Страница:
– Это уже так, на всякий случай, типа общеукрепляющего, – поскромничал Максим.
– А те… золотые… лучи? – почему-то запинаясь, спросила исцеленная.
– Да это… ну, как … не знаю…– подбирал слова юноша. – Как стимул к жизни, что ли, как новые силы… как "живая вода", – нашел он, наконец образное сравнение.
– А эту… Одноклассницу… Тоже "живой водой" поил?
– Да, а что? – забеспокоился целитель.
– Бедная, бедная девушка, – полушутя посочувствовала школьнице учительница.
– Почему бедная?
– Не будет ей теперь покоя.
– Но почему? Больно?
– Нет, – с улыбкой Джоконды ответила Ирина Сергеевна. – Это совсем не боль.
– А что?
– Иди ко мне, – привлекла молодая женщина к себе своего спасителя, и уже осторожно целуя его глаза, прошептала – Попробую дать тебе хоть что-то похожее…
– Вот это только бледная тень того, что чувствуется от твоих золотых лучей, – пояснила хозяйка, прикоснувшись к плечу смотревшего на утреннее солнце Максима. – У тебя нежная кожа, – она неловко, стесняясь, провела рукой по плечу юноши. Ирина знала, что утреннее похмелье неизбежно, но ее длительное воздержание, неизмеримое чувство благодарности и тяга к необъяснимо-чудесному, находившемуся в этом юноше, толкнули ее на эту ночь. Она действительно хотела вернуть этому пареньку хоть частичку того чудесного, чем наделил ее он. Поэтому и дала ему все, что могла, что знала, о чем слышала. Теперь ее охватило чувство какой-то вины, неловкости, стыда.
– Нам надо поговорить, Максим, – обеспокоенная молчанием, заглянула она ему в глаза. – Ты что? – отшатнулась она. – Ты что с собой делаешь?
– Заряжаюсь. Я же говорил. А что глаза покраснели, – сейчас пройдет. – Он улыбался, и у Ирины отлегло от сердца.
– Кто ты? – вновь вырвалось у нее.
– Но я, честно, не знаю, Ирина, – (еще в постели она приказала ему прекратить "имя– отчество", так как теперь это смешно звучало), – Я ведь всё рассказал.
– Всё? А вчерашний бокал? – Скажем прямо: крутизна еще та!
– Заметила, – вздохнул Максим.
– Заметила и еще кое-что поняла. На уроке кто мои ноги трогал? Признавайся, шкодник! – она шутя схватила его за ухо.
– Но такие ноги! – покраснев, стал оправдываться шкодник.
– У своих одноклассниц, небось, тоже гладил? – полушутя, полуревниво уточняла женщина, продолжая тягать юношу за ухо.
– Какие там ноги! Спички. Никакого желания, – отпирался подросток.
– О, да ты покраснел? Ты все еще можешь краснеть? Ну, значит, точно, не дьяволенок. Но давай проверим. Крестом заклинаю тебя: "Изыди, сатана", – все также полушутя – полусерьезно заявила хозяйка, касаясь креста на юношеской груди.
– Вот те крест, никакой ни сатана, – шутливо перекрестился Максим. – Да и будет тебе сатана носить крест…
– Солидный. Откуда?
– Да тот, вылеченный подарил. В больнице. Кстати, а почему ты говоришь, что Пушкарева "бедная"?
– Ты так и не понял? – Ирина обняла своего ангела-хранителя и, стыдливо пряча глаза объяснила, – Всё, что ты чувствовал сего… ночью, что я чувствовала… – это сотая, нет, тысячная доля того, что чувствуешь от твоей… ну, "живой воды".
– И?
– И она, не понимая, что случилось, будет вновь и вновь ее искать… и сравнивать… Бедная девушка, – теперь искренне посочувствовала она.
– А ты?
– Очень кстати вопрос. Есть разговор, Максим. Максичек. Мальчичек, – ласково прикоснулась она пальчиком к его подпухшим за ночь губам. – Я тебе говорила про две новости. Но мы заболтались об одной.
– "Заболтались", – неточное слово, – усмехнулся юноша.
– Не надо пошлить. Тебе совсем не идёт… Так вот. Я уезжаю. Сегодня. Навсегда.
– К-к-как? Куда? Почему? Сегодня? – ожидаемо отреагировал он.
– Да, милый мальчик. Да, мой добрый ангел-хранитель. Уезжаю. Вечером.
– А я?
– Что ты? Ну что ты? – с навернувшимися вдруг слезами спросила Ирина.
– Но я же… Люблю тебя.
– Не надо, милый мой мальчик. Ты сам этому не веришь. Правда? – Она взмахом руки отвергла возражения и, сев на диван, продолжила.
– Выслушай меня. И не перебивай. Нет времени. У тебя… Тебе в школу пора. Ты понимаешь это – в школу! – с отчаянием всхлипнула она. – Да на меня пальцем весь мир показывать будет, если узнают! Даже если бы это было правдой. Ну… то, что ты сказал. – Ей самой было неловко говорить слово "любовь" этому юноше с едва пробивающимися усиками.
