Подвойская Леонида. Предтечи Зверя. Книга первая. Максим

   -Из-за нас и вонища. Что я, что ты – сколько под себя гадили?
   -А пусть бы сразу же убирали. За это им и платят, – свернул второй подросток ответственность за запахи. Тебя проводить? – вдруг проявил он заботу.
   -Да нет. Я сам.

 
Максим на одном дыхании поднялся по крученой лестнице на третий этаж и промелькнул по коридору, остановившись у дежурного стола.
 

   -Светланочка, а когда меня выпишут? –спросил он спину болтающей по телефону медсестры.

 
Возмущенная таким обращением, Светланочка вскочила и резко обернулась. Но, увидев улыбающегося пациента, почему– то перекрестилась и тяжело осела на стул.
 

   -Чудеса, – прошептала она.
   -Что? Что? – пытался уточнить заинтригованный подросток.
   -На себя посмотри, "что", –посоветовала медсестра. – Час назад я тебя отпустила во двор. Белый как смерть ("тьфу, тьфу, тьфу") был. А теперь? Кровь с молоком?
 
   -Загар. Весеннее солнце, – даже не заглядывая в зеркало, оправдывался Максим. По собственному самочувствию он понял – девушка не врет.
   -И ты туда же. Чудеса продолжаются, –констатировала она. –Когда выпишут? Пока полностью не исследуют ваши случаи – не выпишут.
   -А сколько это – полностью? – озадаченно попытался уточнить юноша.
   -Это у профессора спроси… Сейчас даже вахту сдавать не хочется, –продолжила она. –И Маринка молчит. Что не спрошу о той ночи – "Не помню", говорит. А ведь она-то всё помнит, язва эта.

 
Максим сел рядом на убогий стул и удивленно уставился на медсестру.
 

   -Ну, чего зенки вылупил? Тоже влюбился? А я говорю – язва! – почему-то озлилась медсестра. –Послушай, парнишка, я знаю, что говорю. И если она молчит, значит…

 
"Я ее просил молчать", –вспомнил подросток. "И она молчит. Очень мило. Может, еще и гипноз? Или что?" Он вспомнил сегодняшнего странного скворца и решил провериться.
 

   – Пора спать, – скомандовал он болтушке. Та вдруг прервала свою изобличительную речь, зевнула и стала расстегивать халат.

 
"Может, прикалывается?" – подумал Максим, когда толстушка расстегнула последнюю пуговицу. Но девушка аккуратно повесила халат на стул и стала стягивать свитер.
 

   – Абы что, – прокомментировал происшедшее Максим, и, прикоснувшись к спящей, произнес: "Подъем! Быстро одеться!" Девушка стремительно вскочила и в пределах своей сноровки быстро накинула халатик.
   – Проснуться!

 
Медсестра рванулась за стол и через минуту щебетала с кем-то по телефону. Судя по голосу, она ничего не помнила.
 

   – Черт! Вот, черт побери! – полувосхищенно, полуозадаченно пробормотал Макс.– Значит могу? И профессора можно вот так попросить? И еще много чего, – мелькнула у него мысль. Это как Мессинг? Тоже неплохо.

 
Рассуждения были прерваны появившимся Хомой. Тот вновь был хмур и неразговорчив. Впрочем, и Максиму было не до разговоров. Он открыл толстый том Дюма и погрузился в роман, разбавленный его же грезами. И только перед вечерним обходом он, узнав, что будет профессор, сказал Хоме, что, видимо, его очень скоро выпишут.
 
 
Глава 4
 
 
Вечером, заглянув в неожиданно ярко-голубые глаза добрейшего Василия Ивановича, он, не осмеливаясь командовать, попросил: "Выпишите меня, пожалуйста, завтра".
 

