Страница:
Атли бросился следом за невестей, и вдруг наткнулся на мужчину в боевом доспехе, без шлема, с разметавшимися волосами и всклокоченной бородой, с безумно горящими глазами. Лицо его было так сильно искажено яростью, что Атли отшатнулся в ужасе, не узнав Модвида. Перед ним был сам образ неотвратимой смерти, и нужно было очень много человеческого мужества, чтобы побороть животный страх.
— Вот он ты! Я тебя ищу! — хрипло, сорванным голосом проревел Модвид. — Ты хотел взять мою невесту — ты получишь Хель вместо нее! Где она, ну? Где твой меч! Или ты не хочешь умереть с оружием?
Судорожно выпучив глаза, Атлп бесполезно сжимал рукоять меча, позабыв о нем, и пятился назад. Впрочем, Модвид не собирался обеспечить ему почетную кончину: одним ударом он отрубил Атлп кисть руки, сжимавшую меч; с диким, нечеловеческим воплем Али согнулся, а Модвид с хриплым вдохом замахнулся еще раз и ударил его мечом по шее. Голова покатилась по полу и уткнулась в черные камни очага; обезглавленное тело мешком повалилось под ноги убийце. Огромная лужа крови растеклась, как море, словно хотела преградить врагу путь. Мимо со свистом пролетел вывернутый из очага округлый черный камень, брошенный кем-то из защитников дома; Модвид быстро пригнулся, потом дико огляделся и бросился на кого-то из хирдманов, кто хотел умереть лучше, чем хозяин.
Прорвавшись к дверям дома, Вигмар споткнулся о тело Кольбьёрпа с разрубленной головой. В отблесках пламени Вигмар успел бросить на него лишь один взгляд, но рассматривать долго не требовалось: проживший славную жизнь Кольбьёрн сын Гудбранда встретил славную смерть. Перед дверями образовалась давка, где даже нельзя было поднять меч: одни стремились в дом, другие — из дома, люди налетали друг на друга и даже не знали, свой это или чужой. Вигмара толкали в дом, и он заскочил в сени, прикрываясь сбоку щитом, чтобы не получить мечом по шее от своего же хирдмана из Модвидовой дружины.
В доме было дымно и жарко, где-то в глубине кричали люди, визжали женщины и овенело оружие.
— Женщин в гостевой дом! Наружу, в гостевой дом! — орал где-то в клубах дыма голос Модвида. — И не трогать дочь Кольбьёрна! Марку золота, кто ее найдет!
Кто-то прыгнул на Вигмара с занесенной секирой, он вскинул копье, и нападавший повис грудью на острие Поющего Жала. Стряхнув тело, Вигмар в последний миг успел древком копья оттолкнуть бородача, уже занесшего меч, и нырнул в задымленные сени. Во дворе он не заметил никого из прочих Стролингов и надеялся найти их в доме.
В конце длинного узкого перехода звенели клинки; прорвавшись через пего, Вигмар вдруг увидел прямо перед собой ткацкий стан и сообразил, что попал в девичью. Где-то за клубами дыма кашляли и вопили женские голоса, возле другой двери, откуда несло горячим сквозняком, слышался шум схватки. От жары уже трудно было дышать, крыша угрожающе гудела и трещала: над ней бушевало пламя. Пылал второй дверной проем, двое мужчин отбивалось там от наступающих из гридницы, и в одном из них Вигмар узнал Фридмунда Сказителя.
Отбросив щит, он метнулся вперед и вдруг наскочил на женскую фигуру. Ругнувшись, Вигмар хотел отшвырнуть женщину з сторону, но она вскрикнула и вцепилась обеими руками ему в запястье. И крик ее был настолько знакомым, что Вигмар застыл и глянул ей в лицо,
— Ты! — изумленно вскрикнула Рагна-Гейда, глядя на него, как на призрак. Ощущение сна опять обрушилось на нее, и все это казалось сном: пробуждение утром, поездка, свадьба, осада дома… И Вигмар! Вигмар, которого она так ждала, звала всей силой души во сне и наяву и вдруг увидела, когда уже не ждала увидеть!
— Откуда ты здесь? — крикнула она, от изумления не чувствуя даже радости.
И вдруг поняла откуда. Ведь Хальм и Ярнир рассказали, что Вигмара, возможно, спрятал Модвид, тот самый, чьи люди ломятся сейчас во все двери и убивают ее родных…
— Я откуда? Из-под земли! — жестко ответил Вигмар. Он-то не удивился этой встрече: ведь Модвид ожидал найти ее здесь. — Я тебя не трону, но с твоими родичами я посчитаюсь! Пусти!
Он тряхнул рукой, но Рагна-Гейда не пускала, глядя на него безумными глазами. Это был какой-то другой Вигмар, не тот, которого она знала,
А Вигмар смотрел на нее, и она казалась почти незнакомой: он сам так сильно переменился, что в его глазах все стало иным. И почему-то под взглядом этой девушки Вигмар сам себе казался диким и отвратительным, как мертвец Гаммаль-Хьёрт, и он стремился поскорее бежать от нее, пока не преисполнился ненависти к себе и своим нынешним делам.
— А ты что думала? — яростно воскликнул Вигмар не решаясь все же отбросить Рагну-Гейду с дороги, как отбросил бы другую. — Спроси у твоих родичей: где мой отец и моя сестра? Вы сожгли моего отца и убили Эльдис, а я оставлю все как есть?
— Твой отец там же, где Эггбранд! — ответила Paгна —Гейда, напоминая, что и он тоже кое в чем виноват. — А Эльдис — у старой Боргтруд.
— Где? — Вигмар опешил. — Вы же принесли ее в жертву!
— А ты не знал? — теперь уже Рагна-Гейда изумилась, как недавно Модвид. — Гейр забрал ее с кургана и отвез к Боргтруд. Она там! А ты… Ты пришел с Модвидом, с нашим врагом! Ты хочешь, чтобы я стала его рабыней? Ну, иди же! Зови своего хозяина!
Рагна-Гейда выпустила запястье Вигмара и отступила: на ее лице отразился гнев, в глазах впервые блеснули слезы отчаяния. Этот новый Вигмар был чужим и страшным; последняя надежда обманула ее, и Рагне-Гейде не хотелось жить.
А Вигмар стоял, как столб, его ярость и гнев уступили место растерянности. Он узнал кое-что новое, что все меняло, но у него было слишком мало времени, чтобы это обдумать и принять какое-то решение. Переменить что-либо было поздно!
— А! Ты нашел ее! — прохрипел откуда-то из дыма, как из царства Хель, голос Модвида. Перешагнув через несколько тел, он выскочил из пылающего дверного проема и устремился к Рагне-Гейде. Жадное чудовище, опьяненное огнем и кровью, воплощенная злоба, лишенная в эти мгновения всего человеческого. Победа над человеческим кое-кому и сейчас представляется вершиной доблести.
