Страница:
- Какие грехи ты совершил за это время?
Он начал перечислять: пропускал обедни, не читал молитвы, лгал.
- Что еще, сын мой?
Грехи злобы, зависти, тщеславия, непослушания.
- Что еще, сын мой? Спасения нет. Он прошептал:
- Я совершил грех блуда, отец мой. Священник не повернул головы.
- С самим собой, сын мой?
- И... с другими.
- С женщинами, сын мой?
- Да, отец мой.
- С замужними женщинами, сын мой?
Он не знает. Грехи стекали с его губ один за другим, стекали постыдными
каплями с его гниющей и кровоточащей, как язва, души, они сочились мутной
порочной струей. Он выдавил из себя последние грехи - постыдные, мерзкие,
больше рассказывать было нечего. Он поник головой в полном изнеможении.
Жизнь - это прежде всего жизнь души. И все богатства внешнего мира
блекнут перед стихиями воображения и необузданностью страстей. Обделенные,
убогие, которым дух приоткрывает лишь ничтожную свою часть, могут
приобщиться к нему - если это возможно: для этого Портрет и Улисс.
Для Джойса искусство - синоним свободы, свободы художника. Именно так -
не изолированность, не освобождение от общественности или от морали (здесь -
высшая мораль!), не проповедь обособленности поэта, не формализация жизни
(тогда интроспекция и есть формализация), не сужение сферы этического
(наоборот, ее безмерное расширение) - только правда. Ибо кто солжет раз,
должен лгать всегда.
Его душа поднялась из могилы отрочества, отбросив свой саван. Да! Да!
Да! Он будет гордо творить, свободный и сильный духом, как великий искусник,
чье имя он носит, и он создаст нечто живое, новую сущность, поднимающуюся
ввысь, прекрасную, неосязаемую, неразрешимую.
Писатель цельности жизни во всей ее амбивалентности, плюралист
жизненных правд, Джойс писал не роман воспитания, не философскую притчу, не
моралите, а великую открытую книгу с открытым жизненным опытом, распахнутой
душой - сознанием наружу.
Перед вами маленький шедевр - Джакомо Джойс. Джакомо Джойс - кузница
Улисса, виртуозность, изящество, необыкновенное настроение, семя великой
литературы. Почему Джакомо? - конечно, не случайно: Джойс примеривался к
Казанове...
Кто? Бледное лицо, обрамленное сильно пахучими мехами. Движения ее
застенчивы и нервны. Она пользуется лорнетом. Да: короткий слог. Короткий
смех. Короткое смыкание ресниц.
Паутинная рукопись, выведенная длинно и изящно с тихим высокомерием и
покорностью: знатная молодая особа.
Я вздымаюсь на легкой волне тепловатой речи: Сведенборг*1,
Псевдо-Ареопагит *2. Мигель де Молинос *3, Иоахим Аббас *4. Волна исчерпана.
Ее классная подруга, изгибая жеманное тело, промяукает на бескостном
венско-итальянском: Che coltura! *5 Длинные ресницы смыкаются и подымаются:
жгучее острие иглы жалит и дрожит в бархатной радужной оболочке глаз.
*1 Эммануил Сведенборг (1688-1772), шведский ученый и теолог.
*2 Псевдо-Ареопагит, тот же Дионисий Ареопагит, псевдоним грузинского
мыслителя пятого века Петрэ Ивера, автора известных в Европе ареопа-гитских
книг (см. Э. Хонигман, Ш. Нуцубидзе и др.).
*3 Мигель де Молинос (1628-1696), испанский теолог.
*4 Иоахим Аббас (1145-1202), итальянский теолог.
*5 Какая культура! (ит.)
Высокие каблучки глухо постукивают по звучным каменным ступенькам.
Холодный воздух в замке, подвешенные кольчуги, грубые железные фонари над
извивами крутых башенных лестниц. Звучно постукивающие каблучки, высокий и
глухой звук. Госпожа, там внизу кто-то хочет поговорить с вашей милостью.
Она никогда не сморкается. Форма речи: малым сказать большее.
Округленная и созревшая: округленная в тисках внутрисословных браков и
созревшая в теплице замкнутости своей природы.
Рисовое поле вблизи Верчелли под летней молочной дымкой, зависшие поля
ее шляпы затеняют лживую улыбку. Тени испещряют ее лживо улыбающееся лицо,
охваченное горячим молочным светом, темные, цвета сыворотки, тени под
скулами, желточно-желтые тени на влажной брови, прогорклый желтый юмор,
подстерегающий в смягченных зрачках глаз.
Цветок, что она дала моей дочери. Хрупкий подарок, хрупкая
дарительница, хрупкий голубожилый ребенок *1.
Падуя далеко за морем. Тихие средние века *2, ночь, мрак истории
дремлет на Piazza delle Erbe *3 под луной. Город спит. В подворотнях темных
улиц вблизи реки глаза распутниц вылавливают прелюбодеев. Cinque servizi per
cinque franchi *4. Темная волна чувства, еще и еще и еще.
*1 Стихотворение Джойса "Цветок, подаренный моей дочери" написано в
Триесте в 1913 г.
*2 Трудно переводимая игра слов: автор одновременно подразумевает и
"средние века", и "средний возраст героя".
*3 Рыночная площадь (ит.).
*4 Пять услуг за пять франков (ит.).
Глаза мои во тьме не видят, глаза не видят,
Глаза во тьме не видят ничего, любовь моя.
Еще. Не надо больше. Темная любовь, темное томление. Не надо больше.
Тьма.
Сумерки. Проходят через Piazza. Серый вечер спускается на обширные
шалфейно-зеленые пастбища, разливая молча сумерки и росу. Она следует за
матерью с неуклюжей грацией. Кобыла, ведущая кобылочку. Серые сумерки мягко
лепят тонкие и изящные бедра, нежную гибкую жилистую шею, красиво очерченный
череп. Вечер, покой, сумерки изумления... Илло! Конюх! Илло-хо! *5
*5 "Илло, илло-хо!" - возгласы Марцелла и Гамлета, когда они ищут друг
Друга в сцене с Призраком.
Папаша и девочки скользят вниз по склону, верхом на санках: великий
турок и его гарем. Нахлобученные шапки и плотно обтягивающие куртки, ботинки
мастерски зашнурованы накрест над согретым телом язычком, коротенькая юбка
облегает круглые чашечки колен. Белоснежная вспышка: пушинка, снежинка:
Когда она вновь выйдет на прогулку
Смогу ли там ее я лицезреть! *6
*6 Слегка измененные стихи Уильяма Каупера (1731-1800).
Выбегаю из табачной лавки и зову ее по имени. Она останавливается,
чтобы послушать мои несвязные слова об уроках, часах, уроках, часах: и
постепенно ее бледные щеки воспламеняются разжигающимся опаловым огоньком.
Нет, нет, не бойтесь!
Mio padre: *7 простейшие действия она совершает необычно. Unde
derivatur? Mia figlia ha una grandissima ammirazione per il suo maestro
inglese *1. Лицо пожилого мужчины, красивое, пылающее, одухотворенное, с
ярко выраженными еврейскими чертами и длинными белыми бакенбардами,
поворачивается ко мне, когда мы спускаемся по горному склону вместе. О!
