Страница:
Гости святилища притихли: про сговор и свадьбу всегда интересно послушать. Даже интереснее, чем про тризну и погребение. Тем более когда речь идет о таком знатном и богатом роде, как Стролинги! С кем они решили породниться?
— При свидетельстве богов, Светлых Асов, Отважных Ванов, небесных альвов Льёсальвхейма и подземных альвов Свартальвхейма, при свидетельстве всех свободных людей, бондов, хирдманов, хёльдов и Ингстейна хёвдинга, — словно сам Длиннобородый Браги, возглашал Кольбьёрн и помахивал кубком в лад. — Я, Кольбьёрн сын Гудбранда из усадьбы Хьёртлунд, объявляю мою единственную дочь Рагну-Гейду невестой Атли сына Логмунда из усадьбы Кротовое Поле!
Последние слова утонули в гуле радостных выкриков. Выбор жениха для Рагны-Гейды не обманул ожидания соседей. Сын Логмунда Лягушки — то, что надо, подходящая пара для дочери Кольбьёрна хёльда. Логмунд Лягушка в свою очередь призывал в свидетели людей и богов, женщины суетились вокруг Рагны-Гейды, заплетая ей косичку с правой стороны лица, пересаживая в середину женского стола, как положено невесте.
Среди радостно ревущих и смеющихся соседей Вигмар оставался неподвижен, как утес в бушующем море. И голоса вокруг казались ему шумом волн, не больше. Взгляд его не отрывался от Рагны-Гейды, но это не привлекало внимания, потому что на нее сейчас смотрели все. Но не с такими чувствами, как он. Нельзя сказать, что Вигмар был сильно потрясен — он ждал чего-то подобного. И выбор его не удивил: давно было ясно, что если не Модвид, то Атли. Вполне понятно, что Стролинги торопятся объявить Рагну-Гейду невестой, чтобы Модвид Весло или кто-то другой не искал больше ее руки. Как видно, прощальное обещание разозленного Модвида во что бы то ни стало получить ее не прошло мимо ушей Стролингов. Для вида они пренебрегли угрозой, но в глубине души учли и ее. И вот…
«Это знак богов!» — думал Вигмар, через разделяющее их пространство глядя в глаза Рагне-Гейде. Его спокойствие могло бы удивить ее, если бы она не видела в его желтых глазах решимость, которая не оставляла места колебаниям. Судьбу выращивают своими руками. Нельзя ждать до Середины Зимы. Видно, не придется повеселиться на свадьбе Эльдис и Торкиля, сына Кетиля Ржанки. Нужно решаться быстро…
— А ты что скажешь об этом деле, Вигмар хёльд? — с тайным беспокойством спросил Грим Опушка. Он-то понимал, что означает эта новость для Вигмара и тревожился, как бы общее торжество не оказалось омрачено ссорой.
— А я что скажу… — безразлично промолвил Вигмар, не отрывая глаз от невесты. — А я скажу вот что:
Но счастливый жених его не слышал. Зная, что не всякому сможет достойно ответить, он был довольно терпим к насмешкам. А слов Вигмара Лисицы он предпочитал не слышать никогда.
Позади жертвенника уже били в гулкий «поющий камень», мужчины поднимались и выстраивались в ряд, готовясь танцевать. Положив руки на плечи друг другу, они притоптывали на месте, делали два шага вперед и снова шаг на месте, и громко пели древние песни.
— Что же это такое, Вигмар? — бормотала она, глядя на него огромными испуганными глазами, и даже собственный, почти готовый сговор ее сейчас не занимал. — Как же это вышло? Ведь она… Ведь ты…
У Эльдис не поворачивался язык вслух произнести что-то об отношении Вигмара к Рагне-Гейде. Если она ошибается — это смешно, а если права — это страшно.
Не отвечая, Вигмар поверх головы Эльдис смотрел куда-то в ряд танцующих мужчин.
— Нечего ждать, пока еще какой-нибудь безумец вздумает набиваться к нам в родню! — доносился оттуда самодовольный голос Эггбранда, прорываясь сквозь выкрики боевой песни. — Хорошее родство — зачем искать другого? И хёвдинг будет доволен! Знатные люди должны держаться вместе…
«Это он! — с уверенностью, вызвавшей мгновенный и сильный прилив ненависти, подумал Вигмар, отыскав в ряду притоптывающих танцоров лицо Эггбранда. — И хёвдинг будет доволен! Это он их всех уговорил!»
— А, и ты здесь, Лисица-С-Границы! — закричал вдруг Эггбранд, заметивший настойчивый взгляд Вигмара. И ненависть к нему Вигмара была так велика, что даже вполне безобидное прозвище показалось смертельным оскорблением. — И ты! Выпей за удачу нашего рода — ты ведь неплохо разбогател на том, что мои братья открыли тебе дорогу в могилу… Ха, ха! — Собственное остроумие поразило Эггбранда настолько, что он даже вышел из ряда танцующих и шагнул к Вигмару, покачиваясь на неверных ногам и сгибаясь чуть не до пояса от хохота. — Дорогу в курган, к сокровищам Старого Оленя!
Вигмар попятился — а иначе трясущаяся от смеха голова Эггбранда упала бы ему на плечо. Тот наткнулся на Эльдис и остановился.
— А, и ты здесь, серенькая мышка! Какая ты стала красивая! — с пьяным удовольствием вопил Эггбранд. Его плывущему взору любая девушка показалась бы сейчас прекрасней валькирии. — Пора и тебе искать жениха! Но только на Атли ты не гляди — он наш, наш!
Протянув руку, Эггбранд хотел потрепать Эльдис по щеке; она отшатнулась, а Вигмар стиснул его запястье.
— Ну, ты, придержи свои лапы! — грубо сказал он и с силой толкнул Эггбранда прочь. — Проваливай!
В нем кипели ненависть и возмущение, и он с огромным трудом сдерживался, чтобы не затеять бессмысленную ссору. Кто-то из мужчин обнял Эггбранда за плечи и потащил прочь. Тот размахивал в воздухе свободной рукой и громко выкрикивал:
Постепенно пиршество утихало: кто-то заснул прямо здесь, возле огня, кто-то пошел в землянки, и лишь кое-где в широком пространстве Гранитного Круга еще раздавались хмельные голоса и песни. Даже боги в чертогах Асгарда, должно быть, сыто дремали, довольные жертвой. Но знатные гости еще не расходились, и Вигмар не уходил, надеясь перекинуться хоть словом с Рагной-Гейдой или договориться о новом свидании. О премудрая Фригг, наведи ее на мысль снова прийти к каменным воротам, когда все разойдутся и заснут! Полночь уже миновала, но не будут же доблестные Стролинги веселиться до рассвета!
