Страница:
отражающий наше время, нашу страну. Тут к услугам составителя множество
романов и повестей, написанных в советскую эпоху. Приток этого материала не
прерывается.
Но попробуйте указать десяток хороших, законченных, полноценных
рассказов, которые можно было бы включить в учебные книги второго, третьего
и даже четвертого класса. Я имею в виду такие рассказы, которые просто и
ясно отражали бы нашу сложную жизнь и могли бы по праву стоять рядом с
"Ванькой Жуковым", с которым им неизбежно придется встретиться в учебной
книге для чтения.
На одних стихах да отрывках из повестей таких книжек не построишь.
Необходимо всячески растить, поощрять и культивировать
короткиерассказы, которые за последние годы почти вытеснены длинными
повестями.
И не только рассказы нужны, но и художественные очерки. Надо замечать в
газете и в журнале имя очеркиста и корреспондента, умеющего писать
интересно, просто, свежо. - Кто знает, может быть, из него выйдет детский
писатель! - сказал бы в таком случае Алексей Максимович и взял бы это новое
имя на заметку.
Надо, чтобы издательства были поворотливее, инициативнее. Не только
Детгиз и "Молодая гвардия", постоянно имеющие дело с беллетристикой, но и
Учпедгиз может затеять на подступах к будущим выпускам "Родной речи"
беллетристические сборники и альманахи, мобилизующие писателей на работу над
этим дефицитным сегодня видом литературы.
Да и Детгиз и "Молодая гвардия", составляя планы, должны помнить, как
нуждается в рассказах - исторических, географических, краеведческих и просто
в рассказах - наша школа.
Хорошая учебная книга для чтения не возникнет внезапно и сама по себе.
Ее нужно подготовить исподволь.
Одним из важнейших литературных жанров, без которого не может обойтись
наша библиотека для детей и юношества, является короткая биография. Она
насущно необходима школе, необходима учебным книгам. Издательства не должны
успокаиваться на этот счет, прежде чем не подготовят целой серии мастерски
написанных кратких биографий.
Создать краткую биографию иной раз ничуть не легче, чем самую
пространную.
Недаром же древний мастер этого дела - Плутарх - прославился на века
[10].
Но трудность встающих перед нами задач не может и не должна
останавливать нас. Нам случалось брать и не такие крепости. Соединенными
силами мы возьмем и эту.
---
В заключение несколько слов о морали. Ведь мораль всегда бывает в
конце.
Говоря о коротких рассказах, столь необходимых в книге для классного
чтения, нельзя не коснуться так называемых нравоучительных рассказов.
Название это несколько устарело, но смысл его, в сущности говоря, не
устарел нисколько.
Чем, собственно, занимается литературное искусство, как не нравами, не
поступками людей в разные времена и в разных обстоятельствах? В любом
художественном произведении, как бы оно свободно ни строилось, как бы ни
было сложно и глубоко, таится некая моральная идея. Только в одних жанрах
литературы она очевиднее - например, в басне, притче, сказке, сатире,
комедии; в других - в романе, повести, поэме - сокровеннее.
Однако мы не должны думать, что наличие моральных идей освобождает
автора от заботы о жизненности, полноценности и объемности его образов.
Плоская, поверхностная мораль всегда отталкивает и подрывает доверие к
литературе и к морали.
Я вовсе не хочу сказать, что мораль надо обязательно прятать, скрывать.
В басне, например, она настолько откровенна, что последние ее строчки
зачастую так и называются "моралью".
Мораль сей басни такова...
Опасность - не в откровенности, а в навязчивости морального вывода, в
излишней назидательности. Если читатель чувствует, что его с первой страницы
повести, рассказа или сказки гонят к определенному выводу, он идет в эту
сторону чрезвычайно неохотно. Он подозревает обман, инсценировку и всеми
силами души сопротивляется нажиму.
По счастью, в нашей детской литературе есть уже немало удач,
достигнутых на этом ответственном участке.
Мы знаем веселую, лукавую по форме и глубокую по существу мораль А.
Гайдара.
А как открыто и смело преподносит детям свою - вернее сказать, нашу
советскую - мораль Маяковский, решающий вместе с маленьким читателем такой
серьезный и кардинальный вопрос, как "Что такое хорошо и что такое плохо".
От такой честной и прямой морали ребенок не откажется. Он скорей
испугается хитро поданной ложки сиропа, которая маскирует порцию горького
назидания.
Сказка К. Чуковского "Мойдодыр" - задорная, живая, темпераментная -
совершенно ясно, без всякой маскировки учит детей "умываться по утрам и
вечерам", и дети с великим удовольствием сотни раз выслушивают и повторяют
это поучение.
Многие стихи С. Михалкова, Л. Квитко, А. Барто, Платона Воронько
читатели воспринимают, радуясь стихам, а заодно и заключенной в них морали.
На передовые позиции в борьбе за новую мораль вышла писательница В.
Осеева. Целая серия ее коротких рассказов с большим или меньшим успехом
решает эту труднейшую задачу. Чтобы оценить ее труд, надо понять, что для
каждого такого рассказа необходимо найти особый, неожиданный поворот,
сделать маленькое открытие.
В одном из ее рассказов, например, это открытие заключается в том, что
волшебным, осуществляющим все желания мальчика словом оказывается самое
простое слово - "пожалуйста".
Учить вежливости трудно. В. Осеева нашла способ остроумно и тонко дать
ребятам этот полезный урок.
Чудесной находкой можно считать басню в прозе "Две лягушки", написанную
Л. Пантелеевым. Совет, который эта басня дает читателям, - никогда не терять
мужества - "не умирать раньше смерти" - подан с тем неожиданным юмором,
который по самому характеру своему исключает унылую назидательность.
Пуще всего надо остерегаться, как бы мораль не оказалась скучным и
назойливым "указующим перстом", Чем-то вроде таблички, прибитой гвоздями к
живому дереву.
Недавно мне передали целую коллекцию фотографий, сделанных в одном
парке, где хранитель, заботясь о поведении посетителей, вывесил правила
морали на самом видном месте - на деревьях парка. Я написал по этому поводу
небольшое стихотворение, отрывок из которого позволю себе здесь привести:
Стремясь порядку научить людей,
Директор парка не жалел гвоздей,
Чтоб вывесить такие объявленья:
"Оберегайте лесонасажденья!",
"Не рвать цветов!", "Запрещено курить!",
"Не мять газонов!", "В парке не сорить!.."
