Уэллс Герберт. Очерки истории цивилизации

границы.
Университеты Оксфорда и Кембриджа не справились с заданием модернизации
образования высших классов из-за страхов и предрассудков, вызванных так
называемым "конфликтом науки и религии" в представлении духовенства, которое
контролировало эти университеты через попечительские советы. Народное же
образование было изуродовано религиозными раздорами, исключительной
скупостью муниципальных властей, стремлением работодателей использовать
детский труд и индивидуалистическим нежеланием "заниматься образованием
чужих детей".
Старая английская традиция, традиция прямых высказываний, законности,
справедливости и, в некоторой степени, республиканской свободы, значительно
поблекла в тяжелые времена наполеоновских войн. Романтизм, главным
пропагандистом которого был великий романист сэр Вальтер Скотт, заразил
воображение нации страстью к вычурному и живописному. "Мистер Бриггс",
комический англичанин из "Панча" пятидесятых и шестидесятых годов XIX в.,
одетый в костюм шотландского горца и выслеживающий оленя, был типичным
воплощением духа нового движения.
Извращенная этнология и искаженная история, старавшиеся убедить немцев,
представляющих собой соединение славянских, кельтских и тевтонских
элементов, что они являются совершенно особой и великой расой, были
использованы и английскими писателями, которые начали превозносить новое
этнологическое открытие -- "англосаксов". Эта необыкновенная этническая
смесь изображалась как кульминационное достижение человечества,
выдающийся результат объединенных усилий греческих и римских,
египетских, ассирийских, еврейских, монгольских и тому подобных скромных
предшественников этого венца белой расы. Бессмысленная легенда о германском
превосходстве только усилила раздражение поляков в Познани и французов в
Лотарингии. Еще более смехотворная легенда о превосходстве англосаксов не
только усилила раздражение английским правлением в Ирландии, но и снизила
уровень общения британцев с "покоренными" народами во всем мире. Ибо
исчезновение уважения и культивирование идеи "превосходства" означает
исчезновение законности и справедливости.
Новый британский империализм нашел своего поэта в лице мистера
Киплинга, а практическую поддержку -- среди ряда представителей финансовых и
деловых кругов, путь которых к монополиям и эксплуатации освещался его
блеском.
Все же империалистическое движение в Великобритании не имело ни той
власти, ни того единства, которые это движение имело в Германии. Оно не было
естественным продуктом какого-либо из трех объединенных, но разных народов
Британии. Оно не было им присуще. Королева Виктория и ее наследники, Эдуард
VII и Георг V, первая из-за своего пола, двое других по стати и темпераменту
и все трое в силу их традиций, не были предрасположены носить "сияющие
доспехи", потрясать "бронированными кулаками" и размахивать "славными
мечами" по примеру Гогенцоллернов. У них хватало мудрости воздерживаться от
какого-либо открытого вмешательства в формирование общественных
представлений.
И это "британское" империалистическое движение с самого начала вызвало
враждебность большого количества английских, уэльских, ирландских и
шотландских писателей, которые отказывались признавать новую "британскую"
национальность или принять теорию того, что они являются этакими
"англосаксонскими" сверхчеловеками. Кроме того, многие крупные дельцы
Британии, особенно в сфере морских перевозок, создали свои состояния на
свободной торговле и поэтому относились к фискальным предложениям новых
империалистов и к новым финансовым и торговым авантюристам, которые
ассоциировались с ними, со вполне оправданной подозрительностью.
Быстрыми темпами продолжало развиваться народное образование, был
достигнут прогресс в сфере общественных интересов и в более справедливом
распределении богатства, находившегося прежде в руках немногих. Три народа
Британии вплотную приблизились к справедливому и реалистическому
урегулированию давних разногласий с Ирландией. К несчастью для них, мировая
война застала их в самом разгаре этих усилий.
Как и Япония, Ирландия очень мало фигурировала в этом "Очерке истории"
-- и по той же причине: она представляла собой страну на отделенном острове,
которая много получала, но мало возвращала, поэтому ее вклад в
общечеловеческую драму пока что невелик.
