Страница:
— Фотография, мотография, нет, параход!
— При чем тут пароход?
— Не получится фотография, параход, — резюмировал старик.
Посмотрев в окно, он стал работать дальше.
Андрей осмотрелся. По стенам мастерской, заключенные в золотистые рамки, среди ангелов, патриархов и святых, мирно царили бледные девы с длинными руками и печальными глазами. У окна, прислоненный к стене, стоял портрет Магдалины. Она была изображена закутанной в свои волосы, пугающе худая и старая, словно какая-нибудь нищая с военно-сухумской дороги, сожженная солнцем и снежными обвалами, скатившимися с Эльбруса. Со страшной и трогательной правдивостью она была написана безумным стариком.
— У вас большой талант, — несмело произнес Андрей, придя в себя. — Но мы не можем тут надолго оставаться. У нас программа — мы должны осмотреть достопримечательности.
— Тебе смотреть достопримечательность, ей остаться и работать со мной. Иначе нет портрета, параход.
— Мы вам заплатим, — возразил Андрей. — Оставим задаток и пару фотографий.
— Мне не нужны макути! — взвизгнул старик. — Я творить шедевр, потому что я великий мастер, а не чатлах.
Тут старик понес такую околесицу, что стало жутко. Он отлучал потенциальных клиентов от святого, проклинал их именем Сфер, Колес, и чудищ Елисеевых. Андрей хотел уйти, и не мог сдвинуться с места. Катя молча опустилась на покрытый засаленной тряпицей табурет. Она смотрела на старика широко раскрытыми глазами. Смахнув, капельки пота, выступившие на лбу, Андрей сказал:
— Внимание, маэстро! Девушка уходит, художник остаётся с фотографией. Иначе никак, болт.
И сделал вид, что уходит. Между тем, он чувствовал, что силы покидают его. Острое воображение рисовало ужасные картины: вот он, обвитый корнями мандрагор, засасывается ими в подземелье, а Катя, связанная, лежит на полу мастерской, и старик, маньяк из маньяков, в своем желтом балахоне, страшный, с желтыми вращающимися глазами, склонился над ней в глумливой позе.
Не услышав ответа, Андрей развернулся и направился к Кате. Опередив его несколько неуклюжей, но быстрой походкой, старик встал на пути.
— Настоящий художник писать с натуры. По фото — не получается портрет.
— Послушай, всё это пустое, сказки венского леса. Ты великолепно рисуешь без живой натуры, — сказал Андрей, показывая на картины.
— Ай, батоно! Мой душу мотал. Все люди тут сидеть, пока я их рисовать с натуры.
— Мы — не все. Мы тут не сидеть. Мы оставить фото и уйти.
— Без натур нет портрет. Как работать, не видя, что писать?! Толстой войну прошел, иначе как роман «Войну и Мир» написать?
Андрей вспылил:
— Ходячая астролябия, ты со своими звездами совсем свихнулся. Толстой в Отечественной войне не участвовал.
— Ихвис толма, вай ме, что говоришь! Ай, сиафант! Кто ж за него тогда участвовал?! Гога и Магога?!
— Кто-кто, — недовольно проговорил Андрей. — Конь в пальто! Толстой еще не родился, когда шла война с Наполеоном.
— Гоими, вот чудак! Как не родился? Кто ж за него писал, если он не родился?
И у них разгорелся ожесточенный спор. Устав от объяснений, Андрей зажал уши руками и сказал, что ему нужна картина, написанная воображением. Не нужна копия, потому что есть живой, неповторимый оригинал. А требуется игра воображения, чтобы привнести в портрет некоторые детали… Старик замолчал. И Андрей объяснил, что это должны быть за детали.
— Келдым-белдым! — проговорил старик, дико вращая глазами. — Мы с девушкой оставаться писать картину, к вечеру будет все готово. Мамой клянусь!
С этими словами он поднял обе руки и странно ими задвигал. Его жестикуляция напоминала магические пассы. Андрей почувствовал, что слабеет. Ноги его подкашивались.
Тут подошла Катя, молча взяла его за руку и повела на выход. От её прикосновений Андрей словно очнулся. Посмотрев на старика с ненавистью, он обвел взглядом мастерскую, и, пропустив вперед Катю, вышел вслед за ней.
— Гуль-мангуль! Агла-магла! — услышали они уже на улице.
Обернувшись, увидели старика. Он приближался к ним походкой, поражавшей своей неуклюжестью. Он был босой, и Андрей успел заметить, что плюсна у него приходится как бы посреди ступни и пятка выступает назад настолько же, насколько выступают вперед пальцы. В силу такого устройства походка и была такой странной.
Сказав Кате, чтобы возвращалась в машину, Андрей обернулся и встретил старика холодной усмешкой:
— Ну что, звезданутый?! За бешкешем прибежал? Очень кушать хочется?!
Остановившись в двух шагах от Андрея, старик Газнели воздел руки горе, и скрюченные пальцы его сделались похожими на когти. Засалившийся до блеска балахон распахнулся, обнажив тощие кривые ноги, едва прикрытые рваными подштанниками, и художник показался неким нищенствующим магом, вечным и очень древним, поддерживающим свое перманентное существование пожиранием младенцев и черными колдовскими молитвами. Глаза его сверкали.
— Эласа, меласса! Варух, барух!
Нагромождая безо всякой меры замысловатые поговорки и образы, старик сообщил, что чудище Иезекииля, которое он только что дорисовал, подмигнув красным глазом, приказало ему согласиться на сделку. Поэтому он так сильно торопился. Итак, ему нужны фотографии, задаток, и еще раз объяснение.
С вершины холма они смотрели на несравненную чашу, на дне которой лежит, как драгоценность, величественный Сухуми, а над ним гигантскую розу вечерней зари. Вдали, в море света, вершины гор были столь же прозрачны, как само небо. Черные сосны поднимали к небу свои неподвижные вершины. Андрей улыбнулся, ощутив мир и безмятежность этого вечера. Катя была грустна. Взглянув на неё, он в который раз отметил тонкое совершенство её лица, открывшееся особым образом в этот день, когда была выполнена её просьба. На этом лице жизнь и деятельность души оставили свой след, не нарушив его юной и свежей прелести. Лучи света играли в её волосах, уложенных в красивую прическу, тень от лавровых деревьев падала ей на глаза, смягчая их блеск. Тускло мерцало монисто.
Он пытался отыскать взглядом, у подножья цветущих склонов, тот невидимый уголок, где они сегодня были с Катей. Там, у безумного художника, был заказан портрет, на котором она будет изображена такой, какой Андрей мечтал её видеть всегда.
