Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

А затем с колесницей поравнялся один из тех бродячих аскетов, которые
уже тогда во множестве странствовали по дорогам Индии. Жизнь этих людей была
подчинена строгим правилам, они проводили свои дни в созерцании и духовных
беседах. Многим людям и до Гаутамы жизнь в этой залитой солнцем, небогатой
событиями стране казалась непостижимой и наполненной несчастьями. Эти аскеты
посвятили свою жизнь поискам истинного содержания жизни, и страстное желание
последовать их примеру охватило Гаутаму.
Он все еще раздумывал над тем, как ему следует поступить, когда, как
повествует предание, Гаутаме принесли известие, что его жена разрешилась от
родов и принесла ему первенца. "Вот еще одно звено в цепи, которую предстоит
разорвать",-- произнес он.
Он вернулся в свое селение, где все люди его племени ликовали, радуясь
появлению на свет этого нового звена в цепи. Весь день продолжалось
празднество, а ночью Гаутама проснулся, испытав ужасный приступ духовных
мучений, "словно человек, которому сказали, что пламя охватило его дом". Он
позвал возницу и приказал приготовить лошадь. Затем он подошел к комнате
жены, тихо переступил через порог и увидел в мерцающем свете масляного
светильника, как она спокойно спит, окруженная цветами, прижимая к груди
новорожденного.
Гаутама почувствовал огромное желание в первый и последний раз взять на
руки своего сына перед тем, как отправиться в путь, но побоялся разбудить
жену. Он вышел во двор, залитый прозрачным сиянием индийской луны, где уже
ждал возница с двумя лошадьми. Гаутама сел на лошадь и выехал в открытый
мир.
Когда двое всадников неторопливо ехали сквозь ночь, Гаутаме казалось,
что демон Мара, Искуситель человечества, заполнил собой все вокруг, стараясь
отвратить его от избранного пути. "Возвращайся,-- говорил ему Мара,-- и будь
царем, и я сделаю тебя величайшим из царей. Продолжай свой путь, и тебя ждет
неудача. Я всегда буду идти за тобой по пятам. Вожделение, зависть или гнев
когда-нибудь сломят тебя, в неизбежный миг твоей слабости. Рано или поздно,
но ты будешь моим".
Они проехали очень много за эту ночью, и, когда достигли границ земель
его рода, на песчаном берегу реки Гаутама остановил лошадь. Он обрезал мечом
свои длинные волосы, снял все свои украшения и отдал их вознице, чтобы тот
отвез их назад, вместе со своей лошадью и мечом. Дальше Гаутама пошел
пешком. Встретив на пути нищего, он поменялся с ним одеждой. Так,
освободившись от всех земных пут, он открыл себе путь к поискам истины.
Гаутама направился на юг -- туда, где в отрогах гор Виндхья, своим
краем задевающих Бенгалию, неподалеку от города Раджгир, обосновались
отшельники и мудрецы. Там, в пещерах, они нашли себе приют, лишь изредка
выходя в город за подаянием, и делились словом знания со всеми, кто
потрудился бы их посетить.
Индийский разум издавна был склонен верить, что знание и сила
достигаются крайним аскетизмом, постом, отказом от сна и самоистязаниями, и
теперь Гаутама решил проверить на себе действенность этих представлений. Он
поселился вместе с пятью своими спутниками и учениками в джунглях на склонах
гор Виндхья и там принялся испытывать себя крайним постом и тяжкими
испытаниями. Слава о нем распространялась, как "звук великого колокола,
звеневшего под сводом небес". Однако и после этого он не чувствовал, что
достиг истины.
Однажды Гаутама прогуливался по лесу, хоть очень и ослабел от голода,
стараясь сосредоточиться,-- и внезапно покачнулся и потерял сознание.
Очнувшись, он понял всю очевидную нелепость этих шаманских методов
постижения истины.
Гаутама удивил и напугал своих спутников, попросив у них обычной еды и
отказавшись дальше заниматься умерщвлением плоти. Теперь ему было ясно:
какой бы ни была истина, ее нужно постигать здоровым разумом в крепком теле.