Но попробуй теперь к ней подойди! Счастливый Атли уже сидел рядом с невестой и все норовил взять за руку, обнять, шепнуть что-то на ухо. Вигмар чуть не до хруста сжимал зубы, глядя на это; Рагна-Гейда морщилась с откровенной неприязнью и уклонялась от знаков его любви. Но Атли, как видно, не мог допустить мысли, что не нравится ей, и приписывал сопротивление девичьей скромности и счастливому смущению.
Вдруг позади Вигмара, из густой тени под гранитным столпом, раздался пронзительный женский крик, быстро оборвавшийся. Как ни был Вигмар занят Рагной-Гейдой, он не мог не узнать голоса сестры. Как подброшенный, он вскочил, обернулся. Его острые глаза различили под боком валуна отчаянную возню; снова раздался крик Эльдис и неразборчивое низкое бормотание. Одним прыжком Вигмар оказался возле валуна, вцепился в горячее плечо мужчины и отбросил его от визжащей Эльдис. Тот отлетел спиной вперед, покачнулся, взмахнул длинными руками, как крыльями. У Вигмара перехватило дыхание: Эггбранд! Погань пьяная!
Все мучительные чувства, бродившие в душе Вигмара весь этот вечер, разом вскипели и хлынули через край. Неудержимый порыв ненависти наполнил нечеловеческой силой; не дожидаясь, пока Эггбранд утвердится на ногах, Вигмар метнулся к нему, схватил за рубаху на груди, рывком приподнял разболтанное тело и ударил в лицо, испытывая дикую радость, что имеет законный повод ударить. Эггбранд изумленно и яростно всхрапнул, как конь; рядом вскрикнуло несколько голосов. Вигмар отскочил; Эггбранд быстро трезвел, словно разбуженный ударом; его глаза засверкали диким и страшным пламенем, лицо из мутно-расслабленного стало свирепым.
— Рыжий тролль! — рявкнул он, уже не помня, с чего все началось, а понимая только одно: они «дождались» того, что давно уже заглазно обещали друг другу. Не тратя слов, Эггбранд подался к Вигмару, в руке его блеснул выхваченный с пояса нож. Поющее Жало перед началом драки лежавшее на земле, само прыгнуло в руку Вигмара — позднее, когда он вспоминал эти кипящие мгновения, ему казалось именно так. Опытный Эггбранд пригнулся, метнулся, норовя ударить в бок, пока Вигмар не развернул длинное копье. Но Поющее Жало само, как живое, со змеиным проворством метнулось навстречу добыче. Клинок сверкнул золотым узором в отблесках затухающего костра, острое жало вошло в грудь Эггбранда на длину ладони и разрезало пополам сердце.
Поющее Жало рванулось назад на свободу, так что Вигмар даже не успел ощутить тяжести обмякшего тела; из горла Эггбранда вырвалось хрипенье, с бульканьем хлынул кровавый поток. Черные подтеки змеились по длинному клинку Поющего Жала и срывались на землю.
Эггбранд согнулся, его колени подломились, и он упал. И только тут Эльдис закричала. Намертво прижавшись спиной к валуну, она наблюдала короткую хватку, но даже не успела осознать произошедшего: все случилось слишком быстро.
И сам Вигмар едва верил происходящему. Его ненависть к Эггбранду, воплотившему в себе худшие качества надменных Стролингов, его досада из-за нежданного обручения, не оставившего им с Рагной-Гейдой никакой возможности пристойно устроить свои дела, его ярость из-за приставания к Эльдис, слившись вместе, принесли быстрые и страшные плоды. Мгновение назад он и не помышлял ни о чем подобном, но вот — враг лежит мертвым у его ног. Торжества не было. Еще не осознав все целиком, Вигмар знал: этим ударом он погубил сам себя.
«Ну уж теперь Стролингам будет не до свадьбы!» — отрешенно подумал он, глядя на тело, в котором гасли последние судороги. И это была последняя мысль Вигмара в этой, предыдущей жизни.
Словно чужая воля взяла его в руки: перехватив копье поудобнее, Вигмар метнулся прочь из светлого круга, в густую тьму позади стоячих камней. Ноги сами сделали свое дело — быстрее мысли он мчался к крайней землянке, где стоял привязанный конь. А позади него зазвучали крики: хмельные гости святилища наконец-то сообразили, что совершилось у них на глазах.
— Убийство! Убийство! Убит сын Кольбьёрна! Держите убийцу! Держите! — кричали сзади.
Неоседланный конь пытался сбросить нежданного всадника, но еще ни одному скакуну не удавалось избавиться от Вигмара Лисицы, если он предпочитал оставаться на спине. Темная долина сама неслась навстречу, темнота грохотала ударами копыт. Следом неслись быстро слабеющие вдали крики, словно старались напоследок растолковать беглецу, что же он наделал:
— Убит Эггбранд сын Кольбьёрна!
Темная долина и полусонное святилище разом ожили и наполнились дико мятущимися огнями факелов. Между землянками и внутри Гранитного Круга суетились люди; в обрывках факельного света, среди плящущих теней, крадущих то ногу, то плечо, то голову, фигуры казались кривыми, уродливыми, нечеловеческими. Словно темное племя троллей вышло из каменных врат с наступлением ночи, чтобы отпраздновать час своей силы и принять назначенную им жертву.
Жертва лежала на том же месте, где настиг ее клинок. Тело Эггбранда не трогали — опытные глаза, какими здесь были едва ли не все, с первого взгляда видели, что он мертв и вернуть его к жизни не сможет даже богиня Эйр. Оружие было вынуто из тела самим убийцей, и от родичей требовалось только одно — месть.
— Месть! Месть! — ревела, казалось, сама темнота. — Он поплатится! Поплатиться своей головой, всем своим родом! Ему не уйти! Где он?
Кто-то уже держал оседланных коней, но Стролинги еще недостаточно опомнились, чтобы взять дело в свои руки.
— Едва ли он поскачет к себе в усадьбу! — приговаривали «сумеречные тролли», издалека посматривая на лежащее тело, но имея в виду убийцу. — Он не такой дурак. Он же понимает, что его будут там искать.
— Но куда же ему деваться? У него в наших краях нет такого сильного родича или друга, чтобы мог укрыть его от Стролингов!
— Пойдет в лес. Все равно его объявят вне закона. В Медном Лесу, говорят, живут целые шайки таких преступников.
— Любой морской конунг будет рад такому парню!