Ее население представляет собой смесь очень разных этнических
компонентов, основным из которых, вероятно, является смуглая
"средиземноморская" ветвь, ненордическая и неарийская, подобно баскам, а
также народу Португалии и юга Италии. Эта первоначальная основа была
затоплена где-то в VI в. до н. э.-- и мы не знаем, в какой степени,-- волной
кельтских народов. По крайней мере, степень ее воздействия была достаточной
для укоренения здесь одного из кельтских языков -- ирландского гэльского.
Между Ирландией, Шотландией, Уэльсом и Англией происходили постоянные
миграции, вторжения и контрвторжения кельтских или подвергшихся кельтскому
влиянию народов. Ирландия была обращена в христианство в V в. Позже
восточное побережье было захвачено и заселено норманнами, но мы не знаем,
насколько они повлияли на расовою характеристику.
Норманны и англичане приходили в 1169 г., во времена Генриха II, и
позже. В современной Ирландии тевтонская линия, наверное, столь же сильна,
как и кельтская, или даже сильнее. Поначалу Ирландия была варварской страной
с родовым строем и немногочисленными очагами стабильности, в которых
творческие склонности более древней расы находили отражение в художественной
работе по металлу и цветных иллюстрациях к священным книгам. В XII в.
произошло частичное завоевание Ирландии Английским королевством, и в разных
частях страны появились редкие поселения норманнов и англичан. С самого
начала обнаружились глубокие различия между национальными характерами
ирландцев и англичан, которые усиливались непохожестью языков и стали еще
более очевидными после протестантской Реформации. Англичане стали
протестантами; ирландцы, по вполне естественной реакции, сплотились вокруг
гонимой Католической церкви.
Английское правление в Ирландии с самого начала представляло собой то
затухающую, то вновь разгорающуюся гражданскую войну из-за конфликта языков
и различия в английских и ирландских законах, касавшихся землевладения и
наследования. Мы не будем здесь рассказывать о восстаниях, расправах и
покорении этого несчастного острова во времена Елизаветы и Якова I, однако
при Якове появился новый повод для вражды -- конфискация обширных территорий
в Ольстере и их заселение пресвитерианскими шотландскими колонистами. Они
образовали протестантскую общину, которая находилась в неизбежном постоянном
конфликте с остальной -- католической -- частью Ирландии.
В политических конфликтах во времена Карла I и Республики, а также во
времена Якова II, Вильгельма и Марии обе анг-
лийские противоборствующие стороны находили приверженцев и союзников в
ирландских партиях. В Ирландии существует пословица: "Неудача Англии --
удобный случай для Ирландии", поэтому гражданская война в Англии и казнь
Страффорда явились удобным случаем для расправ над англичанами в Ирландии
(1641). Позже Кромвель отомстил за эти расправы, не щадя никого, кто был
вооружен, и эти жестокости до сих пор с особой злопамятностью поминают
ирландские католики. С 1689 по 1691 г. Ирландию снова раздирала гражданская
война. Яков II искал поддержки у ирландских католиков против Вильгельма III,
и его сторонники потерпели жестокие поражения в битвах у Война (1690) и
Огрима (1691 г.).
Затем последовало урегулирование, Лимерикский договор -- противоречивое
соглашение, в соответствии с которым английское правительство брало на себя
обязательство терпимо относиться к католикам и тому подобное, однако не
сдержало своих обещаний. Лимерик долго являлся основным пунктом в длинном
списке обид, причиненных ирландцам. Сравнительно немногие англичане
когда-либо слышали об этом договоре; в Ирландии же о нем помнят и по сей
день.
Давайте теперь разберемся, насколько позволяет наш объем, в сходствах и
различиях ситуации в Британии и Ирландии.
