Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

наши дни, например, "омытый кровью" Христос, а также представление о Христе
как о жертве крови.
Не стоит забывать, что распятие на кресте -- казнь, сопровождающаяся
едва ли большим пролитием крови, чем повешение, и выражение, что Христос
"пролил свою кровь" за все человечество, является по меньше мере неточным.
Даже если учесть, что его бичевали, что он носил венец из терниев и что его
бок был пронзен копьем, вряд ли можно сказать, что это вызвало "реки крови".
Но митраизм как раз и строился вокруг древних, забытых теперь таинств Митры,
приносящего в жертву священного быка. Во всех митраистских святилищах,
видимо, находилось изображение Митры, закалывающего своего быка. Из раны
обильно лилась кровь, и из этой крови проистекала новая жизнь.
Приверженец митраизма в буквальном смысле омывался в крови священного
быка и таким образом "перерождался". Во время инициации он становился под
помостом, на котором закалывали быка, и кровь текла прямо на него. Здесь мы
явно имеем дело с примитивным кровавым жертвоприношением, связанным с
временем сева, которое было одной из первичных религиозных практик ранних
храмовых цивилизаций.
Вклад александрийского культа в христианские представления и практики
был еще более существенным. В образе Гора, который был одновременно сыном
Сераписа и тождествен Серапису, христианство нашло очень показательное
сходство. Вполне естественным для христианства было перенять, почти
незаметно для самого себя, практические методы массовых религий того
времени. Его священники стали брить головы, появляться в одеяниях,
характерных для египетских жрецов, потому что, как им казалось, именно так и
следует выделяться священнослужителю.
Одно заимствование влекло за собой другие. И как-то само собой
произошло, что первоначальное революционное учение оказалось погребено под
этими привычными добавлениями. Мы уже пытались изобразить, как был бы
удивлен Гаутама Будда, оказавшись в Тибете и увидев, как поклоняются его
изображениям в Лхасе. Можно только догадываться, как был бы потрясен
какой-нибудь ревностный назарей, который так хорошо знал своего учителя,
уставшего от странствий под палящим солнцем Галилеи, если бы, перенесясь в
наши дни, он посетил, скажем, мессу в соборе св. Петра в Риме и узнал, что
освященная облатка на алтаре -- не что иное, как его умерший на кресте
учитель.
Если судить в мировых масштабах, то нет многих религий, она одна, и
совершенно неизбежно, что все религиозные верования, существовавшие в мире
на тот момент, все философские и религиозные системы знакомились и
контактировали с христианством, обмениваясь идеями и формулировками. Надежды
ранних назареев отождествили Иисуса с Христом; блестящий ум Павла придал его
жизненному пути сакральное значение. Иисус призывал мужчин и женщин к
гигантскому предприятию -- отказавшись от эгоизма, родиться заново в царстве
любви. Но следуя путем наименьшего сопротивления, слабый неофит обставил
этот очевидный призыв, этот неистовый замысел нагромождением
интеллектуальных теорий и церемоний, сохранив под ними свое прежнее я.
Насколько проще орошать себя кровью, чем очиститься от злобы и
соперничества, поднести Богу свечи, а не сердце, выстричь тонзуру на голове,
оставив в неприкосновенности путаницу мыслей под ней!
В первые века христианской эры мир полнился различными религиозными и
философскими способами бегства от жизни. Мы не станем здесь сравнивать
отличительные черты неоплатонизма, гностицизма, учения Филона
Александрийского и прочих подобных учений, буйным цветом распустившихся на
александрийской почве. Но это был тот мир, в котором жили ранние христиане.
