Страница:
-Я быстро, –ответил он на немой вопрос дежурившей красавицы Марины и направился в сторону туалета, а когда та склонилась над книгой, метнулся в реанимацию.
-Бери, бери, – шептал он, как в прошлый раз, но отчётливо видел – он сам не давал той целительной силы, в которой так нуждалась девушка. Кончики пальцев уже светились настолько ярко, что освещали бледное лицо девушки, когда Максим вдруг понял – он просто боится этой боли и желает побыстрее от всего этого отделаться.
Здесь ничего не изменилось. Разве что шторы теперь были раздвинуты, и из капельницы в тонкую руку неподвижной девушки сочилась какая-то жидкость. Непонятно откуда зная, что делать, Макс, даже не касаясь, поднес руки к голове несчастной и замер, ожидая боли. И она вновь пришла – на этот раз тупая, саднящая.
?Да что же это? – всхлипнул целитель, но тут же потрясенно замолчал, уставившись на пальцы рук. Какие-то маленькие искорки пробегали от запястий к кончикам пальцев и накапливались там, заставляя их светиться всё более ярким и ярким светом. И словно некий барьер мешал этому свету вырваться, политься далее.
-Нет! Пускай! Она должна… Она не будет калекой. Ну же! Не боюсь. Давай!
-Открой глаза, –теперь решительно и радостно сказал он, окунулся в их глубину.
Боль вновь ослепила его. Но зато таинственный свет ("Какое-то поле" – подсознательно решил юноша) двумя прямыми лучами коснулся висков девушки, затем растекся по ее голове и явно стал просачиваться сквозь бинты.
-Бери это. Впитывай. Ты не будешь калекой. Будешь ходить, бегать прыгать… танцевать. – Пронзительная боль не давала возможности сосредоточиться, и Максим с трудом подбирал слова. –Ты будешь абсолютно здорова, –нашел он, наконец, правильную формулу и вдруг почувствовал сопротивление своим словам и мыслям. Повторяя слова об абсолютном здоровье, он попробовал, как в прошлый раз, послать не эти ручейки, а волну своей неведомой силы. Что-то мешало, и юноша, мотая головой от мучительной боли, попробовал сосредоточиться на путях светящихся ручейков. Это удалось, и он вдруг ясно представил, как пульсирующие волны растекаются и, словно губкой, впитываются розовыми, похожими на мелкие цветочки, клеточками мозга. Дальше, дальше, а здесь. А здесь сияла пустота, пропасть. "Прооперированный участок", – понял Макс. –Надо соединять. Он попытался добавить силы светлым лучикам, и это отозвалось еще более жгучей болью.
-Ничего, –успокоил он испуганный взгляд девушки. –Ничего. Ты выздоровеешь. Ты скоро выздоровеешь.
-Вот так, вот так, –приговаривал он, отправляя этих таинственных посланцев здоровья все глубже и глубже в раненный исстрадавшийся мозг. И рана сдалась! Он увидел, как ярко чистым голубым огнем вспыхнули лучи его пальцев, как окуталась свечением вся голова девушки. А вскоре свечение погасло само собой. Угасла и боль.
Еще немного боли, и он уже не увидел, а почувствовал, что его флюиды всё же прорвали этот черный барьер, и он начал затягиваться.
-Или силы кончились, или больше не надо, –решил Максим. Он вновь был так опустошен и измучен болью, что, выходя, не обратил внимания на движение – Анюта повернула голову и посмотрела ему вслед. Кроме того, появились новые заботы. У двери стояла медсестра. Судя по расширенным до последней возможности зрачкам, она что-то видела, но пока не могла понять, что.
-Всё потом. И помогите, –попросил целитель, опираясь на стену.
-Как она? – строго спросил полковник медсестру.
С присущей медсестрам сноровкой Марина подхватила оседающего нарушителя режима под мышки и поволокла по коридору. Уже у палаты они столкнулись со спешившим в реанимацию Пушкарёвым.
