Страница:
Эрнольв представил, как много придется рассказывать и объяснять, и его чуть не замутило: па такие усилия он был сейчас не способен. Тогда он просто вынул из-под одежды свой амулет на ремешке и показал Вигмару. Не зря же тот полгода носил вторую половину — должен и так понять.
Вигмар посмотрел, вынул из-под ворота свою половину, перевел взгляд с одной на другую.
— В нашем роду их двести лет носили братья, — сказал Эркольв. Он сам удивлялся своему равнодушию: как долго и как страстно он мечтал получить родовое сокровище назад, вырвать его из рук чужака… И вот чужак с родовым сокровищем в руках сидит перед ним, а он не чувствует желания вырвать амулет из недостойных рук. Ни гнева, ни возмущения. Все как будто так и должно быть. Или он настолько отупел, что не верит глазам? Не возьмет в толк, что долгожданная встреча не снится, а происходит на самом деле?
— Значит, я с ним стал как бы братом тебе, — сказал Вигмар, и Эрнольв кивнул. В саном деле. В последние месяцы он почти не вспоминал Халльмунда, потому что его место не осталось пустым.
А Вигмар смотрел на амулет и вспоминал, как нашел его, как носил, как показывал людям на пиру у Стролингов, как Рагна-Гейда объяснила ему значение рун… Впрочем, последнее он помнил очень плохо, поскольку в то время его занимали не руны, а совсем другое. Точно впервые, Вигмар рассматривал изуродованное рубцами лицо Эрнольва, и каждая черта казалась новой и притом отчаянно знакомой. У Вигмара было странное чувство, что он сам раздвоился и при этом стал вдвое больше: в его душу вошла вторая душа, совсем иная, но близкая и дорогая. Окажись Эрнольв его родным братом, он и тогда не был бы так потрясен. Вот уже полгода он делил силу и удачу с этим человеком, и между ними выросло родство крепче кровного. Вигмар узнал об этом только сейчас, но осознание так быстро и прочно укрепилось в нем, словно он жил со всем этим с самого рождения.
Ничего не прибавив, Вигмар снял с шеи ремешок и сунул амулет в руку Эрнольву. Вместе со всем прочим он понял и желание побратима вернуть в род драгоценный амулет. «Твое — так возьми. Мне чужого не надо», — хотел он сказать, но как-то не сказалось. «Твое» — «чужое» сейчас не имели для них смысла.
Эрнольв взял обе половинки и соединил их. Получилась полная золотая луна. По внешнему краю с каждой стороны шли пять Рун, а в середине образовалась шестая — руна «манн». Руна человеческого рода и взаимной связи людей. Рагна-Гейда опять оказалась права: то, что она приняла поначалу за перевернутую «вин», оказалось правой половиной руны «манн».
Эрнольв и Вигмар не слишком хорошо разбирались в рунах, но сейчас, глядя на золотую луну, они всем существом ощущали огромную силу амулета, сделавшего братьями их, таких разных во всем, что составляет основу их нрава и ума. Вигмар не желал признавать общей правды, если считал ее для себя неподходящей; Эрнольв подчинялся даже тому, что считал ошибочным, лишь бы остаться вместе со своим племенем. По все же у них было что-то неодолимо общее, потому что связать людей бездушных не сумеет никакой трижды волшебный амулет, Эрнольв держался той правды, которая была выработана опытом тысяч лет и сотен поколений. Вигмар первым нащупывал новую правду, право человека отвечать за себя самому, которое одновременно есть тяжкая обязанность. Старая доблесть стареет, новая рождается в трудах и битвах. Но душа человеческая не стоит на месте, она развивается, ивместе с ней развивается мир.
Вигмар поднялся, опираясь на древко Поющего Жала, и Эрнольв поднялся следом. Им пора было прощаться, и они оба это знали. Судьба позволила имвзглянуть в глаза друг другу, идороги с неумолимой силой вновь разводили их в разные стороны.
— Пойдем, я покажу тебе дорогу к вашей старой стоянке, — сказал Вигмар. — А про нее не думай. — Он слегка кивнул на лежащее тело. — Мы ее погребем как следует. И не вздумай о ней жалеть. Помнишь Сторвальда Скальда из Островного Пролива? Он говорил, что в ней троллиная кровь. А он сам эльденландец —ему можно верить. Не знаю, как насчет крови, а вот нрав у нее точно был троллиный. Что она, душенька, дескать, особенная и самая главная.
— Ока была не такая уж плохая. — По врожденной порядочности Эрнольв слабо попытался защитить бывшую жену.
— Ну, да. — Вигмар кивнул. — Она была не злая, только не умела думать ни о ком, кроме себя. Даже тролли знают, что так нельзя.
— Но это не причина, чтобы ее убивать, — тихо и упрямо сказал Эрнольв, не сводя с тела Ингирид долгого прощального взгляда.
— В этом ты прав, — неохотно признался Вигмар. Он испытывал некое чувство вины за эту смерть. Пусть он ничего не знал, но в душе он считал себя отвечающим за все, происходящее сейчас на берегах Золотого озера. Ведь это он поднял троллей на борьбу с пришельцами. — И все же она не из тех жен, по которым стоит проливать слезы, — уверенно закончил он. — Другую найдешь, получше.
— Да я уже нашел, — отозвался Эрнольв. Он был благодарен Вигмару, который навел его на мысль о Свангерде — на душе сразу стало легче.
Вдвоем они шли через промозглый лес, где уж клубились по уголкам скорые зимние сумерки. Этот день казался неизмеримо длинным, но они и не заметили, как он прошел.
— Что ты думаешь дальше делать? — спросил по пути Эрнольв. Ему было неуютно от мысли, что отныне он ничего не будет знать о Вигмаре.
— Останусь здесь, — спокойно, как о твердо решенном деле, сказал тот. — Я уже навоевался, хватит с меня. Знаешь, что мне сказали здешние тролли? Они заявили, что не могут вечно защищать Медный Лес одни — им нужен человек. Для такого дела требуется объединить силы земли и неба, а на это способен только человек. Притом именно я. И мне это подходит. У меня тут есть дом, верные люди, жена — чего еще надо? А если Вальгаут Кукушка приедет — построю себе другой дом. Места тут хватает. И я знаю немало людей, которые в любом случае пойдут со мной. А ты куда собираешься?
— Сначала домой, в Аскефьорд, — уверенно ответил Эрнольв. Ему слишком долго мешали на пути туда, где жило его сердце, но одних препятствий теперь не существовало, а с другими он больше не собирался считаться. — Пусть Хродмар сын Кари говорит чего хочет, но сначала я поеду домой. У меня там родители и… вдова моего брата. Она будет моей женой.
— А потом? Опять воевать? Эрнольв пожал плечами:
— У меня нет другого пути. Судьба моего племени — моя судьба, даже если мне и думается иногда, что оно завернуло не в ту сторону. Со временем все выяснится, кто прав, а кто нет. Главное — чтобы совесть была чиста. А моя совесть… Понимаешь, меня не бывает отдельно от всех фьяллей.
Вигмар кивнул. Он думал о себе не так, но понимал побратима.
Они вышли к берегу озера. Ветер гнал по поверхности серой воды мелкие сердитые волны.
— Вот, видишь? — Вигмар показал узкую тропинку, убегавшую вдоль берега на север. — Дойдешь до вашей стоянки, и жди там своих. Мои тролли рассказали, — Вигмар усмехнулся, вспоминая путанно-горделивый рассказ Стампы, Трампы и их пучеглазого братца Спэрры, — они один ваш отряд засыпали снегом, другой закружили в лесу, третий чуть не перетопили в ручье… Представляешь, ручей на вид по колено, а хоть ныряй — дна не достанешь. А сейчас ведь не Середина Лета, чтобы тянуло купаться!
