Страница:
жюльверновских Паганеля и Бенедикта, которые во веем мире замечают одних
только шестиножек, да и то одного вида.
^T8. ГДЕ УЧИЛСЯ ВОРОШИЛОВ?^U
Дети всегда любили играть в войну и читать про войну. Не нужно
объяснять, чем привлекает их военная тема.
Наших детей так же, как и всех других, интересуют рассказы о войне и о
военных подвигах, хотя их ни в коем случае нельзя обвинить в милитаризме. У
них нет излишнего, болезненного пристрастия к шпорам, портупеям и петлицам.
В отношении к военной теме ребята так же доскональны, разносторонни и
требовательны, как и в других областях.
История войн, флот морской и воздушный, "как жили солдаты при Николае
Первом и в империалистическую войну и как живут красноармейцы". "Подвиги
сибирских партизан в гражданскую войну и как они боролись с захватчиками".
"Где учился Ворошилов, как он попал на военную службу и как развивал свою
меткость стрелять?"
Эти вопросы я взял из первых попавшихся мне в руки писем.
Одна из девочек просит написать про "революционные бои, но подробно, а
не так: красные пришли, а белые ушли, и до свиданья!".
А школьник четвертого класса из города Ростова пишет:
"Только я не люблю, когда в книге побеждают белые, потому что это
неверно!"
^T9. "КРАСИН" ВЫШЕЛ В МОРЕ^U
Сосчитать, сколько раз встречается в письмах наших ребят слово
"путешествие", невозможно. Пожалуй, не меньше, чем слово "приключение".
Начиная с шести-семи лет и кончая семнадцатью, ребята на разные голоса
говорят о путешествиях.
"Напиши мне книгу про путешествия, про людей, в каких странах кто
живет, про разных зверей и птиц" (7-летний мальчик из Сталинграда).
"Я не пропускаю ни одной газеты, и основное, что я читаю, это
"Челюскин" в пути" и "Красин" вышел в море" (девочка 15 лет из
Орехово-Зуева).
Трое ребят из разных мест предлагают длинные списки знаменитых
путешественников. Беру самый короткий:
Васко да Гама,
Колумб,
Магеллан,
Лаперуз,
Беринг,
Ливингстон,
Стенли,
Миклухо-Маклай,
Пржевальский,
Нансен,
Седов.
Другие читатели хотят, чтобы героями книжек были не профессиональные
путешественники, а советские туристы или пионеры, странствующие в Кавказских
горах, или ученые, зимующие на Земле Франца-Иосифа, или краеведы, изучающие
Якутию и Камчатку.
Встречается даже и такая просьба: "Напечатайте книгу про путешествия
Максима Горького. Он много ездил и видел много стран и народов".
Очевидно, книга о путешествиях - для ребят не только повесть о
приключениях на суше и на море, не только занимательная география. От нее
ждут самых широких сведений о прошлом и настоящем стран и народов.
"Нам хочется прочитать толстую книгу о путешествии по какой-нибудь
стране, где было бы ее описание с самого открытия до настоящего положения,
или о каком-нибудь народе то же самое, или о том, как восстанавливали
хозяйство после Октябрьской революции, или о Северном полюсе, как его
открыли" (коллективное письмо от пионеров и школьников).
Любители путешествий и географии явственно делятся на две категории.
Одни любят географию вообще - прерии, пампасы, тундру, тайгу, ледники,
гейзеры, рифы, лагуны, сталактиты, фьорды.
Других интересует только то, что расположено не выше и не ниже
такого-то градуса северной широты, не правее и не левее такого-то градуса
восточной долготы. Это - настоящие географы.
Они хотят, чтобы для них печатали дневники экспедиций, карты,
зарисовки, сделанные во время путешествий. Они справляются о плане наших
работ на дальнем Севере, об арктической пятилетке.
Одна из самых важных задач нашего издательства - ответить на эти
вопросы целой серией книг, и беллетристических и научных, занимательными
атласами, может быть, даже новым журналом, который был бы посвящен
экспедициям и путешествиям.
В письмах я заметил одну интересную черту. Наши "географы" и
"натуралисты" не боятся даже суховатых и деловых книг вроде "Путешествия
натуралиста вокруг света на корабле "Бигль" Дарвина (упоминается несколько
раз). Из старой детской библиотеки они до сих пор еще читают "Корабль
натуралистов" Ворисгофер [3]. А ведь эта книга набита сведениями, как
сундук, но зато и тяжела, как сундук.
^T10. НОВЕЙШИЙ РАДИОПРИЕМНИК И ДРЕВНЕЙШАЯ ИСТОРИЯ^U
На читателей-географов похожи читатели-техники.
Они тоже умеют пользоваться всякой деловой книгой, даже инструкцией,
если она им для чего-нибудь нужна.
Читая их письма, трудно уследить, где увлечение электрическим звонком
переходит в интерес к основам электричества.
"Хорошо бы получить книги по устройству новейшего радиоприемника,
электромотора и вообще по электротехнике".
"Напечатайте книги об участии пионеров в борьбе за рыбу и книги о
речном хозяйстве и технике рыболовства".
"Есть ли книги о новых источниках энергии, о желтом, синем и голубом
угле?"
"Я люблю читать книги, где описывается жизнь изобретателей, выходцев из
простого народа, про жизнь и работу людей, которые занимались изучением
полета птиц, как, например, про жизнь родоначальника авиации, инженера
Лилиенталя" (с. Ярцево, Зап. обл.).
Нельзя ручаться, что каждый пионер, спрашивающий об электротехнике,
сделается ученым, исследователем или изобретателем. Но можно надеяться, что
наши будущие механики и монтеры, даже самые обыкновенные механики и монтеры,
будут хорошо знакомы с общими принципами тех наук, которые лежат в основе их
дела.
Также нельзя сказать, кем будут мальчики и девочки, которые роются
среди старых взрослых книг, таблиц и атласов по ботанике, зоологии,
этнографии, астрономии. Но одно можно утверждать с полной уверенностью. Их
привлекают не только разрозненные занимательные факты, но и процессы,
системы, эволюция людей, животных и растений, _"побеждение природы
человеком"_, - как говорится в одном из писем.
И важно, что они уже и теперь обнаруживают умение н охоту рыться в
материале, отбирать то, что им нужно.
Ведь вот книгу по истории в детской библиотеке найти не так-то легко, -
а между тем ребята совершенно непонятным для нас образом, ощупью, добираются
до каких-то сведений, относящихся к отдаленным эпохам, они спрашивают и о
Пунических войнах, и о походах Тамерлана, и о кремневых топорах первобытных
людей.
Ребята называют в письмах много исторических книг - начиная с романов
Вальтера Скотта и кончая детской повестью Д'Орвильи "Приключения
доисторического мальчика".