-Ничего. Все также. Это мы. Это я вот, в туалет… помогала, –испуганно залепетала, оправдываясь, девушка, кивая на Максима.
-А теперь я тебя спрошу, –затянув Макса в палату и бросив его на кровать, зловеще прошипела медкрасавица. –Что. Ты. Там. Делал? – с расстановкой произнесла она. –Ну? Что. Ты. Там. Делал? –повторила она, и, не дождавшись ответа, стала трясти Макса за лацканы халата. –Ты расскажешь мне, пока я не подняла верхол. Ну?
Грозный офицер хотел, видимо, спросить еще что-то, но, вздохнув, грузно зашагал в реанимацию.
-Сестра, сестричка, родненькая…быстрее, –пролепетал он и кинулся назад.
Максим молчал, засыпая. Ему совершенно не хотелось разговаривать, а тем более что-то объяснять. Дознание прекратилось самым неожиданным образом. Прогремели шаги и открывшийся дверной проем заполнила фигура Пушкарёва-отца.
-Ну вот. Молись, гаденыш. Не дай Бог… Сама удавлю, – пообещала девушка дремавшему Максиму, бросаясь вслед за Анютиным отцом. Он успел еще ощутить удар ненависти ее зеленых глаз, после чего провалился в сон.
-Интересно, что она подумала? А что бы я подумал, увидев такое? И вообще, что она видела? – уже во сне поинтересовался юноша.
-Пришли душить? – улыбнулся он, встретив на этот раз мягкий задумчивый зеленый взгляд.
Глава 3
На следующее утро новоявленный целитель проснулся еще до обхода. Виной тому были лучи раннего весеннего солнца и мягкие нежные прикосновения. Кто-то тихонько гладил его по лбу и щекам. Касающиеся лица пальцы пахли ароматным мылом, духами и лекарствами. Еще не открыв глаза, он догадался кто это.
-Ты меня простишь? – сдавленным голосом попросила Марина.
-А что случилось?
-Ты же должен знать!
-Но откуда, я уснул.
-Смотрите сестра, смотрите же, –не веря себе, шептал мужчина. –Она открыла глаза. Она повернула голову! –А девушка улыбнулась и положила руку на руку отца.
Медсестра, прерываясь и волнуясь, принялась рассказывать. Когда она вбежала в палату, то увидела, что отец склонился над девушкой. Подозревая самое страшное, она кинулась к ним.
-И тут, и тут…, –Марина стала запинаться. ?И тут этот мужчина, этот мамонт просто упал на табуретку и разрыдался. Ты бы видел… И я … тоже. – Здесь медсестра не смогла больше сдерживаться и разрыдалась.
-Значит, он очень любит свою дочь. А вы?
-У меня нет дочери, –недоуменно ответила девушка.
-Нет, а вы что плакали? И вот теперь…
– Она же начала двигаться! И это ты. Ты! А я думала…
-Что? – аж привстал от любопытства Максим.
-Плохо думала, –покраснела и вновь взахлеб разрыдалась совестливая девушка.
-А дальше что? – пытался расшевелить ее улыбающийся юноша.
-Кто ты? – вдруг, перестав плакать, спросила Марина. – Я никому не скажу. Клянусь. Ты хотя бы намекни. Ее отец сказал, что будет молиться за ангела-спасителя. Это получается… за Вас? – уже со страхом спросила девушка. Она даже не заметила, как стала обращаться с этим вчера еще сопляком на "Вы"
-Да что вы, пусть за профессора молится.
-Не надо "ля-ля". – Девушка заговорщески наклонилась к Максу и шепотом продолжила. – Когда я позвонила профессору домой, –а в случаях "ЧэПэ" надо его сразу вызывать, –он подумал, что "всё"… Я по голосу поняла. Потом говорю: "Она головой и руками двигает", –а он не верит. Ну, тут счастливый папаша трубку у меня вырвал, подтвердил. Когда В.И. примчался и посмотрел на то, что с ней творится, он сам чуть в обморок не упал. От удивления и от радости. Обследовал и все головой мотал… Вот… А Вы говорите: "Профессор". Он сам сказал: "Чудо". Скоро увидите, какой он сегодня. Уже идут. Ладно, потом. Она легко вскочила и выпорхнула из палаты.