И тут Вигмар сделал то, чего сам от себя не ожидал. Стремительным и точным движением он вскинул Поющее Жало, и открытое горло бегущего Модвида само собой налетело на острие клинка. С коротким хрипом Модвид упал на колени, в его выпученных глазах плясали отблески пламени. Изо рта хлынул черный поток крови. Вигмар выдернул копье, и тело упало головой у ног Рагны-Гейды. Она отшатнулась, словно мертвец пытался ее схватить. Вигмар быстро поймал ее руку:
— Пойдем!
Гридница горела вся, передняя часть дома обрушилась и превратилась в один огромный костер. Узкий переход, по которому Вигмар попал в девичью, был полон густого дыма, щели меж бревен светились пламенем, горячие волны не давали дышать. Здесь толпились люди, кашляя, словно хотели вывернуть самих себя наизнанку, бестолково метались, рубя своих и чужих, в паническом нерассуждающем стремлении выбраться на воздух. Впереди, у выхода, бушевало пламя. Вигмар кинулся было вперед, копьем отшвырнул какого-то человека с тлеющими з бороде искрами, но прямо под ноги ему упала горящая балка, и он отшатнулся, спиной прикрывая Рагну-Гейду.
— Вигмар! Сюда! — позвал его смутно знакомый голос. Вигмар не помнил, кто это, никого не видел, по внутреннее чувство говорило, что этого голоса нужно слушаться. Да и что еще ему оставалось?
— Сюда! Сюда! — звал голос из оставленной позади девичьей.
Волоча за собой кашляющую Рагну-Гейду, Вигмар вернулся в девичью. Стена, обращенная к гриднице, горела снизу доверху. И в этом пламени Вигмар вдруг увидел глаза. Знакомые золотые глаза, сверху вниз пе-ререзанные тонким черным зрачком. На миг мелькнули очертания исполинской лисьей морды, размером во всю стену: острые ушки, стоящие торчком, приоткрытая пасть, полная пламени. А потом горящая стена раздвинулась.
— Иди! Не бойся! — прозвучал голос маленькой девочки с огненными волосами, когда-то встреченной Вигмаром возле серого валуна.
Подхватив с пола какую-то тряпку, он набросил се на голову Рагны-Гейды, вскинул на плечо ременную петлю копья, быстро обметал плащом руку, поднял перед собой чей-то щит и шагнул в проем. Через море огня в гриднице образовался проход: языки пламени бушевали со всех сторон, но почему-то не встречались, оставляя посередине дорожку на ширину шага. Волоча за собой Рагну-Гейду, Вигмар пробежал через гридницу стараясь не споткнуться о камни очагов, горящие столы и скамьи, лежащие тела. Все было раскаленным, лицо обжигал жар горящих балок, волосы потрескивали, но бояться было некогда, и он ке ощущал боли. Каждый вздох казался глотком огня, и все спасение было в быстроте. Боясь, что Рагна-Гейда задохнется под этой тряпкой, слыша, как трещат его собственные волосы, Виг-мар выскочил из гридницы и сразу оказался во дворе. Вечерний воздух холодным языком лизнул горячую кожу, хлынул в горло, как вода.
Уже горели все постройки до одной, пылали и впро-та, освещая множество тел, в нелепых положениях разбросанных по всему двору. Вигмар на миг остановился, чтобы снять тряпку с головы Рагны-Гейды, и снова потащил ее за собой. Она сильно шаталась и задушевно кашляла, словно давилась воздухом, но не падала, и это уже было много!
— Сюда! — крикнул шаловливый голосок. Вигмар метнулся к воротам, и огонь опал; едва лишь они проскочили, как воротный проем запылал с новой силой.
— В лес! Вас не заметят! — пискнула невидимая Грюла.
Вокруг горящей усадьбы расстилалась довольно широкая пустошь, а дальше был лес. Пламя над крышами освещало пустошь на десятки шагов вокруг, но сейчас здесь толпилось столько людей, лошадей, ржущих от ужаса, плачущих и вопящих женщин, что никто не обратил на них внимания. Свет огня с каждым шагом слабел, и скоро Вигмар и Рагна-Гейда вступили в холодную ночную тьму. Свежий воздух, полный запаха мокрых увядающих листьев, капался слаще меда; Рагна-Гейда дышала тяжело и хрипло, ко Вигмар не мог остановиться к все тянул ее дальше от усадьбы.
Наконец они шагнули в темень леса. Рагна-Гейда уцепилась за дерево, пошатнулась, и Вигмар выпустил ее руку. Она упала на колени и села, прислонясь к стволу. У нее не было сил сделать больше ни шагу, грудь разрывалась, горло горело, глаза слезились от жгучего дыма.
Придерживаясь за тот же ствол, Вигмар посмотрел назад. Усадьба Кротовое Поле образовала огромный пламенный холм, стала единым погребальным костром всем, кто погиб в ней. И в бурных волнах пламени над крышей ему привиделась Грюла: лисица-великан танцевала над своей добычей причудливый и жуткий танец, то выгибаясь дугой, то припадая к развалинам пожарища, и все пятнадцать ее хвостов стояли дыбом, покрывая своим пламенеющим мехом все, что оставалось от усадьбы. Это был ее пир, приготовленный людской враждой.
Вигмар сел на землю и прижался лбом к холодной влажной коре ясеня. Он еще не осознал, что произошло, был измучен, но спокоен. Откуда-то у него было чувство, что он все сделал верно.
Сразу после свадьбы Эрнольза Одноглазого и йомфру Ингирид, справленной в последние дни тинга, к Торбранду конунгу послали гонца. Эрнольв подумывал поехать сам, но Ульврунн и Ульвхедин отговорили его.
— Не покидай новую родню так быстро! — убеждали они. — Гродгард сын Кара — надежный человек, его отец служил нам целых тридцать лет. Он обо всем расскажет нашему родичу Торбранду. А ты нужен нам здесь. Caм Торбранд, несомненно, захочет, чтобы во главе нашего войска был кто-то из его приближенных.
Эрнольв легко согласился остаться: теперь, после свадьбы, его совершенно не тянуло домой. И дело было не в страстной любви к Ингирид, а совершенно наоборот. Он не знал, как взглянет в глаза Свангерде. А знакомить родичей с молодой женой не требовалось: они и без того знали ее слишком хорошо. Слишком хорошо!
По замыслу, который не один день обсуждали вчетвером Ульвхедин, Эрнольв, Ульврунн и Ингимунд Рысь, фьяллям и раудам следовало наступать двумя потоками. Сам Торбранд конунг, собирающий войско к Середине Зимы, должен пойти на Квиттинг через западное побережье на кораблях. Рауды собирались вести свое войско по суше через Квиттинский Север, который и был их главной целью. Позднее они предполагали объединиться с Торбрандом конунгом и наступать на внутренние и южные части Квиттинга одним огромным войском.
