Страница:
— Золотой ручей! — во весь голос орал Вигмар, выискивая взглядом новых врагов, и из-за деревьев ему отвечали голоса невидимых товарищей. Имя усадьбы, имя ручья, таящего от захватчиков богатства Квиттинга, служило не просто боевым кличем — оно напоминало каждому, за что он бьется. За то, на чем держится земля и племя, за то, что в свое время возродит погибших и вырастит новых воинов. Земля поддержит тех, кто заслонит ее собой.
Вигмар бросил щит в голову фьяллю, наскочившему на него с мечом; на миг фьялль оказался оглушен, и Вигмар с размаху снес ему секирой полголовы. Прием Хродмара, которому Вигмар поневоле обучился на последней стоянке «Оленя», вспомнился кстати. Сзади резко хрустнул сучок; обернувшись, Вигмар ударил подбежавшего противника обухом секиры; тот упал, и Вигмар быстро добил его.
Рядом сразу с двумя дрался Арне, младший сын Эйгуда. Ему было семнадцать лет, а значит, он тоже был мужчиной. Арне и фьялль с большим красным щитом одновременно кинулись друг на друга; удар фьялля был таким сильным, что снес Арне половину щита, и лезвие скользнуло по плечу и по груди. Мельком Вигмар заметил кровь на груди Арне и метнул во фьялля Поющее Жало. Фьялль шагнул вперед, роняя оружие, упал лицом вниз, но замер в нелепой позе, не долетев до земли: торчащее из груди копье не давало упасть. Арне, не заметив в горячке боя своей раны, кинулся на второго фьялля; тот отскочил, но споткнулся о камень и судорожно взмахнул руками, стараясь удержать равновесие; горло его на миг оказалось совсем открыто, и Арне сильно полоснул по нему клинком.
Вигмар вырвал Поющее Жало из тела фьялля и обернулся: Арне пошатнулся, бросил разрубленный щит и схватился за дерево, чтобы не упасть.
— Стой за мной: — крикнул Вигмар и прыгнул вперед, чтобы оказаться между Арне и бегущими к нему двумя фьяллями. — Держись! Это еще не все!
Это еще не последняя битва и не последние враги — умирать рано, хотел он сказать. Но говорить было некогда: на него с разных сторон наскочило целых четверо. Хорошо, что за спиной был Арне, а за ним дерево — нападения сзади можно было не ждать.
Один из фьяллей хотел ударить Вигмара копьем, но тот отскочил, так что копье воткнулось в мерзлую, твердую лесную землю; не дожидаясь, пока фьялль его вытащит, Вигмар прыгнул на древко копья и сломал его; еще слыша хруст дерева, он ударил фьялля Поющим Жалом. Фьялль завалился назад; кто-то метнул камень, метя Вигмару в голову, и он едва успел уклониться, выпустив из рук древко. Арне вдруг коротко вскрикнул от напряжения, выбросив вперед руку с мечом: пока Вигмар не видел, один из фьяллей хотел зайти сбоку, но Арне, вовремя заметив, повредил ему плечо, и фьялль отшатнулся, зажимая ладонью обильно кровоточащую рапу.
— Золотой ручей! — ревел совсем близко воодушевленный голос Гуннвальда, и ему отвечали рассеянные по лесу десятки голосов.
Невысокий, но плечистый фьялль в низко надвинутом на лоб меховом колпаке вырвал из тела товарища Поющее Жало и обоими руками метнул его в Вигмара, Золотая молния сверкнула перед самыми его глазами, и впервые он ощутил хрупкость собственней жизни — в лицо ему дохнула смерть. На миг даже стало все равно: если я уже умер, то что мне до исхода битвы, которая отныне не моя?
Но впереди кто-то коротко вскрикнул: один из фьяллей, наседавших с другой стороны, обеими руками держался за древко Поющего Жала, пронзившего его ровно посередине груди. Древко было обращено к Вигмару, и он вырвал его, возвращая себе свое оружие, даже не понимая, что же, собственно, произошло. Вокруг него был враги, и он бросился на них, подняв голодное копье. А фьялли вдруг побежали, и он бил копьем в спины, досадуя, что скользкая земля не позволяет бежать как следует.
— Берсерк! Оборотень! Колдун! Бессмертный! — обрывочно кричали вокруг, и Вигмар ие понимал, что это — о нем. Он не видел, как фьялли, себя со стороны: стороннему взгляду казалось, что копье, летевшее прямо в него, прошло через тело, не причинив вреда, и поразило тех, кто стоял за ним. Поющее Жало крепко держало заклятье, запретившее ему причинять вред своему хозяину.
Если лед треснул, то целым ему уже не бывать: фьялли бежали. Каждый из них вдруг осознал, что он почти один в лесу, среди врагов, а врагом казался каждый ствол и каждый камень.
— Золотой ручей! — хрипло и дико закричал Вигмар, всем существом стремясь скорее добить оставшихся врагов, чтобы искать новых. Яростные силы бурлили в нем, как бури в котле небес, он не ощущал усталости и даже не помнил, что тоже смертен. В эти мгновения в него вошел дух Медного Леса — тычячеликий, Неисчерпаемый и бессмертный. Это Вигмар был каждым стволом, каждым камнем, живым оружием земли, которой пришло время постоять за себя.
Гоня убегающих противников, Вигмар выскочил па прогалину, куда квитты вытеснили еще человек десять фьяллой: больше никого не было видно. Фьялли, услышав его крик, обернулись было, выставив ему навстречу с десяток секир, мечей и копий, но блеск Поющего Жала отбросил их назад; копье сверкало, как застывшая молния, доставало издалека, не покидая рук хозяина. Любой, у кого есть глаза, увидел бы здесь колдовство.
Вдруг в небе над далеким лесом что-то вспыхнуло, теплая волна воздуха шевельнула волосы, за облаками раскатился далекий громовой удар. Фьялли отшатнулись, попадали на землю. Вигмар вскинул голову. С серого неба прямо на него неслась валькирия в черной кольчуге, с волной черных волос за плечами, похожими на густую грозовую тучу; вокруг ее фигуры блестели и рвались в пространство молнии. И меч в руках валькирии был молнией; ее синие глаза горели такой дикой яростью, что Вигмар невольно оступнл назад. К такому он не был готов; он чувствовал в себе силы сражаться в одиночку с целым войском, но не с летящей грозой небес, посланной самими богами.
— Регинлейв! — со всхлипом крикнул чей-то молодой голос, будто ребенок, зовущий мать.
Да, она была последней надеждой фьяллей: только ей было под силу одолеть квиттинского рыжего оборотня, бессмертного, вооруженного чудесным копьем, удара которого не выдерживает ни один щит. Она отплатит за жертвы, возносимые Одину, она поможет, когда не поможет больше никто.
