Страница:
Он услышал, как его друг устало зашаркал к двери.
— Завтра Тарн будет на пиру. Я мог бы тебе все объяснить, но будет лучше, если ты все увидишь сам. Поверь мне сегодня и не тревожься о Дьяне. Тебе будет спаться спокойнее, если ты мне поверишь.
— Я слишком устал, чтобы спорить, — мрачно буркнул Ричиус.
Он повернулся и задул свечу, после чего едва смог разглядеть в дверях бледное лицо Люсилера.
— Спи спокойно. Увидимся завтра утром, — как можно мягче произнес триец и бесшумно закрыл дверь.
Ричиус прислушался к его удаляющимся тяжелым шагам. Потом наступила тишина, колеблемая лишь далеким криком ветра и его собственным ровным дыханием. Он закрыл глаза, стараясь не думать о Дьяне. И все же он был полон ею. Этой ночью он будет лежать без сна и терзаться мыслью, что она сейчас в объятиях его врага.
Большой пир в честь казада должен был состояться в огромном банкетном зале на первом этаже крепости, неподалеку от кухонь и превращенного в приют крытого двора. Весь день Ричиус наблюдал за преображением твердыни, дивясь на женщин, сновавших по коридорам с подносами странных яств, и на мужчин, входивших в главные ворота, сгибаясь под тяжестью туш только что забитых животных. У всех под ногами крутились дети, возбужденные звуками и запахами готовящегося празднества. Жители Таттерака стекались к цитадели, нагруженные корзинами со своими лучшими припасами. Музыканты играли на необычных свирелях и пели незнакомые Ричиусу завораживающие песни. Праведники ходили среди собравшихся, рассказывая притчи и вознося жаркие молитвы Лоррису и Прис, памяти которых был посвящен этот день. И все готовились к тому же событию, которого дожидался и Ричиус, — к появлению Тарна.
Утро выдалось тихое. Дролы получили в подарок чудесный день. Небо было голубым и безоблачным, теплое весеннее солнце заливало ярким светом холмы и море. Люсилер показал Ричиусу достопримечательности Фалиндара, старательно избегая разговоров о Дьяне и совершенно не упоминая о Тарне. Они поднялись до самого верха цитадели и постояли в удивительном саду на крыше; их взгляд простирался на много миль. С вершины горной крепости просматривались бескрайние равнины Таттерака, раскинувшиеся во все стороны; единственной их границей был океан, волны его бились о скалу, на которой когда-то воздвигли Фалиндар. Друзья смотрели на нескончаемую процессию — целые семьи приходили пешком, путешественники издалека ехали на лошадях. К полудню вся дорога заполнилась народом, а местность вокруг замка — счастливым шумом празднующих. Экзотические запахи незнакомых трав и пряностей плыли по многочисленным залам дворца, а во дворах трийские подростки вели потешные бои с воинами Кронина, стараясь поразить сверстниц юношеским обаянием. Все было превосходно, как и обещал Люсилер, — за одним исключением.
Дьяны нигде не было видно.
Не то чтобы Ричиус рассчитывал ее увидеть. По уклончивым ответам Люсилера он догадался, что не увидит ее, пока не поговорит с Тарном, а этого не произойдет до окончания пира. Он твердил себе, что надо потерпеть до вечера, и пытался настроиться на праздничный лад. Когда наконец ближе к закату пир все-таки начался, Ричиус устал и проголодался после целого дня знакомства с Фалиндаром. Внутренний двор крепости был наводнен людьми — все смотрели, как солнце заходит за вершины гор. Люсилер объяснил, что это и послужит сигналом для начала казада. Толпа собравшихся затихла: все ожидали появления своего повелителя.
— Теперь мы можем пройти в зал, — сказал Люсилер. — За столами места хватит только для некоторых из нас. Остальные будут пировать здесь.
— А где будет Тарн? — спросил Ричиус. — Я хочу увидеть его как можно скорее.
— Он обратится к народу после пира. Пойдем, Кронин будет нас ждать.
Ричиус последовал за Люсилером в крепость, минуя забитые народом коридоры. На него глядели без особого любопытства. Банкетный зал располагался в той части цитадели, что была обращена к океану. Это было довольно далеко, даже если бы коридоры пустовали, а теперь им приходилось пробираться через лабиринт колен и локтей. Когда они наконец достигли банкетного зала, он тоже оказался до такой степени заполненным, что огромные окна почти скрылись за стеной белокожих трийцев. Ричиус почувствовал мимолетное беспокойство. В зале доминировали шафранные одеяния — характерный наряд касты дролов. Лишь кое-где синели куртки воинов Кронина. И у всех мужчин были длинные белые волосы, как у Люсилера, и серьезные лица. Немногие присутствовавшие в зале женщины в скромных платьях являлись служанками; они плавно скользили по залу с блюдами, источавшими ароматный пар.
Неужели все эти серьезные люди — священнослужители дролов? Ричиус не ожидал, что их окажется так много. Он с опаской протиснулся в зал в надежде остаться незамеченным, пока не отыщет Кронина. Высокий военачальник стоял на противоположной стороне зала и о чем-то громко разговаривал с тремя своими воинами. Как только один из них заметил Ричиуса, все присутствующие повернулись к нему. Разговоры стихли до невнятного шепота.
— Не тревожься, — уверенно сказал Люсилер. — Сегодня ты — гость Тарна.
Ричиус натянул на лицо непроницаемую маску. Они пошли через толпу к Кронину. Рядом с военачальником два места оставались незанятыми. Возле стула Кронина стоял еще один, более внушительный, — несомненно, он предназначался для Тарна.
— Ты говорил с ним вчера вечером? — спросил Ричиус.
— Да. И теперь ты поймешь, почему у меня были от тебя секреты.
Ричиус ничего не ответил, удовлетворившись обещанием получить хоть какой-то ответ. Разговоры в зале возобновились. Когда они с Люсилером подошли к Кронину, военачальник с громким приветствием протянул ему обе руки.
— Гайе хоо, авакк! — провозгласил он, вызывающе глядя на присутствующих.
Он потянул Ричиуса вперед и неожиданно поцеловал в щеку.
— Кронин приветствует своего дражайшего друга, — объяснил Люсилер с негромким смешком. — И он хочет, чтобы все это знали.
— Шэй cap, Кронин, — сказал Ричиус, деликатно отнимая у него руку.
Воины, с коими разговаривал Кронин, распрощались, церемонно кланяясь. Кронин пригласил друзей садиться и сел сам. Его украшения звенели, словно колокольчики. Ричиус устроился рядом с правителем Таттерака, чувствуя облегчение от того, что в этом зале, полном дролов, у него есть хотя бы один союзник. Наклонившись к Люсилеру, он шепотом спросил:
— Все эти мужчины — дролские искусники?