Сочинения Оригена, Плотина и Августина красноречиво свидетельствуют,
насколько неотвратим был подобный взаимообмен в то время.*
Иисус называл себя Сыном Божьим и также Сыном Человеческим, но для него
важным было не то, кто и что он, а его учение о Царстве. Павел и его
последователи, заговорив о божественной природе Иисуса, о том, что он был
больше, чем просто человек -- правы они были или ошибались,-- открыли
широкое поле для дальнейшей полемики. Был ли Иисус Богом? Или Бог создал
его? Был ли он един с Богом или отличен от Бога? Не дело историка давать
ответы на такие вопросы, но он не может не вспомнить о них и о том, с какой
неизбежностью они появлялись, поскольку они оказали огромное влияние на
дальнейшую жизнь народов западного мира. КIV в. христианской эры мы видим,
что все христианские общины так взбудоражились и перессорились из-за этих
запутанных, малопонятных определений
Филон Александрийский (прибл. 25 до н. э.-- 50 н. э.), религиозный
мыслитель, синтезировавший в своих воззрениях иудаизм и эллинизм; Ориген
(185-- 254), христианский мыслитель, близкий платонизму; Плотин (ок.
204--270), величайший представитель неоплатонизма; Августин (354--430),
христианский богослов, один из "отцов церкви".
природы Бога, что почти совсем потерялось из виду куда более простое
учение о милосердии, служении ближнему и братолюбии, которое принес им
Иисус.
Основными течениями, которые выделяют историки, были ариане, савеллиане
и тринитарии. Ариане следовали учению Ария (нач. IV в.), утверждавшего, что
Иисус был меньше, чем Бог. Савеллиане учили, что Отец и Сын -- аспекты,
разные состояния единого и неделимого Бога; Бог является Создателем,
Спасителем и Утешителем так же, как один человек может быть отцом, опекуном
и постояльцем. Тринитарии, выдающимся лидером которых был Афанасий Великий
(295--373), учили, что Отец, Сын и Святой Дух являются тремя различными
Ипостасями, но единым Богом.
Большинство полемистов со стороны тринитариев, а в основном сохранились
именно их сочинения, обвиняют своих оппонентов, и, по всей видимости, не без
оснований, в мотивах низменных и не имеющих отношения непосредственно к
доктрине. Но делается это таким образом, что благородство их собственных
побуждений также вызывает сомнения. Ария, к примеру, обвиняют, что он стал
на сторону еретиков потому, что его не назначили епископом Александрии. Эта
борьба мнений перемежалась бунтами, отлучениями от церкви, ссылками, пока ей
не был положен конец вмешательством властей.
Все эти тонкости в определении природы Божественного оказались самым
тесным образом переплетены с политикой и начинавшим усиливаться сепаратизмом
провинций. Даже жены, которые хотели досадить своим мужьям, дельцы,
поссорившиеся с конкурентами,-- и те стремились придать скандалу видимость
противостояния на почве религии. Большинство варваров, вторгшихся на
территорию Империи, были арианами -- вероятно, их простодушная натура плохо
усваивала хитросплетения учения тринитариев.
Легче всего скептически посмеяться над этими диспутами. Но даже если
нам кажется, что эти попытки досконально определить, как Бог соотносится с
самим собой, самонадеянны и просто чудовищны с интеллектуальной и
нравственной точек зрения, мы вынуждены признать, что под этими утонченными
догматическими формулировками зачастую лежало искреннее стремление к истине,
пускай и неверно понятой. Обе стороны дали подлинных мучеников. А рвение,
которое они вкладывали в эту полемику, пусть оно зачастую проявлялось не
лучшим образом, превратило христианские секты в энергичных пропагандистов и
учителей. И тот факт, что история христианства IV и V вв. состоит по большей
части из этих неприглядных противоречий, не должен заслонять от нас того,
что дух Иисуса продолжал жить
и облагораживал многие сердца христиан. Текст Евангелий, пусть он и
подвергся переделке в этот период, не был уничтожен, и Иисус из Назарета в
своем неподдельном величии продолжал учить с евангельских страниц. Эти
противоречия не помешали всем христианам выступить единым фронтом против
гладиаторских боев и против унизительного поклонения идолам и божест венному
цезарю.