Куда-то вглядываясь вдаль, она сделала шаг вперед. Любуясь смело открытой линией её затылка, он подошел к ней сзади и обнял. Она провела ладонью по его кисти и взяла его руку в свою.
— Почему ты скрываешь от меня то, о чём шептался с художником, что за дух тайны мировой?
— Эласа, меласса, секрет, слушай.
Она повернулась к нему лицом, и, обняв его шею, тесно прижавшись, упрямо сказала:
— Я требую признания!
— Я… тебя… люблю, — ответил он с расстановкой.
— Ну, знаешь… хотя… тоже неплохо, это я поддерживаю.
Держась за руки, они дошли до ресторана, мимо благосклонно склонившихся пальм, самшитовых деревьев, грабов, орхидей, олеандров, обвеваемые запахами ночных цветов, полыни, и эвкалиптов.
Зал был заполнен наполовину. Играла тихая музыка. В этот раз они заказали все одинаковое — горячие хачапури, чанахи, салат по-гречески и домашнее вино.
Наверное, впервые за две недели, Андрей увидел её живую улыбку и услышал в её голосе те пленительные интонации, что так очаровали его в первый день их встречи. Он поинтересовался, приезжала ли она в Волгоград за эти семь лет. Она ответила, что «было пару раз». Но ничего такого, о чем стоило бы вспомнить, в эти приезды не происходило.
— О-о! Этот аромат! — прикрыв глаза, протянула она. — Во Владивостоке тоже есть дендропарк, но запах там совсем другой. Тут можно остаться ради одного только запаха!
Катя рассказала, что раньше мечтала поселиться на одном из необитаемых островов залива Петра Великого. Это заповедные места с красивым рельефом, живописными берегами, богатым подводным миром — рай для уставших от городского шума людей, для аквалангистов, да и для всех, кто неравнодушен к природным красотам.
— Приезжаешь в один край, удивляющий свое суровой красотой; приезжаешь в другой, поражающий своим мягким климатом и живописными пейзажами; и в каждом месте оставляешь частицу своего сердца; оказываешься в третьем…
«Так на всех не хватит, — подумал Андрей. — Опять же, где-то я уже слышал что-то подобное».
Отдавшись созерцанию её глаз, горевших темно-изумрудными переливами, он не заметил, как началась и закончилась пантомима «Смерть несчастного влюбленного».
Раздвинулись зеркальные двери, и в зал впорхнули юные танцовщицы. На стройных бедрах раскачивался бирюзовый и розовый шелк. Золотые змеи сверкали на смуглой коже. Поднимаясь на ногах, танцовщицы плавно закружились, застывая в обольстительных позах.
Многие посетители встали со своих мест и ближе подобрались к сцене. Из курильниц расходился по залу фимиам, и, точно одурманенные фиолетовым дымом, танцовщицы качнулись и все разом опустились на шелковые подушки. Осталась только самая гибкая, извивая пурпурный шарф, едва касаясь пола, она казалась нарисованной. Томный взгляд её был устремлен вдаль. Она протянула смуглые руки и застыла с полузакрытыми глазами. И вдруг, словно опьянев от сладострастных видений, откинула косы, переплетенные цветами, топнула ножками и зазвенела кольцами и браслетами. Не улыбаясь, целомудренная в вызывающей позе, она закружилась еще стремительнее, еще сладострастнее.
Зал изумленно качнулся. Среди посетителей пронесся шепот восхищения. Девушка продолжала извиваться в опьяняющем танце. Внезапно она рванулась и исчезла за кулисами. Журчащие звуки флейты наполнили туманный зал. Сидевшие на подушках танцовщицы вставали по очереди, кланялись, и удалялись под громкие аплодисменты и восторженные возгласы.
— Какое нежное мясо! — сказала Катя.
— А что мясо… — рассеяно ответил Андрей, смотря вслед уходящим танцовщицам. — Тут все такие.
— Но все равно, дружочек мой, — заметила она между двумя глотками вина, — лучше, чем ты, никто не приготовит мясо!
— Намек понял, — вздохнул он, представляя себя в клетчатом фартуке, на кухне, среди кастрюль, сковородок, и не разобранных сумок с продуктами.
Заиграла громкая музыка, и на сцене появилась группа джигитов, с пышными усами, в белых гимнастерках, с шашками, в папахах, и стала лихо отплясывать лезгинку.
Посмотрев на Андрея, Катя громко рассмеялась. А, отпив немного вина, засмеялась еще громче — так, будто он в воображаемом клетчатом фартуке, с ножом в зубах, прошелся на руках по залу.
— Ты чего такой стал… потерянный?
Андрей натянуто улыбнулся в ответ.
Под грохот музыки и воинственные крики танцоров, сидевшие в зале мужчины поднялись все без исключения, стали громко хлопать в ладоши, кто-то вышел к сцене и пустился в пляс. Взвизг зурны, взвизг сабель, звон пандури, дайра, грохот дапи, крики «Ваша?! Ваша?!», победоносные звуки горотото сотрясали зал.
Напряжение прорвалось, умчалась скованность. Залпом осушив бокал вина, Андрей слабо улыбнулся, потом смелее, шире, затем, захлопав в ладоши, громко расхохотался.
Мягко, словно бархат, легла на притаившуюся землю теплая ночь. Полная луна царствовала над высотами, погружая башни и леса в прозрачное серебро. Едва слышно шевелились густые заросли.
Она шла рядом, и соблазнительные формы её тела сказывались в каждом её движении. Для поездки в город Андрей попросил её надеть что-то вроде паранджи, и она сделала все, что могла. На ней была свободная блузка с рукавами до локтя и широкие, как шаровары, брюки. Но все равно, каждый шаг открывал тайны её красоты, пленительной и непогрешимой. Его фантазия не отличалась сдержанностью, когда он думал о Кате.
Они подошли к площадке, с которой открывался вид на город. Внизу, в голубоватой мгле, Сухуми казался роем светлячков.
— Открой мне страшную тайну: о ком ты думала последние две недели? Кого-то вспоминала? Ты кому-то оставила частицу своего сердца?
— Это что, ревность?
Андрей молчал, пытаясь сформулировать мысль. Ему не хотелось, чтобы прошлое отражалось в настоящем, хоть оно его и сотворило. Неизбежны сравнения, возможно, не в его пользу, переживания, тягостное примирение с действительностью: «пусть не высший класс, зато моя собственность». Как хорошо быть единственным и неповторимым.
— Почему нигде не сказано, что делать с молчунами, не желающими поделиться своими мыслями? — сказала Катя.
И, обернувшись, посмотрев через плечо на дремлющий в ночной тишине город, она взяла Андрея за руку и повела его по тропинке. Они шли в ночной тишине, не говоря ни слова. Возле машины, так и не дождавшись ответа, Катя нарушила молчание.
