Страница:
[18]
Вернувшись домой с копьем Гаммаль-Хьёрта, Вигмар не стал рассказывать эту сагу никому, кроме своих домочадцев. Слава, как и месть, требует умения выждать. Но по округе побежали слухи: мертвец больше не напоминал о себе, и нашлись герои, которые отважились в ясный полдень побывать возле обрушенного кургана. Всем хотелось знать имя победителя, однако Вигмар и теперь не спешил складывать о себе хвалебные песни и выкрикивать их с верхушки самой высокой сосны. Даже услышав от Грима Опушки, что к Стролингам приехал старший сын Кольбьёрна, Эггбранд, он только хмыкнул. Что мне за дело, кто там приезжает к этим крикливым хвастунам, способным только на разговоры о подвигах?
Все ждали, что теперь Стролинги устроят пир.
— Конечно, они устроят пир — отчего же богатым людям не пировать! Но мне вовсе не думается, что тебя туда позовут! — с досадой отрезал Хроар. С тех пор как ноги отказались носить его и хозяин усадьбы Серый Кабан стал проводить все свое время сидя в гриднице на скамье, его нрав сильно испортился. — И к лучшему! Нечего тебе тереться возле этих Стролингов! Нам не дождаться от них чести, а за бесчестьем не стоит ходить!
Вигмар усмехнулся, дернул себя за косичку, упавшую на плечо. Новость Грима порадовала его: вот уже больше половины месяца он ждал этого случая.
— А я уверен, что меня позовут! — весело ответил Вигмар. — Стролинги хотят посмеяться надо мной — ведь они себя почитают величайшими героями, победителями мертвеца! Но мы еще посмотрим, кто над кем посмеется!
Гест* из усадьбы Оленья Роща прискакал всего за день до назначенного срока, как будто о Вигмаре случайно вспомнили в последний миг. Именно так Стролинги и хотели представить дело, но Вигмар не остался в долгу. Он явился на пир самым последним, когда люди уже сидели за столами — и получилось так, словно все ждали его.
— Не очень-то ты торопился, Вигмар сын Хроара! — крикнул ему Кольбьёрн через всю гридницу, перекрывая стук ножей и общий говор. — Уж не захромал ли твой конь по дороге?
— Не больше, чем конь твоего геста, который приезжал меня звать! — небрежно ответил Вигмар.
Копье с золотой насечкой привычно лежало у него на плече, и он был готов спорить хоть с целым миром. Теперь он не думал о своей рубахе, плаще, сапогах, которым никогда не сравняться с богатыми нарядами Атли и других щеголей. Одежда пачкается, рвется и гниет, но честь и слава — никогда.
Взгляды гостей и хозяев дружно устремились к копью, но Вигмар с видом простодушной вежливости отвечал на приветствия соседей и не замечал вопрошающих взглядов. Его провели на место, и он сел, небрежно прислонив копье к стене позади себя. И не удержался — быстро глянул на Рагну-Гейду, не сводившую с него взора, сделал ей мимолетный знак глазами. И отвернулся. Пусть не говорят, что он только и умеет, что пялить глаза на дочь Кольбьёрна.
Рагна-Гейда тоже отвернулась и опустила глаза. Все утро она ждала его, роняла ножи и посуду, чуть не всыпала в похлебку лишнюю ложку соли, не замечая, что делает, а думая только об одном: приедет он или не приедет? Каждый раз, когда в сенях взвизгивала дверь, у Рагна-Гейды обрывалось сердце. Каждый раз, увидев на пороге кого-то другого, она ощущала и тоскливое разочарование, и облегчение отсрочки. Что с ней будет, когда он наконец войдет! Он посмотрит на нее… и всякому в доме станет ясно, что между ними что-то есть. Он не посмотрит… Богиня Фригг, может быть, он и не думает о ней! Первое казалось тревожным и опасным, второе — болезненным. Рагну-Гейду измучило ожидание, она отмечала каждое бесполезно промелькнувшее мгновение, и в душе ее воцарялась пустота, схожая со слабостью тела после лихорадки. Пусть он смотрит или не смотрит, все равно, лишь бы приехал! Если он не приедет — зачем тогда весь этот пир, зачем она вообще живет на свете?
Сердце Рагны-Гейды громко стучало, щеки горели от волнения. Атли сын Логмунда, явившийся раньше всех, уже не раз восхитился, как она сегодня хороша. Бедный Атли, он думал, что это ему она так трепетно радуется! У него были ясные голубые глаза, кудрявые русые волосы и такая же бородка, прямой небольшой нос, густые черные брови, из-за чего многие женщины находили его красивым. Но только не Рагна-Гейда. Сияющие улыбкой открытые черты Атли казались ей какими-то детскими, как будто он к двадцати трем годам еще не стал мужчиной. По духу, имеется в виду.
Млея от горделивой радости, Атли увлеченно рассказывал ей, как видел мертвого оборотня, бродящего в долине позади пастбища, и был убежден, что Рагна-Гейда не меньше него самого занята рассказом. А она бессмысленно улыбалась и прислушивалась к каждому звуку голоса во дворе: не он… опять не он… да где же он, богиня Фригг! Несмотря на свое многоречие, Атли был для нее очень скучным собеседником. Напрасно некоторые мужчины считают, что женщины любят разговорчивых. Важно не сколько сказано, а что сказано. Можно не закрывать рта целый день, но так и не сказать ничего достойного.
И вот наконец внесли столы, гости расселись, Кольбьёрн хёльд поднял кубок Одину… И вот он появился, Вигмар Лисица, и весь пир обрел единственный смысл, который только мог иметь для Рагны-Гейды. Она прятала глаза, и ей казалось, что вся гридница видит ее счастливое смущение и понимает: дочка гордого Кольбьёрна просто влюблена в Вигмара. В одного из самых неподходящих для нее людей во всей округе. Богиня Фригг, откуда же это все взялось, если он не подходит ей? И что теперь с этим делать? Как унять эту счастливую дрожь при виде его, где взять любви к другому, подходящему?
— Ты едва не опоздал к самому любопытному! — сказал Гейр, провожавший последнего гостя на место. — Эггбранд только начал рассказывать, кто и почему напал на нас там, на побережье.
— Вот как! — Вигмар вскинул на него глаза. Такие новости стоили путешествия от Серого Кабана до Оленьей Рощи! В тревогах и заботах с мертвецом они позабыли, с чего все началось.