Прекрасно сказано: учтивость, благожелательность, любознательность,
доверчивость, подозрительность, естественность, старческая беспомощность,
уверенность, откровенность, изысканность, искренность, предостережение,
пафос, сочувствие: прекрасная смесь. Спеши мне на помощь, Игнатий Лойола! *2
*7 Отец мой (ит.).
*1 Откуда бы это? (лат.). Дочь моя восторгается своим учителем
английского языка (ит.).
*2 Игнатий Лойола (1491-1559) - основатель ордена иезуитов.
Сердце это изранено и опечалено. Безответная любовь?
Длинные сладострастные плотоядные уста: темнокровные моллюски.
Движущиеся туманы на холме, когда я подымаю взор из ночи и грязи.
Обвешанные туманами отсыревшие деревья. Свет в верхней комнате. Она
наряжается к театру. Призраки в зеркале... Свечи! Свечи!
НЕЖНОЕ СУЩЕСТВО. В полночь после музыки, всю дорогу вверх по улице Сан
Микеле ласково произносились эти слова. Перестаньте Джеймзи! Не приходилось
вам бродить по дублинским улицам ночью, вздыхая и произнося другое имя?
Трупы евреев лежат вокруг меня, тлея во прахе своего священного поля
*3. Здесь могила ее народа, черная плита, безнадежнее безмолвие... Прыщавый
Мейсел привел меня сюда. Он стоит за теми деревьями с покрытой головой у
могилы покончившей с собой жены, удивляясь тому, как женщина, которая спала
в его постели, могла придти к такому концу *4... могила ее народа и ее
самой: черная плита, безнадежное безмолвие: и все готово. Не умирай.
*3 Имеется в виду еврейское кладбище (Cimitero israelitico) в Триесте.
*4 Жена некоего Филиппе Мейселя, Ада Хирш Мейсел покончила жизнь
самоубийством 20 октября 1911 г.
Она поднимает руки, пытаясь застегнуть на шее черное кисейное платье.
Она не может: нет, она не может. Она пятится ко мне без слов. Я поднимаю
руки, чтобы помочь: ее руки опускаются. Я держу мягкие как паутинка края ее
платья и, застегивая, вижу сквозь прорезь черной кисеи ее гибкое тело в
оранжевой рубашке. Рубашка скользит бретельками по плечам и медленно
спадает: гибкое гладкое голое тело мерцает серебристой чешуей. Рубашка
скользит по изящным, из гладкого отшлифованного
серебра, ягодицам и по их бороздке, потускневшая серебряная тень...
Пальцы холодные и спокойные и шевелящиеся... Прикосновение, прикосновение.
Короткое бессмысленное беспомощное слабое дыхание. Однако нагнись и
внемли: голос. Воробей над колесницей Джаггернаута*1, трясущийся потрясатель
земли*2. Пожалуйста, господин Бог, большой господин Бог! Прощай большой
мир!.. Aber das 1st eine Schweinerei! *3.
*1 Джаггернаут - одно из воплощений бога Вишну (инд. миф.).
*2 Как видно, Джойс пародирует известное высказывание Роберта Грина о
Шекспире: "Единственный потрясатель сцены".
*3 Ведь это же свинство! (нем.).
Огромные банты на ее изящных бронзовых туфлях: шпоры избалованной
птицы.
ДАМА ШЕСТВУЕТ БЫСТРО, БЫСТРО, БЫСТРО... Чистый воздух на горной дороге.
Сыро просыпается Триест: сырой солнечный свет на его сваленных беспорядочной
кучей крышах, с коричневыми черепицами, черепахоподобных; толпы
изнеможденных жуков ожидают национального освобождения. Беллуомо встает с
постели жены любовника своей жены: оживленная хозяйка суетится,
терновоглазая, с блюдцем уксусной кислоты в руках*4... Чистый воздух и
тишина на горной дороге: и копыта. Девушка в седле. Гедда! Гедда Габлер! *5
*4 Этот пассаж в слегка измененном виде использован в "Улиссе".
*5 Гедда Габлер - героиня одноименной драмы Г. Ибсена.
Продавцы предлагают на своих алтарях новоявленные фрукты:
зеленовато-желтые лимоны, рубиновые вишни, застенчивые персики с оборванными
листьями. Карета проезжает через ряды парусиновых лавок, спицы ее колес
вращаются в ослепительном сверкании. Дорогу! Ее отец со своим сыном сидят в
карете. У них глаза совиные и мудрость совиная. Совиная мудрость пялит
глаза, размышляя над учением Summa contra Gentiles *6.
*6 "Сумма против язычников" (латин.). Известный труд Фомы Аквинского
(1225-1274).
Она считает, что итальянские джентльмены были правы, вытащив Этторе
Альбини *7, критика Secolo *8, из партера за то, что тот не встал, когда
оркестр заиграл Королевский марш. Об этом она узнала за ужином. Э-э. Они
любят свою страну, когда совершенно уверены в том, которая это именно
страна.
Музыкальный критик газеты "АБанти" (у Джойса "Секоло") Этторе Альбини
был выдворен из Ла Скала 17 декабря 1911 г.
*8 "Век" (ит.), название газеты.
Она внемлет: дева весьма благоразумная.
Юбка приподнятая неожиданным движением ее колена; белое кружево,
окаймляющее нижнюю юбку, приподнятую выше положенного, растянутая на всю
ногу паутина чулка. Si pol?*1
*1 Правильнее Si puo? Позвольте (ит.), первые слова Пролога
Леонкавал-ло "Паяцы".
Тихо наигрываю, напевая томную песенку Джона Дауленда. НЕ ХОЧЕТСЯ
РАССТАВАТЬСЯ: мне тоже не хочется уходить. Тот век передо мной. Здесь -
раскрываясь из тьмы вожделения - глаза, что заставляют тускнеть вспыхивающий
восток, их мерцание - мерцание пены, покрывающей сточный колодец двора
слюнтявого Джеймса*2. Здесь вина сплошь янтарные, замирающие каденции
сладкозвучных напевов, гордый менуэт, добрые леди, флиртующие со своих
балконов почмокивающими устами, загнившие сифилисом девки и молодые кумушки,
которые, весело отдаваясь своим насильникам, обнимают и обнимают их вновь.
*2 Имеется в виду король Джеймс Стюарт. Этот пассаж использован Джойсом
в "Портрете художника".
Сырое, покрытое пеленой весеннее утро. Слабое благоуханье парит над
утренним Парижем: анис, влажные опилки, горячий мякиш хлеба: и когда я
перехожу мост Сен-Мишель, синевато-стальная пробуждающаяся вода охлаждает
сердце мое. Она струится и плещет вокруг острова, где живут люди со времен
каменного века... Рыжевато-коричневое уныние в обширной, отделанной
горгульями *3 церкви. Холодно, как в то утро: quia frigus erat *4. На
ступенях высокого алтаря голые, словно тело Господне, лежат
священнослужители, распростертые в бессильной молитве. Голос невидимого
чтеца подымается, читая нараспев из Осии. Наес dicit Dominus: in
tribulatione sua mane consurgent ad me. Venite et revertamur ad Dominum *5.