— А по мне так он всегда был преступник! Вот вспомните — я всегда говорила, что сын Хроара Безногого кончит чем-нибудь таким!
— Против злой судьбы не устоит никакая доблесть! — вздыхал про себя Грим Опушка. О, сколько славных, но несчастливых героев могло бы подтвердить эту горькую истину!
Один человек среди растревоженных свидетелей убийства мог бы, пожалуй, сказать, куда помчится убийца. Но он, точнее, она, не могла ничего сказать, потому что не вспомнила бы в эти страшные мгновения даже собственного имени. Рагна-Гейда стояла на коленях возле тела Эггбранда и рыдала взахлеб, задыхаясь и вскрикивая. Она потеряла не только Эггбранда. Она потеряла и Вигмара, и так же безвозвратно. Теперь он, даже если сумеет уйти от преследования, больше никогда не приблизится к ней. Их судьбы разорваны, как земля и небо, отделенные друг от друга раз и навсегда. Его имя будет проклято всей ее родней. И она, она сама, не имеет права желать его спасения, а должна просить богов о страшной каре для него.
Рагна-Гейда не чувствовала ненависти — она еще не привыкла к тому, что Вигмар, которого она звала своей любовью и своей судьбой, теперь ее враг, чужой, жестокий и страшный, как волк. У нее не было ни единой связной мысли, ни единого ясного чувства; горе двойной потери пригибало ее к земле. Есть поговорка: боги мстят не сразу. Она оскорбила богов вчерашним обманом, оскорбила уже тем, что отделила себя от рода и хотела жить по закону своего сердца. И боги недолго тянули с местью! Этот вечер разбил ее жизнь, как тяжелый камень бьет хрупкий прозрачный лед. И никому не сложить скользких, быстро тающих осколков, никогда ей больше не бывать счастливой.
Пока все хорошо, кажется, что счастья у тебя много, что оно поднимается до самого неба и обнимает весь мир. Но невидимая рука наносит один удар — и ты вмиг понимаешь, какое оно маленькое и хрупкое, какое беззащитное перед злом, не имеющим порою даже лица и имени. Творя мир, боги не слишком хорошо согласовали его части.
— Скорее за ним! — хрипел над головой Рагны-Гейды сдавленный голос кого-то из родичей, от яростной ненависти ставший не узнаваемым. — Он не уйдет далеко. Главное — не потерять времени! Один поможет нам — он справедлив! Все, кому дорога честь рода — за мной!
Стролинги привели к святилищу большую часть своей дружины, так что недостатка в людях не было. К ним присоединилось немало соседей: одни из желания подслужиться к могущественным Стролингам, другие из любопытства. Общее лихорадочное возбуждение требовало выхода, перед лицом смерти и преступления каждому хотелось ощущать с обеих сторон крепкие плечи; древнее чувство охотника толкало стаю в погоню за зверем. Сотней на одного выйти не страшно, будь он хоть берсерк, хоть оборотень! И скоро уже десятки факелов понеслись по долине в разные стороны — одни на север, куда ускакал Вигмар, другие к окрестным перелескам, третьи к усадьбе Серый Кабан.
После недавнего многолюдства святилище сразу показалось пустым. Оставшиеся не спали, ожидая вестей, боязливо жались к очагам в землянках. Внутри гранитного круга оставалось всего несколько человек, холодный ветер гулял по открытому пространству, и весь темный мир казался остывшим и безгласным, как мертвое тело. Убитого унесли, в ночной тишине раздавались звуки сдавленных рыданий Рагны-Гейды, сидящей на прежнем месте, где на земле чернела кровь. Ее пытались увести вслед за матерью в землянку, но она не трогалась с места, словно не могла расстаться с тем клочком холодной земли, где разбились ее надежды на счастье.
А вслед уносящейся погоне летела несвязная песня какого-то усердного почитателя богов, который орал, привалясь к одному из гранитных валунов, по причине сильнейшего опьянения так и не заметив, что произошло:
— Вот так — слепни глаз! — припевала она, похлопывая в ладоши. Без малейшего усилия она совершала причудливые прыжки: то короткий слева направо, то длинный вперед и чуть вбок. — Хей-я, глохни слух!
Там, где она касалась земли, оставались тлеющие искры; бледное сияние ползло за ней, как густая стая огненных муравьев. И отпечатки конских копыт, тянущиеся через долину, исчезали, врастали в землю, прятались под чахлым вереском. Огненный дух Квиттинского Севера позаботился о своем любимце.
Грюла была весела и возбуждена, от малейшего ее движения вокруг разлетались снопы пламенеющих искр. Избранный среди смертных не обманул ее надежд, совершил славный подвиг: убил человека в святилище! Дух убитого достался богам, но и лисичке из рода великанов кое-что перепало. Вся смесь чувств, которые сопровождают всякое убийство, всякую насильственную смерть: страх, горе, отвращение, гаденькое любопытство, — тяжелой мутной волной ползла по земле. Лисица-великан ловила эту волну нюхом, слухом, впитывала каждой частичкой, и этот напиток пьянил ее, как человека опьяняет лучший хмельной мед. Дикие древние силы бурлили в ней, так что она с трудом сдерживала свое стихийное существо; ей хотелось расти, стать больше дерева, больше горы; в бесконечной памяти оживали давние века, когда мир был моложе и прозрачнее, когда род человеческий был слаб и жалок, а племя великанов правило этой обширной землей. Потом люди научились слагать песни богам и потеснили великанов; но в такие мгновения, как сейчас, всякая частичка древнего темного племени ликовала, возвращенная во времена своего могущества.
Вдруг Грюла остановилась, повернулась на юг. Погони не было ни видно, ни слышно, но огненная лисичка знала о ее передвижении, как человек знает, если по его руке ползет муравей.
— Идите сюда, идите! — словно приглашая друзей для веселой игры, задорно закричала она и с детской шаловливостью захлопала в маленькие ладошки. — Идите, вам здесь понравится!
Потом она еще немного постояла, прислушиваясь, и вдруг втянулась под землю. Красные искры в следах дотлели, на равнине стало темно.
— Вон он, я его вижу!
Услышав крик скакавшего впереди хирдмана, все подхлестнули лошадей и стали на скаку вглядываться в ту сторону, куда показывал плетью Ёкуль Кривоногий.
— Где? — захлебываясь встречным ветром, крикнул Ярнир. Вместе с Хальмом Длинной Головой он возглавлял этот отряд.
— Да вон же, вон!
— И я тоже вижу!
— Вон он, вон он!