Но Эрнольву не было смешно, и Вигмар утешающе закончил:
— Короче, кое-кто живой еще подойдет. Ты не один остался. Но мой тебе совет, — Вигмар положил руку на плечо Эрнольву и заглянул в глаз, — скажи своему конунгу, чтобы искал других дорог. Этой тропинки, по которой ты уйдешь, завтра уже не будет. Сейчас ведь — Середина Зимы, тролли в самой силе. Моя старуха Блоса сплела такие заклятья, что все здешние тропинки и дорожки смотаются в клубок, а клубок старуха спрячет у себя. Так что… прощай.
Эрпольв кивнул, шагнул по тропинке, потом обернулся.
— Мы, может, больше не увидимся, — с трудом подбирая слова, выговорил он. Вдруг вспомнилось, каким даром красноречия раньше одаривал его рунный полумесяц… вернее, Вигмар. Больше этому не бывать, поскольку оба полумесяца теперь висят на шеe у Эрнольва. — Но я…
— Но мы все paвнo друг друга не забудем! — убежденно подхватил Вигмар, поняв, что он хочет сказать. — Глупо все получилось. С этой войной. Не мы с тобой ее придумали, но деваться нам некуда. Если бы мы встретились по-другому… если бы я мог выбирать побратима. я выбрал бы тебя.
Эрнольв хотел ответить, что он тоже, но горло сдавил какой-то ком.
— Теперь мы с тобой и без амулетов — как братья, — продолжал Вигмар. — Это такое дело — один раз начавшись, уже не кончится. Так что если я тебе очень понадоблюсь — позови меня как следует. Я услышу!
Вигмар подмигнул слишком помрачневшему побратиму, махнул рукой, вскинул на плечо копье и пошел по тропинке назад, в глубь леса. Из-под кустов, с зеленых островков мха мигали золотые звездочки самородков, но Вигмар их не замечал. Ему дышалось легко и свободно, и он знал, что попадает в лад могучему дыханию всего Медного Леса. Он ли выбрал это место, оно ли выбрало его — неизвестно, но отныне они неразрывно связаны.
Впереди тянулся пологий склон горы, горы, поросший мелкими елочками, а со склона спускалось человек пять знакомых — Гуннвальд, держащий большой красный щит, Борре, Тьодольв, еще кто-то. И — Рагна-Гейда, немного непривычная с женнским покрывалом на голове, скрывшим облако золотых кудряшек. Первой заметив Вигмара, она вдруг рванулась вперед и побежала к нему, далеко обогнав спутников. Она бежала, как птица, как светлый альв, скользящий меж спящих деревьев и холодных валунов, и сама весна, будущая радость и будущая жизнь, летели с ней навстречу Вигмару. Он ускорил шаг. Нельзя сказать, что их судьба сложилась гладко, но они пошли в себе силы не только ломать, но и создавать новое. У них есть будущее, а это уже очень много.
Тонкая осинка, стоявшая над озером, трепетала ветвями, как всегда, без причины. На высоте человеческого роста на ее коре виднелись узкие, призрачно-зеленые глаза, проползающие взглядом высокую, рослую человеческую фигуру. Человек быстрым шагом удалялся вдоль берега озера на север и не чувствовал прощального взгляда. Он оставил здесь все, что ему мешало, и бодро шагал навстречу своему счастью и своему долгу, потому что сбросить этот груз не может ни один человек, пока он человек. Тонкая осинка смотрела ему вслед, и по серой влажной коре из человеческих глаз ползли медленные крупные слезы.
А Эрнольв бодро шагал по тропе и мысленно уже видел всю длинную дорогу до Аскефьорда. Пусть он не нашел золота для Торбранда конунга, но и родичем Бьяртмару он быть перестал и больше никто не обвинит его в возможном предательстве. А дружбы Вигмара у него не отнимет никто и никогда. Последние слова побратима прибавили Эрнольву сил, дали веру в то, что и без амулета они не потеряют друг друга. Однажды возникнув, непостижимое чудо человеческих связей будет охранять их всегда. И пока очи помнят друг друга, у каждого из них будет жизнь в запасе.
май —ноябръ 1997 г.
Москва
О стихах и о любви
Среди древних скандинавов скальды встречались гораздо чаще, чем поэты среди наших современников. Понятия искусства не существовало, а сложение стихов считалось таким же умением, как езда верхом, плавание, бег на лыжах и так далее, чему можно научить каждого нормально развитого человека. Конечно, существовали понятия хорошего скальда и плохого скальда, но ведь и ходить на лыжах у одних получается лучше, а у других хуже (главное вовремя понять, что хорошо получается именно у тебя, и не позориться, пытаясь разъезжать в чужих санях). Упражняться же имел право кто угодно. Среди исторических скальдов, имена и творения которых дошли до нас, есть люди обоего пола, всякого возраста и разного общественного положения — от конунга Харальда Сурового, мужа княжны Елизаветы Ярославны, до бродяги и разбойника Греттира, которого я особенно нежно люблю.
Поводом к сложению стиха могло служить что угодно: от битвы двух конунгов до возвращения замерзшей служанки со двора в дом. Например, одна женщина заметила на пиру, что ее муж не сводит глаз с чужой девушки, и выразила свое законное возмущение короткой висой; муж ее немедленно потребовал развода, поскольку стихотворный упрек являлся более серьезным оскорблением, чем прозаический.
Вообще стихосложение считалось полноправной разновидностью колдовства: хвалебная песнь закрепляла и увеличивала счастье восхваляемого, хулительная привлекала на недруга бедствия, а любовная действовала как приворотное средство на расстоянии. Поэтому в стихах очень важна была верность жизненной правде — конкретному случаю, и скальд (то есть, любой, кто сможет худо-бедно связать три слова созвучием и два — внутренней рифмой) сочинял стихи не о любви и прекрасной даме вообще, а о своем интересе к совершенно конкретной особе. В этом — одно из главных отличий древнескандинавской поэзии от современной. Важным было не выражение любовной тоски вообще, которое каждый пылко влюбленный мог приложить как лекарство к своей сердечной ране, а направленность слова и чувства на определенную женщину. И стих считался действующим заклинанием, даже если говорил всего лишь о том, как «липа нарядов» прошла через двор.
Это было сказано о том, что мои романы имеют общего с исторической действительностью. Теперь об отличиях (участие в боевых действиях троллей и альвов оставим в стороне. С ними все понятно, и это, между прочим, не главное).
По мнению исследователей (в частности, М.И. Стеблин-Каменского, которому наша пишущая братия по совести должна поставить скромный, сообразно гонорарам, памятник. Что бы мы все без него делали — ума не приложу!), человек времен родового строя понимал любовь совсем не так, как мы, и жил прежде всего интересами рода. В древнескандинавском языке было четыре слова, обозначавших разные стороны благосклонности и привязанности, но из них ни одно не равно нашему слову «любовь». Самое близкое обозначало хорошие отношения, которые складываются между мужем и женой после свадьбы. Попросту, тот самый лад, с которым и клад ненадобен. Похищение же невесты приравнивалось по тяжести к краже скота, не являлось для пострадавшего личной трагедией и даже не требовало кровной мести. Правда, в сагах имеются описания многолетней любви к чужой жене или мужу, что интересами рода объяснить трудно, но, может быть, и тысячу лет назад способность к любви определялась развитием самой личности. Как и у нас.