Она стоит рядом со мной, бледная и озябшая, окутанная тенями грехотемного
нефа, тонкий локоть ее возле моей руки. Ее тело напоминает о трепете того
сырого, покрытого пеленой тумана утра, торопливые факелы, жестокие глаза. Ее
душа опечалена. Трепещет и хочет плакать. Не плачь по мне, о дочь
Иерусалима!
*3 Горгулья - выступающая водосточная труба в виде фантастической
фигуры (в готической архитектуре).
*4 Потому что было холодно (латин.).
*5 Так говорит Господь: в скорби своей они с раннего утра будут искать
Меня и говорить: пойдем и возвратимся к Господу... (латин!).
Я разъясняю Шекспира податливому Триесту: Гамлет, промолвил я, который
чрезвычайно вежлив к знатным и к простолюдинам, груб только с Полонием.
Возможно, озлобленный
идеалист, он может видеть в лице родителей своей возлюбленной только
гротескные попытки со стороны природы воспроизвести ее образ... Заметили вы
это? *1
*1 Лекции о Шекспире Джойс читал в Триесте с 4 ноября 1912 г. по 10
февраля 1913 г.
Она расхаживает передо мной вдоль коридора, и ее темные закрученные
волосы медленно раскручиваются и падают, медленно раскручивающиеся, падающие
волосы. Она не знает и расхаживает передо мной, простая и гордая. Так
расхаживала она у Данте в простой гордости и так, незапятнанная кровью и
насилием, дочь Ченчи, Беатриче, шла к своей смерти:
...Мне
Пояс затяни и завяжи мне волосы
В простой, обычный узел *2.
*2 Реплика Беатриче в пьесе Шелли "Ченчи".
Горничная говорит мне, что ее пришлось немедленно отвезти в больницу,
poveretta*3, что она очень страдала, очень poveretta, что это очень
серьезно... Я удаляюсь из ее пустого дома. Чувствую, что готов заплакать. О,
нет! Этого не случиться, так сразу, без единого слова, без единого взгляда.
Нет, нет! Уж, конечно, чертово счастье не подведет меня!
*3 "Бедняжка (ит.).
Оперировали. Нож хирурга проник в ее внутренности и отдернулся, оставив
свежую зубчатую рану в ее животе. Я вижу ее наполненные темные
страдальческие глаза, красивые, как глаза антилопы. О жестокая рана!
Похотливый Бог!
И снова в своем кресле у окна, счастливые глаза в ее устах, счастливый
смех. Птичка, щебечущая после бури, счастливая, что ее маленькая глупенькая
жизнь упорхнула из-под когтей эпилептического повелителя, дарующего жизнь,
щебечущая счастливо, щебечущая и чирикающая счастливо.
Она говорит, что если бы ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА был откровенен во имя
откровенности *4, она бы спросила, почему я дал ей прочесть его. О, вы бы
спросили, не правда ли? Ученая дама.
Одетая в черное она стоит у телефона. Коротенькие робкие смешки,
коротенькие всхлипывания, робкие отрывки речи, внезапно прерываемые...
Parlero colla mamma*5... Иди! Цып, цып! Иди!
*4 Это суждение об "откровенности во имя откровенности" дает Р.
Эллманну возможность предположить, что ученица Джойса читала третью главу
"Портрета", которая была перепечатана на машинке в июне 1914 г.
*5 Хочу говорить с мамой (ит.).
Черная курочка-молодка испугалась: коротенькие шажки, внезапно
прерываемые, коротенькие всхлипывания: она хочет свою маму, дородную курицу.
Галерка в опере. Промокшие стены сочатся испаряющейся сыростью.
Симфония запахов растворяется в беспорядочной груде человеческих тел:
прокисшая вонь подмышек, обглоданные апельсины, тающие мази на груди,
мастиковая жидкость, серное дыхание чесночных ужинов, воняющие фосфором
газы, опопо-накс*, откровенный пот созревших для замужества и замужних
женщин, мыльная вонь мужчин... Весь вечер я наблюдал за ней, всю ночь я буду
видеть ее: заплетенные и уложенные башенкой волосы и оливковое овальное лицо
и спокойные нежные глаза. Зеленая лента на ее волосах и расцвеченное зеленым
платье вокруг ее тела: цвет миража растительного зеркала природы и пышной
травы: Волосы могил.
* Смолистая жидкость, употребляемая в парфюмерии.
Слова мои в ее разуме: холодные гладкие камни, погружающиеся в трясину.
ЭТИ СПОКОЙНЫЕ ХОЛОДНЫЕ ПАЛЬЦЫ трогали страницы, отвратительные и
прекрасные**, на которых позор мой будет гореть вечно. Спокойные и холодные
и непорочные пальцы. Неужто они никогда не грешили?
** По-видимому, образ навеян репликой ведьм из первой сцены "Макбета"
Шекспира: "Прекрасное - отвратительно, и отвратительное - прекрасно".
Тело ее не пахнет: Цветок без запаха.
На лестницах. Холодная хрупкая рука: робость, тишина: темные, налитые
истомой глаза: усталость.
Кружащие кольца серого пара над пустошью. Лицо ее, такое серое и
мрачное! Влажные спутанные волосы. Ее губы прижимаются нежно, она глубоко
дышит, вздыхая. Поцелуй.
Голос мой, пропадая в отзвуках собственных слов, умирает подобно
утомленному в мудрости голосу Предвечного, зовущего Авраама через
отзывающиеся эхом холмы. Она откидывается назад, прислонясь к стенке с
подушкой: одалисколикая в роскошном мраке. Глаза ее напиваются моими
мыслями: и во влажном теплом дарящем призывающем мраке ее женственности душа
моя, растворяясь, струит и льет и устремляет жидкое и обильное семя...
Берите ее сейчас, кто хочет!.. ***
*** Этот пассаж использован в "Портрете" и в "Изгнанниках".
Выходя из дома Ралли *1, встречаю ее неожиданно в то время, когда мы
оба подаем милостыню слепому нищему, на мое неожиданное приветствие она
отворачивает и отводит свои черные глаза василиска. Ecol suo vedere attosca
l'uomo guando lovede *2. Благодарю за словечко, мессер Брунетто.
*1 Барон Амброджо Ралли (1878-1938), знатный горожанин Триеста,
владелец дворца на Пиаца Скорола.
*2 Одно ее лицезрение отравляет смотрящего на нее (ит.). Слова
итальянского писателя Брунетто Латини (ок. 1220-1294).
Расстилают у ног моих ковры для сына человеческого. Ожидают, когда я
пройду. Она стоит в желтой тени зала, плед защищает от холода ее опущенные
плечи: и когда останавливаюсь в изумлении и оглядываюсь, она приветствует
меня холодно и проходит вверх по лестнице, метнув на меня мгновенно из своих
вяло скошенных глаз черную струю яда.
Гостиная, завешанная мягкой помятой горохово-зеленой занавеской. Узкая
парижская комната. Только что здесь лежала парикмахерша. Я поцеловал ее
чулок и кайму темно-ржавой пыльной юбки. Это другое. Она. Гогарти *3 пришел
вчера познакомиться. По случаю УЛИССА. Символ интеллектуальной совести...