– Если бы даже это было правдой, – осевшим голосом повторила она. – Но это не так! Ты сам знаешь. Кроме того… я не знаю кто ты. Я боюсь и тебя, и за тебя. Я не знаю твоей судьбы. А мне надо жить! Ты сам, сам заставил меня жить и ты не представляешь, как я хочу этого! Полнокровной жизни! Смеяться и танцевать, загорать и купаться, влюбляться… да, да, не смотри на меня так! Влюбляться и рожать детей. Она подбежала к потерянно стоящему юноше, прижалась к нему и тихонько заплакала. – А у нас с тобой ничего этого не будет. Я – не твоя героиня. Твоя – еще памперсы портит. Поэтому мне лучше уехать. Нам лучше. Пока не… пока не привязались друг к другу. Всё. Не возражай. Я никому ничего про тебя не скажу. Под любой пыткой. Я… на тебя молиться буду, – вдруг вырвалось у нее. Затем Ирина вытолкнула подавленного этим монологом юношу и захлопнула дверь. Парень несколько мгновений собирался с мыслями, но осторожность взяла вверх, и он прошмыгнул домой. Обдумывая происшедшее, Максим выпустил порезвиться толстого хомяка и долго мысленно перебирал его шерстку. Тот некоторое время недоуменно вертел головой, затем лег, подставил неведомой ласковой силе брюшко и зажмурился от удовольствия.
– Вот! И понять не пытается. Приятно? Приятно. Чем-нибудь грозит? Пока нет. Наслаждайся, чего думать? А тут – сплошные проблемы. Он ущипнул толстяка за жирок и когда тот замелькал задом в свое убежище, пошел под душ. Ирина права – надо в школу.
– Дурачок. Милый дурачок. Глупый добрый волшебник, – всхлипывая, прощалась в это время Ирина Сергеевна с этой внезапно нахлынувшей на нее любовью. Конечно, она соврала. Она влюбилась. Как девчонка. Как эта его одноклассница – Кнопка, что ли? "Хорошо, что не призналась", – успокаивала она себя, вспоминая разговор. "Ну куда я ему. Старушка. Старушка?" – она посмотрела в зеркало на двадцатитрехлетнюю цветущую, но с зареванным фейсиком фигурку. "Для него – старушка. Извращенка. Как там правильно? Педофилка! А он и не возражал, что не любит… Всё… Не по Сеньке шапка. Ему нужна… Ему нужна… А черт его знает, кто ему нужна, чертенку этому. Тьфу-тьфу-тьфу", – сплюнула она. Затем, некстати вспомнив и о других, совсем не детских и не волшебных способностях, молодая женщина опять обозвала себя педофилкой и взялась за предотъездные хлопоты. Квартиру она продала на корню, практически со всем содержимым и следовало до прихода контейнера сложить перевозной скарб, –всякие там постели и посуды.
– Будет настоящим боксером. Если только захочет, – всё также скупо похвалил его наставник.
– Это я знаю. Видел.
– ???
– Ну да, когда ты там без памяти лежал.
– Меня? Кто?
– Что, и разговоров не было? В СКА, например? – смягчился тренер.
– Был разговор о том, что мне пора выступать. Или прыгать. Это в батькином полку. Но вот так конкретно…
– А что ты?
– Сказал, что подумаю.
– А что тут думать? – резко возразил Синица. – "Спартак", он и есть "Спартак"!
– Да я не об этом. Прыгать или боксировать?
– Думать будешь? Я те дам "думать"! Ну-ка давай посмотрим, что там за таланты у нас прорезались? Живо переодевайся!
– Но как же… – начал было, отдуваясь, подросток.
– Да, и дыхалка слабовата. Ты, случаем, курить не начал? Смотри! Что-то ты мокрый?
– С Вами вспотеешь!
– Если нормально, в конце поработаешь с Валерой. Только там – не вертеться. Боксировать! Бить!
– Это же тренировка… – заглатывая воздух, оправдывался тот. – Хочу посмотреть насколько меня хватит…
– Если в этом раунде не начнешь боксировать, – не видать соревнований.
– Сами напросились, – пробурчал подросток.
– Ого! – Син даже перестал обмахивать своего протеже полотенцем. – Хорошо, предупредил, спасибо. Но и я предупредил. Бокс! – объявил он начало второго раунда. Максиму хотелось еще покуражиться – память о том позоре была еще довольно свежа. Но эти обвинения в трусости… Эти выпученные ненавидящие глаза соперника… Он сконцентрировал силу на правой руке – от плеча вперед, и когда Валера в очередной раз промахнулся и подставился, Макс сделал шаг вперед к медленно разворачивающемуся сопернику и, наконец, ударил. Тотчас прозвучал крик "Стоп!", время вновь пустилось вскачь, и наш герой увидел, как его визави в полете прогнул канаты, затем, словно тюк, повалился на пол.
– Я предупреждал, – пожал он плечами, глядя, как Син бросился к поверженному кумиру. Но тренер, уже не обращая внимания на победителя, начал делать Николе искусственное дыхание, заодно командуя и другими неотложными, обычными в таких случаях действиями.
– Да, ослаб наш чемпион, – прокомментировал возню на ринге один из Максовых знакомых.
– Убирайся! – предсказуемо распорядился посеревший наставник уже после того, как пострадавшего увезли-таки в больницу. – Разве можно так на тренировке?
– А как он меня тогда? – обожженный несправедливостью возразил юноша.
– "Он", "меня", – зло передразнил тренер. – Он что тебе сделал? На задницу посадил. А ты?
– Я тоже…
– Тоже? Ребра переломал, это "тоже"? Знаешь, сколько времени ребра срастаются? Кто теперь выступать будет? Ты что ли?
– Ну, – неопределенно промычал Максим.
– Иди отсюда. Я когда злой – несправедливый. Перезлюсь – подумаю. – И Син неожиданно со всего маху огрел пацана лапой – плоской тренерской перчаткой, на которой отрабатываются удары. Точнее, хотел огреть. Рука со свистом рассекла воздух там, где только что находилась нахальная, хоть и огорченная физиономия нового дарования.