Школьник из деревни Щемилино пишет: "Мне хочется, чтобы старые книги
перепечатывались, а новые чтобы были интереснее старых".
^T11. "ДАЙТЕ НЕ ОПИСАНИЯ, А СЛУЧАЙ!"^U
Можно было бы говорить без конца о разнообразии интересов у поколения,
рожденного после революции.
Каждый из нас помнит, как сталкивались в его душе, когда ему было 12-15
лет, различные страсти и склонности: к почтовым маркам, гербариям, к
рыболовному крючку, к звездам, к рубанку и голубятне...
Те же настоящие детские страсти и пристрастия бушуют в письмах наших
корреспондентов. Они - дети, самые настоящие дети - пожалуй, даже более
наивные и непосредственные, чем были в их возрасте мы. И потому их тоже,
конечно, привлекают почтовые марки и голубятни. Но ко всему этому
прибавились нынче вещи, о которых мы в свое время даже понятия не имели.
Шире стал круг детских интересов и увлечений.
К звездам, атласам, гербариям и удочкам присоединились и планеры
различных конструкций, и мелкокалиберная винтовка, и значок "ГТО", и
образцовый крольчатник, и разные системы буеров, и новые сорта плодовых
деревьев из мичуринского питомника.
Если бы план нового издательства детской литературы строился на
основании всех многочисленных запросов, обнаруженных в письмах, - этот план
был бы похож на инвентарь вселенной. На все "сто тысяч "почему" пришлось бы
ответить сотней тысяч книг!
Но, к счастью, можно обойтись и без такого книжною наводнения. Довольно
и сотни книг, чтобы удовлетворись самых жадных, самых любознательных
читателей.
В хорошей книжке, в каких-нибудь пяти-шести печатных листах, может
уместиться все: и люди, и события, и политика, и философия, и даже техника.
И все это может быть так нераздельно, так спаяно художественным
замыслом, что наш двенадцатилетний читатель, еще не вполне освоившийся с
литературными терминами, назовет такую книгу "захватывающей беллетристикой".
Но для этого на книгу должен быть потрачен подлинный материал,
настоящие чувства и мысли. Нельзя же из двух-трех газетных заметок, из
нескольких страничек технического справочника и ходячего лозунга строить
повесть.
Это ясно чувствуют наши читатели. Одними и теми же словами жалуются они
на большинство школьных повестей, и на рассказы о войне, и на детские книжки
о строительстве.
"Что же это такое? - пишут они. - Белые ушли, красные пришли, и до
свиданья..."
Или:
"Урок начался, урок кончился, ребята ушли домой, и до свидания..."
Или:
"Мы хотим книжек о нашем строительстве, только не вроде описания, а в
случаях" (Ялта, девочка 13 лет).
Социалистическое строительство - это тема, упоминаемая чуть ли не в
каждом письме.
Митя Григорьев, пионер из Ухолова, Московской области, говорит:
"Мы читаем книги подчас плохие, а хороших книг мы не видим. Хороших
книг я читал немного. Это "Дерсу Узала" Арсеньева, "Тансык" Кожевникова,
"Республика Шкид" и "Чапаев". Мне бы хотелось сейчас больше книг о
строительстве Челябстроя, Днепрогэса, Беломорского водного пути,
Уралмашзавода и книги о пятилетке".
Читатели просят книжку о "путешествиях по большим тракторным заводам" -
и они же пишут:
"Библиотекарша уверяет, что книжка интересная, а мы поглядим на
картинки и только руками отмахиваемся. Знаем: трактор, не проведешь!"
Дети очень уважают настоящий трактор и презирают трактор на обложке
детской книги.
О книге М. Ильина они пишут: "Мне нравится "Рассказ о великом плане",
где очень ярко и ясно рассказано о будущем, которое будет и _которое есть_"
(пионеры из лагеря им. Дзержинского).
Ребята просят написать и о второй пятилетке так, как написано о первой,
но многие из них, по их же собственным словам, долго посматривали
недоверчиво на индустриальную обложку первого издания, прежде чем решались
взять эту книгу.
Политика для наших ребят не какое-то отвлеченное, туманное дело,
которым занимаются взрослые.
Даже пятилетние ребята знают у нас о пятилетке.
Это - работа их отцов и матерей, это их очаг и детская площадка, это
дом, который строится напротив их окон.
Наши школьники знают, "с кем они и против кого".
Недаром леди Астор, которая послушала в Петергофе пионерские песни и
увидела в лагерном клубе плакаты с надписью: "Мы протестуем против казни 8
негров", - в раздражении разорвала на себе шарф и воскликнула:
- Я протестую против того, что детей отравляют политикой!
И вот у таких-то детей, готовых с жадностью читать не только повесть о
гражданской войне и о подпольной работе коммунистов в фашистских странах, но
даже ежедневные цифровые сводки добычи угля в Кузбассе, - у таких читателей
наши схематические, назидательные книжонки ухитряются отбить всякий интерес
к политической литературе.
Как и чем они этого достигают?
Полным забвением элементарных детских требований.
Ребята просят в письмах: дайте книгу, чтобы можно было читать
три-четыре дня.
Им дают книгу на четверть часа.
Ребята пишут: дайте не описания, а случаи.
Им дают случай на все книги один: ударник Заруба или Зацепа не спит
седьмые сутки, чинит врубовую машину.
Ребята требуют: "Дайте в книжке всю судьбу героя, какие у него были
товарищи, как нашел он в жизни свою дорогу - и были ли у него опасности и
подвиги?"
А ребятам дают вместо судьбы героя - три производственных совещания,
вместо "дороги в жизнь" - премию за ударный труд или общественное порицание.
Бывают в таких книжках и подвиги... Но подвигами занимается главным образом
наша авантюрно-приключенческая книжка. О ней сейчас и поговорим.
^T12. РОБИНЗОНЫ И ПИНКЕРТОНЫ^U
Вопросы, темы, предложения - вот чем полны письма. Но среди груды густо
исписанной бумаги мне попалось несколько чистых страничек, на которых было
написано всего только:
"Люблю читать про приключения".
Или:
"Больше всего мне нравятся книжки с приключениями".
Эти письма лаконичны, как телеграммы. По сравнению со всеми остальными
они кажутся скудными и пустоватыми. Я бы не обратил на них особого внимания,
если бы слово "приключения" не встречалось и в других детских письмах, даже
в самых серьезных и богатых по содержанию. А слово это встречается на каждом
шагу, почти во всех письмах: "Путешествия и приключения", "Приключения на
войне", "Приключения советских моряков и летчиков", "Приключения и побеги
революционеров", "Приключения первобытных людей", "Приключения
беспризорных", "Приключения индейцев".