В Ирландии существовал парламент, но это был протестантский парламент,
ограниченный и продажный даже в большей степени, чем современный ему
британский парламент. В Дублине и его окрестностях существовала развитая
цивилизация, а также довольно интенсивная научная и литературная
деятельность на английском языке, сконцентрированная в протестантском
университете Тринити-колледж. Это была Ирландия Свифта, Голдсмита, Беркли и
Бойля. В своей сущности она являлась частью английской культуры. Ничего
традиционно ирландского в ней не было. В то время католическая религия и
ирландский язык были изгнанными и преследуемыми.
Именно из этой загнанной в безвестность Ирландии возникла Ирландия XX
века. Ирландский парламент, ирландская литература, ее наука, вся ее культура
естественным образом тяготели к Лондону, потому что они были неотъемлемой
частью этого мира. Землевладельцы из тех, что побогаче, уезжали жить в
Англию и отдавали своих детей в английские учебные заведения. Это означало
постоянный отток богатств из Ирландии в Англию в виде прибылей,
израсходованных или инвестированных за пределами страны. Прогресс в сфере
средств сообщения постоянно усиливал эту тенденцию, ослаблял потенциал
Дублина и совершенно обескровил Ирландию. Уния (1 января 1801 г.) стала
отражением естественного слияния двух совершенно родственных систем --
англо-ирландского парламента и парламента британского, которые оба были
олигархическими и политически продажными. Существовала активная оппозиция
этой Унии не столько со стороны собственно ирландцев, сколько со стороны
осевших в Ирландии протестантов, что привело в 1803 г. к неудавшемуся
восстанию под предводительством Роберта Эммета. Дублин, бывший в середине
XVIII в. высококультурным англо-ирландским городом, постепенно лишился своей
интеллектуальной и политической жизни и был заселен ирландцами из внутренних
районов страны. Его светская жизнь становилась все более официальной и
сосредоточивалась вокруг вице-короля Ирландии; его интеллектуальная жизнь
дышала на ладан и на некоторое время почти умерла.
Борьба английской "демократии" за развитие образования и политические
права во многих отношениях отличалась от борьбы "простых людей" Ирландии. В
Британии происходил интенсивный рост промышленного населения,
протестантского или неверующего; конечно, там были сельскохозяйственные
работники, но не было крестьян. Ирландия, не имевшая запасов угля, с менее
плодородной почвой, землевладельцы которой жили в Англии, стала страной
крестьян-арендаторов. Их сельское хозяйство все более сводилось к
выращиванию картофеля и свиноводству. Люди вступали в брак и рожали детей;
кроме потребления виски (если его можно было достать) и периодических драк,
семейная жизнь была их единственным развлечением. Пугающие последствия не
заставили себя долго ждать.
В 1845 г. имел место повсеместный недород картофеля и последовал
страшный голод. Многие умерли, многие эмигрировали, в основном в Соединенные
Штаты; начался поток эмиграции, в результате которого Ирландия на некоторое
время превратилась в страну стариков и опустевших родовых гнезд.
История отношения Ирландии к Британии отражает крайнее недоверие к
правящему классу Британской империи, но это не та история, которой должна
стыдиться палата общин английского парламента. Ее члены неоднократно
проявляли добрую волю. Британское законодательство относительно Ирландии в
течение почти полстолетия было отражением серии неуклюжих попыток со стороны
либеральной Англии удовлетворить требования ирландцев и нащупать почву для
дружеских отношений. Это делалось вопреки постоянному противодействию
консерваторов и ольстерских ирландцев.
Это отступление, посвященное истории Ирландии, подводит нас ко времени
"инфекционного" империализма в Европе. Юнионистское правительство, сменившее
правительство Гладстона, состояло в основном из представителей консерваторов
и по своему
духу было более "империалистическим", чем все предыдущие правительства
Великобритании. Британская политическая история последующих лет по большей
части представляет собой конфликт между новым империализмом, с помощью
которого воинственный "британский" национализм намеревался править империей,
и присущими англичанам либерализмом и рассудительностью. Противники
империалистов стремились трансформировать империю в конфедерацию свободных и
добровольных союзников.