– Ладно, иди. И не показывайся здесь. До следующей тренировки, – добавил он, озадаченно покосившись на свою руку.
– Да ты не обижайся. Это по глупости и… ревности!
– Ревности? Глупость какая!
– Совсем не глупость! Почему ты думаешь, что тебя нельзя ревновать… И … любить? – запинаясь выдавила из себя Кнопка.
– "Повелитель мух". Ладно… Проехали… Ты мне лучше скажи, чего здесь не хватает?
– Здесь? – всё еще занятая своим признанием и разочарованная реакцией возлюбленного, переспросила девушка, рассматривая ночной пейзаж. Это была удивительнейшая залитая лунным светом поляна. Так пронзительно прозрачно и светло по ночам бывает здесь только весной. Еще немного – и начнутся туманы. А пока… Зелень первой травы и молоденьких листьев принимала под лунным светом темно-голубой оттенок. Окружающие поляну кусты бросали полупризрачную тень на окраинах и весь этот овал земли казался залитым серебром островом – восхитительным сказочным островом.
– По-моему, всё на месте. Разве что нет ветра? – попыталась догадаться девушка. И действительно в безветрии все замерло каким то единым всплеском красоты.
– Нет… Цветов, – шепнул Максим.
– Цветов? – так же шепотом изумилась одноклассница.
– Да. И я не только Повелитель мух. Я друг цветов. Я знаю, что раз в году, ночью, цветы распускаются для Луны. Они как бы всю свою жизнь раскрываются навстречу солнечным лучам и только раз в жизни – Луне.
– Красиво, – вздохнула девушка. – И этот раз …
-Сегодня, сейчас. Вот смотри, – он закрыл глаза, сосредоточился, поймал тоненькие ручейки жизни дремлющих цветов (по большей части – одуванчиков) и приказал им раскрыться.
– Ну и что же? Когда? Может их нет? Или холодно? – шепотом спросила Кнопка.
– Простите, – вдруг прошептал он вслух.
– Что ты, не огорчайся, – приняла в свой адрес это извинение маленькая девушка.
– Ну, подожди, помолчи минутку, – поморщился подросток. Пока Ирина-младшая думала, обидеться и убежать или дождаться чего-то, он вновь, но на этот раз мягко прикоснулся к цветочному полю. Максим открыл им свою печаль и попробовал объяснить причины, посочувствовал их ощущению ночного холода, попытался передать ожидающую впереди радость – лето, поделился теплотой своей любви к прекрасному и только затем, мысленно обратившись в них самих, потянулся к лунному свету.
– Знаешь, на кого они были похожи? – прошептала девушка, провожая взглядом последний закрывающийся цветок.
– Подожди…
– Что с тобой? – забеспокоилась Кнопка после минутного молчания.
– Нет, ничего.
– Тебе не…плохо?
– Да что ты! – рассмеялся Максим и чистосердечно признался: – Просто спасибо им сказал. Они же живые. Это надо понимать. Так ты говоришь, они на кого-то похожи?
– Да. На Золушек. Показались на балу во всей красе и быстренько назад. В ничто…
– Неправильная ассоциация. Они вновь покажутся во всей своей красе. Но для своего принца – для Солнца. А Луна для них… не знаю. Наверное, как Золушкина мачеха. Можно и показаться во всей своей красе. Но не нужно. Уничтожит.
– Максимка, ты волшебник. Я никогда этого не забуду. Ты… Ты …Ты Принц цветов… Я … я давно хотела сказать… – она по-детски зажмурилась и потянулась к нему сложенными в трубочку неумелыми и нецелованными губками. Кнопка явно ждала чего-то необычайного от этого первого поцелуя, и её принц решил не разочаровывать девушку – пустил по ее тоненьким жилкам золотистый тоненький лучик. Из тех, которыми восхищалась Ирина-учительница.
– Иринка, – начал Максим, когда та со слезами на зажмуренных глазах все еще переводила дух.
– Ничего не говори, – сдавленным голосом прервала она. – Всё, что ты скажешь, будет ложь. И я не скажу правду. Но я дождусь… Я дождусь, когда все они… И тогда ты поймешь. И тогда… Не провожай меня, – крикнула она уже во весь голос, метнувшись с дамбы в сторону нефтебазы – по единственной, кроме лунной, освещенной дорожке.
– Еще чего, – усмехнулся Максим и быстрым шагом стал неслышно сопровождать свою ночную протеже. И как оказалось, не зря. Словно тогда, тысячу лет назад, из-под забора вылезло косматое чудище и кинулось в сторону девушки. Опять сторожевая собака, только на этот раз – взбесившаяся. Совсем недавно она растерзала появившуюся невесть откуда лису. И вот…
– Извини, бобик, но сам напросился. Где это видано, – бросаться на людей? Ну, сидел бы на цепи, ну повыл бы… А так… А что, что, Боб, оставалось делать? Прости, но ничего другого я не придумал. Да и некогда было. Ладно бы на меня. А то…
– Пошли, ну, пожалуйста, ну пошли отсюда, – теребила перепуганная девушка своего спасителя, извиняющегося перед мертвой собакой.
– Она взбесилась. И я ее убил, – морщась объяснил парнишка ситуацию.
– Но ты… Она же не добежала… Как ты…?
– Да нет, пошутил я. Сама издохла. От бешенства. Не успела покусать.
– Но ты же меня закрыл. И если бы она бросилась… То есть добежала…
– Ай! Ну не добежала же!
– Все равно, спасибо, – прошептала она уже у подъезда, встав на цыпочки, чмокнула спасителя в щеку и в восторге от собственной смелости, кинулась домой.
– Да, заспался… Знаешь, вчера долго еще гуляли.