............................................
Мы с вами книги детские видали,
Пробитые насквозь гвоздем морали.
От этих дидактических гвоздей
Нередко сохнут книжки для детей...
Мораль нужна, но прибивать не надо
Ее гвоздем к живым деревьям сада,
К живым страницам детских повестей.
Мораль нужна. Но - никаких гвоздей!
^TПРИЛОЖЕНИЕ^U
^T"МИР В КАРТИНАХ" [1] ^U
<> Заметки о детской литературе <>
Вот вам задача.
В любом этаже городского дома, в любой избе, хате, сакле, юрте,
железнодорожной сторожке можно найти ребенка, читающего книгу.
В каких же количествах должны выходить у нас детские книги, чтобы на
долю каждого нашего ребенка и подростка пришлось хотя бы по одной книжке?
Безо всяких сложных и кропотливых вычислений можно заранее сказать, что
нам придется тут иметь дело чуть ли не с астрономическими числами - с
миллионами, десятками миллионов.
Но разве кто-нибудь из наших юных читателей может удовлетвориться всего
только одной книжкой?
Очевидно, десятки миллионов нам придется еще помножить на некое
неопределенное число N.
Задачу эту не на бумаге, а практически решают в наше время советские
издатели и полиграфисты.
А решить ее не так-то легко, потому что спрос на детскую книгу
непрерывно растет, и достиг он такого высокого уровня не постепенно, а сразу
- в самые последние годы.
Ведь совсем еще недавно - всего каких-нибудь полтора десятка лет тому
назад - даже самую удачную книгу, выпущенную в пяти или десяти тысячах
экземпляров, можно было видеть на прилавках книжных магазинов добрых полгода
или год.
Небывалая, бесконечно раздвинувшаяся читательская аудитория с ее гулким
резонансом значительно повышает ответственность советской литературы для
детей. Каждая наша удача становится огромной удачей, каждая серьезная
неудача - почти бедствием.
Однако это вовсе не значит, что детская книга должна под давлением
такой ответственности - стать добродетельно осторожной, аскетически суровой,
не в меру глубокомысленной.
Нет, широкие просторы, открывшиеся перед книгой, должны придать ей
крылья, сделать ее еще смелее и полнокровнее.
Она не только имеет право, но и обязана быть веселой, прихотливой,
причудливой, "ребячливой" в лучшем значении этого слова.
Нести детям радость - это одно уже является задачей далеко не
маловажной.
<> I <>
^TПОЭЗИЯ, А НЕ ПОУЧЕНИЯ^U
Когда-то Белинский писал о детской книге:
"Главное дело - как можно меньше сентенций, нравоучений и резонерства:
их не любят и взрослые, а дети просто ненавидят, как и все наводящее скуку,
все сухое и мертвое. Они хотят видеть в вас друга, который бы забывался с
ними до того, что сам становился бы младенцем, а не угрюмого наставника;
требуют от вас наслаждения, а не скуки, рассказов, а не поучений" [2].
Создать книгу, о какой пишет Белинский, нелегко. Но все же с чувством
известного удовлетворения мы можем сказать, чго основой детской литературы,
которая складывается в нашей стране, служит искусство, а не нравоучительное
резонерство.
Разумеется, это никак не может относиться ко всем нашим детским книгам.
Что греха таить, у нас еще немало повестей и рассказов, которые являются
всего лишь беллетристической иллюстрацией к холодному, резонерскому
рассуждению. Немало стихов, которые способны обрадовать одних только
составителей тематических хрестоматий, а не читателя-ребенка.
Но если проследить пути нашей детской литературы, уловить ее
направление, - станет ясно, что, несмотря на многие недочеты и неудачи, она
все дальше уходит от сухой и бесплодной схемы, которую пытались навязать ей
"угрюмые наставники" разных толков. Литература для детей становится у нас
делом искусства, делом поэзии.
Горький призывал участвовать в создании детской литературы писателей,
работающих в самых разных жанрах и направлениях, ученых самых различных
специальностей, "бывалых людей" с самым разнообразным жизненным опытом.
Ведь литература для детей - это литература в первоначальном смысле
слова, без той дифференциации, которая проложила в библиотеке для взрослых
такую резкую границу между книгами художественными и научными.
Книга, предназначенная для того, чтобы знакомить ребенка с миром,
должна быть и познавательной и художественной вместе. А вся детская
литература в целом должна представлять собой разнообразную, сложную,
всеохватывающую и в то же время единую систему, в которую уложится весь
богатый опыт, накопленный человечеством.
Именно об этом мечтал Горький, предлагая писателям и лченым
многочисленные темы о нашем прошлом и настоящем, о человеческом труде,
который перестраивает мир.
Но осуществима ли такая программа? Можно ли создать литературу, которая
не лекциями, не конспектами, а художественными произведениями ответила бы на
все многообразные запросы растущего человека?
Могут ли писатели-художники участвовать в решении таких педагогических,
как будто бы прикладных, задач, отвлекаясь от своих собственных лирических
тем?
Можно ли рассчитывать на то, что ученые и "бывалые люди" сумеют создать
художественную книгу для детей?
<> II <>
В 1872 году Лев Толстой работал над романом из эпохи Петра Первого.
В том же 1872 году вышли в свет его "Азбука" и четыре книги для чтения.
Для этих книг Толстой написал такие замечательные, непревзойденные по
мастерству, детские рассказы, как "Прыжок", "Акула" и "Кавказский пленник".
Вряд ли работа над детскими рассказами и "Азбукой" была для Толстого
отдыхом от напряженной творческой работы, успокоительным рукоделием в часы
досуга. Задача, которую он ставил перед собой, была чрезвычайно трудна.