   -Но мы же с вами, юноша, договорились… – начал профессор.
   -Но доктор… Я уже почти здоров. Мне нечего здесь делать… Мне пора домой. Мне надо в школу, – просительно, но твердо ввинчивал он в глаза врачу свои желания.
   -Нет, каков наглец! – прокомментировал мнение больного профессор, обращаясь одновременно и к молодым людям в халатах, и к Хоме. ?А впрочем…
   – Надо, профессор, надо, –подыскивая убедительные слова, продолжил Максим. –Вы завтра утром поймете, что надо.
   -Вы наглец, молодой человек. Вот с каким контингентом приходится работать, – вновь обратился он к сопровождающим его. –Только-только очухаются, а уже командуют. Впрочем, динамика выздоровления очень впечатляющая. Да я вам потом в кабинете расскажу и об этом случае. А это – наш Хома, наша гордость, наш уникум. Я его сейчас бегло осмотрю… Как вам известно, более тщательные у нас утренние обходы. А этот –больше всего ради вас. Прессу мы все уважаем.

 
"Журналисты", – похолодел Максим. Надо же было ему перед прессой… А если бы профессор… Или он бы не те слова нашел. Гоняйся потом за каждым, чтобы забыли. Но всё-таки надо быть осторожным. А я и был. Довольный собой, подросток с улыбкой наблюдал, как доктор тормошит Хому, одновременно давая осторожные комментарии для прессы.
 

   -Теперь ты звезда, – обратился он к Хоме, когда посетители ушли. –Будешь в газетах. Больше, конечно, о профессоре, но и о тебе не забудут.
   -А о тебе?
   -Мой случай не уникальный. Даже не вспомнят, – пожал плечами Максим.
   -А тебя завтра выпишут?
   -Хотелось бы.
   – Значит, выпишут. Профессор, он, наверное, тебе, как тот шпак, –пробурчал Хома, гася свет и отворачиваясь к стене.
   -Что-то понял, – решил Максим, сладко зевая. Но предчувствия новых встреч, новых возможностей и новой жизни были столь сладки, что он отогнал мыслишку о Хоме.

 
"Да ну его", – решил юноша, засыпая. Сейчас ему грезились таинственные подвиги, и всяческие романтические способы применения своих новых дарований. Очень некстати оказался под рукой "Монте-Кристо". А, может, и вовремя? Черт его знает, что натворил бы подросток, и какие скандалы разразились бы, если бы вместо этой книги кто-нибудь подсунул ему "Эммануэль".
 

   -Ну что же, пора. Думаю, залеживаться тебе не следует. Динамика исключительно положительная. Пора, –профессор тяжело вздохнул. –Пора, –повторил он. –Отцу я позвонил, так что прощайся.
   -До свидания, профессор, спасибо вам, – начал Максим.
   -Да нет, – рассмеялся Василий Иванович. –Не со мной. С новыми знакомыми, с друзьями, так сказать, по несчастью, с обслуживающим персоналом. А мы с тобой попрощаемся попозже. Когда тебя забирать приедут. А вас, молодой человек, попрошу в кабинет, –кивнул Хоме профессор и, ссутулившись, вышел из палаты.
   -Чего это он? – поинтересовался Макс, когда из палаты вышел и Хома.
   -А, всё эта пресса. Вчера приходили, видел? Он перед ними бисер метал, а они… Там, в четвертой палате, –очень тяжелый. Тоже профессор оперировал. Половину мозгов удалять пришлось. Так он – родственничек одного из этих журналистов. Ну вот тот и говорит в конце этого интервью: "По какой таксе Вы эти чудеса устраиваете? Вот за Богдановича Вам что, недоплатили? При одинаковых травмах одна уже ходит, а он – в сознание не приходит"? Ну что тут ответишь?
   -Ну, что время не пришло.
   -Нет, наш В.И. врать не будет, – с гордостью отвергла эти предложения Светлана, заканчивая утреннюю уборку. –А ты, вот, выписываешься.
   -Ну….
   -Счастливо тебе, – привычно пожелала медсестра и выскочила передавать смену.

