Дворецкая Елизавета. Спящее золото

   От неожиданности Вигмар и Рагна-Гейда вздрогнули и тревожно завертели головами. Туман редел, но никого не было видно.
   — Где ты? — негромко позвал Вигмар. — Не бойся. Покажись!
   — Я здесь… — ответил дрожащий, чуть слышный голосок. Казалось, он шел издалека и в то же время был близко.
   Рагна-Гейда огляделась еще раз и вскрикнула. Возле каменных ворот стояла, трепеща голыми веточками, невысокая молоденькая осинка, Рагна-Гейда не помнила, была ли эта осинка здесь вчера. А сейчас она была. И на высоте человеческого роста с зеленовато-серой коры на людей смотрели глаза. Два узких глаза, зеленовато-серого цвета коры, с крошечным черным зернышком зрачка, смотрели, изредка помигивая. И это было так дико и жутко, что Рагна-Гейда прижалась лицом к плечу Вигмара и зажмурилась, чтобы ничего не видеть. На миг она пожалела, что связалась с этими существами — тут недолго сохранишь здравый рассудок.
   — Хорошо же ты спряталась! — сказал Вигмар осинке. Он тоже такого не ждал, но быстрее взял себя в руки. — Мы бы никогда не догадались. Может быть, ты все же примешь настоящий облик? Так будет удобнее разговаривать.
   Тут же он усомнился; как знать, какой облик у нее настоящий? А вместо деревца возле валунов уже стояла их вчерашняя знакомая — высокая и худощавая девушка с бледным лицом. Только глаза остались те же самые, которые помаргивали с осиновой коры.
   — Так-то лучше! — с облегчением сказал Вигмар. — Знаешь, ты очень красивая осинка, но нам как-то так привычнее…
   — А во что ты еще умеешь превращаться? — справившись с первым испугом, спросила Рагна-Гейда. — Хочется знать, чтобы мы были готовы… Если ты опять…
   — Я не превращаюсь, — прошептала троллиха, робко опуская лицо и теребя в пальцах край передника. — Я просто отвожу глаза, и людям кажется, что это не я, а осинка. А осинкой я прикидываюсь, потому что это легче всего. Мое имя помогает. Меня зовут Аспла.
   — Ты принесла то, что обещала твоя мать? — строго спросил Внгмар. Он считал, что с ненадежным тролчиным народом надо обращаться без грубости, но построже.
   — Да. — Аспла подняла руку, и Рагна-Гейда заметила в ее пальцах высушенную заячью лапку.
   — Что это?
   — Это веретено, — робко пояснила Аспла. Это была очень застенчивая троллиха. — Мать всегда наматывает заклятья на заячью лапку. Там они лучше хранятся.
   — Ну, пойдем, — сказал Вигмар. — У нас совсем мало времени. Этой ночью враги подошли совсем близко, ты понимаешь? Они уже на другом берегу озера. Ночью мы видели из усадьбы огни их костров.
   — Да, да, мать говорила мне. — Аспла нервно дрожащими пальцами одернула передник и заторопилась. — Идемте скорее, мне ведь еще нужно размотать заклятья.
   Они пошли вниз по тропинке вчетвером: Вигмар, Рагна-Гейда, девушка-тролль по имени Аспла и копье по прозванию Поющее Жало. Украдкой разглядывая спутницу, Рагна-Гейда уже вскоре готова была признать, что та на редкость красива для своего народа. Нос и подбородок у нее были длинноваты, глаза заметно косили внутрь, кожа была слишком вялой и бледной — но все же Аспла была так похожа на человека, что сразу и не заподозришь обмана.
   Только вот следить за ней глазами было трудно. Вигмар и Рагна-Гейда видели Асплу то впереди себя, то позади, но не могли заметить, как же она передвигается. Она шла так легко, что камни не стучали и листва не шуршала у нее под ногами, и даже на свежей измороси не оставалось ее следов. Она была как будто растворена в этом горном воздухе, свежем и прохладном, составляла одно целое со стволами деревьев, с замшелыми валунами, с грудами палой листвы и порыжевшей хвоей можжевельника. Первый признак опасности, миг — и она сольется со своим миром, вытянется осинкой, замрет высоким камнем, уйдет под мох.