Медленно опустив копье, Вигмар застыл, околдованный грозной мощью и слепящей красотой валькирии, неотвратимой и стремительной, как молния. Пламенно-синие отблески в черной грозовой туче, вся мощь и ярость грозового летнего неба собралась в ней. От нее не спасет никакой щит, не укроет никакой камень. Разве только под землю… Но Вигмар не думал о спасении. Oн не мог отвести глаз от своей стремительно летящей смерти, и почему-то чувствовал неодолимую гордость: не каждому выпадает честь быть убитым валькирией. Ему хотелось не гнуться, анапротив, выпрямиться, чтобы его и его смерть увидели все, весь земной мир.
Внезапно перед глазами его полыхнуло пламя, и Вигмар невольно отшатнулся, зажмурившись. Регинлейв исчезла, заслоненная от его глаз бурно бьющимися языками огня. Так казалось Вигмару, а рассмотреть лучше он не мог, опаленный и ослепленный неземным сиянием.
А Регинлейв, уже занося руку с мечом для удара, вдруг вместо Вигмара увидела перед собой лицо Альвкары. Неистовая из рода альвов стояла на земле, держа перед собой щит, ее рыжие волосы бешено бились на ветру, как пламя, а на лице было странное выражение: ужас и восторг. Она смотрела прямо в синие глаза Регинлейв, но видела не ее; она закрывала собой человека, но думала не о нем. Из ее голубых глаз текли горячке слезы потрясения: казалось, она сама не верит в свой безумный поступок, но восхищена им. Все то, что она носила в себе долгие века, таила от взгляда богов, вдруг выступило наружу: не зря ее прозвали Неистовой.
Регинлейв завизжала от возмущения: она уже не могла остановиться и зайти с другой стороны. Альвкара засмеялась, ее лицо было искажено этим смехом и слезами до неузнаваемости, сейчас оно было диким и прекрасным. Она была как огонь, через который самый острый меч пролетит, не разрубив и не поранив; какую бы кару ни назначил ей после Отец Богов, сейчас она не сдвинется с места и этот бой останется за ней.
Меч Регинлейв ударил в щит Альвкары; долина содрогнулась, на месте столкновения взмыла к небесам нестерпимой яркости вспышка огненного света. Гулкий гром разлетелся по окрестности и долго бродил, отражаясь от одной горы к другой. Люди лежали на земле, закрывая головы руками.
И наступила тишина. Вигмар одним из первых поднял голову с холодной земли: ему хотелось посмотреть, жив он или нет, Вся прогалина была усеяна телами убитых и живых, лежащих чуть ли не в беспамятстве. А валькирий не было. Обе они исчезли. Одна из них хотела выполнить повеление Одина, присудившего фьяллям победу, а квиттам смерть — и но смогла. А вторая хотела сделать то, чего ей никто не велел — и сделала. Она решилась на неслыханное, на дерзость, сходную с преступлением: нарушила волю Одииа, заслонила щитом человека, обреченного Властелином на смерть. Он ведь не резал быков, но бил мечом в щит, не пел боевых песен, сладких для слуха Отца Ратей. И чем она за это расплатится? Об этом Вигмар узнал лишь через много лет.
Вигмар поднялся, отряхнул одежду, давая себе время унять дрожь во всех членах, потом прокашлялся и позвал:
— Квитты! Есть хоть кто-нибудь живой?
— А то? — без заминки раздался звучный голос, и из-за сосны выступил Гуннвальд. Он выглядел порядком ошарашенным, но быстро приходил в себя. Рядом с ним белело вытянутое лицо Гейра. — Ты жив? — осведомился Гуннвальд, увиден Вигмара, но тут же сам себе ответил: — Да что тебе сделается — ты же бессмертный! Эй, ребята! — обернувшись к лесу, позвал он. — Выходи. Снимите там по дороге пару ремней с дохляков — будем этих вязать, пока не прочухались.
Вигмар качнул в руке Поющее Жало. В его душе и в мыслях был полный беспорядок, каждая частичка тела стремилась бежать в свою сторону, но вместе с тем он был спокоен и уверен в своих силах. Бессмертный — не бессмертный, но сегодня не раз подтвердилось общее поверье, что у него есть жизнь в запасе.
Мокрые еловые лапы больно били по лицу, сучки цеплялись за платье и плащ, но Ингирид все бежала и бежала через лес, сама толком не зная куда. В боку нестерпимо кололо, горло казалось каким-то деревянным и не пропускало воздуха, а ноги упрямо двигались вперед, как будто сами по себе. Мех капюшона намок, головное покрывало надо лбом намокло тоже, холодные капли текли по липу Ингирид, и она смахивала их рукавом на бегу.
Когда из-за сосен и камней вдруг полетели стрелы, Торбьёрн Запевала рванул узду ее коня назад.
— Сиди сзади! — заорал он, поняв, что спокойствие оказалось мнимым и совсем рядом засада. — Не высовывайся! Потом я за тобой пришлю!
Торбьёрна нетрудно было понять: родственница Торбранда конунга и жена Эрнольва ярла, Ингирид дочь Бьяртмара была достаточно важной птицей, за которую с него строго спросят. Ингирид была вполне согласна с тем, что ее драгоценную жизнь следует оберегать; не стремясь лично зарубить парочку квиттов, она отъехала назад и приготовилась ждать. Но за кустами, совсем близко, внезапно зазвенели клинки. Квиттами был полон лес! Скатившись с коня, Ингирид заметалась, но схватки вспыхивали везде, за каждым деревом, за каждым кустом. Кидаясь то к дереву, то к большому камню, она всюду видела бьющиеся фигуры, холодный блеск клинков; не глядя под ноги, Ингирид споткнулась о труп с разрубленной головой. Обезображенное, залитое кровью и мозгами лицо и сейчас стояло у нее перед глазами и наполняло неудержимым ужасом; сама смерть в гадком обличии гналась за ней.
Запутавшись в чужом лесу, Ингирид бежала вперед, к усадьбе, думая, что оставляет ее позади. Внезапно перед ней открылась широкая поляна, и Ингирид охнули, поняв, что опять наскочила на место засады. Прижавшись к холодному валуну, она прямо перед собой увидела: шагах в десяти от нее рыжий квитт, которого она знала как Вигмара Лисицу, бился разом с тремя фьяллями. На лице его горело какое-то жесткое воодушевление, черты лица заострились, рот хищно кривился, приоткрывая зубы, в желтых глазах сверкала ярость. Один из его противников-фьяллей откатился назад, зажимая ладонью рану в плече, другой коротко хрипло крикнул; Ингирид далее не успела заметить удара, о квитт уже рванул назад копье с окровавленным наконечником. Третий дрогнул, повернулся и хотел бежать вверх по склону, но поскользнулся на влажной листве и упал на колени; Вигмар метнул ему вслед секиру убитого фьялля и перерубил хребет.