Подобные взгляды были совершенно чуждыми в то время и в тех краях. Его
ученики покинули его и в разочаровании удалились в Бенарес. Звон великого
колокола умолк. Великий Гаутама пал.
Какое-то время он странствовал в одиночестве, не оставляя попыток
пробиться к свету.
Когда разум сталкивается с великой, неразрешимой задачей, он движется
вперед, шаг за шагом отвоевывая одну позицию за другой и не осознавая своих
успехов, как внезапно, с неожиданным озарением, приходит долгожданная
победа. Так, по всей видимости, было и с Гаутамой. Он сел на землю под
огромным деревом на берегу реки, чтобы вкусить пищу, и вдруг чувство ясного
и всеобъемлющего прозрения пришло к нему. Казалось, он явственно видел, что
представляет собой жизнь. Как говорит предание, весь день и всю ночь он
просидел в глубоком раздумье, а затем поднялся, чтобы поделиться своим
откровением с миром.
Такой предстает история Гаутамы без прикрас, насколько о ней можно
судить по ранним буддийским текстам. Однако представление заурядности
неизменно требует своих дешевых прикрас и чудес.
Разве не чудо само по себе, что эта маленькая планета произвела на свет
человека, который задумался о прошлом и будущем и основополагающей природе
существования?! Но было неизбежно, что однажды рукой некоего достойного
переписчика на языке пали будут выведены следующие строки:
"И когда начался поединок между Спасителем Мира и Князем Тьмы, тысячи
сверкающих метеоров упали с небес... реки потекли вспять к своим истокам,
могучие вершины и горы, поросшие вековыми деревьями, с грохотом обрушились
на землю... солнце покрыла ужасная тьма, и небеса наполнились сонмами
бесплотных духов".
История не сохранила достоверных свидетельств об этих явлениях. Вместо
этого перед нами -- только темный силуэт одинокого человека, идущего по пути
в Бенарес.
Исключительного внимания удостоились и дерево, под которым к Гаутаме
пришло чувство духовного просветления. Это было дерево из рода смоковниц, и
с самых ранних времен оно было окружено чрезвычайным почтением. Теперь его
называют Деревом Бодхи. Его самого уже давно нет, но рядом с этим местом
растет другое такое же, которое вполне может быть его непосредственным
отводком. На Цейлоне и до наших дней сохранилось дерево, возможно, самое
старое из деревьев на планете, о котором точно известно, что оно выросло из
черенка, взятого от дерева Бодхи в 245 г. до н.э. С того времени и до наших
дней за ним заботливо ухаживают и поливают; его огромные ветви
поддерживаются подпорками, поддерево постоянно подсыпают землю, чтобы оно
всегда могло пускать свежие корни.
Вот, кстати, хорошая иллюстрация того, насколько коротка история
человечества: сменилось так много поколений, пока живет только одно дерево.
К несчастью, ученики Гаутамы больше заботились о сохранении его дерева, чем
его мысли, которую с самого начала они неверно поняли и исказили.
В Бенаресе Гаутама отыскал пятерых своих учеников, которые все еще
продолжали аскезу. Рассказывают, что они, увидев, как учитель приближается к
ним, не сразу согласились принять его. Для них он оставался вероотступником.
Но теперь от Гаутамы исходила какая-то неведомая сила, переборовшая их
отчужденность. И Гаутаме удалось добиться, чтобы они прислушались к его
новым убеждениям.
Пять дней они не переставали спорить. Когда, наконец, ему удалось
убедить учеников в своем просветлении, они объявили его Буддой. Уже в те дни
в Индии верили, что через длительные промежутки времени Мудрость
возвращается на Землю и открывается людям через избранного, Будду. В
соответствии с верованиями индийцев таких Будд было много, Гаутама Будда --
лишь последний из их числа. Но сомнительно, что он сам принимал этот титул
или признавал эту теорию. В своих беседах он никогда не называл себя Буддой.
Далее он и его воспрянувшие духом ученики основали нечто вроде Академии
в Бенаресе. Они построили для себя хижины, и постепенно вокруг них стали
собираться последователи, пока их не набралось около шестидесяти человек.
Сезон дождей они проводили в беседах с Гаутамой, оставаясь в своем
поселении. В засушливую пору года новообращенные расходились по стране, и
каждый проповедовал учение так, как сам его понимал.