Гейр с жаром закивал, и Вигмар перевел взгляд на Эггбранда, сидевшего напротив хозяина. Даже Логмунд Лягушка сегодня не обижался, что его лишили почетного места — оно по праву принадлежало Эггбранду, сыну Кольбьёрна и хирдману Ингстейна хёвдинга. Эггбранду уже исполнилось тридцать, его борода и волосы были чуть темнее, чем у всех Стролингов, глаза отливали больше сталью, чем зеленью и смотрели остро. Имея два повода гордиться собой, он на всех вокруг поглядывал свысока, и редкая его встреча с Вигмаром обходилась без ссоры. Если того и другого спрашивали о причинах ссоры, ответ был один: «Я его терпеть не могу, и когда-нибудь он у меня дождется!»
— Это правда? — быстро спросил Вигмар. — Ты можешь рассказать, с кем нам пришлось драться?
— Иной раз на расстоянии видно лучше, чем вблизи! — с насмешкой ответил Эггбранд. — Раз уж ты сам не смог разглядеть, кто лишил вас корабля, то я помогу тебе узнать об этом.
На язык Вигмару прыгнуло замечание, что иные люди всегда ухитряются оказаться на расстоянииот битвы, но он сдержался: сейчас не время ссориться. Эггбранд несколько мгновений помолчал, давая ему возможность ответить, бросил косой насмешливый взгляд: что, Лисица, прикусил язык? И продолжал рассказывать, не дождавшись ответа:
— Наш гест прожил на усадьбе Фрейвида хёвдинга несколько дней и успел узнать обо всем подробно. Западное побережье само виновато в том, что фьялли пошли на них военным походом. Летом, еще до Дня Высокого Солнца, какая-то ведьма с западного побережья наслала болезнь на дружину Модольва Золотой Пряжки и у него умерло то ли пятнадцать, то ли двадцать человек. Там был еще племянник Модольва, любимец Торбранда конунга. Он хоть и не умер, но после «гнилой смерти» стал лицом уродливее подземного тролля. Модольв Золотая Пряжка вернулся к себе домой в Аскрфьорд, но ведьма достала их и там — в усадьбе Торбранда конунга тоже началась «гнилая смерть». Умерло не очень много народу, как говорят, но умерла кюна Бломменатт и оба ее сына. Торбранд конунг разом остался без жены и без наследников и тут же стал собирать войско на Квиттинский Запад. Он хотел отомстить Фрейвиду хёвдингу, в доме которого жила та ведьма, но Фрейвид заранее ушел в свою внутреннюю усадьбу, в горы. А ведьма осталась. Она вызвала Большого Тюленя, и он утопил все шестнадцать кораблей Торбранда. Он потерял больше трети дружины, и ему пришлось возвращаться домой пешком, по берегу. А по пути они захватывали все корабли, которые им попадались. Вот и наш «Олень» попал туда же. Теперь он стоит где-нибудь в Аскрфьорде.
Слушатели качали головами, переглядывались, подталкивали друг друга от избытка чувств, от изумления и тревоги. Вот так дела! Ни в одной саге о не говорится о подобном! Чтобы одна ведьма потопила шестнадцать кораблей!
— А мне еще помнится, что этот Модольв Золотая Пряжка ссорился с Гримкелем ярлом, родичем нашего конунга, — добавил Логмунд Лягушка. — Это верно?
— И это было! — Эггбранд кивнул. — Модольв ярл приплыл на Острый мыс и хотел купить железа, но наш конунг не велел продавать ему ничего. Иначе наше железо обратилось бы в мечи против нас!
— Это правильно! Конунг рассудил мудро! — на разные голоса одобрила гридница.
— Однако, так все и вышло! — негромко заметил Грим Опушка, но его почти никто не услышал.
— И что же теперь? — перебивая общий шум, воскликнула фру Арнхильд. — Если правда все то, что я слышала о Торбранде конунге, он не смирится с этими обидами и пойдет воевать снова.
— Ха! И пусть идет! — крикнул Кольбьёрн хёльд. — Фрейвид Огниво заслужил такое разорение! Зачем он держит у себя в доме ведьму?
Фру Арнхильд покосилась на мужа, подавила досадливый вздох. Он отважный человек, Кольбьёрн хёльд, но порой не видит дальше своего носа. Если дружины фьяллей пойдут как прежде, морем, то усадьбе Оленья Роща почти нечего бояться — она далеко от побережья. Но если фьялли пойдут по суше, то Квиттинский Север первым окажется на их пути. Гораздо раньше, чем владения Фрейвида Огниво.
— А если война затронет и нас, то на Севере немало храбрецов! — крикнул Скъёльд. — Не так ли, Вигмар Лисица?
— Разумеется, если ты имеешь в виду себя и своих братьев, — откликнулся Вигмар. — Вы, конечно, уже рассказали своему старшему брату, сколько раз выходили биться с мертвецом?
«И сколько раз убегали от него», — подразумевалось в его умолчании, и братья Стролинги отлично его поняли.
— Так или иначе, мы сделали свое дело! — крикнул Гейр. — Мы добыли из могилы много золота, и вот уже больше полумесяца мертвец не выходит из могилы! Мы лишили его силы!
— А если он выйдет, то я сам разберусь с ним! — с надменной уверенностью добавил Эггбранд, и Гейр оглянулся на старшего брата с почтительной завистью. Наверное, Ингстейн хёвдинг гордится, что у него на службе такой доблестный человек!
— А если вы добыли сокровища из могилы, то почему бы нам не сравнить их прямо сейчас? — небрежно предложил Вигмар.
По гриднице пробежал гул, гости заёрзали на скамьях от нетерпения, возбужденно поглядывая то на одного из спорщиков, то на другого.
— Можно и сейчас! — крикнул Модвид Весло. — Может быть, и ты что-нибудь принес? Должно быть, все колени ободрал, пока ползал по земле и собирал рассыпанное золото?
Гости понимающе засмеялись. Многие из них, кто побывал возле кургана после памятного столкновения Стролингов с «мертвецом», нашли среди вереска кто перстень, кто обручье, кто узорную застежку. Золотом щеголяли даже бонды, и благодаря этому северное пограничье выглядело самой богатой и удачливой частью Квиттинга.
— Нам не нужно далеко ходить! — горделиво заявил Кольбьёрн хёльд и поднял на вытянутой руке стоявший перед ним золотой кубок. — Вот что мы привезли из могилы! Едва ли на всем Квиттинге найдутся подобные сокровища! Разве что у самого конунга!
Вигмар сразу увидел в этом кубке что-то знакомое: по бокам его бежали бесконечным кругом олени с ветвистыми рогами, попирая копытами ряд полупрозрачных красновато-рыжих камней разного размера, вделанных чуть пониже. Похожий узор он видел на одной из чаш внутри кургана.
— А вот и еще!