В той степени, в какой христианство отвергало божественность цезаря и
имперские институты, его следует расценивать как движение мятежное и
разрушительное, и таким оно воспринималось большинством императоров до
Константина Великого. Оно столкнулось с открытой враждебностью и, наконец,
систематическими попытками подавить его. Деций (195--251) был первым
императором, который организовал официальные гонения на христиан, а великой
эрой мучеников было время Диоклетиана (303 и последующие годы). Гонения
Диоклетиана были, несомненно, кульминацией борьбы старой идеи бога-имератора
против уже мощной и многочисленной организации, отвергавшей его
божественность. Диоклетиан реорганизовал монархию в сторону крайнего
абсолютизма, отменив последние пережитки республиканских институтов. Он был
первым императором, полностью окружившим себя благоговейным этикетом
восточного монарха. Логика этого шага требовала от него полного истребления
той системы, которая открыто отвергала его. Пробным камнем для христиан
стало требование их гонителей принести жертву императору.
"Хотя Диоклетиан, по-прежнему не склонный к пролитию крови, сдерживал
ярость Галерия, предлагавшего, чтобы каждого, кто откажется совершить
жертвоприношение, немедля бы сожгли живьем,-- наказания, наложенные на
упрямых христиан, можно было полагать достаточно суровыми и действенными.
Постановили их церкви во всех провинциях Империи разрушить до основания и
выносить смертный приговор всем, кто дерзнет проводить тайные собрания с
целью совершения религиозных обрядов. Философы, которые теперь приняли на
себя неблагодарную роль направлять слепое рвение гонителей, взялись усердно
изучать природу и дух христианской религии. И так как им стало известно, что
умозрительное учение этой веры излагалось в писаниях пророков, евангелистов
и апостолов, они, вероятнее всего, предложили властям, чтобы епископы и
пресвитеры передали все свои священные книги в руки магистратов, которым
было приказано, под страхом самой суровой кары, сжигать их у всех на виду
торжественным образом. Тем же указом имущество церкви было сразу
Галерий (242--311) -- приемный сын и соправитель Диоклетиана.
же конфисковано и по частям продано с торгов, поступило в имперскую
казну, было даровано городам и корпорациям или же присвоено ненасытными
царедворцами. После таких действенных мер, принятых, чтобы искоренить веру и
истребить руководство христиан, сочли необходимым подвергнуть самым
нестерпимым лишениям тех упрямцев, которые и далее будут отвергать религию
природы, Рима и своих предков. Людям незнатного происхождения, как было
объявлено, отказывалось во всяких почестях и общественном положении, рабов
навсегда лишали надежд на свободу, и все христиане как один объявлялись вне
закона. Судьям повелели заслушивать и разбирать все дела, направленные
против христиан, самим же христианам возбранялось жаловаться в судах на
какие-либо притеснения, которым они подвергались... Но этот указ, едва он
был вывешен на самом видном месте в Никомедии, сразу же оказался сорван
руками одного христианина, выражавшего при этом самыми грубыми словами свое
презрение, равно как и отвращение к таким нечестивым и деспотичным
правителям. Подобное преступление, даже по самым мягким законам,
приравнивалось к государственной измене и каралось смертью, а если его
совершил человек образованный и с положением, то это только усугубляло его
вину. Он был сожжен или, скорее, изжарен на медленном огне, а его палачи,
усердствовавшие в том, чтобы поквитаться с ним за оскорбление, нанесенное
императорам, испробовали все жесточайшие пытки. Но им не удалось ни сломить
его самообладания, ни даже согнать с его лица спокойную и вызывающую улыбку,
которая, несмотря на предсмертную агонию, оставалась на его лице".
Так со смерти этого неизвестного мученика начались великие гонения. Но,
как указывает Гиббон, можно сомневаться, насколько жестоки они были на самом
деле. Он определяет общее число жертв этих гонений примерно в две тысячи
человек, противопоставляя его множеству христиан, замученных их же
собратьями-христианами в эпоху Реформации. Гиббон питал сильные
предубеждения в отношении христиан, и в данном случае он, видимо, склонен
преуменьшать их стойкость и страдания. Во многих провинциях исполнение этого
указа, несомненно, встречало серьезное сопротивление. Но охота за копиями
Святого Писания, а также систематическое разрушение христианских церквей
все-таки имели место. Были пытки и казни, как и тюрьмы, переполненные
христианскими епископами и пресвитерами. Не следует забывать, что
христианская община к тому времени уже составляла весьма значительную часть
населения и что многие влиятельные чиновники, обязанные проводить в жизнь
императорский указ, сами принадлежали к вере, объявленной вне закона.