Не распуская после тинга людей, которые изъявили желание идти в поход, Ульвхедин ярл сразу же двинулся на юг. По пути к ним приставали новые отряды, иные догоняли их, и к пограничным областям Ульвхедин и Эрнольв привели войско из трех тысяч человек.
— С такими силами молено наступать, не дожидаясь фьяллей! — говорил Ульвхедин. Похоже, он сам по ожидал, что его призыв к соплеменникам найдет такой могучий и дружный отклик, и теперь, в ожидании большой добычи и громкой славы, был счастлив, как пятнадцать лет назад, когда отец впервые выделил ему собственный корабль с дружиной. — Главное, чтобы Торбранд конунг не опоздал поддержать нас, когда мы зайдем на Квиттинг достаточно далеко.
— Но ведь на месяц ваших сил хватит? — отвечал Эрнольв. — А после Середины Зимы Торбранд начнет наступать по западному побережью. Не беспокойся: ему этого хочется не меньше, чем тебе.
— Может быть, тогда тебе, родич, и придется съездить поторопить его, — предлагал Ингимунд.
— Уж я-то съезжу! — непременно встревала Ингирид, хотя ее никто не спрашивал.
Отважная валькирия все-таки добилась, чтобы ее взяли в поход. Старшие родичи, довольные покорностью, с какой она согласилась на свадьбу, позволили ей сопровождать мужа; сам Эрнольв был далеко не в восторге, но скрыл недовольство. Если уж он принес такую жертву дружбе с раудами, то нельзя рождать обиды и делать жертву бесполезной. А если с Ингирид в походе что-нибудь случится, ну, что же… Пусть пеняет на себя.
До Середины Зимы оставалось чуть меньше месяца и с неба уже довольно часто сыпались мелкие крупинки суховатого снега, когда войско раудов подошло к границам Квиттинга. Стан разбили в широкой долине, самое высокое место которой занимала усадьба Край Света. Здесь Эрнольв нашел знакомого — Бальдвига Окольничьего. И был непонятно разочарован, когда узнал, что рыжего квитта Вигмара здесь нет.
— Я не знаю, где сейчас Вигмар, — сказал Бальдвиг, сурово хмурясь, как будто разговор зтот был ему неприятен. — Он ушел от меня уже дней десять назад. Сюда приехал человек от Модвида Весло и позвал его с собой. Модвид тоже собирался в поход на этих Стролингов. А где он живет, я не знаю. Я никогда там не был.
— Уж я до него доберусь! — пригрозила Ингирид. — Напрасно он думает, что мне можно наносить такие обиды безнаказанно!
Предсказания Сторвальда Скальда сбылись лишь наполовину: Ингирид воздержалась от заявления, что они с Вигмаром обесчестили ее, но прониклась к обоим самой восхитительной ненавистью. А поскольку Сторвальд был далеко (вообще неизвестно где), то все ее помыслы сосредоточились на одном Вигмаре. Именно в него она воображала себя влюбленной, и именно поэтому его вина перед ней многократно превосходила вину Сторвальда. Если в человеке много пылкости и честолюбия, но маловато ума и совести, то замена любви на ненависть происходит очень быстро.
Бальдвиг отказался присоединиться к войску, но знатных гостей принял со всей учтивостью и далее уступил Эрнольву и Ингирид каморку, которая когда-то служила спальней ему и его покойной жене. Но заснуть Эрнольву не удавалось долго. Последние несколько переходов он не знал покоя ни днем, ни ночью. Рунный полумесяц казался ему то горячим, как уголь, то холодным, как кусочек льда. У нового невольного побратима дела были так плохи и тревожны, что Эрнольв и хотел избавиться от этой мучительной связи неизвестно с кем, но принуждал себя терпеть, опасаясь нарушить связь. Томительные тревожные предчувствия, беспричинные приступы тоски и ярости, сознание бессмысленности и затеянного похода, и всей жизни вообще измучили его, заставляли ворочаться с боку на бок. Ингирид, которой он мешал спать, бранилась сквозь дрёму; впрочем, это бывало нередко, и Эрнольв давно выучил бы наизусть ее мнение о нем и пожелания всей его родне, если бы прислушивался к ее словам хоть одним ухом. Но он не прислушивался. С самого дня свадьбы он твердо решил, что позволит Ингирид испортить ему жизнь лишь самую малость, и обращал на нее так мало внимания, как только возможно. Гораздо больше его занимал квиттинский побратим, ждущий неизбежной встречи где-то на усадьбе Стролингов. Светлые Асы, сделайте так, чтобы он был действительно там!
— Ой, Эрнольв ярл! — Вдруг кто-то постучал в дверь каморки. — Ты спишь?
— Нет. — Эрнольв с готовностью приподнялся и сел, обернувшись к двери. — Что случилось?
— Родич, выйди-ка, если тебе это не очень досадно! — позвал голос Ульвхедина ярла. — Тут кое-что занятное…
Мигом одевшись, Эрнольв вышел в гридницу. Ингирид ворчала, но, судя по шороху, любопытство опять одолело сон и она собиралась присоединиться к мужчинам.
— Там прискакал один человек из дозорного отряда. Того, что мы послали к границе, — начал Ульвхедин, едва лишь Эрнольв шагнул за порог. — Говорит, у квиттов видно какое-то странное веселье. Заря на полнеба, как будто разом жгут целую усадьбу. Может, так и есть?
— А отряд пошел туда? — быстро спросил Эрнольв. — Может, нас заметили и подают знак? Квитты все же поумнее великанов! Где-то здесь может быть большое войско здешнего хёвдинга, ты не забыл?
— Я не забыл. Орвар Вороний повел туда дружину, у него человек сорок. Но это не слишком похоже на условный знак. Больше на обыкновенный пожар. Я подумал: может, нам стоит не ждать, чего еще подскажут сны, а ударить сейчас?
— Нужно поднимать людей! — тут же решил Эрнольв. Это было именно то, чего требовала его истомленная ожиданием и предчувствиями душа. — Если бы это был знак, если бы близко было войско хёвдинга, он прислал бы к нам людей и назначил день битвы. А раз не шлет… Надо идти туда.
— Я рад, что ты со мной согласен! — с удовольствием воскликнул Ульвхедин. — Что я тебе говорил! Из нас вышли отличные родичи: мы всегда обо всем думаем одинаково!
Огромный стан пришел в движение: Ульвхедин приказал поднять пять сотен человек. Быстро оседлав коней, дружины хёльдов и ярлов одна за другой выезжали и пропадали во тьме. Дружина Эрнольва первой пустилась в дорогу через ночные долины, держа путь на зарево огромного пожара. Изредка оно скрывалось за лесом, но стоило фьяллям и раудам выехать на равнину, как все двести человек видели багровые и розовые отсветы на светлеющем небе.
Незадолго до рассвета они уже были на месте. С гребня холма взгляду Эрнольва открылась долина, лежащая впереди, а в ней — огромное пожарище, над которым еще поднимался душный серый дым. Еще вчера здесь стояла усадьба со множеством строений внутри земляной стены, а теперь стена была разрушена, из груды угля виднелись кое-где обломанные и обугленные бревна, блестело сизым обожженное железо, покореженное огнем до полной неузнаваемости.