-Доброе утро, –ворвался в палату профессор. –О, уже проснувшиеся? Ну, молодцом, молодцом. Давайте посмотримся. Та-ак. Общая слабость, но не столь значительная. Смотрим сюда… ножку на ножку… Та-ак. –Профессор с улыбкой уставился на пациента. –Выздоравливаем, мой друг, выздоравливаем. Если так пойдет дальше, то скоро… Но, не будем загадывать… кое-что я вам отменю. Из сильнодействующего. А то тошнит, небось? – испытующе заглянул в глаза Максиму хитрован – профессор.
-Вроде нет, –пожал плечами пациент.
-Это меня тошнит, профессор, – раздался хриплый голос с соседней койки. Реакция профессора на эту простую жалобу была потрясающая. Он возмущенно повернулся к встрявшему в разговор больному, затем замер, всматриваясь в выглядывающие из повязки глаза. "Заговорил", – констатировал он и почему-то вышел из палаты. Затем вернулся и, ощутимо сомневаясь в происходящем, обратился к Максимову соседу.
-Вы что-то сказали? – спросил он.
-Это меня от лекарств тошнит, – повторила "повязка".
-Он заговорил. Нет, он, правда, заговорил. Это неслыханно. Н е с л ы х а н н о – повторил он по буквам. –Просто поле чудес какое-то, –просиял он, наконец. –Голубчик, вас надо незамедлительно и самым тщательным образом исследовать. Вчера вы вдруг начали ходить. Ну, этого следовало ожидать…со временем. А сегодня он, пожалуйста, разговаривает! Готовьте на томографию, – распорядился он и вышел, что-то объясняя врачам и практикантам по-латыни.
-Я сейчас сменяюсь. Но не уйду. Пока не скажете, кто Вы, – зашептала она. –Признавайтесь, признавайтесь. Ведь и его, – она кивнула головой в сторону соседа, –тоже Вы. Признавайтесь, а то все профессору расскажу.
И тут же в палату свежим весенним ветром впорхнула медсестра.
-Марина, я вас очень попрошу, – для убедительности Максим заглянул в самую глубь зеленых глаз и продолжил – Ну, не надо…. Я и сам не знаю…
-Ну ладно. Я потерплю. Пока узнаете. Но за Вами должок тогда. Мое дежурство закончилось, –улыбнулась медсестра, забрала с тумбочек пустые склянки и вышла.
-Странная какая-то, –констатировал вдруг разговорившийся сосед.
-Это точно, ?улыбнулся Макс новому собеседнику.
-Хома, –представился парень, протягивая руку.
-Максим, – автоматически ответил наш герой, отвечая рукопожатием. –Кто? – спохватился он.
-Ты плохо слышишь или я тихо говорю?
-Нет, извини. Просто редкое имя.
-Редкое, –самодовольно подтвердил Хома.
-Удалось, могу, – осознал, наконец, подросток последствия ночных событий. Он представил плачущего от счастья Анютиного отца, ее полупрозрачную руку на здоровенной мужской ручище и у самого навернулись слезы. А затем его захлестнула теплая волна счастья. Ради этого стоит терпеть эту жуткую боль и эту слабость. С этим радостным чувством Максим вновь уснул, подставив лицо пробивающемуся сквозь давно немытые окна солнцу…
Знакомство было прервано санитарами, увезшими обладателя редкого имени на назначенные счастливым профессором обследования.
-Опять, –тоскливо подумал Макс, просыпаясь от сдавленного стона. Он вспомнил боль последнего "сеанса" и поморщился. Но тогда было надо. Там, как бы то ни было – девушка с тяжелой травмой. А здесь? За что терпеть? Тем более, что уже идет на поправку. Уколют и –боль пройдет. Он вновь взялся за книгу.