 
"Не знает и ничего не помнит", – понял подросток. Это радовало, но и вызывало грусть. Он тут такое сделал… и никто не ценит. Не знают. Думают, профессор. Сердце на мгновение обожгла ревность, но сейчас же уступила место здравому смыслу. Никто ничего не знает. Сам хотел этого. Профессор… хороший добрый старик. И такие операции! А сейчас – на тебе. Не верят. Он вспомнил согбенную спину профессора, вспомнил, каким счастливым майским жуком он влетал, когда дела больных шли на поправку.
"Отблагодарить?" – пришла вдруг мысль. "А почему бы и нет? Силенок хватает. Напоследок? Один разочек", – уговаривал он себя, ежась от воспоминаний о боли. "Потом на солнышко… Ну, решайся". Обругав себя трусом и решившись, Макс быстро прошмыгнул в соседнюю палату. Она ничем не отличалась от его палаты номер три – разве что два тяжелых неподвижных тела с забинтованными головами издавали пренеприятнейшие запахи. Видимо, после ночи до них у медсестер все еще не дошли руки. Но думать о причинах и последствиях было некогда. Максим протянул ладони сразу над обоими. ("Дуплетом" –пронеслась и сразу где-то спряталась шальная мысль). Теперь он больше знал, что и как следует делать. Мысленно проник в мозги каждого и увидел похожие на ранее виденные повреждения – черную опухоль у одного и знакомую черную пропасть у другого. Вырезали у этого – понял он про несчастного с пропастью. Это он – родственничек. Но второй… Он же не виноват, что нет в родне журналистов. Ладно, обоих. Времени, конечно. для полного излечения мало. Ну, хоть полпути к выздоровлению. Но могу же помочь! Ну должен, если могу! И появились уже знакомые лучи, и пришла уже знакомая боль…
Возвращавшийся с осмотра Хома подхватил стоящего в коридоре соседа и заволок его в палату.
 

   -Что с тобой? Опять? Где? – задавал он вопросы, тормоша соседа. Ты это… Не отрубайся. Чего тебе?
   -Солнца. Во двор…
   -Я помогу. Ты только не отрубайся, – повторил второй юноша, поднимая Макса с кровати.
   -Ну вот, –тяжело отдуваясь, усадил Хома своего знакомого на скамейку. Последние два пролета лестницы он практически нес Максима на руках.
   -Спасибо, – прошептал беспокойный сосед, подаваясь вперед и вверх, к лучам Солнца.
   -"Спасибо", – пробурчал своему спасителю Хома. – Нашел время. Скоро батька приедет. А ты что вытворяешь?
   -Пока приедет, я оклемаюсь. Мне главное – солнышко. И – покой, –попросил Макс, не вдаваясь в подробности.
   -Ладно, отдыхай, я отойду, – обиженно ответил подросток и резко рванулся внутрь здания.

 
Макс не отреагировал. Он был измучен и опустошен. "И как они делают это с толпами? " – подумал он о великих целителях. "Может, какое обезболивающее принимают?" Он вдруг улыбнулся этой мысли, а затем оцепенел, впитывая в себя солнечные лучи. "Вот что чувствует аккумулятор при подзарядке", – решил он.
Хома в это время сидел в палате, ожидая развития событий. Но было тихо. Не выдержав, он пошел в соседнюю палату. Таинственный сосед выходил отсюда, выходил никакой, как тогда, когда лечил (лечил?) его. Значит, вот-вот начнется. Он еще брезгливо смотрел на этих "живых трупов", когда один из них зашевелился, попробовал приподняться, затем гнусным голосом заныл: "Сестра, утку!". После повторения этого призыва в палату вбежала медсестра – та самая красавица, с которой о чем-то шептался ее сосед. Она машинально подложила под больного заказанную посудину, затем всплеснула руками и выскочила вон. "Звать профессора", – понял Хома.
 

   -Где я? – спросил вдруг второй больной.

 
"Ну, началось", –понял Хома и, ответив вопрошающему, что тот на поле чудес, решил ретироваться. В коридоре он столкнулся с офицером и его дочкой. И хотя подросток, как и все местные, недолюбливал "белую кость", мужик был такой счастливый, а идущая под руку девчонка так радостно улыбалась, что юноша широко улыбнулся им в ответ и кинулся во двор.
 