Предельная краткость и лаконичность, вполне законченный и убедительный
сюжет, отчетливый морально-философский вывод, свободно и естественно
вытекающий из всего ходаповествования - вот требования, которые предъявлял
Толстой к своим рассказам для детей. И это еще не все. Он ограничил свой
синтаксис, почти исключив из него придаточные предложения. Он пользуется
только самыми простыми, наиболее понятными оборотами речи, все время
учитывая словарь и жизненный опыт своих учеников и читателей. Иной раз он
даже запрещает себе пользоваться многосложными словами.
Казалось бы, при таких ограничениях, у писателя, даже у самого
талантливого, ничего не может получиться, кроме сухих экзерсисов для чтения
и диктовки.
А что сделал из этого Толстой? Его басни, сказки, рассказы, маленькие
повести свободно и просторно умещаются в тех, как будто бы тесных, пределах,
которые отвел им автор. Точность и ясность языка ничуть не мешают
причудливости, гибкости и разнообразности стиля. Мужик говорит у Толстого,
как мужик, барин - как барин, медведь - как медведь.
Во всех этих рассказах и сказках даже самый неопытный читатель угадает
одного автора. И в то же время как несходны между собой басня про лисицу и
тетерева, сказка про трех медведей, рассказы "Филиппок" и "Акула", повесть о
кавказском пленнике.
Когда читаешь и перечитываешь эти немногочисленные страницы, ясно
видишь, что не одни только педагогические мотивы побуждали автора к созданию
детских рассказов и сказок, впоследствии ставших классическими. Несомненно,
тут была и заманчивая для писателя художественная задача, требовавшая от
него самого настоящего напряжения, самого высокого мастерства.
Басня в три строки, драматический сюжетный рассказ в полторы страницы
или целая повесть в печатный лист были для Толстого-художника таким же делом
чести, как и новый большой роман, над которым он в это время начинал
работать.
Но ни "Кавказский пленник", ни "Акула", ни "Прыжок", при всей своей
рекордной краткости, ясности и выразительности, пожалуй, не были для
Толстого совершенно новым, еще не испытанным видом творчества. Ведь как ни
своеобразна их задача, а все-таки рассказы, сказки и басни принадлежат к
категории литераторы художественной, в которой Толстой к этому времени
чувствовал себя уверенным мастером, хозяином.
А вот писать о гальванизме, о кристаллах, о магните, об аэронавтах, о
том, что такое удельный вес, или о том, куда девается вода из моря, или
отчего потеют окна и бывает роса, - это было для Толстого, как было бы и для
всех литераторов-беллетристов, делом необычным и новым.
Однако и в этих "описаниях" и "рассуждениях" Лев Толстой не перестает
быть художником. Он никогда не ограничивается сведениями, взятыми из книг,
он вносит в "описания" живой голос и живые наблюдения.
Вот, к примеру, одно очень небольшое произведение того же автора,
который написал "Войну и мир" и "Анну Каренину". Произведение это мало кому
известно и носит весьма прозаическое название: "Сырость".
"Отчего паук иногда делает частую паутину и сидит в самой середине
гнезда, а иногда выходит из гнезда и выводит новую паутину?
Паук делает паутину по погоде, какая есть и какая будет. Глядя на
паутину, можно узнать, какая будет погода: если паук сидит, забившись в
середине паутины, и не выходит, это к дождю. Если он выходит из гнезда и
делает новые паутины, то это к погоде.
Как может паук знать вперед, какая будет погода?
Чувства у паука так тонки, что, когда в воздухе начнет только
собираться сырость и мы этой сырости не слышим, и для нас погода еще ясна, -
для паука уже идет дождь.
Точно так же, как и человек раздетый сейчас почувствует сырость, а
одетый не заметит ее, так и для паука идет дождь, когда для нас он только
собирается".
Вот и весь рассказ.
Сравнить паука с раздетым человеком или сказать, что "для паука идет
дождь, когда для нас он только собирается" - это не пришло бы в голову ни
одному профессиональному популяризатору. В самых прозаических, самых
скромных "описаниях" и "рассуждениях" Толстого мы чувствуем художника, по
когтям узнаем льва.
А сколько поэзии в его рассказе о черемухе - в рассказе, самое название
которого, несомненно, должно заинтересовать всякого любопытного ребенка -
"Как ходят деревья".
Виктор Шкловский высказал как-то интересную и убедительную догадку о
том, что эта самая черемуха впоследствии превратилась у Толстого в репейник,
с которого начинается "Хаджи-Мурат".
Так, вещи, сделанные художником для детей, но сделанные в полную силу
мастерства и вдохновения, не оказываются случайными в его литературном
хозяйстве. Они связаны философскими и лирическими нитями со всем его
творчеством.
<> III <>
Все четыре книги для чтения, написанные для детей Толстым, могут
уместиться в одном небольшом томике страниц на полтораста.
Рассказы, расположенные на первых страницах, проще простого. Ведь
основная задача этих рассказов - научить ребят бегло и свободно читать,
пристрастить их к чтению. И даже в наиболее сложных рассказах, в которых Лев
Толстой говорит полным голосом, он не забывает о своих прямых - учебных -
целях.
Однако же все четыре книжки для чтения - вовсе не случайное собрание
рассказов и очерков, удобных и пригодных для классных занятий. Мало-мальски
внимательный взгляд сразу обнаружит в них отчетливо продуманную систему
сведений о природе и человеке.
Этот небольшой томик - своеобразный опыт художественной энциклопедии
для детей.
Справиться с подобной задачей мог только такой автор хрестоматии,
который имел возможность не только подбирать материал, но и заказывать
самому себе любые повести, описания, басни и сказки - и при этом отличные -
на любую нужную ему тему.
Обычные собиратели и составители хрестоматий, даже самого лучшего
вкуса, даже самые добросовестные и требовательные, никогда не создавали
такой стройной системы.
Среди многочисленных школьных книг для чтения, хрестоматий и сборников,
составленных педагогами и литераторами, пожалуй, только книги К. Ушинского
могут тоже в какой-то мере претендовать на то, чтобы служить для ребенка
"Миром в картинах" - художественной энциклопедией.