Значит, Ирландия? А муж? Должно быть, расхаживает по коридору в мягких
туфлях или играет в шахматы с самим собой. Зачем нас здесь оставили?
Парикмахерша только что лежала тут, зажимая мою голову между бугристыми
коленями... Интеллектуальный символ моей расы. Слушайте! Рухнул
погружающийся мрак. Слушайте!
*3 Оливер Джон Гогарти (1878-1957), ирландский поэт, друг Джойса,
послуживший прототипом Бака Маллигана ("Улисс").
- Я не убежден, что подобная деятельность разума или тела может быть
названа нездоровой.
Она говорит. Слабый голос из-за холодных звезд. Голос из-за холодных
звезд. Голос мудрости. Продолжайте! О, говорите, обогащайте меня мудростью!
Я никогда не слыхал этого голоса.
Извиваясь, она надвигается на меня в помятой гостинной. Я не могу ни
двигаться, ни говорить. Приближение извивающегося рокового тела.
Прелюбодеяние мудрости. Нет. Я уйду. Уйду.
- Джим, милый! -
Мягкие засасывающие губы целуют мою левую подмышку: извивающийся
поцелуй на мириадах кровеносных сосудов. Горю! Съеживаюсь подобно горящему
листу! Жало пламени вырывается из-под моей правой подмышки. Поблескивающая
змея поцеловала меня: холодная ночная змея. Я погиб!
- Нора! *4 -
*4 Имя жены Джойса и героини драмы Ибсена "Кукольный дом".
Ян Питерс Свелинк *. Необычайное имя старого голландского музыканта
делает всю красоту необычайной и далекой. Я слышу его вариации для
клавикорда на старый мотив. МОЛОДОСТЬ ИМЕЕТ ПРЕДЕЛ. В смутном тумане старых
звуков появляется слабая точка света: вот-вот заговорит душа. Молодость
имеет предел: предел настал. Этого никогда не будет. Вам это хорошо
известно. Ну и что ж? Пиши об этом, черт подери, пиши! На что ж еще ты
способен?
* Ян Питерс Свелинк (1562-1621), - нидерландский композитор и органист.
"Почему?"
"Потому что в противном случае я бы не смогла вас видеть". Скольжение -
пространство - века - лиственный орнамент звезд и убывающие небеса -
безмолвие - и более глубокое безмолвие - безмолвие исчезновения - и ее
голос.
Non huanc sed Barabbam!**
** Не его, но Варавву (латин.). См. "От Иоанна", 18, 40.
Неготовность. Голая квартира. Безжизненный дневной свет. Длинный черный
рояль: музыкальный гроб. Дамская шляпа на его краю, с алым цветком, и
зонтик, сложенный. Ее герб: шлем, алый цвет и тупое копье на фоне щита,
черном***.
*** Нам кажется вероятным, что Джойс здесь описывает герб Шекспира, так
как все упомянутые геральдические элементы (шлем, алый цвет, копье на черной
полосе щита) встречаются как раз в фамильном гербе Шекспира. Тем более, что
герб Шекспира упоминается и в "Улиссе". (Автор комментариев к немецкому
переводу "Джакомо", европейский редактор "Джеймс Джойс Квортерли", Фриц Зенн
в своем письме от 19.9.69 г. сообщает, что, проверив наше предположение,
считает его правильным).
Посылка: Люби меня, люби мой зонтик.
Как бы хорошо написать худож. произведение, в котором бы ясно высказать
текучесть человека, то, что он один, тот же, то злодей, то ангел, то мудрец,
то идиот, то силач, то бессильнейшее существо...
Л. Н. Толстой
Древний отец, древний мастер, помоги мне, ныне и вовеки-веков.
Д. Джойс
Итак, атональная симфония. Эпическая поэма. Полимиф нашей эпохи. Новый
Фауст (но без прекрасной Елены). Пер Понт. Вечный Жид. Житие Христа. Новая
Одиссея. Божественная Коме-
дия. Вальпургиева ночь. Эпос новой цивилизации. Энциклопедия истории и
культуры. Бессмертная безделица...
Синтез истории, мифа и языка. Блуждание духа в поисках смысла бытия.
Восхождение к первоисточникам жизни. Идеальная и свободная от времени
история, в которой нашли отражение все истории. Исчерпание и формы, и идеи.
Роман, после которого никакие романы уже невозможны. Эксцентрическое
новаторство. Шедевр, сравнимый - по мощи, значимости, влиянию - с лучшими
образцами былых времен...
Знала ли все это Сильвия Бич, когда взяла на себя риск...
Д. Джойс: "Это эпическое повествование о двух расах (иудейской и
ирландской) и в то же время изображение цикла человеческого развития, равно
как и скромный рассказ об одном дне жизни. Это также род энциклопедии. Я
хочу транспонировать миф sub species temporis nostri. При свете
современности".
Он не разрушал современность, а упорядочивал ее. Использование мифа,
писал Элиот, проведение постоянной параллели между современностью и
древностью есть способ контролировать, упорядочивать, придавать форму и
значение тому громадному зрелищу тщеты и разброда, которое представляет
собой современная история.
На современном материале Джойс выразил новые страхи человечества, вновь
- в который раз! - теряющего надежду найти в сегодняшней беспокойной жизни
порядок, смысл, уверенность...
Э. Паунд: "Улисс это не та книга, которую всякий прочтет с восхищением,
точно так же как не всякий прочтет с восхищением Бувара и Пекюше; но это
книга, которую любому серьезному писателю следует прочитать, такая книга,
которую ему, согласно законам писательской профессии, придется прочитать,
чтобы составить себе ясное представление о переломе в развитии нашего
искусства".
Ф. М. Форд: "Есть книги, которые меняют мир. Таков Улисс, независимо от
того, успех это или поражение, ибо отныне ни один романист, преследующий
серьезные цели, не сможет приступить к работе, пока не сформирует
собственного представления о верности или ложности методов автора Улисса".
Т. С. Элиот: "Я нахожу, что в этой книге нынешний век нашел наиболее
важное выражение; это книга, которой мы все обязаны, от которой не уйти
никому из нас. Джойс следует методу, которому должны следовать и другие".
Б. Брехт (да, даже Брехт!): "Лучшая книга года - роман Д.Джойса Улисс,
потому что он изменил положение романа и представляет собой незаменимое
справочное пособие для писателей.
И еще: Если хотите, Улисс - самая реалистическая из когда-либо
написанных книг. Самая - даже наши единомышленники признаются, что смеялись
над Улиссом почти так же, как над Швейком, "а обычно наш брат смеется только
при чтении реалистических сатир...".
Да, это так: Джойс требовал максимальной правды, максимальной
адекватности литературы и жизни. Так что не удивительно, что "поганый
модернизм" оказался всеобъемлющим реализмом, способом увидеть в современном
вечные законы и истины истории.
Н. Карпентер: "Перед Улиссом романисты застыли в изумлении. Джойс
подвел итог целой эпохе, определенному образу жизни человека на земле".