Очень часто ребята, которые просят приключений, называют тут же в
письме свои любимые книги.
И оказывается, что приключениями они считают и "Робинзона", и
"Гулливера", и "Человека, который смеется", и "Айвенго", и, уж конечно,
приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна.
Но бывают случаи, когда любитель приключений называет совсем другие
книги: "Пещеру Лейхтвейса" или приключения каких-нибудь сыщиков - да еще,
пожалуй, не Конан Дойля, а того безымянного и плодовитого автора, который
написал заодно и Ника Картера, и Ната Пинкертона, и Боба Руланда.
Тут уж дело серьезнее. Откуда и как течет в руки к нашим школьникам эта
промозглая бульварщина?
Оказывается, бывают такие случаи. Ребята собирают деньги, ходят по
букинистам и подбирают себе коллекции любимых "приключений". За это
удовольствие они платят очень дорого. Какая-нибудь "Пещера Лейхтвейса",
дрянная книжонка копеечной стоимости, - теперь библиографическая редкость,
за нее приходится платить не копейками, а рублями.
В эту пеструю коллекцию иногда по недоразумению попадает и
добропорядочный, переходящий от поколения к поколению Майн Рид, но зато
здесь же пристраивается и Лидия Чарская, которая до сих пор еще вызывает в
нашей школе ожесточенные дискуссии, разделяя надвое целый класс: 9 - за
Чарскую, 13 - против.
"Мне нравятся книги писателя Чарской, потому что она описывает грустнои
всегда про детей. И еще мне нравятся старинные книги старого писателя
Боровлева".
Так пишет Горькому какая-то меланхолическая читательница, не пожелавшая
открыть свое имя.
Письмо это отличается от других писем и грустным тоном, и редким
однолюбием.
Только один автор владеет сердцем этой читательницы - Лидия Чарская
(если не считать, конечно, старого старинного писателя Боровлева). Другие
ребята не столь исключительны в своих симпатиях. Они тоже упоминают иногда
Чарскую, но любят ее, так сказать, "по совместительству", рядом с Буссенаром
и Бляхиным. И любят не за грусть, а наоборот - за удаль, за горцев, за
сверкающие шашки и вороных коней!
Эти читатели верны Чарской только до тех пор, пока им не
посчастливилось набрести на другого удалого писателя, который выдумает героя
похлестче "кавалерист-девицы" и похрабрее княжны Джавахи.
Таким героем оказался остроумовский "Макар-Следопыт", он же Макарка
Жук.
О нем написаны целых две повести. В предисловии ко второй, которая
называется "Черный лебедь", автор - Л. Остроумов - посвятил своему
рентабельному герою несколько глубоко прочувствованных строк.
"Знаешь ли ты, - пишет он, обращаясь к своему "Макару-Следопыту", - что
от тебя без ума _все ребята в СССР?_ Знаешь ли ты, что книгу о твоих
похождениях в гражданскую войну все они читают, как говорится, взасос, что
ты стал так же знаменит, как Робинзон Крузо, и твое имя стоит рядом с ним в
списке любимых книг нашей молодежи?.. Ты хочешь знать, за что тебя полюбили
ребята?.. По-моему, за то, что ты им уж очень сродни: такой же озорник и
разбойник, как все они. Это первое. А второе - за то, что ты ничего никогда
не боялся и всегда умел выйти из затруднительного положения. А еще за то,
что ты хороший парень и зря никогда никого не обижал... Ты тот новый
человек, который рожден революцией и который еще удивит мир своими делами".
В этом предисловии много правды.
"Макар-Следопыт" в самом деле очень популярен. Читателям действительно
нужен герой, рожденный революцией и похожий на своих сверстников - советских
школьников и пионеров. Им нужен герой, который ничего не боится, умеет выйти
из затруднительных положений и зря никого не обижает.
Но вся беда в том, что Макар-Следопыт благороден, как Рокамболь, первый
герой парижских бульваров; находчив, как Пинкертон, и храбр, как горный
разбойник Ага-Керим из повестей Лидии Чарской.
Чтобы не быть голословным, я процитирую несколько мест.
"- Товарищ командир, - обратился Макар к начальнику конных разведчиков.
- Разрешите взять бронепоезд!
Тот вытаращил на него глаза.
- Хотел бы я знать, как это сделать! Что дурака валяешь!
- Никак нет, это совсем просто. Надо взорвать путь позади него, потом
спереди, под самым паровозом, потом ударить в атаку".
Макар так и сделал: спереди взорвал, сзади взорвал и т. д.
С тех пор, говорит автор, за Макаром-Следопытом установилась кличка
"Хват".
Вот вам и храбрость.
Теперь о находчивости.
Макар везет донесение в штаб Красной Армии. Он только что оправился от
раны в ногу и поэтому не может ехать на коне, а едет на мотоцикле.
"Машина... перестала работать. Макар с отчаяньем посмотрел по сторонам.
Ах, если бы возле него был вороной конь! Но с ним только мертвая машина да
буря, - а ведь бурю не оседлаешь... А почему бы и нет? Блестящая мысль
пришла ему в голову. Ветер-то ведь попутный. Он и домчит Следопыта куда
надо".
"Мигом кинулся Макар в лесок и выломал там две длинные хворостины...
Торопливо скинул шинель, гимнастерку и сорочку, снова надел шинель на голое
тело, а сорочку и гимнастерку связал рукавами и привязал их концами к
хворостинам. Потом притянул хворостины к раме мотоцикла, поставив их торчком
над седлом так, что получился парус _на славу_. Порывистый ветер сразу надул
этот парус... Стальной конь рванулся вперед и понесся на крыльях бури...
...Мужики и ребята выскакивали из домов и, дивясь, глядели, как мчится
Макар на мотоцикле под парусом. А он ехал и посмеивался про себя:
"Дивитесь, ребята, дивитесь. Коли в голове не навоз, так сумеем
оседлать не только бурю, а и самого черта"
(II том, стр. 160-162).
Вот она, находчивость Макарки Жука!
Для того чтобы определить качество этого произведения, довольно было бы
взять из него наугад две-три фразы. Это типичный "роман" из старорежимного
журнала "Родина". Тут налицо все элементы "романа": и загримированные
незнакомцы, и тайны, и холодная рука смерти, и неожиданное спасение в
последнюю минуту.
Для полноты картины в этой бульварной эпопее, изданной Гизом и
книгоиздательством "Пролетарий", не хватает только любовной интриги.
Впрочем, и любовная интрига есть, только немножко куцая.
Золотоволосая дочка помещика, Любочка Балдыбаева, освобождает красного
разведчика Макарку из плена.