Ушинский - профессиональный педагог - был не только автором своих книг
для чтения, но и составителем в более обычном смысле этого слова. И тем не
менее книги, на которых стоит имя Ушинского, так проникнуты его голосом, его
системой, его отношением к миру, что в них перестаешь отличать материал
заимствованный от оригинального. Тот, кто учился в детстве по "Родному
слову", навсегда связал в своей памяти народную присказку про ленивого Тита,
которого зовут молотить, страшную сказку про медведя на липовой ноге и даже
стихи Аксакова "Прямая дорога, большая дорога..." с привычным и милым именем
Ушинского, с памятным портретом серьезного, темноглазого и темнобородого
учителя на обложке книги. В наше время создание энциклопедического сборника
для детей - "Мира в одной книге" - стало делом еще более трудным, чем было
когда-то. Уж очень усложнилась, обогатилась и обострилась жизнь. Расширился
круг даже самых Элементарных тем, занимающих ребенка с первых лет его жизни.
В "Родном слове" Ушинского разделы "Орудия", "Здания", "Суда и экипажи"
занимают всего только несколько строк и не требуют особенных объяснений.
Топор, лодка сани, - что тут объяснять? А машин в инвентаре Ушинского было
не слишком много.
Книга его "Родное слово" - так же как и четыре книги Толстого - была
рассчитана главным образом на деревенского ребенка тогдашнего времени,
ребенка, живущего в простой и медленно меняющейся обстановке. Закрепить опыт
этих читателей и даже расширить его новыми сведениями из области природы,
хозяйства, городского и деревенского быта - вот какова была задача этой
маленькой Энциклопедии, задача трудная, но ограниченная не слишком широкими
рамками.
Иное дело - создать книгу для наших детей. Где бы они ни жили, - в
большом ли городе, в колхозе или на новостройке, - их везде окружает
кипучая, деятельная жизнь, сложное хозяйство и новые человеческие отношения.
И однако же задача идейной, художественной энциклопедии для детей, -
мира в картинах - "Orbis picturis",- вовсе не потеряла для нас своей
важности и ценности. Напротив, сложность жизни, окружающей ребенка, требует
от нас с еще большей настойчивостью создания цельной, систематической
художественной энциклопедии, охватывающей мир.
Алексей Максимович Горький в одной из своих статей 1930 года писал,
обращаясь к детям: "Вы, ребята, пришли в мир для того, чтобы знать все" [3].
Мысль о том, как получше вооружить наших детей "для сопротивления
консерватизму старого быта", для будущей огромной созидательной
деятельности, занимала Горького непрестанно. Он то и дело возвращался к ней,
все развивая н дополняя ее.
В статье, где впервые было произнесено слово "Детиздат", где впервые
говорилось о большом специальном издательстве, посвященном детской
литературе, Горький развернул целую программу поэтической энциклопедии,
которая должна возникнуть в результате тщательной и вдохновенной работы по
отбору лучших из существующих книг, по созданию новых книг, еще более смелых
и глубоких [4].
В сущности, Горький стремился к тому же, к чему стремились и Толстой и
Ушинский, когда они создавали свои книги для детей, - к универсальному
охвату явлений, к решению большой воспитательной задачи средствами
искусства. Но только задачу эту Горький понимал совсем не так, как его
предшественники. Да и масштабы у него были другие. Он хотел, чтобы дело
создания энциклопедической книги для детей стало заботой не отдельных
литераторов, хотя бы и очень талантливых, а всего государства, всей
советской литературы и науки.
<> IV <>
Разумеется, Алексей Максимович Горький отнюдь не считал, что создание
всей этой цельной и богатой библиотеки может быть делом какого-нибудь года
или двух.
Но с той поры, как он написал свои статьи "Литературу - детям" и "О
темах", прошло не так уж мало лет. Кое-что из того, о чем он говорил и
писал, осуществилось. Количество книг возросло с 1933 года во много раз,
число литераторов, пишущих для детей, тоже значительно увеличилось, создано
и уже имеет свою историю специальное издательство детской литературы.
Однако задача заключалась не только в том, чтобы увеличить книжную
продукцию. Это хотя и важная, но не единственная и не самая существенная
сторона дела. Удается ли нам главное? Что, если мы поставим в ряд все
детские книжки, вышедшие у нас за пять-шесть лет? Будут ли они все вместе
сколько-нибудь похожи на ту библиотеку, за которую ратовал Горький?
Нет. Даже самый снисходительный и нетребовательный взгляд вряд ли
обнаружит в этом собрании толстых и тонких томиков и тетрадок те черты,
которые присущи продуманной, принципиально построенной библиотеке.
Это вовсе не значит, что среди вышедших книг нет радующих, талантливых,
содержательных произведений, достойных быть включенными в самый
принципиальный и отборный круг детского чтения. Такие книги у нас есть. Но
пока что библиотеки они не составляют. И не только потому, что их мало.
Представьте себе какого-нибудь школьника, который живейшим образом
интересуется путешествиями, путевыми приключениями, далекими странами,
различными городами, древними и новыми, одним словом, географией. Найдет ли
он для себя книги, которые не только удовлетворят его жадное любопытство, но
и расширят пределы его интересов, организуют его воображение, направят его
способности и стремления так, чтобы из маленького любителя глобусов и карт в
конце концов вырос ученый, путешественник, исследователь?
О Заполярье, об Арктике у нас отыщется для него несколько книг. Все они
вышли в последние годы. Это книги - о подвигах наших ученых, летчиков,
моряков, и написаны они самими авторами подвигов - Папаниным, Кренкелем,
Ляпидевским, Байдуковым и другими [5]. Самое ценное в этих книгах то, что
они знакомят не только с Арктикой, но и с людьми, с которыми детям очень
интересно и полезно познакомиться, - с людьми непреклонной воли, высокого
патриотизма, скромности и самоотверженности.
И все же одних этих документальных книг, как бы много они ни давали
читателю, недостаточно. Мы еще не подарили нашим детям ни нового "Капитана
Гаттераса", романтической повести, которая так соответствует отваге и
пылкости тринадцатилетнего человека, ни обстоятельной книжки, дающей
подростку какие-то фундаментальные знания, которые иной раз сохраняются в
памяти гораздо дольше, чем помнится самая книга.
Но Арктике у нас еще посчастливилось. А что, если найдется читатель (а
он, конечно, найдется, и не в единственном числе, а во
много-много-множественном), который поинтересуется не только Арктикой, но и
романов и повестей, написанных в советскую эпоху. Приток этого материала не
прерывается.