Все это совсем не походило на красивые воинские упражнения, которые Ингирид видела много раз; кровь и смерть отвратительны на вид. Злобное лицо войны смотрело с ожесточенного, нечеловеческого лица Вигмагра. Оборотень! Ужас и ненависть мешались в душе Ингирид; она не верила, что когда-то сидела рядом с этим человеком, говорила с ним, даже думала, будто любит… Нет, она всегда ненавидела его! Он принес ей столько горя: это из-за него она согласилась стать женой своего урода Эрнольва, пошла на жертву! И эта жертва оказалась бесполезной!
Подхваченная вихрем ужаса и отвращения ко всему на свете, Ингирид бежала прочь от места сражения, уверенная, что из всей дружины Торбьёрна Запевалы осталась в живых она одна. Кто же сможет устоять против квиттинского оборотня? Ингирид смутно помнила, что где-то недалеко должны быть еще четыре отряда, в том числе и урод-муж с сотней человек. Если бы найти их…
Наконец ноги Ингирид подогнулись: явись сюда хоть сам Фенрир Волк, она не смогла бы сделать больше ни шагу. Привалившись к стволу сосны, она с трудом дышала широко раскрытым ртом, судорожно глотала, кашляла. А кругом стояла тишина: место битвы осталось далеко позади.
Немного придя в себя, Ингирид огляделась. Вокруг нее был лес: высокие рыжие сосны, маленькие зеленые елочки, чахлая серая осина, палая листва, хвоя и мох с кустиками брусники. Кое-где белели клочки сырого снега. Лес жил своей обычной жизнью, ветви шептались с ветерком, не замечал ее. Она, Ингирид, родственница конунгов и жена знатного ярла, для них была не более букашки. Они обращали на нее внимания не больше, чем Торбранд конунг и Бьяртмар конунг на камешек, случайно попавший под ноги. Ингирид ощутила прилив злой обиды: она не выносила, если ее не замечали.
Она хотела крикнуть, но отчего-то не решилась. Дала о себе знать древняя, в крови живущая заповедь: не привлекай к себе внимания, если не можешь защищаться. Но где-то же они должны быть: Арнвид ярл, Эрнолыв, Рагмунд? Где? Оторвавшись от сосны, Инги-рид сделала несколько шагов вперед, не решив еще, в какую сторону идти. Позади нее что-то прошуршало: так и казалось, что кто-то догоняет стремительным шагом и сейчас с размаху хлопнет по плечам. Ингирид быстро обернулась: позади никого не было, только ветерок гнал по камням скрученный кленовый лист. Ингприд пошла дальше.
— Куда ты идешь? — вдруг прошелестело рядом.
Ингирид резко обернулась, едва успокоившееся сердце снова стукнуло, как оборвалось. Она подумала, что голое ей померещился, но нет: в трех шагах позади стояла долговязая и тощая девица с бледным до серости лицом и прямыми, свалявшимися, тролли знают сколько немытыми и нечесаными волосами.
— А тебе что за дело? — раздраженно отозвалась Ингирид. Станет она еще перед всякими бродяжками объясняться!
— Куда ты идешь? — настойчиво, с какой-то тревогой повторила бродяжка и шагнула к Ингирид. Та невольно попятилась: косящие зеленоватые глаза смотрели на нее так пристально, как будто проспали насквозь.
— Ты не видела здесь людей? — требовательно спросила Ингирид. — Здесь должны быть люди, вооруженные мужчины.
— Здесь много вооруженных мужчин, — ответила бродяжка. Вид у нее был испуганный, но и самой Ингирид с каждым мгновением делалось все тревожнее возле нее. Не понимая, чего же боится, она злилась на фьяллей, на квиттов, на весь свет, не дающий ей покоя.
— Где же они? — требовала Ингирид, изнемогая от раздражения. До чего же она тупа, эта тощая ведьма! Не может говорить по-человечески!
— Они… — Бродяжка запнулась. — Одни в лесу, другие у ручья, третьи в горе…
— О тролли и турсы! — воскликнула Ингирид. — Да зачем же они полезли в гору? В какую гору?
— За золотом, — грустно сказала бродяжка, глядя на Ингирид глазами побитой собаки.
— За золотом! — изумленно повторила Ингирид. При этом слове она даже забыла о битве на поляне. — Здесь есть золото?
— Конечно, есть, — равнодушно сказала бродяжка.
— И много?
— Очень много. Больше, чем люди могут унести. И гораздо больше, чем им нужно.
— Золота не бывает слишком много! — решительно воскликнула Ингирид. — Где оно? Покажи мне!
— Да что показывать? — Бродяжка передернула костлявыми плечами, как будто ее спрашивали о серых валунах, торчащих из земли на каждом шагу. — Оно — везде.
— Как это — везде?
— Вот так.
Бродяжка позела тощей бледной рукой, и вдруг что-то заблестело под кустом можжевельника. Изумленная Ингирид подалась вперед: то, что мгновение назад казалось серыми обломками гранита среди зеленого мха, теперь заблестело золотым самородком. Едва шагнув к нему, Ингирид заметила с другой стороны другой самородок, побольше. Но стоило ей протянуть руку — золотой блеск исчез. Среди зеленых кустиков брусники лежали простые серые камни.
— Да ты что — шутки шутишь? — Оскорбленная в лучших чувствах Ингирид нахмурилась и грозно шагнула к бродяжке.
А та покачала головой:
— Нет. Оно всегда здесь лежит. Его увидит тот, кто дышит вместе с Медным Лесом. А ты — чужая. Ты его не увидишь и не возьмешь. А если возьмешь — оно не принесет счастье. В этом золоте — сила Квиттинга. Нас оно делает сильными, а другим не поможет. Совсем никак.
— Вот дубина! — Ингирид тряхнула сжатыми кулаками. Она почти ничего не поняла из этих слов, исчезнувшее золото приняла за морок, навеянный собственным страстным желанием, и больше всех рассердилась на эту дурочку, которая морочит ей голову и не может толком ответить ни на один простой вопрос. — За что же мне так не повезло-то, о мудрые норны! — в досада взывала Ингирид. — За что вы меня наградили уродом папашей, уродом муженьком, загнали в этот дурацкий поход на этот троллиный Квиттинг! Да и тут еще…
— Твой муж — тот, у кого один глаз? — спросила бродяжка,
— А ты его видала? — Ингирид резко повернулась к ней. — Где он бродит, этот урод?
— Он был в горе, — со вздохом ответила бродяжка. — Но вышел…
— Был в горе? Где золото? — негодованию Ингирид не было предела. — А меня позвать не догадался! Сколько я говорила ему… О тролли и турсы! Чтоб его великаны взяли! Такое страшилище, да еще такой болван!
Бродяжка молча слушала поток брани, изливаемой Ингирид на Эрнольва и на весь свет, и лишь изредка тяжело вздыхала.
— Что ты вздыхаешь, как корова в стойле! — возмутилась Ингирид, истощив ближайшие запасы ругани. — Скажешь ты толком, где этот урод и где золото? Ты вообще умеешь толком говорить? Или совсем одичала тут в лесу с троллями?