   -Там началось, – начал он свое сообщение и осекся. Недавно расслабленный, бессильный мальчишка, теперь излучал здоровье и угощал невесть откуда взятыми червями чету скворцов. При появлении незнакомца птицы спорхнули с руки кормильца, и, умастившись на самой нижней ветке ближайшего каштана, стали ожидать продолжения трапезы.
   -Круто! –односложно отозвался на увиденное Хома. –А черви откуда? Тоже позвал к себе? Как птичку?
   -Да нет! После дождя повыползали. Сами. –Представив себе картинку, как он зовет червей, и они ползут на угощение к скворцам, подросток весело рассмеялся. Неожиданно также рассеялся и Хома, но что он представил, осталось неизвестным.
   -Там это. Началось. В соседней палате начали выздоравливать.
   -Уже? –вырвалось у Максима.
   -Да, а что? Пойдем, посмотрим, как профессор метаться будет.
   -А, – сосед равнодушно махнул рукой. –Неинтересно. Только мешать будем.
   -Я тебе помогу.
   -Мне? Спасибо, не надо. Уже очухался. Это так, временная слабость была. ?И, глядя на сомневающуюся физиономию Хомы предложил: "Хочешь на ручках"?

 
Через несколько минут, после того, как Максим трижды одолел противника, Хома наконец решился.
 

   -Вот, возьми, –сказал он, снимая с шеи и протягивая своему спасителю довольно массивный золотой крест.
   -Ты что, зачем? – отверг Макс этот подарок.
   -Послушай. Я редко прошу. Тем более – у ваших. А сейчас, видишь, прошу. Возьми. И носи на память. Можешь потом не носить, но хоть сейчас. Хоть немного. Нагнись.

 
Максим покорился каким-то жалобным нотам в этой просьбе и наклонился. Теплый крестик пощекотал грудь и мирно повис среди прорезающейся поросли. Подаривший его юноша пристально, чего-то ожидая, смотрел на крест, затем на товарища, затем – опять на крест.
 

   -Значит, чистый, –облегченно вздохнул он.
   -Ты о чем?
   -Да так. Носи. Он твой.
   -Но мне нечего подарить тебе в ответ.
   -Ты мне уже подарил, –ответил Хома, обнял Макса и тотчас, устыдившись своей "немужской" слабости, кинулся назад в больницу.

 
"Знает", –подумал Макс, оставшись один. "Придется и ему в глаза заглянуть". Хотя проявленная благодарность и тронула, он испугался, что сосед все-таки разболтает о том, что узнал. Не по-детски озабоченно вздохнув, он докормил вновь умастившихся на руке скворцов. Посоветовал им пастись дальше самим и пошел паковаться.
Выписка прошла без особых эмоций. Профессор, растерянный из-за новых удач в лечении, рекомендовал душевного спокойствия и спокойствия вообще, сообщил, что в школу все-таки следует пойти, но если будет тяжело даваться, он сможет освободить Макса от посещений. "Все равно выведут по среднему". Выписав каких-то порошков и пилюль, он приказал быть под наблюдением своего участкового врача, рассеянно выслушал благодарность Белого-старшего, после чего распрощался с Белыми обоими. Больше их в больнице ничего не удерживало. Болтушку сменила строгая Марина, холодно принявшая от Максимова отца коробку конфет. Самому же подросту многозначительно шепнула, что "должничка" всё равно найдет. Хома куда-то исчез, с остальными Макс познакомиться не успел. Уже ничто не удерживало решительно. И только при переодевании в свою одежду возникла некоторая проблема. Джинсы, рубашка, джемпер мало того, что свободно болтались, они были решительно коротки – руки и ноги выглядывали на добрую треть.
 

   -Ну, ты, сынок, и дал! Вот это вытянулся, – с удивлением объяснил эту странность отец. И, действительно, стоя рядом с отцом, Максим с радостью осознал – вырос. Если сейчас одеть комбез и –на аэродром, то ни у кого и вопросов не будет.
   -А он у тебя длинный, – констатировал подошедший к машине Пушкарев. Теперь, когда Белый-старший стал Героем и ему, по мнению многих, светила генеральская должность в столице, начальствующий состав начал принимать вчерашнего рядового летчика за равного. Вот и сегодня, узнав о том, что Белому надо ехать забирать сына, Пушкарев вновь предложил ехать вместе на его машине – тому все равно надо было проведать семью.