Вот тут кончается правда и начинается фантастика. Мне интересно писать о людях, которые живут не общей родовой совестью, а своей собственной, то есть о людях духовно свободных. «Вот тебе твоя свобода. Ступай.» (узнали?) Потому что это и есть самое интересное — а что человек будет делать со своей свободой и насколько человеком себя покажет? Мои саги о Квиттинской войне — это сказания о человеке, который смотрит на мир своими собственными глазами, который любит, понимает, ненавидит и прощает сам, сам отвечает за свой выбор, сам вынашивает меру добра и зла, права и долга, а не заимствует готовые правила у предков. Это нелегко и порой мучительно, но именно на этом растет человеческая душа и в конце концов, через поколения, дорастает до совсем других богов и из себя же их создает. А вовсе не «новые боги» подтягивают червеобразного человека до себя.
По причине именно этого интереса я больше не пишу исторических романов, в которых буйная фантазия слишком жестоко ограничивается требованиями исторической правды или хотя бы правдоподобия. Мы не знаем, каков был духовный мир и образ мыслей нашего предка тысячу лет назад. Это не горшки и не мечи, которые можно откопать, изучить, обмерить и описать с научной точностью. Мы можем лишь строить догадки, каждый в меру собственных способностей, но всегда духовный портрет человека тысячелетней давности будет фан-тас-ти-кой, даже если и притворяется «историческим романом», который принадлежит к жанрам реалистическим. Зеркало души народа — литература, а литературы в нашем понимании тогда не было. Летописи отражают взгляд на события монахов и иногда правителей, саги и былины — обобщенный взгляд народа на свою историю. Но ни тот, ни другой жанр не помогут понять, как смотрел тот же Ян Вышатич на безответную любовь и что чувствовала княжна Анна Ярославна, когда ее отправляли замуж за французского короля, в страну, до которой русским людям 11-го века не было ни малейшего дела. То есть, совсем никакого. Правдивый исторический роман можно написать об эпохе более близкой, от которой остались письма, дневники, воспоминания — непосредственные отражения души человеческой. А не поминальные камни вроде «Рагнфрид велела установить этот камень по Бьёрну…» и не новгородские берестяные грамоты с хрестоматийным «От Бориса к Настасье…»
А в погоне за реализмом приходится следовать тем древним образцам, которые единственные есть в нашем распоряжении. Довольно многие писатели и у нас, и за рубежом, пытаются писать романы по образу и подобию саги, и у них довольно неплохо получается. Я то-же могу попробовать. Например:
Жил человек по имени Хроар. Его отцом был Вигмунд сын Гуннара… (Далее следует описание восьми поколений предков героя с перечислением их жен, усадеб и детей, в которых безнадежно затеряется единственная интересующая нас линия. Но для древних людей это очень даже имело смысл, потому что в длинном списке они наверняка находили немало уже знакомых имен и даже кое-кого из своей собственной родни.) У Хроара был единственный сын Вигмар. Он был не слишком высок ростом, но хорошо сложен, силен и ловок. Он хорошо владел оружием и лучше всего обращался с копьем. Волосы у него были рыжие, и он заплетал их в пятнадцать кос, потому что, как говорили, ему покровительствует Грюла, пятнадцатихвостая лисица-великан. Вигмар был умен, красноречив и славился как хороший скальд, но нрав у него был насмешливый и неуживчивый, и его не все любили.
Был однажды осенью многолюдный пир. Когда по древнему обычаю стали бросать жребий, кому с кем сидеть вместе и пить из одной чаши, Вигмару выпало сидеть с Рагной-Гейдой дочерью Кольбьёрна. Этот Кольбьёрн был одним из самых знатный гостей на том пиру. Дочери его было тогда шестнадцать лет, это была красивая, статная и учтивая девушка. Они с Вигмаром много говорили в тот вечер. С тех пор Вигмару полюбилась Рагна-Гейда. Хроар, его отец, часто говорил, что это, мол, не доведет до добра, потому что Кольбьёрн человек знатный и заносчивый, и они ему неровня. Но Вигмар отвечал, что он, дескать, верит в свою удачу и потягается с Кольбьёрном. Так проходит три года.
Однажды летом Вигмар и Гейр сын Кольбьёрна вместе поплыли за море торговать. У них был добротный торговый корабль на двенадцать скамей, и они владели им совместно: две трети корабля принадлежали Кольбьёрну, а одна треть — Хроару. И вот они плывут и останавливаются на ночлег в одном пустынном месте…
И так далее в таком духе — все четыреста страниц. Выдержите? Я, честно скажу, нет. Писать в стиле саги нетрудно, вот читать это гораздо труднее. И трудности при описании внутренней жизни древних те же самые, что и при сочинении скальдических стихов: чем ближе к историческим образцам, тем менее понятно современным читателям. Чем вернее описана душа человека родового строя, тем герой дальше от нас и менее интересен (по крайней мере, в объеме целого романа). Мы с вами — не такие, какими были тысячу лет назад рассказчики и слушатели саг и былин. И от литературы мы ждем совсем другого. Яркий пример — Сигрид Унсет (норвежская писательница, прославилась как раз романами о Древней Скандинавии, лауреат Нобелевской премии), которая описывает средневековье правдоподобно просто до жути (я имею в виду именно психологию, а не кровную месть), но читать ее несколько тяжеловато. Проблемы тех людей — не наши проблемы и не имеют с нашими почти ничего общего, а ведь каждый читатель ищет в книге хоть что-то для себя. Поэтому я пытаюсь приблизить своих героев к нам настолько, насколько это не противоречит уровню развития материальной культуры общества-образца. (Необоримое обаяние скандинавской культуры для русских традиционно в течение веков. Леонид Жуховицкий писал, что шведы — наши двоюродные братья, и я с ним полностью согласна.)
Морской Путь — это не Скандинавия 8-го, 9-го или 10-го века. Это другой мир, очень похожий, но другой. Я не знаю, в какой галактике и вокруг какой звезды он вращается — слава великим богам, к нашему времени все поняли, что смысл и интерес книги не в количестве преодоленных световых лет. Самые интересные путешествия совершаются не в безвоздушном пространстве, а внутри человеческой души (прошу прощения у тех, кто это знает и без меня). А в пространстве жанра фэнтези границы физических законов не стесняют ни героя, ни автора и оставляют тому и другому безграничную свободу. Свобода — великое достояние. Особенно если совесть есть.
Благо внимавшим!
Пояснительный словарь
Вигмар посмотрел, вынул из-под ворота свою половину, перевел взгляд с одной на другую.
— В нашем роду их двести лет носили братья, — сказал Эркольв. Он сам удивлялся своему равнодушию: как долго и как страстно он мечтал получить родовое сокровище назад, вырвать его из рук чужака… И вот чужак с родовым сокровищем в руках сидит перед ним, а он не чувствует желания вырвать амулет из недостойных рук. Ни гнева, ни возмущения. Все как будто так и должно быть. Или он настолько отупел, что не верит глазам? Не возьмет в толк, что долгожданная встреча не снится, а происходит на самом деле?
— Значит, я с ним стал как бы братом тебе, — сказал Вигмар, и Эрнольв кивнул. В саном деле. В последние месяцы он почти не вспоминал Халльмунда, потому что его место не осталось пустым.