– Долго? С кем?
– Тебе-то какое дело? – удивился Макс. Он знал Женьку, как скромного и нелюбопытного парня.
– Мне никакого. Почти. Значит, не знаешь… Светку убили.
– Как?!!
– Задушили. Нашли возле нашей поляны. А Сергея замели. Он же ходил ее встречать, помнишь? Потом пришел, сказал, что не встретил…
– А те… золотые… лучи? – почему-то запинаясь, спросила исцеленная.
– Да это… ну, как … не знаю…– подбирал слова юноша. – Как стимул к жизни, что ли, как новые силы… как "живая вода", – нашел он, наконец образное сравнение.
– А эту… Одноклассницу… Тоже "живой водой" поил?
– Да, а что? – забеспокоился целитель.
– Бедная, бедная девушка, – полушутя посочувствовала школьнице учительница.
– Почему бедная?
– Не будет ей теперь покоя.
– Но почему? Больно?
– Нет, – с улыбкой Джоконды ответила Ирина Сергеевна. – Это совсем не боль.
– А что?
– Иди ко мне, – привлекла молодая женщина к себе своего спасителя, и уже осторожно целуя его глаза, прошептала – Попробую дать тебе хоть что-то похожее…
– Вот это только бледная тень того, что чувствуется от твоих золотых лучей, – пояснила хозяйка, прикоснувшись к плечу смотревшего на утреннее солнце Максима. – У тебя нежная кожа, – она неловко, стесняясь, провела рукой по плечу юноши. Ирина знала, что утреннее похмелье неизбежно, но ее длительное воздержание, неизмеримое чувство благодарности и тяга к необъяснимо-чудесному, находившемуся в этом юноше, толкнули ее на эту ночь. Она действительно хотела вернуть этому пареньку хоть частичку того чудесного, чем наделил ее он. Поэтому и дала ему все, что могла, что знала, о чем слышала. Теперь ее охватило чувство какой-то вины, неловкости, стыда.
– Нам надо поговорить, Максим, – обеспокоенная молчанием, заглянула она ему в глаза. – Ты что? – отшатнулась она. – Ты что с собой делаешь?
– Заряжаюсь. Я же говорил. А что глаза покраснели, – сейчас пройдет. – Он улыбался, и у Ирины отлегло от сердца.
– Кто ты? – вновь вырвалось у нее.
– Но я, честно, не знаю, Ирина, – (еще в постели она приказала ему прекратить "имя– отчество", так как теперь это смешно звучало), – Я ведь всё рассказал.
– Всё? А вчерашний бокал? – Скажем прямо: крутизна еще та!
– Заметила, – вздохнул Максим.
– Заметила и еще кое-что поняла. На уроке кто мои ноги трогал? Признавайся, шкодник! – она шутя схватила его за ухо.
– Но такие ноги! – покраснев, стал оправдываться шкодник.
– У своих одноклассниц, небось, тоже гладил? – полушутя, полуревниво уточняла женщина, продолжая тягать юношу за ухо.
– Какие там ноги! Спички. Никакого желания, – отпирался подросток.
– О, да ты покраснел? Ты все еще можешь краснеть? Ну, значит, точно, не дьяволенок. Но давай проверим. Крестом заклинаю тебя: "Изыди, сатана", – все также полушутя – полусерьезно заявила хозяйка, касаясь креста на юношеской груди.
– Вот те крест, никакой ни сатана, – шутливо перекрестился Максим. – Да и будет тебе сатана носить крест…
– Солидный. Откуда?
– Да тот, вылеченный подарил. В больнице. Кстати, а почему ты говоришь, что Пушкарева "бедная"?
– Ты так и не понял? – Ирина обняла своего ангела-хранителя и, стыдливо пряча глаза объяснила, – Всё, что ты чувствовал сего… ночью, что я чувствовала… – это сотая, нет, тысячная доля того, что чувствуешь от твоей… ну, "живой воды".
– И?
– И она, не понимая, что случилось, будет вновь и вновь ее искать… и сравнивать… Бедная девушка, – теперь искренне посочувствовала она.
– А ты?
– Очень кстати вопрос. Есть разговор, Максим. Максичек. Мальчичек, – ласково прикоснулась она пальчиком к его подпухшим за ночь губам. – Я тебе говорила про две новости. Но мы заболтались об одной.
– "Заболтались", – неточное слово, – усмехнулся юноша.
– Не надо пошлить. Тебе совсем не идёт… Так вот. Я уезжаю. Сегодня. Навсегда.
– К-к-как? Куда? Почему? Сегодня? – ожидаемо отреагировал он.
– Да, милый мальчик. Да, мой добрый ангел-хранитель. Уезжаю. Вечером.
– А я?
– Что ты? Ну что ты? – с навернувшимися вдруг слезами спросила Ирина.
– Но я же… Люблю тебя.
– Не надо, милый мой мальчик. Ты сам этому не веришь. Правда? – Она взмахом руки отвергла возражения и, сев на диван, продолжила.
– Выслушай меня. И не перебивай. Нет времени. У тебя… Тебе в школу пора. Ты понимаешь это – в школу! – с отчаянием всхлипнула она. – Да на меня пальцем весь мир показывать будет, если узнают! Даже если бы это было правдой. Ну… то, что ты сказал. – Ей самой было неловко говорить слово "любовь" этому юноше с едва пробивающимися усиками.
