Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

"Когда же Он еще говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне дома,
желая говорить с Ним.
И некто сказал Ему: вот, Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая
говорить с Тобою.
Он же сказал в ответ говорившему: "Кто Матерь Моя? и кто братья Мои?
И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: Вот матерь Моя и
братья Мои;
Ибо кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, сестра
и матерь".
Иисус нанес удар не только по патриотизму и семейным связям во имя
братства всех людей в Боге. Совершенно очевидно, что его учение отвергало и
все хитросплетения экономической системы, всякое частное богатство и личную
выгоду. Все люди принадлежат Царству, все их имущество принадлежит Царству;
единственно возможная праведная жизнь для всех людей -- это служение божьей
воле всем телом и всей душой. Снова и снова он разоблачает стремление копить
богатство, отгораживаться от жизни в своем маленьком мирке.
"Когда выходил Он в путь, подбежал некто, пал пред Ним на колени и
спросил Его: Учитель благий! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?
Иисус сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как
только один Бог.
Знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не
лжесвидетельствуй, не обижай, почитай отца своего и мать.
Он же сказал Ему в ответ: Учитель! все это сохранил я от юности моей.
Иисус, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: одного тебе
недостает: пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь
сокровище на небесах; и приходи, последуй за Мной, взяв крест.
Он же, смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что у него
было большое имение.
И, посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам Своим: как трудно имеющим
богатство войти в Царствие Божие!..
Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в
Царствие Божие" (А/к. 10:17--25).
Более того, в его великом пророчестве о Царстве, в котором все люди
должны соединиться в Боге, Иисус был не слишком терпим и к торгашеской
праведности формальной религии. Еще одна значительная часть его записанных
высказываний направлена против дотошного соблюдения правил набожности.
"Собрались к Нему фарисеи и некоторые из книжников, пришедшие из
Иерусалима;
И увидевши некоторых из учеников Его, евших хлеб нечистыми, то есть
неумытыми руками, укоряли.
Ибо фарисеи и все Иудеи, держась предания старцев, не едят, не умывши
тщательно рук;
И пришедши с торга, не едят не омывшись. Есть и многое другое, чего они
приняли держаться: наблюдать омовение чаш, кружек, котлов и скамей.
Потом спрашивают Его фарисеи и книжники: зачем ученики Твои не
поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб?
Он сказал им в ответ: хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исайя,
как написано: "люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от
Меня;
Но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим";
Ибо вы, оставивши заповедь Божию, держитесь предания человеческого,
омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное.
И сказал им: хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти
свое предание?" (Мк. 7:1--9).
Но Иисус призывал не только к нравственной и социальной революции; его
учение имело и явный политический аспект. Он действительно говорил, что его
царство не от мира сего, что оно в сердцах человеческих, а не на троне. Но
не менее ясно и то, что когда это царство будет установлено в сердцах людей,
внешний мир революционно преобразится.
Как бы ни искажала его слова слепота и глухота сердец его слушателей,
совершенно очевидно, что от них не укрылась его решимость начать революцию
этого мира. По некоторым из вопросов, которые задавали Иисусу, и по его
ответам мы можем предположить, куда склонялась значительная часть его
учения,
оставшаяся не записанной. Направленность его политических выпадов
очевидна, например, в эпизоде с динарием.
"И присылают к Нему некоторых из фарисеев и иродиан, чтобы уловить Его
в слове.
Они же пришедши говорят Ему: Учитель! мы знаем, что Ты справедлив и не
заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лице, но
истинно пути Божию учишь; позволительно ли давать подать кесарю, или нет?
давать ли нам, или не давать?
Но Он, зная их лицемерие, сказал им: что искушаете Меня? принесите Мне
динарий, чтобы Мне видеть его.
Они принесли. Тогда говорит им: чье это изображение и надпись? Они
сказали Ему: кесаревы.
Иисус сказал им в ответ: отдавайте кесарю кесарево, а Божие Богу" (Мк.
12:13-17).