— Мы плохо умеем говорить, это верно! — с новым вздохом созналась бродяжка. — Я хотела сказать ему, чтобы он уходил от тебя, но он, наверное, не понял…
— Что? — Ингирид шагнула к бродяжке. Она тоже ничего не поняла. — Кому и что ты говорила, колода еловая?
— Твоему мужу, — спокойно, с грустью повторила бродяжка. — Чтобы он уходил отсюда и не слушал тебя. Ты — его злая судьба. Ты принесла ему несчастье, ты заставляешь его делать то, что он не хочет. В тебе — наша кровь. А мы не должны жить среди людей. В тебе так мало нашей крови, что ты не знаешь ее и не знаешь своей дороги. А быть человеком ты не умеешь. Ты не должна жить.
— Что? — изумленно, забыв даже гнев, повторила Ингирид.
Но ответа она не получила. Бродяжка исчезла. Она не ушла, не убежала, даже не провалилась под землю.
Просто исчезла. На ее месте осталась молодая осинка, которую она прежде загораживала спиной. Ингирид шагнула к осинке, не веря своим глазам, обошла деревце кругом. От ее сумасшедшей собеседницы не осталось и следа. Да не мороком ли была и она сама?
И вдруг что-то тонкое, твердое охватило горло Ингирид и сильно сжало. С криком ужаса она рванулась, но не смогла отскочить от дерева; холодные узловатые ветви оплели ее горло и стиснули, не давая вздохнуть. Разом весь мир вздыбился и провалился в ослепляющий, вопящий ужас; Ингирид билась, с хрипом пыталась вдохнуть и все не верила, что это больше не получится, рвалась прочь, но в глазах уже было темно. Она далее не видела, кто на нее напал и откуда он взялся; казалось, само дерево душит ее своими ветвями. Несколько мгновений — и обмякшее тело Ингирид упало на мох и гниющую влажно-холодную листву. Она лежала на спине, на нелепой белой коже горла остались глубокие красные вмятины, а в широко раскрытых глазах навеки застыл ужас.
Молоденькая осинка стояла над ней, поникнув ветвями и роняя холодные капли дождя, словно слезы.
Эрнольв шел через лес, стараясь держать путь на запад, туда, где была надежда встретить кого-то из других отрядов. Но он не слишком надеялся на такую встречу: помня, что случилось с его товарищами, Эрнольв догадывался, что и с другими скорее всего произошло нечто подобное. Мало ли здесь троллей, способных заманить людей в ловушку? Мало ли здесь гор?
Но где-то поблизости был Вигмар. Рунный полумесяц изливал такие мощные потоки тепла, что в каждом движении ветвей Эрнольв готов был увидеть знакомую фигуру своего побратима, не слишком высокую, но ловкую и сильную, его пятнадцать рыжих кос, связанные в общий хвост, копье с золоченым наконечником в его руке. Он был так близко, что у Эрнольва кружилась голова и мерещилось, что он сам и есть Вигмар сын Хроара.
Деревья расступились, показалась поляна. Эрнольв отвел локтем мокрую еловую лапу и сразу увидел лежащую под деревьями человеческую фигуру. Белый подол рубахи, синее платье, меховая накидка, коричневый плащ…
Ошибиться было невозможно — свою жену всякий узнает из тысячи. Ингирид! Потрясенный Эрнольв бросился к ней, приподнял ее голому… и осторожно опустил снова на мох. Она была мертва и уже остыла. На коже горла виднелись неровные синеватые пятна. Кажется, все было сделано быстро, умело и причинило ей самое меньшее страдание, какое только возможно при таком способе отнятия жизни.
Эрнольв растерянно огляделся. Вокруг было совершенно пусто, только лес да ветер. Кто это? Кому она мешала? Кому понадобилось ее убивать? Чувства и мысли Эрнольва были в полном беспорядке: он не ощущал горестного отчаяния, а только недоуменную растерянность и жалость. Да, нрав Ингирид нельзя назвать приятным, но она была всего-навсего молоденькая девушка… Богиня Фригг, ей ведь не исполнилось и шестнадцати лет! Кому она помешала? Хоть сейчас и война… ко вокруг достаточно мужчин, чтобы не приходилось убивать беззащитных женщин… А как она попала сюда? Где Торбьёрн Запевала, где все другие люди?
Сидя на моховой кочке возле Ингирид, Эрнольв старался взять себя в руки, но чувствовал себя разбитым кувшином. Нужно было куда-то идти и что-то делать, но он не знал куда и что. Куда-нибудь отнести Ингирид… куда? Куда ему теперь вообще идти? Эрнольву казалось, что он остался один на свете. Совсем один. А весь свет — это и есть этот шепчущий лес, бесконечные сосны, осины, ели, можжевельник, серые валуны, торчащие из зеленого мха, присыпанные бурыми листьями. И ни одного человека. Нигде.
Между деревьями показалась человеческая фигура. К Эрнольву медленно приближался мужчина, не слишком высокий, но в каждом его движении чупствовались ловкость и сила. Рыжие волосы были зачесаны назад, на плече лежало три-четыpe тонких косички. На ходу он опирался на длинное древко копья, а наконечник поблескивал золотом. Это было настолько похоже на то, чего Эрнольв ждал и о чем мечтал, что он не поверил своим глазом. Это видение, морок, вызванный усталостью, растерянностью… Да попросту он сходил с ума!
Вигмар вышел на поляну к остановился, глядя на одноглазого фьялля, сидящего над телом Ингирид, Женщина была мертва, и не требовалось подходить ближе, чтобы в этом убедиться.
— Что ты с ней сделал? — спросил Вигмар. Голос его показался совершенно равнодушным, небрежным, но Эрнольв не удивился и не обвинил его мысленно в бесчувствии: они оба пережили сегодня слишком много и у них не осталось сил переживать ни по какому поводу.
— Это не я, — выговорил Эрнольв. — Я пришел… уже было.
Вигмар поднял глаза и увидел знакомое зрелище. Тонкая осинка, к которой Эрнольв прислонялся плечом, мигала двумя узкими, зеленовато светящимися глазами. И сейчас они не косили, а смотрели прямо в глаза Вигмару. Взгляд их был так строг и печален, что даже у Вигмара сжалось сердце. Он вдруг вспомнил о Рагне-Гейде, и его потянуло к ней. Она ведь места себе не находит, не зная, жив ли ее муж и не осталась ли она вдовой на другой день после свадьбы.
А одноглазый фьялль смотрел на него, как будто ждал каких-то слов.
— Ничего у нас не выходит, — безнадежно сказал Вигмар и сел на землю напротив своего странного врага. — Везде битвы, а мы с тобой опять встретились один на один. А я сегодня уже… В общем, меня уже драться не тянет, — закончил он, не решившись доложить, что поубивал сегодня довольно много фьяллей. — Где же твоя дружина, Эрнольв ярл?