Теперь почти все увидели впереди, перестрелах в двух, темную фигуру всадника. Сквозь облака сочился рассеянный свет. Всадник стремительно летел вверх по пологому длинному холму, и его было хорошо видно.
— Он загнал коня! — радостно кричали хирдманы, различая, что всадник движется не особенно быстро. — Мы его возьмем!
— Возьмем! Вперед! — орал Ярнир, безжалостно нахлестывая своего коня. Волна общего чувства гнала его вперед, не оставляя места даже малейшему проблеску сомнения. Родовой закон был голова, а он был только руки.
Просвистело несколько стрел, но догнать всадника они не смогли.
— Не стреляйте! — крикнул Хальм. — Живым!
С топотом и криком дружина неслась по долине, начала одолевать подъем, за гребнем которого скрылся беглец. А на другой стороне склона сидела маленькая огненная лисичка, широким полукругом разложив по земле пятнадцать пушистых хвостов. Грюла ничуть не устала, но из озорства глубоко дышала, высоко поднимая бока, свесив длинный язычок ниже плеча. Когда не находилось подходящих товарищей, она играла сама с собой. Но вот топот преследователей зазвучал над самой вершиной холма, и Грюла поднялась. Ее подмывало явиться перед ними в своем настоящем облике, да ростом с гору, хлебнуть их ужаса, когда дико заржут кони, а всадники кувырком покатятся с седел на землю… Грюла облизнулась и помотала головой: было рано веселиться, она заманила преследователей Вигмара недостаточно далеко.
Через мгновение темная фигура всадника на усталом коне уже мчалась вниз по склону, на полтора перестрела опережая дружину Стролингов.
К рассвету дружина Скъёльда была возле усадьбы Серый Кабан. Там было тихо, из-за ворот не долетало ни одного звука. Над низкой стеной не блестели копья, даже дыма не было видно над поросшими травой крышами.
Не сходя с коня, Скъёльд постучал в ворота обухом секиры. Гулкие удары разлетелись по пустому двору, в ответ тявкнула пара собак. «Словно зов судьбы!» — с мрачным удовлетворением подумал Скъёльд. В нем сейчас жили десятки злобных троллей, их мелкие острые зубы рвали изнутри каждую частичку тела, упорно грызли каждый сустав, и Скъёльд знал, что они не отпустят его, пока не получат жертву. Он еще не опомнился после первого потрясения, когда увидел брата убитым, а Вигмара Лисицу — с окровавленным копьем в руках. Ночь проходила, но в лице Скъёльда она задержалась: на молодом лбу прорезались морщины, уголки глаз опустились, возле рта показались злые складки. Он сразу стал казаться старше. Да и как иначе — ведь теперь именно он, Скъёльд, остался старшим сыном Кольбьёрна. Сдавленные, отчаянные рыдания Рагны-Гейды преследовали его, как будто все время погони ее дух летел за ними на крыльях тьмы. Скъёльд тоже любил брата, но плакать — дело женщин. Дело мужчины — отомстить, и Скъёльд старался не допускать в голову иных мыслей, а в душу иных стремлений, кроме мести, и тем самым невольно заграждал дорогу боли и отчаянию потери.
Ему пришлось постучать не один раз, прежде чем на дворе заскрипела дверь, послышались шаги, и голос пожилого мужчины спросил:
— Кто там? Ты, Вигмар хёльд?
Скъёльд не сразу ответил, стараясь проглотить судорогу в горле. Если здесь ждут Вигмара — значит его тут нет. А может, притворяются?
— Открывайте ворота, если не хотите погибнуть вместе с домом! — выкрикнул он наконец, и его сдавленный голос прозвучал нечеловеческим и страшным.
— Кто там? — повторил голос со двора, и теперь в нем слышались удивление и сильная тревога.
— Нам нужен Вигмар сын Хроара! — крикнул Гейр.
— И мы его возьмем! — на разные голоса добавили хирдманы.
— Его здесь нет, — с испугом и растерянностью ответили из-за ворот. — Он уехал в святилище. Еще позавчера.
— Откройте! — рявкнул Скъёльд, для которого нестерпимо было стоять в бездействии. Острые зубы троллей нещадно терзали его, требуя жертвы.
— Кто вы такие? — сурово, без боязни ответил первый голос. — Что за разбойники явились ломиться в чужой дом? Сначала назовите ваши имена.
— Я — Скъёльд сын Кольбьёрна! Я ищу Вигмара сына Хроара, убийцу моего брата!
Из-за ворот долетело несколько полных ужаса восклицаний.
— Неправда! — вскрикнул испуганный, дрожащий женский голос.
Скъёльд слышал и понимал, что удивление и испуг хозяев не поддельны, но тролли не желали ничего знать.
— Открывайте! — закричал он, бешено колотя в ворота обухом секиры, так что створки содрогались снизу доверху. — Сейчас я разобью ворота и всем вам переломаю шеи!
— Что тебе надо, Скъёльд сын Кольбьёрна, от беспомощного безногого старика? — дрожащим голосом спрашивала из-за ворот фру Хлода. — Хроар не может даже выйти, чтобы говорить с тобой. А Вигмара здесь нет, мы уже два дня не видели его, пусть будут свидетелями Светлые Асы!
В глазах ее выступили слезы ужаса и отчаяния: она понимала, что это — конец, Гибель Богов для тихой усадьбы Серый Кабан. Сбылись все ее самые дурные предчувствия! Пропали напрасно все предостережения! Она сразу поверила, что Вигмар совершил убийство, что он поднял руку на кого-то из Стролингов — о, это ее не удивило! И вот — расплата. Но где же он сам, рыжий безумец, почему враги пришли требовать ответа от его беспомощного старого отца, от нее, слабой женщины, от домочадцев, которых и близко не было в миг убийства?
— При свидетельстве богов, Светлых Асов, Отважных Ванов, небесных альвов Льёсальвхейма и подземных альвов Свартальвхейма, при свидетельстве всех свободных людей, бондов, хирдманов, хёльдов и Ингстейна хёвдинга, — словно сам Длиннобородый Браги, возглашал Кольбьёрн и помахивал кубком в лад. — Я, Кольбьёрн сын Гудбранда из усадьбы Хьёртлунд, объявляю мою единственную дочь Рагну-Гейду невестой Атли сына Логмунда из усадьбы Кротовое Поле!
Последние слова утонули в гуле радостных выкриков. Выбор жениха для Рагны-Гейды не обманул ожидания соседей. Сын Логмунда Лягушки — то, что надо, подходящая пара для дочери Кольбьёрна хёльда. Логмунд Лягушка в свою очередь призывал в свидетели людей и богов, женщины суетились вокруг Рагны-Гейды, заплетая ей косичку с правой стороны лица, пересаживая в середину женского стола, как положено невесте.
