может, и случилось… Не знаю. Ты придешь?
-Конечно. Когда?
-Давай вечером. После семи. У меня никого не будет.
-Да какие там слухи! Весь город гудит. На "шакалье" грешат.
-Это еще почему?
-Поговорил с ним. Убедил, что нехорошо поступает…
-Ладно, не хочешь, не говори. Скажи мне лучше… Я очень тебя прошу… Раньше все времени не было… мне очень нужно… –запинался Патрик.
– Что, Женик? – просто подбодрил скромника Максим.
-Тогда, когда прощались. Когда ты… Ну, не знаю… Что ты тогда чувствовал? Я не спрашиваю, как ты это делал, – быстро стал оправдываться подросток. –Просто – что?
-А ты? Ты что чувствовал? – резко спросил Максим. Ты думаешь, я ломался перед девчатами нашими? На таком… такой беде выстебывался?
-Я почувствовал, –также серьёзно и тихо ответил поэт, не обращая внимания на горячность хозяина, –будто она грустно-грустно вздохнула и погладила меня по щеке. Поэтому и спрашиваю. Я, вот, уже написал… Почти… Если хочешь, –протянул он Максиму толстенную общую тетрадь. Правда, незаконченное. Поэтому и спрашиваю. Вот здесь.
-И узнал? – подвинулся ближе друг. В прикрытых очками близоруких глазах мелькнул огонь мщения.
-Почти, –спохватился Максим. – А второй раз…
-Погодь-погодь, Макс. Ты узнал? Так почему же…
-Я же сказал – почти. Когда узнаю…
-Узнаешь – скажешь, – прорычал одноклассник.
-Хорошо, –вздохнул Максим. –А второй раз…
– Обязательно скажешь, – гнул свою линию поэт. – Я буду мстить.
-Жень, –впервые за многие годы обратился юноша к своему другу просто по имени. –Я всё понял, из твоего… твоей поэмы. Это, как признание. Ты талант. Талантище. Но тут у тебя… у нас руки коротки. Но обещаю, –поспешно добавил он, –расскажу и вместе продумаем. Хотя, скажу тебе, настоящая месть, оказывается, занятие хлопотливое.
-Ты так просто говоришь! Какие же мы всё-таки циники. Что прошло? Дни? Часы прошли! А мы уже – вот так равнодушно…
-Что ты еще хотел узнать? У меня сегодня дел по горло, – обозлился на несправедливые упреки Максим.
-Да пошел ты, –громко топая, бросился к двери уже тоже закусивший удила дружок и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.
-Да нет, ты что, просто не хочу. А что тебе до Роста?
-Мне ничего, а вот Боб тобой интересовался. Ты, смотри, один не ходи. Сам знаешь. Вдвоем-то отобьемся.
-Да, ты отобьешься. Слушай, Серый, не мое это дело, только завязывай, а? Тебе же бегать.
-А, – махнул рукой дружок. Задрали эти тренировки. Никакой динамики. Даже хуже результаты становятся.
-Ну, такой допинг не поможет.
-Да, точно. Вот завтра и завяжу. А сегодня, видишь, уже начал. Куда идем, кстати?
-Мне на секцию. К Сину.
-Ну, тогда я на бильярд. Потом подойдешь. Этот ваш Син, даже запаха не переносит…
-Только вчера вечером вернулся. Вот сразу к Вам.
-Да, шороху наделали… Иди сюда, – отозвал он Максима в незанятый инвентарем угол. – Ну, что?
-Нет, –односложно ответил юноша. Не поеду.
-Не пускает. А, может, уговорим? Время же есть…
-Нет. И не только в отце дело. Я больше … вообще… не буду заниматься.
-Чт-о-о?! –взревел Син так громко, что царившие в зале грохот, пыхтение, топот и прочие тренировочные звуки затихли.
-Продолжайте-продолжайте, –повел усами наставник, и шум вновь заполнил зал. –Ты что сказал? –угрожающе обратился Синицын к отказнику. – Ну, правду –куда переманили?
-Нет. Не то. Ну, что Вы, –приложил для убедительности руку к сердцу подросток. Просто у меня… пропала та реакция.
-Ты серьезно? – облегченно вздохнул тренер. –Наверстаем. Это после соревнований бывает.
-Нет. Тут что-то другое, – подыскивал слова Максим. Но тренер помог преодолеть это затруднение. Он резко, не замахиваясь, огрел лапой подростка. И как в прошлый раз лапа просвистела в воздухе. Но теперь странный воспитанник даже не шелохнулся.