   — Мне не слишком нравится, что она не смотрела нам в глаза, — шепнула Вигмару Рагна-Гейда, поглядывая в сутулую, длинную, но по-своему удивительно изящную спину троллихи. — Так и кажется, что замышляет обман.
   — Я так не думаю, — вслух сказал Вигмар, понимая, что троллиха все равно разберет каждое слово, как ни старайся шептать потише. — Тебе ведь тоже не нравится смотреть ей в глаза? Нам от ее глаз холодно, а ей от наших — жарко. Аспла! Я верно говорю?
   — Верно. — Аспла остановилась, повернулась к людям и на миг подняла взгляд к лицу Вигмара. — Вы чужие и поэтому страшные.
   Вигмар встретил ее беглый взгляд. Она пыталась смотреть прямо, но не могла; во внутренних уголках ее глаз клубились серые тени, и взгляд казался таким далеким, как будто она вовсе и не стоит рядом, а смотрит через огромные пространства пустых лесов и остывших гор. И Вигмар ощутил, как от ее взгляда у него на голове зашевелились волосы: он почувствовал, из какого страшного, непостижимого далека смотрит на него это существо, как бы стоящее рядом и все же живущее в своем особом, непонятном для людей мире.
   — Не нужно подходить к усадьбе слишком близко, — сказала Аспла, когда в воздухе запахло дымом очагов Золотого Ручья. Троллиха уже давно дергала носом, поскольку учуяла человеческий запах гораздо раньше своих спутников. — Дальше не нужно. Стойте здесь, а я буду разматывать. А потом пойдем дальше. Мать велела мне еще подбросить кое-что тем «горцам».
   — Я думаю, сейчас тут вместо «горцев» собрались одни «рыжие», — пробормотал Вигмар, отводя Рагну-Гейду в сторону. — «Горцы» подойдут потом. Но это не имеет значения.
   Аспла тем временем взяла в одну pyку заячью лапку, а другой стала водить возле нее, как будто сматывала невидимую пряжу. Негромко бормоча себе под нос что-то, весьма схожее с ночным гудением ветра в ветвях, ока медленно двинулась вокруг усадьбы, чьи крыши темнели чуть повыше на склоке перевала, держа путь поперек солнца. Впрочем, какое там медленно! Человек едва успел бы сделать два шага, а девушка-тролль уже скрылась из глаз. А может быть, Вигмар и Рагна-Гейда перестали ее видеть.
   Вскоре она опять появилась и опять исчезла. Для хорошего охранного заклятья усадьбу следовало обойти девять раз против солнца, и все это Аспла проделала с самой похвальной добросовестностью.
   — Вот, здесь все, — робко доложила она, возникнув перед Вигмаром как из-под земли. — Можно идти к озеру.
   — А люди смогут свободно выйти из усадьбы? — недоверчиво спросила Рагна-Гейда. Ей было не по себе от мысли, что вокруг ее жилья творится колдовство троллей,
   — Конечно. — Аспла глянула на нее к отвела глаза. — Все, кто сейчас внутри усадьбы, смогут выходить и входить, сколько вздумается. А те, кто не там, не смогут,
   — А мы?
   — У вас же есть молния. — Аспла с благоговейным страхом покосилась на Поющее Жало и склонила голову. — С ним вы откроете здесь любую дверь. Даже Черные Ворота.
   — А это что такое? — настороженно спросил Вигмар.
   — Это ворота в Свартальвхейм. Только они не здесь, а подальше. Там, в Великаньей Долине. — Аспла махнула длинной тонкой рукой куда-то на юг.
   — Ладно, так далеко нам пока не надо! — решил Вигмар. — Пойдемте-ка к озеру. В такой холод наши гости не смогут долго спать.
   Выйдя к Золотому ручью, который сейчас не показывал чудес, а тек обыкновенным потоком, прозрачным и пронзительно-холодным даже на вид, они скоро добрались до берега Золотого озера. С этой стороны берег был высоким и обрывистым, озеро лежало внизу, дыша облаками тумана.