Среди радостно ревущих и смеющихся соседей Вигмар оставался неподвижен, как утес в бушующем море. И голоса вокруг казались ему шумом волн, не больше. Взгляд его не отрывался от Рагны-Гейды, но это не привлекало внимания, потому что на нее сейчас смотрели все. Но не с такими чувствами, как он. Нельзя сказать, что Вигмар был сильно потрясен — он ждал чего-то подобного. И выбор его не удивил: давно было ясно, что если не Модвид, то Атли. Вполне понятно, что Стролинги торопятся объявить Рагну-Гейду невестой, чтобы Модвид Весло или кто-то другой не искал больше ее руки. Как видно, прощальное обещание разозленного Модвида во что бы то ни стало получить ее не прошло мимо ушей Стролингов. Для вида они пренебрегли угрозой, но в глубине души учли и ее. И вот…
«Это знак богов!» — думал Вигмар, через разделяющее их пространство глядя в глаза Рагне-Гейде. Его спокойствие могло бы удивить ее, если бы она не видела в его желтых глазах решимость, которая не оставляла места колебаниям. Судьбу выращивают своими руками. Нельзя ждать до Середины Зимы. Видно, не придется повеселиться на свадьбе Эльдис и Торкиля, сына Кетиля Ржанки. Нужно решаться быстро…
— А ты что скажешь об этом деле, Вигмар хёльд? — с тайным беспокойством спросил Грим Опушка. Он-то понимал, что означает эта новость для Вигмара и тревожился, как бы общее торжество не оказалось омрачено ссорой.
— А я что скажу… — безразлично промолвил Вигмар, не отрывая глаз от невесты. — А я скажу вот что:
Несколько ближайших соседей рассмеялось при последней строке: конь Тора — это попросту козел. Это были не слишком-то искусные стихи, и пару месяцев назад Вигмар не решился бы произнести их при Рагне-Гейде: она непременно бы стала дразнить его несоблюдением правил. Но сейчас Вигмару было не до правил. Он предназначал свой стих Атли.
Трудно знать до срока,
Где наступишь в лужу:
Герд гребней родится
Дубу стрел на гибель.
Если ж клен секиры
Не богат рассудком,
Тора конь дождется
Горя и от свадьбы. [30]
Но счастливый жених его не слышал. Зная, что не всякому сможет достойно ответить, он был довольно терпим к насмешкам. А слов Вигмара Лисицы он предпочитал не слышать никогда.
Позади жертвенника уже били в гулкий «поющий камень», мужчины поднимались и выстраивались в ряд, готовясь танцевать. Положив руки на плечи друг другу, они притоптывали на месте, делали два шага вперед и снова шаг на месте, и громко пели древние песни.
Те, кто не танцевал, отодвинулись поближе к гранитным валунам, столы смешались. Кто-то дергал Вигмара за рукав; обернувшись, он увидел Эльдис. Девушка была потрясена новостью гораздо больше брата — она ведь не готовилась к ней заранее. Эльдис была неглупа, в меру наблюдательна и проницательна во всем, что затрагивало брата. Она давно догадывалась, что Вигмар неравнодушен к дочери Кольбьёрна, и его серьезное лицо подтвердило Эльдис, как важна для него эта новость.
Руны отваги и руны победы, —
Конунг наш Тюр! —
Норны смешали в кубке небесном, —
Конунг наш Тюр!
— Что же это такое, Вигмар? — бормотала она, глядя на него огромными испуганными глазами, и даже собственный, почти готовый сговор ее сейчас не занимал. — Как же это вышло? Ведь она… Ведь ты…
У Эльдис не поворачивался язык вслух произнести что-то об отношении Вигмара к Рагне-Гейде. Если она ошибается — это смешно, а если права — это страшно.
Не отвечая, Вигмар поверх головы Эльдис смотрел куда-то в ряд танцующих мужчин.
— Нечего ждать, пока еще какой-нибудь безумец вздумает набиваться к нам в родню! — доносился оттуда самодовольный голос Эггбранда, прорываясь сквозь выкрики боевой песни. — Хорошее родство — зачем искать другого? И хёвдинг будет доволен! Знатные люди должны держаться вместе…
«Это он! — с уверенностью, вызвавшей мгновенный и сильный прилив ненависти, подумал Вигмар, отыскав в ряду притоптывающих танцоров лицо Эггбранда. — И хёвдинг будет доволен! Это он их всех уговорил!»
— А, и ты здесь, Лисица-С-Границы! — закричал вдруг Эггбранд, заметивший настойчивый взгляд Вигмара. И ненависть к нему Вигмара была так велика, что даже вполне безобидное прозвище показалось смертельным оскорблением. — И ты! Выпей за удачу нашего рода — ты ведь неплохо разбогател на том, что мои братья открыли тебе дорогу в могилу… Ха, ха! — Собственное остроумие поразило Эггбранда настолько, что он даже вышел из ряда танцующих и шагнул к Вигмару, покачиваясь на неверных ногам и сгибаясь чуть не до пояса от хохота. — Дорогу в курган, к сокровищам Старого Оленя!
Вигмар попятился — а иначе трясущаяся от смеха голова Эггбранда упала бы ему на плечо. Тот наткнулся на Эльдис и остановился.
— А, и ты здесь, серенькая мышка! Какая ты стала красивая! — с пьяным удовольствием вопил Эггбранд. Его плывущему взору любая девушка показалась бы сейчас прекрасней валькирии. — Пора и тебе искать жениха! Но только на Атли ты не гляди — он наш, наш!
Протянув руку, Эггбранд хотел потрепать Эльдис по щеке; она отшатнулась, а Вигмар стиснул его запястье.
— Ну, ты, придержи свои лапы! — грубо сказал он и с силой толкнул Эггбранда прочь. — Проваливай!
В нем кипели ненависть и возмущение, и он с огромным трудом сдерживался, чтобы не затеять бессмысленную ссору. Кто-то из мужчин обнял Эггбранда за плечи и потащил прочь. Тот размахивал в воздухе свободной рукой и громко выкрикивал:
На Квиттинском Севере есть поверье, что во время жертвенного пира в святилище непременно будет произнесено пророчество. Только вот никто не знает, из чьих уст оно прозвучит и какие именно слова окажутся вещими.
Постыдного страха квитты не знают, —
Конунг наш Тюр! —
В Валхаллу открыта дорога отважным, —
Конунг наш Тюр!