Триец кивнул.
— Они пришли, чтобы отпраздновать этот день со своим главой. Ты должен понимать, какая честь тебе оказана, Ричиус.
— Наверное, — вымолвил тот.
Как это ни странно, он действительно чувствовал себя польщенным. Фориса здесь не было, как не было и других военачальников, которое во время войны стояли на стороне Тарна. Кроме искусников, в зале присутствовали только Люсилер, Кронин и он сам — трое мужчин, некогда прилагавших все силы к тому, чтобы уничтожить Тарна. А теперь Кронин и Люсилер встречали бывшего мятежника улыбками, и ему предстояло вот-вот разгадать тайну этого преображения. Вскоре он увидит человека, который украл его любовь и убил его дядю.
«Пусть он приходит, — мрачно думал Ричиус. — Я готов».
Десятки священнослужителей-дролов расселись за столами. Голоса смолкли. За стенами банкетного зала среди столпившихся в коридорах трийцев поднялся возбужденный шепот, постепенно переходящий в фанатичные выкрики.
Ричиус понял: его роковой противник приближается.
Он старался умерить сердцебиение, сделав несколько медленных вдохов, но напряженность момента наэлектризовала его. Крики за дверями зала нарастали и не стихали в течение долгих, томительных минут: Тарн шел через толпу к дожидающимся его искусникам. Восторженные, полные надежд голоса возносили хвалу человеку, который принес им войну, вдовство и сиротство. Ричиусу это ликование было непонятно. Никогда прежде он не встречал такой преданности предводителю, даже в лучшие дни правления своего отца.
А потом крики вдруг стихли, словно Тарн дирижировал толпой. Взгляды собравшихся в зале устремились к дверям в коридор, и искусники молча встали с мест. Кронин и его воины сделали то же самое.
— Встань, — прошептал Люсилер, поднимаясь со стула.
Ричиус поднялся, ожидая, что в зал войдет гигант. Но то, что он увидел, повергло его в изумление.
В дверях появилась сгорбленная фигура. Иссохшая рука сжимала палку, дрожавшую под весом немощного тела. С плеч его свисала шафранная одежда дролского праведника, а лицо было полускрыто капюшоном. Он с явным усилием двигался по гладкому полу, и суковатая палка едва выдерживала тщедушную плоть и парализованную ногу, которую сей человек приволакивал. Его лицо являло собой жуткую маску шрамов и язв, скальп наполовину обнажился: спутанные волосы выпадали клочьями. Под капюшоном горели два темных глаза, а губы, лежащие на искривленной челюсти, были покрыты желтыми пузырями. Левая рука бессильно свисала вниз, пальцы — искалечены. Подобно прокаженным и раненным воинам, коих он принял в своей цитадели, тело его было искорежено, превратившись в изломанную, трясущуюся массу кривых костей и растрескавшейся кожи. Когда он шел, его боль ощущалась всеми, кто наблюдал за этими мучительными движениями. Казалось, будто старость вывалила все свои самые страшные болезни на одного молодого человека, навсегда погубив красоту, дарованную ему природой. Назвать его карикатурой на человека было бы комплиментом.
Ричиус с трудом заставил себя смотреть, как Тарн влачится по банкетному залу. Как это изуродованное создание могло вдохновить дролов на победу? Это казалось немыслимым. И во всех рассказах, которые ему приходилось слышать о Тарне, ни разу не упоминалось о такой ущербности. Столь болезненный человек должен был иметь какие-то прозвища, помимо Творца Бури. Тарн Отвратительный казалось бы более подходящим. Не верилось даже, что этот человек способен налить чашку воды, не то что сотворить бурю. И Ричиус вдруг понял, на что намекал Люсилер: Тарн не в состоянии делить ложе с женщиной! Ему и ходить-то почти не по силам.
Когда вождь прошел половину зала, Кронин шагнул вперед и помог ему преодолеть остальную часть пути до стола. Убедившись, что его господин стоит надежно, военачальник вернулся к своему месту, но не сел, а остановился у стула. Все присутствующие склонили головы, как только Тарн поднял здоровую руку и заговорил.
Ричиус догадался, что это молитва. Люсилер склонил голову вместе со всеми, но Ричиус головы не опустил. Он слушал слабый голос Тарна, напоминавший аккорды расстроенной арфы, и его прерывистое звучание вызывало в нем нездоровое любопытство. Казалось, даже речь дается этому калеке с трудом. Он не был стар, но голос был старческим и иногда полностью заглушался хрипами и сипением. Однако Тарн не замолкал, а продолжал молитву, и лишь закончив, с облегчением опустился в свое кресло. Затем он пригласил садиться остальных. Кронин хлопнул в ладоши, и служанки в углах снова ожили. Из коридора явились еще несколько женщин с музыкальными инструментами причудливой формы, характерной для трийской культуры. Возобновились прерванные разговоры. Кронин занял свое место, улыбаясь во весь рот. Он дружелюбно хлопнул Ричиуса по плечу — с такой силой, что тот ударился коленями о стол. Военачальник и Люсилер захохотали. Ричиус тоже засмеялся, но несколько нервно, и перевел взгляд на ту часть зала, где женщины готовили свои инструменты.
«Как это типично для трийцев! — злорадно подумал он. — Богиня Прис ничего не сделала, чтобы улучшить положение представительниц своего пола».
Музыканты начали петь и играть. Ричиус немного успокоился и наконец рискнул посмотреть в сторону Тарна. Хозяин цитадели беседовал с каким-то священнослужителем, стоявшим позади него. Ричиус подался к Люсилеру.
— Вот этого я не ожидал, — прошептал он. — Что с ним случилось?
— Позже, — тихо ответил Люсилер. — Когда мы будем одни.
— Но…
— Ш-ш!
Тарн снова заговорил. Он поднял испещренную шрамами руку и указал на Ричиуса, а потом на остальных, сидевших за круглыми столами. Служанки быстро сновали по толпе, расставляя блюда перед голодными гостями. Воины Кронина принялись за еду, продолжая слушать Тарна.
— Что он говорит? — спросил Ричиус. — Что-то обо мне?
Люсилер засмеялся.
— Да, мой друг. Он говорит своим искусникам, чтобы они не смущались твоим присутствием. Видишь их лица?
Это была правда. Лица гостей были очень серьезными. Тарн снова указал на Ричиуса.
— Король Вентран, — с трудом прохрипел он. Чувствовалось, что он давно не изъяснялся на языке Нара; его слова показались странными даже Ричиусу. Искусник владел его языком далеко не так хорошо, как Люсилер. Тарн откашлялся и начал говорить снова, бросив на Ричиуса виноватый взгляд.
— Король Вентран, добро пожаловать.
— Ответь по-нарски, — тихо подсказал Люсилер.