   — Они там, я их чую, — хмуря лоб, бормотала Аспла. — Ох, как их много! Противные «горцы»!
   — Что ты хочешь с ними сделать? — озабоченно спросил Вигмар. Ему вдруг стало страшно за фьяллеп и раудов, страшно за живых теплых людей, на которых он сам же поднял нечеловеческие силы Медного Леса.
   — Они ищут золото — они его найдут, — просто пообещала Аспла.
   Она встала на самый край обрыва, на широком камне, мимо которого с радостным и отважным журчанием срывался вниз с обрыва Золотой ручей, и снова подняла перед собой заячью лапку. Медленно сматывая невидимую пряжу, Аспла запела. В ее песне не было ни одного человеческого слова. В ней звучало журчание ручья, шорох сосновых игл, посвистывание ветра, грохот катящихся вдали валунов, шелест сухой листвы, гулкое позвякивание дождевых капель. Аспла все пела и пела, и холодный воздух волнами колебался вокруг ее фигуры; смотреть на нее было трудно, она расплывалась, то казалась тонким деревцем, то просто клочком тумана. Земля едва ощутимо подрагивала под ногами, где-то в глубине чудилось движение подземных рек, стук катящихся камней. Вся земля вдруг стала прозрачной; глаза нэ видели, но ноги, как корки, ощущали все под собой на неизмеримую глубину, знали все о тех неисчислимых, скрытых в толще мирах, из которых Мир Темных Альвов и Мир Хель — самые близкие, понятные и знакомые.
   А озеро внизу начало светиться. Сначала полосы тумана подкрасились легким желтоватым отблеском; потом туман стал быстро рассеиваться, а свет — усиливаться, накаляться, как будто со дна озера вставало какое-то новое, особенное солнце. Из воды вырастали лучи мощного золотого света, окрашивая ближние склоны гор, а потом и воды стало не видно. Между тремя горами ослепительно сияло озеро расплавленного золота, и утренний ветер гнал по нему легкую рябь. Поверхность волн отсвечивала багряным, и каждый всплеск выбрасывал вверх сноп багрово-золотых искр, А девушка-тролль вытянулась на своем камне, подняв над озером тонкие руки с длинными растопыренными пальцами, похожими на тонкие, узловатые веточки осины, и вся ее фигура, подсвеченная снизу золотым сиянием, казалась величественной и прекрасной. По смотреть на нее было так жутко, что Рагна-Гейда спрятала лицо на плече Вигмара.
   А Вигмар крепко сжимал древко Поющего Жала, стараясь усилием воли побороть растерянность, граничащую со страхом. Он все лучше понимал, какие огромные и дикие силы вызвал к борьбе, и от этого сознания дрогнуло бы самое отважное сердце.
 
   — Золото! Золото!
   — Полное озеро!
   — Смотрите, смотрите!
   — Сигурд, да проснись, дубовая голова!
   — Оддгард! Глядите все!
   Крики дозорных, сидевших возле костров на последней предутренней страже, разбудили Ингирид, но показались продолжением сна. Всю ночь ей снилось золото, и золото было первым, о чем она услышала, проснувшись.
   За стенами шалаша быстро разгорался шум: раздавались крики, безумный смех, топот ног по промерзшей за ночь земле. Торопливо оправляя сбившееся головное покрывало, Ингирид на четвереньках поползла к выходу, наткнулась на Книва, по-лошадиному мотающего головой в попытках поскорее проснуться.
   Выбравшись наконец из шалаша, Ингирид сразу увидела золото. Озеро, вчера темное и туманное, сейчас было полно золотом до краев; над водой поднималось золотое сияние, а под мелкими волнами возле самого берега без труда можно было разглядеть груды колец, обручий, блюд и чаш, еще каких-то узорчатых изделий. Самородки сияли россыпями, как простые камни. А простых камней не было: даже песок на дне озера был золотым.