"...Легкий шелест за дверью (чулана) заставил его напрячь слух. Потом
чуть слышный шепот спросил:
- Макар, ты жив?
Что такое? Женский голос? Жаром обдало Жука!
- Любочка, ты?
- Я, тише. Где ты?"
"Ну ладно! Знаешь, я весь день тогда думала... Ты молодец, Макарка, а с
мужиками драться совсем глупо... И Юрий зря с вами воюет... Совсем это ни к
чему... А тебя мне жалко... Мы ведь с тобою рыбу ловили... И вообще все это
чепуха!"
"Эти слова она прошептала быстро-быстро, прижавшись всем телом к
Макару, обдавая его лицо своим взволнованным, горячим дыханием.
Сердце его вдруг согрелось какой-то нежданной лаской.
Крепко стиснув ее слабенькую, непривычную к работе ручку, он шепнул:
- Ты хорошая, Любик. Я знаю, ты будешь за нас, мужиков.
- Буду, Макар. И теперь пришла освободить тебя. Беги, пока они не
проснулись" (I том, стр. 117-118).
Вот вам и любовная интрига, да еще и вместе с "р-революционной
идеологией".
После этого Любик бежит от родных вслед за Макаром-Следопыюм и
становится заядлым врагом белых.
Во второй повести Остроумова, "Черный лебедь", в ту же Любочку
влюбляется польский контрразведчик Стах. И он тоже становится непримиримым
врагом помещиков и капиталистов. Жалко, что эпопея обрывается на второй
книге, а то бы хват Макар и прекрасная Любочка разагитировали весь мир...
О романах Остроумова не стоило бы говорить здесь так много. Но в
письмах читателей они упоминаются десятки раз.
Значит ли это, что у наших читателей испорченный литературный вкус и
слабое политическое чутье? Нет, не значит. Те же читатели предлагают в
письмах серьезные темы, высказывают живые и очень типичные для советского
школьника мысли.
Очевидно, Остроумов поймал их на "живца", закинул такую приманку, на
которую молодой неопытный читатель непременно клюнет. Эта приманка - густая
фабульность, героика, романтика.
Наша первая и неотложная задача - помочь ребятам понять, какой суррогат
подсунули им вместо книги, которая должна была ответить на самые лучшие их
побуждения, удовлетворить законные требования их возраста.
^T13. ПОЧЕМУ У НАС В ГОЛОВАХ ЗАСЕЛИ ТАКИЕ КНИГИ?^U
Советская пинкертоновщина и рокамболевщина, пожалуй, даже опаснее
старой. Ведь читатель и сам знает, чего стоит старая. Он несет ее под полой
не только потому, что скрывает от учителя или от вожатого пеструю обложку с
тиграми и скелетами. Нет, он явно стыдится своей покупки, он отлично
понимает, что ему, советскому школьнику и пионеру, не пристало быть
потребителем старорежимного товара с таким явным запашком.
Недаром же о старой сыщицкой литературе он говорит в письмах так:
"Увлекаюсь, но знаю, что дрянь".
"Читать-то читаю, но только для развлечения".
Да кроме того, у нас есть надежда, что и старый-старинный писатель
Боровлев и Ник Картер когда-нибудь умрут самой обыкновенной, естественной
смертью. Ведь в конце концов не на пергаменте же они напечатаны, а всего
только на бумаге, да еще и довольно скверной. А вновь, я полагаю, никто их
не переиздаст. Наши печатные станки не сдаются в аренду спекулянтам.
А вот бульварные романы последних лет, изданные в 1925-1930 годах, даже
если их больше не переиздадут, будут еще долго жить и попытаются, чего
доброго, оставить после себя потомство.
В своих письмах ребята говорят о них громко и безо всякого стеснения,
чаще, чем о книгах Житкова, Сергея Григорьева и даже Диккенса. Некоторые
ребята считают необходимым сделать при этом оговорку:
"Знаю, что не совсем правдоподобно, но зато очень интересно".
Или:
"Тут, конечно, много фантазии, но здорово увлекательно".
Во всяком случае, мещанская литература, предреволюционная и наша
собственная бульварщина еще до сих пор не перестали угрожать и читателям, и
детской литературе.
Как и кому бороться с этой бедой?
"Не знаю, чем объяснить, - пишет Горькому пионер из Витебска, - почему
у нас в головах засели такие книги, как о подвигах Ната Пинкертона и
других... Почему нас интересуют книги мордобойского характера. Виноваты ли
писатели, составляющие эти книги, или мы лучше их воспринимаем? Неужели наши
литераторы не могут создать такую детскую пролетарскую литературу, которая
наголову разбила бы кровожадную пинкертоновщину?"
Пионер из Витебска прав. Мы не научились еще побеждать литературу
"мордобойского характера" и "кровожадную пинкертоновщину".
В первую очередь бороться с этой "желтой опасностью" должны наши
детские писатели. Ведь вот удалось же таким книгам, как "Дерсу Узала"
Арсеньева, "РВС"" и "Школа" Гайдара, "Республика Шкид" Белых и Пантелеева,
"Морские истории" Житкова, "Кондуит" Кассиля, "Тансык" Кожевникова, "Пакет"
Пантелеева, занять место среди любимых детских книг.
Пионеры из Саратова пишут о книге, которую меньше всего можно упрекнуть
в беллетристической демагогии. Речь идет о "Кара-Бугазе" Паустовского.
"Кара-Бугаз" - одно из лучших произведений, написанных для детей
старшего возраста. "Кара-Бугаз" ценен тем, что дает полную картину истории
величайшего в мире источника глауберовой соли".
"Книга учит на примере лучших работников изыскательных партий, стойких
и выдержанных большевиков, быть тоже стойкими и настойчивыми..."
А вот что пишут ребята из пионерского лагеря со станции Товарково:
"Нам очень нравятся книги о героических подвигах пашей доблестной
Красной Армии... "Пакет" Пантелеева мы только сегодня дочитали. Книга такая
интересная. Читка этой книги сопровождалась у нас на сборе то громким
смехом, то слезами".
Но наши немногочисленные писатели для детей не могут, конечно,
выдержать бой со всей той липкой массой бульварщины, явной и тайной, которая
часто бывает привлекательна ребятам не только хитрым сочетанием героизма и
скрытой эротики, но еще и особенным ореолом эапретности.
На помощь писателям должно непременно прийти Государственное
издательство детской литературы. Оно должно поскорее бросить в школьные
библиотеки самые большие тиражи наших классиков, и не в серой обложке
бесцветного школьного пособия, а в самом привлекательном виде - со многими
рисунками и в хорошем переплете.
Круг чтения ребят должен быть расширен за счет классической и
современной нашей литературы.
