Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

нецивилизованными сообществами аборигенов, которые номинально являлись
протекторатами и управлялись либо верховным комиссаром, руководившим через
местных вождей (как в Лесото), либо через имевшую патент компанию (как в
Родезии). В некоторых случаях министерство иностранных дел, в некоторых --
индийское министерство занимались приобретением владений, относившихся к
этому последнему и наименее важному разряду из всех британских заморских
территорий, однако в целом за них отвечало колониальное министерство.
Из вышесказанного ясно, что ни одно ведомство и ни один человек никогда
не воспринимал Британскую империю как единое целое. Она представляла собой
сочетание разнородных территориальных приобретений, совершенно не похожее на
то, что когда-либо в прошлом называлось империей.
Подобно "Афинской империи", это была империя заморская; ее дорогами
были морские маршруты, а связующим звеном -- британский военный флот. Как и
во всех империях, ее единство физически зависело от способа сообщения.
Развитие мореходства, судостроения, затем появление пароходов в период между
XVI и XIX вв. сделало возможным этот вполне удобный мир -- "Pax
Britannica",-- однако последние достижения в области авиации, быстроходного
наземного транспорта и подводных лодок в любое время могли сделать этот мир
неудобным и беспомощно ненадежным.

17

Мы употребляли словосочетание "девятнадцатый век" из-за его удобства,
но читатель уже, наверное, понял, что эта глава на самом деле охватывала
период не с 1800 по 1900 год, ас 1815 по 1914. Между этими датами не было
больших катастроф и судьбоносных поворотных пунктов. Произошедшие изменения
были очень значительны, но они не были внезапными и никоим образом не
приводили к существенным изменениям общего процесса.
Перед тем как приступить к рассказу о катаклизме, который завершил это
столетие прогресса и изобретательства, уместно посвятить три раздела нашей
книги тем видам искусства, в которых это столетие нашло свое отражение. Мы
уже рассказывали о развитии науки и политической философии в XIX в.; теперь
же мы дадим обзор его скульптуры и изобразительного искусства, затем -- его
музыкальной жизни, а потом -- его художественной и публицистической
литературы.
История европейской живописи в начальный период XIX в. явилась
отражением социальных перемен того времени. Это было время, когда средний
класс, серьезная и основательная коммерческая часть его, быстро приумножал
свое богатство и влияние; это было время разбогатевших владельцев фабрик и
новых финансовых успехов.
Вскоре появились железные дороги, пароходы, колониальная торговля, а
вместе с ними -- крупные спекулятивные состояния, возникшие непосредственно
или опосредствованно благодаря этим явлениям.
Возрожденные европейские дворы стремились снискать милость этого нового
богатства и ассоциировать себя с ним. Процветающий промышленник стал
типичным покровителем живописи и архитектуры. Он пытался уподобиться
аристократии. Ему нужны были скорее картины, написанные дворянами для
дворян, чем обременительная власть или приводящая в замешательство красота.
Он желал картин, перед которыми он мог бы поглощать свой обед или пить свой
чай в спокойствии и умиротворении, и он был готов щедро за эти картины
платить.
Обладатель всестороннего и чудесного таланта испанец Гойя (1746--1828),
великие английские пейзажисты Констебл (1776-- 1837) и Тернер (1775--1851),
Давид и Энгр, о которых мы рассказывали, как о выразителях духа Французской
империи,-- ушли, не оставив равных себе наследников.
Однако рисование картин стало очень уважаемой профессией. Британская
Королевская академия, французский Салон проводили ежегодные выставки картин,
написанных на потребу публики, и художники имели возможность покупать
большие кра-
сивые дома и вести довольно роскошную жизнь. Интерес к картинам, хоть
уже и не такой сильный, как прежде, стал повсеместным явлением. Для
значительной части английской публики ежегодное паломничество в Лондон,
чтобы "посмотреть Академию", стало почти обязательным.