Галерий, управлявший восточными провинциями, был в числе ярых
гонителей, но под конец, на смертном одре (311), и ему стала очевидна
безрезультатность его атаки на такое многочисленное сообщество и он издал
новый указ о веротерпимости, суть которого Гиббон излагает следующим
образом:
См.: Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи.
"Среди важных забот, коими мы были поглощены, усердствуя ради блага и
сохранности Империи, нашим намерением было исправить и восстановить
естественный порядок, соответственно закону и заведенным у римлян обычаям. В
особенности мы стремились обратить на путь истины и природы христианское
поверье, дерзнувшее отвергать религию и обычаи, установленные отцами.
Самонадеянно презирая законы и обыкновения древности, они измыслили для себя
нелепые правила и воззрения, повинуясь лишь своим прихотям, собрав самое
разнородное общество со всех краев Империи. Указы были изданы нами, чтобы
принудить их к поклонению богам, но эти христиане предпочли подвергнуть себя
опасности и гонениям. Многие из них приняли смерть, но остались еще
упорствующие в своих нечестивых заблуждениях, лишившие себя возможности
отправления религиозных обрядов со всем сообществом. Мы намерены
распространить и на этих несчастных блага нашего общеизвестного милосердия.
Мы позволяем христианам, таким образом, свободно исповедовать свои взгляды и
собираться в своих молельнях, не опасаясь нашего неудовольствия,
предполагая, что они всегда будут сохранять должное почтение к
установившимся законам и властям. Другим предписанием мы ставим в
известность о нашем решении судей и магистраты, и мы ожидаем, что такое
снисхождение позволит христианам возносить молитвы божеству, которому они
поклоняются, для спокойствия и процветания нашего, их собственного и
Республики".
Еще несколько лет -- и на императорский престол взошел Константин
Великий, сначала как соправитель (306), а затем как единоличный правитель, и
самые худшие испытания для христиан останутся в прошлом. Если христианство
было мятежной и деструктивной силой в отношении языческого Рима, внутри
своего сообщества оно было силой объединяющей и организующей. На этот факт
не мог не обратить внимание гений Константина. Дух Иисуса, несмотря на все
догматические раздоры, нес взаимопонимание христианским общинам по всей
Империи и далеко за ее пределами. Новая вера шла к варварам, преодолевая все
границы, в Персии и Центральной Азии у нее также были последователи. Только
христианская вера могла дать надежду на нравственную сплоченность, и
Константин сумел разглядеть это в нагромождении ограниченности, корысти и
карьеризма, среди которого ему предстояло править. Она, и только она, имела
все средства и все возможности собрать воедино волю народа, без которой
Империя расползалась на части, как истлевший лоскут.
В 312 г. Константину пришлось сражаться за Рим и за свое положение с
Максенцием. Он первым приказал изобразить крест на своих знаменах и щитах и
во всеуслышание объявил, что Бог христиан сражался за него и даровал ему
полную победу в битве у Мильвиева моста возле Рима. Этим шагом он отрекся от
всех тех претензий на божественность, которые тщеславие Александра Великого
впервые принесло в западный мир. Под рукоплескания и с энергичной поддержкой
христиан он стал монархом еще более абсолютным, чем даже Диоклетиан.
Еще через несколько лет христианство стало официальной религией
Империи, а в 337 году, уже на смертном одре, Константин принял крещение.
Константину Великому принадлежит в истории место не менее значимое, чем
Александру Македонскому или Октавиану Августу. О его характере и личной
жизни нам известно очень мало: современные ему историки не сохранили для нас
живых, личных подробностей о нем. Мы можем лишь прочесть, как поносили его
враги, сравнив это с неприкрыто льстивыми панегириками. Но никто из писавших
о нем не дает нам живого портрета, Константин для них -- символ, знак своей
эпохи. Враждебный ему Зосим* утверждает, что Константин (как и Саргон I) был
незаконнорожденным -- его отец был знатным полководцем, а мать, Елена,
содержала постоялый двор в Нише. Гиббон, однако, придерживается мнения, что
он родился в законном браке.