С горделивыми усмешками Скъёльд, Хальм, Фридмунд подняли золотые кубки. Разноцветные камни, чудесная чеканка: птицы с распростертыми крыльями, горбатые лоси и кони, вставшие на дыбы. Волк терзает косулю, присевший под деревом бородатый воин натягивает тетиву на короткий крутой лук. Женщина со множеством косичек, в непривычном платье с широкими рукавами держит в руках стрелу, и почему-то сразу становится ясно, что эта стрела — знак брачного выбора. Золото жило своей непостижимой, неизменной жизнью, замкнуто хранило свой внутренний, богатый, древний и вечно молодой мир. Каждый кубок казался умнее и выразительнее, чем лицо нового хозяина.
Вигмар быстро скользнул взглядом по довольным лицам Стролингов и вдруг ощутил снисходительную жалость. Они были слепы и глухи, они видели только золото и не видели тех людей, которые века назад держали в руках эти кубки. Стролинги не узнали благодаря кладу мертвеца, как велик и разнообразен мир. А значит, настоящего клада они не нашли и были гораздо беднее Вигмара.
— Не только вы одни добыли кое-что из кургана! — крикнул Модвид Весло и поднялся на ноги. В руках у него был небольшой мешочек. — Посмотрите, что нашел там я!
Вынув из мешка что-то плоское, округлое, Модвид бережно развернул серую холстину и поднял на вытянутых руках блюдо, у которого дно было из гладкого серебра, а края окаймляла гирлянда из странных резных листьев и крупных ягод, собранных кистью. Гирлянда была золотой.
— Это блюдо? Нет, это старинная женская застежка на юбку! Да нет, это умбон с щита! Только щит был очень большой! — на разные голоса заговорила гридница. — Странное какое-то блюдо! У нас таких ягод не растет! Может, это брусника?
Модвид торжествующе улыбался, чувствуя свое превосходство над всей этой толпой, не исключая и гордых Стролингов: он не только владеет этой вещью, но и знает ее назначение и даже название!
— Что это такое, Модвид? — озадаченно хмурясь, спросил Кольбьёрн хёльд. — Я вижу, что это золото и серебро, но не лучше ли было перековать это все на гривны и пряжки?
— Должно быть, это служит для колдовства! — с надменной небрежностью сказала Арнхильд хозяйка. Ей было досадно, что она тоже не знает этой вещи.
— Это не блюдо! — Модвид повернул свою добычу внутренней стороной к хозяйке. Это называется «мир-а»! Оно служит для того, чтобы смотреть на свое лицо! Каждый, кто заглянет сюда, увидит себя самого! [19]
— Так это для гадания? — Даже умная фру Арнхильд не сразу поняла, почему свое собственное, родное лицо надо искать на дне какого-то нелепого блюда.
— Да нет же! — просвещал гордый Модвид. — За южными морями такое есть у каждой женщины. Ты же смотришь на себя в лохани, когда умываешься? А здесь лицо может быть видно гораздо лучше, чем в воде. Только надо хорошо почистить.
— Я слышал у хёвдинга про такие штуки! — снисходительно бросил Эггбранд. — Но мудрые люди говорят, что от них один вред. После тебя эту штуку возьмет дурной человек и сглазит тебя через твое отражение!
— Как же он сглазит, если я заберу свое отражение с собой? — перекрывая испуганный гомон, защищал Модвид свою находку. Он был так оскорблен этими нападками, словно сам и придумал загадочное «мир-а».
— С собой ты заберешь свое лицо, а отражение останется! — вразумлял Модвида осторожный Логмунд Лягушка.
— В каждой луже хранятся отражения, но ведь никто не сглазил тебя через те лужи, мимо которых ты проходил! — Модвиду было не занимать упрямства в споре.
— Не сглазил, потому что каждый умный человек носит амулеты! И вообще посмотреть на себя можно в лоханке с водой!
— Некоторым лучше вовсе на себя не смотреть! На сердце спокойнее! — ехидно вставила фру Гродис.
Подавляя гнев, Модвид сел на свое место. Иным дай хоть луну и солнце — они все равно будут недовольны! Но все же его «мир-а» произвело на людей более сильное впечатление, чем золотые кубки Стролингов. Разговоров в округе будет много, а это уже кое-что!
— А что же молчит Вигмар Лисица? — спросила фру Арнхильд. Она была проницательна и понимала: спокойствие Вигмара означает, что он припас нечто невиданное и даже не боится соперничества. — Или тебе нечего показать людям? Я не верю в это — кто же сравнится с тобой в доблести?
Гости замолчали, ожидая ответа Вигмара. А он равнодушно пожал плечами, словно его спросили, какая завтра будет погода:
— Зачем тратить много слов? Все, у кого есть глаза, уже увидели, что я принес с собой.
Вигмар даже не обернулся, но все взгляды устремились к копью, прислоненному к стене за его плечом.
— Я видел, что ты обзавелся новым копьем взамен утопленного! — сказал Кольбьёрн хёльд, мельком подмигнув сыновьям. — Чего же в нем такого любопытного?
— А я думал, что у вас память получше! — с самым искренним дружелюбием ответил Вигмар.
— Память? — Кольбьёрн хёльд вскинул брови.
— Конечно. Я слышал, что Старый Олень приходил к вам во двор с копьем. Приглядись получше, и пусть твои люди тоже посмотрят — не то ли это копье?
С этими словами Вигмар вытащил копье из-за спины и поднял так, чтобы все могли его увидеть. В гриднице застыла тишина: видевшие копье разглядывали его и силились узнать, а не видевшие — разглядывали и ожидали ответа видевших. Лица Стролингов как-то разом погасли и натянулись — они узнали. Копье было то самое. А это значит…
— Ты его убил! — ахнула Рагна-Гейда и перевела наконец взгляд на Вигмара.
В ее глазах плескались ужас и восторг, и в душе Вигмара вдруг вскипело и заискрилось такое ликование, такое торжество победы, что захотелось немедленно выйти на битву с десятком таких мертвецов, каким был Гаммаль-Хьёрт.
Он смотрел прямо ей в глаза так твердо и весело, что сомневаться было невозможно — это правда. Рагна-Гейда видела в его глазах торжество, напоминание и какое-то обещание — и ей вдруг стало так радостно, как будто удивительная победа принадлежит ей самой. То самое чувство связи с ним, которое во время буйства мертвеца мучило ее угрызениями совести, теперь наполняло гордостью и счастьем. Веселье бурлило в ней горячим ключом; казалось, разведи руки в стороны — и приподнимешься над полом, легкая и сильная, как птица. Не зря, не зря она выбрала его, он и правда лучше, отважнее, сильнее, даже красивее всех на свете!