Г. Левин: "В лучших работах современных писателей образы и
Он начал перечислять: пропускал обедни, не читал молитвы, лгал.
- Что еще, сын мой?
Грехи злобы, зависти, тщеславия, непослушания.
- Что еще, сын мой? Спасения нет. Он прошептал:
- Я совершил грех блуда, отец мой. Священник не повернул головы.
- С самим собой, сын мой?
- И... с другими.
- С женщинами, сын мой?
- Да, отец мой.
- С замужними женщинами, сын мой?
Он не знает. Грехи стекали с его губ один за другим, стекали постыдными
каплями с его гниющей и кровоточащей, как язва, души, они сочились мутной
порочной струей. Он выдавил из себя последние грехи - постыдные, мерзкие,
больше рассказывать было нечего. Он поник головой в полном изнеможении.
Жизнь - это прежде всего жизнь души. И все богатства внешнего мира
блекнут перед стихиями воображения и необузданностью страстей. Обделенные,
убогие, которым дух приоткрывает лишь ничтожную свою часть, могут
приобщиться к нему - если это возможно: для этого Портрет и Улисс.
Для Джойса искусство - синоним свободы, свободы художника. Именно так -
не изолированность, не освобождение от общественности или от морали (здесь -
высшая мораль!), не проповедь обособленности поэта, не формализация жизни
(тогда интроспекция и есть формализация), не сужение сферы этического
(наоборот, ее безмерное расширение) - только правда. Ибо кто солжет раз,
должен лгать всегда.
Его душа поднялась из могилы отрочества, отбросив свой саван. Да! Да!
Да! Он будет гордо творить, свободный и сильный духом, как великий искусник,
чье имя он носит, и он создаст нечто живое, новую сущность, поднимающуюся
ввысь, прекрасную, неосязаемую, неразрешимую.
Писатель цельности жизни во всей ее амбивалентности, плюралист
жизненных правд, Джойс писал не роман воспитания, не философскую притчу, не
моралите, а великую открытую книгу с открытым жизненным опытом, распахнутой
душой - сознанием наружу.
Перед вами маленький шедевр - Джакомо Джойс. Джакомо Джойс - кузница
Улисса, виртуозность, изящество, необыкновенное настроение, семя великой
литературы. Почему Джакомо? - конечно, не случайно: Джойс примеривался к
Казанове...
Кто? Бледное лицо, обрамленное сильно пахучими мехами. Движения ее
застенчивы и нервны. Она пользуется лорнетом. Да: короткий слог. Короткий
смех. Короткое смыкание ресниц.
Паутинная рукопись, выведенная длинно и изящно с тихим высокомерием и
покорностью: знатная молодая особа.
Я вздымаюсь на легкой волне тепловатой речи: Сведенборг*1,
Псевдо-Ареопагит *2. Мигель де Молинос *3, Иоахим Аббас *4. Волна исчерпана.
Ее классная подруга, изгибая жеманное тело, промяукает на бескостном
венско-итальянском: Che coltura! *5 Длинные ресницы смыкаются и подымаются:
жгучее острие иглы жалит и дрожит в бархатной радужной оболочке глаз.
*1 Эммануил Сведенборг (1688-1772), шведский ученый и теолог.
*2 Псевдо-Ареопагит, тот же Дионисий Ареопагит, псевдоним грузинского
мыслителя пятого века Петрэ Ивера, автора известных в Европе ареопа-гитских
книг (см. Э. Хонигман, Ш. Нуцубидзе и др.).
*3 Мигель де Молинос (1628-1696), испанский теолог.
*4 Иоахим Аббас (1145-1202), итальянский теолог.
*5 Какая культура! (ит.)
Высокие каблучки глухо постукивают по звучным каменным ступенькам.
Холодный воздух в замке, подвешенные кольчуги, грубые железные фонари над
извивами крутых башенных лестниц. Звучно постукивающие каблучки, высокий и
глухой звук. Госпожа, там внизу кто-то хочет поговорить с вашей милостью.
Она никогда не сморкается. Форма речи: малым сказать большее.
Округленная и созревшая: округленная в тисках внутрисословных браков и
созревшая в теплице замкнутости своей природы.
Рисовое поле вблизи Верчелли под летней молочной дымкой, зависшие поля
ее шляпы затеняют лживую улыбку. Тени испещряют ее лживо улыбающееся лицо,
охваченное горячим молочным светом, темные, цвета сыворотки, тени под
скулами, желточно-желтые тени на влажной брови, прогорклый желтый юмор,
подстерегающий в смягченных зрачках глаз.
Цветок, что она дала моей дочери. Хрупкий подарок, хрупкая
дарительница, хрупкий голубожилый ребенок *1.
Падуя далеко за морем. Тихие средние века *2, ночь, мрак истории
дремлет на Piazza delle Erbe *3 под луной. Город спит. В подворотнях темных
улиц вблизи реки глаза распутниц вылавливают прелюбодеев. Cinque servizi per
cinque franchi *4. Темная волна чувства, еще и еще и еще.
*1 Стихотворение Джойса "Цветок, подаренный моей дочери" написано в
Триесте в 1913 г.
*2 Трудно переводимая игра слов: автор одновременно подразумевает и
"средние века", и "средний возраст героя".
*3 Рыночная площадь (ит.).
*4 Пять услуг за пять франков (ит.).
Глаза мои во тьме не видят, глаза не видят,
Глаза во тьме не видят ничего, любовь моя.
Еще. Не надо больше. Темная любовь, темное томление. Не надо больше.
Тьма.
Сумерки. Проходят через Piazza. Серый вечер спускается на обширные
шалфейно-зеленые пастбища, разливая молча сумерки и росу. Она следует за
матерью с неуклюжей грацией. Кобыла, ведущая кобылочку. Серые сумерки мягко
лепят тонкие и изящные бедра, нежную гибкую жилистую шею, красиво очерченный
череп. Вечер, покой, сумерки изумления... Илло! Конюх! Илло-хо! *5
*5 "Илло, илло-хо!" - возгласы Марцелла и Гамлета, когда они ищут друг
Друга в сцене с Призраком.
Папаша и девочки скользят вниз по склону, верхом на санках: великий
турок и его гарем. Нахлобученные шапки и плотно обтягивающие куртки, ботинки
мастерски зашнурованы накрест над согретым телом язычком, коротенькая юбка
облегает круглые чашечки колен. Белоснежная вспышка: пушинка, снежинка:
Когда она вновь выйдет на прогулку
Смогу ли там ее я лицезреть! *6
*6 Слегка измененные стихи Уильяма Каупера (1731-1800).
Выбегаю из табачной лавки и зову ее по имени. Она останавливается,
чтобы послушать мои несвязные слова об уроках, часах, уроках, часах: и
постепенно ее бледные щеки воспламеняются разжигающимся опаловым огоньком.
Нет, нет, не бойтесь!
Mio padre: *7 простейшие действия она совершает необычно. Unde
derivatur? Mia figlia ha una grandissima ammirazione per il suo maestro
inglese *1. Лицо пожилого мужчины, красивое, пылающее, одухотворенное, с
ярко выраженными еврейскими чертами и длинными белыми бакенбардами,
поворачивается ко мне, когда мы спускаемся по горному склону вместе. О!