-Чего они тебя сегодня не колют? –спросил он через некоторое время.
-Отменили. Говорят, хватит, а то привыкну к наркоте.
-И что теперь?
-Терпеть надо. Теперь – всю жизнь терпеть.
-Это как, – всю жизнь?
– Вот так.
– Ясно, –вздохнул Максим, пытаясь не замечать перекошенного лица соседа и не слышать его прерывистого дыхания. Вот еще одного вылечили. Калекой. Нет, оно бывает, чтобы после операций боль возвращалась. Но на всю жизнь? Он вновь тяжело вздохнул, представив этот ужас.
-Может всё-таки, попросить?
-А завтра? И послезавтра?
-Ну, утихнет понемногу.
-Там какое-то давление высокое. Надо терпеть, привыкать.
-Ясно, –вновь вздохнул Максим, решаясь.
-Не смогу. Ну и пусть. Это его боль. И кто он мне? Еще неизвестно, чем это для меня обернётся. Я что, нанимался? –оправдывал он себя. Максим вытер выступивший на лбу обильный пот. "Как в парилке", – подумалось ему. Взгляд упал на пальцы – только их кончики чуть светились.
Когда сердобольная санитарка уколола-таки Хому и тот уснул, юноша собрался с мужеством, уже знакомым жестом протянул к голове спящего руки и начал посылать к кончикам пальцев то самое, поднимающееся откуда-то из глубин, тепло. Вскоре пальцы засветились. Ожидая удара боли, юноша закрыл глаза и стиснул зубы. Она пришла –столь острая, что Макс отпрянул от больного. Боль, пульсируя, начала утихать.
-Но ты же можешь! – уговаривал он себя. –Можешь. Неизвестно почему и неизвестно сколько. А если завтра эти чудеса закончатся? Всю жизнь будешь жалеть. Ну, еще разок. Ну, потерпи. –Он вновь приблизился к спящему. И теперь боль оказалась терпимой.
-Ну, братец, ты, наверное, инфекционный, – вновь разбудил его голос профессора. ?Теперь и соседа заразил. Слышишь, какие рулады накручивает.
"Вот что значит правильно настроиться", – решил подросток и стал посылать вновь появившиеся лучи из пальцев в голову больного соседа. Он заставлял себя не думать о боли и сосредоточиться на болезни. Вскоре он увидел ее – черное вспухшее пятно, пульсирующее при приближении струек света. Было видно, что, как и с Анютой, здесь не обойдется без борьбы и значит – без еще большей боли. Целитель уже не произносил заклинания – понял, что прежде они были нужны, скорее всего ему самому. Теперь он мысленно видел, куда следовало направить эту исцеляющую силу. Он видел и то, как съеживается и напрягается черная опухоль. "Еще немного, еще чуть-чуть", –шептал Максим. И вот он увидел и почувствовал, что зло сдалось. Не отступило, а именно сдалось, распалось на мелкие комочки, которые рассыпались на песчинки, уносимые из мозга вон. В этот же миг утихла и боль, хотя лучи еще не померкли. Любуясь своей работой, юноша распылил лучами и несколько других темных пятнышек. Затем всё закончилось, словно сработал выключатель. Макс, шатаясь, дошел до своей кровати, упал на нее и немедленно уснул. Он не заметил, а если бы и заметил, то уже не смог бы обратить внимания на то, что его пациент раскрыл ранее прищуренные глаза. И теперь, когда один юноша спал, второй, повернувшись на бок, долго рассматривал своего таинственного соседа. Но исцеленный мозг тоже требовал отдыха, и вскоре крепким сном уже спали оба подростка.
-Я пробовала их будить. Обоих. Потом решила –пускай до обхода, –оправдывалась медсестра.
Максим проснулся и признал правоту "В.И." Действительно, невысокий хрупкий подросток храпел воистину по-богатырски.