— В горе, — бросил Эрнольв. — А мы с тобой все равно не сможем драться.
— Почему? — не слишком живо осведомился Вигмар. Ему не очень-то и хотелось.
— Потому что у тебя амулет моего брата. Вторая половина.
Вигмар бросил щит в голову фьяллю, наскочившему на него с мечом; на миг фьялль оказался оглушен, и Вигмар с размаху снес ему секирой полголовы. Прием Хродмара, которому Вигмар поневоле обучился на последней стоянке «Оленя», вспомнился кстати. Сзади резко хрустнул сучок; обернувшись, Вигмар ударил подбежавшего противника обухом секиры; тот упал, и Вигмар быстро добил его.
Рядом сразу с двумя дрался Арне, младший сын Эйгуда. Ему было семнадцать лет, а значит, он тоже был мужчиной. Арне и фьялль с большим красным щитом одновременно кинулись друг на друга; удар фьялля был таким сильным, что снес Арне половину щита, и лезвие скользнуло по плечу и по груди. Мельком Вигмар заметил кровь на груди Арне и метнул во фьялля Поющее Жало. Фьялль шагнул вперед, роняя оружие, упал лицом вниз, но замер в нелепой позе, не долетев до земли: торчащее из груди копье не давало упасть. Арне, не заметив в горячке боя своей раны, кинулся на второго фьялля; тот отскочил, но споткнулся о камень и судорожно взмахнул руками, стараясь удержать равновесие; горло его на миг оказалось совсем открыто, и Арне сильно полоснул по нему клинком.
Вигмар вырвал Поющее Жало из тела фьялля и обернулся: Арне пошатнулся, бросил разрубленный щит и схватился за дерево, чтобы не упасть.
— Стой за мной: — крикнул Вигмар и прыгнул вперед, чтобы оказаться между Арне и бегущими к нему двумя фьяллями. — Держись! Это еще не все!
Это еще не последняя битва и не последние враги — умирать рано, хотел он сказать. Но говорить было некогда: на него с разных сторон наскочило целых четверо. Хорошо, что за спиной был Арне, а за ним дерево — нападения сзади можно было не ждать.
Один из фьяллей хотел ударить Вигмара копьем, но тот отскочил, так что копье воткнулось в мерзлую, твердую лесную землю; не дожидаясь, пока фьялль его вытащит, Вигмар прыгнул на древко копья и сломал его; еще слыша хруст дерева, он ударил фьялля Поющим Жалом. Фьялль завалился назад; кто-то метнул камень, метя Вигмару в голову, и он едва успел уклониться, выпустив из рук древко. Арне вдруг коротко вскрикнул от напряжения, выбросив вперед руку с мечом: пока Вигмар не видел, один из фьяллей хотел зайти сбоку, но Арне, вовремя заметив, повредил ему плечо, и фьялль отшатнулся, зажимая ладонью обильно кровоточащую рапу.
— Золотой ручей! — ревел совсем близко воодушевленный голос Гуннвальда, и ему отвечали рассеянные по лесу десятки голосов.
Невысокий, но плечистый фьялль в низко надвинутом на лоб меховом колпаке вырвал из тела товарища Поющее Жало и обоими руками метнул его в Вигмара, Золотая молния сверкнула перед самыми его глазами, и впервые он ощутил хрупкость собственней жизни — в лицо ему дохнула смерть. На миг даже стало все равно: если я уже умер, то что мне до исхода битвы, которая отныне не моя?
Но впереди кто-то коротко вскрикнул: один из фьяллей, наседавших с другой стороны, обеими руками держался за древко Поющего Жала, пронзившего его ровно посередине груди. Древко было обращено к Вигмару, и он вырвал его, возвращая себе свое оружие, даже не понимая, что же, собственно, произошло. Вокруг него был враги, и он бросился на них, подняв голодное копье. А фьялли вдруг побежали, и он бил копьем в спины, досадуя, что скользкая земля не позволяет бежать как следует.
— Берсерк! Оборотень! Колдун! Бессмертный! — обрывочно кричали вокруг, и Вигмар ие понимал, что это — о нем. Он не видел, как фьялли, себя со стороны: стороннему взгляду казалось, что копье, летевшее прямо в него, прошло через тело, не причинив вреда, и поразило тех, кто стоял за ним. Поющее Жало крепко держало заклятье, запретившее ему причинять вред своему хозяину.
Если лед треснул, то целым ему уже не бывать: фьялли бежали. Каждый из них вдруг осознал, что он почти один в лесу, среди врагов, а врагом казался каждый ствол и каждый камень.
— Золотой ручей! — хрипло и дико закричал Вигмар, всем существом стремясь скорее добить оставшихся врагов, чтобы искать новых. Яростные силы бурлили в нем, как бури в котле небес, он не ощущал усталости и даже не помнил, что тоже смертен. В эти мгновения в него вошел дух Медного Леса — тычячеликий, Неисчерпаемый и бессмертный. Это Вигмар был каждым стволом, каждым камнем, живым оружием земли, которой пришло время постоять за себя.
Гоня убегающих противников, Вигмар выскочил па прогалину, куда квитты вытеснили еще человек десять фьяллой: больше никого не было видно. Фьялли, услышав его крик, обернулись было, выставив ему навстречу с десяток секир, мечей и копий, но блеск Поющего Жала отбросил их назад; копье сверкало, как застывшая молния, доставало издалека, не покидая рук хозяина. Любой, у кого есть глаза, увидел бы здесь колдовство.
Вдруг в небе над далеким лесом что-то вспыхнуло, теплая волна воздуха шевельнула волосы, за облаками раскатился далекий громовой удар. Фьялли отшатнулись, попадали на землю. Вигмар вскинул голову. С серого неба прямо на него неслась валькирия в черной кольчуге, с волной черных волос за плечами, похожими на густую грозовую тучу; вокруг ее фигуры блестели и рвались в пространство молнии. И меч в руках валькирии был молнией; ее синие глаза горели такой дикой яростью, что Вигмар невольно оступнл назад. К такому он не был готов; он чувствовал в себе силы сражаться в одиночку с целым войском, но не с летящей грозой небес, посланной самими богами.
— Регинлейв! — со всхлипом крикнул чей-то молодой голос, будто ребенок, зовущий мать.
Да, она была последней надеждой фьяллей: только ей было под силу одолеть квиттинского рыжего оборотня, бессмертного, вооруженного чудесным копьем, удара которого не выдерживает ни один щит. Она отплатит за жертвы, возносимые Одину, она поможет, когда не поможет больше никто.
Медленно опустив копье, Вигмар застыл, околдованный грозной мощью и слепящей красотой валькирии, неотвратимой и стремительной, как молния. Пламенно-синие отблески в черной грозовой туче, вся мощь и ярость грозового летнего неба собралась в ней. От нее не спасет никакой щит, не укроет никакой камень. Разве только под землю… Но Вигмар не думал о спасении. Oн не мог отвести глаз от своей стремительно летящей смерти, и почему-то чувствовал неодолимую гордость: не каждому выпадает честь быть убитым валькирией. Ему хотелось не гнуться, анапротив, выпрямиться, чтобы его и его смерть увидели все, весь земной мир.
