Дворецкая Елизавета. Спящее золото

   «О великий Отец Побед, Повелитель Ратей, Властелин Битв! — молился по себя Эрнольв сын Хравна, стоявший среди конунговых родичей на самой площадке святилища возле жертвенника. — Помоги нам! Вели раудам согласиться на этот поход! Войны все равно не миновать, так пусть же на нашей стороне будет больше! Сколько воинов присоединится к твоей дружине, сколько вражеских трупов останется волкам и воронам! Ты будешь доволен жертвами, Отец Павших! Помоги Торбранду конунгу!»
   — О великий Отец Побед! — словно повторяя мысленную мольбу Эрнольва, взывал перед тремя идолами Ульвхедин ярл. Раскаты его мощного голоса долетали до самых отдаленных рядов толпы, и даже Сторвальд с Вигмаром могли разобрать все до последнего слова. — Много лет племя раудов живет в мире с соседями, наши воины добывают богатство и славу в далеких землях. Но пришло время вернуть те земли, которые Фрейя отмерила для нас, а Тюр отнял. Дай знак племени раудов — идти ли нам в поход вместе с фьяллями? Поможешь ли ты нам вернуть утраченное, даруешь ли нам добычу и славу в веках?
   Перед идолами богов был сложен большой костер, на котором уже лежал белый конь с перерезанным горлом. Ульвхедин ярл принял из рук жреца горящий факел и шагнул к жертвенному костру. Но едва лишь он сделал шаг, как сильный порыв морского ветра пригнул пламя, словно прихлопнул невидимой ладонью, и погасил. Толпа вздохнула тысячей грудей: боги отказались от жертвы. Даже Вигмар не сдержал крика и вскочил на ноги. Боги запрещают раудам поход!
   Но в следующее мгновение толпа ахнула снова, еще громче, потрясенно, изумленно и недоумевающе. Сильнейший ветер стремился к земле прямо с неба, шевелили волосы, трепал одежду, хлопал полами плащей, как крыльями, и в то же время завораживал неведомой силой — этот ветер был дыханием небесных миров. Где-то в вышине, среди мягких серых облаков, вдруг родился пронзительный свет; с каждым мгновением он усиливался, словно прорастало зерно небесного пламени. Ожидание чуда, вера во встречу с божеством полнила людей чувством священного ужаса и одновременно восторга. Боги услышали призыв и не оставили его без ответа.
   Вместе со всей толпой Вигмар завороженно смотрел в небо. Облака расходились в стороны, как будто открывались ворота. От их движения раскатывались и замирали вдали отзвуки грома. В просвете показалась человеческая фигура, сначала неясная, окутанная прозрачной огненной дымкой. Но с каждым мгновением она делалась яснее и росла, приближаясь к земле. Уже можно было рассмотреть, что это женщина, словно сотканная из чистейших мягких облаков и грозной грозовой тучи. Длинная, белее лебединого оперения рубаха скрывала ее ноги, а поверх нее блестела черными колечками кольчуга. А волосы, как пламя, широкими волнами бились над плечами валькирии и простирались, как казалось, на половину небесного пространства.
   Не чувствуя собственного тела, забыв, кто он и где он, Вигмар смотрел на небо и видел на прекрасном, сияющим неземным светом лице знакомые черты, видел те же огромные ярко-голубые глаза, полные небесного огня. Альвкара! Неистовая из рода альвов!
   Яркий свет бил из открытых ворот у нее за спиной, там мелькали видения: казалось, в эти чудесные мгновения взорам смертных открылось небо, можно рассмотреть Асгард с его стеной, палатами и рощами, дрожание листвы на ветвях Иггдрасиля, чистейший поток источника Урд, радужный мост… Но вьющиеся медленно волной волосы валькирии, блестящие пламенным золотом и красноватыми отблесками рассвета, мешали смотреть туда, ее лицо властно притягивало все взоры.