— Гаммаль-Хьёрт больше никогда не выйдет из своей могилы! — весело заверил Вигмар. — От него осталась маленькая кучка пепла. Она уже никому не причинит вреда. Но и новых сокровищ из кургана больше никто не достанет — ворота закрыты крепко и навсегда. Так что пришла пора выбрать наилучшее сокровище и назвать того, кто выиграл наш спор.
Рагна-Гейда встала на ноги, следом за ней невольно поднялись и Скъёльд, и Модвид Весло. Помедлив, Вигмар тоже встал, опираясь на древко копья. Широкий и длинный наконечник с золотой насечкой сверкал острыми гранями, как застывшая молния. Он казался серединой всей палаты, как огонь, притягивал все взгляды, подавлял робких, внушал зависть сильным. Кольбьёрн хёльд хмурился с беспокойным недовольством, лицо Модвида застыло. Почему-то все они заранее знали, что выберет Рагна-Гейда.
А она смотрела то на Вигмара, то на копье в его руках, начисто забыв обо всех остальных. Затаив дыхание, гридница ждала, что скажет Рагна-Гейда, но она не находила слов. Мысли толкались, как люди в доме возле узких дверей, мешая друг другу, а разум призывал к осторожности: не скажи такого, о чем потом пожалеешь. Ей хотелось сказать Вигмару, что она восхищена им, но этого не скажешь при всех. Да и к чему слова: он видел счастливый восторг в ее глазах и понимал ее.
И тогда заговорил Вигмар. Все получилось точно так, как он воображал, сидя в кургане в ожидании его мертвого хозяина: на них с Рагной-Гейдой смотрела сотня глаз, но он должен был сказать о своей победе и своей любви только ей. И он сказал:
— Я думаю, что Вигмар сын Хроара раздобыл лучшее сокровище кургана, — просто сказала она. — Кубки и та другая вещь, — она повела рукой в сторону Модвида, но не посмотрела на него, не в силах отвести глаз от Вигмара, — хороши, но эти сокровища их хозяевам придется защищать. А копье само защитит владельца.
— Прежнего владельца оно защитило плоховато! — с досадой бросил Скъёльд. — Смотри, Вигмар, как бы это копье и тебе самому не принесло смерть, как Гаммаль-Хьёрту!
Спорить с решение Рагны-Гейды было бы глупо — его посчитают вздорным завистником и не больше, — но все же Скъёльд не мог так легко принять поражение и злился на сестру. Встречи с мертвецом, которыми он лишь сегодня утром гордился, теперь жгли позором. Лисица неспроста усмехается: наверняка ему тролли нашептали, как его, Скъёльда сына Кольбьёрна, тащили из кургана на веревке, а он дрыгал ногами и орал!
— Мне не предрекали смерти из-за собственных сокровищ! — весело ответил Вигмар. Сияние глаз Рагны-Гейды сделало его совершенно счастливым, он не испытывал никаких дурных чувств к ее родне и даже яркая досада, написанная на лицах Стролингов, для него ничего не значила.
— А от чужих? — ядовито спросил Фридмунд Сказитель, стремясь отыграться хоть как-нибудь.
— А чужое на то и существует, чтобы стать своим! — уверенно ответил Вигмар и вдруг так дерзко взглянул прямо в глаза Фридмунду, ждавшему ответа, что все Стролинги разом вздрогнули. Всем показалось, что Вигмар имеет в виду их собственные сокровища. Какие?
— … и тогда злобное колдовство квиттинской ведьмы вызвало чудовищного тюленя, который утопил все наши корабли… Конунг Стюрмир со своими людьми был рад услышать о нашем позоре… Гримкель Черная Борода говорил, что не продаст нам железа… Они боятся нашей мощи… Квитты — наши враги, и ни один из фьяллей не сможет быть спокоен за свою честь, пока мы не рассчитаемся с ними за обиды!
— Веди нас, конунг! Пусть у нас будет одна судьба с тобой! А в квиттинских усадьбах найдется достаточно добра, чтобы вознаградить нашу доблесть!
Эрнольв Одноглазый молча кивал головой, глядя в свой кубок. В каждой усадьбе, где останавливался Торбранд конунг по пути на север, раздавались те же самые воинственные речи.
— Я клянусь памятью моих предков, что пойду с тобой в поход, конунг, и пусть у нас будет одна судьба! — провозглашал хозяин, местный хёльд, поднимая к закопченной кровле посвященный Одину рог. — Я клянусь именем Отца Ратей: я не отступлюсь от тебя до самой победы, и лучше погибну в битве, но не покажу себя трусом!
Родня и дружина хозяина радостно вопили, предвкушая будущие подвиги, добычу и славу. Их мечи и копья соскучились праздно служить украшением стен, в глазах хозяев уже блестело квиттинское золото, в ушах звенели победные кличи и хвалебные песни. Эти люди не видели черную спину квиттинского чудовища в бурных волнах, они еще не теряли братьев.
— Что ты притих, Эрнольв? — окликнул вдруг его Хродмар сын Кари. — Тебе не нравится эта песня — так сложи новую, получше. Ты ведь теперь стал так красноречив!
Эрнольв поднял глаза, но не сразу нашел Хродмара: в тесной гриднице сидело на скамьях и на полу множество народа, было полутемно и очень надымлено. А, вон он: светловолосая голова Хродмара виднелась возле подлокотника почетного хозяйского сидения, которое сейчас занимал конунг.
Хродмар не давал Эрнольву покоя, и Эрнольв отлично знал, что любимец конунга ему не доверяет. Несмотря на его согласие идти в поход, Эрнольва считали противником конунга, и Хродмар не считал нужным изображать дружелюбие. Сам Торбранд обращался с ним ровно, спокойно, не менее приветливо, чем с прочими, но Эрнольв понимал, что Торбранд тоже не доверяет ему. И положение его в дружине конунга было очень шатким и ненадежным.
Вернувшись домой с копьем Гаммаль-Хьёрта, Вигмар не стал рассказывать эту сагу никому, кроме своих домочадцев. Слава, как и месть, требует умения выждать. Но по округе побежали слухи: мертвец больше не напоминал о себе, и нашлись герои, которые отважились в ясный полдень побывать возле обрушенного кургана. Всем хотелось знать имя победителя, однако Вигмар и теперь не спешил складывать о себе хвалебные песни и выкрикивать их с верхушки самой высокой сосны. Даже услышав от Грима Опушки, что к Стролингам приехал старший сын Кольбьёрна, Эггбранд, он только хмыкнул. Что мне за дело, кто там приезжает к этим крикливым хвастунам, способным только на разговоры о подвигах?
Все ждали, что теперь Стролинги устроят пир.