-Как ты это? – изумился Син. – А говоришь, –не та реакция. Я даже не заметил нырка.
-Да не нырял я, ну не нырял, –начал оправдываться Макс, но тут лапа просвистела вновь.
-Видели? И не надо больше, пожалуйста! Неприятно…
-Слушай, Максим, что это они с тобой там сделали, а? – по-своему понял Син. –Как это объяснить? –Конечно, какой бокс… но как же это?
-Не знаю… Но сказали молчать, –начал врать Максим. –И сказали передать…
-Кто? Ленка-итальянка?
-Да нет… Боссы… За труды… Хоть и не удалось. Но, чтобы молчали, –Максим вытянул из карманов три пачки и передал своему, уже бывшему тренеру. Тот резко стрельнув глазами по сторонам, быстро запихнул передачу свободной рукой за пазуху.
-Ну, молодец, –пробурчал он. –Вот так запросто носишь и передаешь тридцать штук?
-Это только аванс. Через полгодика передадут ещё, – продолжал врать подросток.
-Ах, Макс, Макс… –опустился на скамейку и кивнув юноше головой тренер. –Ну, что они с тобой сделали? Он осторожно потрогал парня за руку. – Теплая, – констатировал он. –Не понимаю. Ну, не моего ума дело. Всё, открою частную школу. Так говоришь, через полгода?
-Может, и раньше. Уж как получится…
-Ну что же… Пока… Заглядывай, –он повернулся к юноше спиной и переключил внимание на занимающуюся своими спортивными делами молодежь. Умел, умел Синица держать удар. Сколько надежд, сколько планов рухнуло. Но, в накладе не остался. Всё-таки тридцать кусков, когда за душой вообще, кроме медалей, ничего. Ну, и это пока тридцать. А добавят ли? Да даже тридцать! Люди серьезные, претензии не предъявишь… Что же все– таки они с мальцом то учудили? Чудовищная, неправдоподобная, незаметная глазу реакция. На кого же они его готовят? Впрочем, лучше и не вспоминать, –решил он, идя в свой убогий закуток зала, чтобы переложить в потрёпанный портфель три приятные пачки.
– Н-е-е, Максвелл, так не пойдет. Ты отстань, а потом она пусть решает сама.
– По рукам, – согласился он. – И если это единственная наша проблема…
Трудно сказать, чем бы закончился разговор еще три недели назад. Но слишком много и сразу узнал в женской любви наш герой за это время, чтобы бросаться в бой за эту "кривляку".
– Единственная, – подтвердил Кот, всё-таки недоверчиво пожимая протянутую руку.
– А насчет твоего отца… я помогу, – вдруг вырвалось у Максима.
-Ты о чем говоришь? – насторожился одноклассник. – Ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Брось трепаться. Не та тема.
– Слушай, Котище, – встрял очухавшийся от горестных раздумий Серый. – Если Максвелл сказал, – как отрезано. Сам знаешь… Поэтому никак… никакого трёпа…
– Валер, тебя мама ищет. Здравствуй, – пальнула она дуплетом в обоих подростков. И если взгляд на Кота был мягко осуждающим, то выстрел её глаз в Максима был бы смертельным. Еще месяц назад. Он пока не понимал, но чувствовал, насколько вдруг повзрослел за это время. И взгляды этой пятнадцатилетней девчонки уже не могли насквозь пронзить его сердце. Да и вообще вся эта местечковая возня не могла сравниться с масштабами той вселенской кучи зла, дерьма и интриг, из которых он только-только вынырнул.
На этом разговор прервался. Друзья отвели, поддерживая с двух сторон, Серого к его дому, дотянули по лестнице до квартиры и даже позвонили, рванувшись затем вниз, чтобы не получить от его мамаши. Возобновлению разговора на жгучую для Кота тему затем помешало новое явление. Между их домами они столкнулись с Танькой.
– Здравствуй и ты, коли не шутишь, – витиевато поздоровался Максим. И пока Кот бурчал о том, что он не сосунок, чтобы его мамка в коляске возила, Макс новым, уже несколько искушенным взглядом оценил только-только начавшую формироваться девичью фигурку Мышки. Та, словно почувствовав этот взгляд, вдруг поежилась.
– Ну, чего пялишься? Давно не видел?
– Давно… Две недели… Даже соскучился.