Ричиус выпрямился, чтобы обратиться к монарху.
— Благодарю вас за гостеприимство, господин Тарн, и за любезное приглашение отужинать с вами в день вашего праздника.
Тарну удалось изобразить некое подобие улыбки.
— Эти люди не рады вас здесь видеть, король Вентран. Вот о чем я говорил.
Ричиус пожал плечами.
— Тогда это их проблема, господин Тарн.
Из горла искусника вырвался хриплый смех, за которым последовал приступ кашля.
— Это так, король Вентран. — Немного успокоившись, он посмотрел на Ричиуса уже серьезно. — Я знаю, вы хотите со мной говорить. Люсилер передал мне, что вам… — он помолчал, подыскивая нужное слово, — не хочется ждать, да?
— Совсем не хочется, — подтвердил Ричиус.
— Мы поговорим, — пообещал Тарн. — Сегодня вечером. А сейчас мы будем есть. Казада, король Вентран.
Ричиус принял из рук служанки чашку с какой-то жидкостью, над которой поднимался пар. Напиток казался густым и противным — словно наперченный уксус. Он поднял чашку, насмешливо приветствуя Тарна.
«Это ведь ты позвал меня сюда, помнишь?» — подумал он.
Его задело, что Тарн с такой решительностью откладывает их разговор, однако поднес чашку к губам и сделал глоток. Горячая жидкость въелась в язык и небо, к чему он был совершенно не готов.
— Что это такое? — рявкнул он, со стуком ставя чашку на стол и прикрывая ладонью обожженные губы. Ему показалось, будто на них уже образуются пузыри.
— Токка, — ответил Люсилер, который с удовольствием пригубил свою чашку, разговаривая с Кронином. — Ягодное вино с пряностями. Пить его надо осторожно.
Ричиус оттолкнул от себя чашку.
— Или вообще не пить.
— Это — традиционный напиток Таттерака, — предостерег его Люсилер. Он. пододвинул чашку к Ричиусу. — Кронин оскорбится. Пей.
— Это нечто отвратительное, Люсилер. Я не могу.
— Тогда притворись.
— Токка, — сказал Кронин, тыча гостя локтем в бок и изображая, будто пьет.
— Ладно, — устало ответил Ричиус, — токка.
Он сделал еще один глоток слишком сильно наперченной жидкости, борясь с тошнотой. Служанка, приставленная к их столу, расставляла новые чашки и тарелки, и каждое новое блюдо казалось Ричиусу омерзительнее предыдущего. Тут были целые рыбины, плававшие в зеленой подливе, кипящий красный суп в миске, ломти мяса, сложенные стопками, — такие свежие и непрожаренные, что из них на тарелку все еще сочилась кровь. Несмотря на голод, эта процессия блюд показалась Ричиусу просто невыносимой. Он смотрел, как трийцы берут эти «деликатесы» голыми руками — на столе не было приборов, только круги пышного хлеба, и каждый мог схватить понравившийся кусок. Люсилер с Кронином постоянно запускали руки в общее блюдо, поставленное перед Ричиусом. Музыканты пели и играли, воины насыщались, словно голодные псы, и Ричиус пошатнулся. Ему стало нехорошо от шума и мерзкого запаха трийской кухни. Кронин не слишком нежно ткнул его в бок.
— Ош умлат халхара до?
Люсилер наклонился к нему и перевел:
— Он спрашивает, почему ты не ешь.
— Я не голоден, — вежливо ответил Ричиус.
Кронин нахмурился, словно разгадав его ложь.
— Не имеет значения, голоден ты или нет, Ричиус. В день казада все едят. Эти люди терпели голод ради сегодняшнего пира.
— Я не могу есть, Люсилер, — прошипел Ричиус сквозь зубы. — Это отвратительно.
Триец отпрянул, уязвленный подобным оскорблением. Он положил свой кусок хлеба и, схватив Ричиуса за рукав, притянул его к себе.
— В течение года я должен был есть те помои, которые готовили вы с Динадином. И ни разу не пожаловался. А теперь ешь.
Ричиус вздрогнул.
— Ты прав, — пристыженно пролепетал он, — поваром Динадин был никудышным.
Оба рассмеялись, а потом Люсилер выбрал блюдо, которое, на его взгляд, Ричиус смог бы вынести — полужидкую чечевичную похлебку, предназначенную для того, чтобы макать в нее хлеб или овощи. Она оказалась не слишком острой, и Ричиус обнаружил, что в состоянии понемногу ее есть. Сладкое мясо и пучки осьминожьих щупальцев он предоставил поглощать Кронину, которому, похоже, такие странные блюда нравились. Воин ел не переставая и почти не разговаривал, а его кулинарные пристрастия можно было легко определить по пятнам на куртке. Люсилер не переходил границ приличия. Он ел аккуратно — как и в долине Дринг — и старательно выбирал те яства, которые мог съесть, чтобы ничего не оставалось. И вообще манерами он больше походил на искусников, чем на воинов. Воины ели так, будто им предстояло в ближайшее время вступить в бой с великанами, а дролских священнослужителей разговоры занимали больше, нежели чревоугодие. Они разговаривали благовоспитанно, поднимали тосты в честь Тарна и изредка присоединялись к более спокойным песням. И, следуя приказу своего повелителя, совершенно не обращали внимания на нарского гостя.
Казалось, Тарна присутствие Ричиуса тоже не беспокоит. Он не смотрел в его сторону — только изредка адресовал ему одну из своих уродливых улыбок. Хозяин Фалиндара практически ничего не ел: передвигал пищу по тарелке, как ребенок, которого насильно посадили за стол. И пил он не вино, а воду. Ричиус последовал примеру Тарна и сделал служанкам знак, чтобы наполнили его опустевшую чашку благословенно безвкусной жидкостью. Вода скользнула в его пылающую от специй гортань словно весенний ветерок. Он предложил ее Люсилеру, но тот равнодушно пожал плечами.
— Не понимаю, как тебе удается это есть, — сказал Ричиус. — Все слишком острое.
— Ты к этому привыкнешь.
— Спасибо, не собираюсь.
Ричиус обвел взглядом присутствующих. Многие опьянели, и разговоры стали громче. Он решил, что это подходящий момент для новой попытки.
— Объясни мне насчет Тарна, — прошептал он Люсилеру. — Что с ним случилось?
— Нет, — раздраженно ответил триец. — Другие могут услышать.
— Никто ничего не услышит. И все равно нас никто не поймет. Давай рассказывай. Это болезнь?
— Не болезнь, — ответил Люсилер. — Это возмездие.
— Что ты говоришь? Кто сотворил с ним это?
— Таким его сделали боги.
— Боги? О нет, Люсилер, не может быть.