А Вигмар смотрел на амулет и вспоминал, как нашел его, как носил, как показывал людям на пиру у Стролингов, как Рагна-Гейда объяснила ему значение рун… Впрочем, последнее он помнил очень плохо, поскольку в то время его занимали не руны, а совсем другое. Точно впервые, Вигмар рассматривал изуродованное рубцами лицо Эрнольва, и каждая черта казалась новой и притом отчаянно знакомой. У Вигмара было странное чувство, что он сам раздвоился и при этом стал вдвое больше: в его душу вошла вторая душа, совсем иная, но близкая и дорогая. Окажись Эрнольв его родным братом, он и тогда не был бы так потрясен. Вот уже полгода он делил силу и удачу с этим человеком, и между ними выросло родство крепче кровного. Вигмар узнал об этом только сейчас, но осознание так быстро и прочно укрепилось в нем, словно он жил со всем этим с самого рождения.
Ничего не прибавив, Вигмар снял с шеи ремешок и сунул амулет в руку Эрнольву. Вместе со всем прочим он понял и желание побратима вернуть в род драгоценный амулет. «Твое — так возьми. Мне чужого не надо», — хотел он сказать, но как-то не сказалось. «Твое» — «чужое» сейчас не имели для них смысла.
Эрнольв взял обе половинки и соединил их. Получилась полная золотая луна. По внешнему краю с каждой стороны шли пять Рун, а в середине образовалась шестая — руна «манн». Руна человеческого рода и взаимной связи людей. Рагна-Гейда опять оказалась права: то, что она приняла поначалу за перевернутую «вин», оказалось правой половиной руны «манн».
Эрнольв и Вигмар не слишком хорошо разбирались в рунах, но сейчас, глядя на золотую луну, они всем существом ощущали огромную силу амулета, сделавшего братьями их, таких разных во всем, что составляет основу их нрава и ума. Вигмар не желал признавать общей правды, если считал ее для себя неподходящей; Эрнольв подчинялся даже тому, что считал ошибочным, лишь бы остаться вместе со своим племенем. По все же у них было что-то неодолимо общее, потому что связать людей бездушных не сумеет никакой трижды волшебный амулет, Эрнольв держался той правды, которая была выработана опытом тысяч лет и сотен поколений. Вигмар первым нащупывал новую правду, право человека отвечать за себя самому, которое одновременно есть тяжкая обязанность. Старая доблесть стареет, новая рождается в трудах и битвах. Но душа человеческая не стоит на месте, она развивается, ивместе с ней развивается мир.
Вигмар поднялся, опираясь на древко Поющего Жала, и Эрнольв поднялся следом. Им пора было прощаться, и они оба это знали. Судьба позволила имвзглянуть в глаза друг другу, идороги с неумолимой силой вновь разводили их в разные стороны.
— Пойдем, я покажу тебе дорогу к вашей старой стоянке, — сказал Вигмар. — А про нее не думай. — Он слегка кивнул на лежащее тело. — Мы ее погребем как следует. И не вздумай о ней жалеть. Помнишь Сторвальда Скальда из Островного Пролива? Он говорил, что в ней троллиная кровь. А он сам эльденландец —ему можно верить. Не знаю, как насчет крови, а вот нрав у нее точно был троллиный. Что она, душенька, дескать, особенная и самая главная.
— Ока была не такая уж плохая. — По врожденной порядочности Эрнольв слабо попытался защитить бывшую жену.
— Ну, да. — Вигмар кивнул. — Она была не злая, только не умела думать ни о ком, кроме себя. Даже тролли знают, что так нельзя.
— Но это не причина, чтобы ее убивать, — тихо и упрямо сказал Эрнольв, не сводя с тела Ингирид долгого прощального взгляда.
— В этом ты прав, — неохотно признался Вигмар. Он испытывал некое чувство вины за эту смерть. Пусть он ничего не знал, но в душе он считал себя отвечающим за все, происходящее сейчас на берегах Золотого озера. Ведь это он поднял троллей на борьбу с пришельцами. — И все же она не из тех жен, по которым стоит проливать слезы, — уверенно закончил он. — Другую найдешь, получше.
— Да я уже нашел, — отозвался Эрнольв. Он был благодарен Вигмару, который навел его на мысль о Свангерде — на душе сразу стало легче.
Вдвоем они шли через промозглый лес, где уж клубились по уголкам скорые зимние сумерки. Этот день казался неизмеримо длинным, но они и не заметили, как он прошел.
— Что ты думаешь дальше делать? — спросил по пути Эрнольв. Ему было неуютно от мысли, что отныне он ничего не будет знать о Вигмаре.
— Останусь здесь, — спокойно, как о твердо решенном деле, сказал тот. — Я уже навоевался, хватит с меня. Знаешь, что мне сказали здешние тролли? Они заявили, что не могут вечно защищать Медный Лес одни — им нужен человек. Для такого дела требуется объединить силы земли и неба, а на это способен только человек. Притом именно я. И мне это подходит. У меня тут есть дом, верные люди, жена — чего еще надо? А если Вальгаут Кукушка приедет — построю себе другой дом. Места тут хватает. И я знаю немало людей, которые в любом случае пойдут со мной. А ты куда собираешься?
— Сначала домой, в Аскефьорд, — уверенно ответил Эрнольв. Ему слишком долго мешали на пути туда, где жило его сердце, но одних препятствий теперь не существовало, а с другими он больше не собирался считаться. — Пусть Хродмар сын Кари говорит чего хочет, но сначала я поеду домой. У меня там родители и… вдова моего брата. Она будет моей женой.
— А потом? Опять воевать? Эрнольв пожал плечами:
— У меня нет другого пути. Судьба моего племени — моя судьба, даже если мне и думается иногда, что оно завернуло не в ту сторону. Со временем все выяснится, кто прав, а кто нет. Главное — чтобы совесть была чиста. А моя совесть… Понимаешь, меня не бывает отдельно от всех фьяллей.
Вигмар кивнул. Он думал о себе не так, но понимал побратима.
Они вышли к берегу озера. Ветер гнал по поверхности серой воды мелкие сердитые волны.
— Вот, видишь? — Вигмар показал узкую тропинку, убегавшую вдоль берега на север. — Дойдешь до вашей стоянки, и жди там своих. Мои тролли рассказали, — Вигмар усмехнулся, вспоминая путанно-горделивый рассказ Стампы, Трампы и их пучеглазого братца Спэрры, — они один ваш отряд засыпали снегом, другой закружили в лесу, третий чуть не перетопили в ручье… Представляешь, ручей на вид по колено, а хоть ныряй — дна не достанешь. А сейчас ведь не Середина Лета, чтобы тянуло купаться!
Но Эрнольву не было смешно, и Вигмар утешающе закончил:
— Короче, кое-кто живой еще подойдет. Ты не один остался. Но мой тебе совет, — Вигмар положил руку на плечо Эрнольву и заглянул в глаз, — скажи своему конунгу, чтобы искал других дорог. Этой тропинки, по которой ты уйдешь, завтра уже не будет. Сейчас ведь — Середина Зимы, тролли в самой силе. Моя старуха Блоса сплела такие заклятья, что все здешние тропинки и дорожки смотаются в клубок, а клубок старуха спрячет у себя. Так что… прощай.
Эрпольв кивнул, шагнул по тропинке, потом обернулся.
— Мы, может, больше не увидимся, — с трудом подбирая слова, выговорил он. Вдруг вспомнилось, каким даром красноречия раньше одаривал его рунный полумесяц… вернее, Вигмар. Больше этому не бывать, поскольку оба полумесяца теперь висят на шеe у Эрнольва. — Но я…
— Но мы все paвнo друг друга не забудем! — убежденно подхватил Вигмар, поняв, что он хочет сказать. — Глупо все получилось. С этой войной. Не мы с тобой ее придумали, но деваться нам некуда. Если бы мы встретились по-другому… если бы я мог выбирать побратима. я выбрал бы тебя.