Постепенно пиршество утихало: кто-то заснул прямо здесь, возле огня, кто-то пошел в землянки, и лишь кое-где в широком пространстве Гранитного Круга еще раздавались хмельные голоса и песни. Даже боги в чертогах Асгарда, должно быть, сыто дремали, довольные жертвой. Но знатные гости еще не расходились, и Вигмар не уходил, надеясь перекинуться хоть словом с Рагной-Гейдой или договориться о новом свидании. О премудрая Фригг, наведи ее на мысль снова прийти к каменным воротам, когда все разойдутся и заснут! Полночь уже миновала, но не будут же доблестные Стролинги веселиться до рассвета!
Но попробуй теперь к ней подойди! Счастливый Атли уже сидел рядом с невестой и все норовил взять за руку, обнять, шепнуть что-то на ухо. Вигмар чуть не до хруста сжимал зубы, глядя на это; Рагна-Гейда морщилась с откровенной неприязнью и уклонялась от знаков его любви. Но Атли, как видно, не мог допустить мысли, что не нравится ей, и приписывал сопротивление девичьей скромности и счастливому смущению.
Вдруг позади Вигмара, из густой тени под гранитным столпом, раздался пронзительный женский крик, быстро оборвавшийся. Как ни был Вигмар занят Рагной-Гейдой, он не мог не узнать голоса сестры. Как подброшенный, он вскочил, обернулся. Его острые глаза различили под боком валуна отчаянную возню; снова раздался крик Эльдис и неразборчивое низкое бормотание. Одним прыжком Вигмар оказался возле валуна, вцепился в горячее плечо мужчины и отбросил его от визжащей Эльдис. Тот отлетел спиной вперед, покачнулся, взмахнул длинными руками, как крыльями. У Вигмара перехватило дыхание: Эггбранд! Погань пьяная!
Все мучительные чувства, бродившие в душе Вигмара весь этот вечер, разом вскипели и хлынули через край. Неудержимый порыв ненависти наполнил нечеловеческой силой; не дожидаясь, пока Эггбранд утвердится на ногах, Вигмар метнулся к нему, схватил за рубаху на груди, рывком приподнял разболтанное тело и ударил в лицо, испытывая дикую радость, что имеет законный повод ударить. Эггбранд изумленно и яростно всхрапнул, как конь; рядом вскрикнуло несколько голосов. Вигмар отскочил; Эггбранд быстро трезвел, словно разбуженный ударом; его глаза засверкали диким и страшным пламенем, лицо из мутно-расслабленного стало свирепым.
— Рыжий тролль! — рявкнул он, уже не помня, с чего все началось, а понимая только одно: они «дождались» того, что давно уже заглазно обещали друг другу. Не тратя слов, Эггбранд подался к Вигмару, в руке его блеснул выхваченный с пояса нож. Поющее Жало перед началом драки лежавшее на земле, само прыгнуло в руку Вигмара — позднее, когда он вспоминал эти кипящие мгновения, ему казалось именно так. Опытный Эггбранд пригнулся, метнулся, норовя ударить в бок, пока Вигмар не развернул длинное копье. Но Поющее Жало само, как живое, со змеиным проворством метнулось навстречу добыче. Клинок сверкнул золотым узором в отблесках затухающего костра, острое жало вошло в грудь Эггбранда на длину ладони и разрезало пополам сердце.
Поющее Жало рванулось назад на свободу, так что Вигмар даже не успел ощутить тяжести обмякшего тела; из горла Эггбранда вырвалось хрипенье, с бульканьем хлынул кровавый поток. Черные подтеки змеились по длинному клинку Поющего Жала и срывались на землю.
Эггбранд согнулся, его колени подломились, и он упал. И только тут Эльдис закричала. Намертво прижавшись спиной к валуну, она наблюдала короткую хватку, но даже не успела осознать произошедшего: все случилось слишком быстро.
И сам Вигмар едва верил происходящему. Его ненависть к Эггбранду, воплотившему в себе худшие качества надменных Стролингов, его досада из-за нежданного обручения, не оставившего им с Рагной-Гейдой никакой возможности пристойно устроить свои дела, его ярость из-за приставания к Эльдис, слившись вместе, принесли быстрые и страшные плоды. Мгновение назад он и не помышлял ни о чем подобном, но вот — враг лежит мертвым у его ног. Торжества не было. Еще не осознав все целиком, Вигмар знал: этим ударом он погубил сам себя.
«Ну уж теперь Стролингам будет не до свадьбы!» — отрешенно подумал он, глядя на тело, в котором гасли последние судороги. И это была последняя мысль Вигмара в этой, предыдущей жизни.
Словно чужая воля взяла его в руки: перехватив копье поудобнее, Вигмар метнулся прочь из светлого круга, в густую тьму позади стоячих камней. Ноги сами сделали свое дело — быстрее мысли он мчался к крайней землянке, где стоял привязанный конь. А позади него зазвучали крики: хмельные гости святилища наконец-то сообразили, что совершилось у них на глазах.
— Убийство! Убийство! Убит сын Кольбьёрна! Держите убийцу! Держите! — кричали сзади.
Неоседланный конь пытался сбросить нежданного всадника, но еще ни одному скакуну не удавалось избавиться от Вигмара Лисицы, если он предпочитал оставаться на спине. Темная долина сама неслась навстречу, темнота грохотала ударами копыт. Следом неслись быстро слабеющие вдали крики, словно старались напоследок растолковать беглецу, что же он наделал:
— Убит Эггбранд сын Кольбьёрна!
Темная долина и полусонное святилище разом ожили и наполнились дико мятущимися огнями факелов. Между землянками и внутри Гранитного Круга суетились люди; в обрывках факельного света, среди плящущих теней, крадущих то ногу, то плечо, то голову, фигуры казались кривыми, уродливыми, нечеловеческими. Словно темное племя троллей вышло из каменных врат с наступлением ночи, чтобы отпраздновать час своей силы и принять назначенную им жертву.
Жертва лежала на том же месте, где настиг ее клинок. Тело Эггбранда не трогали — опытные глаза, какими здесь были едва ли не все, с первого взгляда видели, что он мертв и вернуть его к жизни не сможет даже богиня Эйр. Оружие было вынуто из тела самим убийцей, и от родичей требовалось только одно — месть.
— Месть! Месть! — ревела, казалось, сама темнота. — Он поплатится! Поплатиться своей головой, всем своим родом! Ему не уйти! Где он?
Кто-то уже держал оседланных коней, но Стролинги еще недостаточно опомнились, чтобы взять дело в свои руки.