— Думала, мы обо всём договорились: я поверила в то, что я у тебя — первая; ты поверил в то, что ты — мой номер один.
— Ладно, чего уж там… — уныло ответил он.
Густая темнота казалась бархатом, мягко обволакивавшим улочки. Машина шла ровно, расплескивая под колесами свет фонарей. Катя беспрерывно тормошила Андрея, прижималась, щекотала, дразнила. Два раза они останавливались, чтобы поцеловаться.
Не замечая ни дороги, ни времени, Андрей вскоре сообразил, что пропустил нужный поворот. Дорога шла все время в гору. Быстро прикинув в уме знакомые ориентиры, он подумал, что где-то должен быть выезд на второстепенную дорогу, по которой можно вернуться туда, куда нужно. Но вскоре понял, что заблудился. Они катили среди безмолвия ночи по голубой дороге, окаймленной темной зеленью деревьев. И эта местность была совершенно ему незнакома.
— Катюша, мы заблудились.
Она посмотрела в окружающую темноту:
— Подумаешь! Я такая пьяная, мне сейчас всё равно на неудобства. Можем заночевать в лесу. Как те дикари, которым ты завидуешь.
Сделав глоток вина, она передала ему бутылку. Остановив машину, Андрей тоже отпил из горла. Закупорив бутылку, положил её на заднее сиденье.
Осмотревшись, он увидел, что дорога в этом месте круто загибалась влево. Дальний свет фар выхватывал причудливые очертания деревьев и поросшие мхом валуны.
— Опасный поворот, — заметил Андрей, — и ни одного знака.
— Смотри, какое чудо! — воскликнула Катя, показывая на деревья.
Прямо перед ними, в том месте, где дорога уходила влево, два дерева стояли ближе всех к дороге. Старая сосна с усохшими сучьями, которые торчали, как обрубленные топором перекладины лестницы, а высоко в небе, будто гнезда аиста, колыхалась только светло-зеленая верхушка её с шишками, глядевшими вверх. Рядом с ней стояла молодая подруга её, чей ствол на высоте пяти метров раздваивался, исходящие ветви, очертив причудливыми изгибами сердечко, взмывали вверх. Остатки скал в виде обломков лежали вдоль дороги. Среди них — огромный серый валун, напоминавший могильный камень, а витиеватые трещины на нем — эпитафию на непонятном языке.
— Сердечко, — хороший знак.
Внезапно деревья осветились светом фар. Какая-то машина приближалась к повороту, но из-за скалы её не было видно. Тут только Андрей заметил, что остановился посередине дороги.
Вынырнувшую из-за поворота легковушку он сначала принял за микроавтобус. Это была светлая «девятка» Жигули, и в свете фар Андрей успел разглядеть абхазские номера. На повороте машина вылетела на встречную полосу, и, не сбавляя скорости, мчалась прямо на них.
Андрей не мог похвастаться тем, что никогда не испытывал страха. Но всякий раз, когда что-то похожее на страх подкрадывалось к нему, он отмечал появление чувства, легко подчинявшегося рассудку. Так как в нем не было никакого сладострастия или соблазна, то преодолеть его было нетрудно. Кроме того, он не владел способностью немедленного реагирования на то, что происходило вокруг него. Эта способность редко в нем проявлялась — и только тогда, когда то, что он видел, совпадало с его внутренним состоянием. Преимущественно это были вещи в известной мере неподвижные, статичные, и отдаленные от него, и они не должны были возбуждать в нем никакого личного интереса. Это мог быть медленный полет крупной птицы, или шум прибоя, или неожиданный поворот дороги, за которым открывались тростники и болота. Но во всех случаях, когда дело касалось его участи или опасностей, ему угрожавших, заметнее всего становилась своеобразная глухота, которая образовывалась вследствие все той же неспособности немедленного душевного отклика на то, что с ним происходит. Эта душевная глухота отделяла его от жизни обычных волнений и страхов, характерных для угрожающих жизни ситуаций.
…В тот момент, когда Катя, судорожно схватив ручку двери, громко закричала, Андрей отжал сцепление, вдавил педаль газа в пол, и вырулил на левую обочину. Мимо них пронеслась «девятка», и в зеркало заднего вида он рассмотрел, что машина только через двадцать метров вернулась в свой ряд.
Они обменялись долгим немым взглядом. Катя сказала:
— «Хороший» знак. Мы чуть не погибли.
Они отъехали от опасного места подальше и вышли из машины.
Загадочно улыбаясь посеребренной чинаре, луна закачалась над благоуханными ветвями.
В зеленой полумгле терялась тропа, увлекавшая вниз, в черноту ущелья. Подойдя к склону, они остановились. Катя закурила. Она посмотрела на небо, и в её глазах отразились мерцавшие искорки звезд. На её шелковых ресницах блеснули и задрожали прозрачные слезинки.
— Обними… Андрюша… меня до сих пор трясёт.
В дремотной тишине, стелившейся окрест, неслышно колыхались ветви. Скрытый густым орешником, журчал ручей.
Успокоившись, она сказала, что ей уже не «всё равно на неудобства», и надо бы выдвинуться в обратный путь, домой.
Они пробирались сквозь заросли. Выйдя на поляну, остановились, чтоб осмотреться.
— Что за плутания в ночи, опять мы заблудились.
В кустах вдруг что-то зашевелилось, и, тяжело хлопая крыльями, низко над землёй пролетела черная птица. Катя испуганно вскрикнула.
— Андрюша! Я боюсь!
Он взял её за руку и уверенно повел по тропинке.
— Катенька… мой бог, это всего лишь птица. Пойдём, я понял, куда надо идти.
Глава 24
— При чем тут пароход?
— Не получится фотография, параход, — резюмировал старик.
Посмотрев в окно, он стал работать дальше.
Андрей осмотрелся. По стенам мастерской, заключенные в золотистые рамки, среди ангелов, патриархов и святых, мирно царили бледные девы с длинными руками и печальными глазами. У окна, прислоненный к стене, стоял портрет Магдалины. Она была изображена закутанной в свои волосы, пугающе худая и старая, словно какая-нибудь нищая с военно-сухумской дороги, сожженная солнцем и снежными обвалами, скатившимися с Эльбруса. Со страшной и трогательной правдивостью она была написана безумным стариком.
— У вас большой талант, — несмело произнес Андрей, придя в себя. — Но мы не можем тут надолго оставаться. У нас программа — мы должны осмотреть достопримечательности.
— Тебе смотреть достопримечательность, ей остаться и работать со мной. Иначе нет портрета, параход.