Эрнольв хотел ответить, что он тоже, но горло сдавил какой-то ком.
— Теперь мы с тобой и без амулетов — как братья, — продолжал Вигмар. — Это такое дело — один раз начавшись, уже не кончится. Так что если я тебе очень понадоблюсь — позови меня как следует. Я услышу!
Вигмар подмигнул слишком помрачневшему побратиму, махнул рукой, вскинул на плечо копье и пошел по тропинке назад, в глубь леса. Из-под кустов, с зеленых островков мха мигали золотые звездочки самородков, но Вигмар их не замечал. Ему дышалось легко и свободно, и он знал, что попадает в лад могучему дыханию всего Медного Леса. Он ли выбрал это место, оно ли выбрало его — неизвестно, но отныне они неразрывно связаны.
Впереди тянулся пологий склон горы, горы, поросший мелкими елочками, а со склона спускалось человек пять знакомых — Гуннвальд, держащий большой красный щит, Борре, Тьодольв, еще кто-то. И — Рагна-Гейда, немного непривычная с женнским покрывалом на голове, скрывшим облако золотых кудряшек. Первой заметив Вигмара, она вдруг рванулась вперед и побежала к нему, далеко обогнав спутников. Она бежала, как птица, как светлый альв, скользящий меж спящих деревьев и холодных валунов, и сама весна, будущая радость и будущая жизнь, летели с ней навстречу Вигмару. Он ускорил шаг. Нельзя сказать, что их судьба сложилась гладко, но они пошли в себе силы не только ломать, но и создавать новое. У них есть будущее, а это уже очень много.
Тонкая осинка, стоявшая над озером, трепетала ветвями, как всегда, без причины. На высоте человеческого роста на ее коре виднелись узкие, призрачно-зеленые глаза, проползающие взглядом высокую, рослую человеческую фигуру. Человек быстрым шагом удалялся вдоль берега озера на север и не чувствовал прощального взгляда. Он оставил здесь все, что ему мешало, и бодро шагал навстречу своему счастью и своему долгу, потому что сбросить этот груз не может ни один человек, пока он человек. Тонкая осинка смотрела ему вслед, и по серой влажной коре из человеческих глаз ползли медленные крупные слезы.
А Эрнольв бодро шагал по тропе и мысленно уже видел всю длинную дорогу до Аскефьорда. Пусть он не нашел золота для Торбранда конунга, но и родичем Бьяртмару он быть перестал и больше никто не обвинит его в возможном предательстве. А дружбы Вигмара у него не отнимет никто и никогда. Последние слова побратима прибавили Эрнольву сил, дали веру в то, что и без амулета они не потеряют друг друга. Однажды возникнув, непостижимое чудо человеческих связей будет охранять их всегда. И пока очи помнят друг друга, у каждого из них будет жизнь в запасе.
май —ноябръ 1997 г.
Москва
О стихах и о любви
(замечания автора в конце книги, которые читать необязательно)
Каждая порода людей и животных приживается и хорошо плодится в подходящих условиях. В условиях моих романов, как нетрудно заметить, хорошо размножаются скальды. В повествованиях о какой-нибудь другой культуре это было бы странно и наводило на подозрение, что автор занимается не своим делом. Тем более что я, охотно признаюсь, по натуре совершенно не поэт и даже в трепетном возрасте шестнадцати лет не пыталась писать стихов. Так что хочу объясниться: обилие стихотворцев в «Оружии скальда», «Стоячих Камнях» и «Спящем золоте» вызвано не моей личной склонностью к писанию стихов, а особенностью древнескандинавской культуры, к которой восходит образ Морского Пути.Среди древних скандинавов скальды встречались гораздо чаще, чем поэты среди наших современников. Понятия искусства не существовало, а сложение стихов считалось таким же умением, как езда верхом, плавание, бег на лыжах и так далее, чему можно научить каждого нормально развитого человека. Конечно, существовали понятия хорошего скальда и плохого скальда, но ведь и ходить на лыжах у одних получается лучше, а у других хуже (главное вовремя понять, что хорошо получается именно у тебя, и не позориться, пытаясь разъезжать в чужих санях). Упражняться же имел право кто угодно. Среди исторических скальдов, имена и творения которых дошли до нас, есть люди обоего пола, всякого возраста и разного общественного положения — от конунга Харальда Сурового, мужа княжны Елизаветы Ярославны, до бродяги и разбойника Греттира, которого я особенно нежно люблю.
Поводом к сложению стиха могло служить что угодно: от битвы двух конунгов до возвращения замерзшей служанки со двора в дом. Например, одна женщина заметила на пиру, что ее муж не сводит глаз с чужой девушки, и выразила свое законное возмущение короткой висой; муж ее немедленно потребовал развода, поскольку стихотворный упрек являлся более серьезным оскорблением, чем прозаический.
Вообще стихосложение считалось полноправной разновидностью колдовства: хвалебная песнь закрепляла и увеличивала счастье восхваляемого, хулительная привлекала на недруга бедствия, а любовная действовала как приворотное средство на расстоянии. Поэтому в стихах очень важна была верность жизненной правде — конкретному случаю, и скальд (то есть, любой, кто сможет худо-бедно связать три слова созвучием и два — внутренней рифмой) сочинял стихи не о любви и прекрасной даме вообще, а о своем интересе к совершенно конкретной особе. В этом — одно из главных отличий древнескандинавской поэзии от современной. Важным было не выражение любовной тоски вообще, которое каждый пылко влюбленный мог приложить как лекарство к своей сердечной ране, а направленность слова и чувства на определенную женщину. И стих считался действующим заклинанием, даже если говорил всего лишь о том, как «липа нарядов» прошла через двор.
Это было сказано о том, что мои романы имеют общего с исторической действительностью. Теперь об отличиях (участие в боевых действиях троллей и альвов оставим в стороне. С ними все понятно, и это, между прочим, не главное).
По мнению исследователей (в частности, М.И. Стеблин-Каменского, которому наша пишущая братия по совести должна поставить скромный, сообразно гонорарам, памятник. Что бы мы все без него делали — ума не приложу!), человек времен родового строя понимал любовь совсем не так, как мы, и жил прежде всего интересами рода. В древнескандинавском языке было четыре слова, обозначавших разные стороны благосклонности и привязанности, но из них ни одно не равно нашему слову «любовь». Самое близкое обозначало хорошие отношения, которые складываются между мужем и женой после свадьбы. Попросту, тот самый лад, с которым и клад ненадобен. Похищение же невесты приравнивалось по тяжести к краже скота, не являлось для пострадавшего личной трагедией и даже не требовало кровной мести. Правда, в сагах имеются описания многолетней любви к чужой жене или мужу, что интересами рода объяснить трудно, но, может быть, и тысячу лет назад способность к любви определялась развитием самой личности. Как и у нас.
Вот тут кончается правда и начинается фантастика. Мне интересно писать о людях, которые живут не общей родовой совестью, а своей собственной, то есть о людях духовно свободных. «Вот тебе твоя свобода. Ступай.» (узнали?) Потому что это и есть самое интересное — а что человек будет делать со своей свободой и насколько человеком себя покажет? Мои саги о Квиттинской войне — это сказания о человеке, который смотрит на мир своими собственными глазами, который любит, понимает, ненавидит и прощает сам, сам отвечает за свой выбор, сам вынашивает меру добра и зла, права и долга, а не заимствует готовые правила у предков. Это нелегко и порой мучительно, но именно на этом растет человеческая душа и в конце концов, через поколения, дорастает до совсем других богов и из себя же их создает. А вовсе не «новые боги» подтягивают червеобразного человека до себя.