– Ничего-ничего, им обоим на пользу. Особенно малому. Он давно сладко не спал. И вряд ли это, к сожалению, надолго… Так что, пускай отоспится. А с вами, молодой человек, нам пора позаниматься серьезно. Так что, сразу после обхода – милости прошу в мой кабинет. С сим пока и расстанемся.
-А со мной? – произнес переставший храпеть Хома.
-Ну раз проснулся, давай посмотримся. Так… Смотрим сюда… А если сюда? Что за черт? – вдруг воскликнул эскулап, но взял себя в руки. –Так… –протянул он, всматриваясь в глаза больного. Та-ак… А если попробовать руки вперед? Та-ак… А если ногу на ногу? Та-ак. Как самочувствие?
-Спасибо, как никогда, –и мальчишка вдруг широко улыбнулся.
-И голова не болит? – еще более внимательно присматриваясь, спросил Василий Иванович.
-Совсем.
-Ты мне признайся, куда свое косоглазие дел?
-И оно тоже?
-А ты не спрашивай, ты в зеркало погляди… Да-а. Тут осмотром не обойдешься. Ко мне в кабинет! Немедленно! А ты, –он обернулся ко второму подопечному, –ты, брат, извини, но подождешь. Здесь такие дела творятся. Боюсь сглазить, но …
-Еще чего, я сам пойду ,– отпирался в это время Хома от санитарок, вознамерившихся отвезти его на каталке.
-Хорошо. Пусть пробует, –согласился врач. –Только, дружок, медленно, и если вдруг что…
-Не будет "вдруг", доктор, –уверенно заявил подросток. –Идемте, –и он в сопровождении белых халатов вышел.
-Красавец, красавец, –перебил его размышления голос сестры-болтушки. ?Хоть ты не изменился, а то, думала, не двое суток, а два месяца отдыхала.
Оставшись один, Максим попробовал разобраться в своих ощущениях. Не было никаких сомнений – в нем проснулась какая-то странная сила. И он может ею лечить. Но чем сильнее болезнь, тем больнее ему самому. Или чем больше надо отдавать сил, тем больнее? Но силы восстанавливались все быстрее. Вот и сейчас. Вчера чуть до койки доволокся, а сегодня даже врач не заметил. Или заметил? Максим потянулся за зеркальцем и внимательно рассмотрел свое отражение. Конечно, похудел – вон, скулы торчат. Конечно, побледнел. Но в остальном…
– Не изменился? – уточнил Макс, решив не обижаться на "красавца".
-Ну, по сравнению с некоторыми. Эта знакомая твоя. Уже ест сидя. И собственными руками. Этот парнишка – как ракета понесся. А думали – на всю жизнь инвалид. Да и ты – сколько пластом лежал, отец здесь дневал и ночевал…
-Папа? – изумился он.
-Ну и что? Здесь многие так. И отец твой, когда из столицы вернулся.
-Из столицы?
-Да ты, мальчик, еще туго соображаешь. Героя-то только в столице вручают. Чем ты вообще здесь занимался? Ничего не знаешь. Или профессор тебя так оградил? На газеты, которые ты просил. Я взяла разные, там и пишут по-разному, но в главном – одинаково.
-Ну, теперь ваша палата на самообслуживании. И есть пора ходить самостоятельно. Побегу. Там новых тяжелых привезли в другую палату. Потом забегу.
Продолжая тараторить, Светлана положила ему на тумбочку ворох газет, автоматически что-то поправила, что-то убрала, открыла форточку, раздвинула шторы и кинулась к выходу за завтраком.
-Может, уколы уже не потребуются, –перебил его грустные размышления Хома. Врач сказал. А ты как думаешь? – он испытующе взглянул на соседа.
Максим опять остался один и, потихоньку облизывая ложку с ненавистной манной кашей, взялся за газеты. Когда, наконец, врачи отпустили его соседа, юноша уже прочитал репортажи о подвиге отца. Он не соврал профессору – в памяти отчетливо всплыла картина авиакатастрофы. И воспринимал он это довольно спокойно.