Вокруг пожарища тянулись к небу дымки от нескольких костров. Какие-то люди, в основном вооруженные мужчины, сидели возле огня. На опушке недалекого леса были привязаны лошади, коровы, валялось грудами всякое добро.
Завидев на гребне холма большей вооруженный отряд, квитты повскакали с мест, схватились за оружие.
— Вперед, племя Фрейра! За землю Золотой Щетины! — во весь голос крикнул Ульвхедин ярл и повелительно махнул рукой. Набег начинался буднично, но лучше испортить торжество, чем потерять само дело, и лавина раудов ринулась вниз по склону.
Поняв, что противник превосходит их во много раз, квитты побросали свое добро и кинулись в лес. Кое-кто успел разрезать привязь и вскочить на лошадь, но на открытом месте таких скоро достали стрелами. В считанные мгновения стан погорельцев был затоптан, рауды во главе с Ульвхедином уперлись в опушку леса.
— Что это все значит? Чья это усадьба? Есть у нас хоть кто-нибудь? — кричал Эрнольв, вертясь вместе с конем, стараясь охватить всю пустошь взглядом единственного глаза. Первая битва выходила нелепой, несмотря на очевидную и полную победу без малейших потерь.
Хирдманы подвали к нему раненого квитта, который не смог убежать. По бедру у того змеилась кровъ, на молодом лице был ужас. Ему не раз повторили вопрос, прежде чем он понял, чего от него хотят.
— Это была усадьба Логмунда Лягушки, — едва ворочая заплетающимся языком, выговорил квитт. — Ее ночью разорил, говорят, Модвид Весло. Я не знаю, я не понял. Мы пировали.,. Была свадьба… А потом они пришли и стали жечь дом. Перебили много народу… Наверное, всех перебили, нас совсем мало осталось… И моего хозяина тоже…
— Скажи: Стролинги здесь были? — требовательно спросил Зркольв, прерывая невнятное бормотание.
Парень закивал:
— Были, как же им не быть? Ведь Атли женился на их дочери… На дочери Кольбьёрка. Я не знаю, где они… Свадьба… Была свадьба…
Парень нервно хихикнул, на лице его появилась бессмысленная пьяная ухмылка, потом он дико захохотал, колени его подогнулись, и рауды опустили его на землю. Похоже, от всего пережитого он тронулся умом.
— Ожерелье Фрейи! Вот это удача! Сама Алъвкара позаботилась о нас! — Ульвхедин ярл не скрывал ликования. — Квитты устали ждать нас исами передрались! Отправляйся к Стролингам, Эрнольв ярл, а мы поедем по окрестностям! Едва ли кто-нибудь из здешних хозяев добрался до дому, а если и добрался, то сейчас из них плохие бойцы! Мы возьмем их усадьбы голыки руками! И вся приграничная земля наша! Торбранд конунг будет доволен!
Скъёльд и Ярнир добрались до дома только под утро. С ними было восемь человек своих хирдманов и шесть-семь прибившихся непонятно чьих, в основном из дружины Логмунда и Атли. Их бывшие вожди этой ночью вошли в Палаты Павших и в воинах больше не нуждались. Дорогой братья почти не разговаривали: оба были ранены и у обоих в голове стоял звон. Они толком не осознали того, что остались почти единственными из некогда многочисленного рода: отец и Фридмунд были убиты, Рагна-Гейда пропала — должно быть, сгорела в доме. Никто не видел, чтобы она оттуда выходила, и среди женщин, плачущих и бестолково метавшихся по опушке леса, ее не нашли.
Было еще рано, даже рабыни спали, над усадьбой не виднелось дыма очагов. Братья бешено заколотили в ворота, но створки разошлись почти мгновенно. За ними стоял Гейр, полностью одетый, с мрачным утомленным лицом. Он почти не спал этой ночью.
Увидев братьев и хирдманов, покрытых копотью, измученных, с черными повязками и пятнами крови на одежде, Гейр охнул и отступил назад.
— Все! — хрипло и яростно выдохнул Скъёльд. — Больше никого… Модвид…
То, что он произносил далее, записывать не принято. Но и по тем немногим словам Гейр сразу все понял: произошедшее слишком хорошо отвечало его предчувствиям. Модвид — обида — вражда — пожар… И вопрос у Гейра возник только один.
— А… — с лихорадочной тревогой воскликнул он, перебрасывая взгляд с одного брата на другого и не сразу решившись произнести имя. — Рагна…
Скъёльд махнул рукой и пошел в дом. Ярнир хотел что-то сказать, но вдруг всхлипнул, прижал ко рту рукав и тоже отошел. Его широкие плечи дрожали, опущенная голова тряслась. Он оказался не таким уж железным, как о нем думали, и просто ничего не мог с собой поделать. Жалеют сирот, а с сиротами такого уже не случится: вчера нас было много, а сегодня — ты, я и еще кто-нибудь. И не смотри в ворота — больше никто не придет. Вчера ты был цельным, сильным и счастливым, а сегодня от тебя самого осталось две или три семнадцатых части. Жгучие слезы бежали из глаз Ярнира, прожигая дорожки в корке крови и копоти, и это было больнее любой раны.
Гейр сел на холодную землю и обеими руками сжал голову. Слезы Ярнира перевернули ему душу, он чувствовал, что сейчас тоже заплачет. Он и хотел бы, но не мог; дикая боль стояла в груди и не давала дышать. И ее никак нельзя было выбросить, этот клинок не вынуть.
— Она… — задыхаясь, бессвязно бормотал Гейр, склоняясь головой к промерзшей земле, и ему казалось, что ом кричит во весь голос, — Вы… Как же… Она… Рагна…
Ему хотелось выть. Он даже не вспомнил об отце и дядьке, не подумал, почему их нет, все его сознание заполнил образ сестры. Рагна-Гейда, которую он любил больше всех на свете, красивая, умная, приветливая и веселая, которая с самого рождения была его лучшим другом, советчицей, защитницей, лучшей половиной его самого… Не зря у пего не лежала душа к ее замужеству, не зря он не хотел даже провожать ее туда, не видеть… Зачем он не поехал! Сейчас Гейр готов был броситься грудью на меч, наказать себя за то, что отпустил ее одну. Он спас бы ее или погиб вместе с ней — это лучше, это благо по сравнению с тем, что ему осталось. Жить, зная, что не защитил ее, дал ей погибнуть. Перед его глазами стояло лицо Рагны-Гейды, счастливое, улыбающееся, светящееся изнутри. Она умерла, ее золотые волосы сгорели, ее нет больше нигде… У нее было четыре брата. И ни один не защитил ее.
А Хальм и Арнхильд не имели времени на горестями терзания.