По причине именно этого интереса я больше не пишу исторических романов, в которых буйная фантазия слишком жестоко ограничивается требованиями исторической правды или хотя бы правдоподобия. Мы не знаем, каков был духовный мир и образ мыслей нашего предка тысячу лет назад. Это не горшки и не мечи, которые можно откопать, изучить, обмерить и описать с научной точностью. Мы можем лишь строить догадки, каждый в меру собственных способностей, но всегда духовный портрет человека тысячелетней давности будет фан-тас-ти-кой, даже если и притворяется «историческим романом», который принадлежит к жанрам реалистическим. Зеркало души народа — литература, а литературы в нашем понимании тогда не было. Летописи отражают взгляд на события монахов и иногда правителей, саги и былины — обобщенный взгляд народа на свою историю. Но ни тот, ни другой жанр не помогут понять, как смотрел тот же Ян Вышатич на безответную любовь и что чувствовала княжна Анна Ярославна, когда ее отправляли замуж за французского короля, в страну, до которой русским людям 11-го века не было ни малейшего дела. То есть, совсем никакого. Правдивый исторический роман можно написать об эпохе более близкой, от которой остались письма, дневники, воспоминания — непосредственные отражения души человеческой. А не поминальные камни вроде «Рагнфрид велела установить этот камень по Бьёрну…» и не новгородские берестяные грамоты с хрестоматийным «От Бориса к Настасье…»
А в погоне за реализмом приходится следовать тем древним образцам, которые единственные есть в нашем распоряжении. Довольно многие писатели и у нас, и за рубежом, пытаются писать романы по образу и подобию саги, и у них довольно неплохо получается. Я то-же могу попробовать. Например:
Жил человек по имени Хроар. Его отцом был Вигмунд сын Гуннара… (Далее следует описание восьми поколений предков героя с перечислением их жен, усадеб и детей, в которых безнадежно затеряется единственная интересующая нас линия. Но для древних людей это очень даже имело смысл, потому что в длинном списке они наверняка находили немало уже знакомых имен и даже кое-кого из своей собственной родни.) У Хроара был единственный сын Вигмар. Он был не слишком высок ростом, но хорошо сложен, силен и ловок. Он хорошо владел оружием и лучше всего обращался с копьем. Волосы у него были рыжие, и он заплетал их в пятнадцать кос, потому что, как говорили, ему покровительствует Грюла, пятнадцатихвостая лисица-великан. Вигмар был умен, красноречив и славился как хороший скальд, но нрав у него был насмешливый и неуживчивый, и его не все любили.
Был однажды осенью многолюдный пир. Когда по древнему обычаю стали бросать жребий, кому с кем сидеть вместе и пить из одной чаши, Вигмару выпало сидеть с Рагной-Гейдой дочерью Кольбьёрна. Этот Кольбьёрн был одним из самых знатный гостей на том пиру. Дочери его было тогда шестнадцать лет, это была красивая, статная и учтивая девушка. Они с Вигмаром много говорили в тот вечер. С тех пор Вигмару полюбилась Рагна-Гейда. Хроар, его отец, часто говорил, что это, мол, не доведет до добра, потому что Кольбьёрн человек знатный и заносчивый, и они ему неровня. Но Вигмар отвечал, что он, дескать, верит в свою удачу и потягается с Кольбьёрном. Так проходит три года.
Однажды летом Вигмар и Гейр сын Кольбьёрна вместе поплыли за море торговать. У них был добротный торговый корабль на двенадцать скамей, и они владели им совместно: две трети корабля принадлежали Кольбьёрну, а одна треть — Хроару. И вот они плывут и останавливаются на ночлег в одном пустынном месте…
И так далее в таком духе — все четыреста страниц. Выдержите? Я, честно скажу, нет. Писать в стиле саги нетрудно, вот читать это гораздо труднее. И трудности при описании внутренней жизни древних те же самые, что и при сочинении скальдических стихов: чем ближе к историческим образцам, тем менее понятно современным читателям. Чем вернее описана душа человека родового строя, тем герой дальше от нас и менее интересен (по крайней мере, в объеме целого романа). Мы с вами — не такие, какими были тысячу лет назад рассказчики и слушатели саг и былин. И от литературы мы ждем совсем другого. Яркий пример — Сигрид Унсет (норвежская писательница, прославилась как раз романами о Древней Скандинавии, лауреат Нобелевской премии), которая описывает средневековье правдоподобно просто до жути (я имею в виду именно психологию, а не кровную месть), но читать ее несколько тяжеловато. Проблемы тех людей — не наши проблемы и не имеют с нашими почти ничего общего, а ведь каждый читатель ищет в книге хоть что-то для себя. Поэтому я пытаюсь приблизить своих героев к нам настолько, насколько это не противоречит уровню развития материальной культуры общества-образца. (Необоримое обаяние скандинавской культуры для русских традиционно в течение веков. Леонид Жуховицкий писал, что шведы — наши двоюродные братья, и я с ним полностью согласна.)
Морской Путь — это не Скандинавия 8-го, 9-го или 10-го века. Это другой мир, очень похожий, но другой. Я не знаю, в какой галактике и вокруг какой звезды он вращается — слава великим богам, к нашему времени все поняли, что смысл и интерес книги не в количестве преодоленных световых лет. Самые интересные путешествия совершаются не в безвоздушном пространстве, а внутри человеческой души (прошу прощения у тех, кто это знает и без меня). А в пространстве жанра фэнтези границы физических законов не стесняют ни героя, ни автора и оставляют тому и другому безграничную свободу. Свобода — великое достояние. Особенно если совесть есть.
Благо внимавшим!
Пояснительный словарь
альвы— духи плодородия, по положению ниже богов. Делятся на две группы: светлые альвы, обитающие в небесах, и темные альвы, живущие под землей.
Асгард— небесная крепость, место обитания богов
Аск и Эмбла— первые люди, сотворенные богами из ясеня и ольхи
асы— род богов, основной предмет поклонения
Бальдр— один из асов, юный и прекрасный, божество весны
берсерк— могучий воин, способный приходить в исступление, неуязвимый и заключающий в себе силу нескольких человек.
Биврёст— Мост Асов. На нем горит пламя, чтобы заградить великанам путь на небо. Красный цвет в радуге — пламя Биврёста.
бонд— мелкий землевладелец, лично свободный
Браги— Длиннобородый, бог поэзии
Брюнхильд— героиня сказаний. Была валькирией, но за ослушание Один заставил ее спать много лет, а потом велел ей выйти замуж. Сигурд разрушил чары и разбудил ее, но по вине колдуньи Гримхильд, матери Гьюкунгов, был вынужден сосватать любимую им Брюнхильд за своего побратима Гуннара, а сам взял в жены Гудрун. Брюнхильд не простила обмана и заставила мужа погубить Сигурда, после чего добровольно взошла на его погребальный костер и покончила с собой.