— Говори тише, — укоризненно прошептал Триец. — Я рассказывал тебе о его способностях, но не упомянул о том, почему он больше ими не воспользуется. Помнишь?
Ричиус кивнул. Этот вопрос очень занимал его.
— Помнишь тот день в долине, когда я поведал тебе о дролах?
— Ты сказал, что они никогда не станут пользоваться магией, чтобы причинять вред другому живому существу. Помню. Ну и что?
— Разве это не очевидно? Посмотри на него!
— Люсилер, у него проказа или какая-то иная болезнь. Это ничего не доказывает.
— Он не был болен, пока не воспользовался своим даром для того, чтобы закончить эту войну, Ричиус. Он применил свои силы, чтобы убить твоих нарских собратьев, и боги наказали его за это.
Ричиус закатил глаза.
— И он действительно обратил тебя в свою веру, правда? Раньше ты в эту чушь не верил. Это — просто совпадение, вот и все.
— Это не совпадение, — возразил триец. — Его силы — это дар Небес. Но боги дают свои дары по необъяснимым причинам, и их нельзя применять для убийства. — Он снова махнул рукой в сторону Тарна. — Видишь, какими бывают последствия. Он избавил нас от Нара и теперь расплачивается за это.
— Ну так он должен готовиться к новой расплате, — хмуро сообщил Ричиус. — Ему понадобятся все его дары, если он хочет победить Аркуса.
— Он больше ими не воспользуется. Он дал клятву. Боги говорили с ним через его тело. Теперь он видит, что поступил неправильно.
— О, я думаю, он изменит свое решение, — язвительно бросил Ричиус, — как только увидит легионы Нара.
— Не изменит! — Люсилер опустил кулак на стол с такой силой, что зазвенели стаканы. Сидящие за их столом удивленно посмотрели на него, но он возмущенно продолжал: — Неужели ты не видишь, что здесь случилось, Ричиус? Он — пророк. Боги послали его, чтобы объединить Люсел-Лор. Но как только он отступился от них, он был наказан. Мне это кажется совершенно очевидным.
— Ладно, — ответил Ричиус, — верь во что хочешь, мне все равно. Я здесь только из-за Дьяны. Я побеседую с ним сегодня вечером. Если он отпустит ее, я переговорю с Аркусом от его имени и отправлюсь обратно следующим же утром. Я только надеюсь, что он не нарушит своего обещания. Он будет говорить со мной сегодня, да?
— У него много забот. Он не случайно не принял тебя вчера.
— И ты не собираешься объяснить мне, в чем дело.
Люсилер лениво отпил немного токки.
— Правильно.
— Твои приоритеты явно изменились, — сказал Ричиус скорее разочарованно, чем гневно. — Я помню время, когда у тебя не было от меня секретов.
Люсилер вздохнул.
— Времена изменились. Ты не знаешь Тарна так, как знаю его я. По крайней мере пока не знаешь. Если бы знал, то понял.
— Я ничего не хочу понимать, Люсилер. Я только хочу забрать отсюда Дьяну.
Какое— то время они ели в относительной тишине, пока в банкетный зал не вошла крошечная женщина-трийка в простом белом платье. Оно было бы ничем не примечательным, если б его не усеивали алые пятна. На ее лице читалось беспокойство. Она пробежала через весь зал к Тарну, наклонилась и прошептала что-то на ухо правителю трийцев. Жуткое лицо Тарна побледнело, а глаза страшно расширились. Они обменялись несколькими обрывочными фразами, а потом Тарн с трудом начал подниматься на ноги, призывая Кронина на помощь. Военачальник резво вскочил и мгновенно оказался рядом со своим повелителем. Он помог ему встать и повел к дверям. Музыка и пиршество прервались; все с тревогой смотрели, как Тарн мучительно уходит, явно напрягая свои силы до предела. Его хромота стала еще явственнее.
— В чем дело, Люсилер? — осведомился Ричиус. — Что происходит?
— Как раз то, о чем я тебя предупреждал. Извини, Ричиус. Сегодня ты Тарна не увидишь.
28
— Завтра Тарн будет на пиру. Я мог бы тебе все объяснить, но будет лучше, если ты все увидишь сам. Поверь мне сегодня и не тревожься о Дьяне. Тебе будет спаться спокойнее, если ты мне поверишь.
— Я слишком устал, чтобы спорить, — мрачно буркнул Ричиус.
Он повернулся и задул свечу, после чего едва смог разглядеть в дверях бледное лицо Люсилера.
— Спи спокойно. Увидимся завтра утром, — как можно мягче произнес триец и бесшумно закрыл дверь.
Ричиус прислушался к его удаляющимся тяжелым шагам. Потом наступила тишина, колеблемая лишь далеким криком ветра и его собственным ровным дыханием. Он закрыл глаза, стараясь не думать о Дьяне. И все же он был полон ею. Этой ночью он будет лежать без сна и терзаться мыслью, что она сейчас в объятиях его врага.
Большой пир в честь казада должен был состояться в огромном банкетном зале на первом этаже крепости, неподалеку от кухонь и превращенного в приют крытого двора. Весь день Ричиус наблюдал за преображением твердыни, дивясь на женщин, сновавших по коридорам с подносами странных яств, и на мужчин, входивших в главные ворота, сгибаясь под тяжестью туш только что забитых животных. У всех под ногами крутились дети, возбужденные звуками и запахами готовящегося празднества. Жители Таттерака стекались к цитадели, нагруженные корзинами со своими лучшими припасами. Музыканты играли на необычных свирелях и пели незнакомые Ричиусу завораживающие песни. Праведники ходили среди собравшихся, рассказывая притчи и вознося жаркие молитвы Лоррису и Прис, памяти которых был посвящен этот день. И все готовились к тому же событию, которого дожидался и Ричиус, — к появлению Тарна.
Утро выдалось тихое. Дролы получили в подарок чудесный день. Небо было голубым и безоблачным, теплое весеннее солнце заливало ярким светом холмы и море. Люсилер показал Ричиусу достопримечательности Фалиндара, старательно избегая разговоров о Дьяне и совершенно не упоминая о Тарне. Они поднялись до самого верха цитадели и постояли в удивительном саду на крыше; их взгляд простирался на много миль. С вершины горной крепости просматривались бескрайние равнины Таттерака, раскинувшиеся во все стороны; единственной их границей был океан, волны его бились о скалу, на которой когда-то воздвигли Фалиндар. Друзья смотрели на нескончаемую процессию — целые семьи приходили пешком, путешественники издалека ехали на лошадях. К полудню вся дорога заполнилась народом, а местность вокруг замка — счастливым шумом празднующих. Экзотические запахи незнакомых трав и пряностей плыли по многочисленным залам дворца, а во дворах трийские подростки вели потешные бои с воинами Кронина, стараясь поразить сверстниц юношеским обаянием. Все было превосходно, как и обещал Люсилер, — за одним исключением.