— Конечно, они устроят пир — отчего же богатым людям не пировать! Но мне вовсе не думается, что тебя туда позовут! — с досадой отрезал Хроар. С тех пор как ноги отказались носить его и хозяин усадьбы Серый Кабан стал проводить все свое время сидя в гриднице на скамье, его нрав сильно испортился. — И к лучшему! Нечего тебе тереться возле этих Стролингов! Нам не дождаться от них чести, а за бесчестьем не стоит ходить!
Вигмар усмехнулся, дернул себя за косичку, упавшую на плечо. Новость Грима порадовала его: вот уже больше половины месяца он ждал этого случая.
— А я уверен, что меня позовут! — весело ответил Вигмар. — Стролинги хотят посмеяться надо мной — ведь они себя почитают величайшими героями, победителями мертвеца! Но мы еще посмотрим, кто над кем посмеется!
Гест* из усадьбы Оленья Роща прискакал всего за день до назначенного срока, как будто о Вигмаре случайно вспомнили в последний миг. Именно так Стролинги и хотели представить дело, но Вигмар не остался в долгу. Он явился на пир самым последним, когда люди уже сидели за столами — и получилось так, словно все ждали его.
— Не очень-то ты торопился, Вигмар сын Хроара! — крикнул ему Кольбьёрн через всю гридницу, перекрывая стук ножей и общий говор. — Уж не захромал ли твой конь по дороге?
— Не больше, чем конь твоего геста, который приезжал меня звать! — небрежно ответил Вигмар.
Копье с золотой насечкой привычно лежало у него на плече, и он был готов спорить хоть с целым миром. Теперь он не думал о своей рубахе, плаще, сапогах, которым никогда не сравняться с богатыми нарядами Атли и других щеголей. Одежда пачкается, рвется и гниет, но честь и слава — никогда.
Взгляды гостей и хозяев дружно устремились к копью, но Вигмар с видом простодушной вежливости отвечал на приветствия соседей и не замечал вопрошающих взглядов. Его провели на место, и он сел, небрежно прислонив копье к стене позади себя. И не удержался — быстро глянул на Рагну-Гейду, не сводившую с него взора, сделал ей мимолетный знак глазами. И отвернулся. Пусть не говорят, что он только и умеет, что пялить глаза на дочь Кольбьёрна.
Рагна-Гейда тоже отвернулась и опустила глаза. Все утро она ждала его, роняла ножи и посуду, чуть не всыпала в похлебку лишнюю ложку соли, не замечая, что делает, а думая только об одном: приедет он или не приедет? Каждый раз, когда в сенях взвизгивала дверь, у Рагна-Гейды обрывалось сердце. Каждый раз, увидев на пороге кого-то другого, она ощущала и тоскливое разочарование, и облегчение отсрочки. Что с ней будет, когда он наконец войдет! Он посмотрит на нее… и всякому в доме станет ясно, что между ними что-то есть. Он не посмотрит… Богиня Фригг, может быть, он и не думает о ней! Первое казалось тревожным и опасным, второе — болезненным. Рагну-Гейду измучило ожидание, она отмечала каждое бесполезно промелькнувшее мгновение, и в душе ее воцарялась пустота, схожая со слабостью тела после лихорадки. Пусть он смотрит или не смотрит, все равно, лишь бы приехал! Если он не приедет — зачем тогда весь этот пир, зачем она вообще живет на свете?
Сердце Рагны-Гейды громко стучало, щеки горели от волнения. Атли сын Логмунда, явившийся раньше всех, уже не раз восхитился, как она сегодня хороша. Бедный Атли, он думал, что это ему она так трепетно радуется! У него были ясные голубые глаза, кудрявые русые волосы и такая же бородка, прямой небольшой нос, густые черные брови, из-за чего многие женщины находили его красивым. Но только не Рагна-Гейда. Сияющие улыбкой открытые черты Атли казались ей какими-то детскими, как будто он к двадцати трем годам еще не стал мужчиной. По духу, имеется в виду.
Млея от горделивой радости, Атли увлеченно рассказывал ей, как видел мертвого оборотня, бродящего в долине позади пастбища, и был убежден, что Рагна-Гейда не меньше него самого занята рассказом. А она бессмысленно улыбалась и прислушивалась к каждому звуку голоса во дворе: не он… опять не он… да где же он, богиня Фригг! Несмотря на свое многоречие, Атли был для нее очень скучным собеседником. Напрасно некоторые мужчины считают, что женщины любят разговорчивых. Важно не сколько сказано, а что сказано. Можно не закрывать рта целый день, но так и не сказать ничего достойного.
И вот наконец внесли столы, гости расселись, Кольбьёрн хёльд поднял кубок Одину… И вот он появился, Вигмар Лисица, и весь пир обрел единственный смысл, который только мог иметь для Рагны-Гейды. Она прятала глаза, и ей казалось, что вся гридница видит ее счастливое смущение и понимает: дочка гордого Кольбьёрна просто влюблена в Вигмара. В одного из самых неподходящих для нее людей во всей округе. Богиня Фригг, откуда же это все взялось, если он не подходит ей? И что теперь с этим делать? Как унять эту счастливую дрожь при виде его, где взять любви к другому, подходящему?
— Ты едва не опоздал к самому любопытному! — сказал Гейр, провожавший последнего гостя на место. — Эггбранд только начал рассказывать, кто и почему напал на нас там, на побережье.
— Вот как! — Вигмар вскинул на него глаза. Такие новости стоили путешествия от Серого Кабана до Оленьей Рощи! В тревогах и заботах с мертвецом они позабыли, с чего все началось.
Гейр с жаром закивал, и Вигмар перевел взгляд на Эггбранда, сидевшего напротив хозяина. Даже Логмунд Лягушка сегодня не обижался, что его лишили почетного места — оно по праву принадлежало Эггбранду, сыну Кольбьёрна и хирдману Ингстейна хёвдинга. Эггбранду уже исполнилось тридцать, его борода и волосы были чуть темнее, чем у всех Стролингов, глаза отливали больше сталью, чем зеленью и смотрели остро. Имея два повода гордиться собой, он на всех вокруг поглядывал свысока, и редкая его встреча с Вигмаром обходилась без ссоры. Если того и другого спрашивали о причинах ссоры, ответ был один: «Я его терпеть не могу, и когда-нибудь он у меня дождется!»
— Это правда? — быстро спросил Вигмар. — Ты можешь рассказать, с кем нам пришлось драться?
— Иной раз на расстоянии видно лучше, чем вблизи! — с насмешкой ответил Эггбранд. — Раз уж ты сам не смог разглядеть, кто лишил вас корабля, то я помогу тебе узнать об этом.