— Мы вам заплатим, — возразил Андрей. — Оставим задаток и пару фотографий.
— Мне не нужны макути! — взвизгнул старик. — Я творить шедевр, потому что я великий мастер, а не чатлах.
Тут старик понес такую околесицу, что стало жутко. Он отлучал потенциальных клиентов от святого, проклинал их именем Сфер, Колес, и чудищ Елисеевых. Андрей хотел уйти, и не мог сдвинуться с места. Катя молча опустилась на покрытый засаленной тряпицей табурет. Она смотрела на старика широко раскрытыми глазами. Смахнув, капельки пота, выступившие на лбу, Андрей сказал:
— Внимание, маэстро! Девушка уходит, художник остаётся с фотографией. Иначе никак, болт.
И сделал вид, что уходит. Между тем, он чувствовал, что силы покидают его. Острое воображение рисовало ужасные картины: вот он, обвитый корнями мандрагор, засасывается ими в подземелье, а Катя, связанная, лежит на полу мастерской, и старик, маньяк из маньяков, в своем желтом балахоне, страшный, с желтыми вращающимися глазами, склонился над ней в глумливой позе.
Не услышав ответа, Андрей развернулся и направился к Кате. Опередив его несколько неуклюжей, но быстрой походкой, старик встал на пути.
— Настоящий художник писать с натуры. По фото — не получается портрет.
— Послушай, всё это пустое, сказки венского леса. Ты великолепно рисуешь без живой натуры, — сказал Андрей, показывая на картины.
— Ай, батоно! Мой душу мотал. Все люди тут сидеть, пока я их рисовать с натуры.
— Мы — не все. Мы тут не сидеть. Мы оставить фото и уйти.
— Без натур нет портрет. Как работать, не видя, что писать?! Толстой войну прошел, иначе как роман «Войну и Мир» написать?
Андрей вспылил:
— Ходячая астролябия, ты со своими звездами совсем свихнулся. Толстой в Отечественной войне не участвовал.
— Ихвис толма, вай ме, что говоришь! Ай, сиафант! Кто ж за него тогда участвовал?! Гога и Магога?!
— Кто-кто, — недовольно проговорил Андрей. — Конь в пальто! Толстой еще не родился, когда шла война с Наполеоном.
— Гоими, вот чудак! Как не родился? Кто ж за него писал, если он не родился?
И у них разгорелся ожесточенный спор. Устав от объяснений, Андрей зажал уши руками и сказал, что ему нужна картина, написанная воображением. Не нужна копия, потому что есть живой, неповторимый оригинал. А требуется игра воображения, чтобы привнести в портрет некоторые детали… Старик замолчал. И Андрей объяснил, что это должны быть за детали.
— Келдым-белдым! — проговорил старик, дико вращая глазами. — Мы с девушкой оставаться писать картину, к вечеру будет все готово. Мамой клянусь!
С этими словами он поднял обе руки и странно ими задвигал. Его жестикуляция напоминала магические пассы. Андрей почувствовал, что слабеет. Ноги его подкашивались.
Тут подошла Катя, молча взяла его за руку и повела на выход. От её прикосновений Андрей словно очнулся. Посмотрев на старика с ненавистью, он обвел взглядом мастерскую, и, пропустив вперед Катю, вышел вслед за ней.
— Гуль-мангуль! Агла-магла! — услышали они уже на улице.
Обернувшись, увидели старика. Он приближался к ним походкой, поражавшей своей неуклюжестью. Он был босой, и Андрей успел заметить, что плюсна у него приходится как бы посреди ступни и пятка выступает назад настолько же, насколько выступают вперед пальцы. В силу такого устройства походка и была такой странной.
Сказав Кате, чтобы возвращалась в машину, Андрей обернулся и встретил старика холодной усмешкой:
— Ну что, звезданутый?! За бешкешем прибежал? Очень кушать хочется?!
Остановившись в двух шагах от Андрея, старик Газнели воздел руки горе, и скрюченные пальцы его сделались похожими на когти. Засалившийся до блеска балахон распахнулся, обнажив тощие кривые ноги, едва прикрытые рваными подштанниками, и художник показался неким нищенствующим магом, вечным и очень древним, поддерживающим свое перманентное существование пожиранием младенцев и черными колдовскими молитвами. Глаза его сверкали.
— Эласа, меласса! Варух, барух!
Нагромождая безо всякой меры замысловатые поговорки и образы, старик сообщил, что чудище Иезекииля, которое он только что дорисовал, подмигнув красным глазом, приказало ему согласиться на сделку. Поэтому он так сильно торопился. Итак, ему нужны фотографии, задаток, и еще раз объяснение.
С вершины холма они смотрели на несравненную чашу, на дне которой лежит, как драгоценность, величественный Сухуми, а над ним гигантскую розу вечерней зари. Вдали, в море света, вершины гор были столь же прозрачны, как само небо. Черные сосны поднимали к небу свои неподвижные вершины. Андрей улыбнулся, ощутив мир и безмятежность этого вечера. Катя была грустна. Взглянув на неё, он в который раз отметил тонкое совершенство её лица, открывшееся особым образом в этот день, когда была выполнена её просьба. На этом лице жизнь и деятельность души оставили свой след, не нарушив его юной и свежей прелести. Лучи света играли в её волосах, уложенных в красивую прическу, тень от лавровых деревьев падала ей на глаза, смягчая их блеск. Тускло мерцало монисто.
Он пытался отыскать взглядом, у подножья цветущих склонов, тот невидимый уголок, где они сегодня были с Катей. Там, у безумного художника, был заказан портрет, на котором она будет изображена такой, какой Андрей мечтал её видеть всегда.
Куда-то вглядываясь вдаль, она сделала шаг вперед. Любуясь смело открытой линией её затылка, он подошел к ней сзади и обнял. Она провела ладонью по его кисти и взяла его руку в свою.
— Почему ты скрываешь от меня то, о чём шептался с художником, что за дух тайны мировой?
— Эласа, меласса, секрет, слушай.
Она повернулась к нему лицом, и, обняв его шею, тесно прижавшись, упрямо сказала:
— Я требую признания!
— Я… тебя… люблю, — ответил он с расстановкой.
— Ну, знаешь… хотя… тоже неплохо, это я поддерживаю.
Держась за руки, они дошли до ресторана, мимо благосклонно склонившихся пальм, самшитовых деревьев, грабов, орхидей, олеандров, обвеваемые запахами ночных цветов, полыни, и эвкалиптов.
Зал был заполнен наполовину. Играла тихая музыка. В этот раз они заказали все одинаковое — горячие хачапури, чанахи, салат по-гречески и домашнее вино.