"Товарищ Горький, добейтесь того, чтобы классики были в вольной
только шестиножек, да и то одного вида.
^T8. ГДЕ УЧИЛСЯ ВОРОШИЛОВ?^U
Дети всегда любили играть в войну и читать про войну. Не нужно
объяснять, чем привлекает их военная тема.
Наших детей так же, как и всех других, интересуют рассказы о войне и о
военных подвигах, хотя их ни в коем случае нельзя обвинить в милитаризме. У
них нет излишнего, болезненного пристрастия к шпорам, портупеям и петлицам.
В отношении к военной теме ребята так же доскональны, разносторонни и
требовательны, как и в других областях.
История войн, флот морской и воздушный, "как жили солдаты при Николае
Первом и в империалистическую войну и как живут красноармейцы". "Подвиги
сибирских партизан в гражданскую войну и как они боролись с захватчиками".
"Где учился Ворошилов, как он попал на военную службу и как развивал свою
меткость стрелять?"
Эти вопросы я взял из первых попавшихся мне в руки писем.
Одна из девочек просит написать про "революционные бои, но подробно, а
не так: красные пришли, а белые ушли, и до свиданья!".
А школьник четвертого класса из города Ростова пишет:
"Только я не люблю, когда в книге побеждают белые, потому что это
неверно!"
^T9. "КРАСИН" ВЫШЕЛ В МОРЕ^U
Сосчитать, сколько раз встречается в письмах наших ребят слово
"путешествие", невозможно. Пожалуй, не меньше, чем слово "приключение".
Начиная с шести-семи лет и кончая семнадцатью, ребята на разные голоса
говорят о путешествиях.
"Напиши мне книгу про путешествия, про людей, в каких странах кто
живет, про разных зверей и птиц" (7-летний мальчик из Сталинграда).
"Я не пропускаю ни одной газеты, и основное, что я читаю, это
"Челюскин" в пути" и "Красин" вышел в море" (девочка 15 лет из
Орехово-Зуева).
Трое ребят из разных мест предлагают длинные списки знаменитых
путешественников. Беру самый короткий:
Васко да Гама,
Колумб,
Магеллан,
Лаперуз,
Беринг,
Ливингстон,
Стенли,
Миклухо-Маклай,
Пржевальский,
Нансен,
Седов.
Другие читатели хотят, чтобы героями книжек были не профессиональные
путешественники, а советские туристы или пионеры, странствующие в Кавказских
горах, или ученые, зимующие на Земле Франца-Иосифа, или краеведы, изучающие
Якутию и Камчатку.
Встречается даже и такая просьба: "Напечатайте книгу про путешествия
Максима Горького. Он много ездил и видел много стран и народов".
Очевидно, книга о путешествиях - для ребят не только повесть о
приключениях на суше и на море, не только занимательная география. От нее
ждут самых широких сведений о прошлом и настоящем стран и народов.
"Нам хочется прочитать толстую книгу о путешествии по какой-нибудь
стране, где было бы ее описание с самого открытия до настоящего положения,
или о каком-нибудь народе то же самое, или о том, как восстанавливали
хозяйство после Октябрьской революции, или о Северном полюсе, как его
открыли" (коллективное письмо от пионеров и школьников).
Любители путешествий и географии явственно делятся на две категории.
Одни любят географию вообще - прерии, пампасы, тундру, тайгу, ледники,
гейзеры, рифы, лагуны, сталактиты, фьорды.
Других интересует только то, что расположено не выше и не ниже
такого-то градуса северной широты, не правее и не левее такого-то градуса
восточной долготы. Это - настоящие географы.
Они хотят, чтобы для них печатали дневники экспедиций, карты,
зарисовки, сделанные во время путешествий. Они справляются о плане наших
работ на дальнем Севере, об арктической пятилетке.
Одна из самых важных задач нашего издательства - ответить на эти
вопросы целой серией книг, и беллетристических и научных, занимательными
атласами, может быть, даже новым журналом, который был бы посвящен
экспедициям и путешествиям.
В письмах я заметил одну интересную черту. Наши "географы" и
"натуралисты" не боятся даже суховатых и деловых книг вроде "Путешествия
натуралиста вокруг света на корабле "Бигль" Дарвина (упоминается несколько
раз). Из старой детской библиотеки они до сих пор еще читают "Корабль
натуралистов" Ворисгофер [3]. А ведь эта книга набита сведениями, как
сундук, но зато и тяжела, как сундук.
^T10. НОВЕЙШИЙ РАДИОПРИЕМНИК И ДРЕВНЕЙШАЯ ИСТОРИЯ^U
На читателей-географов похожи читатели-техники.
Они тоже умеют пользоваться всякой деловой книгой, даже инструкцией,
если она им для чего-нибудь нужна.
Читая их письма, трудно уследить, где увлечение электрическим звонком
переходит в интерес к основам электричества.
"Хорошо бы получить книги по устройству новейшего радиоприемника,
электромотора и вообще по электротехнике".
"Напечатайте книги об участии пионеров в борьбе за рыбу и книги о
речном хозяйстве и технике рыболовства".
"Есть ли книги о новых источниках энергии, о желтом, синем и голубом
угле?"
"Я люблю читать книги, где описывается жизнь изобретателей, выходцев из
простого народа, про жизнь и работу людей, которые занимались изучением
полета птиц, как, например, про жизнь родоначальника авиации, инженера
Лилиенталя" (с. Ярцево, Зап. обл.).
Нельзя ручаться, что каждый пионер, спрашивающий об электротехнике,
сделается ученым, исследователем или изобретателем. Но можно надеяться, что
наши будущие механики и монтеры, даже самые обыкновенные механики и монтеры,
будут хорошо знакомы с общими принципами тех наук, которые лежат в основе их
дела.
Также нельзя сказать, кем будут мальчики и девочки, которые роются
среди старых взрослых книг, таблиц и атласов по ботанике, зоологии,
этнографии, астрономии. Но одно можно утверждать с полной уверенностью. Их
привлекают не только разрозненные занимательные факты, но и процессы,
системы, эволюция людей, животных и растений, _"побеждение природы
человеком"_, - как говорится в одном из писем.
И важно, что они уже и теперь обнаруживают умение н охоту рыться в
материале, отбирать то, что им нужно.
Ведь вот книгу по истории в детской библиотеке найти не так-то легко, -
а между тем ребята совершенно непонятным для нас образом, ощупью, добираются
до каких-то сведений, относящихся к отдаленным эпохам, они спрашивают и о
Пунических войнах, и о походах Тамерлана, и о кремневых топорах первобытных
людей.
Ребята называют в письмах много исторических книг - начиная с романов
Вальтера Скотта и кончая детской повестью Д'Орвильи "Приключения
доисторического мальчика".