– По Вал… по Коту тоже соскучился? Ишь, помирились… Ты угощал? Пьяницы! – с отвращением бросалась она словами.
– Помирились… И знаешь почему? Он доброе дело сделал, Роста уделал. Во, как наш Патрик начал стихами, – стал объяснять Кот. Максим увидел, что теперь развезло и этого. – И мы помирились, потому что решили всё по-джентльменски… – Говоря это, он вдруг стал оседать.
– Джентльмены, –скривила губки обличительница. – Зачем ты его напоил? – урезонивала они Максима, когда они волокли Кота домой.
– Да нет. Понимаешь, они с Серым играли с какими-то Бобом и Ростом на интерес и пили какую-то бурду. Ну, я, чтобы развалить эту шоблу…
– Напоил еще больше?
– Ну, Мышонок, он угостил только двумя пузырями красного вина, заступился за товарища Кот.
– Ого! "Мышонок"? – Максим покосился на пришвартованную с левого Котиного борта девушку. Та, словно не заметила этого удивления, но недовольно поджала нижнюю пухленькую губку. Макс невольно улыбнулся. Уж очень детским был этот жест. Он знал его с первого класса, когда Татьяна вот также недовольно кусала губу, если не решалась задача, если не получался рисунок, если он, тогда еще "пончик" – пухленький мальчик – опаздывал выскочить из дома по дороге в школу.
– Роста спровадил и вместо него постарался?
– Ай, ну не так было, – вновь стал на защиту Котов.
– А ты молчи. С тобой завтра поговорим. Там мать места не находит. Сейчас придет, подарочек.
– А со мной поговорим сегодня, – как между прочим заметил Максим.
– Очень надо! – заметила тоже как о чем-то постороннем девушка.
– Очень! – равнодушно подтвердил Белый, покосившись на Кота. Тот всё понял по-своему.
– Правильно! Очень надо! Вчера, сегодня… Ну что ты мне расскажешь, Мышонок? Чего я не понимаю? Чем я сейчас помогу? Буду с кислым видом маман утешать? А что толку? Чем утешу? Что все будет хорошо? Что наш суд самый-самый? Да, Максвелл, ты не знаешь? Отцу-то все эти заговоры– терроризмы убрали…
– Ну и слава Богу! – вырвалось у Макса.
– Как бы не так! Халатность осталась. С особо тяжкими последствиями. Это – до семи. Уже просветили. И, говорят, постараются по максимуму. В назидание… Это к тому, что ты подряжался… Знаешь, Тань, он тоже жалеет, тоже говорит, "помогу". Так что… – он помахал перед лицом девушки указательным пальцем, – не переживай. Нам помогут. Кто нальет, кто пожалеет, кто поищет…
– Пошли вы! Благодетели… Сам дойду, – вырвался он и шатаясь метнулся к уже недалекому своему подъезду.
Уличный фонарь осветил лицо подростка. Стало видно, как по нему текут слезы. Кот понял это и озлобился на свидетелей его слабости.
– Дойдет, – оценивающе посмотрел вслед Максим. – Чтобы только дома…
– Дома он тихий… Ладно. Хотел поговорить? О чем?
– Татьяна, в чем дело? Как враг тебе. Ну ладно, Кот котом, Мышонок – мышонком, – не преминул он уколоть девушку, – но я то здесь причем?
– Ты считаешь это серьезной темой? Такой важной, что ее надо выяснять ночью? Ну, да ладно, поговорим. Давай здесь. – Они уместились, как и принято у воспитанной молодежи, на скамейке под фонарем, но, отдавая дань продвинутости, взгромоздясь на спинку и поставив ноги на саму скамейку.
– Да, майских жуков уже нет…, – начал издалека Максим.
– Макс, мы знаем друг друга уже тысячу лет. Ну? – подогнала его подружка.
– Хорошо. Что изменилось? Почему? Как ты относишься ко мне?
– Последний вопрос самый интересный. Ну, проясним. Может, потом и разговаривать не захочешь. Если коротко…, – девушка как будто собиралась с мыслями. – Боюсь и ненавижу! – выстрелила вдруг она.
– Почему?! –искренне вскричал Максим, ожидавший чего-нибудь совершенно другого.
– Т-с-с, – приложила девушка пальчик к его губам. – Разбудишь Дониху, огребем оба.
– Бартер есть бартер, отвечай теперь ты на вопрос. Что с тобой случилось, Максим? Ты же стал совсем другим.