– Если бы даже это было правдой, – осевшим голосом повторила она. – Но это не так! Ты сам знаешь. Кроме того… я не знаю кто ты. Я боюсь и тебя, и за тебя. Я не знаю твоей судьбы. А мне надо жить! Ты сам, сам заставил меня жить и ты не представляешь, как я хочу этого! Полнокровной жизни! Смеяться и танцевать, загорать и купаться, влюбляться… да, да, не смотри на меня так! Влюбляться и рожать детей. Она подбежала к потерянно стоящему юноше, прижалась к нему и тихонько заплакала. – А у нас с тобой ничего этого не будет. Я – не твоя героиня. Твоя – еще памперсы портит. Поэтому мне лучше уехать. Нам лучше. Пока не… пока не привязались друг к другу. Всё. Не возражай. Я никому ничего про тебя не скажу. Под любой пыткой. Я… на тебя молиться буду, – вдруг вырвалось у нее. Затем Ирина вытолкнула подавленного этим монологом юношу и захлопнула дверь. Парень несколько мгновений собирался с мыслями, но осторожность взяла вверх, и он прошмыгнул домой. Обдумывая происшедшее, Максим выпустил порезвиться толстого хомяка и долго мысленно перебирал его шерстку. Тот некоторое время недоуменно вертел головой, затем лег, подставил неведомой ласковой силе брюшко и зажмурился от удовольствия.
– Вот! И понять не пытается. Приятно? Приятно. Чем-нибудь грозит? Пока нет. Наслаждайся, чего думать? А тут – сплошные проблемы. Он ущипнул толстяка за жирок и когда тот замелькал задом в свое убежище, пошел под душ. Ирина права – надо в школу.
– Дурачок. Милый дурачок. Глупый добрый волшебник, – всхлипывая, прощалась в это время Ирина Сергеевна с этой внезапно нахлынувшей на нее любовью. Конечно, она соврала. Она влюбилась. Как девчонка. Как эта его одноклассница – Кнопка, что ли? "Хорошо, что не призналась", – успокаивала она себя, вспоминая разговор. "Ну куда я ему. Старушка. Старушка?" – она посмотрела в зеркало на двадцатитрехлетнюю цветущую, но с зареванным фейсиком фигурку. "Для него – старушка. Извращенка. Как там правильно? Педофилка! А он и не возражал, что не любит… Всё… Не по Сеньке шапка. Ему нужна… Ему нужна… А черт его знает, кто ему нужна, чертенку этому. Тьфу-тьфу-тьфу", – сплюнула она. Затем, некстати вспомнив и о других, совсем не детских и не волшебных способностях, молодая женщина опять обозвала себя педофилкой и взялась за предотъездные хлопоты. Квартиру она продала на корню, практически со всем содержимым и следовало до прихода контейнера сложить перевозной скарб, –всякие там постели и посуды.
– Ну, что ты там учудил? – сурово спросил тренер. Это был средних лет, крепко сбитый и крепко битый в свое время спортсмен. Впрочем, и он в свое время бил крепко. Поэтому, когда пошла волна о том, что секцию бокса в городе ведет Синица (для своих – "Син"), к живой полулегенде потянулись ребята со всех школ. Максим пришел в секцию в золотом для начинающих тогда возрасте. В течение года он был серым середнячком и прославился только тем, что однажды пришел на занятие после жестокого избиения, устроенного ему на тренировке "звездой" – тренирующимся по индивидуальной программе действующим кандидатом в мастера спорта. Тот бой был устроен Синицей не случайно. Уж слишком уверовал Белый в свои силы и успехи. И Николаев (в простонародье – "Никола") лупцевал зарвавшегося пацана, который сам напросился на такую схватку, нещадно. Макс падал, вставал, вновь падал и вновь вставал под удары мастера. Друзья-соперники кто смеялся, кто тихо злорадствовал, кто гудел, негодуя расправой. А Син не останавливал боя, задумчиво вглядываясь в упрямца. Последнее, что помнил подросток – это крик: "Стоп!" и мягкая вата небытия, в которую он окунулся. Когда Максим пришел на следующее занятие, скупой на похвалу тренер приказал выйти ему из строя.
Глава 12
– Будет настоящим боксером. Если только захочет, – всё также скупо похвалил его наставник.
– Ничего не натворил. Болел.
И сейчас, вернувшись после долгой болезни в пропитанный знакомыми запахами пота и резины зал, Максим почти обиделся на холодную встречу.
– Это я знаю. Видел.
– ???
– Ну да, когда ты там без памяти лежал.
– Я о другом. Ты где и чем показался, что тебя переманивают?
"Значит, не забыл хмурый Син, значит, даже проведывать приезжал", – с теплотой подумалось подростку.
– Меня? Кто?
– Что, и разговоров не было? В СКА, например? – смягчился тренер.
– Был разговор о том, что мне пора выступать. Или прыгать. Это в батькином полку. Но вот так конкретно…
– А что ты?
– Сказал, что подумаю.
– А что тут думать? – резко возразил Синица. – "Спартак", он и есть "Спартак"!
– Да я не об этом. Прыгать или боксировать?
– Думать будешь? Я те дам "думать"! Ну-ка давай посмотрим, что там за таланты у нас прорезались? Живо переодевайся!
– Всё, – оставил, наконец, свои попытки озадаченный тренер. – Реакция отменная. Не достать. – Но почему ты сам не бьешь? Надо бить!
Видимо, опасаясь последствий болезни, Синица решил проверить подопечного сам. После привычной традиционной разминки он вытащил Макса из общей компании прышающих-молотящих-скачущих-качающихся, велел одеть перчатки и принять стойку. И вновь после первого же движения перчатки в его сторону, время для Максима замедлилось. Юноша легко уклонялся от всех серий ударов, даже от самых коварных, " коронных", и не поддавался на ложные замахи и выпады. В отличие от поединка с котом, сегодня он славно пропитался солнцем и, хотя также обильно потел, не чувствовал слабости.