Школьник из деревни Щемилино пишет: "Мне хочется, чтобы старые книги
перепечатывались, а новые чтобы были интереснее старых".
^T11. "ДАЙТЕ НЕ ОПИСАНИЯ, А СЛУЧАЙ!"^U
Можно было бы говорить без конца о разнообразии интересов у поколения,
рожденного после революции.
Каждый из нас помнит, как сталкивались в его душе, когда ему было 12-15
лет, различные страсти и склонности: к почтовым маркам, гербариям, к
рыболовному крючку, к звездам, к рубанку и голубятне...
Те же настоящие детские страсти и пристрастия бушуют в письмах наших
корреспондентов. Они - дети, самые настоящие дети - пожалуй, даже более
наивные и непосредственные, чем были в их возрасте мы. И потому их тоже,
конечно, привлекают почтовые марки и голубятни. Но ко всему этому
прибавились нынче вещи, о которых мы в свое время даже понятия не имели.
Шире стал круг детских интересов и увлечений.
К звездам, атласам, гербариям и удочкам присоединились и планеры
различных конструкций, и мелкокалиберная винтовка, и значок "ГТО", и
образцовый крольчатник, и разные системы буеров, и новые сорта плодовых
деревьев из мичуринского питомника.
Если бы план нового издательства детской литературы строился на
основании всех многочисленных запросов, обнаруженных в письмах, - этот план
был бы похож на инвентарь вселенной. На все "сто тысяч "почему" пришлось бы
ответить сотней тысяч книг!
Но, к счастью, можно обойтись и без такого книжною наводнения. Довольно
и сотни книг, чтобы удовлетворись самых жадных, самых любознательных
читателей.
В хорошей книжке, в каких-нибудь пяти-шести печатных листах, может
уместиться все: и люди, и события, и политика, и философия, и даже техника.
И все это может быть так нераздельно, так спаяно художественным
замыслом, что наш двенадцатилетний читатель, еще не вполне освоившийся с
литературными терминами, назовет такую книгу "захватывающей беллетристикой".
Но для этого на книгу должен быть потрачен подлинный материал,
настоящие чувства и мысли. Нельзя же из двух-трех газетных заметок, из
нескольких страничек технического справочника и ходячего лозунга строить
повесть.
Это ясно чувствуют наши читатели. Одними и теми же словами жалуются они
на большинство школьных повестей, и на рассказы о войне, и на детские книжки
о строительстве.
"Что же это такое? - пишут они. - Белые ушли, красные пришли, и до
свиданья..."
Или:
"Урок начался, урок кончился, ребята ушли домой, и до свидания..."
Или:
"Мы хотим книжек о нашем строительстве, только не вроде описания, а в
случаях" (Ялта, девочка 13 лет).
Социалистическое строительство - это тема, упоминаемая чуть ли не в
каждом письме.
Митя Григорьев, пионер из Ухолова, Московской области, говорит:
"Мы читаем книги подчас плохие, а хороших книг мы не видим. Хороших
книг я читал немного. Это "Дерсу Узала" Арсеньева, "Тансык" Кожевникова,
"Республика Шкид" и "Чапаев". Мне бы хотелось сейчас больше книг о
строительстве Челябстроя, Днепрогэса, Беломорского водного пути,
Уралмашзавода и книги о пятилетке".
Читатели просят книжку о "путешествиях по большим тракторным заводам" -
и они же пишут:
"Библиотекарша уверяет, что книжка интересная, а мы поглядим на
картинки и только руками отмахиваемся. Знаем: трактор, не проведешь!"
Дети очень уважают настоящий трактор и презирают трактор на обложке
детской книги.
О книге М. Ильина они пишут: "Мне нравится "Рассказ о великом плане",
где очень ярко и ясно рассказано о будущем, которое будет и _которое есть_"
(пионеры из лагеря им. Дзержинского).
Ребята просят написать и о второй пятилетке так, как написано о первой,
но многие из них, по их же собственным словам, долго посматривали
недоверчиво на индустриальную обложку первого издания, прежде чем решались
взять эту книгу.
Политика для наших ребят не какое-то отвлеченное, туманное дело,
которым занимаются взрослые.
Даже пятилетние ребята знают у нас о пятилетке.
Это - работа их отцов и матерей, это их очаг и детская площадка, это
дом, который строится напротив их окон.
Наши школьники знают, "с кем они и против кого".
Недаром леди Астор, которая послушала в Петергофе пионерские песни и
увидела в лагерном клубе плакаты с надписью: "Мы протестуем против казни 8
негров", - в раздражении разорвала на себе шарф и воскликнула:
- Я протестую против того, что детей отравляют политикой!
И вот у таких-то детей, готовых с жадностью читать не только повесть о
гражданской войне и о подпольной работе коммунистов в фашистских странах, но
даже ежедневные цифровые сводки добычи угля в Кузбассе, - у таких читателей
наши схематические, назидательные книжонки ухитряются отбить всякий интерес
к политической литературе.
Как и чем они этого достигают?
Полным забвением элементарных детских требований.
Ребята просят в письмах: дайте книгу, чтобы можно было читать
три-четыре дня.
Им дают книгу на четверть часа.
Ребята пишут: дайте не описания, а случаи.
Им дают случай на все книги один: ударник Заруба или Зацепа не спит
седьмые сутки, чинит врубовую машину.
Ребята требуют: "Дайте в книжке всю судьбу героя, какие у него были
товарищи, как нашел он в жизни свою дорогу - и были ли у него опасности и
подвиги?"
А ребятам дают вместо судьбы героя - три производственных совещания,
вместо "дороги в жизнь" - премию за ударный труд или общественное порицание.
Бывают в таких книжках и подвиги... Но подвигами занимается главным образом
наша авантюрно-приключенческая книжка. О ней сейчас и поговорим.
^T12. РОБИНЗОНЫ И ПИНКЕРТОНЫ^U
Вопросы, темы, предложения - вот чем полны письма. Но среди груды густо
исписанной бумаги мне попалось несколько чистых страничек, на которых было
написано всего только:
"Люблю читать про приключения".
Или:
"Больше всего мне нравятся книжки с приключениями".
Эти письма лаконичны, как телеграммы. По сравнению со всеми остальными
они кажутся скудными и пустоватыми. Я бы не обратил на них особого внимания,
если бы слово "приключения" не встречалось и в других детских письмах, даже
в самых серьезных и богатых по содержанию. А слово это встречается на каждом
шагу, почти во всех письмах: "Путешествия и приключения", "Приключения на
войне", "Приключения советских моряков и летчиков", "Приключения и побеги
революционеров", "Приключения первобытных людей", "Приключения
беспризорных", "Приключения индейцев".