   Посланница Одина встала над Скалой Богов, возвышаясь, как Мировой Ясень, растущий из земли и поднимающийся к самым небесам. Валькирия медленно подняла руку, и от руки протянулся длинный светлый луч; еще миг — и все увидели в руке Альвкары сверкающий меч с огненной рукоятью. Плавно опустив меч над головами толпы, затаившей дыхание от ужаса и восторга, Альвкара коснулась сияющим острием жертвенного костра. Мгновенно вся груда дров оказалась охвачена ослепительным белым светом; еще миг — и вспыхнуло пламя. С ревом и гулом пламя охватило весь костер, туша белого коня исчезла среди пляшущих языков.
   Валькирия подняла меч и вытянула его перед собой, указывая острием на юг. Ее сияющие ярко-голубые глаза скользнули по толпе, и у каждого словно оборвалось сердце: каждого окатила волна ледяного жара или палящего холода. И только Вигмар вспомнил, что с ним такое уже было. И разом все оцепенение пропало: в мыслях у него прояснилось, и он понял, что сделала прекрасная Всадница Бури, не давшая ему опозориться с хвалебной песней. Да она же послала раудов в поход! Теперь-то ни Бьяртмар конунг, ни кто-то другой не сможет отрицать: Один желает, чтобы рауды вступили в войну. Отец Колдовства хитер и любит загадывать загадки, но сейчас он выразил свою волю яснее некуда.
   Фигура валькирии с пламенеющим мечом растаяла, облака сомкнулись. Только жертвенный костер пылал, огонь жадно пожирал свою пищу. Опомнившись, все заговорили и закричали разом. Никто из ныне живущих не видел валькирии наяву, и свидетелям сегодняшнего чуда предстояло рассказывать о ней детям и внукам.
   — Ну, вот! — удовлетворенно сказал Сторвальд. — Если бы мы были там, нас бы просто оглушило. И мы бы никогда больше не слышали хвалебных песен — ни чужих, что даже к лучшему, но своих, что уже обидно.
   — Кто… что это было? — не слушая, воскликнул Вигмар. Он все еще не мог отвести глаз от сомкнувшихся туч, словно надеялся, что Один передумает и распорядится по-другому.
   — Это была Альвкара, — без заметного волнения ответил Сторвальд, словно его спросили о служанке, прошедшей через двор. — Про нее недавно рассказывал Видкунн… Я не помню, ты при этом был? Она была дочерью Хлодмунда конунга пятьсот лет назад. И с тех пор рауды считают ее своей покровительницей. Она появляется перед большими событиями — перед набегом, мором… Или перед войной.
   — А какая она? — спросил Вигмар, наконец оторвав взгляд от неба.
   — Какая? — Сторвальд удивился его вопросу. — Ты что, внезапно ослеп? Ее же все видели.
   — Когда? — глупо спросил Вигмар.
   — Сейчас. — Невозмутимый Сторвальд даже встал со своего «мягкого» камня и подошел к нему. — Только не рассказывай мне, что ты ее не видел.
   — Я видел, — согласился Вигмар. — И еще не сейчас. То есть… Короче, она приходила ко мне ночью перед нашим с тобой… Когда надо было сочинять песни.
   — Да ну! — Вот тут Сторвальд изумился по-настоящему и положил руку на плечо Вигмару. — Ну, расскажи! — с самым искренним интересом потребовал он. — Я ее видел раз-другой… Не здесь, а в других местах, но меня она не посещала по ночам!
   — Отстань! — Вигмар отмахнулся. — Она мне рассказывала про подвиги вашего… «дуба стрел». Я без нее двух строчек не связал бы!
   — А я думал, тебе рассказала Ингирид, — отозвался Сторвальд. Похоже, ответ Вигмара его несколько разочаровал: ему бы больше понравилась краткая песнь о новой любви Альвкары. — Она тоже в своем роде валькирия.
   — Да уж! — совсем придя в себя, Вигмар откровенно окинул взглядом обрезанные волосы Сторвальда и усмехнулся. — Не хотел бы я встать у нее на дороге.
   — Я ей отомщу, — спокойно и уверенно пообещал Сторвальд. — Но я не знаю, кто из нас должен другого жалеть. Что страшнее: ее вражда или ее любовь? Тут призадумаешься, что выбрать. В ней ведь есть троллиная кровь. Я ее чую. А на мое чутье в таком деле можно положиться. У нас в Эльденланде много таких.