Наверное, впервые за две недели, Андрей увидел её живую улыбку и услышал в её голосе те пленительные интонации, что так очаровали его в первый день их встречи. Он поинтересовался, приезжала ли она в Волгоград за эти семь лет. Она ответила, что «было пару раз». Но ничего такого, о чем стоило бы вспомнить, в эти приезды не происходило.
— О-о! Этот аромат! — прикрыв глаза, протянула она. — Во Владивостоке тоже есть дендропарк, но запах там совсем другой. Тут можно остаться ради одного только запаха!
Катя рассказала, что раньше мечтала поселиться на одном из необитаемых островов залива Петра Великого. Это заповедные места с красивым рельефом, живописными берегами, богатым подводным миром — рай для уставших от городского шума людей, для аквалангистов, да и для всех, кто неравнодушен к природным красотам.
— Приезжаешь в один край, удивляющий свое суровой красотой; приезжаешь в другой, поражающий своим мягким климатом и живописными пейзажами; и в каждом месте оставляешь частицу своего сердца; оказываешься в третьем…
«Так на всех не хватит, — подумал Андрей. — Опять же, где-то я уже слышал что-то подобное».
Отдавшись созерцанию её глаз, горевших темно-изумрудными переливами, он не заметил, как началась и закончилась пантомима «Смерть несчастного влюбленного».
Раздвинулись зеркальные двери, и в зал впорхнули юные танцовщицы. На стройных бедрах раскачивался бирюзовый и розовый шелк. Золотые змеи сверкали на смуглой коже. Поднимаясь на ногах, танцовщицы плавно закружились, застывая в обольстительных позах.
Многие посетители встали со своих мест и ближе подобрались к сцене. Из курильниц расходился по залу фимиам, и, точно одурманенные фиолетовым дымом, танцовщицы качнулись и все разом опустились на шелковые подушки. Осталась только самая гибкая, извивая пурпурный шарф, едва касаясь пола, она казалась нарисованной. Томный взгляд её был устремлен вдаль. Она протянула смуглые руки и застыла с полузакрытыми глазами. И вдруг, словно опьянев от сладострастных видений, откинула косы, переплетенные цветами, топнула ножками и зазвенела кольцами и браслетами. Не улыбаясь, целомудренная в вызывающей позе, она закружилась еще стремительнее, еще сладострастнее.
Зал изумленно качнулся. Среди посетителей пронесся шепот восхищения. Девушка продолжала извиваться в опьяняющем танце. Внезапно она рванулась и исчезла за кулисами. Журчащие звуки флейты наполнили туманный зал. Сидевшие на подушках танцовщицы вставали по очереди, кланялись, и удалялись под громкие аплодисменты и восторженные возгласы.
— Какое нежное мясо! — сказала Катя.
— А что мясо… — рассеяно ответил Андрей, смотря вслед уходящим танцовщицам. — Тут все такие.
— Но все равно, дружочек мой, — заметила она между двумя глотками вина, — лучше, чем ты, никто не приготовит мясо!
— Намек понял, — вздохнул он, представляя себя в клетчатом фартуке, на кухне, среди кастрюль, сковородок, и не разобранных сумок с продуктами.
Заиграла громкая музыка, и на сцене появилась группа джигитов, с пышными усами, в белых гимнастерках, с шашками, в папахах, и стала лихо отплясывать лезгинку.
Посмотрев на Андрея, Катя громко рассмеялась. А, отпив немного вина, засмеялась еще громче — так, будто он в воображаемом клетчатом фартуке, с ножом в зубах, прошелся на руках по залу.
— Ты чего такой стал… потерянный?
Андрей натянуто улыбнулся в ответ.
Под грохот музыки и воинственные крики танцоров, сидевшие в зале мужчины поднялись все без исключения, стали громко хлопать в ладоши, кто-то вышел к сцене и пустился в пляс. Взвизг зурны, взвизг сабель, звон пандури, дайра, грохот дапи, крики «Ваша?! Ваша?!», победоносные звуки горотото сотрясали зал.
Напряжение прорвалось, умчалась скованность. Залпом осушив бокал вина, Андрей слабо улыбнулся, потом смелее, шире, затем, захлопав в ладоши, громко расхохотался.
Мягко, словно бархат, легла на притаившуюся землю теплая ночь. Полная луна царствовала над высотами, погружая башни и леса в прозрачное серебро. Едва слышно шевелились густые заросли.
Она шла рядом, и соблазнительные формы её тела сказывались в каждом её движении. Для поездки в город Андрей попросил её надеть что-то вроде паранджи, и она сделала все, что могла. На ней была свободная блузка с рукавами до локтя и широкие, как шаровары, брюки. Но все равно, каждый шаг открывал тайны её красоты, пленительной и непогрешимой. Его фантазия не отличалась сдержанностью, когда он думал о Кате.
Они подошли к площадке, с которой открывался вид на город. Внизу, в голубоватой мгле, Сухуми казался роем светлячков.
— Открой мне страшную тайну: о ком ты думала последние две недели? Кого-то вспоминала? Ты кому-то оставила частицу своего сердца?
— Это что, ревность?
Андрей молчал, пытаясь сформулировать мысль. Ему не хотелось, чтобы прошлое отражалось в настоящем, хоть оно его и сотворило. Неизбежны сравнения, возможно, не в его пользу, переживания, тягостное примирение с действительностью: «пусть не высший класс, зато моя собственность». Как хорошо быть единственным и неповторимым.
— Почему нигде не сказано, что делать с молчунами, не желающими поделиться своими мыслями? — сказала Катя.
И, обернувшись, посмотрев через плечо на дремлющий в ночной тишине город, она взяла Андрея за руку и повела его по тропинке. Они шли в ночной тишине, не говоря ни слова. Возле машины, так и не дождавшись ответа, Катя нарушила молчание.
— Думала, мы обо всём договорились: я поверила в то, что я у тебя — первая; ты поверил в то, что ты — мой номер один.
— Ладно, чего уж там… — уныло ответил он.
Густая темнота казалась бархатом, мягко обволакивавшим улочки. Машина шла ровно, расплескивая под колесами свет фонарей. Катя беспрерывно тормошила Андрея, прижималась, щекотала, дразнила. Два раза они останавливались, чтобы поцеловаться.
Не замечая ни дороги, ни времени, Андрей вскоре сообразил, что пропустил нужный поворот. Дорога шла все время в гору. Быстро прикинув в уме знакомые ориентиры, он подумал, что где-то должен быть выезд на второстепенную дорогу, по которой можно вернуться туда, куда нужно. Но вскоре понял, что заблудился. Они катили среди безмолвия ночи по голубой дороге, окаймленной темной зеленью деревьев. И эта местность была совершенно ему незнакома.