Но попробуйте указать десяток хороших, законченных, полноценных
рассказов, которые можно было бы включить в учебные книги второго, третьего
и даже четвертого класса. Я имею в виду такие рассказы, которые просто и
ясно отражали бы нашу сложную жизнь и могли бы по праву стоять рядом с
"Ванькой Жуковым", с которым им неизбежно придется встретиться в учебной
книге для чтения.
На одних стихах да отрывках из повестей таких книжек не построишь.
Необходимо всячески растить, поощрять и культивировать
короткиерассказы, которые за последние годы почти вытеснены длинными
повестями.
И не только рассказы нужны, но и художественные очерки. Надо замечать в
газете и в журнале имя очеркиста и корреспондента, умеющего писать
интересно, просто, свежо. - Кто знает, может быть, из него выйдет детский
писатель! - сказал бы в таком случае Алексей Максимович и взял бы это новое
имя на заметку.
Надо, чтобы издательства были поворотливее, инициативнее. Не только
Детгиз и "Молодая гвардия", постоянно имеющие дело с беллетристикой, но и
Учпедгиз может затеять на подступах к будущим выпускам "Родной речи"
беллетристические сборники и альманахи, мобилизующие писателей на работу над
этим дефицитным сегодня видом литературы.
Да и Детгиз и "Молодая гвардия", составляя планы, должны помнить, как
нуждается в рассказах - исторических, географических, краеведческих и просто
в рассказах - наша школа.
Хорошая учебная книга для чтения не возникнет внезапно и сама по себе.
Ее нужно подготовить исподволь.
Одним из важнейших литературных жанров, без которого не может обойтись
наша библиотека для детей и юношества, является короткая биография. Она
насущно необходима школе, необходима учебным книгам. Издательства не должны
успокаиваться на этот счет, прежде чем не подготовят целой серии мастерски
написанных кратких биографий.
Создать краткую биографию иной раз ничуть не легче, чем самую
пространную.
Недаром же древний мастер этого дела - Плутарх - прославился на века
[10].
Но трудность встающих перед нами задач не может и не должна
останавливать нас. Нам случалось брать и не такие крепости. Соединенными
силами мы возьмем и эту.
---
В заключение несколько слов о морали. Ведь мораль всегда бывает в
конце.
Говоря о коротких рассказах, столь необходимых в книге для классного
чтения, нельзя не коснуться так называемых нравоучительных рассказов.
Название это несколько устарело, но смысл его, в сущности говоря, не
устарел нисколько.
Чем, собственно, занимается литературное искусство, как не нравами, не
поступками людей в разные времена и в разных обстоятельствах? В любом
художественном произведении, как бы оно свободно ни строилось, как бы ни
было сложно и глубоко, таится некая моральная идея. Только в одних жанрах
литературы она очевиднее - например, в басне, притче, сказке, сатире,
комедии; в других - в романе, повести, поэме - сокровеннее.
Однако мы не должны думать, что наличие моральных идей освобождает
автора от заботы о жизненности, полноценности и объемности его образов.
Плоская, поверхностная мораль всегда отталкивает и подрывает доверие к
литературе и к морали.
Я вовсе не хочу сказать, что мораль надо обязательно прятать, скрывать.
В басне, например, она настолько откровенна, что последние ее строчки
зачастую так и называются "моралью".
Мораль сей басни такова...
Опасность - не в откровенности, а в навязчивости морального вывода, в
излишней назидательности. Если читатель чувствует, что его с первой страницы
повести, рассказа или сказки гонят к определенному выводу, он идет в эту
сторону чрезвычайно неохотно. Он подозревает обман, инсценировку и всеми
силами души сопротивляется нажиму.
По счастью, в нашей детской литературе есть уже немало удач,
достигнутых на этом ответственном участке.
Мы знаем веселую, лукавую по форме и глубокую по существу мораль А.
Гайдара.
А как открыто и смело преподносит детям свою - вернее сказать, нашу
советскую - мораль Маяковский, решающий вместе с маленьким читателем такой
серьезный и кардинальный вопрос, как "Что такое хорошо и что такое плохо".
От такой честной и прямой морали ребенок не откажется. Он скорей
испугается хитро поданной ложки сиропа, которая маскирует порцию горького
назидания.
Сказка К. Чуковского "Мойдодыр" - задорная, живая, темпераментная -
совершенно ясно, без всякой маскировки учит детей "умываться по утрам и
вечерам", и дети с великим удовольствием сотни раз выслушивают и повторяют
это поучение.
Многие стихи С. Михалкова, Л. Квитко, А. Барто, Платона Воронько
читатели воспринимают, радуясь стихам, а заодно и заключенной в них морали.
На передовые позиции в борьбе за новую мораль вышла писательница В.
Осеева. Целая серия ее коротких рассказов с большим или меньшим успехом
решает эту труднейшую задачу. Чтобы оценить ее труд, надо понять, что для
каждого такого рассказа необходимо найти особый, неожиданный поворот,
сделать маленькое открытие.
В одном из ее рассказов, например, это открытие заключается в том, что
волшебным, осуществляющим все желания мальчика словом оказывается самое
простое слово - "пожалуйста".
Учить вежливости трудно. В. Осеева нашла способ остроумно и тонко дать
ребятам этот полезный урок.
Чудесной находкой можно считать басню в прозе "Две лягушки", написанную
Л. Пантелеевым. Совет, который эта басня дает читателям, - никогда не терять
мужества - "не умирать раньше смерти" - подан с тем неожиданным юмором,
который по самому характеру своему исключает унылую назидательность.
Пуще всего надо остерегаться, как бы мораль не оказалась скучным и
назойливым "указующим перстом", Чем-то вроде таблички, прибитой гвоздями к
живому дереву.
Недавно мне передали целую коллекцию фотографий, сделанных в одном
парке, где хранитель, заботясь о поведении посетителей, вывесил правила
морали на самом видном месте - на деревьях парка. Я написал по этому поводу
небольшое стихотворение, отрывок из которого позволю себе здесь привести:
Стремясь порядку научить людей,
Директор парка не жалел гвоздей,
Чтоб вывесить такие объявленья:
"Оберегайте лесонасажденья!",
"Не рвать цветов!", "Запрещено курить!",
"Не мять газонов!", "В парке не сорить!.."