   — Золото! Золото! — беспорядочно ревели над берегом сотни безумных голосов. Каждый из хирдманов кричал свое, но это одно главное слово сплеталось и висело над берегом, словно это кричало само озеро.
   Не помня себя от изумления и восторга, подхваченные какой-то мощной волной, люди бежали к воде, толпились, давя и толкая друг друга, забегали в воду по колено и глубже, горстями хватали со дна песок и камни. Вынутые из воды, камни становились самыми обыкновенными — кремень, песчаник, гранит. Думая, что в горячке схватили не то, люди в досаде отбрасывали их и черпали горстями скова, пытаясь поймать ускользающее богатство. Не замечая холода, хирдманы бежали в воду все глубже и глубже, ныряли, уже ощущая в руках тяжелые кольца и обручья, а сокровища опять просачивались сквозь пальцы и убегали, как вода.
   — Стойте! Стойте! Не бегите туда! Это наваждение! Морок! Вы утонете! — в отчаянии кричал Эриольв, хватая и стараясь удержать то одного, то другого, но его отпихивали, даже не замечая, кто он такой.
   Всеми овладело безумие: Эрнольв видел его в горящих глазах, в искаженных лицах. Люди были околдованы, лишены разума; жадная сила золота, сожравшего столько человеческих жизней, погубившего столько героев, тянула их к себе.
   — Золото! Золото! — визжала где-то возле самой воды Ингирид, и ее голос можно было узнать лишь с трудом. Эрнольв догадался, что это она, лишь потому что в дружине было всего две женщины: Ингирид и ее служанка Катла. Но Катла пряталась за елью, с ужасом глядя на толпу обезумевших мужчин.
   А Ингирид кинулась к воде быстрее всех и теперь была в первых рядах. За спинами мечущихся хирдманов Эрнольв не мог ее увидеть, а дикий визг быстро отдалялся: поток мужчин толкал ее все дальше от берега. Она утонет! Ее затопчет и загонит в воду это безумное стадо!
   Сорвав с плеч и бросив плащ, Эрнольв кинулся к воде, с нечеловеческой силой расшвыривая стоявших на пути. И в ответ получал такие же толчки и удары: ослепленным хирдманам казалось, что кто-то пытается отнять у них золото. Эрнольв упал на колени, холодная вода плеснулась возле самых его глаз, и он отчетливо различил на дне простой серый песок и темные камни. Никакого золота!
   Его снова толкнули, а пронзительный холод воды уже сковал члены; со всей ясностью ощущая, что и сам может погибнуть, Эрнольв собрался с силами и встал на ноги. Чье-то длинное тело с размаху пролетело мимо его и скрылось в воде; Эрнольв хотел крикнуть, но из горла вырвался только хрип. От берега напирали, толкали, в лицо летели брызги, горсти мокрого песка, мелкие и не очень мелкие камни. Мокрая одежда была тяжелой, словно доспехи ледяных великанов. От холода перехватывало дыхание, душой овладевал неудержимый, животный ужас. Широко расставив ноги и стараясь не шататься, Эрнольв огляделся, пытаясь найти Ингирид в этом холодном царстве обманного золота.
   — Пусти! Пусти, чтоб тебя тролли взяли! Пусти, чтобы тебе… — визжал где-то в мелькании тел голос Ингирид.
   Мимоходом Эрнольв удивился, откуда она набралась слов, каких он при ней не употреблял. Однако эти крики означали, что еще кто-то пытается ее спасти. Или это драка за призрачное сокровище?
   Вода уже доходила Ингирид до самого горла, но она не замечала этого и не боялась захлебнуться. Чьи-то длинные сильные руки держали ее за плечи и старались приподнять над водой, тянули назад, подальше от сокровища, рассыпанного под ногами. Ингирид ступала по золоту, ощущала его всем своим существом, оставалось лишь нагнуться и взять… А тут какой-то тролль тащит ее назад! Она визжала, вырывалась, брыкалась и кусалась бы, если бы видела, кого кусать. Но она не видела ничего, кроме золотого блеска.