По всей видимости, все их миссионерские труды заключались в устных
беседах и проповедях. Вероятно, в те времена в Индии письменность была еще
мало распространена. Поэтому проповеднику приходилось сочинять емкие и
запоминающиеся строфы, афоризмы и "статьи", которые затем распространялись и
истолковывались его учениками непосредственно в беседах со слушателями.
Гораздо легче было запомнить такие афоризмы и главные моменты учения,
пронумеровав их. Современному человеку покажется слишком дотошной склонность
индийской мысли преподносить все в числовом выражении, и не исключение --
буддистские Четыре Благородные Истины, Восьмеричный Путь и так далее. Но
этот мнемонический прием был необходим в мире, где идеи еще нельзя было
доверить бумаге.
Основополагающее учение Гаутамы, как мы можем судить сейчас на
основании оригинальных источников, отличается простотой и доступностью и
целиком гармонирует с представлениями сегодняшнего времени. Вне всякого
сомнения, это учение создано одним из самых проницательных умов, которых
когда-либо знал мир.
В нашем распоряжении теперь имеются тексты, которые с высокой
вероятностью можно считать достоверным изложением его бесед с пятью
учениками, в которых раскрывается сущность ранней буддийской доктрины.
Причина всех несчастий и неудовлетворенности жизнью заключена в
неутолимом эгоизме. Страдания, учит Будда, причиняют страсти челове-
ка, его ненасытное вожделение. Пока человек не преодолеет все виды
личных вожделений, его жизнь будет беспокойной, а конец -- печальным.
Существует три главные формы, которые принимает жажда жизни, и все они злы
по своей природе. Первая -- это стремление потакать своим чувствам,
чувственность. Вторая -- стремление к личному бессмертию. Третья --
поглощенность житейскими заботами, мирская суета.
Только преодолев эти преграды -- иначе говоря, перестав жить для себя,
человек может рассчитывать на то, что его жизнь станет безмятежной. Когда
эти страсти укрощены и больше не управляют жизнью человека, когда его "я"
исчезло из его помыслов, тогда он достигает высшей мудрости, нирваны,
умиротворения души. Нирвана не означает, как думают некоторые, прекращения
существования. Это прекращение суетных устремлений человека, которые
неизбежно делают жизнь порочной, несчастной или наполненной невыносимым
страданием.
В этих буддийских текстах содержится, несомненно, самый полный анализ
проблем, которые стоят на пути к достижению душевного мира и покоя. Любая
религия, любая философия, достойные называться этими именами, требуют от нас
поглощенности чем-то большим, чем мы сами. "Кто хочет спасти свою жизнь,
потеряет ее" -- это по существу тот же урок.
Все, чему учит история, как мы убеждаемся на страницах нашей книги,
находится в полном соответствии с учением Будды. Невозможны, как мы видели,
ни социальный порядок, ни безопасное существование, ни мир и счастье, ни
справедливые вожди, если люди не станут поглощены чем-то большим, чем они
сами. Изучение биологического прогресса открывает ту же закономерность:
поглощение тесного индивидуального мирка более широким существованием.
Забыть себя в более широких интересах -- значит вырваться из тюрьмы своего
замкнутого личного мира.
Но самоотречение должно быть полным. С точки зрения Гаутамы, страх
смерти и стремление к бесконечному продолжению своей ничтожной жизни,
которые двигали египтянами и ради которых они старались умилостивить
бессмертных богов,-- столь же преходящи, уродливы и порочны, как похоть,
алчность или ненависть. Религия Гаутамы прямо противостоит религиям
"бессмертия". Его учение настроено крайне отрицательно к аскетизму, для
буддизма это -- не более чем попытка приобрести силу через преодоление боли.
Но когда мы переходим к закону жизни, к Арийскому пути, который призван
спасти нас от тройственности низменных устремлений, умаляющих человеческое
существование, учение становится менее понятным. И это отсутствие ясности
вызвано одной очевидной причиной -- у Гаутамы не было ни знаний, ни
представления об истории. Он не мог знать, насколько бесконечно и
многообразно то приключение жизни, что разворачивается в пространстве и во
времени. Его мысль была ограничена представлениями его эпохи и народа. В
целом индийское мировоззрение сложилось под влиянием идеи об извечной
повторяемости бытия, о застойном круговращении Вселенной: один мир сменяет-
ся другим, на смену Будде настоящего придет Будда будущего.