Макс знал характер "Донихи" –вдовы умершего уже при его осознанной памяти цыгана Дона. Сам он был ничего. По пьяни рассказывал, что его дед вместе с Егоровым и Кантария устанавливал флаг над Рейхстагом, а потом его из-за политических соображений вычеркнули из истории. Во времена перестройки в это кто-то даже верил. Но вот сама "Дониха" была исключительно склочной бабой. Сейчас подростки ворковали возле ее самой пышной в городке клумбы и именно ее окна глазницами черепа таращились на них. Девушка была права, и Макс снизил тон. Точнее, вообще подавленно замолчал.
– Не знаю, Танюша. Ну, не знаю. И посоветоваться не с кем. Нет, вообще-то начал советоваться, но, – он подавленно замолчал, вспомнив, с кем он советовался, и что из этого вышло.
– Ну, хорошо. Продолжим викторину – взмахнула волнистой челкой девушка.
– Тебе очень идет вот это… "Как волны волосы твои", – помнишь?
– Ну как же, как же, разве такое забудешь? Первый посвященный мне стих. Как там дальше? "А в них банты, как корабли"? Меткое сравнение.
– Ай, Танька, не вгоняй в краску.
– Первый вспомнил. Ладно. "Что случилось"? А ты что, не понял? Я лю… мне нравится другой, – быстро поправилась Татьяна.
– Ну, конечно, – съязвил Максим. – Если меня ты ненавидишь, то любишь другого. Или, как Папандопало пел: "Ты мене не любишь, а его кусаешь"?
– Давай без комментариев. Вопрос – ответ. Почему ты изменился?
– Но я не знаю. Ну, не знаю, "Мышонок"!
– Имей в виду, – подхватилась со скамейки Татьяна. – Не потерплю!!!
– Ну, конечно, что позволено Юпитеру…
– Что ты говоришь? – вдруг резко успокоилась девушка. – Это он-то, Юпитер? Это же ты, какой-то… ну, если не Юпитер, то… Аполлон, – с вызовом высказала она сравнение.
– Я, Аполлон? Ты, Тань, не издевайся, а?
– Не обольщайся. Не для меня. Понял? Для других.
– Кого это других? – охрипшим вдруг голосом переспросил юноша.
– Без комментариев. Ты сам, как склеротик из анекдота – "не помню, не знаю"…
– Ты тоже не откровенничаешь. Ну, хорошо. В чем я виноват перед тобой?
– Ты сама меня оттолкнула, – хмуро стал оправдываться Максим. – Ну зачем ты тогда? Я же с открытой душой. Вспомни, вспомни, как для тебя пели все соловьи, а? А ты – "Повелитель мух!"
Каким-то очень женским, взрослым, понимающим взглядом ответила девушка зарвавшемуся парню, а вслух добавила: –Если бы хотел, сам бы рассказал. Но ты же не хочешь, правда? Зачем спрашиваешь?
– Макс. Максим. Максик, – пробрало, наконец, девушку. Она прижалась к плечу юноши. – Ну, страшно мне было. И неприятно. Ну что, эти соловьи слетелись… Кстати, про них-то я никому не рассказала. Потом эти жуки. Красиво, но… Лучше бы поцеловал тогда… – она вдруг всхлипнула. – Вот когда ты лежал в больнице… такой несчастный… Мой простой и добрый мальчик. Тогда я тебя, кажется, любила…
– Ты что, приезжала?
– Но это же было потом, – вяло отбивался Максим.
Девушка молча кивнула головой и от смущения отвернулась. – А вернулся – "что вы, что вы". Новый Гарри Потер! Даже Кнопке такое придумал! Как же: "Принц цветов!".
– "Потом!" – передразнила его девушка. – И целовался тоже "потом"!
– Да ты откуда знаешь?
– Пойми, ты, дурачок, мы же такие болтливые, как и вы, парни.
– Так что, Кнопка сама…?
– Ну, это уже в ответ на мои воспоминания…
– Нет, подожди… какие воспоминания? – насторожился Максим.
– И ты не помнишь? Твой день рождения… – она вдруг прикрыла глаза и заулыбалась. А Кнопку ты не пригласил. Вот и похвалилась своим… А вообще ты уж очень многих с ума посводил. Даже Стервозу и ту…
– За что и получил по морде, – улыбнулся юноша.