   А Книв не видел никакого золота. Сначала он, как и все, был ослеплен потоками золотого света. Но едва лишь он увидел, как Ингирид, сбросив с плеч теплую медвежью шкуру, с диким искаженным лицом несется прямо в воду, всю его растерянность как. корова слизнула и в голове осталась только одна мысль: она же утонет! И Книв кинулся следом. Он опередил всех хирдманов, но не мог догнать Ингирид. Блеск золота придал ей нечеловеческих сил. Вода уже дошла ей до груди, когда он кое-как сумел ухватить ее за плечо; она отмахивалась вслепую, не слушала предостерегающих криков, визжала и норовила броситься ко дну. Уже головное покрывало слизнули и унесли волны, распущенные волосы Ингирид, намокшие и черные, плыли по воде, как плети водорослей; мех накидки почернел, а лицо Ингирид побелело от холода. Она была похожа на призрак, на воплощенную корысть, у которой была одна дорога — к гибели.
   — Госпожа… Пойдем… на берег! — задыхаясь, захлебываясь ледяными брызгами, умолял Книв и понимал, что она даже не слышит его.
   Руки уже сводила судорога, ноги были как чужие, а Ингирид все рвалась, словно в нее вселилось разом десять троллей. Книв чувствовал, что слабеет гораздо быстрее нее, что вот-вот она выскользнет из окоченевших рук, и тогда все, конец…
   И тогда он вспомнил, чему его учили дома. Глубоко вдохнув, собравшись с силами, Книв коротким и точным движением ударил кулаком в голову Ингирид. И поспешно подхватил хозяйку, которая больше ничего не осознавала и не шевелилась.
   Продравшись через толпу, Эрнольз увидел Книза, несущего на руках бесчувственную Ингирид. Оба были мокры насквозь.
   — Скорее… А то она застынет и умрет… — едва шевеля синими губами, бормотал Книв, и его руки, державшие Ингирид, дрожали крупной дрожью.
   Эрнольв развернулся и побрел к берегу, расчищая ему путь.
 
   Следующие три дня для дружин Эрнольва и Ульвхедина выдались на редкость невеселыми. О продвижении дальше не могло быть и речи. Человек двадцать утонуло в озере, а сорок или пятьдесят оказались страшно простужены. Лежа в наспех вырытых землянках, люди метались в жару и бредили золотом. За три дня умерло тридцать человек, и дружины, не увидев ни одного врага, потеряли шестую часть.
   Ингирид приходилось не лучше: она лежала в своем шалаше, красная и горячая, бредила, кричала о золоте, проклинала троллей. Рядом с ней сидел безутешный Книв. В благодарность за ее спасение Эрнольв объявил его свободным человеком и полноправным членом дружины, если он пожелает остаться. Но Кнпв и не думал никуда уходить: он не хотел ни наград, ни почестей, а только взывал к богам и богиням, умоляя исцелить госпожу.
   — Я попробую проехаться вокруг озера, — решил Эрнольв утром четвертого дня. — В самом деле, не может оно быть совсем пустынным. Где-то здесь должны быть люди. У нас осталось достаточно здоровых мужчин, чтобы обеспечить больным крышу над головой.
   — Да, госпоже очень надо в дом! — вздохнул Книв.
   — Может, найду какую-нибудь бабку, умеющую лечить, — попытался утешить его Эрнольв. — Из нас с тобой лекари плохие. Может, сумею достать браги, настоениой на свиной желчи… Или чего там надо? Моя мать, помнится, так лечила от простуды.
   — Сколько человек ты возьмешь? — покашливая, спросил Хрольв.
   — Никого. — Эрнольз покачал головой. — Если там окажется много людей, я не стану с ними связываться. Но мне сдается, что на нас ополчились колдуны или даже тролли. А против этого народа простое оружие бессильно. С ними лучше встречаться в одиночку. Толпу опять охватит наваждение, а один я как-нибудь справлюсь.
   — Да. — Хрольв кивнул и снова закашлялся. — Ты, ярл, пожалуй, справишься.