— Мой муж погиб так, как хотел, и теперь он счастлив, — твердым, невыразительным голосом сказала Арнхильд хозяйка. Ее строгое лицо застыло, гллза оставались сухими. — Нам нужно позаботиться встретить врагов, когда они придут сюда.
— Вот он ты! Я тебя ищу! — хрипло, сорванным голосом проревел Модвид. — Ты хотел взять мою невесту — ты получишь Хель вместо нее! Где она, ну? Где твой меч! Или ты не хочешь умереть с оружием?
Судорожно выпучив глаза, Атлп бесполезно сжимал рукоять меча, позабыв о нем, и пятился назад. Впрочем, Модвид не собирался обеспечить ему почетную кончину: одним ударом он отрубил Атлп кисть руки, сжимавшую меч; с диким, нечеловеческим воплем Али согнулся, а Модвид с хриплым вдохом замахнулся еще раз и ударил его мечом по шее. Голова покатилась по полу и уткнулась в черные камни очага; обезглавленное тело мешком повалилось под ноги убийце. Огромная лужа крови растеклась, как море, словно хотела преградить врагу путь. Мимо со свистом пролетел вывернутый из очага округлый черный камень, брошенный кем-то из защитников дома; Модвид быстро пригнулся, потом дико огляделся и бросился на кого-то из хирдманов, кто хотел умереть лучше, чем хозяин.
Прорвавшись к дверям дома, Вигмар споткнулся о тело Кольбьёрпа с разрубленной головой. В отблесках пламени Вигмар успел бросить на него лишь один взгляд, но рассматривать долго не требовалось: проживший славную жизнь Кольбьёрн сын Гудбранда встретил славную смерть. Перед дверями образовалась давка, где даже нельзя было поднять меч: одни стремились в дом, другие — из дома, люди налетали друг на друга и даже не знали, свой это или чужой. Вигмара толкали в дом, и он заскочил в сени, прикрываясь сбоку щитом, чтобы не получить мечом по шее от своего же хирдмана из Модвидовой дружины.
В доме было дымно и жарко, где-то в глубине кричали люди, визжали женщины и овенело оружие.
— Женщин в гостевой дом! Наружу, в гостевой дом! — орал где-то в клубах дыма голос Модвида. — И не трогать дочь Кольбьёрна! Марку золота, кто ее найдет!
Кто-то прыгнул на Вигмара с занесенной секирой, он вскинул копье, и нападавший повис грудью на острие Поющего Жала. Стряхнув тело, Вигмар в последний миг успел древком копья оттолкнуть бородача, уже занесшего меч, и нырнул в задымленные сени. Во дворе он не заметил никого из прочих Стролингов и надеялся найти их в доме.
В конце длинного узкого перехода звенели клинки; прорвавшись через пего, Вигмар вдруг увидел прямо перед собой ткацкий стан и сообразил, что попал в девичью. Где-то за клубами дыма кашляли и вопили женские голоса, возле другой двери, откуда несло горячим сквозняком, слышался шум схватки. От жары уже трудно было дышать, крыша угрожающе гудела и трещала: над ней бушевало пламя. Пылал второй дверной проем, двое мужчин отбивалось там от наступающих из гридницы, и в одном из них Вигмар узнал Фридмунда Сказителя.
Отбросив щит, он метнулся вперед и вдруг наскочил на женскую фигуру. Ругнувшись, Вигмар хотел отшвырнуть женщину з сторону, но она вскрикнула и вцепилась обеими руками ему в запястье. И крик ее был настолько знакомым, что Вигмар застыл и глянул ей в лицо,
— Ты! — изумленно вскрикнула Рагна-Гейда, глядя на него, как на призрак. Ощущение сна опять обрушилось на нее, и все это казалось сном: пробуждение утром, поездка, свадьба, осада дома… И Вигмар! Вигмар, которого она так ждала, звала всей силой души во сне и наяву и вдруг увидела, когда уже не ждала увидеть!
— Откуда ты здесь? — крикнула она, от изумления не чувствуя даже радости.
И вдруг поняла откуда. Ведь Хальм и Ярнир рассказали, что Вигмара, возможно, спрятал Модвид, тот самый, чьи люди ломятся сейчас во все двери и убивают ее родных…
— Я откуда? Из-под земли! — жестко ответил Вигмар. Он-то не удивился этой встрече: ведь Модвид ожидал найти ее здесь. — Я тебя не трону, но с твоими родичами я посчитаюсь! Пусти!
Он тряхнул рукой, но Рагна-Гейда не пускала, глядя на него безумными глазами. Это был какой-то другой Вигмар, не тот, которого она знала,
А Вигмар смотрел на нее, и она казалась почти незнакомой: он сам так сильно переменился, что в его глазах все стало иным. И почему-то под взглядом этой девушки Вигмар сам себе казался диким и отвратительным, как мертвец Гаммаль-Хьёрт, и он стремился поскорее бежать от нее, пока не преисполнился ненависти к себе и своим нынешним делам.
— А ты что думала? — яростно воскликнул Вигмар не решаясь все же отбросить Рагну-Гейду с дороги, как отбросил бы другую. — Спроси у твоих родичей: где мой отец и моя сестра? Вы сожгли моего отца и убили Эльдис, а я оставлю все как есть?
— Твой отец там же, где Эггбранд! — ответила Paгна —Гейда, напоминая, что и он тоже кое в чем виноват. — А Эльдис — у старой Боргтруд.
— Где? — Вигмар опешил. — Вы же принесли ее в жертву!
— А ты не знал? — теперь уже Рагна-Гейда изумилась, как недавно Модвид. — Гейр забрал ее с кургана и отвез к Боргтруд. Она там! А ты… Ты пришел с Модвидом, с нашим врагом! Ты хочешь, чтобы я стала его рабыней? Ну, иди же! Зови своего хозяина!
Рагна-Гейда выпустила запястье Вигмара и отступила: на ее лице отразился гнев, в глазах впервые блеснули слезы отчаяния. Этот новый Вигмар был чужим и страшным; последняя надежда обманула ее, и Рагне-Гейде не хотелось жить.
А Вигмар стоял, как столб, его ярость и гнев уступили место растерянности. Он узнал кое-что новое, что все меняло, но у него было слишком мало времени, чтобы это обдумать и принять какое-то решение. Переменить что-либо было поздно!
— А! Ты нашел ее! — прохрипел откуда-то из дыма, как из царства Хель, голос Модвида. Перешагнув через несколько тел, он выскочил из пылающего дверного проема и устремился к Рагне-Гейде. Жадное чудовище, опьяненное огнем и кровью, воплощенная злоба, лишенная в эти мгновения всего человеческого. Победа над человеческим кое-кому и сейчас представляется вершиной доблести.