Противодействие, которым были встречены его слова, а также
обстоятельства его суда и казни ясно показывают, что современники Иисуса
воспринимали его учение как открытый призыв -- и это действительно было так
-- изменить, перестроить всю человеческую жизнь. Но даже его ученики не
смогли охватить в полной мере глубину и значимость этого призыва. Они были
одержимы древней иудейской мечтой о царе, Мессии, который свергнет
эллинизированных Иродов, прогонит римлян и восстановит легендарную славу
Давида. Они упустили сущность его учения, хотя она была такой простой и
однозначной. Очевидно, они думали, что Иисус просто решил таинственно и
оригинально обставить свое восхождение к власти, на иерусалимский престол.
Они приняли его за царя, еще одного царя в бесконечной череде царей, с тем
лишь отличием, что это был царь-чудотворец, проповедующий невозможные
добродетели.
"Тогда подошли к Нему сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн и сказали:
Учитель! мы желаем, чтобы Ты сделал нам, о чем попросим.
Он сказал им: что хотите, чтобы Я сделал вам?
Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую руку, а другому
по левую в славе Твоей.
Но Иисус сказал им: не знаете, чего просите; можете ли пить чашу,
которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь?
Они отвечали: можем. Иисус же сказал им: чашу, которую Я пью, будете
пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься;
А дать вам сесть у Меня по правую сторону и по левую -- не от Меня
зависит, но кому уготовано.
И, услышав, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна.
Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями
народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими;
Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да
будет вам слугою;
И кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом;
Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы
послужить и отдать душу Свою для искупления многих" (Мк. 10:35--45).
Должно быть, эти слова порядком остудили рвение тех, кто ожидал
должного вознаграждения за свои старания и перенесенные тяготы в следовании
за ним. Они не могли поверить, что это трудное учение о царстве служения и
было величайшей для них наградой. Даже после крестной смерти Иисуса его
ученики, пережив первый приступ смятения, смогли убедить себя, что все его
деяния вполне соответствуют представлениям старого мира помпезности и
привилегий. Придет то время, говорили они себе, когда Иисус воскреснет и
установит свой трон в Иерусалиме, теперь уже с нерушимым величием и славой.
Они думали, что его жизнь была стратегической игрой, а смерть -- одной из ее
уловок.
Он был слишком велик для своих учеников. Если вслушаться в его простые
и ясные слова, не удивительно, что все те, кто был богат и знатен, с ужасом
увидели, как их мир впервые покачнулся от его учения. Возможно, жрецы,
правители и богачи поняли его лучше, чем последователи. Иисус обличил все те
маленькие личные выгоды, которыми они смогли окружить свое служение
обществу, в свете всеобъемлющей религиозной жизни. Он был, словно охотник,
выгнавший человечество из берлоги, в которой оно успело удобно устроиться. В
ослепительном сиянии его царства не было места собственности или
привилегиям, гордыне или превосходству, не было иных побуждений и, конечно
же, не было другой награды, кроме любви. Не удивительно, что ослепленные и
испуганные люди гнали его от себя. Даже его ученики отворачивались в испуге,
когда он не ограждал их от этого света. Нет ничего удивительного в том, что
священнослужители отчетливо осознали, что между священством и этим человеком
невозможно сосуществование, что кто-то из них должен уйти. Нет ничего
удивительного в том, что потрясенные римские солдаты, столкнувшись лицом к
лицу с чем-то, превосходящим их понимание, грозившим всем их представлениям,
укрылись за жестоким смехом, увенчали его шипами и, издеваясь, называли
цезарем. Ведь принять его всерьез -- означало шагнуть в странную и тревожную
жизнь, отказаться от привычек, овладеть инстинктами и порывами, чтобы
испытать невероятное счастье...
И разве есть что-то удивительное в том, что этот Галилеянин и по сей
день слишком велик для наших маленьких сердец?