Дьяны нигде не было видно.
Не то чтобы Ричиус рассчитывал ее увидеть. По уклончивым ответам Люсилера он догадался, что не увидит ее, пока не поговорит с Тарном, а этого не произойдет до окончания пира. Он твердил себе, что надо потерпеть до вечера, и пытался настроиться на праздничный лад. Когда наконец ближе к закату пир все-таки начался, Ричиус устал и проголодался после целого дня знакомства с Фалиндаром. Внутренний двор крепости был наводнен людьми — все смотрели, как солнце заходит за вершины гор. Люсилер объяснил, что это и послужит сигналом для начала казада. Толпа собравшихся затихла: все ожидали появления своего повелителя.
— Теперь мы можем пройти в зал, — сказал Люсилер. — За столами места хватит только для некоторых из нас. Остальные будут пировать здесь.
— А где будет Тарн? — спросил Ричиус. — Я хочу увидеть его как можно скорее.
— Он обратится к народу после пира. Пойдем, Кронин будет нас ждать.
Ричиус последовал за Люсилером в крепость, минуя забитые народом коридоры. На него глядели без особого любопытства. Банкетный зал располагался в той части цитадели, что была обращена к океану. Это было довольно далеко, даже если бы коридоры пустовали, а теперь им приходилось пробираться через лабиринт колен и локтей. Когда они наконец достигли банкетного зала, он тоже оказался до такой степени заполненным, что огромные окна почти скрылись за стеной белокожих трийцев. Ричиус почувствовал мимолетное беспокойство. В зале доминировали шафранные одеяния — характерный наряд касты дролов. Лишь кое-где синели куртки воинов Кронина. И у всех мужчин были длинные белые волосы, как у Люсилера, и серьезные лица. Немногие присутствовавшие в зале женщины в скромных платьях являлись служанками; они плавно скользили по залу с блюдами, источавшими ароматный пар.
Неужели все эти серьезные люди — священнослужители дролов? Ричиус не ожидал, что их окажется так много. Он с опаской протиснулся в зал в надежде остаться незамеченным, пока не отыщет Кронина. Высокий военачальник стоял на противоположной стороне зала и о чем-то громко разговаривал с тремя своими воинами. Как только один из них заметил Ричиуса, все присутствующие повернулись к нему. Разговоры стихли до невнятного шепота.
— Не тревожься, — уверенно сказал Люсилер. — Сегодня ты — гость Тарна.
Ричиус натянул на лицо непроницаемую маску. Они пошли через толпу к Кронину. Рядом с военачальником два места оставались незанятыми. Возле стула Кронина стоял еще один, более внушительный, — несомненно, он предназначался для Тарна.
— Ты говорил с ним вчера вечером? — спросил Ричиус.
— Да. И теперь ты поймешь, почему у меня были от тебя секреты.
Ричиус ничего не ответил, удовлетворившись обещанием получить хоть какой-то ответ. Разговоры в зале возобновились. Когда они с Люсилером подошли к Кронину, военачальник с громким приветствием протянул ему обе руки.
— Гайе хоо, авакк! — провозгласил он, вызывающе глядя на присутствующих.
Он потянул Ричиуса вперед и неожиданно поцеловал в щеку.
— Кронин приветствует своего дражайшего друга, — объяснил Люсилер с негромким смешком. — И он хочет, чтобы все это знали.
— Шэй cap, Кронин, — сказал Ричиус, деликатно отнимая у него руку.
Воины, с коими разговаривал Кронин, распрощались, церемонно кланяясь. Кронин пригласил друзей садиться и сел сам. Его украшения звенели, словно колокольчики. Ричиус устроился рядом с правителем Таттерака, чувствуя облегчение от того, что в этом зале, полном дролов, у него есть хотя бы один союзник. Наклонившись к Люсилеру, он шепотом спросил:
— Все эти мужчины — дролские искусники?
Триец кивнул.
— Они пришли, чтобы отпраздновать этот день со своим главой. Ты должен понимать, какая честь тебе оказана, Ричиус.
— Наверное, — вымолвил тот.
Как это ни странно, он действительно чувствовал себя польщенным. Фориса здесь не было, как не было и других военачальников, которое во время войны стояли на стороне Тарна. Кроме искусников, в зале присутствовали только Люсилер, Кронин и он сам — трое мужчин, некогда прилагавших все силы к тому, чтобы уничтожить Тарна. А теперь Кронин и Люсилер встречали бывшего мятежника улыбками, и ему предстояло вот-вот разгадать тайну этого преображения. Вскоре он увидит человека, который украл его любовь и убил его дядю.
«Пусть он приходит, — мрачно думал Ричиус. — Я готов».
Десятки священнослужителей-дролов расселись за столами. Голоса смолкли. За стенами банкетного зала среди столпившихся в коридорах трийцев поднялся возбужденный шепот, постепенно переходящий в фанатичные выкрики.
Ричиус понял: его роковой противник приближается.
Он старался умерить сердцебиение, сделав несколько медленных вдохов, но напряженность момента наэлектризовала его. Крики за дверями зала нарастали и не стихали в течение долгих, томительных минут: Тарн шел через толпу к дожидающимся его искусникам. Восторженные, полные надежд голоса возносили хвалу человеку, который принес им войну, вдовство и сиротство. Ричиусу это ликование было непонятно. Никогда прежде он не встречал такой преданности предводителю, даже в лучшие дни правления своего отца.
А потом крики вдруг стихли, словно Тарн дирижировал толпой. Взгляды собравшихся в зале устремились к дверям в коридор, и искусники молча встали с мест. Кронин и его воины сделали то же самое.
— Встань, — прошептал Люсилер, поднимаясь со стула.
Ричиус поднялся, ожидая, что в зал войдет гигант. Но то, что он увидел, повергло его в изумление.
В дверях появилась сгорбленная фигура. Иссохшая рука сжимала палку, дрожавшую под весом немощного тела. С плеч его свисала шафранная одежда дролского праведника, а лицо было полускрыто капюшоном. Он с явным усилием двигался по гладкому полу, и суковатая палка едва выдерживала тщедушную плоть и парализованную ногу, которую сей человек приволакивал. Его лицо являло собой жуткую маску шрамов и язв, скальп наполовину обнажился: спутанные волосы выпадали клочьями. Под капюшоном горели два темных глаза, а губы, лежащие на искривленной челюсти, были покрыты желтыми пузырями. Левая рука бессильно свисала вниз, пальцы — искалечены. Подобно прокаженным и раненным воинам, коих он принял в своей цитадели, тело его было искорежено, превратившись в изломанную, трясущуюся массу кривых костей и растрескавшейся кожи. Когда он шел, его боль ощущалась всеми, кто наблюдал за этими мучительными движениями. Казалось, будто старость вывалила все свои самые страшные болезни на одного молодого человека, навсегда погубив красоту, дарованную ему природой. Назвать его карикатурой на человека было бы комплиментом.