— Едва ли он поскачет к себе в усадьбу! — приговаривали «сумеречные тролли», издалека посматривая на лежащее тело, но имея в виду убийцу. — Он не такой дурак. Он же понимает, что его будут там искать.
— Но куда же ему деваться? У него в наших краях нет такого сильного родича или друга, чтобы мог укрыть его от Стролингов!
— Пойдет в лес. Все равно его объявят вне закона. В Медном Лесу, говорят, живут целые шайки таких преступников.
— Любой морской конунг будет рад такому парню!
— А по мне так он всегда был преступник! Вот вспомните — я всегда говорила, что сын Хроара Безногого кончит чем-нибудь таким!
— Против злой судьбы не устоит никакая доблесть! — вздыхал про себя Грим Опушка. О, сколько славных, но несчастливых героев могло бы подтвердить эту горькую истину!
Один человек среди растревоженных свидетелей убийства мог бы, пожалуй, сказать, куда помчится убийца. Но он, точнее, она, не могла ничего сказать, потому что не вспомнила бы в эти страшные мгновения даже собственного имени. Рагна-Гейда стояла на коленях возле тела Эггбранда и рыдала взахлеб, задыхаясь и вскрикивая. Она потеряла не только Эггбранда. Она потеряла и Вигмара, и так же безвозвратно. Теперь он, даже если сумеет уйти от преследования, больше никогда не приблизится к ней. Их судьбы разорваны, как земля и небо, отделенные друг от друга раз и навсегда. Его имя будет проклято всей ее родней. И она, она сама, не имеет права желать его спасения, а должна просить богов о страшной каре для него.
Рагна-Гейда не чувствовала ненависти — она еще не привыкла к тому, что Вигмар, которого она звала своей любовью и своей судьбой, теперь ее враг, чужой, жестокий и страшный, как волк. У нее не было ни единой связной мысли, ни единого ясного чувства; горе двойной потери пригибало ее к земле. Есть поговорка: боги мстят не сразу. Она оскорбила богов вчерашним обманом, оскорбила уже тем, что отделила себя от рода и хотела жить по закону своего сердца. И боги недолго тянули с местью! Этот вечер разбил ее жизнь, как тяжелый камень бьет хрупкий прозрачный лед. И никому не сложить скользких, быстро тающих осколков, никогда ей больше не бывать счастливой.
Пока все хорошо, кажется, что счастья у тебя много, что оно поднимается до самого неба и обнимает весь мир. Но невидимая рука наносит один удар — и ты вмиг понимаешь, какое оно маленькое и хрупкое, какое беззащитное перед злом, не имеющим порою даже лица и имени. Творя мир, боги не слишком хорошо согласовали его части.
— Скорее за ним! — хрипел над головой Рагны-Гейды сдавленный голос кого-то из родичей, от яростной ненависти ставший не узнаваемым. — Он не уйдет далеко. Главное — не потерять времени! Один поможет нам — он справедлив! Все, кому дорога честь рода — за мной!
Стролинги привели к святилищу большую часть своей дружины, так что недостатка в людях не было. К ним присоединилось немало соседей: одни из желания подслужиться к могущественным Стролингам, другие из любопытства. Общее лихорадочное возбуждение требовало выхода, перед лицом смерти и преступления каждому хотелось ощущать с обеих сторон крепкие плечи; древнее чувство охотника толкало стаю в погоню за зверем. Сотней на одного выйти не страшно, будь он хоть берсерк, хоть оборотень! И скоро уже десятки факелов понеслись по долине в разные стороны — одни на север, куда ускакал Вигмар, другие к окрестным перелескам, третьи к усадьбе Серый Кабан.
После недавнего многолюдства святилище сразу показалось пустым. Оставшиеся не спали, ожидая вестей, боязливо жались к очагам в землянках. Внутри гранитного круга оставалось всего несколько человек, холодный ветер гулял по открытому пространству, и весь темный мир казался остывшим и безгласным, как мертвое тело. Убитого унесли, в ночной тишине раздавались звуки сдавленных рыданий Рагны-Гейды, сидящей на прежнем месте, где на земле чернела кровь. Ее пытались увести вслед за матерью в землянку, но она не трогалась с места, словно не могла расстаться с тем клочком холодной земли, где разбились ее надежды на счастье.
А вслед уносящейся погоне летела несвязная песня какого-то усердного почитателя богов, который орал, привалясь к одному из гранитных валунов, по причине сильнейшего опьянения так и не заметив, что произошло:
Крошечная, не больше локтя ростом, девочка в красном платье с развевающимися без ветра рыжими волосами прыгала по земле в темной долине, словно плясала какой-то особый танец.
Ударим мы сталью о щит боевой, —
Конунг наш Тюр! —
С холодным копьем столкнется копье! —
Конунг наш Тюр!
— Вот так — слепни глаз! — припевала она, похлопывая в ладоши. Без малейшего усилия она совершала причудливые прыжки: то короткий слева направо, то длинный вперед и чуть вбок. — Хей-я, глохни слух!
Там, где она касалась земли, оставались тлеющие искры; бледное сияние ползло за ней, как густая стая огненных муравьев. И отпечатки конских копыт, тянущиеся через долину, исчезали, врастали в землю, прятались под чахлым вереском. Огненный дух Квиттинского Севера позаботился о своем любимце.
Грюла была весела и возбуждена, от малейшего ее движения вокруг разлетались снопы пламенеющих искр. Избранный среди смертных не обманул ее надежд, совершил славный подвиг: убил человека в святилище! Дух убитого достался богам, но и лисичке из рода великанов кое-что перепало. Вся смесь чувств, которые сопровождают всякое убийство, всякую насильственную смерть: страх, горе, отвращение, гаденькое любопытство, — тяжелой мутной волной ползла по земле. Лисица-великан ловила эту волну нюхом, слухом, впитывала каждой частичкой, и этот напиток пьянил ее, как человека опьяняет лучший хмельной мед. Дикие древние силы бурлили в ней, так что она с трудом сдерживала свое стихийное существо; ей хотелось расти, стать больше дерева, больше горы; в бесконечной памяти оживали давние века, когда мир был моложе и прозрачнее, когда род человеческий был слаб и жалок, а племя великанов правило этой обширной землей. Потом люди научились слагать песни богам и потеснили великанов; но в такие мгновения, как сейчас, всякая частичка древнего темного племени ликовала, возвращенная во времена своего могущества.
Вдруг Грюла остановилась, повернулась на юг. Погони не было ни видно, ни слышно, но огненная лисичка знала о ее передвижении, как человек знает, если по его руке ползет муравей.