Представление о человечестве, как о великом Братстве, которому предстоит
бесконечное существование в царстве Бога Праведных (оно в то время уже
создавалось семитскими умами в Вавилоне), его миру было незнакомо. И все же
буддийский Восьмеричный Путь, несмотря на эти ограничения, содержит в себе
глубокую мудрость.
Давайте вкратце перечислим эти восемь элементов Арийского пути.
Первый из них -- правильные взгляды. Гаутама подвергал основательной
проверке все представления и идеи. Настойчивая потребность в истине --
первый исходный принцип его последователей. Не должно быть никакой
привязанности к показным суевериям. Он порицал, к примеру, общепринятую в
Индии веру в переселение душ. В хорошо известном раннем буддийском диалоге
дается критический анализ представлений о бесконечно длящемся существовании
индивидуальной души.
Следующим за правильным пониманием идут правильные устремления: природа
не терпит пустоты, и если низменные желания должны быть искоренены, то
другие стремления должны поощряться -- любовь и служение другим, желание
совершать и оберегать правосудие и так далее. Первоначальный, неиспорченный
буддизм был нацелен не на искоренение, но на изменение стремлений.
Преданность науке и искусству, стремление улучшить жизнь людей находятся,
очевидно, в согласии с целями буддизма, такими, как свобода от ревности или
стремления к славе.
Следующие три пункта -- правильная речь, правильное поведение и
правильная жизнь -- не нуждаются в специальном пояснении.
На шестом месте в этом списке идут правильные усилия. Гаутама не терпел
добрых намерений с небрежным исполнением. Ученик должен был постоянно
критически анализировать свое духовное продвижение.
Седьмой элемент Арийского пути, правильный образ мыслей -- это
постоянная защита от соблазна отдаться личным переживаниям или желанию
прославиться своими делами или недеянием.
И завершает Восьмеричный Путь правильное блаженство. Этот пункт,
по-видимому, был направлен против бесцельных экстазов посвященных, безумных
радений,-- как те, что совершались под звон александрийских систров.
Мы не будем здесь обсуждать буддийскую доктрину кармы, потому что она
принадлежит к тем представлениям, которые уже отжили свой век. Добрые или
злые дела в каждой индивидуальной жизни, по теории кармы, обусловливают
счастье или несчастье в последующей жизни, которая каким-то непостижимым
образом отождествляется с предшествовавшей.
Теперь мы понимаем, что жизнь все время продолжается в
последовательности причин и следствий. У нас нет оснований полагать, что
каждая индивидуальная жизнь подвержена повторению. Представления индийцев
были основаны на идее цикличности; считалось, что все повторяется снова и
снова.
Нет ничего странного, что люди могли прийти к такому убеждению. Все в
мире выглядит так, пока мы не проанализируем, как все обстоит на самом деле.
Современная наука дает нам ясно понять, что в мире не существует точной
повторяемости, как это
может показаться на первый взгляд. Каждый новый день на бесконечно
малую толику длиннее прежнего, ни одно поколение в точности не повторяет
предыдущего, история не знает повторений, и переменам, как мы понимаем
теперь, не будет конца. Все в этом мире является вечно новым.
Но эти различия между нашими общепринятыми представлениями и теми
идеями, которыми располагал Будда, не должны ни в коей мере заслонять от нас
невиданные прежде мудрость, добродетельность и величие этого плана
освобождения жизни, который изложил Гаутама в VI столетии до Христа.
Возможно, ему недоставало теоретических знаний, чтобы собрать воедино
волю всех последователей и повести во всех сферах человеческой деятельности
борьбу против смерти. Но на практике он превратил свою собственную жизнь и
жизни всех своих непосредственных учеников в одно непрерывное приключение,
которым были проповедь и распространение учения о достижении нирваны,
умиротворения души, в нашем одержимом мире. Для его учеников, по крайней
мере, его учение было совершенным и полным.