............................................
Мы с вами книги детские видали,
Пробитые насквозь гвоздем морали.
От этих дидактических гвоздей
Нередко сохнут книжки для детей...
Мораль нужна, но прибивать не надо
Ее гвоздем к живым деревьям сада,
К живым страницам детских повестей.
Мораль нужна. Но - никаких гвоздей!
^TПРИЛОЖЕНИЕ^U
^T"МИР В КАРТИНАХ" [1] ^U
<> Заметки о детской литературе <>
Вот вам задача.
В любом этаже городского дома, в любой избе, хате, сакле, юрте,
железнодорожной сторожке можно найти ребенка, читающего книгу.
В каких же количествах должны выходить у нас детские книги, чтобы на
долю каждого нашего ребенка и подростка пришлось хотя бы по одной книжке?
Безо всяких сложных и кропотливых вычислений можно заранее сказать, что
нам придется тут иметь дело чуть ли не с астрономическими числами - с
миллионами, десятками миллионов.
Но разве кто-нибудь из наших юных читателей может удовлетвориться всего
только одной книжкой?
Очевидно, десятки миллионов нам придется еще помножить на некое
неопределенное число N.
Задачу эту не на бумаге, а практически решают в наше время советские
издатели и полиграфисты.
А решить ее не так-то легко, потому что спрос на детскую книгу
непрерывно растет, и достиг он такого высокого уровня не постепенно, а сразу
- в самые последние годы.
Ведь совсем еще недавно - всего каких-нибудь полтора десятка лет тому
назад - даже самую удачную книгу, выпущенную в пяти или десяти тысячах
экземпляров, можно было видеть на прилавках книжных магазинов добрых полгода
или год.
Небывалая, бесконечно раздвинувшаяся читательская аудитория с ее гулким
резонансом значительно повышает ответственность советской литературы для
детей. Каждая наша удача становится огромной удачей, каждая серьезная
неудача - почти бедствием.
Однако это вовсе не значит, что детская книга должна под давлением
такой ответственности - стать добродетельно осторожной, аскетически суровой,
не в меру глубокомысленной.
Нет, широкие просторы, открывшиеся перед книгой, должны придать ей
крылья, сделать ее еще смелее и полнокровнее.
Она не только имеет право, но и обязана быть веселой, прихотливой,
причудливой, "ребячливой" в лучшем значении этого слова.
Нести детям радость - это одно уже является задачей далеко не
маловажной.
<> I <>
^TПОЭЗИЯ, А НЕ ПОУЧЕНИЯ^U
Когда-то Белинский писал о детской книге:
"Главное дело - как можно меньше сентенций, нравоучений и резонерства:
их не любят и взрослые, а дети просто ненавидят, как и все наводящее скуку,
все сухое и мертвое. Они хотят видеть в вас друга, который бы забывался с
ними до того, что сам становился бы младенцем, а не угрюмого наставника;
требуют от вас наслаждения, а не скуки, рассказов, а не поучений" [2].
Создать книгу, о какой пишет Белинский, нелегко. Но все же с чувством
известного удовлетворения мы можем сказать, чго основой детской литературы,
которая складывается в нашей стране, служит искусство, а не нравоучительное
резонерство.
Разумеется, это никак не может относиться ко всем нашим детским книгам.
Что греха таить, у нас еще немало повестей и рассказов, которые являются
всего лишь беллетристической иллюстрацией к холодному, резонерскому
рассуждению. Немало стихов, которые способны обрадовать одних только
составителей тематических хрестоматий, а не читателя-ребенка.
Но если проследить пути нашей детской литературы, уловить ее
направление, - станет ясно, что, несмотря на многие недочеты и неудачи, она
все дальше уходит от сухой и бесплодной схемы, которую пытались навязать ей
"угрюмые наставники" разных толков. Литература для детей становится у нас
делом искусства, делом поэзии.
Горький призывал участвовать в создании детской литературы писателей,
работающих в самых разных жанрах и направлениях, ученых самых различных
специальностей, "бывалых людей" с самым разнообразным жизненным опытом.
Ведь литература для детей - это литература в первоначальном смысле
слова, без той дифференциации, которая проложила в библиотеке для взрослых
такую резкую границу между книгами художественными и научными.
Книга, предназначенная для того, чтобы знакомить ребенка с миром,
должна быть и познавательной и художественной вместе. А вся детская
литература в целом должна представлять собой разнообразную, сложную,
всеохватывающую и в то же время единую систему, в которую уложится весь
богатый опыт, накопленный человечеством.
Именно об этом мечтал Горький, предлагая писателям и лченым
многочисленные темы о нашем прошлом и настоящем, о человеческом труде,
который перестраивает мир.
Но осуществима ли такая программа? Можно ли создать литературу, которая
не лекциями, не конспектами, а художественными произведениями ответила бы на
все многообразные запросы растущего человека?
Могут ли писатели-художники участвовать в решении таких педагогических,
как будто бы прикладных, задач, отвлекаясь от своих собственных лирических
тем?
Можно ли рассчитывать на то, что ученые и "бывалые люди" сумеют создать
художественную книгу для детей?
<> II <>
В 1872 году Лев Толстой работал над романом из эпохи Петра Первого.
В том же 1872 году вышли в свет его "Азбука" и четыре книги для чтения.
Для этих книг Толстой написал такие замечательные, непревзойденные по
мастерству, детские рассказы, как "Прыжок", "Акула" и "Кавказский пленник".
Вряд ли работа над детскими рассказами и "Азбукой" была для Толстого
отдыхом от напряженной творческой работы, успокоительным рукоделием в часы
досуга. Задача, которую он ставил перед собой, была чрезвычайно трудна.