В подлинном учении Иисуса было многое, что невозможно было принять
богачу, жрецу, торговцу, имперскому чиновнику или любому почтенному
гражданину без революционных изменений в своем образе жизни. Но в то же
время в этом учении не
было ничего, что не принял бы с готовностью последователь фактического
учения Гаутамы, что помешало бы первоначальному буддисту стать
последователем Иисуса, а также ничего, что удержало бы личного ученика
Иисуса принять все, чему учил Будда.
Давайте также обратим внимание на следующий отрывок из сочинений Мо Ди,
китайца, жившего примерно в V в. до н. э., когда в Китае преобладали учения
Конфуция и Лао-цзы, еще до пришествия буддизма в эту страну. Иначе как
"назарейским" его трудно назвать:
"Взаимная вражда государства с государством, взаимная неприязнь между
семьями, один человек грабит другого. Правителю недостает
доброжелательности, а министру -- преданности. Между отцом и сыном нет
больше чуткости и сыновнего долга -- это, и подобное этому, губит империю.
Порождается все недостатком взаимной любви. Если только одна эта добродетель
станет общей для всех, властители, любяшие друг друга, не будут знать поля
боя, главы семей не будут враждовать, люди не будут заниматься воровством,
правители и министры будут великодушны и преданны. Отцы и сыновья будут
едины в отцовской любви и сыновнем долге, братья будут жить в гармонии и с
легкостью примиряться. Все люди полюбят друг друга, и тогда сильный не будет
преследовать слабого, многие не будут притеснять немногих, богатый не будет
принижать бедного, и неискренний -- обманывать доверчивого".
Это в высшей степени родственно учению Иисуса из Назарета, только
выраженному в политических терминах. Мысли Мо Ди подходят очень близко к
Царству Небесному.
Эта идентичность по существу -- самый важный исторический аспект
великих мировых религий. Они были в своих истоках совершенно не похожи на
культы жреца, алтаря и храма, культы, в которых поклонялись многочисленным,
но ограниченным богам и которые сыграли столь существенную роль на ранних
стадиях развития человечества до VI в. до н. э. Новые мировые религии,
начиная с VI в. до н. э. и далее, были в своей основе религиями сердца,
религиями безграничного, открытого всем неба. Они упразднили всех разноликих
богов, которые служили многообразным нуждам людей с тех времен, когда страх
и надежда заставили сплотиться первые разрозненные общины. И впоследствии,
когда мы перейдем к исламу, мы обнаружим в третий раз, как снова возникает
та же фундаментальная идея о необходимости безраздельной преданности всех
людей единой Воле. Наученный опытом христианства, Мухаммед не уставал
повторять, что сам он всего лишь человек, и тем самым защитил сущность
своего учения от искажений и неправильного истолкования.
Мы говорим об этих великих религиях человечества, которые появились в
период между персидским завоеванием Вавилона и гибелью Римской империи, как
о соперниках,-- но именно их изъяны, их поверхностные и вторичные
напластования вызвали это соперничество. Мы должны обращать внимание не на
то, как
одна из них подавляет другую, и не на новую разновидность, которая
вытеснит их обоих, но на истину, которая светится в религиях, если убрать
наносное -- что сердца всех людей и, следовательно, все жизни и институты
народов должны быть подчинены общей Воле, правящей ими.
В 30 г. н. э., когда императором в Риме был Тиберий, а прокуратором
Иудеи -- Понтий Пилат, незадолго до праздника Пасхи, Иисус из Назарета
прибыл в Иерусалим. Возможно, он оказался здесь впервые. До этого он в
основном проповедовал в Галилее и чаще всего в окрестностях города
Капернаума. В самом Капернауме он проповедовал в синагоге.
Его вход в Иерусалим стал мирным триумфом. В Галилее к Иисусу стекались
огромные толпы народа -- временами ему приходилось учить их, стоя в лодке,
на водах Галилейского озера, так напирала толпа на берег,-- но слава шла
впереди него и уже достигла столицы. Великое множество людей вышло из
Иерусалима ему навстречу. Совершенно ясно, что они не понимали
направленности его учения и разделяли общее убеждение, что некими чарами
своей праведности Иисус ниспровергнет установившийся общественный порядок.