   Во всем войске оказалось не больше десяти человек, которые не поддались общему безумию, и Эрнольв был среди них. Как он понял потом, чем меньше человек думал о золоте и жаждал его, тем меньше слепил его блеск озера и тем больше здравого рассудка удавалось сохранить. Большинство хирдманов и сейчас еще старалось не засматриваться на озеро: если поглядеть на него подольше, оно снова начинало дразнить видениями, но сейчас малейший золотой проблеск вызывал у люден дикий ужас. Хотелось бежать со всех ног, но не к озеру, а прочь от него.
   Оседлав коня и уложив в седельные сумки еды на пару дней, Эрнольв поехал на восток, в объезд озера. У него была еще одна причина, по которой он не мог ждать. Золотой полумесяц в полный голос кричал, что вторая половина где-то рядом. Днем и ночью Эрнольва мучило чувство, что Вигмар сын Хроара совсем близко, стоит только руку протянуть. В ночной темноте Эрнольву мерещилось рядом его дыхание, а днем все тянуло обернуться: казалось, тот стоит за плечом.
   Он ехал почты весь день и уже обогнул четверть озера. Мыс между устьем Бликэльвена и озером, где осталась дружина, давно скрылся за отрогами гор, теперь Эрнольв ехал вдоль вересковых пустошей, можжевеловых склонов, еловых перелесков и сосновых боров. Два раза он замечал маленькие рыбачьи избушки: одна стояла на скалистом выступе над самой водой, а другая поодаль, на опушке. Но напрасно он стучал и звал: одна избушка оказалась пуста, а из другой вышел сгорбленный старик и уставился на него пустыми совиными глазами. Похоже, он не слышал или не понимал ни слова. И Эрнольв оставался один на один с облетевшим лесом, увядшими лужайками, гудением ветра в далеких вершинах и холодным дыханием озера.
   Однажды Эрнольву померещилась тоненькая тропка, уводящая от воды вверх по склону. Он поехал по ней, но вскоре понял, что ошибся: никакого жилья не было видно, а сама тропка потерялась между кустами можжевельника. Остановив коня, Эрнольз огляделся. Вокруг было пусто и тихо, ко ему померещился чей-то взгляд. Кто-то исподтишка наблюдал за ним, прячась за деревьями и кустами. Не решаясь крикнуть, Эрнольв подождал, потом повернул коня и медленно поехал вниз по склону. Невидимый взгляд царапал ему спину и шею. Рука сама дернулась к щиту, висящему на седле: всем существом ожидая услышать короткий свист стрелы, Эрнольв резко обернулся.
   И встретил взгляд. На него смотрели зеленовато-серые глаза с крошечными черными зрачками. Только глаза и больше никого — ни человека, ни зверя. Они смотрели из зарослей, и Эрнольву померещилось, что он видит эти глаза на стволе молодой облетевшей осинки. В ужасе моргнув, Эрнольв глянул снова и не увидел больше ничего. Осинка действительно там была, тонкие голые веточки дрожали, как всегда, без ветра и без причины, но никаких глаз не было.
   Нельзя сказать, что путешествие показалось Эрнольву приятным, но возвращаться к дружине ни с чем не хотелось. Чувствуя близость сумерек, Эрнольв решил перекусить и спешился на прибрежной полянке, окруженной старыми лохматыми елями. Усевшись на поваленном дереве, он вынул гороховую лепешку, старую и черствую, кусок жареного мяса. Старательно пережевывая все зто, Эрнольв смотрел на серую, покрытую мелкой рябью воду озера и думал, что напрасно не взял с собой никакого питья. А если от озерной воды на него тоже нападут видения?
   — Я вижу, ты не хочешь ничего плохого, — вдруг прошелестел у него за спиной тихий голос.
   Сильно вздрогнув от неожиданности, Эрнольв едва не подавился, поспешно выплюнул под ноги недожеванный кусок и резко обернулся, хватаясь за меч.
   В трех шагах от него под елью стояла высокая худощавая женщина, вернее, девушка с длинными распущенными по плечам волосами непонятного цвета. Она была совсем одна, и Эрнольв вздохнул с облегчением: хоть кто-то живой и разумный!