На язык Вигмару прыгнуло замечание, что иные люди всегда ухитряются оказаться на расстоянииот битвы, но он сдержался: сейчас не время ссориться. Эггбранд несколько мгновений помолчал, давая ему возможность ответить, бросил косой насмешливый взгляд: что, Лисица, прикусил язык? И продолжал рассказывать, не дождавшись ответа:
— Наш гест прожил на усадьбе Фрейвида хёвдинга несколько дней и успел узнать обо всем подробно. Западное побережье само виновато в том, что фьялли пошли на них военным походом. Летом, еще до Дня Высокого Солнца, какая-то ведьма с западного побережья наслала болезнь на дружину Модольва Золотой Пряжки и у него умерло то ли пятнадцать, то ли двадцать человек. Там был еще племянник Модольва, любимец Торбранда конунга. Он хоть и не умер, но после «гнилой смерти» стал лицом уродливее подземного тролля. Модольв Золотая Пряжка вернулся к себе домой в Аскрфьорд, но ведьма достала их и там — в усадьбе Торбранда конунга тоже началась «гнилая смерть». Умерло не очень много народу, как говорят, но умерла кюна Бломменатт и оба ее сына. Торбранд конунг разом остался без жены и без наследников и тут же стал собирать войско на Квиттинский Запад. Он хотел отомстить Фрейвиду хёвдингу, в доме которого жила та ведьма, но Фрейвид заранее ушел в свою внутреннюю усадьбу, в горы. А ведьма осталась. Она вызвала Большого Тюленя, и он утопил все шестнадцать кораблей Торбранда. Он потерял больше трети дружины, и ему пришлось возвращаться домой пешком, по берегу. А по пути они захватывали все корабли, которые им попадались. Вот и наш «Олень» попал туда же. Теперь он стоит где-нибудь в Аскрфьорде.
Слушатели качали головами, переглядывались, подталкивали друг друга от избытка чувств, от изумления и тревоги. Вот так дела! Ни в одной саге о не говорится о подобном! Чтобы одна ведьма потопила шестнадцать кораблей!
— А мне еще помнится, что этот Модольв Золотая Пряжка ссорился с Гримкелем ярлом, родичем нашего конунга, — добавил Логмунд Лягушка. — Это верно?
— И это было! — Эггбранд кивнул. — Модольв ярл приплыл на Острый мыс и хотел купить железа, но наш конунг не велел продавать ему ничего. Иначе наше железо обратилось бы в мечи против нас!
— Это правильно! Конунг рассудил мудро! — на разные голоса одобрила гридница.
— Однако, так все и вышло! — негромко заметил Грим Опушка, но его почти никто не услышал.
— И что же теперь? — перебивая общий шум, воскликнула фру Арнхильд. — Если правда все то, что я слышала о Торбранде конунге, он не смирится с этими обидами и пойдет воевать снова.
— Ха! И пусть идет! — крикнул Кольбьёрн хёльд. — Фрейвид Огниво заслужил такое разорение! Зачем он держит у себя в доме ведьму?
Фру Арнхильд покосилась на мужа, подавила досадливый вздох. Он отважный человек, Кольбьёрн хёльд, но порой не видит дальше своего носа. Если дружины фьяллей пойдут как прежде, морем, то усадьбе Оленья Роща почти нечего бояться — она далеко от побережья. Но если фьялли пойдут по суше, то Квиттинский Север первым окажется на их пути. Гораздо раньше, чем владения Фрейвида Огниво.
— А если война затронет и нас, то на Севере немало храбрецов! — крикнул Скъёльд. — Не так ли, Вигмар Лисица?
— Разумеется, если ты имеешь в виду себя и своих братьев, — откликнулся Вигмар. — Вы, конечно, уже рассказали своему старшему брату, сколько раз выходили биться с мертвецом?
«И сколько раз убегали от него», — подразумевалось в его умолчании, и братья Стролинги отлично его поняли.
— Так или иначе, мы сделали свое дело! — крикнул Гейр. — Мы добыли из могилы много золота, и вот уже больше полумесяца мертвец не выходит из могилы! Мы лишили его силы!
— А если он выйдет, то я сам разберусь с ним! — с надменной уверенностью добавил Эггбранд, и Гейр оглянулся на старшего брата с почтительной завистью. Наверное, Ингстейн хёвдинг гордится, что у него на службе такой доблестный человек!
— А если вы добыли сокровища из могилы, то почему бы нам не сравнить их прямо сейчас? — небрежно предложил Вигмар.
По гриднице пробежал гул, гости заёрзали на скамьях от нетерпения, возбужденно поглядывая то на одного из спорщиков, то на другого.
— Можно и сейчас! — крикнул Модвид Весло. — Может быть, и ты что-нибудь принес? Должно быть, все колени ободрал, пока ползал по земле и собирал рассыпанное золото?
Гости понимающе засмеялись. Многие из них, кто побывал возле кургана после памятного столкновения Стролингов с «мертвецом», нашли среди вереска кто перстень, кто обручье, кто узорную застежку. Золотом щеголяли даже бонды, и благодаря этому северное пограничье выглядело самой богатой и удачливой частью Квиттинга.
— Нам не нужно далеко ходить! — горделиво заявил Кольбьёрн хёльд и поднял на вытянутой руке стоявший перед ним золотой кубок. — Вот что мы привезли из могилы! Едва ли на всем Квиттинге найдутся подобные сокровища! Разве что у самого конунга!
Вигмар сразу увидел в этом кубке что-то знакомое: по бокам его бежали бесконечным кругом олени с ветвистыми рогами, попирая копытами ряд полупрозрачных красновато-рыжих камней разного размера, вделанных чуть пониже. Похожий узор он видел на одной из чаш внутри кургана.
— А вот и еще!
С горделивыми усмешками Скъёльд, Хальм, Фридмунд подняли золотые кубки. Разноцветные камни, чудесная чеканка: птицы с распростертыми крыльями, горбатые лоси и кони, вставшие на дыбы. Волк терзает косулю, присевший под деревом бородатый воин натягивает тетиву на короткий крутой лук. Женщина со множеством косичек, в непривычном платье с широкими рукавами держит в руках стрелу, и почему-то сразу становится ясно, что эта стрела — знак брачного выбора. Золото жило своей непостижимой, неизменной жизнью, замкнуто хранило свой внутренний, богатый, древний и вечно молодой мир. Каждый кубок казался умнее и выразительнее, чем лицо нового хозяина.
Вигмар быстро скользнул взглядом по довольным лицам Стролингов и вдруг ощутил снисходительную жалость. Они были слепы и глухи, они видели только золото и не видели тех людей, которые века назад держали в руках эти кубки. Стролинги не узнали благодаря кладу мертвеца, как велик и разнообразен мир. А значит, настоящего клада они не нашли и были гораздо беднее Вигмара.