Прекрасно сказано: учтивость, благожелательность, любознательность,
доверчивость, подозрительность, естественность, старческая беспомощность,
уверенность, откровенность, изысканность, искренность, предостережение,
пафос, сочувствие: прекрасная смесь. Спеши мне на помощь, Игнатий Лойола! *2
*7 Отец мой (ит.).
*1 Откуда бы это? (лат.). Дочь моя восторгается своим учителем
английского языка (ит.).
*2 Игнатий Лойола (1491-1559) - основатель ордена иезуитов.
Сердце это изранено и опечалено. Безответная любовь?
Длинные сладострастные плотоядные уста: темнокровные моллюски.
Движущиеся туманы на холме, когда я подымаю взор из ночи и грязи.
Обвешанные туманами отсыревшие деревья. Свет в верхней комнате. Она
наряжается к театру. Призраки в зеркале... Свечи! Свечи!
НЕЖНОЕ СУЩЕСТВО. В полночь после музыки, всю дорогу вверх по улице Сан
Микеле ласково произносились эти слова. Перестаньте Джеймзи! Не приходилось
вам бродить по дублинским улицам ночью, вздыхая и произнося другое имя?
Трупы евреев лежат вокруг меня, тлея во прахе своего священного поля
*3. Здесь могила ее народа, черная плита, безнадежнее безмолвие... Прыщавый
Мейсел привел меня сюда. Он стоит за теми деревьями с покрытой головой у
могилы покончившей с собой жены, удивляясь тому, как женщина, которая спала
в его постели, могла придти к такому концу *4... могила ее народа и ее
самой: черная плита, безнадежное безмолвие: и все готово. Не умирай.
*3 Имеется в виду еврейское кладбище (Cimitero israelitico) в Триесте.
*4 Жена некоего Филиппе Мейселя, Ада Хирш Мейсел покончила жизнь
самоубийством 20 октября 1911 г.
Она поднимает руки, пытаясь застегнуть на шее черное кисейное платье.
Она не может: нет, она не может. Она пятится ко мне без слов. Я поднимаю
руки, чтобы помочь: ее руки опускаются. Я держу мягкие как паутинка края ее
платья и, застегивая, вижу сквозь прорезь черной кисеи ее гибкое тело в
оранжевой рубашке. Рубашка скользит бретельками по плечам и медленно
спадает: гибкое гладкое голое тело мерцает серебристой чешуей. Рубашка
скользит по изящным, из гладкого отшлифованного
серебра, ягодицам и по их бороздке, потускневшая серебряная тень...
Пальцы холодные и спокойные и шевелящиеся... Прикосновение, прикосновение.
Короткое бессмысленное беспомощное слабое дыхание. Однако нагнись и
внемли: голос. Воробей над колесницей Джаггернаута*1, трясущийся потрясатель
земли*2. Пожалуйста, господин Бог, большой господин Бог! Прощай большой
мир!.. Aber das 1st eine Schweinerei! *3.
*1 Джаггернаут - одно из воплощений бога Вишну (инд. миф.).
*2 Как видно, Джойс пародирует известное высказывание Роберта Грина о
Шекспире: "Единственный потрясатель сцены".
*3 Ведь это же свинство! (нем.).
Огромные банты на ее изящных бронзовых туфлях: шпоры избалованной
птицы.
ДАМА ШЕСТВУЕТ БЫСТРО, БЫСТРО, БЫСТРО... Чистый воздух на горной дороге.
Сыро просыпается Триест: сырой солнечный свет на его сваленных беспорядочной
кучей крышах, с коричневыми черепицами, черепахоподобных; толпы
изнеможденных жуков ожидают национального освобождения. Беллуомо встает с
постели жены любовника своей жены: оживленная хозяйка суетится,
терновоглазая, с блюдцем уксусной кислоты в руках*4... Чистый воздух и
тишина на горной дороге: и копыта. Девушка в седле. Гедда! Гедда Габлер! *5
*4 Этот пассаж в слегка измененном виде использован в "Улиссе".
*5 Гедда Габлер - героиня одноименной драмы Г. Ибсена.
Продавцы предлагают на своих алтарях новоявленные фрукты:
зеленовато-желтые лимоны, рубиновые вишни, застенчивые персики с оборванными
листьями. Карета проезжает через ряды парусиновых лавок, спицы ее колес
вращаются в ослепительном сверкании. Дорогу! Ее отец со своим сыном сидят в
карете. У них глаза совиные и мудрость совиная. Совиная мудрость пялит
глаза, размышляя над учением Summa contra Gentiles *6.
*6 "Сумма против язычников" (латин.). Известный труд Фомы Аквинского
(1225-1274).
Она считает, что итальянские джентльмены были правы, вытащив Этторе
Альбини *7, критика Secolo *8, из партера за то, что тот не встал, когда
оркестр заиграл Королевский марш. Об этом она узнала за ужином. Э-э. Они
любят свою страну, когда совершенно уверены в том, которая это именно
страна.
Музыкальный критик газеты "АБанти" (у Джойса "Секоло") Этторе Альбини
был выдворен из Ла Скала 17 декабря 1911 г.
*8 "Век" (ит.), название газеты.
Она внемлет: дева весьма благоразумная.
Юбка приподнятая неожиданным движением ее колена; белое кружево,
окаймляющее нижнюю юбку, приподнятую выше положенного, растянутая на всю
ногу паутина чулка. Si pol?*1
*1 Правильнее Si puo? Позвольте (ит.), первые слова Пролога
Леонкавал-ло "Паяцы".
Тихо наигрываю, напевая томную песенку Джона Дауленда. НЕ ХОЧЕТСЯ
РАССТАВАТЬСЯ: мне тоже не хочется уходить. Тот век передо мной. Здесь -
раскрываясь из тьмы вожделения - глаза, что заставляют тускнеть вспыхивающий
восток, их мерцание - мерцание пены, покрывающей сточный колодец двора
слюнтявого Джеймса*2. Здесь вина сплошь янтарные, замирающие каденции
сладкозвучных напевов, гордый менуэт, добрые леди, флиртующие со своих
балконов почмокивающими устами, загнившие сифилисом девки и молодые кумушки,
которые, весело отдаваясь своим насильникам, обнимают и обнимают их вновь.
*2 Имеется в виду король Джеймс Стюарт. Этот пассаж использован Джойсом
в "Портрете художника".
Сырое, покрытое пеленой весеннее утро. Слабое благоуханье парит над
утренним Парижем: анис, влажные опилки, горячий мякиш хлеба: и когда я
перехожу мост Сен-Мишель, синевато-стальная пробуждающаяся вода охлаждает
сердце мое. Она струится и плещет вокруг острова, где живут люди со времен
каменного века... Рыжевато-коричневое уныние в обширной, отделанной
горгульями *3 церкви. Холодно, как в то утро: quia frigus erat *4. На
ступенях высокого алтаря голые, словно тело Господне, лежат
священнослужители, распростертые в бессильной молитве. Голос невидимого
чтеца подымается, читая нараспев из Осии. Наес dicit Dominus: in
tribulatione sua mane consurgent ad me. Venite et revertamur ad Dominum *5.