Валхалла— небесный чертог Одина, где собираются павшие воины
ваны— род богов плодородия, союзники асов. Из ванов происходит Ньёрд и его дети Фрейр и Фрейя
Вар— одна из богинь Асгарда, подслушивает все людские клятвы и любовные обеты
вено— выкуп за невесту
вёльва— прорицательница
Вёр— умная и любопытная богиня, от которой ничего невозможно скрыть
Видар— бог-покровитель охоты
виса— стихотворение
вира— выкуп за тяжкое преступление, в частности, за убийство
Властелин Битв— Один
Властитель Богов— Один
Всеотец— Один
Высокий— одно из имен Одина. «Речи Высокого» — песнь «Старшей Эдды», в которой от имени Одина излагается различная житейская мудрость.
Гевьюн— богиня-дева, собирающая у себя умерших девушек
гесты— члены дружины знатного человека, исполнители поручений, занимали среднее положение между хирдманами и челядью
Гибель Богов— конец мира, при котором великаны и чудовища уничтожат почти весь мир, большинство богов и людей.
Глейпнир— волшебная цепь, которой скован Фенрир Волк
гривна— шейное украшение, обычно из драгоценных металлов
гридница— помещение для дружины знатного человека, своеобразный приемный зал. Русское слово «гридница» произошло от скандинавского слова «грид» с тем же значением.
Грюла— персонаж исландского фольклора, лисица-великан с пятнадцатью хвостами. Слово «грюла» означает «страшилище, пугало».
Гудрун— героиня древних сказаний, жена Сигурда. В порядке мести мужу за убийство своих братьев убила собственных детей, после этого побуждала сыновей от нового брака к мести за сестру, свою дочь Сванхильд, что привело к гибели их всех.
Гунгнир— волшебное копье Одина
Гьюки— отец древних героев Гуннара, Хёгни и Гудрун
дисы— низшие женские божества, духи-покровители плодородия
Иггдрасиль— Мировой Ясень, дерево, на котором держится мир
Имир— древний великан, из тела которого создана земля, прародитель племени великанов
источник Урд— священный источник на небесах, возле которого живут норны
йомфру— девушка благородного происхождения, барышня
Йорд— богиня земли, мать Тора
Йотунхейм— мир великанов
кеннинги— поэтические обозначения. Кеннинг мужчины строится из имени какого-либо бога (или названия дерева мужского рода) в сочетании с предметом, с которым имеют дело мужчины. Например: ясень копья, Фрейр сражения. Кеннинг женщины строится по тому же принципу: имя богини или дерево женского рода в сочетании с предметом из женской сферы деятельности: Фрейя ожерелий, береза нарядов. Кеннингами также могут обозначаться битва (пляска валькирий), оружие (меч — змея ран), корабль (конь волн) и некоторые другие понятия
кюна— королева, жена конунга
кюртиль— род верхней одежды
лживая сага— саги фантастического содержания, не претендующие на правдоподобие
Локи— бог огня, воплощение лжи и коварства, отец чудовищ, которые в будущем погубят мир
Лофт— другое имя Локи
Мани— олицетворение месяца
мара— ведьма, душащая спящих
марка— мера веса, обычно драгоценных металлов, 215 гр
Мидгард— «Средний Мир», земля, место обитания людей
Мйольнир— волшебный молот, оружие Тора
Мимир— древний великан, хранитель источника, в котором сокрыты знания и мудрость
Модсогнир— первый из сварт-альвов
морской конунг— предводитель морской дружины, не имеющий никаких земельных владений. Морские конунги могли наниматься на службу к настоящим конунгам или просто разбойничать.
Муспелльсхейм— мир огня
Нидхёгг— дракон, живущий в подземных мирах
никсы— водяные духи
Нифльхейм— подземный мир мрака
Нифльхель— мир мертвых
норны— три богини судьбы
Ньёрд— бог из рода ванов, управляющий ветрами, смиряющий воды и огонь
Один— старший из асов, покровитель конунгов и воинов
окольничий— мастер соколиной охоты
Отец Поэзии, Отец Колдовства, Отец Павших, Отец Богов— Один
перестрел— древняя мера длины, около двухсот метров
ратная стрела— посылалась по стране в знак войны и сбора войска
Ран— морская великанша, собирающая в сети всех утонувших
снека— корабль среднего размера, мог быть использован и в военных, и в торговых походах
сварт-альвы— темные альвы, живущие под землей
Середина Зимы— один из двух важнейших годовых праздников, отмечался примерно в начале января.
Середина Лета— праздник летнего солнцестояния
Скульд— одна из норн
Сигурд Убийца Дракона— величайший герой скандинавского эпоса, не имеющий себе равных в доблести
Старкад— древний герой, ведущий свой род от великанов: у него были огромные клыки и шесть или восемь рук, пока Тор не отрубил лишние. Старкада воспитывал сам Один и одарил его огромной силой; всю жизнь Старкада сопровождало множество чудес и, как водится у героев, неприятностей.
Слейпнир— восьминогий жеребец Одина
Суль— олицетворение солнца
тавлеи— древняя игра на доске вроде шашек
Тор— бог грома, сильнейший из асов, победитель великанов
тинг— собрание свободных людей, место разбора судебных дел и принятия общественно важных решений. Тинг племени проводился обычно раз в год. В особенных случаях созывался «домашний тинг» — в усадьбе или даже на корабле.
Тюр— Однорукий Ас, воинственный и отважный бог
турсы— племя великанов
Фафнир— дракон, хранивший огромные богатства и побежденный Сигурдом
Фенрир— чудовищный волк, живущий в подземном мире
Форсети— один из асов, сын Бальдра, лучший в мире судья
Фрейр— бог плодородия
Фрейя— богиня плодородия и любви
Фригг— мудрая богиня, жена Одина
Хедин— герой древнего сказания. Конунг Хедин получил в качестве военной добычи Хильд, дочь конунга Хёгни. Когда Хёгни стал их настигать, Хильд побудила Хедина и Хёгни вступить в битву. Ночью Хильд колдовством пробудила всех убитых, и битва началась снова. И так это будет продолжаться до Гибели Богов.
Хель— хозяйка подземного царства мертвых. Ее же именем называется и сама страна мертвых
Хельги Убийца Хундинга— герой скандинавского эпоса, славнейший и прекраснейший из всех до рождения Сигурда
хендинг— внутренняя рифма, используемая в скальдическом стихосложении. Например: с поля — вольно, век — светлой.
хёвдинг— «главарь» — правитель области, избираемый из местной знати
хёльд— богатый землевладелец
херсир— мелкий племенной вождь
Хильд— см. «Хедин»
хирдман— воин из высшего слоя дружины
Хлин— богиня, которую Фригг посылает к людям, чтобы она охраняла их
хюльдра— мелкая нечисть вроде лесовицы
Хюмир— великан, обладатель стада исполинских быков, достающих рогами до неба
штевень— приподнятая оконечность носа или кормы корабля
Эгир— морской великан
эйнхерии— погибшие воины, живущие в палатах Одина
Эйр— богиня врачевания
эйрир— серебряная монета, одна восьмая часть марки
ярл— правитель или военачальник, назначаемый конунгом
Асгард— небесная крепость, место обитания богов
Аск и Эмбла— первые люди, сотворенные богами из ясеня и ольхи
асы— род богов, основной предмет поклонения
Бальдр— один из асов, юный и прекрасный, божество весны
берсерк— могучий воин, способный приходить в исступление, неуязвимый и заключающий в себе силу нескольких человек.
Биврёст— Мост Асов. На нем горит пламя, чтобы заградить великанам путь на небо. Красный цвет в радуге — пламя Биврёста.