– Но как же… – начал было, отдуваясь, подросток.
– Да, и дыхалка слабовата. Ты, случаем, курить не начал? Смотри! Что-то ты мокрый?
– С Вами вспотеешь!
– Нормально-нормально, – успокоил его Максим.
?Есть еще порох в пороховницах, – самодовольно усмехнулся Син. – Вот что. Поработай над ударом. А в конце тренировки… Кстати, как самочувствие?
– Если нормально, в конце поработаешь с Валерой. Только там – не вертеться. Боксировать! Бить!
– Ты будешь бить? Ты умеешь бить? Ты трус? Боишься его разозлить? – привычно накручивал хвост Максу Синица в перерыве между раундами.
Валера Николаев и был той самой жемчужиной районного бокса, в свое время посадивший на копчик зарвавшегося мальчишку. Максиму следовало бы благодарить за науку, что он и сделал, но не забыл жестокого злорадства в глазах "звезды". Кроме того, говорили, что так он сломал не одного начинающего пацана. И теперь восходящий талант решил – пора. Даже если потом Син его выпрет навсегда.
С командой тренера "Бокс!" (он судил и рядил такие бои только сам), время уже привычно замедлилось. "Интересно", – промелькнуло вдруг у подростка: "Почему время не остановилось тогда, когда Татьяна надавала мне по мордасам?" От такой мысли он вдруг усмехнулся, и эта ухмылка стоящего как пень с опущенными руками соперника озадачила кандидата на высокое звание. Но ненадолго. Тотчас она его разозлила, и боксер, не мудрствуя лукаво, нанес свой коронный удар – правый хук в висок. Перчатка разрезала воздух с такой силой, что мастера развернуло вокруг своей оси. Синица усмехнулся. Он видел, с каким ехидством наблюдал его супер-ученик за потугами наставника достать этого пацаненка. "Понюхай и ты", – улыбался он. Бой продолжался без перемен.
– Это же тренировка… – заглатывая воздух, оправдывался тот. – Хочу посмотреть насколько меня хватит…
– Если в этом раунде не начнешь боксировать, – не видать соревнований.
– Сами напросились, – пробурчал подросток.
– Ого! – Син даже перестал обмахивать своего протеже полотенцем. – Хорошо, предупредил, спасибо. Но и я предупредил. Бокс! – объявил он начало второго раунда. Максиму хотелось еще покуражиться – память о том позоре была еще довольно свежа. Но эти обвинения в трусости… Эти выпученные ненавидящие глаза соперника… Он сконцентрировал силу на правой руке – от плеча вперед, и когда Валера в очередной раз промахнулся и подставился, Макс сделал шаг вперед к медленно разворачивающемуся сопернику и, наконец, ударил. Тотчас прозвучал крик "Стоп!", время вновь пустилось вскачь, и наш герой увидел, как его визави в полете прогнул канаты, затем, словно тюк, повалился на пол.
– Я предупреждал, – пожал он плечами, глядя, как Син бросился к поверженному кумиру. Но тренер, уже не обращая внимания на победителя, начал делать Николе искусственное дыхание, заодно командуя и другими неотложными, обычными в таких случаях действиями.
– Да, ослаб наш чемпион, – прокомментировал возню на ринге один из Максовых знакомых.
– Убирайся! – предсказуемо распорядился посеревший наставник уже после того, как пострадавшего увезли-таки в больницу. – Разве можно так на тренировке?
– А как он меня тогда? – обожженный несправедливостью возразил юноша.
– "Он", "меня", – зло передразнил тренер. – Он что тебе сделал? На задницу посадил. А ты?
– Я тоже…
– Тоже? Ребра переломал, это "тоже"? Знаешь, сколько времени ребра срастаются? Кто теперь выступать будет? Ты что ли?
– Ну, – неопределенно промычал Максим.
– Иди отсюда. Я когда злой – несправедливый. Перезлюсь – подумаю. – И Син неожиданно со всего маху огрел пацана лапой – плоской тренерской перчаткой, на которой отрабатываются удары. Точнее, хотел огреть. Рука со свистом рассекла воздух там, где только что находилась нахальная, хоть и огорченная физиономия нового дарования.
– Ладно, иди. И не показывайся здесь. До следующей тренировки, – добавил он, озадаченно покосившись на свою руку.
– Значит, "Повелитель мух"?
Глава 13
– Да ты не обижайся. Это по глупости и… ревности!
– Ревности? Глупость какая!
– Совсем не глупость! Почему ты думаешь, что тебя нельзя ревновать… И … любить? – запинаясь выдавила из себя Кнопка.
– "Повелитель мух". Ладно… Проехали… Ты мне лучше скажи, чего здесь не хватает?
– Здесь? – всё еще занятая своим признанием и разочарованная реакцией возлюбленного, переспросила девушка, рассматривая ночной пейзаж. Это была удивительнейшая залитая лунным светом поляна. Так пронзительно прозрачно и светло по ночам бывает здесь только весной. Еще немного – и начнутся туманы. А пока… Зелень первой травы и молоденьких листьев принимала под лунным светом темно-голубой оттенок. Окружающие поляну кусты бросали полупризрачную тень на окраинах и весь этот овал земли казался залитым серебром островом – восхитительным сказочным островом.
– По-моему, всё на месте. Разве что нет ветра? – попыталась догадаться девушка. И действительно в безветрии все замерло каким то единым всплеском красоты.
– Нет… Цветов, – шепнул Максим.
– Цветов? – так же шепотом изумилась одноклассница.