"Неужели из-за этого?" –недоумевал он. "Ну если бы отцовский самолет рухнул, если бы уже в штопор ввалился. И то есть возможность катапультироваться. Вот когда надежды не осталось… Но такого не было. Судя по этим очеркам, батька не штопорил. Даже не пикировал. Неужели я такой хлюпик? А если бы на его месте был я?" Стало стыдно.
-Надо всегда надеяться на лучшее, –нейтрально ответил Максим.
-Ладно ?, вздохнул выздоравливающий. ?Слышь, а не пойти ли нам во двор, воздухом подышать?
-Пошли!
-Постой, –одернул этот порыв Хома. –Тебе сначала к профессору. Он ждет. Тебя проводить?
-Еще чего? – изумился Максим и вышел в длинный прохладный коридор. Сегодня днем здесь было оживленнее. Передвигались с процедур и на процедуры разной степени транспортабельные больные, сновали медсестры, повезли на каталках неподвижные тела.
-Вот что, Максимилиан, пора домой.
Операционный день? Или срочные операции? Одну из каталок вывозили из реанимации, и Максим мельком увидел там действительно сидевшую Анюту, беседующую с отцом. Точнее, что-то оживленно рассказывал офицер, а девушка улыбалась.
В кабинете профессора юноша пробыл довольно долго. Василия Ивановича мучил окончательный диагноз. Он боялся ошибиться. Теперь, на тридцатом году работы! А что прикажете делать? Выставляешь диагноз: "Безнадежна", а больная резко выздоравливает. Поправляешься, пишешь – полная обездвиженность, а больная тебе кукиши показывает. Ну, в переносном смысле слова. Уже надо из реанимации переводить, чтобы другие тяжелые ее не шокировали. У другого молодого человека на фоне травмы диагностируется опухоль мозга. Пора уже в онкологию переводить, а он нате вам – не только опухоль рассосал, но и от врожденного косоглазия избавился. Ладно бы только по томографии. Так ведь сам оперировал, сам! И все видел! И плакал от бессилия… А этого мальчика и не оперировал даже. Но тоже – столько времени без сознания. Думалось, вот-вот начнется…. А он – пожалуйста. Сидит и довольно толково на всё отвечает. И в себя пришел в один день с этими двумя. Или нет…. До операции Пушкаревой. Значит, он первая ласточка в этих чудесах. Ему первому и двигаться. Значит – тяжелый шок? С сотрясением? Видимо, да.
-Да? – искренне обрадовался мальчишка.
-Ну, ну, не сегодня. До конца следующей недели не отпущу. Пройдешь еще укрепляющие ванны, электрофорез, массаж. А там – и домой. Если, конечно, все будет хорошо.
-Будет, обязательно будет, Василий Иванович!
-Такой оптимизм – вещь хорошая. Ладно, иди. Родителю я сам позвоню.
-Ну что? – поинтересовался ожидающий его у двери Хома.
-Выпишут. Через недельку, –сообщил Макс, когда они по витой лестнице спускались во двор. –Странная лестница какая-то. Винтовая, как в замках.
-А это и был когда-то замок.
-Врешь!
-Еще чего. А ты не знал? Конечно, разве вас это интересует? – зло ответил Хома.
-Почему, меня очень интересует. Я люблю историю.
-Ты, наверное, да. – Мальчишка долгим взглядом впился в лицо своего нового знакомого, но тот, занятый переставлением ног по лестнице, не обратил на это внимания.
-Да ты еще слабый, –понял вдруг Хома, увидев, что Максим остановился, вцепившись в перила. Он крепко взял попутчика под руку и вывел, наконец, на свет.
-Просто давно далеко не ходил, –сконфуженно улыбаясь, объяснил юноша свою слабость, когда они устроились на скамейке.
-Ладно тебе… –начал, было, Хома и тут же прикусил язык, чтобы не вырвалось:
-Знаешь, –сказал он через несколько минут. –Вот идешь в школу, а кто-то свистит тебе. Посмотришь, –никого. А потом голову поднимешь – сидит вот такая мордашка и поет. – Макс, не открывая глаз, кивнул в сторону гигантского каштана. Хома тоже взглянул в ту сторону.