Внезапно перед глазами его полыхнуло пламя, и Вигмар невольно отшатнулся, зажмурившись. Регинлейв исчезла, заслоненная от его глаз бурно бьющимися языками огня. Так казалось Вигмару, а рассмотреть лучше он не мог, опаленный и ослепленный неземным сиянием.
А Регинлейв, уже занося руку с мечом для удара, вдруг вместо Вигмара увидела перед собой лицо Альвкары. Неистовая из рода альвов стояла на земле, держа перед собой щит, ее рыжие волосы бешено бились на ветру, как пламя, а на лице было странное выражение: ужас и восторг. Она смотрела прямо в синие глаза Регинлейв, но видела не ее; она закрывала собой человека, но думала не о нем. Из ее голубых глаз текли горячке слезы потрясения: казалось, она сама не верит в свой безумный поступок, но восхищена им. Все то, что она носила в себе долгие века, таила от взгляда богов, вдруг выступило наружу: не зря ее прозвали Неистовой.
Регинлейв завизжала от возмущения: она уже не могла остановиться и зайти с другой стороны. Альвкара засмеялась, ее лицо было искажено этим смехом и слезами до неузнаваемости, сейчас оно было диким и прекрасным. Она была как огонь, через который самый острый меч пролетит, не разрубив и не поранив; какую бы кару ни назначил ей после Отец Богов, сейчас она не сдвинется с места и этот бой останется за ней.
Меч Регинлейв ударил в щит Альвкары; долина содрогнулась, на месте столкновения взмыла к небесам нестерпимой яркости вспышка огненного света. Гулкий гром разлетелся по окрестности и долго бродил, отражаясь от одной горы к другой. Люди лежали на земле, закрывая головы руками.
И наступила тишина. Вигмар одним из первых поднял голову с холодной земли: ему хотелось посмотреть, жив он или нет, Вся прогалина была усеяна телами убитых и живых, лежащих чуть ли не в беспамятстве. А валькирий не было. Обе они исчезли. Одна из них хотела выполнить повеление Одина, присудившего фьяллям победу, а квиттам смерть — и но смогла. А вторая хотела сделать то, чего ей никто не велел — и сделала. Она решилась на неслыханное, на дерзость, сходную с преступлением: нарушила волю Одииа, заслонила щитом человека, обреченного Властелином на смерть. Он ведь не резал быков, но бил мечом в щит, не пел боевых песен, сладких для слуха Отца Ратей. И чем она за это расплатится? Об этом Вигмар узнал лишь через много лет.
Вигмар поднялся, отряхнул одежду, давая себе время унять дрожь во всех членах, потом прокашлялся и позвал:
— Квитты! Есть хоть кто-нибудь живой?
— А то? — без заминки раздался звучный голос, и из-за сосны выступил Гуннвальд. Он выглядел порядком ошарашенным, но быстро приходил в себя. Рядом с ним белело вытянутое лицо Гейра. — Ты жив? — осведомился Гуннвальд, увиден Вигмара, но тут же сам себе ответил: — Да что тебе сделается — ты же бессмертный! Эй, ребята! — обернувшись к лесу, позвал он. — Выходи. Снимите там по дороге пару ремней с дохляков — будем этих вязать, пока не прочухались.
Вигмар качнул в руке Поющее Жало. В его душе и в мыслях был полный беспорядок, каждая частичка тела стремилась бежать в свою сторону, но вместе с тем он был спокоен и уверен в своих силах. Бессмертный — не бессмертный, но сегодня не раз подтвердилось общее поверье, что у него есть жизнь в запасе.
Мокрые еловые лапы больно били по лицу, сучки цеплялись за платье и плащ, но Ингирид все бежала и бежала через лес, сама толком не зная куда. В боку нестерпимо кололо, горло казалось каким-то деревянным и не пропускало воздуха, а ноги упрямо двигались вперед, как будто сами по себе. Мех капюшона намок, головное покрывало надо лбом намокло тоже, холодные капли текли по липу Ингирид, и она смахивала их рукавом на бегу.
Когда из-за сосен и камней вдруг полетели стрелы, Торбьёрн Запевала рванул узду ее коня назад.
— Сиди сзади! — заорал он, поняв, что спокойствие оказалось мнимым и совсем рядом засада. — Не высовывайся! Потом я за тобой пришлю!
Торбьёрна нетрудно было понять: родственница Торбранда конунга и жена Эрнольва ярла, Ингирид дочь Бьяртмара была достаточно важной птицей, за которую с него строго спросят. Ингирид была вполне согласна с тем, что ее драгоценную жизнь следует оберегать; не стремясь лично зарубить парочку квиттов, она отъехала назад и приготовилась ждать. Но за кустами, совсем близко, внезапно зазвенели клинки. Квиттами был полон лес! Скатившись с коня, Ингирид заметалась, но схватки вспыхивали везде, за каждым деревом, за каждым кустом. Кидаясь то к дереву, то к большому камню, она всюду видела бьющиеся фигуры, холодный блеск клинков; не глядя под ноги, Ингирид споткнулась о труп с разрубленной головой. Обезображенное, залитое кровью и мозгами лицо и сейчас стояло у нее перед глазами и наполняло неудержимым ужасом; сама смерть в гадком обличии гналась за ней.
Запутавшись в чужом лесу, Ингирид бежала вперед, к усадьбе, думая, что оставляет ее позади. Внезапно перед ней открылась широкая поляна, и Ингирид охнули, поняв, что опять наскочила на место засады. Прижавшись к холодному валуну, она прямо перед собой увидела: шагах в десяти от нее рыжий квитт, которого она знала как Вигмара Лисицу, бился разом с тремя фьяллями. На лице его горело какое-то жесткое воодушевление, черты лица заострились, рот хищно кривился, приоткрывая зубы, в желтых глазах сверкала ярость. Один из его противников-фьяллей откатился назад, зажимая ладонью рану в плече, другой коротко хрипло крикнул; Ингирид далее не успела заметить удара, о квитт уже рванул назад копье с окровавленным наконечником. Третий дрогнул, повернулся и хотел бежать вверх по склону, но поскользнулся на влажной листве и упал на колени; Вигмар метнул ему вслед секиру убитого фьялля и перерубил хребет.
Все это совсем не походило на красивые воинские упражнения, которые Ингирид видела много раз; кровь и смерть отвратительны на вид. Злобное лицо войны смотрело с ожесточенного, нечеловеческого лица Вигмагра. Оборотень! Ужас и ненависть мешались в душе Ингирид; она не верила, что когда-то сидела рядом с этим человеком, говорила с ним, даже думала, будто любит… Нет, она всегда ненавидела его! Он принес ей столько горя: это из-за него она согласилась стать женой своего урода Эрнольва, пошла на жертву! И эта жертва оказалась бесполезной!