Ричиус с трудом заставил себя смотреть, как Тарн влачится по банкетному залу. Как это изуродованное создание могло вдохновить дролов на победу? Это казалось немыслимым. И во всех рассказах, которые ему приходилось слышать о Тарне, ни разу не упоминалось о такой ущербности. Столь болезненный человек должен был иметь какие-то прозвища, помимо Творца Бури. Тарн Отвратительный казалось бы более подходящим. Не верилось даже, что этот человек способен налить чашку воды, не то что сотворить бурю. И Ричиус вдруг понял, на что намекал Люсилер: Тарн не в состоянии делить ложе с женщиной! Ему и ходить-то почти не по силам.
Когда вождь прошел половину зала, Кронин шагнул вперед и помог ему преодолеть остальную часть пути до стола. Убедившись, что его господин стоит надежно, военачальник вернулся к своему месту, но не сел, а остановился у стула. Все присутствующие склонили головы, как только Тарн поднял здоровую руку и заговорил.
Ричиус догадался, что это молитва. Люсилер склонил голову вместе со всеми, но Ричиус головы не опустил. Он слушал слабый голос Тарна, напоминавший аккорды расстроенной арфы, и его прерывистое звучание вызывало в нем нездоровое любопытство. Казалось, даже речь дается этому калеке с трудом. Он не был стар, но голос был старческим и иногда полностью заглушался хрипами и сипением. Однако Тарн не замолкал, а продолжал молитву, и лишь закончив, с облегчением опустился в свое кресло. Затем он пригласил садиться остальных. Кронин хлопнул в ладоши, и служанки в углах снова ожили. Из коридора явились еще несколько женщин с музыкальными инструментами причудливой формы, характерной для трийской культуры. Возобновились прерванные разговоры. Кронин занял свое место, улыбаясь во весь рот. Он дружелюбно хлопнул Ричиуса по плечу — с такой силой, что тот ударился коленями о стол. Военачальник и Люсилер захохотали. Ричиус тоже засмеялся, но несколько нервно, и перевел взгляд на ту часть зала, где женщины готовили свои инструменты.
«Как это типично для трийцев! — злорадно подумал он. — Богиня Прис ничего не сделала, чтобы улучшить положение представительниц своего пола».
Музыканты начали петь и играть. Ричиус немного успокоился и наконец рискнул посмотреть в сторону Тарна. Хозяин цитадели беседовал с каким-то священнослужителем, стоявшим позади него. Ричиус подался к Люсилеру.
— Вот этого я не ожидал, — прошептал он. — Что с ним случилось?
— Позже, — тихо ответил Люсилер. — Когда мы будем одни.
— Но…
— Ш-ш!
Тарн снова заговорил. Он поднял испещренную шрамами руку и указал на Ричиуса, а потом на остальных, сидевших за круглыми столами. Служанки быстро сновали по толпе, расставляя блюда перед голодными гостями. Воины Кронина принялись за еду, продолжая слушать Тарна.
— Что он говорит? — спросил Ричиус. — Что-то обо мне?
Люсилер засмеялся.
— Да, мой друг. Он говорит своим искусникам, чтобы они не смущались твоим присутствием. Видишь их лица?
Это была правда. Лица гостей были очень серьезными. Тарн снова указал на Ричиуса.
— Король Вентран, — с трудом прохрипел он. Чувствовалось, что он давно не изъяснялся на языке Нара; его слова показались странными даже Ричиусу. Искусник владел его языком далеко не так хорошо, как Люсилер. Тарн откашлялся и начал говорить снова, бросив на Ричиуса виноватый взгляд.
— Король Вентран, добро пожаловать.
— Ответь по-нарски, — тихо подсказал Люсилер.
Ричиус выпрямился, чтобы обратиться к монарху.
— Благодарю вас за гостеприимство, господин Тарн, и за любезное приглашение отужинать с вами в день вашего праздника.
Тарну удалось изобразить некое подобие улыбки.
— Эти люди не рады вас здесь видеть, король Вентран. Вот о чем я говорил.
Ричиус пожал плечами.
— Тогда это их проблема, господин Тарн.
Из горла искусника вырвался хриплый смех, за которым последовал приступ кашля.
— Это так, король Вентран. — Немного успокоившись, он посмотрел на Ричиуса уже серьезно. — Я знаю, вы хотите со мной говорить. Люсилер передал мне, что вам… — он помолчал, подыскивая нужное слово, — не хочется ждать, да?
— Совсем не хочется, — подтвердил Ричиус.
— Мы поговорим, — пообещал Тарн. — Сегодня вечером. А сейчас мы будем есть. Казада, король Вентран.
Ричиус принял из рук служанки чашку с какой-то жидкостью, над которой поднимался пар. Напиток казался густым и противным — словно наперченный уксус. Он поднял чашку, насмешливо приветствуя Тарна.
«Это ведь ты позвал меня сюда, помнишь?» — подумал он.
Его задело, что Тарн с такой решительностью откладывает их разговор, однако поднес чашку к губам и сделал глоток. Горячая жидкость въелась в язык и небо, к чему он был совершенно не готов.
— Что это такое? — рявкнул он, со стуком ставя чашку на стол и прикрывая ладонью обожженные губы. Ему показалось, будто на них уже образуются пузыри.
— Токка, — ответил Люсилер, который с удовольствием пригубил свою чашку, разговаривая с Кронином. — Ягодное вино с пряностями. Пить его надо осторожно.
Ричиус оттолкнул от себя чашку.
— Или вообще не пить.
— Это — традиционный напиток Таттерака, — предостерег его Люсилер. Он. пододвинул чашку к Ричиусу. — Кронин оскорбится. Пей.
— Это нечто отвратительное, Люсилер. Я не могу.
— Тогда притворись.
— Токка, — сказал Кронин, тыча гостя локтем в бок и изображая, будто пьет.
— Ладно, — устало ответил Ричиус, — токка.
Он сделал еще один глоток слишком сильно наперченной жидкости, борясь с тошнотой. Служанка, приставленная к их столу, расставляла новые чашки и тарелки, и каждое новое блюдо казалось Ричиусу омерзительнее предыдущего. Тут были целые рыбины, плававшие в зеленой подливе, кипящий красный суп в миске, ломти мяса, сложенные стопками, — такие свежие и непрожаренные, что из них на тарелку все еще сочилась кровь. Несмотря на голод, эта процессия блюд показалась Ричиусу просто невыносимой. Он смотрел, как трийцы берут эти «деликатесы» голыми руками — на столе не было приборов, только круги пышного хлеба, и каждый мог схватить понравившийся кусок. Люсилер с Кронином постоянно запускали руки в общее блюдо, поставленное перед Ричиусом. Музыканты пели и играли, воины насыщались, словно голодные псы, и Ричиус пошатнулся. Ему стало нехорошо от шума и мерзкого запаха трийской кухни. Кронин не слишком нежно ткнул его в бок.