Она стоит рядом со мной, бледная и озябшая, окутанная тенями грехотемного
нефа, тонкий локоть ее возле моей руки. Ее тело напоминает о трепете того
сырого, покрытого пеленой тумана утра, торопливые факелы, жестокие глаза. Ее
душа опечалена. Трепещет и хочет плакать. Не плачь по мне, о дочь
Иерусалима!
*3 Горгулья - выступающая водосточная труба в виде фантастической
фигуры (в готической архитектуре).
*4 Потому что было холодно (латин.).
*5 Так говорит Господь: в скорби своей они с раннего утра будут искать
Меня и говорить: пойдем и возвратимся к Господу... (латин!).
Я разъясняю Шекспира податливому Триесту: Гамлет, промолвил я, который
чрезвычайно вежлив к знатным и к простолюдинам, груб только с Полонием.
Возможно, озлобленный
идеалист, он может видеть в лице родителей своей возлюбленной только
гротескные попытки со стороны природы воспроизвести ее образ... Заметили вы
это? *1
*1 Лекции о Шекспире Джойс читал в Триесте с 4 ноября 1912 г. по 10
февраля 1913 г.
Она расхаживает передо мной вдоль коридора, и ее темные закрученные
волосы медленно раскручиваются и падают, медленно раскручивающиеся, падающие
волосы. Она не знает и расхаживает передо мной, простая и гордая. Так
расхаживала она у Данте в простой гордости и так, незапятнанная кровью и
насилием, дочь Ченчи, Беатриче, шла к своей смерти:
...Мне
Пояс затяни и завяжи мне волосы
В простой, обычный узел *2.
*2 Реплика Беатриче в пьесе Шелли "Ченчи".
Горничная говорит мне, что ее пришлось немедленно отвезти в больницу,
poveretta*3, что она очень страдала, очень poveretta, что это очень
серьезно... Я удаляюсь из ее пустого дома. Чувствую, что готов заплакать. О,
нет! Этого не случиться, так сразу, без единого слова, без единого взгляда.
Нет, нет! Уж, конечно, чертово счастье не подведет меня!
*3 "Бедняжка (ит.).
Оперировали. Нож хирурга проник в ее внутренности и отдернулся, оставив
свежую зубчатую рану в ее животе. Я вижу ее наполненные темные
страдальческие глаза, красивые, как глаза антилопы. О жестокая рана!
Похотливый Бог!
И снова в своем кресле у окна, счастливые глаза в ее устах, счастливый
смех. Птичка, щебечущая после бури, счастливая, что ее маленькая глупенькая
жизнь упорхнула из-под когтей эпилептического повелителя, дарующего жизнь,
щебечущая счастливо, щебечущая и чирикающая счастливо.
Она говорит, что если бы ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА был откровенен во имя
откровенности *4, она бы спросила, почему я дал ей прочесть его. О, вы бы
спросили, не правда ли? Ученая дама.
Одетая в черное она стоит у телефона. Коротенькие робкие смешки,
коротенькие всхлипывания, робкие отрывки речи, внезапно прерываемые...
Parlero colla mamma*5... Иди! Цып, цып! Иди!
*4 Это суждение об "откровенности во имя откровенности" дает Р.
Эллманну возможность предположить, что ученица Джойса читала третью главу
"Портрета", которая была перепечатана на машинке в июне 1914 г.
*5 Хочу говорить с мамой (ит.).
Черная курочка-молодка испугалась: коротенькие шажки, внезапно
прерываемые, коротенькие всхлипывания: она хочет свою маму, дородную курицу.
Галерка в опере. Промокшие стены сочатся испаряющейся сыростью.
Симфония запахов растворяется в беспорядочной груде человеческих тел:
прокисшая вонь подмышек, обглоданные апельсины, тающие мази на груди,
мастиковая жидкость, серное дыхание чесночных ужинов, воняющие фосфором
газы, опопо-накс*, откровенный пот созревших для замужества и замужних
женщин, мыльная вонь мужчин... Весь вечер я наблюдал за ней, всю ночь я буду
видеть ее: заплетенные и уложенные башенкой волосы и оливковое овальное лицо
и спокойные нежные глаза. Зеленая лента на ее волосах и расцвеченное зеленым
платье вокруг ее тела: цвет миража растительного зеркала природы и пышной
травы: Волосы могил.
* Смолистая жидкость, употребляемая в парфюмерии.
Слова мои в ее разуме: холодные гладкие камни, погружающиеся в трясину.
ЭТИ СПОКОЙНЫЕ ХОЛОДНЫЕ ПАЛЬЦЫ трогали страницы, отвратительные и
прекрасные**, на которых позор мой будет гореть вечно. Спокойные и холодные
и непорочные пальцы. Неужто они никогда не грешили?
** По-видимому, образ навеян репликой ведьм из первой сцены "Макбета"
Шекспира: "Прекрасное - отвратительно, и отвратительное - прекрасно".
Тело ее не пахнет: Цветок без запаха.
На лестницах. Холодная хрупкая рука: робость, тишина: темные, налитые
истомой глаза: усталость.
Кружащие кольца серого пара над пустошью. Лицо ее, такое серое и
мрачное! Влажные спутанные волосы. Ее губы прижимаются нежно, она глубоко
дышит, вздыхая. Поцелуй.
Голос мой, пропадая в отзвуках собственных слов, умирает подобно
утомленному в мудрости голосу Предвечного, зовущего Авраама через
отзывающиеся эхом холмы. Она откидывается назад, прислонясь к стенке с
подушкой: одалисколикая в роскошном мраке. Глаза ее напиваются моими
мыслями: и во влажном теплом дарящем призывающем мраке ее женственности душа
моя, растворяясь, струит и льет и устремляет жидкое и обильное семя...
Берите ее сейчас, кто хочет!.. ***
*** Этот пассаж использован в "Портрете" и в "Изгнанниках".
Выходя из дома Ралли *1, встречаю ее неожиданно в то время, когда мы
оба подаем милостыню слепому нищему, на мое неожиданное приветствие она
отворачивает и отводит свои черные глаза василиска. Ecol suo vedere attosca
l'uomo guando lovede *2. Благодарю за словечко, мессер Брунетто.
*1 Барон Амброджо Ралли (1878-1938), знатный горожанин Триеста,
владелец дворца на Пиаца Скорола.
*2 Одно ее лицезрение отравляет смотрящего на нее (ит.). Слова
итальянского писателя Брунетто Латини (ок. 1220-1294).
Расстилают у ног моих ковры для сына человеческого. Ожидают, когда я
пройду. Она стоит в желтой тени зала, плед защищает от холода ее опущенные
плечи: и когда останавливаюсь в изумлении и оглядываюсь, она приветствует
меня холодно и проходит вверх по лестнице, метнув на меня мгновенно из своих
вяло скошенных глаз черную струю яда.
Гостиная, завешанная мягкой помятой горохово-зеленой занавеской. Узкая
парижская комната. Только что здесь лежала парикмахерша. Я поцеловал ее
чулок и кайму темно-ржавой пыльной юбки. Это другое. Она. Гогарти *3 пришел
вчера познакомиться. По случаю УЛИССА. Символ интеллектуальной совести...