Естественно, что британским империалистам нужны были покорные ирландцы,
и естественно, что английским либералам нужны были ирландцы свободные,
принимающие участие в общих делах. В 1892 г. Гладстону удалось с большим
трудом вернуться к власти и обеспечить большинство по вопросу ирландского
самоуправления; в 1893 г. его билль о самоуправлении прошел палату общин, но
был отвергнут палатой лордов.
Однако империалистическое правительство пришло к власти лишь в 1895 г.
Партия, составлявшая его основу, называлась не империалистической, а
"юнионистской" -- странное название, если учесть, как упорно и энергично она
стремилась уничтожить любую возможность превращения империи в содружество.
Эти империалисты оставались у власти в течение десяти лет. Мы уже кратко
упоминали о том, как они завоевали Южную Африку. Они потерпели поражение при
попытке ввести таможенную систему по немецкому образцу. Пришедшее на смену
либеральное правительство превратило завоеванные южноафриканские бурские
республики в дружественных подданных посредством создания самоуправляемого
доминиона Южная Африка. После чего оно занялось давно назревшей проблемой
преодоления упорных империалистических настроений палаты лордов.
Для британской политики эта борьба имела фундаментальное значение. По
одну сторону было либеральное большинство народа Великобритании, искренне
заинтересованное в новом и более обнадеживающем подходе, с помощью которого
враждебность ирландцев можно было бы постепенно сменить на дружественное
отношение; по другую -- сторонники британского империализма, исполненные
решимости любой ценой и при любом исходе выборов, если возможно -- законно,
а если нет -- незаконно, сохранить свой приоритет в управлении делами
англичан, шотландцев, ирландцев и всех остальных народов империи.
По сути, это был все тот же многолетний внутренний конфликт английского
общества, только назывался он по-другому. Это был все тот же конфликт между
свободными и либерально мыслящими представителями простого народа и
влиятельными "большими людьми", крупными авантюристами и властвующими
особами. Конфликт подобного рода уже упоминался в нашем
рассказе о борьбе Америки за независимость. Как и Америка, Ирландия
была просто полем битвы. В Индии, в Ирландии, в Англии правящие круги и их
приспешники-авантюристы были единомышленниками, но у народа Ирландии, в силу
религиозных различий, практически не было чувства солидарности с народом
Англии. Правда, такой ирландский политик, как Редмонд, на некоторое время
преодолел эту национальную узость и великодушно откликнулся на добрые
намерения англичан.
В 1911 г. в Ольстере были организованы отряды добровольцев, в страну
контрабандно поставлялось оружие, а сэр Эдвард Карсон, вместе с подающим
надежды адвокатом по имени Ф.-Э. Смит, одетые в полувоенном стиле,
разъезжали по Ольстеру, производя смотр этих добровольцев и произнося
зажигательные речи. Оружие для предполагаемых повстанцев приходило из
Германии, и в высказываниях некоторых сподвижников Карсона содержались
намеки на поддержку со стороны "великого монарха-протестанта". В отличие от
Ольстера, остальная часть Ирландии была воплощением порядка и
благопристойности, доверившись своему выдающемуся лидеру Редмонду и добрым
намерениям трех британских народов.
Но если вспомнить историю этого несчастного острова, то раздававшиеся в
Ирландии призывы к гражданской войне не будут казаться чем-то из ряда вон
выходящим. Значимость этим призывам в тогдашней исторической ситуации
придавали та неистовая поддержка, которую они встретили среди английского
военного сословия и правящих классов, а также та безнаказанность и
вседозволенность, с которыми действовали сэр Эдвард Карсон и его соратники.
Естественным результатом всей этой деструктивной деятельности высших
слоев общества стала тревога в основной части Ирландии, и без того далеко не
по-дружески настроенной по отношению к Англии; эта Ирландия тоже приступила
к организации "национальных добровольцев" и контрабандному ввозу оружия.