Предельная краткость и лаконичность, вполне законченный и убедительный
сюжет, отчетливый морально-философский вывод, свободно и естественно
вытекающий из всего ходаповествования - вот требования, которые предъявлял
Толстой к своим рассказам для детей. И это еще не все. Он ограничил свой
синтаксис, почти исключив из него придаточные предложения. Он пользуется
только самыми простыми, наиболее понятными оборотами речи, все время
учитывая словарь и жизненный опыт своих учеников и читателей. Иной раз он
даже запрещает себе пользоваться многосложными словами.
Казалось бы, при таких ограничениях, у писателя, даже у самого
талантливого, ничего не может получиться, кроме сухих экзерсисов для чтения
и диктовки.
А что сделал из этого Толстой? Его басни, сказки, рассказы, маленькие
повести свободно и просторно умещаются в тех, как будто бы тесных, пределах,
которые отвел им автор. Точность и ясность языка ничуть не мешают
причудливости, гибкости и разнообразности стиля. Мужик говорит у Толстого,
как мужик, барин - как барин, медведь - как медведь.
Во всех этих рассказах и сказках даже самый неопытный читатель угадает
одного автора. И в то же время как несходны между собой басня про лисицу и
тетерева, сказка про трех медведей, рассказы "Филиппок" и "Акула", повесть о
кавказском пленнике.
Когда читаешь и перечитываешь эти немногочисленные страницы, ясно
видишь, что не одни только педагогические мотивы побуждали автора к созданию
детских рассказов и сказок, впоследствии ставших классическими. Несомненно,
тут была и заманчивая для писателя художественная задача, требовавшая от
него самого настоящего напряжения, самого высокого мастерства.
Басня в три строки, драматический сюжетный рассказ в полторы страницы
или целая повесть в печатный лист были для Толстого-художника таким же делом
чести, как и новый большой роман, над которым он в это время начинал
работать.
Но ни "Кавказский пленник", ни "Акула", ни "Прыжок", при всей своей
рекордной краткости, ясности и выразительности, пожалуй, не были для
Толстого совершенно новым, еще не испытанным видом творчества. Ведь как ни
своеобразна их задача, а все-таки рассказы, сказки и басни принадлежат к
категории литераторы художественной, в которой Толстой к этому времени
чувствовал себя уверенным мастером, хозяином.
А вот писать о гальванизме, о кристаллах, о магните, об аэронавтах, о
том, что такое удельный вес, или о том, куда девается вода из моря, или
отчего потеют окна и бывает роса, - это было для Толстого, как было бы и для
всех литераторов-беллетристов, делом необычным и новым.
Однако и в этих "описаниях" и "рассуждениях" Лев Толстой не перестает
быть художником. Он никогда не ограничивается сведениями, взятыми из книг,
он вносит в "описания" живой голос и живые наблюдения.
Вот, к примеру, одно очень небольшое произведение того же автора,
который написал "Войну и мир" и "Анну Каренину". Произведение это мало кому
известно и носит весьма прозаическое название: "Сырость".
"Отчего паук иногда делает частую паутину и сидит в самой середине
гнезда, а иногда выходит из гнезда и выводит новую паутину?
Паук делает паутину по погоде, какая есть и какая будет. Глядя на
паутину, можно узнать, какая будет погода: если паук сидит, забившись в
середине паутины, и не выходит, это к дождю. Если он выходит из гнезда и
делает новые паутины, то это к погоде.
Как может паук знать вперед, какая будет погода?
Чувства у паука так тонки, что, когда в воздухе начнет только
собираться сырость и мы этой сырости не слышим, и для нас погода еще ясна, -
для паука уже идет дождь.
Точно так же, как и человек раздетый сейчас почувствует сырость, а
одетый не заметит ее, так и для паука идет дождь, когда для нас он только
собирается".
Вот и весь рассказ.
Сравнить паука с раздетым человеком или сказать, что "для паука идет
дождь, когда для нас он только собирается" - это не пришло бы в голову ни
одному профессиональному популяризатору. В самых прозаических, самых
скромных "описаниях" и "рассуждениях" Толстого мы чувствуем художника, по
когтям узнаем льва.
А сколько поэзии в его рассказе о черемухе - в рассказе, самое название
которого, несомненно, должно заинтересовать всякого любопытного ребенка -
"Как ходят деревья".
Виктор Шкловский высказал как-то интересную и убедительную догадку о
том, что эта самая черемуха впоследствии превратилась у Толстого в репейник,
с которого начинается "Хаджи-Мурат".
Так, вещи, сделанные художником для детей, но сделанные в полную силу
мастерства и вдохновения, не оказываются случайными в его литературном
хозяйстве. Они связаны философскими и лирическими нитями со всем его
творчеством.
<> III <>
Все четыре книги для чтения, написанные для детей Толстым, могут
уместиться в одном небольшом томике страниц на полтораста.
Рассказы, расположенные на первых страницах, проще простого. Ведь
основная задача этих рассказов - научить ребят бегло и свободно читать,
пристрастить их к чтению. И даже в наиболее сложных рассказах, в которых Лев
Толстой говорит полным голосом, он не забывает о своих прямых - учебных -
целях.
Однако же все четыре книжки для чтения - вовсе не случайное собрание
рассказов и очерков, удобных и пригодных для классных занятий. Мало-мальски
внимательный взгляд сразу обнаружит в них отчетливо продуманную систему
сведений о природе и человеке.
Этот небольшой томик - своеобразный опыт художественной энциклопедии
для детей.
Справиться с подобной задачей мог только такой автор хрестоматии,
который имел возможность не только подбирать материал, но и заказывать
самому себе любые повести, описания, басни и сказки - и при этом отличные -
на любую нужную ему тему.
Обычные собиратели и составители хрестоматий, даже самого лучшего
вкуса, даже самые добросовестные и требовательные, никогда не создавали
такой стройной системы.
Среди многочисленных школьных книг для чтения, хрестоматий и сборников,
составленных педагогами и литераторами, пожалуй, только книги К. Ушинского
могут тоже в какой-то мере претендовать на то, чтобы служить для ребенка
"Миром в картинах" - художественной энциклопедией.