Но когда столетие перевалило за свою половину, та же тенденция к
возмущению спокойствия, которая расшатывала религиозные и социальные порядки
в Европе, проявилась и в мире искусства. В Англии Раскин (1819--1900) и
Уильям Моррис (1834-1896) критиковали бессодержательность академического
искусства и современного им искусства декорации. В среде художников
произошел раскол; появились новые школы, в частности прерафаэлиты,
ориентировавшиеся на образцы и методы того раннего периода, когда живопись
еще не стала утонченной. С одобрения Раскина и Морриса они обратили свой
взор в прошлое, на средневековье, и рисовали героев артуровских легенд и
блаженных дев.
Другие, еще более бунтарские натуры, обратили свой взор на окружающий
их мир. Коро (1796--1875) сохранял живость своего восприятия на протяжении
всего этого периода, характерной чертой которого была скука и отсутствие
оригинальности, а после катастрофы 1870--1871 гг. Франция стала свидетелем
широкомасштабного возврата к стилю Рембрандта и Веласкеса в творчестве таких
мастеров, как Дега, Мане и Ренуар.
В один ряд с ними следует поставить великого американца Уистлера
(1834--1903). Люди подсознательно ощущали усталость от прилизанно-учтивых
картин, и в моду вошел стиль архитектуры жилых домов, который не
предусматривал развешивание на стенах внутри зданий масляных картин в рамах.
Ближе к концу этого периода "производство" коммерческих мольбертных картин,
предназначенных для развешивания где угодно, переживало ощутимый упадок, и
нескончаемый поток начинающих творческих работников со все большим успехом
направлялся на более скромную и выгодную стезю декоративных видов искусства.
В последние годы было много признаков, свидетельствовавших о том, что
период буквальной передачи образа в искусстве миновал. Изображения цветов и
фигур исчезли с ковров, а также обивочных и занавесочных тканей; точное
изображение стало второстепенным и подчиненным аспектом в живописи и
скульптуре. Искусство снова, будто в пресыщении, отворачивается от
реальности, игнорируя внешнюю форму ради едва уловимых признаков движения, и
опять становится аналитическим и символическим. Похоже, что эта тенденция
будет продолжаться, тем более что ей способствует возрастающая эффективность
фотографии как средства четкой фиксации образа в конкретных обстоятельствах.
Миру наскучили голые факты.
Столетие началось с периода архитектурной серости. Классическая
традиция, поддерживаемая господством классиков-педантов в системе
образования, постепенно стала доминирующей
и прервала свободное развитие стиля Возрождения, и большая часть новых
зданий отразила ностальгию по эпохе, минувшей две тысячи лет назад. Повсюду
появились белые фасады с колоннами и лепкой. Затем, вместе с возрождением
романтизма в литературе, о чем мы вскоре расскажем подробнее, и с крахом
попытки Наполеона возродить имперский Рим, внимание этого в высшей степени
подражательного периода сосредоточилось на средневековье.
После классического возрождения последовало возрождение готическое,
особенно мощно проявившееся в Британии и давшее, наряду со многими другими
выдающимися достижениями, здание палат парламента. Затем последовал период
королевы Анны, отмеченный интенсивным развитием ренессансных стилей.
Архитекторы в Британии могли построить вам здание или зал в классическом,
готическом стилях, в стилях шотландских баронов и королевы Анны;
единственным стилем, который так нигде и не появился, был стиль XIX в.
Англичане расхаживали в узких брюках и цилиндрах, носили одежду неярких
тонов, очень современную и очень практичную, однако их дома и общественные
здания были "одеты" по давно прошедшей моде, словно для какого-то унылого и
никому не нужного маскарада.
Во Франции и Германии было проявлено гораздо больше архитектурной
инициативы; стиль эпохи Возрождения продолжал развиваться во Франции. За
решение таких интересных архитектурных задач, как оформление железнодорожных
станций, железнодорожных мостов, складов, фабричных зданий и т. п., никто и
нигде всерьез не брался -- за исключением, разве что, Германии. Уделом таких
зданий была тяжеловесная безвкусица. Одним из наиболее странных и наиболее
типичных продуктов этой удручающей эпохи является лондонский мост Тауэр, в
котором легкая и прочная ткань стальных конструкций сочетается с неким
подобием фламандской кирпичной кладки и сходством со средневековыми
подъемными мостами. Однако все общественные здания Британии XIX в. буквально
источают дурной запах разлагающейся истории.