   — Конечно, я не хочу ничего плохого! — заверил он. — Иди сюда. Хочешь поесть?
   Он протянул девушке кусок гороховой лепешки, но она испуганно помотала головой и попятилась.
   — Нет, нет! — пробормотала она, опуская глаза. — У чужих нельзя брать, а то попадешь в плен.
   — Это у троллей нельзя брать! — Эрнольв усмехнулся. Эта странная диковатая девушка была лицом похожа на сороколетнюю, а вела себя как пятилетняя девочка. — Я же не тролль. Конечно, я не слишком красив, и глаз у меня всего один, но это из-за болезни. Я переболел «гнилой смертью». А раньше я был не хуже других. Я человек, не бойся.
   — Я почти не боюсь, — застенчиво ответила девушка. — А ты очень даже красивый.
   Эрнольв не сразу нашелся с ответом. Девушка, несомненно, говорила от души, но кто же в здравом уме посчитает его красивым? Наверное, они возле этого озера все сумасшедшие.
   — Мне приятно, если я тебе нравлюсь, — ответил он, чувствуя в горле позывы совершенно неуместного, какого-то нервного смеха. — Меня давно не называли красивым. Моя жена говорит совсем другое. При каждом случае говорит, что я урод, каких мало.
   — Твоя жена? — Девушка на миг вскинула на него косящие глаза, и Эрнольва отчего-то пробрала дрожь. Он ощутил себя скованным странной слабостью, двигаться не хотелось. Но разобраться в этом ощущении он не успел, потому что девушка опустила лицо. — Наверное, твоя жена — очень дурная и глупая женщина, — подавленно пробормотала она. — Ты такой высокий и сильный… А один глаз — ну, мало ли какие бывают… Много разных…
   «Совсем безумная!» — подумал Эрнольв, хотя ее рассуждения в защиту его внешности странно трогали сердце. В самом деле: мало ли какие лица бывают? И вовсе не обязательно называть его одноглазым троллем, как делает Ингирид. Как видно, эта жалкая лесная жительница кое в чем поумнее конунговой дочери. Эрнольву далее стало жаль ее: бедняжка, должно быть, слишком редко видит здесь мужчин. И далее мужа себе найти не может.
   — Послушай, милая, где ты живешь? — спросил он. — Моя жена здесь неподалеку, она больна и ей требуется помощь. Может быть, кто-нибудь у тебя в семье умеет лечить лихорадку?
   — Мы умеем вылечить что угодно… А разве твоя жена тоже здесь? — робко удивилась девушка. — Зачем она пришла? Откуда вы?
   — Мы… мы издалека. — Эрнольву почему-то было неловко рассказывать ей о походе. Как-никак, он пришел захватить ее землю. — Она хотела посмотреть Золотое озеро.
   — Она хотела золота! — с неожиданной суровостью сказал девушка и на миг подняла на Эрнольва туманные, зеленоватые глаза. Они так сильно косили, как будто хотели заглянуть друг в друга, и девушка хмурилась от усилия заставить их смотреть прямо. — Тебе не нужно было ее слушать. Лучше уходи отсюда. Ты хороший… Я не хочу, чтобы ты погиб. Чтобы золото Медного Леса сожрало тебя. Уходи, пока еще не поздно, пока дороги назад не закрыты. Моя мать владеет всеми дорогами здесь, и если она их закроет, я не смогу их открыть для тебя. И ты пропадешь вместе со своей женой и всеми злыми горцами.
   Эрнольв слушал эту безумную речь, чувствуя, как по спине мерзкой холодной змейкой ползет неудержимый озноб. Ему было так жутко, что перехватывало дыхание: спина под рубахой и накидкой вспотела и стала горячей, а холодная змейка все ползла, добираясь до сердца.
   — Здесь есть еще люди, — закончила девушка. — Они другие, у них есть молния. И они хотят, чтобы мы прогнали горцев. И мы прогоним. Никто не получит нашего золота. Оно дает силу всему Квиттингу, и мы будем хорошо его хранить. Ты же не хочешь его — уходи, и мы отпустим тебя.