Ушинский - профессиональный педагог - был не только автором своих книг
для чтения, но и составителем в более обычном смысле этого слова. И тем не
менее книги, на которых стоит имя Ушинского, так проникнуты его голосом, его
системой, его отношением к миру, что в них перестаешь отличать материал
заимствованный от оригинального. Тот, кто учился в детстве по "Родному
слову", навсегда связал в своей памяти народную присказку про ленивого Тита,
которого зовут молотить, страшную сказку про медведя на липовой ноге и даже
стихи Аксакова "Прямая дорога, большая дорога..." с привычным и милым именем
Ушинского, с памятным портретом серьезного, темноглазого и темнобородого
учителя на обложке книги. В наше время создание энциклопедического сборника
для детей - "Мира в одной книге" - стало делом еще более трудным, чем было
когда-то. Уж очень усложнилась, обогатилась и обострилась жизнь. Расширился
круг даже самых Элементарных тем, занимающих ребенка с первых лет его жизни.
В "Родном слове" Ушинского разделы "Орудия", "Здания", "Суда и экипажи"
занимают всего только несколько строк и не требуют особенных объяснений.
Топор, лодка сани, - что тут объяснять? А машин в инвентаре Ушинского было
не слишком много.
Книга его "Родное слово" - так же как и четыре книги Толстого - была
рассчитана главным образом на деревенского ребенка тогдашнего времени,
ребенка, живущего в простой и медленно меняющейся обстановке. Закрепить опыт
этих читателей и даже расширить его новыми сведениями из области природы,
хозяйства, городского и деревенского быта - вот какова была задача этой
маленькой Энциклопедии, задача трудная, но ограниченная не слишком широкими
рамками.
Иное дело - создать книгу для наших детей. Где бы они ни жили, - в
большом ли городе, в колхозе или на новостройке, - их везде окружает
кипучая, деятельная жизнь, сложное хозяйство и новые человеческие отношения.
И однако же задача идейной, художественной энциклопедии для детей, -
мира в картинах - "Orbis picturis",- вовсе не потеряла для нас своей
важности и ценности. Напротив, сложность жизни, окружающей ребенка, требует
от нас с еще большей настойчивостью создания цельной, систематической
художественной энциклопедии, охватывающей мир.
Алексей Максимович Горький в одной из своих статей 1930 года писал,
обращаясь к детям: "Вы, ребята, пришли в мир для того, чтобы знать все" [3].
Мысль о том, как получше вооружить наших детей "для сопротивления
консерватизму старого быта", для будущей огромной созидательной
деятельности, занимала Горького непрестанно. Он то и дело возвращался к ней,
все развивая н дополняя ее.
В статье, где впервые было произнесено слово "Детиздат", где впервые
говорилось о большом специальном издательстве, посвященном детской
литературе, Горький развернул целую программу поэтической энциклопедии,
которая должна возникнуть в результате тщательной и вдохновенной работы по
отбору лучших из существующих книг, по созданию новых книг, еще более смелых
и глубоких [4].
В сущности, Горький стремился к тому же, к чему стремились и Толстой и
Ушинский, когда они создавали свои книги для детей, - к универсальному
охвату явлений, к решению большой воспитательной задачи средствами
искусства. Но только задачу эту Горький понимал совсем не так, как его
предшественники. Да и масштабы у него были другие. Он хотел, чтобы дело
создания энциклопедической книги для детей стало заботой не отдельных
литераторов, хотя бы и очень талантливых, а всего государства, всей
советской литературы и науки.
<> IV <>
Разумеется, Алексей Максимович Горький отнюдь не считал, что создание
всей этой цельной и богатой библиотеки может быть делом какого-нибудь года
или двух.
Но с той поры, как он написал свои статьи "Литературу - детям" и "О
темах", прошло не так уж мало лет. Кое-что из того, о чем он говорил и
писал, осуществилось. Количество книг возросло с 1933 года во много раз,
число литераторов, пишущих для детей, тоже значительно увеличилось, создано
и уже имеет свою историю специальное издательство детской литературы.
Однако задача заключалась не только в том, чтобы увеличить книжную
продукцию. Это хотя и важная, но не единственная и не самая существенная
сторона дела. Удается ли нам главное? Что, если мы поставим в ряд все
детские книжки, вышедшие у нас за пять-шесть лет? Будут ли они все вместе
сколько-нибудь похожи на ту библиотеку, за которую ратовал Горький?
Нет. Даже самый снисходительный и нетребовательный взгляд вряд ли
обнаружит в этом собрании толстых и тонких томиков и тетрадок те черты,
которые присущи продуманной, принципиально построенной библиотеке.
Это вовсе не значит, что среди вышедших книг нет радующих, талантливых,
содержательных произведений, достойных быть включенными в самый
принципиальный и отборный круг детского чтения. Такие книги у нас есть. Но
пока что библиотеки они не составляют. И не только потому, что их мало.
Представьте себе какого-нибудь школьника, который живейшим образом
интересуется путешествиями, путевыми приключениями, далекими странами,
различными городами, древними и новыми, одним словом, географией. Найдет ли
он для себя книги, которые не только удовлетворят его жадное любопытство, но
и расширят пределы его интересов, организуют его воображение, направят его
способности и стремления так, чтобы из маленького любителя глобусов и карт в
конце концов вырос ученый, путешественник, исследователь?
О Заполярье, об Арктике у нас отыщется для него несколько книг. Все они
вышли в последние годы. Это книги - о подвигах наших ученых, летчиков,
моряков, и написаны они самими авторами подвигов - Папаниным, Кренкелем,
Ляпидевским, Байдуковым и другими [5]. Самое ценное в этих книгах то, что
они знакомят не только с Арктикой, но и с людьми, с которыми детям очень
интересно и полезно познакомиться, - с людьми непреклонной воли, высокого
патриотизма, скромности и самоотверженности.
И все же одних этих документальных книг, как бы много они ни давали
читателю, недостаточно. Мы еще не подарили нашим детям ни нового "Капитана
Гаттераса", романтической повести, которая так соответствует отваге и
пылкости тринадцатилетнего человека, ни обстоятельной книжки, дающей
подростку какие-то фундаментальные знания, которые иной раз сохраняются в
памяти гораздо дольше, чем помнится самая книга.
Но Арктике у нас еще посчастливилось. А что, если найдется читатель (а
он, конечно, найдется, и не в единственном числе, а во
много-много-множественном), который поинтересуется не только Арктикой, но и