   — Вот оно что! — Вигмар присвистнул и дернул себя за одну из кос.
   Теперь многое стало понятно. Про полуостров Эльденланд рассказывают разные вещи: что северным концом он упирается в ледяную стену Йотунхейма, что прямо под ним располагается Муспелльсхейм, потому-то в ключах Эльденланда кипит горячая вода, а из расселин в скалах поднимается горячий пар. Ни одно порядочное племя не хотело жить в такой стране, и полуостров заселили беглецы из разных мест, объявленные вне закона у себя на родине. А поскольку невест им не хватало, они брали в жены троллих. Короче, к восьмому веку после Ухода Асов Эльденланд оброс такими слухами, что признаться в происхождении оттуда означало проявить немалое мужество. И, как в насмешку, именно из Эльденланда происходили все лучшие скальды всех времен.
   — Надеюсь, ты не побежишь от меня прочь с криком ужаса? — насмешливо поинтересовался Сторвальд.
   — Ноги от страха отнялись, — пожаловался Вигмар. — Не ешь меня, дяденька тролль, я сейчас невкусный!
   — Я сегодня не голоден! — благодушно утешил его Сторвальд и посоветовал: — Не бойся, подумай о чем-нибудь приятном. Если я хоть что-нибудь понимаю, скоро твои ноги тебе понадобятся. И руки тоже.
   — А голова? — на всякий случай уточнил Вигмар.
   — А когда это ты с ней советовался? — Сторвальд удивленно поднял брови, отчего уголок косящего глаза съехал еще ниже и мягкое, трудноуловимое несходство с простыми людьми на миг усилилось. — Если бы ты думал головой, а не сердцем, то был бы не здесь.
   Вигмар промолчал. Отдаленный потомок троллих был прав, как сам мудрый Один.
 
   На следующее утро после жертвоприношений Ульвхедин ярл и кюн-флинна Ульврунн позвали Эрнольва на соколиную охоту. Больше никого из знатных людей не приглашали, и Эрнольв, хотя и не был привержен к этой забаве, почти не принятой во Фьялленланде, согласился. Весь вчерашний вечер Ульвхедин, Ульврунн и Ингимунд Рысь о чем-то жарко спорили, запершись в маленьком спальном покое, а теперь, как видно, собирались поделиться с ним своими решениями.
   — Тут неподалеку есть отличное место для соколиной охоты, — рассказывал Эрнольву Ульвхедин ярл, когда небольшая дружина выехала за пределы полей тинга. — Фогельсей — Птичий Остров. Там можно зараз набить столько уток, гусей… Сам увидишь.
   — Сколько бы их ни было, я благодарен тебе и твоей сестре за приглашение, — ответил Эрнольв. Ему и правда хотелось развеяться, отдохнуть на просторе от толкотни и тесноты усадьбы, где даже в отхожем месте народ толпился с утра и до ночи. — Ваша дружба — большая удача для меня.
   — Да? — Ульвхедин ярл посмотрел на него как-то неоднозначно: то ли обрадованно, то ли настороженно. — Я надеюсь, мы с тобой всегда останемся в дружбе.
   Эрнольв наклонил голову в знак согласия. В племени раудов слово Ульвхедина ярла имело не меньший вес, чем слово самого Бьяртмара конунга, особенно когда речь шла о военном походе. Весь успех того дела, ради которого Эрнольв приехал, зависел от Ульвхедина.