 
Максим односложно поздоровался и устроился на заднем сидении. Мужчины сели спереди.
 

   -Как Анюта? –поинтересовался Белый-отец.
   -Спасибо. С каждым днем лучше. В школу, конечно, в отличие от твоего, не успеет. Ну, за лето, думаю, наверстает.
   -А Надюша?
   -Тоже поправляется. Ей главное лекарство – Анютино самочувствие. Хотя, сам понимаешь, инсульт – не шутка.
   -Да… –вздохнул пассажир. Они помолчали, а затем перешли к разговорам на служебные темы.
   -Кстати, – обратился вдруг Пушкарев к юноше. –Ты не скажешь, кто с тобой в палате лежал?
   -Парень один. Хома зовут.
   -Хома? Мм-да… Странно. А фамилия? Он кто такой вообще и откуда?
   -Не знаю. Он мало разговаривал. У него долго голова болела.
   -А чего он тебя заинтересовал? – полюбопытствовал его отец.
   -Да меня кроме моих сейчас ничего особенно не интересует. Сам понимаешь. Анюта почему-то заинтересовалась. Узнай, да узнай, кто здесь из мальчишек лежит. Я ей говорю, брось глупости, какие еще мальчишки, а она за свое. Про твоего рассказал, а она: "Кто еще?" Вот и узнаю. Да ладно, спрошу у врача.

 
Такое "неблагодарное" поведение девушки больно укололо Макса. В свое время он смалодушничал и не приказал Анюте забыть про его целительные посещения. И вот вам пожалуйста – чуть в себя пришла – и других пацанов ей подавай. Потом он вспомнил, что за всей этой кутерьмой не успел заглянуть в глаза Хоме, потом мысленно махнул на все рукой и уставился в окно.
В действительности всё было не так. Пушкарева не была неблагодарной. По крайней мере – не в этом случае. Она запомнила оба посещения какого-то юноши. Она не догадывалась – просто знала, что обязана жизнью далеко не профессору, а исцелением – не профессору вообще. Но помнила только невысокий силуэт, мягкий голос и яркие лучи, проникающие в самые глубины души ("мозгов – не так романтично"). И она, едва начав говорить, стала разузнавать у отца, кто из мальчиков здесь лечится.
 

   -Видел сына Белого. Когда к тебе шел, ну, когда ты выздоравливать начала, столкнулся.
   -И что? –напряглась Анюта.
   -Ничего, пожал плечами отец. –Его как раз медсестра из туалета выволакивала.
   -Выволакивала? – разочарованно переспросила девушка.
   -Ну, вела. Слабый он совсем.

 
?А еще? – потеряла к Максиму всякий интерес Анюта.
 

   -Не знаю. Да и зачем тебе? Уж здесь-то без них можно обойтись? И так вон, довели.
   -Не надо, папочка. Я ничего не буду. Честное-пречестное. Ты только узнай.

 
Вот поэтому теперь Пушкарев мимоходом и наводил справки о Хоме. Не зная всего этого, Максим обиженно молчал, рассматривая здания и узенькие улочки древнего города.
 

   -А правда, что на месте больницы раньше был замок? – спросил он, вспомнив разговор с Хомой и винтовые лестницы.
   -Очень может быть. По архитектуре похоже. Только не замок, а дворец под замок, – ответил отец. –Вот у нас, на родине, Радзивиллов замок вообще под санаторий отвели. Очень интересно.
   – В Питере на Каменном острове тоже чей-то дворец под наш санаторий заняли. Тоже очень интересно, – дополнил Пушкарев, и разговор перешел на достопримечательности Северной Пальмиры.
   -Давай прорвемся в этом году? – обернулся к Максиму отец.
   -Я вроде на море собирался.
   -Ну, каникулы у тебя длинные, можешь и туда и туда.
   -Счастливая пора, – прокомментировал Пушкарев. –Только сами дети не ценят. Мне тоже придется отправить своих в санаторий, –заметил он вздохнув. Они вырвались, наконец, с узеньких улиц, миновали дымные предместья и помчались по усаженной фруктовыми деревьями дороге. Весна решительно брала свое. На горизонте зеленели горы, уже полностью освободившиеся от снега. Украшались нежными листочками ветви деревьев. Вовсю отливала изумрудом на солнце первая травка на полях. Рассеянно глядя на мелькающую зелень, Максим думал о происшедшем. Если это не чудесный сон и не бред, то что же? И что его ждет впереди? И как пользоваться этим даром? Дарами, – поправился он, вспомнив и гипнотические опыты.