– Могла бы – убила бы, – улыбнулась в ответ Татьяна. – Слушай, а холодает. Может, отложим, а?
– Ничего, сейчас потеплеет, – пообещал он и укутал девушку воображаемым халатом. Махровым, теплым, сладостным.
Не хотелось, ну очень не хотелось Максу прерывать это сладостное выяснение отношений. И он совершил очередное безумство.
– В чем ты виноват? – вспомнила вопрос Татьяна, открывая через несколько секунд глаза. –Да, потеплело, спасибо… Помнишь, я рассказывала про то, как отзывались о прыжке Бимона. "А мы продолжали прыгать в ту же лужу". Ты ее перепрыгнул – грустно усмехнулась она. –А нам – плюх, плюх и плюх. Поэтому – флаг тебе в руки, но и скатертью дорога. Я думаю, скоро это поймут и остальные наши дурочки, тоже влюбленные в тебя.
– Тоже, тоже, тоже – повторял Макс, бредя домой. – "Тоже". Значит и ты? Юноша радостно набрал полную грудь прохладного, пропитанного зелеными ароматами воздуха.
Девушка спрыгнула со скамейки и исчезла в темноте.
– Это еще что такое, Господи? – испуганно прошептал Макс, проведя рукой по щекам. Краснота, похожая на кровавый пот, легко стиралась и пахла спиртным.
Дома праздничное настроение испарилось. Неожиданно подкатил к горлу гадкий ком. Максим едва успел шмыгануть в туалет. Рвота была тяжелой. Выворачивало наизнанку. Максим несколько раз добирался до кухни, пил воду и его вновь и вновь выворачивало, последних два раза – чем-то едким, видимо – желчью. Придя в себя после такого потрясения, юноша перебрался в ванную умыться и замер перед зеркалом. На него изумленно пялилась его же, но красная, словно освежеванная физиономия.
– Вино, – с облегчением понял подросток и, быстро раздевшись, полез в душ. Смываться пришлось несколько раз – странный пот все выступал и выступал. Наконец, все это закончилось, и донельзя ослабленный парнишка выбрался на балкон набираться сил. Мысли стали светлыми, и Максим понял – отторжение спиртного. Этого рано или поздно следовало ожидать. Можно было и додуматься самому. Если уж заряжаешься чистыми лучами, то какой может быть спирт? Это, вообще-то, дискуссинное положение, нынешней ночью показалось юноше такой аксиомой, что он даже не продолжал ее обдумывать, а просто потянулся к лунному свету. И тут же почувствовал чей-то взгляд. Это была, конечно, Татьяна. "Мышонок" вышла на балкон, полагая, что после её признания не сможет, ну, просто не сможет ее Ромео спать и тоже выйдет. Она была права, но, увидев Максима и встретившись с ним взглядом, повертела пальцем у виска и метнулась с балкона. И, действительно, какой же Ромео показался бы на лунном рандеву своей Джульетте в плавках?
– И это когда-то придется объяснять, – вздохнул Макс-Ромео, потянувшись к Луне. Вскоре эти мысли ушли. Странный юноша заряжался странной лучистой энергией. Он уже видел, как начинают светиться чистым серебряным лунным светом его нервы. Они, словно гитарные струны при настройке, натягивались и начинали подрагивать, потихоньку звуча какой-то удивительной мелодией. И когда все ноты слились в один звучный, восхитительный аккорд, Максим пошел в комнату отца. Белый-старший спал, положив голову на локоть правой руки – в позе, генетически присущей всем поколениям Белых. Максим вспомнил, что тоже устраивался в этой позе, отведав спиртного. Он вздрогнул, но о неприятном размышлять было некогда. Сын протянул руки над спящим отцом и начал. Точнее – началось. Это было не прежнее целительство. Юноша с удивлением, а затем – с упоением наблюдал, как светящееся серебро перетекает от него в такие же струны. И отцовские струны начинают также светиться, а затем – и звучать, сливаясь уже в единый аккорд двух инструментов.
-Вставай, Максимилиан, –разбудил его радостный голос отца. –Здоров ты спать. Видимо, заездили тебя на твоих сборах.