   Впрочем, теперь рауды не смогут отказаться от похода. Эрнольву вспомнилась величественная фигура валькирии, головой достающая до неба, волны ее волос, похожих на закатный свет. «Боги и духи хотят этой войны! — говорила ему когда-то Сольвейг. — Боги возьмут себе духи погибших…» Боги хотят этой войны, потому-то фьялли пылают жаждой мести, а рауды считают будущую добычу. И уже никто не остановит эту лавину, рожденную разом в тысячах человеческих душ. Вставать на ее пути — глупо и бессмысленно. Эрнольв по-прежнему не хотел этого похода, но смирился с ним и всей душой желал, чтобы рауды присоединились к нему и тем облегчили участь фьяллей. Весла ударят по воде, мечи загрохочут о щиты, копье столкнется с копьем в полете, и каждый день будет днем гибели десятков и сотен людей…
   Эрнольв был отважным человеком, но при мысли об этой грандиозной, губительной, всесокрушающей лавине у него сжималось сердце. Словно в поисках спасения, мысль его метнулась к дому, к Аскрфьорду. Свангерда… Ждет ли она его, думает ли о нем? Эрнольва тянуло домой, но путь туда преграждала неразрешимая загадка: рунный амулет по-прежнему был теплым. Все-таки он не зря привел его сюда, в Рауденланд, и Эрнольв не торопился назад, пока не получил ответа. Он не мог поверить, что связан с мертвым: когда холодный плеск волны оборвал жизнь Халльмунда, он это почувствовал. И теперь тайное чувство твердило ему, что второй полумесяц слышит биение живого сердца. Но ведь Эггбранд сын Кольбьёрна убит! Тот рыжий квитт, Вигмар сын Хроара, не похож на лжеца. Значит, после смерти Эггбранда кто-то другой снял золотой амулет с его груди. И у Эрнольва появился где-то уже второй невольный побратим. Но кто? Где теперь искать его?
   «У Эггбранда, вероятно, были родичи, — рассуждал Эрнольв, стараясь нащупать хоть какую-то тропинку в этом тумане. — Полумесяц мог взять кто-то из его братьев, сыновей, любой из родичей. Наверное, Вигмар знает, где они живут. Можно его расспросить…»
   — Вон он, Фогельсей! — прервал его мысли голос Ульвхедина ярла. — Видишь, сколько там птицы!
   Эрнольв повернул голову к морю: поблизости от берега из воды поднимался скалистый, довольно высокий остров. Все склоны его были усеяны сидящими дикими гусями.
   — Странно, что здесь больше никто не охотится, — сказал Эрнольв. — На тинге, наверное, немало людей, кто уже прикончил свои запасы.
   — Поглядел бы я на того, кто посмеет здесь охотиться! — Ульвхедин ярл усмехнулся. — Взгляни вон туда!
   Эрнольв проследил за движением его вытянутой плети и увидел на скалистом выступе острова две руны, глубоко выбитые в камне и окрашенные в красный цвет. «Одаль» — «Инг». Имущество самого конунга. Эрнольв помолчал: ни в Аскрфьорде, ни вообще где-нибудь во Фьялленланде людям не приходило в голову пятнать землю, тело богини Йорд, знаками собственности, как какого-нибудь бычка или жеребца. Ему было неприятно это видеть, но только глупец станет в гостях бранить обычаи хозяев.
   — У вас такого не бывает? — проницательно заметила Ульврунн. — Значит, ваш конунг намного богаче нашего и может раздавать свое добро всем желающим.
   — У фьяллей много земли, — неохотно ответил Эрнольв. — У нас много таких мест, где никто не живет. И, конечно, не платит податей, не строит кораблей и не дает людей в войско. Поэтому я не назвал бы нашего конунга слишком богатыми. А дичь… Она богатство только на столе. Чтобы она туда попала — нужны человеческие руки.
   Эрнольву не слишком хотелось разговаривать со старшей дочерью Бьяртмара. Она была так же неугомонна и упряма, как Ингирид, но отличалась значительно большим умом, а значит, могла быть гораздо опаснее. Эрнольв не любил подобных качеств в женщинах и опять с тайной тоской вспомнил Свангерду.
   Позже, когда набитые ловчими соколами гуси уже лежали на прибрежной траве, Ульвхедин ярл велел хирдманам развести костер и поджарить несколько штук. Отойдя подальше, куда не доставал дым от костра, он сел на камень и знаком пригласил Эрнольва сесть рядом с собой. Ульврунн и Ингимунд, молчаливый человек с умными серыми глазами и рыжеватой маленькой бородкой, с готовностью сели по бокам Ульвхедина и выжидательно посмотрели на Эрнольва.