 
"Будет день, будет и пища", –решил он, и когда сквозь стекло пробились солнечные лучи, подставил им лицо и блаженно задремал. Больничная эпопея закончилась.
 
 
Глава 5
 

   -Следовательно, преобразуем вот это вот так, затем… Ты куда смотришь?
   -Весна. Сирень цветет…
   -Тебе надо алгебру…
   -Да сто лет мне не нужна алгебра эта!
   -Так мне уйти?
   -Но я же про алгебру, а не про тебя.
   -Макс, будь посерьезнее. Ты не передумал насчет лётного?
   -Нет, конечно.
   -А там математику сдавать придется.
   -Да знаю я. Но мне это неинтересно. Понимаешь, – решился он приоткрыться – Я знаю алгебру. Прочитал этот учебник, потом тот, что ты мне давала, и все понял.
   -Прочитал и понял? Молодец, –иронично похвалила девушка. –Но решать же все равно надо.
   -Я и решаю. В уме.
   -Это как?
   -Ну, не знаю. Приходит ответ и всё.
   -Не дурачься. Скажи, что не хочешь заниматься…
   -А если это правда, пойдем гулять на дамбу? Там сейчас так соловьи поют…
   -Ты мне зубы соловьями не заговаривай. На дамбу… Ну ладно… Вот эта задача. Решай.
   -Нет, ты скажи, пойдем?

 
Татьяна отложила сборник задач и внимательно, как-то по-новому, оценивающе взглянула на юношу. Для понимания сути разговора следует знать, что в неиспорченных нравов военном городке даже просто прогулка детей парой вызывала разговоры. Поэтому и гуляли в основном компаниями. А прогулка за пределы городка – на высокую дамбу горной реки с густо заросшей кустами поймой означала новое качество отношений. Хотя, к чести таких гуляющих, следует сказать, что в их возрасте и прогулки на речку были именно прогулками на речку без каких бы то ни было вольностей. Ну, почти без никаких. Поэтому и рассматривала сейчас Татьяна своего подопечного, позволившего предложить такое пари. Вообще-то он стал ничего. Сейчас, когда похудел и вытянулся… Одна пигалица из их класса еще раньше признавалась в их кругу, что Максвелл "ей интересен". А что будет теперь… Пожалуй, такое пари можно и заключить. Как очень вероятностное согласие при очень нереальных условиях.
Максим в это же время рассматривал девушку. Она тоже вытянулась за зиму, стала более стройной и гибкой, чем-то напоминающей тянущуюся к солнечному свету берёзку. Татарская кровь отца давала себя знать чуть раскосыми глазами и узким носом. но это только красило расцветающую девушку. Максу вдруг захотелось погладить её нереально волнистые волосы. Не осмелившись на такую фривольность, он мысленно погладил Рыжика – их домашнего жирнющего хомяка, сейчас почивающего на коленях у Татьяны. Соскучившийся по ласке зверёк умильно закатил свои глаза-бусинки. Затем озабоченно осмотрелся. Максим успел ещё на расстоянии почувствовать пушистость его шерстки, когда испуганный невидимыми руками Рыжик съехал с коленей девушки и колобком покатился в свой спасительный домик.
 