– Да. И я не только Повелитель мух. Я друг цветов. Я знаю, что раз в году, ночью, цветы распускаются для Луны. Они как бы всю свою жизнь раскрываются навстречу солнечным лучам и только раз в жизни – Луне.
– Красиво, – вздохнула девушка. – И этот раз …
-Сегодня, сейчас. Вот смотри, – он закрыл глаза, сосредоточился, поймал тоненькие ручейки жизни дремлющих цветов (по большей части – одуванчиков) и приказал им раскрыться.
– Ну и что же? Когда? Может их нет? Или холодно? – шепотом спросила Кнопка.
– Еще не время, – прошептал он беспокойной подружке и вновь зажмурился. Он был неправ. Он придумал этот трюк в гневе и в обиде. Максим вспомнил, как жуки и ночные бабочки, кружась у фонаря, передавали его телячий восторг, как звучал в нем "танец цветов" и как комично пытались попасть в такт неповоротливые майские жуки. А что теперь? Ты приказываешь? Ты повелеваешь удивить? И называешь себя другом цветов?
Открыв глаза, Максим увидел, точнее не увидел ни одного раскрывшегося цветка. Он тяжело вздохнул.
– Простите, – вдруг прошептал он вслух.
– Что ты, не огорчайся, – приняла в свой адрес это извинение маленькая девушка.
– Ну, подожди, помолчи минутку, – поморщился подросток. Пока Ирина-младшая думала, обидеться и убежать или дождаться чего-то, он вновь, но на этот раз мягко прикоснулся к цветочному полю. Максим открыл им свою печаль и попробовал объяснить причины, посочувствовал их ощущению ночного холода, попытался передать ожидающую впереди радость – лето, поделился теплотой своей любви к прекрасному и только затем, мысленно обратившись в них самих, потянулся к лунному свету.
– Вот видишь, – прошептал, боясь спугнуть очарование, юноша своей спутнице. И она действительно была очарована. А цветы, словно поприветствовав ночное светило, показавшись перед ним во всей своей красе, тут же начали потихоньку, не теряя достоинства и красоты, закрываться и прятаться в ночной траве.
Маленькая девушка даже не ахнула – только как-то всхлипнула и прижалась к Максиму. На ее глазах поднимались, тянулись к Луне и распускались дневные цветы. В серебряном свете их лепестки переливались невиданной и даже невоображаемой палитрой.
– Знаешь, на кого они были похожи? – прошептала девушка, провожая взглядом последний закрывающийся цветок.
– Подожди…
– Что с тобой? – забеспокоилась Кнопка после минутного молчания.
– Нет, ничего.
– Тебе не…плохо?
– Да что ты! – рассмеялся Максим и чистосердечно признался: – Просто спасибо им сказал. Они же живые. Это надо понимать. Так ты говоришь, они на кого-то похожи?
– Да. На Золушек. Показались на балу во всей красе и быстренько назад. В ничто…
– Неправильная ассоциация. Они вновь покажутся во всей своей красе. Но для своего принца – для Солнца. А Луна для них… не знаю. Наверное, как Золушкина мачеха. Можно и показаться во всей своей красе. Но не нужно. Уничтожит.
– Максимка, ты волшебник. Я никогда этого не забуду. Ты… Ты …Ты Принц цветов… Я … я давно хотела сказать… – она по-детски зажмурилась и потянулась к нему сложенными в трубочку неумелыми и нецелованными губками. Кнопка явно ждала чего-то необычайного от этого первого поцелуя, и её принц решил не разочаровывать девушку – пустил по ее тоненьким жилкам золотистый тоненький лучик. Из тех, которыми восхищалась Ирина-учительница.
– Иринка, – начал Максим, когда та со слезами на зажмуренных глазах все еще переводила дух.
– Ничего не говори, – сдавленным голосом прервала она. – Всё, что ты скажешь, будет ложь. И я не скажу правду. Но я дождусь… Я дождусь, когда все они… И тогда ты поймешь. И тогда… Не провожай меня, – крикнула она уже во весь голос, метнувшись с дамбы в сторону нефтебазы – по единственной, кроме лунной, освещенной дорожке.
– Еще чего, – усмехнулся Максим и быстрым шагом стал неслышно сопровождать свою ночную протеже. И как оказалось, не зря. Словно тогда, тысячу лет назад, из-под забора вылезло косматое чудище и кинулось в сторону девушки. Опять сторожевая собака, только на этот раз – взбесившаяся. Совсем недавно она растерзала появившуюся невесть откуда лису. И вот…
– Вот и всё, – прошептал он, поняв, что действительно "всё". Он разжал свой мысленный кулак, подошел к псине и присел возле нее. Оскалившаяся пасть и остывающая пена слюны придавали издохшей собаке отталкивающий вид. Но это было первое существо, которое убил Максим. Точнее, убил своими новыми возможностями.
Девушка завизжала каким-то зверюшкиным писком, но не сиганула, как когда-то Макс, через ров. Ужас привел к ступору, и она застыла, вытаращив свои и без того от природы круглые глазенки.
Максим успел поймать чувства псины. Ничего, кроме темной, даже черной ненависти и желания растерзать. Бешеная, – понял он, встал между ней и девушкой и мысленно сжал быстро бьющееся собачье сердце. Псина упала, словно ей подрубили лапы. Было противно и гадко – чувство, похожее на то, когда пальцами раздавливаешь живого таракана. Но то таракан. А здесь… Максим стерпел ударившие по нему чувства собачьей боли и все той же собачьей ненависти, по-прежнему мысленно сжимая задрожавший вдруг мелкой дрожью горячий псиновый мотор.