Очень часто ребята, которые просят приключений, называют тут же в
письме свои любимые книги.
И оказывается, что приключениями они считают и "Робинзона", и
"Гулливера", и "Человека, который смеется", и "Айвенго", и, уж конечно,
приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна.
Но бывают случаи, когда любитель приключений называет совсем другие
книги: "Пещеру Лейхтвейса" или приключения каких-нибудь сыщиков - да еще,
пожалуй, не Конан Дойля, а того безымянного и плодовитого автора, который
написал заодно и Ника Картера, и Ната Пинкертона, и Боба Руланда.
Тут уж дело серьезнее. Откуда и как течет в руки к нашим школьникам эта
промозглая бульварщина?
Оказывается, бывают такие случаи. Ребята собирают деньги, ходят по
букинистам и подбирают себе коллекции любимых "приключений". За это
удовольствие они платят очень дорого. Какая-нибудь "Пещера Лейхтвейса",
дрянная книжонка копеечной стоимости, - теперь библиографическая редкость,
за нее приходится платить не копейками, а рублями.
В эту пеструю коллекцию иногда по недоразумению попадает и
добропорядочный, переходящий от поколения к поколению Майн Рид, но зато
здесь же пристраивается и Лидия Чарская, которая до сих пор еще вызывает в
нашей школе ожесточенные дискуссии, разделяя надвое целый класс: 9 - за
Чарскую, 13 - против.
"Мне нравятся книги писателя Чарской, потому что она описывает грустнои
всегда про детей. И еще мне нравятся старинные книги старого писателя
Боровлева".
Так пишет Горькому какая-то меланхолическая читательница, не пожелавшая
открыть свое имя.
Письмо это отличается от других писем и грустным тоном, и редким
однолюбием.
Только один автор владеет сердцем этой читательницы - Лидия Чарская
(если не считать, конечно, старого старинного писателя Боровлева). Другие
ребята не столь исключительны в своих симпатиях. Они тоже упоминают иногда
Чарскую, но любят ее, так сказать, "по совместительству", рядом с Буссенаром
и Бляхиным. И любят не за грусть, а наоборот - за удаль, за горцев, за
сверкающие шашки и вороных коней!
Эти читатели верны Чарской только до тех пор, пока им не
посчастливилось набрести на другого удалого писателя, который выдумает героя
похлестче "кавалерист-девицы" и похрабрее княжны Джавахи.
Таким героем оказался остроумовский "Макар-Следопыт", он же Макарка
Жук.
О нем написаны целых две повести. В предисловии ко второй, которая
называется "Черный лебедь", автор - Л. Остроумов - посвятил своему
рентабельному герою несколько глубоко прочувствованных строк.
"Знаешь ли ты, - пишет он, обращаясь к своему "Макару-Следопыту", - что
от тебя без ума _все ребята в СССР?_ Знаешь ли ты, что книгу о твоих
похождениях в гражданскую войну все они читают, как говорится, взасос, что
ты стал так же знаменит, как Робинзон Крузо, и твое имя стоит рядом с ним в
списке любимых книг нашей молодежи?.. Ты хочешь знать, за что тебя полюбили
ребята?.. По-моему, за то, что ты им уж очень сродни: такой же озорник и
разбойник, как все они. Это первое. А второе - за то, что ты ничего никогда
не боялся и всегда умел выйти из затруднительного положения. А еще за то,
что ты хороший парень и зря никогда никого не обижал... Ты тот новый
человек, который рожден революцией и который еще удивит мир своими делами".
В этом предисловии много правды.
"Макар-Следопыт" в самом деле очень популярен. Читателям действительно
нужен герой, рожденный революцией и похожий на своих сверстников - советских
школьников и пионеров. Им нужен герой, который ничего не боится, умеет выйти
из затруднительных положений и зря никого не обижает.
Но вся беда в том, что Макар-Следопыт благороден, как Рокамболь, первый
герой парижских бульваров; находчив, как Пинкертон, и храбр, как горный
разбойник Ага-Керим из повестей Лидии Чарской.
Чтобы не быть голословным, я процитирую несколько мест.
"- Товарищ командир, - обратился Макар к начальнику конных разведчиков.
- Разрешите взять бронепоезд!
Тот вытаращил на него глаза.
- Хотел бы я знать, как это сделать! Что дурака валяешь!
- Никак нет, это совсем просто. Надо взорвать путь позади него, потом
спереди, под самым паровозом, потом ударить в атаку".
Макар так и сделал: спереди взорвал, сзади взорвал и т. д.
С тех пор, говорит автор, за Макаром-Следопытом установилась кличка
"Хват".
Вот вам и храбрость.
Теперь о находчивости.
Макар везет донесение в штаб Красной Армии. Он только что оправился от
раны в ногу и поэтому не может ехать на коне, а едет на мотоцикле.
"Машина... перестала работать. Макар с отчаяньем посмотрел по сторонам.
Ах, если бы возле него был вороной конь! Но с ним только мертвая машина да
буря, - а ведь бурю не оседлаешь... А почему бы и нет? Блестящая мысль
пришла ему в голову. Ветер-то ведь попутный. Он и домчит Следопыта куда
надо".
"Мигом кинулся Макар в лесок и выломал там две длинные хворостины...
Торопливо скинул шинель, гимнастерку и сорочку, снова надел шинель на голое
тело, а сорочку и гимнастерку связал рукавами и привязал их концами к
хворостинам. Потом притянул хворостины к раме мотоцикла, поставив их торчком
над седлом так, что получился парус _на славу_. Порывистый ветер сразу надул
этот парус... Стальной конь рванулся вперед и понесся на крыльях бури...
...Мужики и ребята выскакивали из домов и, дивясь, глядели, как мчится
Макар на мотоцикле под парусом. А он ехал и посмеивался про себя:
"Дивитесь, ребята, дивитесь. Коли в голове не навоз, так сумеем
оседлать не только бурю, а и самого черта"
(II том, стр. 160-162).
Вот она, находчивость Макарки Жука!
Для того чтобы определить качество этого произведения, довольно было бы
взять из него наугад две-три фразы. Это типичный "роман" из старорежимного
журнала "Родина". Тут налицо все элементы "романа": и загримированные
незнакомцы, и тайны, и холодная рука смерти, и неожиданное спасение в
последнюю минуту.
Для полноты картины в этой бульварной эпопее, изданной Гизом и
книгоиздательством "Пролетарий", не хватает только любовной интриги.
Впрочем, и любовная интрига есть, только немножко куцая.
Золотоволосая дочка помещика, Любочка Балдыбаева, освобождает красного
разведчика Макарку из плена.