   — Это была хорошая добыча, — сказал Эрнольв, чтобы сделать приятное устроителям охоты. Тем более что сам он не слишком отличился, и даже Ульврунн повезло гораздо больше него.
   — Но это мелочь по сравнению с тем, что ждет нас на Квиттинге, не правда ли? — спросила Ульврунн. Гуси не слишком ее занимали, она торопилась покончить с обычаями учтивости и перейти к делу.
   — Нам приятно видеть, что наша совместная охота вышла удачной, — заговорил Ульвхедин. — Это нам знамение от богов, что и вторая охота, на Квиттинге, будет не менее удачной. Ты согласен с нами?
   Эрнольв кивнул. Можно подумать, что это они приехали уговаривать его воевать вместе, а не наоборот.
   — Мы посоветовались и решили, — Ульвхедин бросил по быстрому взгляду на сестру и зятя, и те дружно кивнули, — что нам было бы неплохо еще раз породниться с Торбрандом конунгом.
   Эрнольв вскинул брови: надежды Торбранда на успех строились в основном на его родстве с Бьяртмаром.
   — Да, мы не забыли, что Торбранд конунг приходится нам с Ульврунн двоюродным братом, — ответил Ульвхедин на его немой вопрос. — Но в бурю никакая веревка не окажется лишней. Мы тут не в гриднице с дружиной и не на тинге. Чем крепче мы будем пристегнуты друг к другу, тем дружнее будем воевать, верно?
   — Это все верно, — сказал Эрнольв. — А поскольку мы действительно не в гриднице, скажи попроще, чего вы от меня хотите? У вас есть подходящая девушка в жены Торбранду конунгу? Решать, конечно, будет он, но я не замечал в нем желания снова жениться. И уговорить его на такое дело я не смогу — разве что Хродмар сын Кари. Он-то сможет уговорить его на что угодно…
   — Нет, у нас есть невеста не для Торбранда, а для тебя! — сказала Ульврунн, едва дав ему закончить.
   Эрнольв замер с приоткрытым ртом: ему показалось, что он ослышался.
   — Ведь ты — родич Торбранда с отцовской стороны? — продолжала Ульврунн. — Между тобой и нами нет кровного родства. А мы бы хотели, чтобы оно появилось. Тогда мы поведем свои войска вместе: ты и мы… То есть, ты и Ульвхедин.
   — Сам понимаешь, на войне и между лучшими друзьями могут возникнуть раздоры из-за добычи, — подхватил Ульвхедин. — Я не желал бы иметь дело с вашим Кольбейном ярлом или с Кари ярлом. А с тобой мы неплохо столковались, и у нас не будет случаев обвинить друг друга в нечестном дележе. Мы с тобой сможем не опасаться предательства, верно? Поэтому мы хотим породниться с тобой и предлагаем тебе в жены нашу сестру Ингирид.
   Эрнольву показалось, что камень, на котором он сидел, тихо тронулся с места и плавно двинулся то ли вверх, то ли вниз, то ли уже скользнул в море и весело качается на волнах. Он не мог взять в толк, что ему предлагают в жены Ингирид, на которую он столько лет привыкал смотреть как на сестру. Она и так была как бы своя… И все же она — дочь конунга раудов. И посторонние люди, которые никого из них не знают, посчитают такой брак разумным и оправданным.
   — Подождите, — едва переведя дух, ответил Эрнольв. — Я должен подумать.
   Он без особой вежливости развернулся и сел на камне спиной к собеседникам. Ульвхедин и Ульврунн переглянулись, кюн-флинна быстро задвигала бровями, намекая брату на какие-то ранее высказанные соображения. Ульвхедин в ответ свирепо двинул челюстью, как будто перекусил кого-то пополам. Оба они знали, что Эрнольв не хуже них понимает цену этого решения.