"Уж я то знаю". Он понял, что по какой-то причине его спаситель желает держать всё в тайне. А в голове сейчас было так ясно и на душе так легко, что он был готов исполнять любые желания таинственного соседа. Лишь бы не вернулась ужасающая боль.
Максим молчал, подставив солнечным лучам лицо. И, странное дело, казалось, что Солнце быстро возвращает ему силы. Он упивался весенними лучами, как жаждущий упивается родниковой водой. Измученный опытами по целительству юноша впал в состояние, похожее на купание в теплых ласковых волнах.
-Шпак, – констатировал он, продолжая хрустеть чипсами.
-Да, птичка, –согласился Максим. –Иди сюда, птица, – погруженный в свои мысли рассеянно позвал он. "Птица", она же "мордашка", вдруг прервав свое выступление, спорхнула с ветки и приземлилась на плече у позвавшего.
И, действительно, на ветке купался в солнце, распахивая навстречу ему крылья и распевая свою неповторимую песню, скворец.
-Ты видел? Наверное, ручная, – удивился юноша. –Дай ему своего чипса, –обратился он к Хоме. Тот в изумлении протянул пестренькой птичке хрустящий кусочек, но скворец, испуганный этим движением, взвился ввысь и скоро вновь угнездился на прежнем месте.
-Видишь, даже птицы не едят этой гадости, –всё также, не открывая глаз, прокомментировал Макс.
-А еще раз можешь? –не обращая внимания на антирекламу, спросил Хома.
-Что? – не понял собеседник.
-Ну, это –приказать, чтобы прилетела.
-Не-е, это она сама, –ответил подросток, вновь погружаясь в негу.
-Пора! – сообщил он сам себе, но был неправильно понят Хомой.
Хома ехидно покачал головой, типа "знаем-знаем", но спорить не стал и замолчал, пялясь по сторонам и хрустя так не понравившимся незнакомому скворцу угощением.
Максим же в это время впитывал солнечные лучи. Он чувствовал, что солнце быстрее всего восстанавливает его силы, что он здоров, что слабость вызвана только опытами по целительству, и что для быстрого восстановления ему необходимо вот это – солнечные лучи. Очень легко думалось, и подросток вновь попробовал сделать выводы. Во-первых, этот неожиданный дар. В принципе, он может сейчас пойти к профессору и продемонстрировать это на новых или старых безнадежных больных. Он представил себе эту картинку. Изумление, слава…. Слава? Запрут, и будут исследовать. А потом толпы больных начнут приставать. Он вспомнил, как объявился в городе некий "святой" и как окружала его толпа больных и калек. "Им то всем хорошо исцелять", –обиженно подумал юноша. "А тут одного исцелить – такая боль. Потом всё равно скажут, что самозванец. Или запрут особо приблатненных исцелять. Нет. Не хочу! Буду молчать. А там –посмотрим", –принял он решение. Подросток открыл глаза и осмотрелся, наконец, вокруг. Действительно, больница была помещена в бывшем дворце. Или поместье. Или замке. Пышное, но запущенное здание летом наверняка утопало в зелени каштанов. Но сейчас на вековых деревьях только-только проклюнулись листочки. Поэтому старое здание, как и Максим, сейчас лениво грелось в весенних лучах. Юноша вдруг отчетливо понял, что выздоровел. Ему хотелось общаться с друзьями, читать интересные книги, болтаться по вечерам по городку, тайком пробираться на аэродром, и даже … пойти на уроки! Последнее желание было настолько удивительным, что он даже потряс головой. Может, он все-таки болен? Нет, его нестерпимо потянуло на занятия. Какое-то сладостное предчувствие новых чудес манило его, и юноша решительно поднялся со скамейки.
-Если боишься простудиться, то иди. Я еще посижу. Внутри такая вонища…