Он въехал в город на осленке, которого позаимствовали для него его ученики.
Толпа неотступно следовала за ним, ликуя и приветствуя его криками
"осанна!", "спасение!".
Иисус с учениками направился к храму. Во дворе храма было тесно от
столов менял и клеток, в которых торговцы держали голубей: их покупали и
затем отпускали благочестивые посетители храма. Этих торговцев от религии он
и его последователи изгнали и опрокинули их столы. Пожалуй, это был
единственный случай, когда Иисус применил силу.
Неделю он проповедовал в Иерусалиме, постоянно находясь в окружении
своих последователей, что затрудняло властям его арест. Затем иудейская
верхушка собралась, чтобы решить, как разделаться раз и навсегда с этим
удивительным пришельцем. Иуда, один из его учеников, видимо, разочарованный
этим безрезультатным "взятием" Иерусалима, обратился к иудейскому
священству, предложив свой совет и помощь в аресте Иисуса. За эту службу он
получил в награду тридцать серебряных монет.
У первосвященника и иудеев вообще было немало причин опасаться этой
бескровной революции, которая все больше распространялась по улицам
возбужденного города: например, римляне могли неправильно понять
происходящее или воспользоваться этим как предлогом для насилия над всем
иудейским на-
родом. Поэтому первосвященник Каиафа, стремясь продемонстрировать свою
лояльность римлянам, не стал медлить с судом над безоружным Мессией, а
священнослужители и иерусалимские ортодоксы выступили главными обвинителями.
О том, как Иисус был схвачен в Гефсиманском саду, как его судили и
приговорили к смерти, как издевались и насмехались над ним римские солдаты,
как Иисуса распяли на Кресте, на вершине холма, называемого Голгофой,-- обо
всем этом с непревзойденным величием рассказывают Евангелия.
Революция завершилась полным провалом. Ученики Иисуса все как один
покинули его. Петр, когда на него указали, как на одного из них, сказал в
ответ -- "я не знаю этого человека". Не таким им виделся финал их великого
пришествия в Иерусалим. Свидетелями последних часов Иисуса, его жажды и
агонии на Кресте были только несколько женщин и самых близких друзей. К
концу этого мучительно долгого дня покинутый всеми учитель поднял голову и в
последнем усилии громко воскликнул: "Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня
оставил?" -- и умер, а эти слова, словно эхо, продолжают звенеть в веках,
оставаясь постоянной загадкой для верующих в него.
Души учеников на какое-то время погрузились в беспросветный мрак. Затем
заговорили, поначалу осторожно, потом более открыто, что тела Иисуса не
нашли в той гробнице, куда его положили, и что сначала один из них, затем
другой видели его живым. Вскоре они уже утешали себя, что он воскрес из
мертвых, что он явил себя многим и видимым образом вознесся на небеса.
Впоследствии появились и свидетельства тех, кто воочию видел, как Иисус, в
своем земном теле, взошел на небо -- к Богу. Они уже знали, что наступит
время, и он придет еще раз, в величии и славе, чтобы судить все
человечество. Недолго осталось ждать, говорили они себе, скоро Иисус
вернется к ним. Ожили с новой силой их былые мечтания о скоротечном, земном
величии, и как-то само собой позабылось, как он учил мерить все несравнимо
большей мерой Царства Божия, которую он все-таки успел им оставить.
История начала христианства -- это история борьбы между подлинным
учением и духом Иисуса из Назарета и ограниченностью, преувеличениями и
непониманием тех малограмотных людей, которые любили его и последовали за
ним из Галилеи и стали теперь носителями и распространителями его послания
человечеству. В Евангелиях и Деяниях Апостолов представлено неровное и
достаточно фрагментарное изложение событий этого периода,
но можно не сомневаться, что в целом -- это честное свидетельство о
том, что происходило в те дни.