Военные власти проявили гораздо большее рвение в борьбе с нелегальным ввозом
оружия в Ирландию, чем с его нелегальным ввозом в Ольстер, ив 1914г. попытка
ввезти оружие в Хоут, возле Дублина, привела к стычкам и кровопролитию на
дублинских улицах. Британские острова были на грани гражданской войны.
Такова вкратце история империалистического революционного движения в
Великобритании накануне мировой войны. Ибо движение сэра Эдварда Карсона и
его сподвижников было, несомненно, революционным. Оно представляло собой
откровенную попытку (используя ирландский конфликт как отправную точку)
отбросить парламентский способ правления вместе с вымученными и
несовершенными свободами британского на-
рода и, при поддержке армии, установить правление прусского образца.
Это была реакционная попытка нескольких десятков тысяч людей затормозить
движение всего мира в сторону демократической законности и социальной
справедливости, попытка, родственная по духу новому империализму германских
юнкеров и богачей, среди которых она встретила горячую поддержку. Но в одном
очень важном аспекте британский и германский империализм отличались друг от
друга.
В Германии средоточием империализма являлся монарший двор; его самым
шумным и известным сторонником был наследник престола. В Великобритании же
король держался в стороне. Ни единым публичным актом король Георг V не
проявил даже малейшего одобрения этого нового движения; и поведение принца
Уэльского, его сына и наследника, было столь же безупречным.
В августе 1914 г. на мир обрушился ураган Великой войны. В сентябре сэр
Эдвард Карсон протестовал против занесения закона о самоуправлении в свод
законов. Вступление этого закона в силу было отсрочено до окончания войны. В
тот же самый день мистер Джон Редмонд, лидер ирландского большинства и
истинный представитель Ирландии, призвал ее народ взять на себя равную долю
военного бремени и военных расходов.
Некоторое время Ирландия добросовестно и эффективно играла свою роль в
войне бок о бок с Англией, пока в 1915 г. на смену либеральному
правительству не пришло коалиционное, в котором, из-за моральной слабости
премьер-министра Асквита, этот самый сэр Эдвард Карсон занял должность
главного правительственного обвинителя (с жалованьем 7000 фунтов стерлингов
и гонорарами), а его преемником на этом посту должен был вскоре стать его
помощник по подстрекательству к ольстерскому мятежу, сэр Ф.-Э. Смит.
Никогда прежде дружественному народу не наносилось большее оскорбление.
Процесс примирения, начатый Гладстоном в 1886 г. и почти завершенный в 1914
г., был сорван полностью и окончательно. Весной 1916 г. против этого нового
правительства в Дублине вспыхнуло неудавшееся восстание. Его зачинщики,
многие из них еще просто мальчишки, были расстреляны. Эта преднамеренная и
ненужная жестокость, резко контрастировавшая с отношением властей к лидерам
ольстерских мятежников, всколыхнула всю Ирландию как акт вопиющей
несправедливости. Предатель, сэр Роджер Кейсмент, получивший рыцарский титул
за прежние заслуги перед империей, который искал помощи для ирландских
восставших в Германии, был отдан под суд и казнен -- вполне заслуженно;
однако его обвинителем выступал Ф.Э. Смит, подстрекатель ольстерского мятежа
-- поистине шокирующее совпадение!
Дублинское восстание не получило широкой общеирландской поддержки,
однако после его подавления стремление ирландцев к созданию независимой
республики быстро выросло до огромных масштабов. Этому сильнейшему
эмоциональному порыву противостояли более умеренные идеи таких ирландских
политиков, как сэр Хорас Планкетт, которому будущая Ирландия представлялась
доминионом, "коронованной республикой", то есть частью империи, которая
располагала бы равными правами с Канадой и Австралией.
Наш анализ современного империализма в Германии и Британии выявил
определенные силы, общие для этих двух стран, и мы вскоре увидим, как эти же
самые силы действовали -- в разной степени и в разных облачениях -- в других
крупных обществах того времени, к обзору которых мы сейчас приступим.