   А Эрнольв смотрел на море и думал. В словах Ульвхедина много правды: так много, что кто-нибудь разумный, вроде Асвальда сына Кольбейна, без колебаний ответил бы ему «да». Но мысль о женитьбе на Ингирид была так горька, что кто-нибудь решительный, вроде Хродмара сына Кари, так же быстро ответил бы «нет». Эрнольва тянуло в две стороны, и он сжимал зубы, как будто боялся разорваться пополам. Ингирид! Ингирид, которую он столько лет с трудом терпел в доме, разлуки с которой вся семья ожидала как величайшего блаженства, придется везти назад в Аскрфьорд, теперь уже навсегда, и назвать своей женой! А Свангерда? Не он ли обещал любить ее одну и не брать другой жены… да что там обещания! Эрнольв действительно любил ее одну и знал, что будет любить всегда. Отказать! Отказаться от этого «подарка», и пусть Ульвхедин…
   Стой. Ульвхедин рассчитывает на его согласие и прямо объяснил, зачем оно ему нужно. Отказать ему — значит обидеть. А Ульвхедин и Ульврунн не из тех, кто прощает обиды. На Квиттинг они пойдут, им некуда отступать, но воевать тоже можно по-разному. И все те беды станут вероятными: и раздоры из-за добычи, и предательство. А если они предложат отвергнутую им Ингирид сыну квиттинского конунга Стюрмира и все вместе двинутся на фьяллей?
   Эрнольв смотрел в море. Островной пролив так широк, что берега слэттов отсюда увидеть невозможно. Но где-то там он есть. Морской Путь велик, и только Один со своего небесного престола может охватить взглядом его весь. А человек мал и слаб перед необъятным пространством земного мира. Эрнольв, тоскующий о Свангерде, был ничтожен и беспомощен. Но Эрнольв, посланец Торбранда конунга, облеченный доверием целого племени, был сильнее. Он не слишком долго разбирал и раскладывал по местам свои сумбурные мысли. Знание, как следует поступить, явилось само собой. Зажав в кулаке маленького Эрнольва, готового выть от тоски, другой Эрнольв повернулся к Ульвхедину и просто сказал:
   — Я согласен.
   — Слава Асам! — воскликнула Ульврунн, и у обоих мужчин вырвался вздох облегчения. — Ты поступил как очень умный человек, Эрнольв ярл! — продолжала кюн-флинна, стараясь похвалами укрепить его решение. — Ты, конечно, знаешь Ингирид, но поэтому ты и справишься с ней лучше, чем кто-нибудь другой. А о приданом не беспокойся, мы не поскупимся. Да она и сама не упустит своего!
   Последние слова Ульврунн произнесла сердито: с первого же дня она так невзлюбила сводную сестру, что готова была отдать немалые сокровища, лишь бы от нее избавиться. Пусть Эрнольв везет ее назад, откуда привез, во Фьялленланд, где облака спускаются к вершинам гор, а в горах бродят то ли великаны-недомерки, то ли тролли-переростки, а вернее, смесь той и другой породы, злобные и угрюмые существа самого мерзкого вида. Пусть эта негодная девчонка им и показывает свой нрав!
   — Да, — безразлично ответил Эрнольв. — Если не моя мать, то уж Торбранд конунг, я думаю, будет доволен.
   «И те бонды, которые не хотели бросать хозяйства и идти воевать, наверное, смогут спокойно остаться дома!» — подумал он, уже не слушая повеселевшего Ульвхедина.
   Да, у Эрнольва было сейчас достаточно много причин для радости. Но почему-то он чувствовал себя так, как будто солнце погасло, море высохло, и короткая тропка перед ним ведет прямо в готовый курган.
 
   — А как к моему сватовству отнесется Бьяртмар конунг? — спросил Эрнольв по пути назад.
   — Похихикает, пожмется, а потом согласится, — уверенно, с тайным презрением ответила Ульврунн. Эрнольв уже заметил, что Бьяртмар конунг не пользовался любовью или хотя бы почтением своих детей. — Он боится войны, а Ингирид ему уже надоела. Она из тех забав, которые хороши лишь поначалу. На короткое время. Пусть она едет с тобой назад, он еще пятнадцать лет отлично без нее обойдется. Вот сама она будет не так довольна!