— Ош умлат халхара до?
Люсилер наклонился к нему и перевел:
— Он спрашивает, почему ты не ешь.
— Я не голоден, — вежливо ответил Ричиус.
Кронин нахмурился, словно разгадав его ложь.
— Не имеет значения, голоден ты или нет, Ричиус. В день казада все едят. Эти люди терпели голод ради сегодняшнего пира.
— Я не могу есть, Люсилер, — прошипел Ричиус сквозь зубы. — Это отвратительно.
Триец отпрянул, уязвленный подобным оскорблением. Он положил свой кусок хлеба и, схватив Ричиуса за рукав, притянул его к себе.
— В течение года я должен был есть те помои, которые готовили вы с Динадином. И ни разу не пожаловался. А теперь ешь.
Ричиус вздрогнул.
— Ты прав, — пристыженно пролепетал он, — поваром Динадин был никудышным.
Оба рассмеялись, а потом Люсилер выбрал блюдо, которое, на его взгляд, Ричиус смог бы вынести — полужидкую чечевичную похлебку, предназначенную для того, чтобы макать в нее хлеб или овощи. Она оказалась не слишком острой, и Ричиус обнаружил, что в состоянии понемногу ее есть. Сладкое мясо и пучки осьминожьих щупальцев он предоставил поглощать Кронину, которому, похоже, такие странные блюда нравились. Воин ел не переставая и почти не разговаривал, а его кулинарные пристрастия можно было легко определить по пятнам на куртке. Люсилер не переходил границ приличия. Он ел аккуратно — как и в долине Дринг — и старательно выбирал те яства, которые мог съесть, чтобы ничего не оставалось. И вообще манерами он больше походил на искусников, чем на воинов. Воины ели так, будто им предстояло в ближайшее время вступить в бой с великанами, а дролских священнослужителей разговоры занимали больше, нежели чревоугодие. Они разговаривали благовоспитанно, поднимали тосты в честь Тарна и изредка присоединялись к более спокойным песням. И, следуя приказу своего повелителя, совершенно не обращали внимания на нарского гостя.
Казалось, Тарна присутствие Ричиуса тоже не беспокоит. Он не смотрел в его сторону — только изредка адресовал ему одну из своих уродливых улыбок. Хозяин Фалиндара практически ничего не ел: передвигал пищу по тарелке, как ребенок, которого насильно посадили за стол. И пил он не вино, а воду. Ричиус последовал примеру Тарна и сделал служанкам знак, чтобы наполнили его опустевшую чашку благословенно безвкусной жидкостью. Вода скользнула в его пылающую от специй гортань словно весенний ветерок. Он предложил ее Люсилеру, но тот равнодушно пожал плечами.
— Не понимаю, как тебе удается это есть, — сказал Ричиус. — Все слишком острое.
— Ты к этому привыкнешь.
— Спасибо, не собираюсь.
Ричиус обвел взглядом присутствующих. Многие опьянели, и разговоры стали громче. Он решил, что это подходящий момент для новой попытки.
— Объясни мне насчет Тарна, — прошептал он Люсилеру. — Что с ним случилось?
— Нет, — раздраженно ответил триец. — Другие могут услышать.
— Никто ничего не услышит. И все равно нас никто не поймет. Давай рассказывай. Это болезнь?
— Не болезнь, — ответил Люсилер. — Это возмездие.
— Что ты говоришь? Кто сотворил с ним это?
— Таким его сделали боги.
— Боги? О нет, Люсилер, не может быть.
— Говори тише, — укоризненно прошептал Триец. — Я рассказывал тебе о его способностях, но не упомянул о том, почему он больше ими не воспользуется. Помнишь?
Ричиус кивнул. Этот вопрос очень занимал его.
— Помнишь тот день в долине, когда я поведал тебе о дролах?
— Ты сказал, что они никогда не станут пользоваться магией, чтобы причинять вред другому живому существу. Помню. Ну и что?
— Разве это не очевидно? Посмотри на него!
— Люсилер, у него проказа или какая-то иная болезнь. Это ничего не доказывает.
— Он не был болен, пока не воспользовался своим даром для того, чтобы закончить эту войну, Ричиус. Он применил свои силы, чтобы убить твоих нарских собратьев, и боги наказали его за это.
Ричиус закатил глаза.
— И он действительно обратил тебя в свою веру, правда? Раньше ты в эту чушь не верил. Это — просто совпадение, вот и все.
— Это не совпадение, — возразил триец. — Его силы — это дар Небес. Но боги дают свои дары по необъяснимым причинам, и их нельзя применять для убийства. — Он снова махнул рукой в сторону Тарна. — Видишь, какими бывают последствия. Он избавил нас от Нара и теперь расплачивается за это.
— Ну так он должен готовиться к новой расплате, — хмуро сообщил Ричиус. — Ему понадобятся все его дары, если он хочет победить Аркуса.
— Он больше ими не воспользуется. Он дал клятву. Боги говорили с ним через его тело. Теперь он видит, что поступил неправильно.
— О, я думаю, он изменит свое решение, — язвительно бросил Ричиус, — как только увидит легионы Нара.
— Не изменит! — Люсилер опустил кулак на стол с такой силой, что зазвенели стаканы. Сидящие за их столом удивленно посмотрели на него, но он возмущенно продолжал: — Неужели ты не видишь, что здесь случилось, Ричиус? Он — пророк. Боги послали его, чтобы объединить Люсел-Лор. Но как только он отступился от них, он был наказан. Мне это кажется совершенно очевидным.
— Ладно, — ответил Ричиус, — верь во что хочешь, мне все равно. Я здесь только из-за Дьяны. Я побеседую с ним сегодня вечером. Если он отпустит ее, я переговорю с Аркусом от его имени и отправлюсь обратно следующим же утром. Я только надеюсь, что он не нарушит своего обещания. Он будет говорить со мной сегодня, да?
— У него много забот. Он не случайно не принял тебя вчера.
— И ты не собираешься объяснить мне, в чем дело.
Люсилер лениво отпил немного токки.
— Правильно.
— Твои приоритеты явно изменились, — сказал Ричиус скорее разочарованно, чем гневно. — Я помню время, когда у тебя не было от меня секретов.
Люсилер вздохнул.
— Времена изменились. Ты не знаешь Тарна так, как знаю его я. По крайней мере пока не знаешь. Если бы знал, то понял.