Во многих важных аспектах первоначальный буддизм отличается от всех
религий, которые мы до того рассматривали. Это была, в первую очередь,
религия поведения, а не религия празднеств, обрядов и жертвоприношений.
Буддизм Гаутамы не строил храмов, не совершал жертвоприношений, не имел
священнослужителей или жрецов. Не знал он и какой-либо теологии. Буддизм не
принимал и не отвергал реальности многообразных и зачастую комичных богов,
которым в то время поклонялись в Индии. Он просто прошел мимо них.
Но с самого начала это учение понимали неправильно. Начнем с того, что
один изъян был изначально заложен в самом учении: пока люди ничего не знали
о непрерывном поступательном движении жизни, было очень легко перейти
незаметно от идеи отказа от эгоизма к отказу от активности. Как показал
собственный опыт Гаутамы, легче убежать от этого мира, чем от себя самого.
Его ранние ученики были привычны к энергичным размышлениям и проповедям. Но
вернуться к монашескому уединению казалось очень легким и привлекательным, в
особенности в таком климате, как индийский, где жизнь исключительно проста,
а любое усилие изматывает больше, чем где бы то ни было.
Гаутаму ожидала та же участь, что и многих основателей религий. Его не
самые здравомыслящие ученики превратили Будду
в некое диво в своем стремлении произвести впечатление на внешний мир.
Мы уже видели, как один из его благоговейных приверженцев просто не мог
поверить, что в момент просветления учителя весь мир не содрогнулся в
космическом катаклизме. И это лишь один пример того, как накапливались
вульгарные чудеса, которые впоследствии совершенно заслонили собой память о
Гаутаме.
Нет сомнения, что для великого множества людей тогда, как и сейчас,
идея освобождения от оков своего эго постигалась с великим трудом. Вероятно,
среди тех проповедников, которых Будда разослал из Бенареса, многие сами не
понимали ее и еще менее способны были объяснить эту идею своим слушателям. В
их изложении, естественно, все было сведено лишь к одному аспекту спасения:
не от себя -- это было выше их понимания,-- но к спасению от всевозможных
несчастий и страданий, нынешних и грядущих. В уже существовавших
предрассудках своего народа -- и в особенности в идее переселения души после
смерти, хоть она противоречила учению их наставника -- эти адепты
почувствовали то переплетение страхов и надежд, с которым можно было
работать в дальнейшем. Вести добродетельную жизнь необходимо, учили они,
чтобы не переродиться в худшем образе, не подвергнуться еще большим
страданиям или не оказаться в одном из тех неисчислимых слоев преисподней,
где грешников подвергают нестерпимым мукам, о чем уже успели поведать
учителя-брахманы. Будда в их представлении оказывался спасителем от почти
беспредельного страдания.
Похоже, фантазия, с которой преданные, но недалекие ученики могут
прославлять своего наставника, не знает предела, в особенности, если эти
выдумки, как им кажется, будут способствовать скорейшему обращению в их
веру. Люди, которые с негодованием отвергают даже незначительную ложь в
своей частной жизни, оказываются способны на самую беззастенчивую ложь и
обман, если вдруг откроют в себе талант пропагандиста и агитатора,-- это
одна из тех несуразиц, которыми полна человеческая природа. Эти искренние
души -- а большинство из них были совершенно искренни -- описывали
впоследствии своим слушателям те чудеса, которыми сопровождалось появление
на свет Будды; его уже больше не называли слишком простым именем Гаутама.
Они расписывали его подвиги, которыми он прославился в молодые годы, чудеса,
совершенные им в повседневной жизни, и под конец сообщали зачарованным
слушателям, что в смертный час от его тела исходило сияние.
Конечно, трудно было поверить, что отцом Будды был простой смертный. Он
был зачат чудесным образом, когда его мать увидела во сне белого слона!
Будда сам в одном из предыдущих перерождений был белым слоном с шестью
бивнями, которые он великодушно пожертвовал бедному охотнику и даже помог
ему отпилить эти бивни. И так далее в том же духе.