– Извини, бобик, но сам напросился. Где это видано, – бросаться на людей? Ну, сидел бы на цепи, ну повыл бы… А так… А что, что, Боб, оставалось делать? Прости, но ничего другого я не придумал. Да и некогда было. Ладно бы на меня. А то…
– Пошли, ну, пожалуйста, ну пошли отсюда, – теребила перепуганная девушка своего спасителя, извиняющегося перед мертвой собакой.
– Что это с ней? Чего это она? Я так испугалась, – тараторила, приходя в себя, Кнопка. – Что, что ты с ней сделал?
Макс согласно кивнул, и всё еще оглядываясь, они пошли к городку.
– Она взбесилась. И я ее убил, – морщась объяснил парнишка ситуацию.
– Но ты… Она же не добежала… Как ты…?
– Да нет, пошутил я. Сама издохла. От бешенства. Не успела покусать.
– Но ты же меня закрыл. И если бы она бросилась… То есть добежала…
– Ай! Ну не добежала же!
– Все равно, спасибо, – прошептала она уже у подъезда, встав на цыпочки, чмокнула спасителя в щеку и в восторге от собственной смелости, кинулась домой.
– Дрыхнешь, – почему-то зло констатировал дружок.
Максим почти всю ночь не спал. Убийство бешеного пса острой болью жгло душу. В отличие от целительства, лишение жизни вызывало иную, не физическую боль. Утром, заряжаясь солнечными лучами, он решил проверить этот тезис – мысленно ударил по болтающейся под люстрой мухе. Та немедленно упала замертво, и где-то в районе сердца вновь кольнуло.
"Вот так!" – понял юноша. – "Значит, и лечить – несладко и убивать – не мед? Ну и правильно", – решил он.
А спасенная им девушка, вихрем ворвавшись к себе в квартиру, кинулась к небольшому еще архиву фотографий в альбоме и на файлах. Где-то она это уже видела. Но где, где, где? Это выражение лица. Она последовательно пересмотрела фотографии первого, второго, третьего класса – времени золотой наивности, четвертого, пятого – времени первых симпатий. "Симпатий", – горько усмехнулась девушка. В симпатиях уже тогда купались вот эта…эта… эта – разглядывала она рано хорошевших одноклассниц. А я… Везде, как младшая подружка. Которой еще в куклы играть. Хотя, ну была же симпатичной! – вновь всматривалась она в мелкие, но пропорциональные черты своего личика. Но не об этом. Шестой. Седьмой. Мальчики повытягивались. Восьмой. Он впервые пригласил на свой день рождение девчат. Без нее. Знал бы, сколько слёз она выплакала! Ай, не об этом сейчас – отогнала она старую обиду и новую слезу. Поход. Ну? Где-то здесь? Да, вот! Вот, конечно! Это наш фотомастер делал. Они в лесу натолкнулись на змею. Было много крика и визга. Макс тогда тоже шагнул вперед, чтобы прикрыть девчат. Выставил какую-то длинную хворостину и ждал броска гадины. Потом уже подоспели Кот, Серый, Пенчо со своими палками и опасности почти не было. Поэтому Ванятка и заснял этот героический эпизод – несколько одноклассников с увесистыми дрынами защищают девочек от гадючки. Но это потом было смешно. А первым все-таки кинулся вперед Макс. И вот этот взгляд. Да, он и тогда её пугал. Какой-то … Сегодня она его увидела вновь, когда Максим закрыл ее от бешеного пса. И поняла – нечеловеческий. Взгляд, решающий, будешь ли ты жить. Или нет… Взгляд, убивающий! Вот! Вот именно – захватило дух у девушки. Ведь и тогда весь смех был в том, что гадюка оказалась мертвой. И хотя Галка клялась, что гад выполз и шипел, ей никто не поверил – "у страха глаза велики"!
Кнопка вздохнула и, вглядываясь в черты возлюбленного, вспомнила подаренное ей чудо с цветами, затем, смущаясь и краснея, – восторг первого поцелуя. Нет, она читала, что если сильно любишь…или там, в старых фильмах от поцелуев девушки задыхались. Но подружки рассказывали: "Так себе". Значит, смотря с кем. А вот с ним! Потом вспомнилось, как кинулся он наперерез псине. И как затем чуть не плакал над еще теплым, но бездыханным чуть не с теленка псом, оправдываясь и называя его Бобиком.
Значит… Значит… Нет, он хороший. Убил. Взглядом убил. Но меня-то спас! Что же это с ним? Кто он? После больницы. Всё после больницы – и математика, и эти…чудеса, и…и… – она опять покраснела. "Ну и пусть", – в конце концов решила она, выключая компьютер и укладываясь спать. "Всё равно я его люблю. Он с ними…всеми перебесится и все равно будет моим. Я подожду… подожду…" – улыбаясь, засыпала она, вновь переживая приятные моменты сегодняшнего свидания.
Глава 14
Максим проснулся от длинного тревожного звонка в дверь. Было уже довольно поздно, и он насторожился. Почему-то длительный сон зачастую предвещал хлопотный или просто неприятный день. Так случилось и на этот раз. В двери стоял встревоженный Патрик в неизменной военной рубашке, с закатанными по случаю жары рукавами.
– Да, заспался… Знаешь, вчера долго еще гуляли.
– Долго? С кем?
– Тебе-то какое дело? – удивился Макс. Он знал Женьку, как скромного и нелюбопытного парня.
– Мне никакого. Почти. Значит, не знаешь… Светку убили.
– Как?!!
– Задушили. Нашли возле нашей поляны. А Сергея замели. Он же ходил ее встречать, помнишь? Потом пришел, сказал, что не встретил…