   Ульвхедин ярл ухмыльнулся, и Эрнольв улыбнулся углом рта. Да, Ингирид будет в ярости. Она хотела совсем не того, и Эрнольв лучше всех знал, что Ингирид любит его не больше, чем он ее. Сколько раз она дразнила его безобразием лица, одним глазом, сколько раз притворно жалела его будущую жену! Посылала его свататься к троллихам в Дымную Гору! «Голове враг — язык», — говорил мудрый Один. Может быть, Ингирид сама накликала судьбу своим злоязычием. И Эрнольв мог бы пожалеть ее — если бы это несчастье было только ее. Он-то чем прогневал вещих норн? Одно слово — великанши.
   Въехав во двор конунговой усадьбы, Эрнольв сразу увидел рыжего квитта, сидевшего на ступеньке крыльца гостевого дома. Взгляды их встретились, и в желтых глазах квитта явственно читался вопрос: ты не хочешь еще о чем-нибудь меня спросить, о Тор щита? Эрнольв соскочил с коня и подошел к гостевому дому. Он хотел спросить довольно-таки о многом.
   — Я так понимаю, у себя дома ты сидишь поблизости от конунга, — вместо приветствия сказал Вигмар, снизу вверх глядя на подходящего Эрнольва. — Это место не слишком тебе подходит.
   — Я не задержусь на нем долго, — успокоил его Эрнольв и сел рядом. — Я хочу спросить тебя только об одном: кто стал наследниками Эггбранда сына Кольбьёрна?
   Теперь Вигмар был готов ко всему и не слишком удивился.
   — У него столько родни, что «Перечень Стролингов» потянет на отдельную песнь, — сказал он. — А я не настолько хороший скальд, чтобы длиннющая песнь получилась не слишком скучной. Может быть, ты скажешь попроще: о ком ты хочешь знать?
   — Я сам не знаю, — вдруг признался Эрнольв.
   Ему совсем не хотелось рассказывать обо всем деле этому квитту, но тот держался так спокойно, равнодушно-терпимо, словно не на его племя собралось идти войной племя Эрнольва. Как видно, он и думал так, как говорил: пусть ярлы и конунги считают обиды, а ты здесь один, и я один, и мне нечего с тобой делить. Эрнольв мог понять его с трудом: не зря же он сумел забыть о себе и Свангерде и принять решение, нужное всему племени фьяллей. Он не умел отделять себя от племени. А квитт, похоже, только так и умел жить.
   — Просто мне нужно знать, кто возьмет вещи, принадлежавшие Эггбранду, — после недолгого молчания сказал Эрнольв. — Оружие, перстни, гривны… Амулеты.
   — То, что не похоронили с ним, возьмут братья, — ответил Вигмар, стараясь, чтобы при слове «братья» на его лице отражалось не больше четверти тех чувств, которые он питал к сыновьям Кольбьёрна. — Их целых трое… Или даже больше, но сыновьям рабынь не приходится рассчитывать на наследство.
   — Ты можешь назвать мне их имена? — не отставал фьялль. Его глаз смотрел на Вигмара с таким серьезным ожиданием, как будто от этого зависела вся его судьба.
   — Это не составляет тайны. — Вигмар пожал плечами. Он не был любопытен, но на его месте и камень ёрзал бы от любопытства, зачем все это фьяллю и какое отношение он может иметь к Стролингам. — Если бы я был уверен, что тебе это действительно нужно…
   — Я клянусь тебе Тором и Мьёльниром, что для меня это важнее всего на свете! — с неожиданной пылкостью заверил фьялль и прижал руку к груди. В разрезе рубахи на миг мелькнуло что-то золотое, висящее на тонком ремешке. Вигмар ощущал волнение фьялля, как свое, и чувствовал странное желание помочь ему.
   — Старшим остался Скъёльд, — принялся перечислять Вигмар. — Потом идет Гейр, потом Ярнир… Или нет, Ярнир старше на пару лет, но он побочный сын. Еще есть Книв-Из-Под-Хвороста, но он сын рабыни. Надеюсь, это все.
   — Где они живут?