— Идите сюда, идите! — словно приглашая друзей для веселой игры, задорно закричала она и с детской шаловливостью захлопала в маленькие ладошки. — Идите, вам здесь понравится!
Потом она еще немного постояла, прислушиваясь, и вдруг втянулась под землю. Красные искры в следах дотлели, на равнине стало темно.
— Вон он, я его вижу!
Услышав крик скакавшего впереди хирдмана, все подхлестнули лошадей и стали на скаку вглядываться в ту сторону, куда показывал плетью Ёкуль Кривоногий.
— Где? — захлебываясь встречным ветром, крикнул Ярнир. Вместе с Хальмом Длинной Головой он возглавлял этот отряд.
— Да вон же, вон!
— И я тоже вижу!
— Вон он, вон он!
Теперь почти все увидели впереди, перестрелах в двух, темную фигуру всадника. Сквозь облака сочился рассеянный свет. Всадник стремительно летел вверх по пологому длинному холму, и его было хорошо видно.
— Он загнал коня! — радостно кричали хирдманы, различая, что всадник движется не особенно быстро. — Мы его возьмем!
— Возьмем! Вперед! — орал Ярнир, безжалостно нахлестывая своего коня. Волна общего чувства гнала его вперед, не оставляя места даже малейшему проблеску сомнения. Родовой закон был голова, а он был только руки.
Просвистело несколько стрел, но догнать всадника они не смогли.
— Не стреляйте! — крикнул Хальм. — Живым!
С топотом и криком дружина неслась по долине, начала одолевать подъем, за гребнем которого скрылся беглец. А на другой стороне склона сидела маленькая огненная лисичка, широким полукругом разложив по земле пятнадцать пушистых хвостов. Грюла ничуть не устала, но из озорства глубоко дышала, высоко поднимая бока, свесив длинный язычок ниже плеча. Когда не находилось подходящих товарищей, она играла сама с собой. Но вот топот преследователей зазвучал над самой вершиной холма, и Грюла поднялась. Ее подмывало явиться перед ними в своем настоящем облике, да ростом с гору, хлебнуть их ужаса, когда дико заржут кони, а всадники кувырком покатятся с седел на землю… Грюла облизнулась и помотала головой: было рано веселиться, она заманила преследователей Вигмара недостаточно далеко.
Через мгновение темная фигура всадника на усталом коне уже мчалась вниз по склону, на полтора перестрела опережая дружину Стролингов.
К рассвету дружина Скъёльда была возле усадьбы Серый Кабан. Там было тихо, из-за ворот не долетало ни одного звука. Над низкой стеной не блестели копья, даже дыма не было видно над поросшими травой крышами.
Не сходя с коня, Скъёльд постучал в ворота обухом секиры. Гулкие удары разлетелись по пустому двору, в ответ тявкнула пара собак. «Словно зов судьбы!» — с мрачным удовлетворением подумал Скъёльд. В нем сейчас жили десятки злобных троллей, их мелкие острые зубы рвали изнутри каждую частичку тела, упорно грызли каждый сустав, и Скъёльд знал, что они не отпустят его, пока не получат жертву. Он еще не опомнился после первого потрясения, когда увидел брата убитым, а Вигмара Лисицу — с окровавленным копьем в руках. Ночь проходила, но в лице Скъёльда она задержалась: на молодом лбу прорезались морщины, уголки глаз опустились, возле рта показались злые складки. Он сразу стал казаться старше. Да и как иначе — ведь теперь именно он, Скъёльд, остался старшим сыном Кольбьёрна. Сдавленные, отчаянные рыдания Рагны-Гейды преследовали его, как будто все время погони ее дух летел за ними на крыльях тьмы. Скъёльд тоже любил брата, но плакать — дело женщин. Дело мужчины — отомстить, и Скъёльд старался не допускать в голову иных мыслей, а в душу иных стремлений, кроме мести, и тем самым невольно заграждал дорогу боли и отчаянию потери.
Ему пришлось постучать не один раз, прежде чем на дворе заскрипела дверь, послышались шаги, и голос пожилого мужчины спросил:
— Кто там? Ты, Вигмар хёльд?
Скъёльд не сразу ответил, стараясь проглотить судорогу в горле. Если здесь ждут Вигмара — значит его тут нет. А может, притворяются?
— Открывайте ворота, если не хотите погибнуть вместе с домом! — выкрикнул он наконец, и его сдавленный голос прозвучал нечеловеческим и страшным.
— Кто там? — повторил голос со двора, и теперь в нем слышались удивление и сильная тревога.
— Нам нужен Вигмар сын Хроара! — крикнул Гейр.
— И мы его возьмем! — на разные голоса добавили хирдманы.
— Его здесь нет, — с испугом и растерянностью ответили из-за ворот. — Он уехал в святилище. Еще позавчера.
— Откройте! — рявкнул Скъёльд, для которого нестерпимо было стоять в бездействии. Острые зубы троллей нещадно терзали его, требуя жертвы.
— Кто вы такие? — сурово, без боязни ответил первый голос. — Что за разбойники явились ломиться в чужой дом? Сначала назовите ваши имена.
— Я — Скъёльд сын Кольбьёрна! Я ищу Вигмара сына Хроара, убийцу моего брата!
Из-за ворот долетело несколько полных ужаса восклицаний.
— Неправда! — вскрикнул испуганный, дрожащий женский голос.
Скъёльд слышал и понимал, что удивление и испуг хозяев не поддельны, но тролли не желали ничего знать.
— Открывайте! — закричал он, бешено колотя в ворота обухом секиры, так что створки содрогались снизу доверху. — Сейчас я разобью ворота и всем вам переломаю шеи!
— Что тебе надо, Скъёльд сын Кольбьёрна, от беспомощного безногого старика? — дрожащим голосом спрашивала из-за ворот фру Хлода. — Хроар не может даже выйти, чтобы говорить с тобой. А Вигмара здесь нет, мы уже два дня не видели его, пусть будут свидетелями Светлые Асы!
В глазах ее выступили слезы ужаса и отчаяния: она понимала, что это — конец, Гибель Богов для тихой усадьбы Серый Кабан. Сбылись все ее самые дурные предчувствия! Пропали напрасно все предостережения! Она сразу поверила, что Вигмар совершил убийство, что он поднял руку на кого-то из Стролингов — о, это ее не удивило! И вот — расплата. Но где же он сам, рыжий безумец, почему враги пришли требовать ответа от его беспомощного старого отца, от нее, слабой женщины, от домочадцев, которых и близко не было в миг убийства?