— Катюша, мы заблудились.
Она посмотрела в окружающую темноту:
— Подумаешь! Я такая пьяная, мне сейчас всё равно на неудобства. Можем заночевать в лесу. Как те дикари, которым ты завидуешь.
Сделав глоток вина, она передала ему бутылку. Остановив машину, Андрей тоже отпил из горла. Закупорив бутылку, положил её на заднее сиденье.
Осмотревшись, он увидел, что дорога в этом месте круто загибалась влево. Дальний свет фар выхватывал причудливые очертания деревьев и поросшие мхом валуны.
— Опасный поворот, — заметил Андрей, — и ни одного знака.
— Смотри, какое чудо! — воскликнула Катя, показывая на деревья.
Прямо перед ними, в том месте, где дорога уходила влево, два дерева стояли ближе всех к дороге. Старая сосна с усохшими сучьями, которые торчали, как обрубленные топором перекладины лестницы, а высоко в небе, будто гнезда аиста, колыхалась только светло-зеленая верхушка её с шишками, глядевшими вверх. Рядом с ней стояла молодая подруга её, чей ствол на высоте пяти метров раздваивался, исходящие ветви, очертив причудливыми изгибами сердечко, взмывали вверх. Остатки скал в виде обломков лежали вдоль дороги. Среди них — огромный серый валун, напоминавший могильный камень, а витиеватые трещины на нем — эпитафию на непонятном языке.
— Сердечко, — хороший знак.
Внезапно деревья осветились светом фар. Какая-то машина приближалась к повороту, но из-за скалы её не было видно. Тут только Андрей заметил, что остановился посередине дороги.
Вынырнувшую из-за поворота легковушку он сначала принял за микроавтобус. Это была светлая «девятка» Жигули, и в свете фар Андрей успел разглядеть абхазские номера. На повороте машина вылетела на встречную полосу, и, не сбавляя скорости, мчалась прямо на них.
Андрей не мог похвастаться тем, что никогда не испытывал страха. Но всякий раз, когда что-то похожее на страх подкрадывалось к нему, он отмечал появление чувства, легко подчинявшегося рассудку. Так как в нем не было никакого сладострастия или соблазна, то преодолеть его было нетрудно. Кроме того, он не владел способностью немедленного реагирования на то, что происходило вокруг него. Эта способность редко в нем проявлялась — и только тогда, когда то, что он видел, совпадало с его внутренним состоянием. Преимущественно это были вещи в известной мере неподвижные, статичные, и отдаленные от него, и они не должны были возбуждать в нем никакого личного интереса. Это мог быть медленный полет крупной птицы, или шум прибоя, или неожиданный поворот дороги, за которым открывались тростники и болота. Но во всех случаях, когда дело касалось его участи или опасностей, ему угрожавших, заметнее всего становилась своеобразная глухота, которая образовывалась вследствие все той же неспособности немедленного душевного отклика на то, что с ним происходит. Эта душевная глухота отделяла его от жизни обычных волнений и страхов, характерных для угрожающих жизни ситуаций.
…В тот момент, когда Катя, судорожно схватив ручку двери, громко закричала, Андрей отжал сцепление, вдавил педаль газа в пол, и вырулил на левую обочину. Мимо них пронеслась «девятка», и в зеркало заднего вида он рассмотрел, что машина только через двадцать метров вернулась в свой ряд.
Они обменялись долгим немым взглядом. Катя сказала:
— «Хороший» знак. Мы чуть не погибли.
Они отъехали от опасного места подальше и вышли из машины.
Загадочно улыбаясь посеребренной чинаре, луна закачалась над благоуханными ветвями.
В зеленой полумгле терялась тропа, увлекавшая вниз, в черноту ущелья. Подойдя к склону, они остановились. Катя закурила. Она посмотрела на небо, и в её глазах отразились мерцавшие искорки звезд. На её шелковых ресницах блеснули и задрожали прозрачные слезинки.
— Обними… Андрюша… меня до сих пор трясёт.
В дремотной тишине, стелившейся окрест, неслышно колыхались ветви. Скрытый густым орешником, журчал ручей.
Успокоившись, она сказала, что ей уже не «всё равно на неудобства», и надо бы выдвинуться в обратный путь, домой.
Они пробирались сквозь заросли. Выйдя на поляну, остановились, чтоб осмотреться.
— Что за плутания в ночи, опять мы заблудились.
В кустах вдруг что-то зашевелилось, и, тяжело хлопая крыльями, низко над землёй пролетела черная птица. Катя испуганно вскрикнула.
— Андрюша! Я боюсь!
Он взял её за руку и уверенно повел по тропинке.
— Катенька… мой бог, это всего лишь птица. Пойдём, я понял, куда надо идти.
Глава 24
Казино «Фараон» было выбрано им не случайно. Если в «Золотом Глобусе» и в предыдущем ему «Кристалле» у него было время для рекогносцировки, то сейчас, наверное, информация о «счастливчике» мгновенно распространится среди игорных заведений. Поэтому Владимир решил действовать наверняка, сыграв один раз по-крупному, а не тратить время на частые, но мелкие выигрыши.
Три недели ушло на подготовку к операции. Через знакомых он вышел на крупье — Егора Ченцова. Это был полнеющий молодой человек с простецкой физиономией, спокойный, уравновешенный парень, с хитрецой, здоровой психикой, понятными жизненными установками. С ним быстро удалось договориться. При раздаче карт Егор должен был выдать Владимиру выигрышную комбинацию, деньги — на троих. Третий участник схемы — сотрудник службы безопасности, который должен вырезать фрагмент видеозаписи, на котором Егор подмешивает карты.
Войдя в зал, Владимир отметил сразу три группы «кутил», пришедших сюда, чтобы развлечься — хорошо выпить и проиграть кучу денег. Еще было человек десять «сумасшедших», пришедших с маниакальной целью обыграть казино. У них были свои системы выигрыша, они что-то помечали в блокнотах, выстраивали схемы. Цель их визита, очевидно — тупо смотреть воспаленными глазами на то, как уплывают их деньги. Была свежая кровь — новички, которых привели друзья, или сами пришли из любопытства. Также по залу бродили какие-то странные субъекты, которые не играли, не выпивали, и непонятно зачем они сюда пришли, но вид у них был такой, будто они совершили какие-то великие дела, и собираются совершить ещё более великие.
Для начала Владимир посидел в зале игровых автоматов, потом проиграл немного денег в покер, затем отправился играть в рулетку. Он поставил два раза подряд на «красное», потом один раз на двенадцать средних цифр, и, всего-навсего утроив количество фишек, отошел в сторону. Чувствовалось приятное волнение, можно было бы продолжить, но не хватало еще, чтобы сейчас подошла официантка, «случайно» вылила вино на брюки, и, проводив в служебное помещение якобы для чистки костюма, сдала охранникам для проработки.