Подхваченная вихрем ужаса и отвращения ко всему на свете, Ингирид бежала прочь от места сражения, уверенная, что из всей дружины Торбьёрна Запевалы осталась в живых она одна. Кто же сможет устоять против квиттинского оборотня? Ингирид смутно помнила, что где-то недалеко должны быть еще четыре отряда, в том числе и урод-муж с сотней человек. Если бы найти их…
Наконец ноги Ингирид подогнулись: явись сюда хоть сам Фенрир Волк, она не смогла бы сделать больше ни шагу. Привалившись к стволу сосны, она с трудом дышала широко раскрытым ртом, судорожно глотала, кашляла. А кругом стояла тишина: место битвы осталось далеко позади.
Немного придя в себя, Ингирид огляделась. Вокруг нее был лес: высокие рыжие сосны, маленькие зеленые елочки, чахлая серая осина, палая листва, хвоя и мох с кустиками брусники. Кое-где белели клочки сырого снега. Лес жил своей обычной жизнью, ветви шептались с ветерком, не замечал ее. Она, Ингирид, родственница конунгов и жена знатного ярла, для них была не более букашки. Они обращали на нее внимания не больше, чем Торбранд конунг и Бьяртмар конунг на камешек, случайно попавший под ноги. Ингирид ощутила прилив злой обиды: она не выносила, если ее не замечали.
Она хотела крикнуть, но отчего-то не решилась. Дала о себе знать древняя, в крови живущая заповедь: не привлекай к себе внимания, если не можешь защищаться. Но где-то же они должны быть: Арнвид ярл, Эрнолыв, Рагмунд? Где? Оторвавшись от сосны, Инги-рид сделала несколько шагов вперед, не решив еще, в какую сторону идти. Позади нее что-то прошуршало: так и казалось, что кто-то догоняет стремительным шагом и сейчас с размаху хлопнет по плечам. Ингирид быстро обернулась: позади никого не было, только ветерок гнал по камням скрученный кленовый лист. Ингприд пошла дальше.
— Куда ты идешь? — вдруг прошелестело рядом.
Ингирид резко обернулась, едва успокоившееся сердце снова стукнуло, как оборвалось. Она подумала, что голое ей померещился, но нет: в трех шагах позади стояла долговязая и тощая девица с бледным до серости лицом и прямыми, свалявшимися, тролли знают сколько немытыми и нечесаными волосами.
— А тебе что за дело? — раздраженно отозвалась Ингирид. Станет она еще перед всякими бродяжками объясняться!
— Куда ты идешь? — настойчиво, с какой-то тревогой повторила бродяжка и шагнула к Ингирид. Та невольно попятилась: косящие зеленоватые глаза смотрели на нее так пристально, как будто проспали насквозь.
— Ты не видела здесь людей? — требовательно спросила Ингирид. — Здесь должны быть люди, вооруженные мужчины.
— Здесь много вооруженных мужчин, — ответила бродяжка. Вид у нее был испуганный, но и самой Ингирид с каждым мгновением делалось все тревожнее возле нее. Не понимая, чего же боится, она злилась на фьяллей, на квиттов, на весь свет, не дающий ей покоя.
— Где же они? — требовала Ингирид, изнемогая от раздражения. До чего же она тупа, эта тощая ведьма! Не может говорить по-человечески!
— Они… — Бродяжка запнулась. — Одни в лесу, другие у ручья, третьи в горе…
— О тролли и турсы! — воскликнула Ингирид. — Да зачем же они полезли в гору? В какую гору?
— За золотом, — грустно сказала бродяжка, глядя на Ингирид глазами побитой собаки.
— За золотом! — изумленно повторила Ингирид. При этом слове она даже забыла о битве на поляне. — Здесь есть золото?
— Конечно, есть, — равнодушно сказала бродяжка.
— И много?
— Очень много. Больше, чем люди могут унести. И гораздо больше, чем им нужно.
— Золота не бывает слишком много! — решительно воскликнула Ингирид. — Где оно? Покажи мне!
— Да что показывать? — Бродяжка передернула костлявыми плечами, как будто ее спрашивали о серых валунах, торчащих из земли на каждом шагу. — Оно — везде.
— Как это — везде?
— Вот так.
Бродяжка позела тощей бледной рукой, и вдруг что-то заблестело под кустом можжевельника. Изумленная Ингирид подалась вперед: то, что мгновение назад казалось серыми обломками гранита среди зеленого мха, теперь заблестело золотым самородком. Едва шагнув к нему, Ингирид заметила с другой стороны другой самородок, побольше. Но стоило ей протянуть руку — золотой блеск исчез. Среди зеленых кустиков брусники лежали простые серые камни.
— Да ты что — шутки шутишь? — Оскорбленная в лучших чувствах Ингирид нахмурилась и грозно шагнула к бродяжке.
А та покачала головой:
— Нет. Оно всегда здесь лежит. Его увидит тот, кто дышит вместе с Медным Лесом. А ты — чужая. Ты его не увидишь и не возьмешь. А если возьмешь — оно не принесет счастье. В этом золоте — сила Квиттинга. Нас оно делает сильными, а другим не поможет. Совсем никак.
— Вот дубина! — Ингирид тряхнула сжатыми кулаками. Она почти ничего не поняла из этих слов, исчезнувшее золото приняла за морок, навеянный собственным страстным желанием, и больше всех рассердилась на эту дурочку, которая морочит ей голову и не может толком ответить ни на один простой вопрос. — За что же мне так не повезло-то, о мудрые норны! — в досада взывала Ингирид. — За что вы меня наградили уродом папашей, уродом муженьком, загнали в этот дурацкий поход на этот троллиный Квиттинг! Да и тут еще…
— Твой муж — тот, у кого один глаз? — спросила бродяжка,
— А ты его видала? — Ингирид резко повернулась к ней. — Где он бродит, этот урод?
— Он был в горе, — со вздохом ответила бродяжка. — Но вышел…
— Был в горе? Где золото? — негодованию Ингирид не было предела. — А меня позвать не догадался! Сколько я говорила ему… О тролли и турсы! Чтоб его великаны взяли! Такое страшилище, да еще такой болван!
Бродяжка молча слушала поток брани, изливаемой Ингирид на Эрнольва и на весь свет, и лишь изредка тяжело вздыхала.
— Что ты вздыхаешь, как корова в стойле! — возмутилась Ингирид, истощив ближайшие запасы ругани. — Скажешь ты толком, где этот урод и где золото? Ты вообще умеешь толком говорить? Или совсем одичала тут в лесу с троллями?
— Мы плохо умеем говорить, это верно! — с новым вздохом созналась бродяжка. — Я хотела сказать ему, чтобы он уходил от тебя, но он, наверное, не понял…
— Что? — Ингирид шагнула к бродяжке. Она тоже ничего не поняла. — Кому и что ты говорила, колода еловая?