Назареи, как называли ранних последователей Иисуса, оставались поначалу
в полном смятении, не зная, к какому из двух течений примкнуть. С одной
стороны, было учение самого Иисуса, с другой -- истолкования и добавления
его учеников. Назареи какое-то время следовали наставлениям Иисуса о полном
самоотречении: у них было общее имущество, они не знали никакой иной
зависимости между собой, кроме любви.
И все же они построили свою веру на рассказах о сверхъестественном
воскресении Иисуса, его вознесении и обещании вернуться. Мало кто из них
понимал, что изменение своей собственной природы само по себе является
наградой, что в этой преображенной природе и заключается Царство Небесное.
За их нынешние страдания, считали они, их наградят в грядущем властью и
господством во время скорого второго пришествия. Теперь они все уже
отождествляли Иисуса с предсказанным Христом, Мессией, которого так долго
ждал еврейский народ. Они нашли у еврейских пророков предсказания крестной
смерти Мессии -- Евангелие от Матфея особенно настойчиво возвращается к этим
предсказаниям. Возрожденное этими надеждами, подкрепленное праведной жизнью
многих верующих, учение назареев стало очень быстро распространяться в Иудее
и Сирии.
И вскоре появился второй великий учитель, которого многие современные
исследователи склонны считать подлинным основателем христианства -- Савл из
Тарса, или Павел. Савл было его иудейское имя, а Павел -- римское. Он был
римский гражданин и человек гораздо большей образованности и меньшей
духовности, чем был, как это видится, Иисус.
По рождению он, вероятно, был иудей, хотя некоторые еврейские авторы
отрицают это, но несомненно, что учился он у иудейских учителей. Павел также
был сведущ и в тонкостях эллинистической теологии, его основным языком был
греческий. Некоторые классические филологи считают его греческий
неудовлетворительным. Он и в самом деле пользовался не греческим языком
Афин, но греческим Александрии; для его стиля характерны свобода и сила.
Профессор Гилберт Мюррей называет его греческий "очень хорошим". "На
апостола Павла оказал влияние философский жаргон эллинистических школ и
стоицизма. Но его мастерство высокого стиля языка удивительно".
Будущий апостол Павел был религиозным мыслителем и учителем задолго до
того, как впервые услышал об Иисусе из Назарета. Из новозаветного
повествования мы узнаем, что вначале он был непримиримым критиком,
антагонистом и активным гонителем назареев.
Автору этой книги не удалось обнаружить, чтобы где-либо обсуждались
возможные религиозные идеи Павла до того, как он
стал последователем Иисуса. А ведь они должны были стать отправной
точкой, если не основанием, его новых взглядов. Их фразеология, бесспорно,
придала окраску его новым воззрениям. Мы в той же степени ничего не можем
сказать и об учении Гамалиила, который упоминается как иудейский учитель,
"при ногах" которого воспитывался Павел. Также мы не знаем, какие именно из
языческих учений были ему знакомы.
Вполне вероятно, что на взгляды Павла мог оказать влияние митраизм --
он пользуется выражениями, удивительно похожими на те, которые были в ходу у
приверженцев митраизма. Всякий, кто станет читать его Послания параллельно с
Евангелиями, несомненно, заметит, что его сознание проникнуто идеей, которая
вовсе не так заметна в евангельской передаче высказываний и поучений
Иисуса,-- идеей жертвующей собой личности, которая предлагает себя Богу в
искупление греха. Иисус проповедовал новое рождение человеческой души; то,
что проповедовал Павел, было старой религией жрецов, алтаря и жертвенного
пролития крови. Иисус был для него пасхальным агнцем, человеческой жертвой,
незапятнанной и безгрешной, из древней традиции, которая повсеместно
встречается в религиях смуглых европейских народов. Павел так быстро и
успешно вошел в ряды назареев, потому что он принес им полностью
удовлетворяющее их объяснение катастрофы распятия. Это было блестящее
пояснение того, что вызывало прежде крайние затруднения.