На протяжении большей части столетия архитектура жилых зданий
выродилась даже больше, чем архитектура зданий общественных. Громадный рост
населения Европы, поглотивший значительную часть возросших ресурсов того
времени, привел к ужасающему распространению низкокачественных жилых
построек вокруг растущих городов, бесконечным рядам сереньких домишек в
Британии, неуклюжим многоквартирным жилым зданиям в большинстве других
европейских стран. И только в самом конце века, когда рождаемость снизилась
и недавно появившийся автомобиль стал способствовать более равномерному
расселению людей, прежде теснившихся вокруг железнодорожных
станций, начал возрождаться широкий интерес к домашней архитектуре и
стали появляться коттеджи и загородные дома в приятных современных стилях.
Америка колониального периода дала исключительно приятный тип
загородного дома, особенно в Виргинии и на Юге, представлявший собой
адаптацию к местным условиям британской загородной архитектуры, которая сама
являлась побегом плодоносного дерева Возрождения.
Мы уже рассказывали о том, какой вклад внес сэр Кристофер Рен в этот
процесс. Вне этой сферы американская архитектура в основном копировала
европейский дизайн, вплоть до завершающих десятилетий века. Например,
Капитолий в Вашингтоне является французским творением. С таким же успехом он
мог быть построен в Париже или Брюсселе. Многие жилые здания были
ненадежными и заурядными. В то время как Британия перешла на подъемное окно,
в Америке все еще использовались континентальные створчатые окна.
Однако в восьмидесятых и девяностых годах XIX в. растущее богатство и
уверенность в себе нового мира нашли выражение в новых и смелых
архитектурных инициативах. Все смелее Америка начала использовать для
строительства сталь, стекло и бетон. Эти материалы, а также изобретение и
усовершенствование лифта обеспечили возможность строительства зданий, прежде
невиданных высоты и размера.
В 1870 г. американской архитектуры почти не существовало; к 1910 г.
Америка далеко обогнала все остальные страны по свежести и оригинальности
своих новых зданий. Меньше других отставала в этой области Германия.
Наиболее выдающимися американскими архитекторами этого нового периода были
Ричардсон (1838--1886) и Стэнфорд Уайт (1853-1906).
Именно в Америке XX века нашли свое архитектурное выражение новые
возможности и ресурсы, которые дал человечеству век девятнадцатый; эти
успехи в области строительства наверняка повлекут за собой новые и
выдающиеся достижения в области скульптуры, живописи, мозаики и декоративных
видов искусства в целом. Этот континент в будущем предоставит еще более
широкие возможности, больше богатства и большую свободу самовыражения.

18

Поток музыкального творчества, который не иссякал в течение XVIII в.,
претерпел мало изменений за период, охваченный этой главой. Мы упомянули
Моцарта и Бетховена как самые выдающиеся фигуры XVIII в. Бетховен переносит
нас в век XIX-й, и наряду с ним мы должны упомянуть его современника Вебера
(1786--1826), выдающегося экспериментатора и новатора, а также такие
крупные творческие личности, как Шуберт (1797-- 1828), Мендельсон
(1809-1847) и Шуман (1810-1856). Мы не можем также пройти мимо ораторий
Сезара Франка (1822-- 1890).
В XIX в. музыка все больше выходила за пределы патронажа королей и
дворян в концертные залы, где она услаждала вкусы культурной публики. Наряду
с операми появлялось возрастающее количество песенных и фортепьянных
произведений для исполнения в изысканных домах и танцевальной музыки для
частных собраний. После периода Генделя и Баха сопоставимого прогресса в
области религиозной музыки не было. Однако знатный покровитель все еще был
нужен сочинителю больших опер, и королевские дворы, особенно Баварии и
России, были меценатами новых "оперных драм" и новой концепции балета.
В музыке этого столетия можно проследить расширение взглядов и
интересов эпохи. Композиторы приступили к поиску новых тем и новых образов в
народной музыке восточноевропейских и восточных народов.