— Не только вы одни добыли кое-что из кургана! — крикнул Модвид Весло и поднялся на ноги. В руках у него был небольшой мешочек. — Посмотрите, что нашел там я!
Вынув из мешка что-то плоское, округлое, Модвид бережно развернул серую холстину и поднял на вытянутых руках блюдо, у которого дно было из гладкого серебра, а края окаймляла гирлянда из странных резных листьев и крупных ягод, собранных кистью. Гирлянда была золотой.
— Это блюдо? Нет, это старинная женская застежка на юбку! Да нет, это умбон с щита! Только щит был очень большой! — на разные голоса заговорила гридница. — Странное какое-то блюдо! У нас таких ягод не растет! Может, это брусника?
Модвид торжествующе улыбался, чувствуя свое превосходство над всей этой толпой, не исключая и гордых Стролингов: он не только владеет этой вещью, но и знает ее назначение и даже название!
— Что это такое, Модвид? — озадаченно хмурясь, спросил Кольбьёрн хёльд. — Я вижу, что это золото и серебро, но не лучше ли было перековать это все на гривны и пряжки?
— Должно быть, это служит для колдовства! — с надменной небрежностью сказала Арнхильд хозяйка. Ей было досадно, что она тоже не знает этой вещи.
— Это не блюдо! — Модвид повернул свою добычу внутренней стороной к хозяйке. Это называется «мир-а»! Оно служит для того, чтобы смотреть на свое лицо! Каждый, кто заглянет сюда, увидит себя самого! [19]
— Так это для гадания? — Даже умная фру Арнхильд не сразу поняла, почему свое собственное, родное лицо надо искать на дне какого-то нелепого блюда.
— Да нет же! — просвещал гордый Модвид. — За южными морями такое есть у каждой женщины. Ты же смотришь на себя в лохани, когда умываешься? А здесь лицо может быть видно гораздо лучше, чем в воде. Только надо хорошо почистить.
— Я слышал у хёвдинга про такие штуки! — снисходительно бросил Эггбранд. — Но мудрые люди говорят, что от них один вред. После тебя эту штуку возьмет дурной человек и сглазит тебя через твое отражение!
— Как же он сглазит, если я заберу свое отражение с собой? — перекрывая испуганный гомон, защищал Модвид свою находку. Он был так оскорблен этими нападками, словно сам и придумал загадочное «мир-а».
— С собой ты заберешь свое лицо, а отражение останется! — вразумлял Модвида осторожный Логмунд Лягушка.
— В каждой луже хранятся отражения, но ведь никто не сглазил тебя через те лужи, мимо которых ты проходил! — Модвиду было не занимать упрямства в споре.
— Не сглазил, потому что каждый умный человек носит амулеты! И вообще посмотреть на себя можно в лоханке с водой!
— Некоторым лучше вовсе на себя не смотреть! На сердце спокойнее! — ехидно вставила фру Гродис.
Подавляя гнев, Модвид сел на свое место. Иным дай хоть луну и солнце — они все равно будут недовольны! Но все же его «мир-а» произвело на людей более сильное впечатление, чем золотые кубки Стролингов. Разговоров в округе будет много, а это уже кое-что!
— А что же молчит Вигмар Лисица? — спросила фру Арнхильд. Она была проницательна и понимала: спокойствие Вигмара означает, что он припас нечто невиданное и даже не боится соперничества. — Или тебе нечего показать людям? Я не верю в это — кто же сравнится с тобой в доблести?
Гости замолчали, ожидая ответа Вигмара. А он равнодушно пожал плечами, словно его спросили, какая завтра будет погода:
— Зачем тратить много слов? Все, у кого есть глаза, уже увидели, что я принес с собой.
Вигмар даже не обернулся, но все взгляды устремились к копью, прислоненному к стене за его плечом.
— Я видел, что ты обзавелся новым копьем взамен утопленного! — сказал Кольбьёрн хёльд, мельком подмигнув сыновьям. — Чего же в нем такого любопытного?
— А я думал, что у вас память получше! — с самым искренним дружелюбием ответил Вигмар.
— Память? — Кольбьёрн хёльд вскинул брови.
— Конечно. Я слышал, что Старый Олень приходил к вам во двор с копьем. Приглядись получше, и пусть твои люди тоже посмотрят — не то ли это копье?
С этими словами Вигмар вытащил копье из-за спины и поднял так, чтобы все могли его увидеть. В гриднице застыла тишина: видевшие копье разглядывали его и силились узнать, а не видевшие — разглядывали и ожидали ответа видевших. Лица Стролингов как-то разом погасли и натянулись — они узнали. Копье было то самое. А это значит…
— Ты его убил! — ахнула Рагна-Гейда и перевела наконец взгляд на Вигмара.
В ее глазах плескались ужас и восторг, и в душе Вигмара вдруг вскипело и заискрилось такое ликование, такое торжество победы, что захотелось немедленно выйти на битву с десятком таких мертвецов, каким был Гаммаль-Хьёрт.
Он смотрел прямо ей в глаза так твердо и весело, что сомневаться было невозможно — это правда. Рагна-Гейда видела в его глазах торжество, напоминание и какое-то обещание — и ей вдруг стало так радостно, как будто удивительная победа принадлежит ей самой. То самое чувство связи с ним, которое во время буйства мертвеца мучило ее угрызениями совести, теперь наполняло гордостью и счастьем. Веселье бурлило в ней горячим ключом; казалось, разведи руки в стороны — и приподнимешься над полом, легкая и сильная, как птица. Не зря, не зря она выбрала его, он и правда лучше, отважнее, сильнее, даже красивее всех на свете!
— Гаммаль-Хьёрт больше никогда не выйдет из своей могилы! — весело заверил Вигмар. — От него осталась маленькая кучка пепла. Она уже никому не причинит вреда. Но и новых сокровищ из кургана больше никто не достанет — ворота закрыты крепко и навсегда. Так что пришла пора выбрать наилучшее сокровище и назвать того, кто выиграл наш спор.
Рагна-Гейда встала на ноги, следом за ней невольно поднялись и Скъёльд, и Модвид Весло. Помедлив, Вигмар тоже встал, опираясь на древко копья. Широкий и длинный наконечник с золотой насечкой сверкал острыми гранями, как застывшая молния. Он казался серединой всей палаты, как огонь, притягивал все взгляды, подавлял робких, внушал зависть сильным. Кольбьёрн хёльд хмурился с беспокойным недовольством, лицо Модвида застыло. Почему-то все они заранее знали, что выберет Рагна-Гейда.