Сегодня другие планы. Из всех беспроигрышных схем сегодняшняя — самая беспроигрышная.
Впервые он надел такой прикид и чувствовал себя в нем довольно неуютно. Блестящая черная рубашка, черные джинсы, остроносые черные туфли, золотой браслет и золотая печатка — «болт». Но так надо — легче затеряться среди всех этих олухов.
Владимир прошелся по залу, и направился к барной стойке. Несколько девушек в коротких юбках сидели на высоких стульях, потягивая коктейли, изредка перебрасываясь короткими фразами. Он подошел к приглянувшейся девушке, и, сделав глупое лицо, спросил:
— Извините, отвлеку вас на минутку. Мне нужно запить лекарство. Можно сделать пару глотков из вашего бокала?
Смерив его надменно-холодным взглядом, она ответила:
— Лох, что ли? Сам не можешь купить?
— Не могу, все в дело вложено…
С этими словами Владимир показал ей содержимое всех своих карманов — внушительную гору фишек.
— … хотя бы одну фишку израсходую на выпивку — игры не будет. Примета такая.
И он рассказал, что несколько раз изменял привычкам, и потом приходилось сутками сидеть в казино, отыгрывая потерянные деньги. В своем повествовании он упирал на то, что игорные заведения, да и любые другие крутые места для него — что дом родной. Ну, а приметы для игрока — это святое.
— А что за лекарство? — спросила девушка. — Ты не заразный?
— Стимулятор мозга, — ответил Владимир, показывая беленькую капсулу — освежитель дыхания. — Помогает сосредоточиться, высвобождает умственные ресурсы.
Она все еще недоверчиво смотрела на него.
— Какой-то ты странный.
— Взгляд красивой девушки придает мне бешеный азарт. Чувствую, сегодня буду в выигрыше. И чисто конкретно отблагодарю тебя за коктейль.
И, не дожидаясь разрешения, взял из её рук бокал и, сделав два больших глотка, вернул обратно. Это был обычный вишневый сок в бокале, украшенном, как для всемирного конкурса барменов.
— Ты хотя бы проверяешься? — спросила она, поставив бокал на стойку.
Вместо ответа он взял её за руку. Погладил кисть своей ухоженной изящной ладонью, неестественно маленькой по сравнению с его могучей фигурой, и диссонировавшей со всем его свирепым обликом. Красивое лицо его было изъедено оспинами, улыбка почему-то выходила слишком хищной, и только доверительный взгляд его умных серых глаз располагал к откровенному общению.
— Красивая рука… Ты не волнуйся, можешь доверять мне. Я — доктор.
И он развил эту тему, рассказав несколько забавных историй, услышанных от брата, работавшего хирургом. Ему удалось развеселить девушку.
— Могу поспорить, что у тебя тридцать шестой размер ноги, а талия…
И он обнял её. Она не сопротивлялась, и даже слегка прижалась к нему.
— … шестьдесят два…
— Немного ошибся, но все равно — молодец! Меня зовут Лиля.
— Игорь, — ответил он, и тут же пожалел о сказанном.
Так звали его брата, а они ведь близнецы. Не стоило, конечно, так делать, но эта привычка, черт бы её побрал!
— У тебя влажная ладошка… Наверное, тамтоже всё очень…
Наклонившись, он сказал ей на ухо несколько фривольных фраз, отчего она сначала покраснела, затем расхохоталась.
— Может, сразу в ЗАГС?
— Обсудим. Так ты одна живёшь?…
Она кивнула в сторону подруг
— Снимаем квартиру со Светой и Леной. А у тебя друзья есть?
— Сегодня обойдемся без друзей.
Егор уже десять минут, как отсутствовал. Пора было выдвигаться на боевой рубеж.
Владимир хотел поцеловать Лилю в щеку, она же с готовностью подставила губы.
— Мне пора. Жди меня тут.
Отойдя два шага, он обернулся, послал ей воздушный поцелуй, и направился к условленному столу. Там находилась группа, названная им «кутилами».
К девушке-крупье обратился блондин с ястребиным профилем:
— То есть, Женечка, вам нравится такая работа?
Вскрывая новую колоду карт, она чуть заметно пожала плечами.
— А до которого часа вы работаете?
Тут подошел менеджер и объявил, что разговаривать с крупье запрещено.
— Ладно, умник! Пошел отсюда!
— Таковы правила, — добавил менеджер извиняющимся тоном и отошел.
К остроносому, с выступающим подбородком шатену подошел мужчина средних лет и передал деньги.
— Молодец. Жди в машине. Мы скоро.
— Знаю, Вадим Сергеич, как вы скоро, — грустно вздохнул водитель.
Вадим Сергеевич вышел из-за стола и направился к кассе. Вскоре он вернулся с грудой фишек, часть из них раздал друзьям, оставшиеся положил перед собой.
Один из игроков посетовал, что в казино такие дурацкие порядки — частая смена крупье за столом. Вот если бы Женя провела с ними весь вечер. Но… деваться некуда. И раз уж такие правила, неплохо было бы, если б ей на замену пришла не менее симпатичная девушка. И он рассказал анекдот.
— Над горным ущельем парит орел. На дне ущелья, на берегу горной реки, двое занимаются любовью. На следующий день, пролетая ущельем, орел снова увидел того же самого мужчину, но уже с другой девушкой. Всю неделю орел летал над этим ущельем, и видел этого мужчину — каждый раз с новой девушкой.
И рассказчик поднял свой бокал:
— Так выпьем же за постоянство мужчин и непостоянство женщин!
За игрой следили только двое — Вадим Сергеевич и полный усатый мужчина с фельдфебельским лицом. Остальных интересовала только Женя.
Три недели ушло на подготовку к операции. Через знакомых он вышел на крупье — Егора Ченцова. Это был полнеющий молодой человек с простецкой физиономией, спокойный, уравновешенный парень, с хитрецой, здоровой психикой, понятными жизненными установками. С ним быстро удалось договориться. При раздаче карт Егор должен был выдать Владимиру выигрышную комбинацию, деньги — на троих. Третий участник схемы — сотрудник службы безопасности, который должен вырезать фрагмент видеозаписи, на котором Егор подмешивает карты.