Как бы то ни было, его рождение не давало ему никаких преимуществ, и
только талант Константина проложил ему путь наверх. Он был малограмотен,
греческий знал плохо или даже совсем его не знал. По всей видимости, он
действительно изгнал своего старшего сына Криспа и приказал казнить его по
наветам мачехи, Фаусты. Но, как сообщается, когда впоследствии он убедился в
невиновности Криспа, приказал казнить и Фаусту -- по одной версии, ее заживо
сварили в ее ванне, а по другой -- раздели и бросили на растерзание диким
зверям в безлюдных горах. Впрочем, есть вполне заслуживающие доверия
документы, утверждающие, что она пережила своего мужа-императора. Но даже
если ее и казнили, три ее сына вместе с двумя племянниками все равно были
объявлены наследниками Константина.
Если личность Константина Великого для нас остается словно скрытой за
дымкой столетий, если обстоятельства его домашней жизни не говорят ни о чем,
кроме какой-то смутной трагедии, мы все же можем догадаться о том, чем жил и
о чем думал этот человек. Это была очень одинокая жизнь, особенно в
последние его годы. Константин Великий был более самодержцем, чем кто-либо
из императоров до него, но можно понять это и так, что у него было меньше
совета и помощи. Класс людей, надежный и думающий о благе общества, не
сохранился; ни сенат,
* Зосим (конец V в.) -- позднеримский историк, резко критиковавший
политику Константина I и Феодосия I.
ни собрания не разделяли и не развивали планов императора. Насколько
глубоко он понимал уязвимость своей Империи для внешних вторжений, насколько
ему был очевиден ее окончательный крах, который приближался, мы можем только
догадываться. Константин сделал своей фактической столицей Никомедию в
Вифинии, Константинополь за Босфором еще строился, когда он умер. Как и
Диоклетиан, он, должно быть, понимал, насколько непрочны внешние границы его
владений, поэтому он пристально следил за тем, как обстоят дела за их
рубежами, особенно на территориях нынешних Венгрии, Южной России и
Черноморского региона. Константин реорганизовал бюрократическую машину
Империи, написал для Империи новые законы и постарался установить династию.
Он без устали трудился над переустройством своей державы; с
хозяйственным упадком он пытался справиться, насаждая своего рода кастовую
систему. В этом он продолжил работу своего великого предшественника
Диоклетиана. Он попытался превратить крестьян и мелких земледельцев в
подобие касты, запретив им оставлять свои земельные участки. Фактически он
сделал попытку превратить их в крепостных. Приток рабов за счет захвата
новых земель, как прежде, прекратился: Империя теперь была не агрессором, но
сама вынуждена была отражать агрессию. Константин пытался найти выход из
этого положения с помощью крепостного хозяйствования. Его созидательные
усилия потребовали и беспрецедентно тяжелых налогов. Все это говорит об
одиноком и мощном уме, способном управлять людьми и народами. Константин
первым понял очевидность того, насколько необходима его Империи объединяющая
моральная сила, если он хочет удержать ее от развала. Именно в этом и
заключается его неповторимая роль в истории.
После того как он обратился к христианству, он осознал, сколь
непримиримы теологи в своих раздорах. Император приложил огромные усилия,
чтобы сгладить эти противоречия, чтобы общество получило цельное и
гармоничное учение. По его инициативе в 325 г. в Никее, небольшом городке в
Вифинии, был проведен всеобщий церковный собор. Церковный историк Евсевий*
оставил нам любопытное описание этого странного собрания, где
председательствовал сам император, хотя он еще даже не был крещен. Это был
его не первый церковный собор: он уже председательствовал (314) на подобном
собрании в Арле.
* Евсевий Кесарийский (ок. 260--339) -- христианский историк, автор
пане гирического "Жития Константина".