бонд— мелкий землевладелец, лично свободный
Браги— Длиннобородый, бог поэзии
Брюнхильд— героиня сказаний. Была валькирией, но за ослушание Один заставил ее спать много лет, а потом велел ей выйти замуж. Сигурд разрушил чары и разбудил ее, но по вине колдуньи Гримхильд, матери Гьюкунгов, был вынужден сосватать любимую им Брюнхильд за своего побратима Гуннара, а сам взял в жены Гудрун. Брюнхильд не простила обмана и заставила мужа погубить Сигурда, после чего добровольно взошла на его погребальный костер и покончила с собой.
Валхалла— небесный чертог Одина, где собираются павшие воины
ваны— род богов плодородия, союзники асов. Из ванов происходит Ньёрд и его дети Фрейр и Фрейя
Вар— одна из богинь Асгарда, подслушивает все людские клятвы и любовные обеты
вено— выкуп за невесту
вёльва— прорицательница
Вёр— умная и любопытная богиня, от которой ничего невозможно скрыть
Видар— бог-покровитель охоты
виса— стихотворение
вира— выкуп за тяжкое преступление, в частности, за убийство
Властелин Битв— Один
Властитель Богов— Один
Всеотец— Один
Высокий— одно из имен Одина. «Речи Высокого» — песнь «Старшей Эдды», в которой от имени Одина излагается различная житейская мудрость.
Гевьюн— богиня-дева, собирающая у себя умерших девушек
гесты— члены дружины знатного человека, исполнители поручений, занимали среднее положение между хирдманами и челядью
Гибель Богов— конец мира, при котором великаны и чудовища уничтожат почти весь мир, большинство богов и людей.
Глейпнир— волшебная цепь, которой скован Фенрир Волк
гривна— шейное украшение, обычно из драгоценных металлов
гридница— помещение для дружины знатного человека, своеобразный приемный зал. Русское слово «гридница» произошло от скандинавского слова «грид» с тем же значением.
Грюла— персонаж исландского фольклора, лисица-великан с пятнадцатью хвостами. Слово «грюла» означает «страшилище, пугало».
Гудрун— героиня древних сказаний, жена Сигурда. В порядке мести мужу за убийство своих братьев убила собственных детей, после этого побуждала сыновей от нового брака к мести за сестру, свою дочь Сванхильд, что привело к гибели их всех.
Гунгнир— волшебное копье Одина
Гьюки— отец древних героев Гуннара, Хёгни и Гудрун
дисы— низшие женские божества, духи-покровители плодородия
Иггдрасиль— Мировой Ясень, дерево, на котором держится мир
Имир— древний великан, из тела которого создана земля, прародитель племени великанов
источник Урд— священный источник на небесах, возле которого живут норны
йомфру— девушка благородного происхождения, барышня
Йорд— богиня земли, мать Тора
Йотунхейм— мир великанов
кеннинги— поэтические обозначения. Кеннинг мужчины строится из имени какого-либо бога (или названия дерева мужского рода) в сочетании с предметом, с которым имеют дело мужчины. Например: ясень копья, Фрейр сражения. Кеннинг женщины строится по тому же принципу: имя богини или дерево женского рода в сочетании с предметом из женской сферы деятельности: Фрейя ожерелий, береза нарядов. Кеннингами также могут обозначаться битва (пляска валькирий), оружие (меч — змея ран), корабль (конь волн) и некоторые другие понятия
кюна— королева, жена конунга
кюртиль— род верхней одежды
лживая сага— саги фантастического содержания, не претендующие на правдоподобие
Локи— бог огня, воплощение лжи и коварства, отец чудовищ, которые в будущем погубят мир
Лофт— другое имя Локи
Мани— олицетворение месяца
мара— ведьма, душащая спящих
марка— мера веса, обычно драгоценных металлов, 215 гр
Мидгард— «Средний Мир», земля, место обитания людей
Мйольнир— волшебный молот, оружие Тора
Мимир— древний великан, хранитель источника, в котором сокрыты знания и мудрость
Модсогнир— первый из сварт-альвов
морской конунг— предводитель морской дружины, не имеющий никаких земельных владений. Морские конунги могли наниматься на службу к настоящим конунгам или просто разбойничать.
Муспелльсхейм— мир огня
Нидхёгг— дракон, живущий в подземных мирах
никсы— водяные духи
Нифльхейм— подземный мир мрака
Нифльхель— мир мертвых
норны— три богини судьбы
Ньёрд— бог из рода ванов, управляющий ветрами, смиряющий воды и огонь
Один— старший из асов, покровитель конунгов и воинов
окольничий— мастер соколиной охоты
Отец Поэзии, Отец Колдовства, Отец Павших, Отец Богов— Один
перестрел— древняя мера длины, около двухсот метров
ратная стрела— посылалась по стране в знак войны и сбора войска
Ран— морская великанша, собирающая в сети всех утонувших
снека— корабль среднего размера, мог быть использован и в военных, и в торговых походах
сварт-альвы— темные альвы, живущие под землей
Середина Зимы— один из двух важнейших годовых праздников, отмечался примерно в начале января.
Середина Лета— праздник летнего солнцестояния
Скульд— одна из норн
Сигурд Убийца Дракона— величайший герой скандинавского эпоса, не имеющий себе равных в доблести
Старкад— древний герой, ведущий свой род от великанов: у него были огромные клыки и шесть или восемь рук, пока Тор не отрубил лишние. Старкада воспитывал сам Один и одарил его огромной силой; всю жизнь Старкада сопровождало множество чудес и, как водится у героев, неприятностей.
Слейпнир— восьминогий жеребец Одина
Суль— олицетворение солнца
тавлеи— древняя игра на доске вроде шашек
Тор— бог грома, сильнейший из асов, победитель великанов
тинг— собрание свободных людей, место разбора судебных дел и принятия общественно важных решений. Тинг племени проводился обычно раз в год. В особенных случаях созывался «домашний тинг» — в усадьбе или даже на корабле.
Тюр— Однорукий Ас, воинственный и отважный бог
турсы— племя великанов
Фафнир— дракон, хранивший огромные богатства и побежденный Сигурдом
Фенрир— чудовищный волк, живущий в подземном мире
Форсети— один из асов, сын Бальдра, лучший в мире судья
Фрейр— бог плодородия
Фрейя— богиня плодородия и любви
Фригг— мудрая богиня, жена Одина
Хедин— герой древнего сказания. Конунг Хедин получил в качестве военной добычи Хильд, дочь конунга Хёгни. Когда Хёгни стал их настигать, Хильд побудила Хедина и Хёгни вступить в битву. Ночью Хильд колдовством пробудила всех убитых, и битва началась снова. И так это будет продолжаться до Гибели Богов.
Хель— хозяйка подземного царства мертвых. Ее же именем называется и сама страна мертвых
Хельги Убийца Хундинга— герой скандинавского эпоса, славнейший и прекраснейший из всех до рождения Сигурда
хендинг— внутренняя рифма, используемая в скальдическом стихосложении. Например: с поля — вольно, век — светлой.
хёвдинг— «главарь» — правитель области, избираемый из местной знати
хёльд— богатый землевладелец
херсир— мелкий племенной вождь
Хильд— см. «Хедин»
хирдман— воин из высшего слоя дружины
Хлин— богиня, которую Фригг посылает к людям, чтобы она охраняла их
хюльдра— мелкая нечисть вроде лесовицы
Хюмир— великан, обладатель стада исполинских быков, достающих рогами до неба
штевень— приподнятая оконечность носа или кормы корабля
Эгир— морской великан
эйнхерии— погибшие воины, живущие в палатах Одина
Эйр— богиня врачевания
эйрир— серебряная монета, одна восьмая часть марки
ярл— правитель или военачальник, назначаемый конунгом