Значит, Ирландия? А муж? Должно быть, расхаживает по коридору в мягких
туфлях или играет в шахматы с самим собой. Зачем нас здесь оставили?
Парикмахерша только что лежала тут, зажимая мою голову между бугристыми
коленями... Интеллектуальный символ моей расы. Слушайте! Рухнул
погружающийся мрак. Слушайте!
*3 Оливер Джон Гогарти (1878-1957), ирландский поэт, друг Джойса,
послуживший прототипом Бака Маллигана ("Улисс").
- Я не убежден, что подобная деятельность разума или тела может быть
названа нездоровой.
Она говорит. Слабый голос из-за холодных звезд. Голос из-за холодных
звезд. Голос мудрости. Продолжайте! О, говорите, обогащайте меня мудростью!
Я никогда не слыхал этого голоса.
Извиваясь, она надвигается на меня в помятой гостинной. Я не могу ни
двигаться, ни говорить. Приближение извивающегося рокового тела.
Прелюбодеяние мудрости. Нет. Я уйду. Уйду.
- Джим, милый! -
Мягкие засасывающие губы целуют мою левую подмышку: извивающийся
поцелуй на мириадах кровеносных сосудов. Горю! Съеживаюсь подобно горящему
листу! Жало пламени вырывается из-под моей правой подмышки. Поблескивающая
змея поцеловала меня: холодная ночная змея. Я погиб!
- Нора! *4 -
*4 Имя жены Джойса и героини драмы Ибсена "Кукольный дом".
Ян Питерс Свелинк *. Необычайное имя старого голландского музыканта
делает всю красоту необычайной и далекой. Я слышу его вариации для
клавикорда на старый мотив. МОЛОДОСТЬ ИМЕЕТ ПРЕДЕЛ. В смутном тумане старых
звуков появляется слабая точка света: вот-вот заговорит душа. Молодость
имеет предел: предел настал. Этого никогда не будет. Вам это хорошо
известно. Ну и что ж? Пиши об этом, черт подери, пиши! На что ж еще ты
способен?
* Ян Питерс Свелинк (1562-1621), - нидерландский композитор и органист.
"Почему?"
"Потому что в противном случае я бы не смогла вас видеть". Скольжение -
пространство - века - лиственный орнамент звезд и убывающие небеса -
безмолвие - и более глубокое безмолвие - безмолвие исчезновения - и ее
голос.
Non huanc sed Barabbam!**
** Не его, но Варавву (латин.). См. "От Иоанна", 18, 40.
Неготовность. Голая квартира. Безжизненный дневной свет. Длинный черный
рояль: музыкальный гроб. Дамская шляпа на его краю, с алым цветком, и
зонтик, сложенный. Ее герб: шлем, алый цвет и тупое копье на фоне щита,
черном***.
*** Нам кажется вероятным, что Джойс здесь описывает герб Шекспира, так
как все упомянутые геральдические элементы (шлем, алый цвет, копье на черной
полосе щита) встречаются как раз в фамильном гербе Шекспира. Тем более, что
герб Шекспира упоминается и в "Улиссе". (Автор комментариев к немецкому
переводу "Джакомо", европейский редактор "Джеймс Джойс Квортерли", Фриц Зенн
в своем письме от 19.9.69 г. сообщает, что, проверив наше предположение,
считает его правильным).
Посылка: Люби меня, люби мой зонтик.
Как бы хорошо написать худож. произведение, в котором бы ясно высказать
текучесть человека, то, что он один, тот же, то злодей, то ангел, то мудрец,
то идиот, то силач, то бессильнейшее существо...
Л. Н. Толстой
Древний отец, древний мастер, помоги мне, ныне и вовеки-веков.
Д. Джойс
Итак, атональная симфония. Эпическая поэма. Полимиф нашей эпохи. Новый
Фауст (но без прекрасной Елены). Пер Понт. Вечный Жид. Житие Христа. Новая
Одиссея. Божественная Коме-
дия. Вальпургиева ночь. Эпос новой цивилизации. Энциклопедия истории и
культуры. Бессмертная безделица...
Синтез истории, мифа и языка. Блуждание духа в поисках смысла бытия.
Восхождение к первоисточникам жизни. Идеальная и свободная от времени
история, в которой нашли отражение все истории. Исчерпание и формы, и идеи.
Роман, после которого никакие романы уже невозможны. Эксцентрическое
новаторство. Шедевр, сравнимый - по мощи, значимости, влиянию - с лучшими
образцами былых времен...
Знала ли все это Сильвия Бич, когда взяла на себя риск...
Д. Джойс: "Это эпическое повествование о двух расах (иудейской и
ирландской) и в то же время изображение цикла человеческого развития, равно
как и скромный рассказ об одном дне жизни. Это также род энциклопедии. Я
хочу транспонировать миф sub species temporis nostri. При свете
современности".
Он не разрушал современность, а упорядочивал ее. Использование мифа,
писал Элиот, проведение постоянной параллели между современностью и
древностью есть способ контролировать, упорядочивать, придавать форму и
значение тому громадному зрелищу тщеты и разброда, которое представляет
собой современная история.
На современном материале Джойс выразил новые страхи человечества, вновь
- в который раз! - теряющего надежду найти в сегодняшней беспокойной жизни
порядок, смысл, уверенность...
Э. Паунд: "Улисс это не та книга, которую всякий прочтет с восхищением,
точно так же как не всякий прочтет с восхищением Бувара и Пекюше; но это
книга, которую любому серьезному писателю следует прочитать, такая книга,
которую ему, согласно законам писательской профессии, придется прочитать,
чтобы составить себе ясное представление о переломе в развитии нашего
искусства".
Ф. М. Форд: "Есть книги, которые меняют мир. Таков Улисс, независимо от
того, успех это или поражение, ибо отныне ни один романист, преследующий
серьезные цели, не сможет приступить к работе, пока не сформирует
собственного представления о верности или ложности методов автора Улисса".
Т. С. Элиот: "Я нахожу, что в этой книге нынешний век нашел наиболее
важное выражение; это книга, которой мы все обязаны, от которой не уйти
никому из нас. Джойс следует методу, которому должны следовать и другие".
Б. Брехт (да, даже Брехт!): "Лучшая книга года - роман Д.Джойса Улисс,
потому что он изменил положение романа и представляет собой незаменимое
справочное пособие для писателей.
И еще: Если хотите, Улисс - самая реалистическая из когда-либо
написанных книг. Самая - даже наши единомышленники признаются, что смеялись
над Улиссом почти так же, как над Швейком, "а обычно наш брат смеется только
при чтении реалистических сатир...".
Да, это так: Джойс требовал максимальной правды, максимальной
адекватности литературы и жизни. Так что не удивительно, что "поганый
модернизм" оказался всеобъемлющим реализмом, способом увидеть в современном
вечные законы и истины истории.
Н. Карпентер: "Перед Улиссом романисты застыли в изумлении. Джойс
подвел итог целой эпохе, определенному образу жизни человека на земле".
Г. Левин: "В лучших работах современных писателей образы и