Павел никогда не видел Иисуса. Его знание об Иисусе черпалось из
пересказов его первых учеников. Вполне очевидно, что он многое принял от
духа Иисуса и его учения о новом рождении, но Павел перестроил все это в
теологическую систему, очень утонченную и искусную, воздействие которой и по
сей день остается по преимуществу лишь интеллектуальным. Веру назареев,
которую он застал как непосредственное учение о цели и способе жизни, он
превратил в доктрину о веровании. Он пришел к назареям, которые жили в духе
и с надеждой, а оставил их христианами с зачатками вероучения.
Читателю, желающему подробностей, следует обратиться к Деяниям
Апостолов и Посланиям св. ап. Павла, повествующим о его миссионерских
путешествиях и проповедях. Он был человеком огромной энергии, он обращался
со словом веры к слушателям в Иерусалиме, Антиохии, Афинах, Коринфе, Эфесе и
Риме. Возможно, он был также и в Испании. Обстоятельства его смерти
доподлинно неизвестны, но, как говорят, он был убит в Риме во времена
правления Нерона. Огромный пожар уничтожил значительную часть Рима, и вину
за это возложили на новую секту. Несомненно, в той быстроте, с которой
распространялось христи-
анское учение, больше всего трудов и заслуг апостола Павла, чем
кого-либо другого из ранних христиан.
Не прошло и двух десятилетий со смерти Иисуса на Кресте, как на новую
религию были вынуждены обратить свое внимание римские наместники в некоторых
провинциях. Хотя христианство и получило от ап. Павла теологию, оно
сохранило многое из той революционности и простоты, которыми отличалось
живое учение Иисуса. Христианство стало терпимее к собственности, оно
принимало в свои ряды состоятельных приверженцев, уже не настаивая на том,
чтобы они роздали все свои богатства, а ап. Павел призывал примириться с
институтом рабства ("рабы, будьте покорны своим хозяевам"). Но в отношении
некоторых фундаментальных установлений римского мира оно оставалось
непримиримым. Христианство не признавало божественности цезарей -- даже
немым жестом у алтаря христиане не соглашались оказывать божественные
почести императору, а ведь для них это было делом жизни или смерти. Они
осуждали также и гладиаторские бои.
Безоружное, но наделенное огромной силой пассивного сопротивления,
христианство поначалу воспринималось как неприкрытый бунт, направленный если
не на экономические, то на политические устои имперской системы. Первые
свидетельства о христианах, которые мы встречаем в нехристианской
литературе,-- это переписка растерянных римских чиновников, озадаченных той
странной проблемой, которую поставило перед ними это сопротивление,
заражавшее все большие массы прежде совершенно покорных людей.
Мы многого не знаем об этих людях -- ранних христианах первых двух
столетий христианской эры. Они шли в самые отдаленные уголки империи,
проникали в самые дальние края известного тогда мира, но мы очень мало знаем
об идеях, обрядах и порядках, установившихся в их среде. У них еще не было
догматического вероучения, и можно не сомневаться, что их верования и
взгляды существенно различались в разных местах во весь этот период, пока
христианство окончательно не оформилось. Но какими бы ни были эти местные
различия, везде, как мы видим, христиане были вдохновляемы духом Иисуса.
Повсюду их встречала открытая враждебность и активные выступления против них
со стороны язычников, но именно те обвинения, которые выдвигали против них,
свидетельствуют о том, что христиане продолжали жить достойной жизнью.
На протяжении этого времени неопределенности не обошлось без
существенного влияния и взаимообмена, своего рода теокразии между
христианским культом и почти столь же популярным и широко распространенным
культом Митры, а также культом Сераписа-Исиды-Гора. Из первого христиане, по
всей видимос-
ти, позаимствовали воскресенье, день солнца, как главный день
поклонения, вместо иудейской субботы, использование множества свечей во
время религиозной церемонии, легенду о поклонении пастухов. Митраизму
принадлежат идеи и образы, которые отличают некоторые христианские секты и в