— Я ничего не хочу понимать, Люсилер. Я только хочу забрать отсюда Дьяну.
Какое— то время они ели в относительной тишине, пока в банкетный зал не вошла крошечная женщина-трийка в простом белом платье. Оно было бы ничем не примечательным, если б его не усеивали алые пятна. На ее лице читалось беспокойство. Она пробежала через весь зал к Тарну, наклонилась и прошептала что-то на ухо правителю трийцев. Жуткое лицо Тарна побледнело, а глаза страшно расширились. Они обменялись несколькими обрывочными фразами, а потом Тарн с трудом начал подниматься на ноги, призывая Кронина на помощь. Военачальник резво вскочил и мгновенно оказался рядом со своим повелителем. Он помог ему встать и повел к дверям. Музыка и пиршество прервались; все с тревогой смотрели, как Тарн мучительно уходит, явно напрягая свои силы до предела. Его хромота стала еще явственнее.
— В чем дело, Люсилер? — осведомился Ричиус. — Что происходит?
— Как раз то, о чем я тебя предупреждал. Извини, Ричиус. Сегодня ты Тарна не увидишь.
28
Когда Ренато Бьяджио был мальчишкой, он жил в роскоши на южном острове Кроут, среди небольшого народа, прославившегося своим вином, любовью к искусству, гурманством и вспыльчивостью. В течение почти двух столетий семья графа правила Кроутом, жирела на его маслинах и поте крестьян. Его семья управляла своими владениями из сверкающей золотом и мрамором виллы — дворца, окруженного пляжами и прозрачными морями, со множеством огромных окон, впитывавших жаркое солнце острова и окрашивавших кожу членов королевской фамилии в янтарный цвет.
Юный Бьяджио наслаждался жизнью в родительском доме. Все его желания немедленно исполнялись, на любые вопросы давались ответы. К его услугам было несметное количество подданных его отца. Когда он стал мужчиной, для удовлетворения его похоти имелись рабы. Склонности и вкусы Бьяджио, как и большинства кроутов, отличались разнообразием, и задача уберечь себя от скуки решалась самыми различными способами. Чтобы занять его мысли, были книги и музыкальные салоны, чтобы ублажить его тело — мужчины и женщины. Чтобы он мог узнать мир, в его распоряжении находилось огромное состояние аристократа-кроута. Но в те дни он был прикован к суше: во время его юности мир за морями представлял опасность. Черный Ренессанс пронесся по континенту, и маленький Кроут быстро включился в величественные планы Аркуса. Испытывавший вечное нетерпение Бьяджио наблюдал, как Черный Ренессанс поглощает народы один за другим. Он с юным томлением вбирал в себя идеалы Нара и его страстного императора и надеялся, что настанет день, когда Империя достигнет берегов его островной тюрьмы. Его отец, начисто лишенный воображения, совершенно не мог предвидеть, каким военным гением станет его щеголеватый сын.
Талистан нисколько не походил на Кроут. Он был холодный и гористый, и цвет кожи у его жителей напоминал трупный. Но в доме Гейлов царила тишина, а бездействие позволяло Бьяджио обдумать происходящее. После того как несколько недель назад Блэквуд Гейл отправился в Люсел-Лор, замок обезлюдел. В отсутствие барона и его армии Бьяджио мог строить планы. Здесь его редко беспокоили — и в основном это были слуги, которые заботились о его многочисленных потребностях. Он ни разу не встречался с больным королем Талистана, слабосильным дядюшкой Блэквуда Гейла. Подобно своему племяннику, Тэссис Гейл всегда был верен Нару и сразу же дал свое благословение главе Рошанна устроить у него в замке свою штаб-квартиру.
А Бьяджио действительно пришлось взять командование на себя. Он разумно распорядился прошедшими неделями: быстро отправил Блэквуда Гейла и его всадников в Люсел-Лор, дабы они нашли лекарство для императора. Он пополнил армию арамурскими дурнями, превратив их в рабов талистанцев, и отправил леди Сабрину в цитадель Фалиндар на поиски ее капризного мужа. На взгляд Бьяджио, он сделал все, чтобы помочь своему возлюбленному Аркусу, и был в какой-то степени удовлетворен. Он даже вызвал к Гейлам своего старого друга.
Юный Бьяджио наслаждался жизнью в родительском доме. Все его желания немедленно исполнялись, на любые вопросы давались ответы. К его услугам было несметное количество подданных его отца. Когда он стал мужчиной, для удовлетворения его похоти имелись рабы. Склонности и вкусы Бьяджио, как и большинства кроутов, отличались разнообразием, и задача уберечь себя от скуки решалась самыми различными способами. Чтобы занять его мысли, были книги и музыкальные салоны, чтобы ублажить его тело — мужчины и женщины. Чтобы он мог узнать мир, в его распоряжении находилось огромное состояние аристократа-кроута. Но в те дни он был прикован к суше: во время его юности мир за морями представлял опасность. Черный Ренессанс пронесся по континенту, и маленький Кроут быстро включился в величественные планы Аркуса. Испытывавший вечное нетерпение Бьяджио наблюдал, как Черный Ренессанс поглощает народы один за другим. Он с юным томлением вбирал в себя идеалы Нара и его страстного императора и надеялся, что настанет день, когда Империя достигнет берегов его островной тюрьмы. Его отец, начисто лишенный воображения, совершенно не мог предвидеть, каким военным гением станет его щеголеватый сын.
Талистан нисколько не походил на Кроут. Он был холодный и гористый, и цвет кожи у его жителей напоминал трупный. Но в доме Гейлов царила тишина, а бездействие позволяло Бьяджио обдумать происходящее. После того как несколько недель назад Блэквуд Гейл отправился в Люсел-Лор, замок обезлюдел. В отсутствие барона и его армии Бьяджио мог строить планы. Здесь его редко беспокоили — и в основном это были слуги, которые заботились о его многочисленных потребностях. Он ни разу не встречался с больным королем Талистана, слабосильным дядюшкой Блэквуда Гейла. Подобно своему племяннику, Тэссис Гейл всегда был верен Нару и сразу же дал свое благословение главе Рошанна устроить у него в замке свою штаб-квартиру.
А Бьяджио действительно пришлось взять командование на себя. Он разумно распорядился прошедшими неделями: быстро отправил Блэквуда Гейла и его всадников в Люсел-Лор, дабы они нашли лекарство для императора. Он пополнил армию арамурскими дурнями, превратив их в рабов талистанцев, и отправил леди Сабрину в цитадель Фалиндар на поиски ее капризного мужа. На взгляд Бьяджио, он сделал все, чтобы помочь своему возлюбленному Аркусу, и был в какой-то степени удовлетворен. Он даже вызвал к Гейлам своего старого друга.