   -Хорошо, –решила Татьяна, провожая недоуменным взглядом удаляющийся меховой шарик. – Вот три задачи. Выбирай. Решишь в уме хотя бы одну –идем.
   -Почему одну? –ухмыльнулся Максим. –Давай. Записывай. –Слегка нахмурив лоб, он с минуту смотрел на задачи, затем предложил девушке взять ручку и надиктовал все три решения.
   -Какой-то фокус, –заявила спорщица, сверив ответы. –Признавайся, ты просто выучил ответы на задачи? – Она замолчала, сама поняв дикость предположения. В конце концов, зазубрить формулы ответов было, наверное, сложнее, чем понять логику решения этих задач.
   -Да нет, я же сказал, в уме решаю.
   -Ах в уме… Ну хорошо. Вот задача из другого учебника. Уже за десятый класс. Тоже решишь?

 
Все повторилось. Максим посмотрел на задачу и продиктовал ответ.
 

   -Вперед? – поинтересовался он, отпихивая учебники на край стола.
   -Никуда не пойду, пока не признаешься, в чем тут фишка.
   -Но так нечестно, –обиделся юноша. –Ты обещала…
   -Что обещала? Это ты обещал, что решишь задачи. Решишь! А сам только надиктовал ответы.
   -Но если я сказал ответы, значит я решил?

 
В этом была своя логика, и Татьяна, собираясь с мыслями, обвела взглядом комнату, в которой они занимались. Особого внимания почти ничего не привлекало. ДОСы, они и в Африке ДОСы. Добротный кирпичный теплый дом. Высокие потолки. Недорогая, неброская мебель. Разве что модели, модели и модели указывали на то, что здесь живет фанатик авиации. А модели "Востока" и "Мира", стоящие на самом видном месте – письменном столе, свидетельствовали, что не только авиации. В свое время Макс провел даже школьный вечер, посвященный космонавтике. Было занимательно, но не для всех. Кроме того, книги. Много книг. Интересно, что он читает? Когда-то, очень-очень давно (три года назад!) он выпросил у нее какую-то фантастику. Что там было? Не вспомнив, она, наконец, нашла, что возразить.
 

   -В конце концов, не заявишь же ты нашей математичке, что ты вот так решаешь.
   -Заявлю.
   -Ну-ну, похохмишь. Но в контрольных требуется решение. Поэтому, будь добр.
   -Ну ладно, попробую, –сдался юноша. –Но, знаешь, в мозгах это так быстро мелькает.
   -А ты притормаживай.
   -Ладно, записывай, – Максим начал диктовать.
   -Интересно. Очень интересно. Я решала по-другому. И предлагают по-другому. Но, конечно, так лучше. А еще надиктуешь?
   -Таня, я тебе надиктую целый учебник. Но потом. А пока, может, пойдем? – жалобно попросил Максим.
   -Ловлю на слове. Ну что же проиграла, пойдем, –притворно вздохнула девушка.

 
До дамбы было совсем недалеко, по старому полуржавому пути, мимо гигантских емкостей нефтебазы, какого-то охраняемого злой шавкой склада – и вот дамба. В свое время она была выложена бетонными плитами, в стыках которых высадили кустики. Сейчас они бурно разрослись и стали приютом для многочисленных соловьев. Эти птахи устраивали по весенним ночам неслыханные и непередаваемые концерты. И если в вашем сердце пробуждалась, цвела, или хотя бы тлела любовь… Макс был уверен в цветении этого чувства. В чем была уверена или не уверена идущая рядом девушка, он не знал, а она молчала, словно прислушивалась к чему-то.
 

   -Как они поют, – прошептала Татьяна. –Особенно те, которые на речке.

 
И, действительно, в густых непроходимых кустах поймы соловьи прямо-таки захлебывались.
 

   -Пойдем туда? – полупредложил, полуспросил Максим.
   -Ты что? Там вон какая темень.
   -Да ты не бойся. –Он решился и приобнял ее, положив руку на плечо девушки.
   -Да я и не боюсь, но влезем в грязюку. –Девушка не сбросила руку, лишь, как-то неловко потерлась щекой о шевровый рукав летной куртки Белого-старшего. И этот жест, это принятие его ухаживания привело юношу в тот самый щенячий восторг, характерный для всех влюбленных при первом проявлении взаимности.