Войдя в зал, Владимир отметил сразу три группы «кутил», пришедших сюда, чтобы развлечься — хорошо выпить и проиграть кучу денег. Еще было человек десять «сумасшедших», пришедших с маниакальной целью обыграть казино. У них были свои системы выигрыша, они что-то помечали в блокнотах, выстраивали схемы. Цель их визита, очевидно — тупо смотреть воспаленными глазами на то, как уплывают их деньги. Была свежая кровь — новички, которых привели друзья, или сами пришли из любопытства. Также по залу бродили какие-то странные субъекты, которые не играли, не выпивали, и непонятно зачем они сюда пришли, но вид у них был такой, будто они совершили какие-то великие дела, и собираются совершить ещё более великие.
Для начала Владимир посидел в зале игровых автоматов, потом проиграл немного денег в покер, затем отправился играть в рулетку. Он поставил два раза подряд на «красное», потом один раз на двенадцать средних цифр, и, всего-навсего утроив количество фишек, отошел в сторону. Чувствовалось приятное волнение, можно было бы продолжить, но не хватало еще, чтобы сейчас подошла официантка, «случайно» вылила вино на брюки, и, проводив в служебное помещение якобы для чистки костюма, сдала охранникам для проработки.
Сегодня другие планы. Из всех беспроигрышных схем сегодняшняя — самая беспроигрышная.
Впервые он надел такой прикид и чувствовал себя в нем довольно неуютно. Блестящая черная рубашка, черные джинсы, остроносые черные туфли, золотой браслет и золотая печатка — «болт». Но так надо — легче затеряться среди всех этих олухов.
Владимир прошелся по залу, и направился к барной стойке. Несколько девушек в коротких юбках сидели на высоких стульях, потягивая коктейли, изредка перебрасываясь короткими фразами. Он подошел к приглянувшейся девушке, и, сделав глупое лицо, спросил:
— Извините, отвлеку вас на минутку. Мне нужно запить лекарство. Можно сделать пару глотков из вашего бокала?
Смерив его надменно-холодным взглядом, она ответила:
— Лох, что ли? Сам не можешь купить?
— Не могу, все в дело вложено…
С этими словами Владимир показал ей содержимое всех своих карманов — внушительную гору фишек.
— … хотя бы одну фишку израсходую на выпивку — игры не будет. Примета такая.
И он рассказал, что несколько раз изменял привычкам, и потом приходилось сутками сидеть в казино, отыгрывая потерянные деньги. В своем повествовании он упирал на то, что игорные заведения, да и любые другие крутые места для него — что дом родной. Ну, а приметы для игрока — это святое.
— А что за лекарство? — спросила девушка. — Ты не заразный?
— Стимулятор мозга, — ответил Владимир, показывая беленькую капсулу — освежитель дыхания. — Помогает сосредоточиться, высвобождает умственные ресурсы.
Она все еще недоверчиво смотрела на него.
— Какой-то ты странный.
— Взгляд красивой девушки придает мне бешеный азарт. Чувствую, сегодня буду в выигрыше. И чисто конкретно отблагодарю тебя за коктейль.
И, не дожидаясь разрешения, взял из её рук бокал и, сделав два больших глотка, вернул обратно. Это был обычный вишневый сок в бокале, украшенном, как для всемирного конкурса барменов.
— Ты хотя бы проверяешься? — спросила она, поставив бокал на стойку.
Вместо ответа он взял её за руку. Погладил кисть своей ухоженной изящной ладонью, неестественно маленькой по сравнению с его могучей фигурой, и диссонировавшей со всем его свирепым обликом. Красивое лицо его было изъедено оспинами, улыбка почему-то выходила слишком хищной, и только доверительный взгляд его умных серых глаз располагал к откровенному общению.
— Красивая рука… Ты не волнуйся, можешь доверять мне. Я — доктор.
И он развил эту тему, рассказав несколько забавных историй, услышанных от брата, работавшего хирургом. Ему удалось развеселить девушку.
— Могу поспорить, что у тебя тридцать шестой размер ноги, а талия…
И он обнял её. Она не сопротивлялась, и даже слегка прижалась к нему.
— … шестьдесят два…
— Немного ошибся, но все равно — молодец! Меня зовут Лиля.
— Игорь, — ответил он, и тут же пожалел о сказанном.
Так звали его брата, а они ведь близнецы. Не стоило, конечно, так делать, но эта привычка, черт бы её побрал!
— У тебя влажная ладошка… Наверное, тамтоже всё очень…
Наклонившись, он сказал ей на ухо несколько фривольных фраз, отчего она сначала покраснела, затем расхохоталась.
— Может, сразу в ЗАГС?
— Обсудим. Так ты одна живёшь?…
Она кивнула в сторону подруг
— Снимаем квартиру со Светой и Леной. А у тебя друзья есть?
— Сегодня обойдемся без друзей.
Егор уже десять минут, как отсутствовал. Пора было выдвигаться на боевой рубеж.
Владимир хотел поцеловать Лилю в щеку, она же с готовностью подставила губы.
— Мне пора. Жди меня тут.
Отойдя два шага, он обернулся, послал ей воздушный поцелуй, и направился к условленному столу. Там находилась группа, названная им «кутилами».
К девушке-крупье обратился блондин с ястребиным профилем:
— То есть, Женечка, вам нравится такая работа?
Вскрывая новую колоду карт, она чуть заметно пожала плечами.
— А до которого часа вы работаете?
Тут подошел менеджер и объявил, что разговаривать с крупье запрещено.
— Ладно, умник! Пошел отсюда!
— Таковы правила, — добавил менеджер извиняющимся тоном и отошел.
К остроносому, с выступающим подбородком шатену подошел мужчина средних лет и передал деньги.
— Молодец. Жди в машине. Мы скоро.
— Знаю, Вадим Сергеич, как вы скоро, — грустно вздохнул водитель.
Вадим Сергеевич вышел из-за стола и направился к кассе. Вскоре он вернулся с грудой фишек, часть из них раздал друзьям, оставшиеся положил перед собой.
Один из игроков посетовал, что в казино такие дурацкие порядки — частая смена крупье за столом. Вот если бы Женя провела с ними весь вечер. Но… деваться некуда. И раз уж такие правила, неплохо было бы, если б ей на замену пришла не менее симпатичная девушка. И он рассказал анекдот.
— Над горным ущельем парит орел. На дне ущелья, на берегу горной реки, двое занимаются любовью. На следующий день, пролетая ущельем, орел снова увидел того же самого мужчину, но уже с другой девушкой. Всю неделю орел летал над этим ущельем, и видел этого мужчину — каждый раз с новой девушкой.
И рассказчик поднял свой бокал:
— Так выпьем же за постоянство мужчин и непостоянство женщин!
За игрой следили только двое — Вадим Сергеевич и полный усатый мужчина с фельдфебельским лицом. Остальных интересовала только Женя.