И тут Вигмар сделал то, чего сам от себя не ожидал. Стремительным и точным движением он вскинул Поющее Жало, и открытое горло бегущего Модвида само собой налетело на острие клинка. С коротким хрипом Модвид упал на колени, в его выпученных глазах плясали отблески пламени. Изо рта хлынул черный поток крови. Вигмар выдернул копье, и тело упало головой у ног Рагны-Гейды. Она отшатнулась, словно мертвец пытался ее схватить. Вигмар быстро поймал ее руку:
— Пойдем!
Гридница горела вся, передняя часть дома обрушилась и превратилась в один огромный костер. Узкий переход, по которому Вигмар попал в девичью, был полон густого дыма, щели меж бревен светились пламенем, горячие волны не давали дышать. Здесь толпились люди, кашляя, словно хотели вывернуть самих себя наизнанку, бестолково метались, рубя своих и чужих, в паническом нерассуждающем стремлении выбраться на воздух. Впереди, у выхода, бушевало пламя. Вигмар кинулся было вперед, копьем отшвырнул какого-то человека с тлеющими з бороде искрами, но прямо под ноги ему упала горящая балка, и он отшатнулся, спиной прикрывая Рагну-Гейду.
— Вигмар! Сюда! — позвал его смутно знакомый голос. Вигмар не помнил, кто это, никого не видел, по внутреннее чувство говорило, что этого голоса нужно слушаться. Да и что еще ему оставалось?
— Сюда! Сюда! — звал голос из оставленной позади девичьей.
Волоча за собой кашляющую Рагну-Гейду, Вигмар вернулся в девичью. Стена, обращенная к гриднице, горела снизу доверху. И в этом пламени Вигмар вдруг увидел глаза. Знакомые золотые глаза, сверху вниз пе-ререзанные тонким черным зрачком. На миг мелькнули очертания исполинской лисьей морды, размером во всю стену: острые ушки, стоящие торчком, приоткрытая пасть, полная пламени. А потом горящая стена раздвинулась.
— Иди! Не бойся! — прозвучал голос маленькой девочки с огненными волосами, когда-то встреченной Вигмаром возле серого валуна.
Подхватив с пола какую-то тряпку, он набросил се на голову Рагны-Гейды, вскинул на плечо ременную петлю копья, быстро обметал плащом руку, поднял перед собой чей-то щит и шагнул в проем. Через море огня в гриднице образовался проход: языки пламени бушевали со всех сторон, но почему-то не встречались, оставляя посередине дорожку на ширину шага. Волоча за собой Рагну-Гейду, Вигмар пробежал через гридницу стараясь не споткнуться о камни очагов, горящие столы и скамьи, лежащие тела. Все было раскаленным, лицо обжигал жар горящих балок, волосы потрескивали, но бояться было некогда, и он ке ощущал боли. Каждый вздох казался глотком огня, и все спасение было в быстроте. Боясь, что Рагна-Гейда задохнется под этой тряпкой, слыша, как трещат его собственные волосы, Виг-мар выскочил из гридницы и сразу оказался во дворе. Вечерний воздух холодным языком лизнул горячую кожу, хлынул в горло, как вода.
Уже горели все постройки до одной, пылали и впро-та, освещая множество тел, в нелепых положениях разбросанных по всему двору. Вигмар на миг остановился, чтобы снять тряпку с головы Рагны-Гейды, и снова потащил ее за собой. Она сильно шаталась и задушевно кашляла, словно давилась воздухом, но не падала, и это уже было много!
— Сюда! — крикнул шаловливый голосок. Вигмар метнулся к воротам, и огонь опал; едва лишь они проскочили, как воротный проем запылал с новой силой.
— В лес! Вас не заметят! — пискнула невидимая Грюла.
Вокруг горящей усадьбы расстилалась довольно широкая пустошь, а дальше был лес. Пламя над крышами освещало пустошь на десятки шагов вокруг, но сейчас здесь толпилось столько людей, лошадей, ржущих от ужаса, плачущих и вопящих женщин, что никто не обратил на них внимания. Свет огня с каждым шагом слабел, и скоро Вигмар и Рагна-Гейда вступили в холодную ночную тьму. Свежий воздух, полный запаха мокрых увядающих листьев, капался слаще меда; Рагна-Гейда дышала тяжело и хрипло, ко Вигмар не мог остановиться к все тянул ее дальше от усадьбы.
Наконец они шагнули в темень леса. Рагна-Гейда уцепилась за дерево, пошатнулась, и Вигмар выпустил ее руку. Она упала на колени и села, прислонясь к стволу. У нее не было сил сделать больше ни шагу, грудь разрывалась, горло горело, глаза слезились от жгучего дыма.
Придерживаясь за тот же ствол, Вигмар посмотрел назад. Усадьба Кротовое Поле образовала огромный пламенный холм, стала единым погребальным костром всем, кто погиб в ней. И в бурных волнах пламени над крышей ему привиделась Грюла: лисица-великан танцевала над своей добычей причудливый и жуткий танец, то выгибаясь дугой, то припадая к развалинам пожарища, и все пятнадцать ее хвостов стояли дыбом, покрывая своим пламенеющим мехом все, что оставалось от усадьбы. Это был ее пир, приготовленный людской враждой.
Вигмар сел на землю и прижался лбом к холодной влажной коре ясеня. Он еще не осознал, что произошло, был измучен, но спокоен. Откуда-то у него было чувство, что он все сделал верно.
Сразу после свадьбы Эрнольза Одноглазого и йомфру Ингирид, справленной в последние дни тинга, к Торбранду конунгу послали гонца. Эрнольв подумывал поехать сам, но Ульврунн и Ульвхедин отговорили его.
— Не покидай новую родню так быстро! — убеждали они. — Гродгард сын Кара — надежный человек, его отец служил нам целых тридцать лет. Он обо всем расскажет нашему родичу Торбранду. А ты нужен нам здесь. Caм Торбранд, несомненно, захочет, чтобы во главе нашего войска был кто-то из его приближенных.
Эрнольв легко согласился остаться: теперь, после свадьбы, его совершенно не тянуло домой. И дело было не в страстной любви к Ингирид, а совершенно наоборот. Он не знал, как взглянет в глаза Свангерде. А знакомить родичей с молодой женой не требовалось: они и без того знали ее слишком хорошо. Слишком хорошо!
По замыслу, который не один день обсуждали вчетвером Ульвхедин, Эрнольв, Ульврунн и Ингимунд Рысь, фьяллям и раудам следовало наступать двумя потоками. Сам Торбранд конунг, собирающий войско к Середине Зимы, должен пойти на Квиттинг через западное побережье на кораблях. Рауды собирались вести свое войско по суше через Квиттинский Север, который и был их главной целью. Позднее они предполагали объединиться с Торбрандом конунгом и наступать на внутренние и южные части Квиттинга одним огромным войском.
Не распуская после тинга людей, которые изъявили желание идти в поход, Ульвхедин ярл сразу же двинулся на юг. По пути к ним приставали новые отряды, иные догоняли их, и к пограничным областям Ульвхедин и Эрнольв привели войско из трех тысяч человек.