Более того, вокруг Будды выросла своя теология. Выяснилось, что он был
богом. Он был одним из последовательности бо-
жественных существ -- Будд. Наш мир полнится извечным "духом всех
Будд". В прежние времена было множество Будд прошлого, и в наш мир еще
предстоит прийти Буддам будущего (или боддхисатвам). У нас здесь нет
возможности вдаваться во все эти хитросплетения азиатской теологии.
"Под всепоглощающим воздействием этого болезненного воображения
нравственное учение Гаутамы оказалось почти неразличимым. Появлялись и
расцветали различные теории; каждый новый шаг, каждое новое предположение
неизбежно порождали все новые и новые, пока сверкающая лавина вымыслов и
метафизических экзерсисов не погребла под собой ясное и благородное учение
основателя этой религии".
В III в. до н. э. к буддизму пришли власть и богатства. Маленькие
хижины, в которых жили учителя общины Гаутамы, уступили место основательным
монастырским строениям. К этому периоду относится и появление буддийского
искусства. Если мы вспомним, что еще совсем недавно отгремели походы
Александра, еще весь Пенджаб находился под властью Селевкидов и вся Индия
полнилась греками -- искателями приключений и было открыто морское и
сухопутное сообщение с Александрией,-- неудивительно, что раннему буддизму
присущи многие греческие черты. Новый александрийский культ Сераписа и Исиды
также сыграл исключительно важную роль в становлении и развитии буддийского
искусства.
Типичным местом встречи индийской и греческой культур было царство
Гандхара, расположенное на северо-западной границе двух этих миров, в районе
современного Пешавара, процветавшее в III в. до н. э. Здесь были найдены
ранние буддийские скульптуры. С ними соседствуют изображения, в которых
безошибочно можно различить фигуры Сераписа, Исиды и Гора, уже успевшие
вплестись в ту легенду, которая творилась вокруг Будды. Несомненно,
греческим художникам, которые осели в Гандхаре, проще было копировать свои
наработанные образцы, чем иноземные. Но как нам говорят, перед нами больше
не Исида -- это Харити, богиня чумы, которая обратилась, благодаря Будде, в
истинную религию и стала добрым божеством.
Из этого центра, вероятно, можно проследить появление образа Исиды и в
Китае, хотя там оказались примешаны и другие влияния. В Китае есть даосское
божество, Священная Мать, Владычица Небес, которая приняла имя
(первоначально мужское) Гуань-инь; ее образ очень напоминает знакомые
изображения Исиды. В Японии ее называли Каннон.
По всей очевидности, в те времена существовал постоянный обмен
религиозными формами между Востоком и Западом. Мы читаем в "Путешествиях"
Гука, как поразили его и его спутников-миссионеров некоторые из подобных
сходных традиций религиозного поклонения. "Крест, митра, ризы, далматика,
которые ламы надевают в своих поездках,-- пишет он,-- или
когда готовятся к какой-то церемонии вне стен храма; служба с двойным
хором, напоминающим псалмопение; экзорсизм; кадильница, подвешенная на пяти
цепях, которую можно по своему усмотрению открывать и закрывать;
благословение, которое дают ламы, протягивая правую ладонь над головами
верных; четки, обет безбрачия, духовное уединение, поклонение святым,
шествия, литании, освященная вода -- во всем этом существует подобие между
буддистами и нами".
Культ и учение Гаутамы, обрастая искажениями и наполняясь вариациями
брахманизма и эллинизма, распространялись по Индии все возрастающим число
учителей в IV и III веках в. до н. э. По меньшей мере, еще несколько
поколений могли прикоснуться к его духовному величию и той первозданной
простоте, которая была присуща его начальной эпохе. Многие, кому не под силу
было понять подлинное значение самоотречения и беспристрастности, все же не
усомнились в реальности и величии этих качеств. Ранний буддизм порождал
великих людей, и их слово находило отклик в душах тех, кто, возможно, и не в
силах был понять тонкостей вероучения. Буддизм распространялся не благодаря,
а вопреки уступкам, на которые он шел ради вымыслов, бытовавших в
простонародье. Ранний буддизм ширился потому, что первые буддисты были
добросердечными, услужливыми и благородными людьми, которые смогли наполнить
живой верой дух и букву учения.