"Так вот оно что, папуля", – с радостным удивлением начинал что-то понимать Максим. "Так вот оно откуда… У тебя просто это еще не проснулось? Бери, родной мой, бери". Он уже привычно прошелся по темным точкам в лунном серебре отцовского организма, затем с небывалом ранее восторгом послал мощную золотую волну. И она вдругрезонировала, вернулась назад мощным, восхитительным, непередаваемым чувством радости и восторга. После этого светящееся серебро начало рассеиваться, затухать, оставляя свежесть не то озона, не то цветущих яблонь. Ослабленный, но полный восторга юноша тихонько вернулся к себе и устроился на свою любимую кровать
"Надо делать добро. Пока есть возможность, надо делать больше добра", – по-своему понял он происшедшее. "Добра ближним. А то месть, месть, турниры, фокусы…", –думал он, счастливо засыпая. –"Хотя", –вспомнил он грустное лицо убитой девушки, –"хотя и месть тоже". И настроение от этого не испортилось.
-Ишь, пройдоха, тоже по тебе соскучился. Вот что, сынок. Мы с ребятами собрались сегодня на рыбалку. Ты как?
Максим открыл глаза. Словно веками не меняясь, над ним висела та же люстра, напротив, на стене уместился коврик с нацепленными еще в детстве (два года назад!) значками. В постели вместе с ним спал, развалившись на толстой спине и выставив в блаженной улыбке два передних зуба рыжий пушистик. Уж неизвестно, когда и как он пробрался к младшему хозяину, но сейчас блаженствовал, пожиная плоды своей пронырливости.
-Не, папа. Готовиться надо к олимпиаде. К тренеру сходить, рассказать про сборы и… про вчерашнее решение. Здесь кое-какие вопросы порешать.
-Да уж, "подготовка". Твои девчата телефон оборвут. А про вчерашнее, –отец присел на кровать и улыбнулся. Хорошо улыбнулся, без годами таившейся за прежними улыбками боли. – Ты же у меня умница. Ну, во всём умница. А там… Ну, что с тобой сделают? Ну, не верю я, что каждый день получая по балде, можно стать или остаться интеллектуалом. Ты можешь добиться большего…
-А ты? – поймал отцовскую теплую руку Максим.
-Поеду. Будь, что будет, поеду.
-Правильно, папуля. Прорвешься.
-Есть такое подозрение, что да, –вновь улыбнулся Белый-отец. –Ну ладно. Хозяйничай. Еда на месте. Если что понадобится, –может, невесту куда сводить, – деньги знаешь где.
-Ни пуха…
-Хоть ты и псих, но мы недоговорили, – вместо всякого приветствия взяла быка за рога Татьяна. – По поводу Кота, –что ты там ему обещал?
Отец исчез, а подросток, сладко потянувшись, добрался до пришедшей в его отсутствие прессы и углубился в ленивое расслабленное чтение. Хвалебные отчеты о его дебюте дочитать, к сожалению, не дали. Пришлось вставать и двигаться к требовательно достававшему телефону.
-Ну, тоже молодец. Кот ее интересует. А что я тебя люблю –не интересует? –Он улыбнулся зазвучавшим в трубке гудкам и пошел одеваться.
-С приездом. Надо поговорить, – коротко и озабоченно сообщила Косточка.
Второй звонок вытащил его из ванной.
-Что-то случилось? – насторожился Максим, вспомнив пьяные попреки Серого.
-Случилось? Может, и случилось… Не знаю. Ты придешь?
-Конечно. Когда?
-Давай вечером. После семи. У меня никого не будет.
-То есть как –прирезали? –удивился Максим. –Слухи, наверное.
Потом звонил Серый, хриплым голосом интересовавшийся, не натворил ли он чего вчера? С ним договорились встретиться через часок – пойдут вместе в город и заодно проветрятся. Позвонил, но уже во входную дверь Патрик. За кофе поэт рассказал о других новостях, которых только коснулись или вообще не касались вчерашние Максовы собеседники. Дело Котова-старшего раскручивают во всю, военный следователь или прокурор, черт их знает, эти их звания, уже давал интервью. А дело по убийству наоборот, заглохло. Закрыли пока хозяина "Москвича" – и всё. Выгнали следака? Может быть. А вообще-то им сейчас – другой геморрой. Расчесали банду Прохора, а самого и его главного подручного как свиней прирезали. " Бритвой по горлу и –в колодец"
-Да какие там слухи! Весь город гудит. На "шакалье" грешат.
-Ничего, больше не будет, –легкомысленно успокоил друга Максим.