Шопен (1810--1849) пользовался польскими, Лист (1811 -- 1886) и Иоахим
(1831--1907) -- венгерскими источниками вдохновения, а Брамс (1833--1897)
пошел еще дальше -- в Индию, в поисках материала, который он вводил в свои,
в целом классические по структуре произведения. Вагнер родился в 1813 году и
умер в 1883. Он следовал постолам Вебера. Он разрушил устоявшиеся традиции
оперы, драматизировал, расширил и увеличил диапазон инструментальной музыки,
наполнил ее новой мощью и страстью. Позднее в России Чайковский
(1840--1893), Мусоргский (1839-- 1881) и Римский-Корсаков (1844--1908)
открыли новые царства звука и его прелести.
В ограниченном объеме нашего повествования мы можем лишь упомянуть чеха
Дворжака (1841--1904), жизнерадостное творчество Рихарда Штрауса
(1864--1949) и свежую красоту Дебюсси (1862--1918).
Америка пока не дала миру признанных музыкальных шедевров. Но подобно
тому как Соединенные Штаты сделали неожиданный рывок из архитектурного
небытия к великой архитектуре, использовав при этом новые материалы и новые
возможности, с Запада может прийти и рассвет новых музыкальных форм и
раскрепощенного самовыражения. Пока что из Америки в Европу во все большем
объеме доходит шум -- иногда довольно жизнерадостный. Негритянский дух
завоевал танцевальные залы и мюзик-холлы. Может наступить время, когда, по
крайней мере в концертном зале, американцы будут гордиться своими черными
соотечественниками и будут им благодарны. Но здесь мы лишены возможности
рассказывать про джаз и родственные ему музыкальные явления.
В этом "Очерке" мы уже не будем возвращаться к музыкальной теме.
Современный период характеризуется широким рас-
пространением того, что раньше было привилегией высокообразованного
класса. Граммофон, пианола и радио знакомят весь мир с самыми выдающимися
композиторами.

19

В объеме нашего повествования мы можем дать лишь упрощенное и
схематическое описание того великого потока литературной деятельности, в
котором новые силы этого века экспансии нашли выражение. Мы уже имели дело с
главными идеями основателей социализма и влиянием расширяющегося научного
кругозора на религиозные, политические и социальные воззрения.
К сожалению, мы не можем уделить должного внимания таким выдающимся
практическим мыслителям, как Адам Смит (1723--1790), Мальтус (1766--1834) и
их последователи, или же глубоким и проницательным размышлениям Шопенгауэра
(1788--1860) и Ницше (1844--1900) в Германии. Гегель (1770--1831) же для нас
-- словно соблазнительный деликатес в конце слишком длинного меню. Лучше нам
за него не браться. Он очень своеобразно отклонил течение современной мысли,
но она уже приходит в себя после этого отклонения.
Мы не можем здесь также обсуждать превратности вкуса и абсурдные
интерпретации, сделавшие из лорда Байрона (1788---1824), этого скверного
сатирика с философией повесы, великую фигуру европейского масштаба в
литературных представлениях XIX в. У нас нет возможности оценить истинное
значение Гете (1749--1832), долгие годы бывшего интеллектуальным и
эстетическим богом Германии. Этого влияния у него больше нет. Он перегрузил
германское сознание огромным массивом лишенного корней трансплантированного
классицизма. Он был величав, элегантен и трудолюбив. В литературе он был
таким же благородным собирателем, как и Байрон -- благородным бунтовщиком.
Столетие началось значительным всплеском поэтического творчества,
особенно в Британии. Это была поэзия со своими уникальными характеристиками;
это было новое понимание природы как бытия, находящегося в эмоциональной
связи с человеком, бессознательный отказ от верований и лишенный ограничений
подход к глубочайшим жизненным вопросам -- словно поэт, сам того не ведая,
выходил за рамки установившихся и признанных воззрений в открытую вселенную.
Обычно поэмы того периода имели весьма тонкую повествовательную канву,
которая временами превращалась лишь в свою тень, и перескакивали с темы на
тему грациозно, убедительно и многообразно.