— С такими силами молено наступать, не дожидаясь фьяллей! — говорил Ульвхедин. Похоже, он сам по ожидал, что его призыв к соплеменникам найдет такой могучий и дружный отклик, и теперь, в ожидании большой добычи и громкой славы, был счастлив, как пятнадцать лет назад, когда отец впервые выделил ему собственный корабль с дружиной. — Главное, чтобы Торбранд конунг не опоздал поддержать нас, когда мы зайдем на Квиттинг достаточно далеко.
— Но ведь на месяц ваших сил хватит? — отвечал Эрнольв. — А после Середины Зимы Торбранд начнет наступать по западному побережью. Не беспокойся: ему этого хочется не меньше, чем тебе.
— Может быть, тогда тебе, родич, и придется съездить поторопить его, — предлагал Ингимунд.
— Уж я-то съезжу! — непременно встревала Ингирид, хотя ее никто не спрашивал.
Отважная валькирия все-таки добилась, чтобы ее взяли в поход. Старшие родичи, довольные покорностью, с какой она согласилась на свадьбу, позволили ей сопровождать мужа; сам Эрнольв был далеко не в восторге, но скрыл недовольство. Если уж он принес такую жертву дружбе с раудами, то нельзя рождать обиды и делать жертву бесполезной. А если с Ингирид в походе что-нибудь случится, ну, что же… Пусть пеняет на себя.
До Середины Зимы оставалось чуть меньше месяца и с неба уже довольно часто сыпались мелкие крупинки суховатого снега, когда войско раудов подошло к границам Квиттинга. Стан разбили в широкой долине, самое высокое место которой занимала усадьба Край Света. Здесь Эрнольв нашел знакомого — Бальдвига Окольничьего. И был непонятно разочарован, когда узнал, что рыжего квитта Вигмара здесь нет.
— Я не знаю, где сейчас Вигмар, — сказал Бальдвиг, сурово хмурясь, как будто разговор зтот был ему неприятен. — Он ушел от меня уже дней десять назад. Сюда приехал человек от Модвида Весло и позвал его с собой. Модвид тоже собирался в поход на этих Стролингов. А где он живет, я не знаю. Я никогда там не был.
— Уж я до него доберусь! — пригрозила Ингирид. — Напрасно он думает, что мне можно наносить такие обиды безнаказанно!
Предсказания Сторвальда Скальда сбылись лишь наполовину: Ингирид воздержалась от заявления, что они с Вигмаром обесчестили ее, но прониклась к обоим самой восхитительной ненавистью. А поскольку Сторвальд был далеко (вообще неизвестно где), то все ее помыслы сосредоточились на одном Вигмаре. Именно в него она воображала себя влюбленной, и именно поэтому его вина перед ней многократно превосходила вину Сторвальда. Если в человеке много пылкости и честолюбия, но маловато ума и совести, то замена любви на ненависть происходит очень быстро.
Бальдвиг отказался присоединиться к войску, но знатных гостей принял со всей учтивостью и далее уступил Эрнольву и Ингирид каморку, которая когда-то служила спальней ему и его покойной жене. Но заснуть Эрнольву не удавалось долго. Последние несколько переходов он не знал покоя ни днем, ни ночью. Рунный полумесяц казался ему то горячим, как уголь, то холодным, как кусочек льда. У нового невольного побратима дела были так плохи и тревожны, что Эрнольв и хотел избавиться от этой мучительной связи неизвестно с кем, но принуждал себя терпеть, опасаясь нарушить связь. Томительные тревожные предчувствия, беспричинные приступы тоски и ярости, сознание бессмысленности и затеянного похода, и всей жизни вообще измучили его, заставляли ворочаться с боку на бок. Ингирид, которой он мешал спать, бранилась сквозь дрёму; впрочем, это бывало нередко, и Эрнольв давно выучил бы наизусть ее мнение о нем и пожелания всей его родне, если бы прислушивался к ее словам хоть одним ухом. Но он не прислушивался. С самого дня свадьбы он твердо решил, что позволит Ингирид испортить ему жизнь лишь самую малость, и обращал на нее так мало внимания, как только возможно. Гораздо больше его занимал квиттинский побратим, ждущий неизбежной встречи где-то на усадьбе Стролингов. Светлые Асы, сделайте так, чтобы он был действительно там!
— Ой, Эрнольв ярл! — Вдруг кто-то постучал в дверь каморки. — Ты спишь?
— Нет. — Эрнольв с готовностью приподнялся и сел, обернувшись к двери. — Что случилось?
— Родич, выйди-ка, если тебе это не очень досадно! — позвал голос Ульвхедина ярла. — Тут кое-что занятное…
Мигом одевшись, Эрнольв вышел в гридницу. Ингирид ворчала, но, судя по шороху, любопытство опять одолело сон и она собиралась присоединиться к мужчинам.
— Там прискакал один человек из дозорного отряда. Того, что мы послали к границе, — начал Ульвхедин, едва лишь Эрнольв шагнул за порог. — Говорит, у квиттов видно какое-то странное веселье. Заря на полнеба, как будто разом жгут целую усадьбу. Может, так и есть?
— А отряд пошел туда? — быстро спросил Эрнольв. — Может, нас заметили и подают знак? Квитты все же поумнее великанов! Где-то здесь может быть большое войско здешнего хёвдинга, ты не забыл?
— Я не забыл. Орвар Вороний повел туда дружину, у него человек сорок. Но это не слишком похоже на условный знак. Больше на обыкновенный пожар. Я подумал: может, нам стоит не ждать, чего еще подскажут сны, а ударить сейчас?
— Нужно поднимать людей! — тут же решил Эрнольв. Это было именно то, чего требовала его истомленная ожиданием и предчувствиями душа. — Если бы это был знак, если бы близко было войско хёвдинга, он прислал бы к нам людей и назначил день битвы. А раз не шлет… Надо идти туда.
— Я рад, что ты со мной согласен! — с удовольствием воскликнул Ульвхедин. — Что я тебе говорил! Из нас вышли отличные родичи: мы всегда обо всем думаем одинаково!
Огромный стан пришел в движение: Ульвхедин приказал поднять пять сотен человек. Быстро оседлав коней, дружины хёльдов и ярлов одна за другой выезжали и пропадали во тьме. Дружина Эрнольва первой пустилась в дорогу через ночные долины, держа путь на зарево огромного пожара. Изредка оно скрывалось за лесом, но стоило фьяллям и раудам выехать на равнину, как все двести человек видели багровые и розовые отсветы на светлеющем небе.
Незадолго до рассвета они уже были на месте. С гребня холма взгляду Эрнольва открылась долина, лежащая впереди, а в ней — огромное пожарище, над которым еще поднимался душный серый дым. Еще вчера здесь стояла усадьба со множеством строений внутри земляной стены, а теперь стена была разрушена, из груды угля виднелись кое-где обломанные и обугленные бревна, блестело сизым обожженное железо, покореженное огнем до полной неузнаваемости.