А она смотрела то на Вигмара, то на копье в его руках, начисто забыв обо всех остальных. Затаив дыхание, гридница ждала, что скажет Рагна-Гейда, но она не находила слов. Мысли толкались, как люди в доме возле узких дверей, мешая друг другу, а разум призывал к осторожности: не скажи такого, о чем потом пожалеешь. Ей хотелось сказать Вигмару, что она восхищена им, но этого не скажешь при всех. Да и к чему слова: он видел счастливый восторг в ее глазах и понимал ее.
И тогда заговорил Вигмар. Все получилось точно так, как он воображал, сидя в кургане в ожидании его мертвого хозяина: на них с Рагной-Гейдой смотрела сотня глаз, но он должен был сказать о своей победе и своей любви только ей. И он сказал:
Рагна-Гейда хотела бы ответить тоже стихом, но слова и строчки не шли на ум.
На словах ловить нетрудно
выкуп выдры в недрах темных;
пламя битв Олень утратил:
слов на ветер скальд не скажет.
Каждый горд удачей дивной —
дар доставил Ловн полотен.
Верный выбор Фрейе злата —
верит скальд — укажут боги. [20]
— Я думаю, что Вигмар сын Хроара раздобыл лучшее сокровище кургана, — просто сказала она. — Кубки и та другая вещь, — она повела рукой в сторону Модвида, но не посмотрела на него, не в силах отвести глаз от Вигмара, — хороши, но эти сокровища их хозяевам придется защищать. А копье само защитит владельца.
— Прежнего владельца оно защитило плоховато! — с досадой бросил Скъёльд. — Смотри, Вигмар, как бы это копье и тебе самому не принесло смерть, как Гаммаль-Хьёрту!
Спорить с решение Рагны-Гейды было бы глупо — его посчитают вздорным завистником и не больше, — но все же Скъёльд не мог так легко принять поражение и злился на сестру. Встречи с мертвецом, которыми он лишь сегодня утром гордился, теперь жгли позором. Лисица неспроста усмехается: наверняка ему тролли нашептали, как его, Скъёльда сына Кольбьёрна, тащили из кургана на веревке, а он дрыгал ногами и орал!
— Мне не предрекали смерти из-за собственных сокровищ! — весело ответил Вигмар. Сияние глаз Рагны-Гейды сделало его совершенно счастливым, он не испытывал никаких дурных чувств к ее родне и даже яркая досада, написанная на лицах Стролингов, для него ничего не значила.
— А от чужих? — ядовито спросил Фридмунд Сказитель, стремясь отыграться хоть как-нибудь.
— А чужое на то и существует, чтобы стать своим! — уверенно ответил Вигмар и вдруг так дерзко взглянул прямо в глаза Фридмунду, ждавшему ответа, что все Стролинги разом вздрогнули. Всем показалось, что Вигмар имеет в виду их собственные сокровища. Какие?
— … и тогда злобное колдовство квиттинской ведьмы вызвало чудовищного тюленя, который утопил все наши корабли… Конунг Стюрмир со своими людьми был рад услышать о нашем позоре… Гримкель Черная Борода говорил, что не продаст нам железа… Они боятся нашей мощи… Квитты — наши враги, и ни один из фьяллей не сможет быть спокоен за свою честь, пока мы не рассчитаемся с ними за обиды!
— Веди нас, конунг! Пусть у нас будет одна судьба с тобой! А в квиттинских усадьбах найдется достаточно добра, чтобы вознаградить нашу доблесть!
Эрнольв Одноглазый молча кивал головой, глядя в свой кубок. В каждой усадьбе, где останавливался Торбранд конунг по пути на север, раздавались те же самые воинственные речи.
— Я клянусь памятью моих предков, что пойду с тобой в поход, конунг, и пусть у нас будет одна судьба! — провозглашал хозяин, местный хёльд, поднимая к закопченной кровле посвященный Одину рог. — Я клянусь именем Отца Ратей: я не отступлюсь от тебя до самой победы, и лучше погибну в битве, но не покажу себя трусом!
Родня и дружина хозяина радостно вопили, предвкушая будущие подвиги, добычу и славу. Их мечи и копья соскучились праздно служить украшением стен, в глазах хозяев уже блестело квиттинское золото, в ушах звенели победные кличи и хвалебные песни. Эти люди не видели черную спину квиттинского чудовища в бурных волнах, они еще не теряли братьев.
— пел Кольбейн ярл, кроме смелости одаренный еще и хорошим звучным голосом. Торбранд конунг не сводил глаз с певца: эта песня звучала на каждом пиру, но каждый раз он слушал, как впервые. Жажда мести так глубоко вошла в его сердце, что он почувствовал бы себя опустошенным, если бы ее вдруг не стало. Его убежденность заражала всех вокруг, и страшные рассказы о квиттинской ведьме и чудовищном тюлене забывались, опасения уступали место отваге. Это очень просто и не требует размышлений: обида конунга — обида всего племени, а за обиду надо мстить, за кровь брать кровью. Это завещано предками, а предки не могут ошибаться.
Смелым в сраженьях
радость приспела:
молнии блещут —
то копья валькирий!
Гремит их оружье,
как гром поднебесный! —
Хёльды и их хирдманы радостно кричали, прославляя Одина и Торбранда конунга, а Эрнольв думал о теле Халльмунда. Едва ли тот, кто нашел рунный полумесяц, дал себе труд похоронить тело врага. Оно досталось волкам и воронам. Но все эти люди, ослепленные жаждой мести и наживы, почему-то не думают, что в число жертв богу войны могут попасть и они сами. Разве высшее счастье не в том, чтобы со славой погибнуть и попасть в Валхаллу? Фригг и Хлин да будут с тобой, бедный одноглазый безумец! Если не в этом, то в чем же тогда? Не знаешь? Вот и молчи.
Молнии моря
щедро он дарит
верной дружине —
вот слава конунга!
Волки и вороны
рады добыче,
Павших Отцу
угодить он умеет! [21]
— Что ты притих, Эрнольв? — окликнул вдруг его Хродмар сын Кари. — Тебе не нравится эта песня — так сложи новую, получше. Ты ведь теперь стал так красноречив!
Эрнольв поднял глаза, но не сразу нашел Хродмара: в тесной гриднице сидело на скамьях и на полу множество народа, было полутемно и очень надымлено. А, вон он: светловолосая голова Хродмара виднелась возле подлокотника почетного хозяйского сидения, которое сейчас занимал конунг.
Хродмар не давал Эрнольву покоя, и Эрнольв отлично знал, что любимец конунга ему не доверяет. Несмотря на его согласие идти в поход, Эрнольва считали противником конунга, и Хродмар не считал нужным изображать дружелюбие. Сам Торбранд обращался с ним ровно, спокойно, не менее приветливо, чем с прочими, но Эрнольв понимал, что Торбранд тоже не доверяет ему. И положение его в дружине конунга было очень шатким и ненадежным.