— Твоему мужу, — спокойно, с грустью повторила бродяжка. — Чтобы он уходил отсюда и не слушал тебя. Ты — его злая судьба. Ты принесла ему несчастье, ты заставляешь его делать то, что он не хочет. В тебе — наша кровь. А мы не должны жить среди людей. В тебе так мало нашей крови, что ты не знаешь ее и не знаешь своей дороги. А быть человеком ты не умеешь. Ты не должна жить.
— Что? — изумленно, забыв даже гнев, повторила Ингирид.
Но ответа она не получила. Бродяжка исчезла. Она не ушла, не убежала, даже не провалилась под землю.
Просто исчезла. На ее месте осталась молодая осинка, которую она прежде загораживала спиной. Ингирид шагнула к осинке, не веря своим глазам, обошла деревце кругом. От ее сумасшедшей собеседницы не осталось и следа. Да не мороком ли была и она сама?
И вдруг что-то тонкое, твердое охватило горло Ингирид и сильно сжало. С криком ужаса она рванулась, но не смогла отскочить от дерева; холодные узловатые ветви оплели ее горло и стиснули, не давая вздохнуть. Разом весь мир вздыбился и провалился в ослепляющий, вопящий ужас; Ингирид билась, с хрипом пыталась вдохнуть и все не верила, что это больше не получится, рвалась прочь, но в глазах уже было темно. Она далее не видела, кто на нее напал и откуда он взялся; казалось, само дерево душит ее своими ветвями. Несколько мгновений — и обмякшее тело Ингирид упало на мох и гниющую влажно-холодную листву. Она лежала на спине, на нелепой белой коже горла остались глубокие красные вмятины, а в широко раскрытых глазах навеки застыл ужас.
Молоденькая осинка стояла над ней, поникнув ветвями и роняя холодные капли дождя, словно слезы.
Эрнольв шел через лес, стараясь держать путь на запад, туда, где была надежда встретить кого-то из других отрядов. Но он не слишком надеялся на такую встречу: помня, что случилось с его товарищами, Эрнольв догадывался, что и с другими скорее всего произошло нечто подобное. Мало ли здесь троллей, способных заманить людей в ловушку? Мало ли здесь гор?
Но где-то поблизости был Вигмар. Рунный полумесяц изливал такие мощные потоки тепла, что в каждом движении ветвей Эрнольв готов был увидеть знакомую фигуру своего побратима, не слишком высокую, но ловкую и сильную, его пятнадцать рыжих кос, связанные в общий хвост, копье с золоченым наконечником в его руке. Он был так близко, что у Эрнольва кружилась голова и мерещилось, что он сам и есть Вигмар сын Хроара.
Деревья расступились, показалась поляна. Эрнольв отвел локтем мокрую еловую лапу и сразу увидел лежащую под деревьями человеческую фигуру. Белый подол рубахи, синее платье, меховая накидка, коричневый плащ…
Ошибиться было невозможно — свою жену всякий узнает из тысячи. Ингирид! Потрясенный Эрнольв бросился к ней, приподнял ее голому… и осторожно опустил снова на мох. Она была мертва и уже остыла. На коже горла виднелись неровные синеватые пятна. Кажется, все было сделано быстро, умело и причинило ей самое меньшее страдание, какое только возможно при таком способе отнятия жизни.
Эрнольв растерянно огляделся. Вокруг было совершенно пусто, только лес да ветер. Кто это? Кому она мешала? Кому понадобилось ее убивать? Чувства и мысли Эрнольва были в полном беспорядке: он не ощущал горестного отчаяния, а только недоуменную растерянность и жалость. Да, нрав Ингирид нельзя назвать приятным, но она была всего-навсего молоденькая девушка… Богиня Фригг, ей ведь не исполнилось и шестнадцати лет! Кому она помешала? Хоть сейчас и война… ко вокруг достаточно мужчин, чтобы не приходилось убивать беззащитных женщин… А как она попала сюда? Где Торбьёрн Запевала, где все другие люди?
Сидя на моховой кочке возле Ингирид, Эрнольв старался взять себя в руки, но чувствовал себя разбитым кувшином. Нужно было куда-то идти и что-то делать, но он не знал куда и что. Куда-нибудь отнести Ингирид… куда? Куда ему теперь вообще идти? Эрнольву казалось, что он остался один на свете. Совсем один. А весь свет — это и есть этот шепчущий лес, бесконечные сосны, осины, ели, можжевельник, серые валуны, торчащие из зеленого мха, присыпанные бурыми листьями. И ни одного человека. Нигде.
Между деревьями показалась человеческая фигура. К Эрнольву медленно приближался мужчина, не слишком высокий, но в каждом его движении чупствовались ловкость и сила. Рыжие волосы были зачесаны назад, на плече лежало три-четыpe тонких косички. На ходу он опирался на длинное древко копья, а наконечник поблескивал золотом. Это было настолько похоже на то, чего Эрнольв ждал и о чем мечтал, что он не поверил своим глазом. Это видение, морок, вызванный усталостью, растерянностью… Да попросту он сходил с ума!
Вигмар вышел на поляну к остановился, глядя на одноглазого фьялля, сидящего над телом Ингирид, Женщина была мертва, и не требовалось подходить ближе, чтобы в этом убедиться.
— Что ты с ней сделал? — спросил Вигмар. Голос его показался совершенно равнодушным, небрежным, но Эрнольв не удивился и не обвинил его мысленно в бесчувствии: они оба пережили сегодня слишком много и у них не осталось сил переживать ни по какому поводу.
— Это не я, — выговорил Эрнольв. — Я пришел… уже было.
Вигмар поднял глаза и увидел знакомое зрелище. Тонкая осинка, к которой Эрнольв прислонялся плечом, мигала двумя узкими, зеленовато светящимися глазами. И сейчас они не косили, а смотрели прямо в глаза Вигмару. Взгляд их был так строг и печален, что даже у Вигмара сжалось сердце. Он вдруг вспомнил о Рагне-Гейде, и его потянуло к ней. Она ведь места себе не находит, не зная, жив ли ее муж и не осталась ли она вдовой на другой день после свадьбы.
А одноглазый фьялль смотрел на него, как будто ждал каких-то слов.
— Ничего у нас не выходит, — безнадежно сказал Вигмар и сел на землю напротив своего странного врага. — Везде битвы, а мы с тобой опять встретились один на один. А я сегодня уже… В общем, меня уже драться не тянет, — закончил он, не решившись доложить, что поубивал сегодня довольно много фьяллей. — Где же твоя дружина, Эрнольв ярл?
— В горе, — бросил Эрнольв. — А мы с тобой все равно не сможем драться.
— Почему? — не слишком живо осведомился Вигмар. Ему не очень-то и хотелось.
— Потому что у тебя амулет моего брата. Вторая половина.