"...Легкий шелест за дверью (чулана) заставил его напрячь слух. Потом
чуть слышный шепот спросил:
- Макар, ты жив?
Что такое? Женский голос? Жаром обдало Жука!
- Любочка, ты?
- Я, тише. Где ты?"
"Ну ладно! Знаешь, я весь день тогда думала... Ты молодец, Макарка, а с
мужиками драться совсем глупо... И Юрий зря с вами воюет... Совсем это ни к
чему... А тебя мне жалко... Мы ведь с тобою рыбу ловили... И вообще все это
чепуха!"
"Эти слова она прошептала быстро-быстро, прижавшись всем телом к
Макару, обдавая его лицо своим взволнованным, горячим дыханием.
Сердце его вдруг согрелось какой-то нежданной лаской.
Крепко стиснув ее слабенькую, непривычную к работе ручку, он шепнул:
- Ты хорошая, Любик. Я знаю, ты будешь за нас, мужиков.
- Буду, Макар. И теперь пришла освободить тебя. Беги, пока они не
проснулись" (I том, стр. 117-118).
Вот вам и любовная интрига, да еще и вместе с "р-революционной
идеологией".
После этого Любик бежит от родных вслед за Макаром-Следопыюм и
становится заядлым врагом белых.
Во второй повести Остроумова, "Черный лебедь", в ту же Любочку
влюбляется польский контрразведчик Стах. И он тоже становится непримиримым
врагом помещиков и капиталистов. Жалко, что эпопея обрывается на второй
книге, а то бы хват Макар и прекрасная Любочка разагитировали весь мир...
О романах Остроумова не стоило бы говорить здесь так много. Но в
письмах читателей они упоминаются десятки раз.
Значит ли это, что у наших читателей испорченный литературный вкус и
слабое политическое чутье? Нет, не значит. Те же читатели предлагают в
письмах серьезные темы, высказывают живые и очень типичные для советского
школьника мысли.
Очевидно, Остроумов поймал их на "живца", закинул такую приманку, на
которую молодой неопытный читатель непременно клюнет. Эта приманка - густая
фабульность, героика, романтика.
Наша первая и неотложная задача - помочь ребятам понять, какой суррогат
подсунули им вместо книги, которая должна была ответить на самые лучшие их
побуждения, удовлетворить законные требования их возраста.
^T13. ПОЧЕМУ У НАС В ГОЛОВАХ ЗАСЕЛИ ТАКИЕ КНИГИ?^U
Советская пинкертоновщина и рокамболевщина, пожалуй, даже опаснее
старой. Ведь читатель и сам знает, чего стоит старая. Он несет ее под полой
не только потому, что скрывает от учителя или от вожатого пеструю обложку с
тиграми и скелетами. Нет, он явно стыдится своей покупки, он отлично
понимает, что ему, советскому школьнику и пионеру, не пристало быть
потребителем старорежимного товара с таким явным запашком.
Недаром же о старой сыщицкой литературе он говорит в письмах так:
"Увлекаюсь, но знаю, что дрянь".
"Читать-то читаю, но только для развлечения".
Да кроме того, у нас есть надежда, что и старый-старинный писатель
Боровлев и Ник Картер когда-нибудь умрут самой обыкновенной, естественной
смертью. Ведь в конце концов не на пергаменте же они напечатаны, а всего
только на бумаге, да еще и довольно скверной. А вновь, я полагаю, никто их
не переиздаст. Наши печатные станки не сдаются в аренду спекулянтам.
А вот бульварные романы последних лет, изданные в 1925-1930 годах, даже
если их больше не переиздадут, будут еще долго жить и попытаются, чего
доброго, оставить после себя потомство.
В своих письмах ребята говорят о них громко и безо всякого стеснения,
чаще, чем о книгах Житкова, Сергея Григорьева и даже Диккенса. Некоторые
ребята считают необходимым сделать при этом оговорку:
"Знаю, что не совсем правдоподобно, но зато очень интересно".
Или:
"Тут, конечно, много фантазии, но здорово увлекательно".
Во всяком случае, мещанская литература, предреволюционная и наша
собственная бульварщина еще до сих пор не перестали угрожать и читателям, и
детской литературе.
Как и кому бороться с этой бедой?
"Не знаю, чем объяснить, - пишет Горькому пионер из Витебска, - почему
у нас в головах засели такие книги, как о подвигах Ната Пинкертона и
других... Почему нас интересуют книги мордобойского характера. Виноваты ли
писатели, составляющие эти книги, или мы лучше их воспринимаем? Неужели наши
литераторы не могут создать такую детскую пролетарскую литературу, которая
наголову разбила бы кровожадную пинкертоновщину?"
Пионер из Витебска прав. Мы не научились еще побеждать литературу
"мордобойского характера" и "кровожадную пинкертоновщину".
В первую очередь бороться с этой "желтой опасностью" должны наши
детские писатели. Ведь вот удалось же таким книгам, как "Дерсу Узала"
Арсеньева, "РВС"" и "Школа" Гайдара, "Республика Шкид" Белых и Пантелеева,
"Морские истории" Житкова, "Кондуит" Кассиля, "Тансык" Кожевникова, "Пакет"
Пантелеева, занять место среди любимых детских книг.
Пионеры из Саратова пишут о книге, которую меньше всего можно упрекнуть
в беллетристической демагогии. Речь идет о "Кара-Бугазе" Паустовского.
"Кара-Бугаз" - одно из лучших произведений, написанных для детей
старшего возраста. "Кара-Бугаз" ценен тем, что дает полную картину истории
величайшего в мире источника глауберовой соли".
"Книга учит на примере лучших работников изыскательных партий, стойких
и выдержанных большевиков, быть тоже стойкими и настойчивыми..."
А вот что пишут ребята из пионерского лагеря со станции Товарково:
"Нам очень нравятся книги о героических подвигах пашей доблестной
Красной Армии... "Пакет" Пантелеева мы только сегодня дочитали. Книга такая
интересная. Читка этой книги сопровождалась у нас на сборе то громким
смехом, то слезами".
Но наши немногочисленные писатели для детей не могут, конечно,
выдержать бой со всей той липкой массой бульварщины, явной и тайной, которая
часто бывает привлекательна ребятам не только хитрым сочетанием героизма и
скрытой эротики, но еще и особенным ореолом эапретности.
На помощь писателям должно непременно прийти Государственное
издательство детской литературы. Оно должно поскорее бросить в школьные
библиотеки самые большие тиражи наших классиков, и не в серой обложке
бесцветного школьного пособия, а в самом привлекательном виде - со многими
рисунками и в хорошем переплете.
Круг чтения ребят должен быть расширен за счет классической и
современной нашей литературы.
"Товарищ Горький, добейтесь того, чтобы классики были в вольной