Вокруг пожарища тянулись к небу дымки от нескольких костров. Какие-то люди, в основном вооруженные мужчины, сидели возле огня. На опушке недалекого леса были привязаны лошади, коровы, валялось грудами всякое добро.
Завидев на гребне холма большей вооруженный отряд, квитты повскакали с мест, схватились за оружие.
— Вперед, племя Фрейра! За землю Золотой Щетины! — во весь голос крикнул Ульвхедин ярл и повелительно махнул рукой. Набег начинался буднично, но лучше испортить торжество, чем потерять само дело, и лавина раудов ринулась вниз по склону.
Поняв, что противник превосходит их во много раз, квитты побросали свое добро и кинулись в лес. Кое-кто успел разрезать привязь и вскочить на лошадь, но на открытом месте таких скоро достали стрелами. В считанные мгновения стан погорельцев был затоптан, рауды во главе с Ульвхедином уперлись в опушку леса.
— Что это все значит? Чья это усадьба? Есть у нас хоть кто-нибудь? — кричал Эрнольв, вертясь вместе с конем, стараясь охватить всю пустошь взглядом единственного глаза. Первая битва выходила нелепой, несмотря на очевидную и полную победу без малейших потерь.
Хирдманы подвали к нему раненого квитта, который не смог убежать. По бедру у того змеилась кровъ, на молодом лице был ужас. Ему не раз повторили вопрос, прежде чем он понял, чего от него хотят.
— Это была усадьба Логмунда Лягушки, — едва ворочая заплетающимся языком, выговорил квитт. — Ее ночью разорил, говорят, Модвид Весло. Я не знаю, я не понял. Мы пировали.,. Была свадьба… А потом они пришли и стали жечь дом. Перебили много народу… Наверное, всех перебили, нас совсем мало осталось… И моего хозяина тоже…
— Скажи: Стролинги здесь были? — требовательно спросил Зркольв, прерывая невнятное бормотание.
Парень закивал:
— Были, как же им не быть? Ведь Атли женился на их дочери… На дочери Кольбьёрка. Я не знаю, где они… Свадьба… Была свадьба…
Парень нервно хихикнул, на лице его появилась бессмысленная пьяная ухмылка, потом он дико захохотал, колени его подогнулись, и рауды опустили его на землю. Похоже, от всего пережитого он тронулся умом.
— Ожерелье Фрейи! Вот это удача! Сама Алъвкара позаботилась о нас! — Ульвхедин ярл не скрывал ликования. — Квитты устали ждать нас исами передрались! Отправляйся к Стролингам, Эрнольв ярл, а мы поедем по окрестностям! Едва ли кто-нибудь из здешних хозяев добрался до дому, а если и добрался, то сейчас из них плохие бойцы! Мы возьмем их усадьбы голыки руками! И вся приграничная земля наша! Торбранд конунг будет доволен!
Скъёльд и Ярнир добрались до дома только под утро. С ними было восемь человек своих хирдманов и шесть-семь прибившихся непонятно чьих, в основном из дружины Логмунда и Атли. Их бывшие вожди этой ночью вошли в Палаты Павших и в воинах больше не нуждались. Дорогой братья почти не разговаривали: оба были ранены и у обоих в голове стоял звон. Они толком не осознали того, что остались почти единственными из некогда многочисленного рода: отец и Фридмунд были убиты, Рагна-Гейда пропала — должно быть, сгорела в доме. Никто не видел, чтобы она оттуда выходила, и среди женщин, плачущих и бестолково метавшихся по опушке леса, ее не нашли.
Было еще рано, даже рабыни спали, над усадьбой не виднелось дыма очагов. Братья бешено заколотили в ворота, но створки разошлись почти мгновенно. За ними стоял Гейр, полностью одетый, с мрачным утомленным лицом. Он почти не спал этой ночью.
Увидев братьев и хирдманов, покрытых копотью, измученных, с черными повязками и пятнами крови на одежде, Гейр охнул и отступил назад.
— Все! — хрипло и яростно выдохнул Скъёльд. — Больше никого… Модвид…
То, что он произносил далее, записывать не принято. Но и по тем немногим словам Гейр сразу все понял: произошедшее слишком хорошо отвечало его предчувствиям. Модвид — обида — вражда — пожар… И вопрос у Гейра возник только один.
— А… — с лихорадочной тревогой воскликнул он, перебрасывая взгляд с одного брата на другого и не сразу решившись произнести имя. — Рагна…
Скъёльд махнул рукой и пошел в дом. Ярнир хотел что-то сказать, но вдруг всхлипнул, прижал ко рту рукав и тоже отошел. Его широкие плечи дрожали, опущенная голова тряслась. Он оказался не таким уж железным, как о нем думали, и просто ничего не мог с собой поделать. Жалеют сирот, а с сиротами такого уже не случится: вчера нас было много, а сегодня — ты, я и еще кто-нибудь. И не смотри в ворота — больше никто не придет. Вчера ты был цельным, сильным и счастливым, а сегодня от тебя самого осталось две или три семнадцатых части. Жгучие слезы бежали из глаз Ярнира, прожигая дорожки в корке крови и копоти, и это было больнее любой раны.
Гейр сел на холодную землю и обеими руками сжал голову. Слезы Ярнира перевернули ему душу, он чувствовал, что сейчас тоже заплачет. Он и хотел бы, но не мог; дикая боль стояла в груди и не давала дышать. И ее никак нельзя было выбросить, этот клинок не вынуть.
— Она… — задыхаясь, бессвязно бормотал Гейр, склоняясь головой к промерзшей земле, и ему казалось, что ом кричит во весь голос, — Вы… Как же… Она… Рагна…
Ему хотелось выть. Он даже не вспомнил об отце и дядьке, не подумал, почему их нет, все его сознание заполнил образ сестры. Рагна-Гейда, которую он любил больше всех на свете, красивая, умная, приветливая и веселая, которая с самого рождения была его лучшим другом, советчицей, защитницей, лучшей половиной его самого… Не зря у пего не лежала душа к ее замужеству, не зря он не хотел даже провожать ее туда, не видеть… Зачем он не поехал! Сейчас Гейр готов был броситься грудью на меч, наказать себя за то, что отпустил ее одну. Он спас бы ее или погиб вместе с ней — это лучше, это благо по сравнению с тем, что ему осталось. Жить, зная, что не защитил ее, дал ей погибнуть. Перед его глазами стояло лицо Рагны-Гейды, счастливое, улыбающееся, светящееся изнутри. Она умерла, ее золотые волосы сгорели, ее нет больше нигде… У нее было четыре брата. И ни один не защитил ее.
А Хальм и Арнхильд не имели времени на горестями терзания.
— Мой муж погиб так, как хотел, и теперь он счастлив, — твердым, невыразительным голосом сказала Арнхильд хозяйка. Ее строгое лицо застыло, гллза оставались сухими. — Нам нужно позаботиться встретить врагов, когда они придут сюда.