Этот новый империализм не был синтезирующим и объединяющим мир
движением, наподобие прежнего империализма. По своей сути он был страдающим
манией величия национализмом, агрессивность которого была порождена
богатством. Своих наиболее ярых сторонников он находил в военной и
чиновничьей кастах, а также в кругах промышленников, финансистов и
скоробогачей, т. е. в большом бизнесе. Главными его критиками были
образованные представители неимущих слоев, а его основными противниками --
крестьянство и трудовые массы. Он солидаризировался с монархией там, где она
существовала, но этот новый империализм -- не обязательно монархическое
движение.
Французский империализм периода вооруженного мира в Европе был, конечно
же, гораздо менее самоуверенным по сравнению с германским. Он ассоциировал
себя скорее с "национализмом", чем "империализмом", и стремился, взывая к
патриотическим чувствам, помешать деятельности тех социалистов и
рационалистов, которые хотели найти контакт с либеральными элементами
германского общества. Он мечтал о Реванше, об "ответном матче" с Пруссией.
Но озабоченность этими вопросами не мешала ему ввязываться в авантюры,
связанные с аннексиями и эксплуатацией ресурсов на Дальнем Востоке и в
Африке, что чуть было не закончилось войной с Британией после столкновения у
Фашоды (1898 г.). Кроме того, французских империалистов никогда не покидала
мечта о приобретении новых владений в Сирии.
Италия тоже заразилась империалистической лихорадкой. Поражение в битве
при Адуа на некоторое время остудило ее пыл; но в 1911 г. она снова взялась
за свое, затеяв войну с Турцией
и аннексировав Триполи. Итальянские империалисты хотели, чтобы их
соотечественники забыли о Мадзини и помнили лишь о Юлие Цезаре, ибо кто же,
как не они, были наследниками Римской империи?!
Империализм проявился и на Балканах. Небольшие страны, всего лишь около
столетия назад скинувшие турецкое иго, стали проявлять воинственные
устремления; болгарский король принял титул царя, став новейшим из
псевдоцезарей, а в витринах афинских магазинов любопытствующие могли видеть
карты, воплощавшие мечту о великой греческой империи в Европе и Азии.
В 1912 г. три страны -- Сербия, Болгария и Греция -- напали на Турцию,
ослабленную к тому времени войной с Италией, и изгнали ее из всех
европейских владений, кроме территории между Адрианополем (Эдирне) и
Константинополем. На следующий год эти три страны поссорились между собой
из-за дележа добычи. В игру вступила Румыния и помогла сокрушить Болгарию.
Турки возвратили себе Адрианополь. Более крупные империалисты -- Австрия,
Россия и Италия -- следили за этим конфликтом и друг за другом...
В то время как весь мир к западу от России изменялся очень быстро, сама
она в течение XIX в. изменялась крайне медленно. В конце этого столетия, как
и в его начале, она все еще представляла собой великую монархию в стиле
позднего XVII столетия, основанием которой было варварство; она все еще
находилась на той стадии, когда дворцовые интриганы и императорские фавориты
могли осуществлять контроль над ее международными отношениями.
Она провела через всю Сибирь длинную железную дорогу, в конце которой
ее ожидала катастрофа русско-японской войны. Она использовала современные
методы войны и новые виды вооружений лишь в той степени, в какой позволяли
ее слаборазвитая промышленность и ограниченное количество достаточно
образованных людей. Такие писатели, как Достоевский, создали нечто вроде
мистического империализма, основывавшегося на идее Святой России и ее
миссии. Эта идея была окрашена расовыми предрассудками и антисемитскими
настроениями; однако, как показали последующие события, она не смогла
глубоко проникнуть в сознание масс россиян.
Жизнь неграмотных крестьян была проникнута размытой и очень упрощенной
формой христианства, смешанной со множеством суеверий. Эта жизнь походила на
жизнь крестьян во Фран-
ции и Германии в дореформаторскую эпоху. Русский мужик должен был
преклоняться перед своим царем, боготворить его и с преданностью служить