Дальше Патрик рассказал, что Косточка разругалась с Пенчей вдрызг, тот сейчас уехал, кажется, в Серпухов; что Серый стал резко спиваться, днями шатается с Бобом или режется с такими же в карты. Что несколько дней уже нет житья от одной наглой твари – некоего Роста. На самом деле – Ростовцева. Это из местных, поселившихся в новом доме для "цивильных".
-Это еще почему?
-Поговорил с ним. Убедил, что нехорошо поступает…
-Ладно, не хочешь, не говори. Скажи мне лучше… Я очень тебя прошу… Раньше все времени не было… мне очень нужно… –запинался Патрик.
– Что, Женик? – просто подбодрил скромника Максим.
-Тогда, когда прощались. Когда ты… Ну, не знаю… Что ты тогда чувствовал? Я не спрашиваю, как ты это делал, – быстро стал оправдываться подросток. –Просто – что?
-А ты? Ты что чувствовал? – резко спросил Максим. Ты думаешь, я ломался перед девчатами нашими? На таком… такой беде выстебывался?
-Я почувствовал, –также серьёзно и тихо ответил поэт, не обращая внимания на горячность хозяина, –будто она грустно-грустно вздохнула и погладила меня по щеке. Поэтому и спрашиваю. Я, вот, уже написал… Почти… Если хочешь, –протянул он Максиму толстенную общую тетрадь. Правда, незаконченное. Поэтому и спрашиваю. Вот здесь.
-Понимаешь, когда я передавал ей ваши… чувства… –подбирал он слова, –я её …и ваши… ну, разговоры не слушал. Ну, к примеру, что чувствует телефонный кабель? А когда сам… знаешь, я один раз, ну, еще только, когда мы были там, пробовал узнать – кто.
Максим, уже остыв, пробежал написанные столбиком строки. Потом еще раз. Потом вчитался. Затем молча протянул тетрадь назад.
-И узнал? – подвинулся ближе друг. В прикрытых очками близоруких глазах мелькнул огонь мщения.
-Почти, –спохватился Максим. – А второй раз…
-Погодь-погодь, Макс. Ты узнал? Так почему же…
-Я же сказал – почти. Когда узнаю…
-Узнаешь – скажешь, – прорычал одноклассник.
-Хорошо, –вздохнул Максим. –А второй раз…
– Обязательно скажешь, – гнул свою линию поэт. – Я буду мстить.
-Жень, –впервые за многие годы обратился юноша к своему другу просто по имени. –Я всё понял, из твоего… твоей поэмы. Это, как признание. Ты талант. Талантище. Но тут у тебя… у нас руки коротки. Но обещаю, –поспешно добавил он, –расскажу и вместе продумаем. Хотя, скажу тебе, настоящая месть, оказывается, занятие хлопотливое.
-Ты так просто говоришь! Какие же мы всё-таки циники. Что прошло? Дни? Часы прошли! А мы уже – вот так равнодушно…
-Что ты еще хотел узнать? У меня сегодня дел по горло, – обозлился на несправедливые упреки Максим.
-Да пошел ты, –громко топая, бросился к двери уже тоже закусивший удила дружок и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.
-Да, это тебе не "день – сирень" и "твои – корабли", " глазки – сказки", – вздохнул, вспомнив свои поэтические упражнения Максим. "Куда уж". – Надо отдать должное нашему герою, –он завидовал настоящим талантам. Но по-хорошему. О том, что Евгений Покровский, он же Пакрик, а теперь – Патрик, пишет стихи впервые рассказала классу при прощании Стервоза. Это была новость. Но не сенсация. Максим тоже этим неуклюже баловался. Но то, что он прочитал, было откровением. Тут же возникла соблазнительная идея, но продумать ее помешал очередной телефонный звонок. Это уже была не девушка. Звонил Холера. Они условились встретиться около пяти. В парке. Спохватившись, Максим рванулся на улицу –Серый, должно быть уже озверел, ожидая.
"Даже тетрадь забыл" –отметил парнишка. Он еще заметил вдруг, что Патрик приходил тяжелых офицерских ботинках. Весной и осенью детей военных это не удивляло и не коробило – носить отцовскую обувь. Но летом… Максим тут же отозлился и, вздохнув, открыл оставленную тетрадь.
-Послушай, Макс, что-то я про вчера смутно помню. Что ты с Ростом учудил? – начал он без всякого приветствия. –На, отхлебни, –протянул он своё "лекарство" другу. –Брезговать начал, –прокомментировал Серый отрицательный жест того. –Ну и черт с тобой, –приложился он вновь к бутле.