Выдающимися фигурами этой эпохи английской поэзии были Шелли
(1792-1822), Ките (1795-1821) и Вордсворт (1770-- 1850). Вордсворт, с его
разносторонним поэтическим даром, был
выразителем мистического пантеизма, глубокого ощущения Бога в природе.
Шелли был первым и величайшим из современных поэтов. Его мысль была насыщена
научными идеями, а его понимание преходящей природы политических институтов
далеко обогнало современные ему представления.
В последующем поколении поэтический импульс был поддержан в Англии -- с
большей мелодичностью, красотой, но не столь глубоким смыслом -- поэтом
Теннисоном (1809--1892), который пользовался большой популярностью, угождал
королеве Виктории и первым среди британских поэтов получил титул пэра за
свои поэтические заслуги. Его произведение "Morte d'Arthur" ("Смерть
Артура") столь же монументально, как и тогдашняя архитектура. Слава
Лонгфелло (1807--1882) была не столько славой американского двойника
Теннисона, сколько его остроумного оппонента.
Ранние романы были историями событий и исследованиями манер. Фанни
Берни (1752--1840) уводит нас обратно в мир д-ра Джонсона. Джейн Остин
(1775--1817), работая в строгих границах, продолжила традицию женских
наблюдений, выраженных утонченными языковыми средствами. Английский роман
постепенно освобождался от рамок и ограничений, характерных для подобного
повествования о манерах и чувствах, как и сознание людей XIX в. разрывало
сковывающие его путы.
Выдающейся личностью, сыгравшей значительную роль в развитии романа,
был немецкий писатель Жан Поль (Рихтер; 1763--1825). Повествование для него
-- лишь нить, на которую, словно драгоценные камни и другие украшения,
нанизаны поэтические отступления. Еще одним великим немецким автором был
Гейне (1797--1856). Рихтер оказал глубокое влияние на английского писателя
Томаса Карлейля. Через Карлейля дискурсивное и обогащающее влияние Рихтера
достигло Чарлза Диккенса (1812-1870) и Джорджа Мередита (1828-1909).
Теккерей (1811 -- 1863), великий соперник Диккенса, сбивал читателя с
толку, философствовал и утомлял длинными рассуждениями, однако в манере,
характерной скорее для Стерна, чем для немецких писателей. Чарлз Рид
(1814--1884) в своем произведении "Затворничество и домашний очаг" затронул
все еще актуальные проблемы протестантства и католицизма в Европе в ткани
романтического повествования.
Существует естественная и необходимая связь между великим романом
английского типа и историей. Произведения Карлейля "Французская революция" и
"Фридрих Великий" читались как романы, а Маколей (1800--1859), с его
историей позднего правления Стюартов, имел огромный успех. Если исторические
произведения не пользуются широкой популярностью, то это
скорее вина историков, чем читателей. Такие блестящие
писатели-историки, как Литтон Стрейчи и Беллок пользуются в Англии и Америке
популярностью романистов.
Во Франции те же причины, которые способствовали движению английского
романа от обычного повествования к широкой картине жизни, вдохновили
Бальзака (1799--1850) на создание огромной "Человеческой комедии".
Значительно уступающий ему Золя (1840--1902) написал подобный бальзаковскому
цикл "Ругон-Маккары" -- серию романов, прослеживающих судьбы богатой
французской семьи на протяжении нескольких поколений.
Виктор Гюго (1802--1885) стоит особняком; плодовитый, смелый, цветистый
и иногда довольно безвкусный писатель, буквально извергающий бесчисленное
количество пьес, поэм, романов и политических памфлетов. В отличие от
британской школы, французский роман встретил значительные препятствия на
своем пути к неограниченной свободе эксперимента. В пределах этих
ограничений Флобер (1821--1880) является наиболее утонченным и совершенным
из французских писателей.
Томас Харди (1840--1928), последний из великих викторианских
романистов, принадлежит скорее к этой французской классической школе, чем к
британской традиции художественной литературы. В поздний период творчества
он восстал против им же самим установленных ограничений, полностью отошел от
романа как формы и в "Династах", всестороннем изображении наполеоновской
авантюры в форме драмы, достиг вершин мастерства, еще раз продемонстрировав
близкое родство великого романиста и талантливого историка.