Константин занял свое место на золотом троне посреди зала собрания в
Никее. Учитывая, что он плохо понимал греческий, можно предположить, что его
роль сводилась лишь к наблюдению за неистовыми гримасами и жестами
выступавших, за интонацией их возбужденных речей. Собрание проходило бурно.
Когда слово взял старый ересиарх Арий, святитель Николай ударил его по лицу,
а затем многие стали выбегать из зала, деланно затыкая пальцами уши, словно
не в силах выносить тех ересей, которые изрекал старик. Поневоле
представляешь себе, как великий император, глубоко обеспокоенный судьбой
своей Империи и твердо решивший покончить с церковными раздорами, склоняется
к переводчикам с вопросом, что же означают все эти крики.
Взгляды, которые возобладали в Никее, нашли свое отражение в Никейском
Символе Веры, формулировки которого были строго троичны, и сам император
поддержал позицию тринитариев. Но впоследствии, когда Афанасий слишком
серьезно взялся за Ария, он изгнал Афанасия из Александрии, а когда
Александрийская церковь отлучила Ария, он заставил вернуть его в лоно
церкви.
Эта дата, 325 год, очень удобна для нашей истории. Это дата первого
всеобщего, Вселенского собора всего христианского мира (на соборе в Арле
была представлена лишь западная его часть). Она знаменует вхождение
западного общества в эпоху христианской церкви и христианства, как они
понимаются в наши дни. На этом первом Вселенском соборе было дано точное
определение христианского вероучения в Никейском Символе Веры.
Здесь необходимо остановиться на глубоких различиях между этим
окончательно сложившимся христианством Никеи и учением Иисуса из Назарета.
Все христиане полагают, что последнее полностью содержится в первом, но этот
вопрос вне нашей компетенции. Что совершенно очевидно, так это то, что
учение Иисуса из Назарета было профетическим учением нового типа, берущее
свое начало от еврейских пророков. Оно не было жреческим, оно не имело
освященного храма и алтаря. У него не было ритуалов и церемоний. Его
подношением Богу было "сердце сокрушенное и смиренное". Его единственной
организацией были странствующие проповедники и основной функцией --
распространение учения.
Но полностью оперившееся христианство IV в., хоть оно и сохранило своим
ядром учение Иисуса в Евангелиях, было по сути религией жреческого типа,
знакомого миру уже тысячи лет. Цен-
тральным звеном его тщательно разработанного ритуала был алтарь, а
основным богослужебным действием -- жертвоприношение, или месса, которую
совершал священнослужитель. Оно быстро обрастало разветвленной организацией
дьяконов, священников и епископов.
Но если христианство и приобрело чрезвычайное внешнее сходство с
культами Сераписа, Амона или Бела-Мардука, нам следует помнить, что у его
священнослужителей были существенно новые черты. В христианстве не имелось
изображений Бога, которым приписывали божественное происхождение, как у
жречества прежних времен. Не было, как раньше, главного храма, в котором
обитало божество,-- Бог христиан был везде. У него не было священных мест
или священных рощ. Все его алтари были посвящены невидимой Троице. Даже в
его наиболее архаичных аспектах было в христианстве что-то совершенно новое.
Также нам не следует упускать из виду той роли, которую играл император
в закреплении доминирующего понимания христианства. Не только Никейский
собор, созванный Константином Великим, но и все великие соборы, два в
Константинополе (381 и 533), Эфесский (431) и Халкидон-ский (451) созывались
по настоянию императоров. Совершенно очевидно, что многое в истории
христианства этого периода несет на себе отпечаток личности Константина
Великого в той же мере или даже в большей, чем Иисуса. Константин был, как
мы бы сказали, типичным авторитарным правителем. Последние остатки римского
республиканского устройства исчезли уже во времена Аврелиана и Диоклетиана.
Насколько хватало сил и способностей, он старался, пока еще было время,
перестроить обезумевшую империю, работая без советников, без общественного
мнения и не чувствуя необходимости в такого рода поддержке и контроле.