Тот, правда, уже поправил здоровье, хорошо отпив пива из баллона, и пришел в благодушное настроение.
-Да нет, ты что, просто не хочу. А что тебе до Роста?
-Мне ничего, а вот Боб тобой интересовался. Ты, смотри, один не ходи. Сам знаешь. Вдвоем-то отобьемся.
-Да, ты отобьешься. Слушай, Серый, не мое это дело, только завязывай, а? Тебе же бегать.
-А, – махнул рукой дружок. Задрали эти тренировки. Никакой динамики. Даже хуже результаты становятся.
-Ну, такой допинг не поможет.
-Да, точно. Вот завтра и завяжу. А сегодня, видишь, уже начал. Куда идем, кстати?
-Мне на секцию. К Сину.
-Ну, тогда я на бильярд. Потом подойдешь. Этот ваш Син, даже запаха не переносит…
-Почему без формы? –поинтересовался он, улыбаясь.
Синица встретил своего протеже настороженно – радостно.
-Только вчера вечером вернулся. Вот сразу к Вам.
-Да, шороху наделали… Иди сюда, – отозвал он Максима в незанятый инвентарем угол. – Ну, что?
-Нет, –односложно ответил юноша. Не поеду.
-Не пускает. А, может, уговорим? Время же есть…
-Нет. И не только в отце дело. Я больше … вообще… не буду заниматься.
-Чт-о-о?! –взревел Син так громко, что царившие в зале грохот, пыхтение, топот и прочие тренировочные звуки затихли.
-Продолжайте-продолжайте, –повел усами наставник, и шум вновь заполнил зал. –Ты что сказал? –угрожающе обратился Синицын к отказнику. – Ну, правду –куда переманили?
-Нет. Не то. Ну, что Вы, –приложил для убедительности руку к сердцу подросток. Просто у меня… пропала та реакция.
-Ты серьезно? – облегченно вздохнул тренер. –Наверстаем. Это после соревнований бывает.
-Нет. Тут что-то другое, – подыскивал слова Максим. Но тренер помог преодолеть это затруднение. Он резко, не замахиваясь, огрел лапой подростка. И как в прошлый раз лапа просвистела в воздухе. Но теперь странный воспитанник даже не шелохнулся.
-Как ты это? – изумился Син. – А говоришь, –не та реакция. Я даже не заметил нырка.
-Да не нырял я, ну не нырял, –начал оправдываться Макс, но тут лапа просвистела вновь.
-Видели? И не надо больше, пожалуйста! Неприятно…
-Слушай, Максим, что это они с тобой там сделали, а? – по-своему понял Син. –Как это объяснить? –Конечно, какой бокс… но как же это?
-Не знаю… Но сказали молчать, –начал врать Максим. –И сказали передать…
-Кто? Ленка-итальянка?
-Да нет… Боссы… За труды… Хоть и не удалось. Но, чтобы молчали, –Максим вытянул из карманов три пачки и передал своему, уже бывшему тренеру. Тот резко стрельнув глазами по сторонам, быстро запихнул передачу свободной рукой за пазуху.
-Ну, молодец, –пробурчал он. –Вот так запросто носишь и передаешь тридцать штук?
-Это только аванс. Через полгодика передадут ещё, – продолжал врать подросток.
-Ах, Макс, Макс… –опустился на скамейку и кивнув юноше головой тренер. –Ну, что они с тобой сделали? Он осторожно потрогал парня за руку. – Теплая, – констатировал он. –Не понимаю. Ну, не моего ума дело. Всё, открою частную школу. Так говоришь, через полгода?
-Может, и раньше. Уж как получится…
-Ну что же… Пока… Заглядывай, –он повернулся к юноше спиной и переключил внимание на занимающуюся своими спортивными делами молодежь. Умел, умел Синица держать удар. Сколько надежд, сколько планов рухнуло. Но, в накладе не остался. Всё-таки тридцать кусков, когда за душой вообще, кроме медалей, ничего. Ну, и это пока тридцать. А добавят ли? Да даже тридцать! Люди серьезные, претензии не предъявишь… Что же все– таки они с мальцом то учудили? Чудовищная, неправдоподобная, незаметная глазу реакция. На кого же они его готовят? Впрочем, лучше и не вспоминать, –решил он, идя в свой убогий закуток зала, чтобы переложить в потрёпанный портфель три приятные пачки.