Желание знать жизнь и то, что в ней происходит, стремление разобраться
в жизни непосредственно и глубоко, вызвавшие в британцах нетерпимость к
формальным ограничениям в поэзии и поднявшие роман и родственные ему формы
на вершину литературного господства, распространились по всем европейским
странам. Наиболее выдающуюся литературу этого жанра дали миру Германия,
Россия и Скандинавия. Наиболее заметной фигурой среди множества великолепных
немецких романистов является Густав Фрейтаг (1816--1895). Норвегия дала
своего Бьернсона (1832-- 1910); Россия -- целое созвездие выдающихся
писателей от Гоголя (1809-1852) до Достоевского (1821-1881), Тургенева
(1818-1883), Толстого (1828--1910) и Чехова (1860--1904).
Сэр Вальтер Скотт (1771--1832) является личностью, огромный нынешний
престиж которой, подобно престижу лорда Байрона, будет озадачивать потомков.
Свою литературную карьеру он начал поэтом и написал две длинные и цветистые
повествовательные поэмы; затем он написал серию исторических приключенческих
романов, прославлявших романтическое прошлое,
превозносивших преданность монарху и богатство традиций. Это очень
понравилось знатным и преуспевающим людям, встревоженным холодной
неопределенностью переменчивой и задающей вопросы современности. Он стал
зачинателем романтико-ностальгической литературы не только в англоязычном
мире, но и во всей Европе.
Романтизм заполонил всю Европу, но особенно много и настырно о нем
писали в Германии. Утверждалось, что Шекспир тоже был романтиком;
существовала даже глуповатая "романтическая философия" и "романтическая
теология". В Англии вовсю штамповались исторические романы, бывшие духовным
эквивалентом возрождения в Англии готической архитектуры, а биржевые агенты
и усталые чиновники могли забыть о своих официальных обязанностях, о том,
куда и зачем они идут, и представлять себя благородными крестоносцами,
солдатами, грабителями и спасителями опечаленных девиц -- персонажами этих
историй. В этих костюмированных постановках и намека не было на анализ
событий и значения изображаемой исторической эпохи. И в этом заключалась их
привлекательность. Они были убежищем для умов, страстно не желавших мыслить.
Мышление персонажей было мышлением процветающего среднего класса, только
облагороженным и идеализированным.
Р.-Л. Стивенсон (1850--1894), последний из основанной Скоттом династии
писателей-романтиков, признал себя способным на нечто большее и обозвал себя
умственной проституткой, каковой, в сущности, и являлся. "Костюмированный"
роман прижился и на континенте, но там он не стал столь распространенным
явлением, как в англоязычной системе, потому что там развитие процветающего
и читающего среднего класса началось несколько позже и в обстоятельствах,
более благоприятных для интеллекта.
В качестве самой недавней тенденции можно упомянуть тот факт, что после
паузы в развитии романа, отмеченной стремлением группировать романы в
трилогии или писать к ним продолжения, наступила новая фаза в развитии этой
формы. Похоже на то, что роман превращается в картину всего мира, увиденную
глазами некоего типичного индивидуума. Наиболее интересным из этих новых
длинных романов был "Жан-Кристоф" Ромена Роллана (1866--1944), выходивший
десятью следовавшими один за другим томами. Эта тенденция перекликается с
появлением обширных, лишенных четкой структуры, бесконечных книг
воспоминаний, комментариев и описаний, типичным сочинителем которых был
Пруст (1871--1922). Почти одиноко стоящей фигурой в мировой литературе этой
эпохи является Анатоль Франс (1844--1924), чья эпопея про профессора Бержере
демонстрирует ту же самую тенденцию к замене отдельного романа общим
комментарием текущих событий.
На рубеже XIX и XX столетий интересным новшеством в жанре романа стало
постоянное увеличение объема социальных, политических и религиозных
дискуссий. Романисты эпохи Дик-
кенса и Теккерея писали для публики, воззрения и социальные ценности
которой носили установившийся характер. Они не обсуждали, они проповедовали,